Кинг Валери. Свадьба на Рождество

   Он изобразил на своем лице улыбку, однако Хью сразу же почувствовал, что эта вежливость напускная. Лишь разница в их общественном положении не позволяла сэру Руперту высказать свои замечания в присущей ему манере — в виде пространной лекции.
   — Насколько я помню, — сказал Хью, откинувшись в кресле и слегка прищурившись, — я высказался довольно определенно и недвусмысленно. В каком смысле могла ваша супруга истолковать мои слова?
   Если он ожидал, что сэра Руперта смутит такой вопрос, он ошибся.
   — Не стану ходить вокруг да около, Рейнворт, — заявил баронет, наклоняясь к нему. — Вы слишком умны, чтобы удовольствоваться чем-либо, кроме правды, а правда заключается в том, что Белый Принц пользуется тем, что он называет состраданием к неимущим, чтобы составить себе состояние.
   — Состояние? — переспросил удивленный Хьюго. — Насколько мне известно, он не получил ни с кого больше ста фунтов, а обычно сумма бывает куда меньше.
   — Вы правы. Но если сложить вместе все, что он награбил, то получится около трех тысяч. И хотя вам такая сумма может показаться пустяком…
   Хью протестующе поднял руку:
   — Уверяю вас, что нет!
   — Ну да, — кивнул баронет.
   Когда Хьюго просил руки Гонории, он счел своим долгом сообщить сэру Руперту все подробности о положении своих дел. Теперь баронету было все известно и о долгах покойного отца Хью, и о его собственных усилиях вернуть в Хэверседж благополучие и процветание.
   — Я хотел сказать, — продолжал сэр Руперт, — что для многих три тысячи фунтов — это сбережения всей жизни.
   Хью признал правоту такого суждения, но возразил, что ему не верится, чтобы человек каждый день рисковал жизнью ради подобной цели. Сэр Руперт нахмурился.
   — Я убежден, что Белому Принцу просто доставляет удовольствие дурачить местные власти. Неужели вы верите в сказки о его бескорыстии? Но каковы бы ни были его мотивы, Я твердо решил заставить его предстать перед судом и добиться самого сурового приговора. Я хочу, чтобы наши дороги снова стали безопасными, и намерен приложить к этому все усилия. Кстати, чем дольше я слежу за передвижениями Белого Принца, тем яснее усматриваю систему в его действиях. На этом я и рассчитываю его поймать. Поэтому убедительно прошу вас сообщать мне все, что вы узнаете об этом человеке. Могу я рассчитывать на вашу поддержку?
   Хью не видел никаких оснований для возражений.
   — Разумеется, — отвечал он. — Я только просил бы вас, когда Белого Принца схватят, пусть восторжествует правосудие. Мне было бы любопытно услышать его объяснения и отчет об украденных деньгах.
   — Я уверен, что всякий желал бы нормального суда. Но наши блюстители порядка так давно и безуспешно пытаются призвать его к ответу за совершенные преступления, что, боюсь, их действия не всегда будут согласовываться с буквой закона.
   Достав из кармана часы, он поднялся.
   — А теперь я вынужден с вами проститься, поскольку еще хочу успеть в Эбботс-Энд.
   Хью тоже встал. Он готов был протянуть баронету руку, но сэр Руперт уже откланялся и повернулся к нему спиной. Краткое «до свидания», брошенное им через плечо, прозвучало небрежно.
 
   Когда запряженный четверкой экипаж пересек мост через реку Уай, перед Мэри открылся маленький городок Эбботс-Энд. Он расположился в уединенной долине, окруженной лесистыми холмами, покрытыми снегом. Большинство домов, построенных из коричневого камня, производили впечатление старинных, и это всегда особенно нравилось Мэри. Над всеми ними возвышался причудливый шпиль церкви Всех Святых, с которой был связан один очень важный исторический факт — примерно сто пятьдесят лет назад церковь Всех Святых посетил сам Карл I.
   Путешествие было недолгим, но очень приятным. На дорогах лежал снег, который не успел еще превратиться в сплошную жидкую грязь. Мэри казалось, что чем дальше они удалялись от Хэверседжа, тем оживленнее, радостнее и счастливее становились ее спутницы.
   Выйдя из экипажа у гостиницы «Кошка со скрипкой», они заказали завтрак и отправились по магазинам.
   Город украшали две гостиницы, вторая, поменьше, называлась «Дельфин». На главной улице сохранилось множество средневековых домов, не слишком удобных для проживания, но имеющих очень внушительный вид. Покрытое снегом поле отделяло их от реки, где работала мельница. У Мэри было такое ощущение, будто время остановилось, и она бы не удивилась, если бы из пивного зала «Дельфина» вдруг появились джентльмены в бархатных камзолах и широкополых шляпах с перьями.
   Первый их визит был к портнихе. За ним последовало посещение галантерейной лавки, где Мэри могла с успехом осуществить свой план, поскольку там обнаружилось огромное разнообразие шелковых и атласных лент всевозможной длины и ширины. Они немедленно приобрели если не сотню, то по меньшей мере ярдов семьдесят пять разных лент, которые намеревались использовать без остатка.
   Обвешанные свертками и коробками, девушки вернулись в гостиницу, где их ожидал легкий завтрак в виде фруктов, холодного цыпленка и говядины, выдержанного сыра и лимонада. Попробовали они и имбирного печенья, рецепт изготовления которого некогда был завезен в Эшбурн расквартированными там французскими солдатами. С тех пор Эшбурн славился своим печеньем, а вскоре его примеру последовал и Эбботс-Энд, снабжавший теперь этим деликатесом своих жителей и гостей.
   Когда их багаж уже грузили в экипаж, Мэри случайно обернулась и увидела странного человека, который махал ей рукой.
   Нищий, тот самый!
   С сильно бьющимся сердцем она сказала:
   — Я должна дать этому человеку пару шиллингов. Видите его? Когда я только что приехала, я узнала его печальную историю — вы видите, как он хромает? — и мне хочется ему помочь. Подождите минутку!
   Близнецы охотно согласились подождать, хотя и поглядывали на нее с любопытством. Приказав кучеру придержать лошадей, Мэри перебежала вымощенную булыжником улицу и подошла к нищему.
   — Ну, здравствуйте, добрый человек, — сказала она негромко, опуская руку в ридикюль и доставая шиллинг. — Как вы поживаете?
   — Неплохо, мисс, — хрипло отвечал он. — А вы?
   — Очень хорошо. Я больше не живу в гостинице.
   — В Хэверседже? — Нищий кивнул головой в сторону экипажа.
   — Да, — улыбнулась Мэри, протягивая ему шиллинг.
   — Благослови вас бог за вашу доброту. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — добавил он шепотом.
   — И ты тоже, Лоренс. Будь осторожен, прошу тебя, — шепнула она.
   С этими словами она поспешно вернулась к своим спутницам.
   На обратном пути ее мысли снова обратились ко дню приезда в Эбботс-Энд. Она тогда была уверена, что Лоренс уехал за границу и понятия не имела, что он как ни в чем не бывало живет в городе, появляясь на улицах в обличье нищего.
   Мэри вспомнила, как Лоренс одурачил ее при первой встрече. Она только что вышла из гостиницы, когда к ней пристал оборванный бродяга. Сначала ее неприятно поразила настойчивость, с которой он за ней увязался, но рассказ о его тяжелых обстоятельствах глубоко ее тронул. Он просил только два пенса на хлеб, категорически отказываясь взять больше. Но он умолял ее оказать ему честь и пройти с ним до кузницы, где он подрабатывал в подручных у кузнеца, приходившегося ему родственником.
   — Ну доставьте мне удовольствие, мисс! — настаивал он с характерным дербиширским акцентом.
   Мэри неожиданно для самой себя согласилась, ответив ему общепринятой у местных жителей фразой:
   — Я не прочь.
   Оборванец улыбнулся, обнажив ряд прекрасных белых ровных зубов. Мэри очень удивилась. Как странно, что у такого во всех отношениях потрепанного жизнью человека сохранились такие отличные зубы!
   На его всклокоченных седых волосах была засаленная шапка, скрывавшая верхнюю часть его лица, рукой в рваной перчатке он тяжело опирался на палку. Мэри была уверена, что некогда он отличался превосходной осанкой, потому что даже и теперь, сильно сгорбившись, он был выше ее ростом.
   Только когда они подошли к кузнице, она начала подозревать, что здесь что-то нечисто: ускорив шаги, он оперся на ее руку, словно нуждаясь в поддержке. Она совсем встревожилась, когда он увлек ее на узкую тропинку, объяснив, что это ближайший путь к кузнице. И прежде чем она успела опомниться, он втащил ее в заброшенную конюшню за кузницей и обнял самым непристойным образом — во всяком случае, ей так тогда показалось.
   Мэри начала отбиваться и хотела уже закричать, когда, зажав ей рот рукой, нищий вдруг сказал нормальным голосом:
   — Это же я, Фэрфилд! Ты меня не узнала? Лоренс! Лоренс Самеркот!
   Только тогда Мэри перестала сопротивляться и, отстранившись, начала вглядываться в его лицо. Сквозь грязь, черную повязку на глазу и свесившиеся клочья седых волос она узнала знакомые черты.
   — Господи помилуй! — воскликнула она, цепляясь за него, как будто опасаясь, что он сейчас исчезнет, словно привидение. — Это действительно ты? Я думала, ты в Америке! Когда ты вернулся? Я ничего не понимаю! Почему ты в таких отрепьях?
   Вместо того чтобы сразу же нанести визит обитателям Хэверседжа, она тогда провела весь день в конюшне, беседуя со своим старинным другом. Лоренс объяснил ей, как случилось, что ему пришлось стать своего рода современным Робин Гудом на дорогах Дербишира. Оказалось, что после смерти родителей он лишился состояния из-за происков дяди, сэра Руперта Хаклоу. Сэр Руперт подделал завещание, в котором теперь говорилось, что отец Лоренса лишает его наследства за женитьбу на балетной танцовщице.
   — Все это, конечно, ложь. Но поскольку я несколько лет прожил в Лондоне — хотя и не водил знакомства с балеринами, не говоря уже о женитьбе! — ему поверили. Понимаешь, он привлек свидетелей, а у меня не было даже денег нанять адвоката. Но я этого так не оставлю! Здесь, в городе, есть один человек, который может помочь мне оправдаться, — один из подставных свидетелей. Он по-прежнему живет в этих местах, и я с ним подружился. Очевидно, сэр Руперт плохо с ним обошелся.
   — Ты надеешься, что этот человек когда-нибудь скажет правду?
   — Его мучает совесть — он дошел до того, что даже открылся мне.
   — Какая ирония судьбы… — задумчиво произнесла Мэри. — Но, Лоренс, ты сознаешь опасность, которая тебе угрожает? Я слышала, как местные стражи порядка хвастались, что повесят тебя до Рождества!
   — Этого не будет, — отвечал он, сжимая ее руку. — Я слишком осторожен. И многие поддерживают меня за то, что я делаю для бедняков. Ты не поверишь, насколько добры и щедры могут быть люди! Когда я стану хозяином в Давдэйл-Мэнор, я позабочусь о том, чтобы неимущим оказывали больше помощи, чем сейчас.
   Мэри тяжело вздохнула, но мысль о том, что он пользуется поддержкой в городе, немного успокоила ее.
   — Тебя любят, Лоренс, это правда. О тебе говорят с большим уважением и фермеры, и рабочие, и многие торговцы. Я сразу же это поняла, стоило мне за завтраком прислушаться к разговорам. Скажи, кто-нибудь знает, кто ты на самом деле? Что нищий, Белый Принц и Лоренс Самеркот — одно лицо?
   Он покачал головой.
   — Только кузнец, который выдает меня за своего бедного родственника из Корнуолла. Мне пришлось открыться ему: должна же у меня быть хоть какая-то крыша над головой.
   Мэри понимающе кивнула.
   — Тогда ты в относительной безопасности, — сказала она, надеясь, что он подтвердит ее слова.
   — Насколько это вообще возможно, — улыбнулся Лоренс.
   Мэри улыбнулась ему в ответ, узнавая в своем приятеле родственную душу. Лоренс тоже никогда не искал спокойной жизни.
   Вот тогда он и предложил ей присоединиться к нему для нападения на Рейнворта. Как она могла отказаться? Дух приключения всегда был для нее непреодолимым соблазном.
   И вот она переоделась в мужскую одежду, отправилась с Лоренсом и его спутником на этот полуночный грабеж и… поцеловала Хью.
   А теперь она гостит у его сестер, живет под его крышей и не знает, что ей делать дальше…
   Мэри вздохнула, глядя в окно кареты. Джудит и Констанция оживленно обсуждали, как красивее завязывать банты из лент, Беатриса дремала, прислонившись к ее плечу. Ничто не нарушало ее раздумий.
   После их разговора в библиотеке Хью был с ней вежлив, но держался отчужденно. Мэри очень хотелось выяснить для себя, сможет ли когда-нибудь возродиться в его сердце любовь к ней. Но она знала, что сделать это будет непросто. И уж, во всяком случае, не сегодня.
   Сегодня Гонория ужинает в Хэверседж-Парке…

11

   — Мисс Фэрфилд не может оставаться здесь, — заявила Гонория самым решительным тоном.
   Дамы только что приехали ужинать, и Хьюго решил сразу же сообщить им, что Мэри гостит в Хэверседже. Теперь ему стало ясно, что торопиться не следовало: Гонория побледнела как полотно.
   Он хотел уже объяснить, что Мэри пригласили сестры, не спросив его согласия, но леди Хаклоу перебила его.
   — В высшей степени непонятно и неприлично! — отрезала она и, приблизившись к нему, закинула голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Ее маленькие глазки раскрылись во всю ширь от негодования. — Я очень недовольна, лорд Рейнворт! Все это наносит урон престижу моей племянницы, не говоря уже о вашей репутации. Неужели вам было заранее известно о ее приезде и вы не предупредили нас? Я не припомню, чтобы вы говорили, что ждете гостей. Я крайне удивлена!
   Хью так растерялся, что с трудом нашел в себе силы предложить дамам пройти в гостиную и расположиться поудобнее. Он не сомневался, что, каковы бы ни были его объяснения, неизбежно последует неприятная сцена: леди Хаклоу и Гонория никогда не доверяли его способности держать в руках свое семейство. А поскольку Хьюго уже и так успел испортить отношения с братом и сестрами, он чувствовал себя между Сциллой и Харибдой.
   — Право же, Рейнворт, — сказала Гонория, садясь и расправляя лавандовый шелк своих юбок, — я просто не понимаю, как такое могло случиться. Я очень огорчена.
   Кончик ее носа порозовел от холода. Она плотнее закуталась в лиловую с кружевом шаль. Софа, на которой она сидела, стояла у камина, но Хью видел, что ей холодно. Сидевшая с ней рядом леди Хаклоу тоже зябко поежилась. Достав платок из рукава синего шелкового платья, она то и дело прикладывала его к носу.
   Хью передвинул экран перед камином, чтобы направить скудное тепло в сторону дам. При виде едва тлеющего огня он нахмурился. Впрочем, Гонория сама хвалила его за экономию дров. По ее словам, он таким образом не только сберегал свой лес, но и труд лакея, в чьи обязанности входило разжигать камины и поддерживать в них огонь.
   Однако, видя, как нос его невесты все больше розовеет, Хьюго подумал, что лишнее полено, пожалуй, его не разорит. Он только что хотел позвать Сиддонса, как в дверях гостиной показалась Мэри.
   — Я очень прошу извинить меня за опоздание, Хьюго, но Беатриса заставила меня прочитать ей еще одну сказку. Какая у нее симпатичная няня! Здравствуйте, мисс Юлгрив. Кажется, сто лет прошло с тех пор, как мы встречались в Лондоне. Это было два года назад, насколько я помню. Могу я принести вам свои поздравления? В Рейнворте вы найдете превосходного мужа! Впрочем, вы, надеюсь, и сами это хорошо знаете.
   Подойдя к Гонории, Мэри протянула ей руку. В ответ Гонория подала ей два пальца и слегка поклонилась.
   Бросив быстрый вопросительный взгляд на Хью, Мэри снова обратилась к Гонории:
   — Представьте меня, пожалуйста, вашей тетушке. Я еще не имела удовольствия с ней познакомиться.
   — Совершенно верно, — дерзко заявила леди Хаклоу, прежде чем Гонория успела раскрыть рот. — Я вас в жизни никогда не видела.
   Заметив мелькнувшее в глазах Мэри негодование, Хью с трудом подавил вздох. Для женщины, превыше всего ценившей хорошее воспитание и манеры, леди Хаклоу могла иногда быть весьма груба.
   Хьюго выступил вперед.
   — Позвольте мне, леди Хаклоу, представить мою знакомую и лучшую подругу Джудит и Констанции, которую они любят как сестру. Мэри Фэрфилд.
   Мэри присела в глубоком реверансе, но Хьюго слишком хорошо знал ее и сразу понял, что почтительность эта мнимая и явно преувеличенная. Ему пришлось отвернуться, чтобы скрыть душивший его смех.
   Однако на леди Хаклоу этот реверанс, судя по всему, произвел огромное впечатление.
   — Очень приятно, — сказала он, почти улыбаясь. Ирония Мэри, к счастью, осталась ею незамеченной. — Но подвиньте же кресло для мисс Фэрфилд, — обратилась леди Хаклоу к Хьюго. — Я бы хотела узнать побольше о ней и о ее родне. Кстати, а где ваши сестры и брат?
   Хью подвинул кресло к камину для Мэри, которая тем временем ответила за него на вопрос леди Хаклоу:
   — Кит сейчас привезет Амабел, а Джудит с Констанцией, наверное, забыли о времени. Они были очень заняты одним интересным проектом — который я обещала хранить в тайне под страхом смерти — и приносят вам свои извинения.
   Леди Хаклоу кивнула, но вид у нее был недовольный.
   — Я советую вам, лорд Рейнворт, найти подходящую компаньонку для ваших сестер. Всем им очень не хватает твердой направляющей материнской руки. Их манеры никуда не годятся.
   Хью сел напротив Гонории и нежно ей улыбнулся.
   — У них скоро появится старшая сестра, которая сумеет всему их научить, — сказал он.
   У Гонории на щеках выступили красные пятна. Хью не мог бы сказать, довольна она или смущена его комплиментом. Не глядя на него, она еще плотнее закуталась в шаль.
   — Здесь всегда так холодно по вечерам? — спросила Мэри, отвлекая Хью от созерцания невесты.
   — Нет… то есть да, пожалуй, — отвечал он.
   — А по-моему, здесь вполне тепло, — заявила леди Хаклоу. — Мне кажется, в доме слишком много каминов. Это чистое разорение.
   Она несколько раз шмыгнула носом, а потом снова прижала к нему платок.
   Хью уже собирался пренебречь мнением леди Хаклоу и приказать лакею принести еще дров, как вдруг заметил, что Мэри, выпрямившись к кресле, гневно воззрилась на него.
   — Что я на этот раз сделал не так? — осведомился он.
   — Если вам нужно объяснять подобные вещи, чего от вас и ожидать?!
   Она встала и, извинившись перед дамами, вышла.
   — Что она себе позволяет?! — воскликнула с негодованием леди Хаклоу. — Как она может так разговаривать с вами?! Я бы никогда не пригласила в свой дом такую вульгарную особу!
   — Я уже сказал сам, что она лучшая подруга моих сестер, — ответил Хью, раздраженный ее тоном. — Пока мои сестры находятся под моей кровлей, я всегда буду рад приветствовать их друзей. Что же касается манер мисс Фэрфилд… Она действительно иногда совершает неожиданные поступки, но при этом всегда руководствуется лучшими побуждениями.
   Хью прекрасно понимал, что Мэри вышла, чтобы попросить лакея принести дров. Но он был уверен, что обе дамы, с самого начала ее невзлюбившие, не оценят этого. Поэтому он решил переменить тему и спросил Гонорию, нет ли у нее новых эскизов столов и стульев.
   Беседа продолжалась вполне мирно, когда пять минут спустя в холле послышалась какая-то возня. В гостиную вошли два лакея, каждый с охапкой дров. За ними шел третий с мелкими связками щепок на растопку. Мэри извинилась за то, что нарушила их разговор, а Хью скрыл улыбку при виде неодобрительного выражения на лицах леди Хаклоу и Гонории.
   Сев рядом с Хью, Мэри буквально обрушилась на него:
   — Я никогда бы не подумала, что вы можете быть так жестоки, лорд Рейнворт! Как могли вы допустить, чтобы ваша невеста и ее почтенная родственница дрожали от холода? Откуда у вас такое… бессердечие?
   Хью только поднял вверх руки беспомощным жестом.
   Через пять минут огонь весело полыхал в камине: приятное тепло, распространившееся по комнате, заставило Гонорию сбросить шаль, а леди Хаклоу — спрятать носовой платок обратно в рукав.
   Хью не мог удержаться и, отвернувшись от них, подмигнул Мэри.
   К его огромному удивлению, разгоревшийся в камине огонь произвел самый неожиданный эффект: вскоре три дамы разговорились и беседовали вполне дружелюбно. Такого результата он никак не ожидал и, преисполнившись благодарности к Мэри, решил запомнить это средство, чтобы применять его в дальнейшем.
   Наблюдая за своей невестой, Хью увидел, что обычно холодное и сдержанное выражение ее лица смягчилось. «Если бы Гонория научилась почаще улыбаться, — подумал он, — она была бы почти так же хороша, как Мэри Фэрфилд…»
   Он не мог не заметить, как отблески пламени играют на темных кольцах волос Мэри, прячутся в изящном изгибе ее шеи. Она беседовала с леди Хаклоу об акварелях Тернера и то и дело вовлекала в разговор его. Вскоре Хью почувствовал себя легче и свободнее, особенно когда в гостиной появился Сиддонс с чашей традиционного рождественского пунша. Пунш был разлит, и все восприняли это с величайшим удовольствием. Мэри, наверное, заказала его, когда выходила распорядиться насчет камина.
   Хью вдруг почувствовал, что гордится ею. В ее простых непринужденных поступках, по его мнению, заключалась самая суть хороших манер. Он только поражался, как сам мог дойти до такой жизни. Почему, черт возьми, он во всем безоговорочно слушается Гонорию? Взять хотя бы те же камины. Почему он лишает свою семью и гостей самых элементарных удобств?
   В гостиную вошел Сиддонс и сообщил, что явился викарий.
   Мистер Белпер был высокого роста, узкоплечий и широкогрудый, с начинающимся брюшком. Черты лица у него были довольно приятные: большие карие глаза, чуть широковатый нос и добрая улыбка.
   — В вашем доме чувствуется рождественское веселье, лорд Рейнворт. А какой великолепный огонь в камине! Что? Рождественский пунш? Не откажусь выпить стаканчик.
   Викарий присоединился к небольшому обществу у камина. Когда он наклонился над рукой Мэри, Хьюго заметил на ее лице давно знакомое выражение. Она внимательно смотрела на викария, но в этом не было ничего навязчивого или неучтивого. Ее просто очень интересовали люди, и ей нравилось с ними общаться. Однажды она сказала Хью, что всякий, кого она встречает, — неважно, хороший или дурной человек, — буквально завораживает ее, ей хочется побольше узнать о нем. «Знаешь, когда мне было пять лет, — рассказывала она ему, — меня однажды посадил с собой на лошадь принц-регент. И покатал немного, как будто я его дочь, принцесса Шарлотта. Он был такой милый и забавный! С тех пор я его просто обожаю».
   Хью не сознавал, что не сводит с нее глаз, пока не заметил, как изменилось выражение ее лица. Мэри следила за тем, как мистер Белпер передает что-то Гонории. Черты ее сначала, казалось, застыли, потом в них отразилось смущение и неподдельное любопытство.
   Заинтригованный, Хью перевел взгляд на Гонорию и обомлел, увидев на устах своей невесты самую очаровательную нежную улыбку.
   Он никогда не видел у нее такой улыбки. Какая она стала хорошенькая, даже красивая! Тревожная мысль пришла ему на ум — почему она ему так не улыбается? Он вспомнил, как смутилась Гонория, когда он ее поцеловал… Что за черт?! Неужели она чувствует себя более непринужденно с добрым мистером Белпером, чем с будущим мужем?
   Хьюго заметил, что Гонория держит в руках маленький крестик, связанный из лавандового и белого шелка. Мистер Белпер объяснил:
   — Моя экономка была очень тронута тем, что вы похвалили ее работу, и сделала для вас такой же. Она надеется, что вы примете его в знак ее искреннего расположения к вам.
   — С большой благодарностью. Как это любезно с ее стороны — и с вашей, мистер Белпер!
   Хью сразу утратил интерес к этому эпизоду. Мистер Белпер постоянно оказывал Гонории всяческие знаки внимания, но в этом не было ничего удивительного: ведь она — будущая хозяйка усадьбы, принадлежащей приходу.
   Оглянувшись на Мэри, Хью увидел, что она с непроницаемым выражением уставилась в камин. До чего восхитительный у нее цвет лица при этом освещении! Предательская мысль вдруг закралась ему в голову: хотел бы он сейчас остаться с ней наедине. Не затем, чтобы целовать ее, разумеется, но просто побыть с ней, насладиться ее обществом… Ему страстно захотелось узнать, чем она была занята все эти годы. Правда, она писала ему, но письма не отражают и сотой доли поступков и мыслей человека. Нравятся ли ей по-прежнему морские купания? С кем она дружила у себя в Сассексе? О чем она думает сейчас?
   Мэри следила за тем, как огонь быстро перебегает с одного полена на другое в такт ускорившемуся биению ее сердца. Выражение лица мисс Юлгрив, когда мистер Белпер вручил ей крестик, было настолько странным, что надежды вновь ожили в душе Мэри. Возможно ли, что мисс Юлгрив влюблена в викария? Нет-нет, не может быть; не надо, как утопающий, хвататься за соломинку. А впрочем, чего только не бывает на свете! Что, если между ними существует какая-то тайная привязанность?
   Мэри была твердо уверена в одном: она станет поощрять эту привязанность, действительную или мнимую, при каждом удобном случае.

12

   Два дня спустя, кутаясь в теплую накидку и сунув руки в муфту, Мэри сидела на заднем сиденье старых саней, втиснувшись между Беатрисой и Китом. Джудит и Констанция устроились впереди, с двух сторон обнимая Ама-бел. Выпавший рано утром снег искрился на солнце, хвойный лес весело зеленел на фоне ярко-синего неба. Даже лошади, казалось, заразились духом приключения и, подгоняемые кучером, резво неслись по заснеженной дороге, позванивая серебряными бубенчиками.
   Под равномерный бег саней Мэри погрузилась в задумчивость. Ее мысли вернулись к ужину два дня назад, где присутствовали викарий, Гонория и леди Хаклоу. Усевшись за стол, все повели себя так, как Мэри и ожидала: леди Хаклоу то и дело бросала сердитые взгляды на молодежь; Гонория только морщилась, когда чей-то голос раздавался слишком громко; Хью, казалось, всего этого не замечал, оставаясь равнодушным к печальной участи младших членов своей семьи. Однако он, как обычно, заботливо ухаживал за Амабел.