Кинзбурская Инна. Дорога на высоту

   Он не только любил, он гордился. Я не раз слышала от него: "Смотрите, какую страну мы построили". Сейчас он был горд тем, что в его партии есть такие замечательные люди.
   Слушали Михаэля внимательно, евреи народ любознательный, даже спросили: "Как вы могли?..." об одном из его подвигов.
   Генерал ответил, скромно, коротко, Михаэль перевел. Потом еще спросили, тоже о войне. И вдруг сидящий неподалеку от меня старый еврей с длинным носом и торчащими седыми волосками поднялся и почти извинительным тоном произнес:
   -- Господа... товарищи. Мы же не выбираем Министра обороны. Насколько я знаю, нам предстоит голосовать за мэра нашего города. А для этого, мне кажется, нужны совсем другие качества.
   -- Как! -- Михаэль был разгневан. -- Разве все равно, что за человек будет руководить нашим городом?
   -- Да, конечно, -- тем же извиняющимся тоном сказал старый носатый еврей, -но, я думаю, неплохо бы узнать, что этот замечательный человек собирается делать, когда... если станет во главе города.
   Поднялся гвалт. Шумели все -- те, кто был "за" и кто был "против". Шипели: "Как ты мог?!" Выкрикивали: "Правильно!" Михаэлю пришлось объяснить Генералу смысл происходящего. Насколько я могла понять с моим далеко не блестящим ивритом, объяснение звучало примерно так:
   -- Они (то есть мы) восхищены тобой, они считают, что ты достоин даже стать министром обороны Израиля и уверены, что когда станешь мэром города, будешь так же мужественно отстаивать их (то бишь наши) интересы. Они только хотели бы знать...
   Кандидат в градоначальники сразу все понял. Конечно, у него есть программа, это серьезная и большая программа, и главное, что он собирается делать -- заботиться о нас, приехавших из Союза.
   -- Я назову основное, -- произнес Генерал. Он вытянул вперед свою крепкую мускулистую руку. Это было внушительно. -- Первое -- иврит, -- он загнул один палец. -- Откроем много ульпанов, дадим лучших учителей. Будете знать язык, сможете быстрее и легче войти в израильскую жизнь, в израильское общество.
   Ну, выучили, ну, вошли... А жить где?
   Генерал загнул второй палец.
   -- Будем строить дешевое жилье. Каждому нужен свой дом, нужна крыша над головой. Сразу же после выборов еду в Вашингтон. У меня есть связи, обещана поддержка, деньги. Будем строить.
   Он знал, что нам нужно, наш кандидат в мэры.
   -- Третье -- работа. Откроем в городе предприятия...
   Давным-давно мы пели песню о том, что сказку сделаем былью. И верили. Такие мы -- хочется верить.
   -- Если вы отдадите мне свои голоса, и я буду избран...
   Какое может быть разговор!? Мы будем голосовать только за него. У нас будут ульпаны, квартиры, работа и еще много чего будет. Генерал увлек нас своими планами. Он рассказал нам трогательную историю о том, как мальчиком ходил в школу по парку, что рядом с клубом, парк был тогда красивым и зеленым, а теперь зачах, он хочет сделать этот парк снова цветущим, чтобы бегали здесь наши дети и внуки.
   Впрочем, кажется, про парк мы услышали не на первой встрече, а после.
   x x x
   А старожилам нравилось вечерами отдыхать у фонтанов, им незачем было менять главу города. Он им нравился.
   Наш мэр -- белозубый красавец. Где бы он ни появлялся, его лицо светится улыбкой, руки всем пожимает, всем он рад, со всеми запросто, такой вот душка. Простой, доступный. Все про него все знают, жизнь его открыта, он часть нашего бытия. Его физиономия улыбается нам с каждой страницы газетки, которая издается мэрией, иногда по нескольку физиономий на странице. Вот наш любимец публики на встрече, на заседании, на совещании, вот на спортивной площадке, на стройке, а это -- на прогулке с женой... Любуйтесь своим избранником, радуйтесь, созерцая отца города.
   Ну, а если кому-то и не по душе его ослепительная улыбка, никто вас не заставляет листать газету, она бесплатная, можно и куда-нибудь зашвырнуть.
   Но в последнее время огромные портреты нашего мэра, рядом по три, по пять, в два ряда заполнили в городе все стены, столбы и рекламные щиты. Казалось, весь город окутали его сияющие лики.
   -- Скажи, -- спросила я свою знакомую, ту самую, которой нравились фонтаны и фейерверки, -- зачем так много улыбок?
   -- Тебе мешает? -- удивилась она.
   Мне мешало. Хотелось сдирать со всех стен и столбов эти портреты, безжалостно рвать их, они меня раздражали. Я этого, конечно, не делала, поскольку была человеком законопослушным. Но в одном городке на востоке страны я восхитилась смельчаком (а может, их было несколько), который отважился на то, чего бы я сделать не посмела.
   Рекламные щиты и все возможные плоскости в этом городе были заклеены портретами кандидата в градоправители. Может быть, это был и нынешний его глава, кому-то пришедшийся не по душе. На всех портретах белыми кружками были заклеены глаза. Впечатление странное, неприятное, в дрожь бросающее: лицо, как лицо, а вместо глаз пустые глазницы.
   Мы долго бродили по этому городу, но нигде не смогли увидеть, какие у кандидата глаза. Может, взгляд у него злой, нехороший, безжалостный, и правильно сделали, что заклеили глаза, нечего так смотреть на мир, на город, на евреев. А может, наоборот, глаза у него добрые и умные, и тот, кто поработал над портретами -- варвар и негодяй.
   Я не сдирала со стен лики нашего мэра, но чем многократнее и ослепительнее он мне улыбался, тем тверже становилось мое убеждение: ни-зачто не голосовать за него, ни за что!
   Свои голоса мы отдадим Генералу.
   x x x
   Михаэль приглашал нас на все встречи с Генералом. Сценарий каждый раз был примерно один и тот же: представление, подвиги, вытянутая вперед рука, загибание пальцев -- первое... второе... третье... Яркие словесные картины: самолет, несущийся в Штаты, самолет, летящий обратно, карманы, полные денег. И стройка, стройка... Дома для нас, неимущих. Кто откажется опустить в урну бумажку нужного цвета, чтобы потом иметь крышу над головой?
   Ему верили, им гордились. О нем знали все.
   Как-то раз стояла я в очереди в банке (единственное место, где очереди -дело обычное). Две дамы по-русски говорили о Генерале. Одна другой рассказывала о его подвигах. Подошел мужчина, тоже наш, из Союза.
   -- Нет, -- вмешался он, -- дело было не так, -- и начал излагать свою версию хода знаменитого сражения.
   -- Какая разница, -- возразили ему, -- слева подошли танки или справа? Он совершил подвиг. -- Похоже, военные действия ее вообще занимали мало, для нее было важно совсем другое: -- Он такой интересный, такой представительный, уверенный в себе. Он знает, что надо делать.
   Женщины таких любят.
   -- Он нравится мне как мужчина, -- произнесла одна дама, глядя на выступающего генерала. Дама эта приехала, как и мы, недавно, но была моложе и уже при должности, и с удовольствием купалась в предвыборной суете. Правда, сказав, она улыбнулась, мол, вы же понимаете, что это шутка. Но кто знает, может, все-таки не совсем шутка. Если начиналось братание лидера с народом (иногда бывало), она никогда не упускала случая оказаться рядом, поближе и спешила с ним поцеловаться. Как-то и я нежданно-негаданно удостоилась генеральского поцелуя. Но об этом позже.
   Михаэль представил кандидата во всех районах города, где жили приехавшие из Союза, по второму кругу идти не стал, может, Генерал решил, что и так наши голоса у него в кармане, и он на время исчез из нашего поля зрения.
   А по квартирам, в том числе и нашим, съемным, где жили олимы, ходили симпатичные парни и девушки, солидные мужчины и женщины и разносили улыбки смуглолицего красавца. Они были отпечатаны на отличной мелованной бумаге. Посетители тоже улыбались и говорили о том, как нынешний глава города любит нас, приехавших из России, и как денно и нощно заботится о нашем благе. Он сделает все, чтобы нам в городе жилось прекрасно.
   В пору было и поверить. Мэр улыбался, посланцы улыбались, слова звучали обещающе -- может, все не так плохо? Найдутся такие, которых уговорить будет нетрудно.
   -- Разве ты не понимаешь? -- вскипел Михаэль, когда я сказала ему об этом. -- Ему на вас наплевать. Он вас терпеть не может, вообще всех из России.
   -- В том числе и тебя? -- спросила я.
   -- В том числе и меня. Он делает наш город городом только для богатых. Зачем ему нищета?
   -- А кому нужна нищета? Генералу?
   -- Генерал понимает, он будет строить дешевое жилье. А этот строит только шикарные квартиры и виллы.
   -- Но строит не он -- подрядчик.
   -- Но земли отдает он. Сейчас ему нужны ваши голоса. Ваши голоса -- это сила.
   -- А генералу не нужны наши голоса?
   -- Это совсем другое.
   -- Какое -- другое?
   Что-то нам не нравилось, что-то нас начинало смущать, хотелось получше рассмотреть кандидата, а Михаэль закрывал его своим телом, как на поле боя.
   Однажды мы столкнулись с Генералом на концерте. Он встретил нас, как добрых знакомых, приветливо, пожал руки, но держался с чувством своей значимости. Отсутствие "Вы" на иврите позволило мне опустить высокое лицо и поставить рядом.
   -- Как твои дела? -- спросила я.
   -- Хорошо.
   -- Но ты видишь, как твой соперник ведет агитацию? Почему ты...
   Генерал не дослушал, удивился:
   -- А зачем?
   Понятно. Мы были его подданными и не могли пойти ни за кем другим. И можно было не беспокоиться.
   x x x
   Не успокаивался только Михаэль. Он знал нас лучше. Как-то он позвонил:
   -- В субботу едем в киббуц в Верхнюю Галилею. Туда приедет и Генерал.
   Автобус отходит в половине восьмого утра.
   Киббуц в Верхней Галилее? Там мы еще не бывали. Очень интересно. Тем более -- там будет Генерал. Поехали!
   -- Еду не берите, -- предупредил Михаэль, -- покормят.
   -- Ну! Если еще и субботняя трапеза!
   Хотя обещание покормить отнюдь не означало, что нам удастся поесть. Мы уже были научены, так что неплохо бы захватить с собой бутерброды. Мы всегда берем с собой хоть немного еды, если отправляемся в дорогу вместе с нашими бывшими соотечественниками. Даже если в программу поездки входит обед.
   Первый урок мы получили в Иерусалиме вскоре после приезда в Израиль. Нас повезли на экскурсию, сказав, чтобы о еде и питье мы не беспокоились, все обеспечат. Воду мы все-таки взяли, и хорошо сделали. Когда во время короткой остановки в пути стали раздавать воду, все бросились хватать баночки и бутылочки с питьем, мы ждали, когда толпа у водопоя поредеет, но ждали напрасно. Не стало толпы, но и баночек не осталось. Зато у наших спутников раздулись сумки.
   А потом нас повезли на обед в какую-то, наверное, небогатую йешиву. В небольшой комнате были накрыты столы, еда была скромная: питы, хумус, салаты. Но что еще нужно? Открой горловину питы, наполни ее, отойди, дай другому приблизиться к столу. Нет! Передовой отряд олимов вырвался из автобуса и ворвался в столовую. Они уселись на скамьи, расставили локти, заняв места для жен, детей и бабушек. И стали есть. Многие, не такие расторопные, остались стоять и ждать, но те, которые сидели, все пережевывали тщательно, по сторонам не смотрели и еще складывали в сумки -про запас, так же, не глядя на стоящих.
   Я вышла на улицу, есть уже не хотелось. Меня душили слезы -- стыда и обиды.
   В другой раз -- тоже от стыда -- мне хотелось провалиться сквозь землю. Нас, приехавших из Союза, пригласили куда-то, не помню куда, но это и неважно. Нас усадили за столы, уставленные снедью, появился солидный еврей, в кипе, но без бороды, с открытым хорошим лицом, стал держать перед нами речь. Говорил он тепло и просто, но его не слушали. Все внимание сидящих было приковано к пище, ее заглатывали, блюда тащили каждый к себе, громко требовали, чтобы передали именно вон ту тарелку, с другого конца стола...
   Говоривший приумолк на минуту, гляди на нас, затем произнес:
   -- Господа, не торопитесь есть. Вы не останетесь голодными, если не хватит, добавим еще.
   В киббуце, куда привез нас Михаэль, все шло точно так. Столы накрывались и мгновенно опустошались. Кое-что, правда, досталось и нам с мужем, Михаэль уже знал наших и организовал индивидуальную раздачу основных блюд. Но к тому, что стояло на столах для всех, мы даже не успели притронуться. Рядом с нами за столом сидела пара, люди немолодые, прилично одетые, не изможденные.
   -- Клади! -- строго скомандовала жена мужу. И он свалил в сумку хлеб, печенье и горку порционных пакетиков с горчицей и кетчупом. Я хотела просить:
   -- Зачем вам так много? -- но побоялась, что она решит, будто я претендую на половину.
   Наверное, неловко было не только нам. На еду дармовую, будто долго-долго голодали, набрасывались не все, но видно было их, и это были мы, приехавшие из Союза.
   Мы выходили из столовой, я подслушала разговор.
   -- Мы привезли сюда интеллект? -- сказал один мужчина другому. -- Дудки. Посмотри, как прет из нас свинство, элементарное бескультурье.
   -- Ты хочешь сказать, что мы попали в страну воспитанных людей? -усмехнулся другой мужчина.
   -- Неважно, какие они. Сами-то мы должны себя уважать, если хотим, чтобы нас уважали.
   Голос первого был знаком, я посмотрела на говорящего, это был тот самый длинноносый старик, который на встрече с Генералом осмелился сказать, что мы выбираем не министра обороны, а главу города. Мы поздоровались и дальше пошли рядом.
   -- Смотрите, -- сказал он, -- народ покушал и повеселел. Что им политика? В самом деле -- зачем обыкновенному человеку политика? Ему нужна еда.
   -- Не забывайте, -- возразил его собеседник, -- что человек этот -- еврей. А еврей без политики не может.
   -- Пожалуй, -- согласился старик.
   x x x
   Но меня опять не туда занесло. Я ведь пишу о Генерале.
   А Генерал не появлялся.
   В остальном все шло замечательно. Мы знакомились с киббуцем. Он раскинулся высоко в горах, почти у самой границы. В небольших аккуратных домиках живет здесь молодежь, приехавшая из разных стран, выращивают в киббуце овощи, разводят кур. Нам показали чистую-пречистую ферму, где ухоженные коровы спокойно что-то жевали. По ферме нас водил высокий чуть сутуловатый молодой человек, он говорил по-русски. У него было открытое интеллигентное лицо. О коровах говорил со знанием дела.
   -- Это твоя профессия? -- спросила я.
   -- Нет, что вы. То есть теперь -- Да. Но до Израиля корову я видел только по телевизору. Я музыкант. Пианист.
   -- Вот оно, -- сказал наш спутник, ворчливый старик, -- это и есть политика. Ему рояль нужен, а он корову доит. -- "Рояль" он произнес с ударением на "о".
   Не думаю, чтобы народ переживал из-за того, что Генерал не приехал. Многие, наверное, и позабыли, что главная цель поездки -- еще раз пообщаться с нашим будущим избранником. Люди отдыхали. И только на Михаэля было жалко смотреть. Он то и дело взглядывал на часы и произносил:
   -- Сейчас. Скоро. Еще чуть-чуть. Я думаю, вот-вот приедет. В три часа он не выдержал и пошел в контору звонить. Вернулся бледный, очень расстроенный, еле выдавил из себя:
   -- У Генерала что-то случилось с сыном, который служит в армии. Он в больнице, и Генерал поехал туда.
   -- Ужасно жаль... Михаэля, -- произнес тихонько старый ворчун. -Посмотрите, на нем лица нет.
   Михаэль взял себя в руки, сказал:
   -- Мы уже все осмотрели. Можно ехать домой.
   Минут через десять автобус тронулся в путь. Когда спустились с Голан, Михаэль вдруг предложил:
   -- Давайте сделаем остановку в Акко. Погуляем по набережной. -- Видно, на душе у Михаэля было скверно: он обещал нам встречу с Генералом, она не состоялась, может быть, мы недовольны, это скажется на выборах. С другой стороны -- у Генерала беда. Но люди есть люди. Прогулка по набережной поднимет их настроение. Все это читалось на лице у нашего друга. Хотя я не видела, чтобы кто-то очень печалился.
   Автобус остановился, чуть не доехав до моря. Нас выпустили.
   -- Компенсация за Генерала, -- уронил старик.
   -- Вы сомневаетесь? -- спросила я.
   -- Боже упаси! У всех у нас есть сыновья.
   Какой ужасный старик!
   Все разбрелись, кто куда. Погода была отличная, солнце уже склонялось к морю и было ласковым, не горячим, идти было приятно, и мы с мужем пошли налево, куда повернулось.
   Но это мы так думали -- куда повернулось. Нас вела чья-то всезнающая сила.
   -- Смотри, кто идет, -- сказал муж.
   Вот это да! Навстречу нам шел Генерал. Он двигался медленно, ленивоспокойно, одна рука его, та, которую мы привыкли видеть вытянутой вперед, отдыхала на поясе джинсов, а другая обнимала плечи мальчика лет десятидвенадцати, младший прижимался к большому и сильному и тоже обнимал егоза талию. Эта пара была почти скульптурна, и смотреть на них было приятно.
   Я сделала шаг в сторону и очутилась лицом к лицу с Генералом.
   -- Привет, -- сказала я.
   -- О! -- радостно воскликнул генерал. -- Привет! -- Снял руку с плеча мальчика и обнял меня. И даже поцеловал. Такая вот любовь.
   -- Слушай, а ведь мы ждали тебя в киббуце.
   -- В киббуце?.. Ах... да... я...
   -- Что с сыном?
   -- С сыном? -- он посмотрел на мальчика, стоящего рядом.
   -- Сказали, что у тебя сын в больнице.
   -- Да. Да. Старший сын немного болен. Мы навещали его. А теперь вот приехали отдохнуть. У моря. Такой день!
   -- Но...
   Я еще хотела сказать, что мы ездили в киббуц, чтобы побыть с ним, нашим кандидатом, ближе, узнать его, может быть, и он бы лучше узнал нас, чем мы живы, кто -- мы. Слова эти не шли у меня, я сказала:
   -- Знаешь, здесь куча твоих избирателей. Хочешь повидаться?
   -- Можно...
   Все были счастливы. Особенно дама при должности, которой он нравился, как мужчина. Увидев Генерала, она бросилась к нему -- целоваться. Сиял Михаэль. Он забыл свои целодневные страдания и много говорил. Говорили все. Наперебой. А потом наш герой произнес знакомое: мы отдаем ему свои голоса, он становится мэром, едет за океан... Михаэля распирало от гордости за Генерала, от любви к нему. Он предложил сфотографироваться на память, и ктото, у кого в руках был аппарат, запечатлел на пленку этот исторический миг -единение кандидата с народом.
   Мы не стали протискиваться в кадр, остались в стороне, а рядом, он тоже не рвался в кадр, оказался старый ворчун.
   -- А ведь мы можем вообще не пойти на выборы, -- услышала я. -- Пойдем, например, гулять по набережной.
   x x x
   Накануне решающего дня у нас побывали гости.
   Сначала пришли две девочки-школьницы, они говорили по-русски и принесли листовку, на которой мы -- наконец-то -- увидели знакомое мужественное лицо. Текста было немного, в основном о подвигах героя и несколько строк о том, что он собирается сделать в городе для новых репатриантов.
   -- Вы, конечно, будете голосовать за него? -- в интонации, с которой была произнесена эта фраза, вопроса не было, девочек уверили, что так оно и будет, и потому очень удивились, когда я сказала:
   -- В Израиле неприлично спрашивать о двух вещах: какая у вас зарплата и за кого вы будете голосовать.
   А потом пришли две другие девочки, постарше. Эти были элегантно одеты, держались уверенно и говорили только на иврите. Они не убеждали, за кого надо голосовать, обаятельно улыбнувшись, они вручили мне небольшой изящный букетик цветов:
   -- Это подарок от мэра.
   Такие букетики появились в этот вечер во всех квартирах. Или почти во всех.
   -- Вы сможете прийти или за вами прислать машину? -- спросили гостьи.
   Слава Богу, мы еще передвигаемся самостоятельно.
   От нашего дома до избирательного участка метров двести. На полпути нас встретили улыбающиеся нарядно одетые женщины и как бы невзначай вложили в наши руки листочки, маленькие голубые квадраты с символом партии, к которой наш Генерал, конечно, не принадлежал. Это была маленькая услуга, помощь нам, неграмотным и не очень молодым, чтоб в кабине нам было проще. А то вдруг мы перепутаем и возьмем не тот бумажный квадрат.
   -- Смотри! -- громко сказал кто-то.
   -- Вот это да!
   -- Бой между левыми и правыми?!
   То, что мы увидели, в самом деле было похоже на драку: люди сбились в кучу, лезли друг через друга, отталкивали один другого. Но постепенно толпа поредела, и улица запестрела зелеными футболками. Это за них шло сражение. Всем, конечно, не хватило, но у тех, кому повезло и кто облачился в светлозеленую форму, на груди красовалось: "Строим город с..." и имя нашего красавца мэра.
   Ну, как после этого вложить в конверт листочек с символом партии его противника?
   Говорили, что вся эта любовь мэра к народу стоила городу немалых денег. Но победителей не судят.
   А он, конечно победил.
   На следующий день к нам зашел Михаэль. Он был ужасно расстроен.
   -- Обидно, -- сказал Михаэль. -- Многие из наших не пришли на выборы. И Генерал не добрал голоса. Мы не поняли свою задачу.
   -- А может, дело не в нас, а в нем, -- возразила я, хотя вообще старалась с нашим другом не спорить, я знала, что это бесполезно. -- Может, мы просто не поверили в него.
   -- Как?
   -- А вот так.
   -- Печально, -- сказал Михаэль.
   -- Ладно. -- утешила я. -- В Совет мэрии он вошел?
   -- Конечно. Вторым по количеству голосов.
   -- Все в порядке. Значит, в Совете будет мощная оппозиция. И если он так нас любит, то сможет кое-что для нас сделать.
   -- Да, да, конечно... -- по-моему, Михаэль не слышал моих слов, он был совершенно убит.
   x x x
   Прошло месяца два.
   Михаэль у нас не появлялся, Генерала мы не встречали, в городе ничего не изменилось. По крайней мере никаких перемен мы не заметили. Знакомые старожилы пригласили нас на одно из общественных мероприятий, которые проводят благотворительные организации. На этот раз должны были вручать премии школьникам и студентам, которые хорошо учатся, делают добрые дела, а живут бедно, им нужно помочь.
   Народу собралось много -- гости, организаторы и те, кого ждали конверты и грамоты. Минуло назначенное время, но не начинали. Стали роптать: пора.
   -- Господа, -- объяснила дама-организатор, -- мы ждем мэра. Он вот-вот будет.
   Понятно. Без приветственного слова нашего любимца суммы в конвертах будут не такими значительными.
   Люди кучковались, разговаривали, пили колу, грызли печенье. На всех таких мероприятиях всегда есть угощенье -- питье и разрезанные на маленькие кусочки торт, кекс, рулет. Мне это кажется отрезанием крох от общественного пирога, и не хочется заглатывать наживку. Хотя -- что тут такого? Просто ритуал.
   Время тянулось. Было нудно. Кто-то предложил:
   -- Может, начнем? А приедет, прервемся, предоставим слово.
   -- Ну что вы!? -- пришла в ужас дама-организатор.
   Наконец прошуршало:
   -- Приехал.
   Все мигом расселись и затихли. Я не поторопилась, мест больше не было, я осталась стоять у входа. Мимо меня, белозубо улыбаясь и сразу со всеми здороваясь, прошел глава города. За ним, весь в белом, как всегда, элегантен, с лицом серьезным и значительным, следовал Генерал. Он обогнул меня, не глядя, и прошел дальше. Будто никогда меня и не знал.
   -- О! -- сказал кто-то рядом со мной. -- Телохранитель в высоком чине. Я оглянулась: откуда здесь взялся знакомый носатый старик? Нет, это был не он. Этот помоложе.
   Неподалеку от стола, куда направлялось начальство, стоял Михаэль, он тоже не успел занять стул. Генерал поравнялся с ним, торопливо, на ходу подал руку с тем же серьезным, значительным выражением лица.
   -- Мавр сделал свое дело... -- услышала я. А может, это я сама подумала вслух.
   Домой мы возвращаемся поздно. Мэра умчал дорогой лимузин, за ним отъехал от стоянки автомобиль тоже не из дешевых, увозя Генерала.
   Мы идем пешком. Добираться нам в другой конец города не меньше часа, но идти приятно, перед сном хорошо пройтись. Город уже отходит ко сну и почти опустел, стих гомон, только в центре, в сквере возле мэрии еще сидят люди. Отдыхают. Разговаривают негромко. Это место -- самое красивое в городе. Сквер расположился не на ровной плоскости, а как бы стекает вниз неширокой зеленой полосой от здания мэрии к главной улице и заканчивается большим фонтаном. Центр залит огнями. Мы останавливаемся и смотрим, как упругие струи бьют в ночное небо, переливаясь в разноцветьи фонарей.
   -- Красиво? -- спрашивает нас кто-то из сидящих на скамейке. Подходим ближе. Оказалось, это наша знакомая, которая давно живет в стране и которой нравится, что в городе появились фонтаны. Она и сейчас сидит у фонтана, с ней еще несколько человек, мы их не знаем, но по виду -- старожилы.
   -- Присаживайтесь, -- приглашают нас.
   -- Спасибо. Уже поздно, а идти нам далеко.
   -- Да, в самом деле, не близко, -- соглашается наша знакомая. И пытается утешить: -- Ничего, скоро и в вашем районе будет хорошее место для отдыха. С фонтаном.
   -- Да?
   -- Разве вы не обратили внимания? За синагогами, чуть дальше, перекрыли движение на улице... -- она назвала улицу, -- там не будет ходить транспорт. Уже начали мостить все красным кирпичом. Будут скамейки, цветы, пальмы. А посредине -- фонтан.
   -- Об этом писали в городской газете, -- объяснила другая женщина.
   -- Это было интервью с Генералом, -- добавил сидящий рядом мужчина.
   -- Вашим Генералом, -- сказала наша знакомая и улыбнулась.
   1998г.
   ЧЕХАРДА. МЫСЛИ, ДИАЛОГИ, МОНОЛОГИ И ПАУЗЫ ДЛЯ РАЗМЫШЛЕНИЯ
   -- Бога нет, -- говорит мой собеседник.
   -- А что есть?
   -- Существуют законы природы.
   -- Но кто-то же их сочинил, эти законы?
   -- Законы природы не сочиняют, их открывают.
   -- Значит, кто-то раньше, до того, их закрыл?..
   Чья всесильная рука сделала так, что текут реки, поутру раскрывают свои головки цветы, поют птицы и светит солнце? Может, эта самая рука и людей перемещает, как фигуры на шахматной доске, человек приземляется на той клетке, на которую его опустили. Но при этом думает, что выбрал эту клетку сам.
   Когда мы только приехали, я хотела поселиться в Иерусалиме, но мои домашние меня не поддержали, мы осели в маленьком городке на севере страны. Лучше это было или хуже? Как сложилась бы наша жизнь, окажись мы в столице? Что за люди окружали бы нас? Кто может сказать, как было бы, если бы?.. Но сложилось так, как сложилось, и почти четыре года мы жили бок о бок с такими вот представителями нашего богоизбранного.