— Возможно, только нас… только на нас она производит такое впечатление, — сказал Виктор Мариан. — Мы так истолковываем…
   Тудор несколько секунд смотрел на Виктора Мариана, словно обдумывая его слова, потом устало и неуверенно согласился:
   — Да… Возможно. Наверно, все зависит от нашего восприятия. В конце концов, решающее значение имеет то, как истолковал смысл записки получатель…
   Глубоко вздохнув, Виктор Мариан секунду наслаждался одержанным успехом, а потом вспомнил, какую характеристику дал всем трем запискам Тудор:
   — Вы считаете, что у записки, адресованной Паулю Сорану, есть свои странности? К счастью, мы сможем поговорить с Паулем Сораном, и, быть может, они прояснятся.
   — Вы имеете в виду, я чувствую, время встреч в эту ужасную бурю?
   — Не знаю, имеем ли мы право час встречи квалифицировать как ужасный, — сказал Тудор. — Все зависит от времени, когда была написана первая записка. До семи вечера погода была прекрасная, особенно после обеда. Это видно и из дневника Владимира Энеску. Утром тоже дождь шел не все время. Если записка была написана в солнечную погоду и получена в солнечную погоду, странность не в этом… Странно место встречи. К чему эта романтическая встреча, среди ночи, в столь малоромантическом месте — возле заброшенного колодца, источающего зловоние, по словам Владимира Энеску. Почему именно там?
   — Для меня ответ прост: только там убийца мог избавиться от трупа!
   — Действительно! — согласился Тудор. — Это одна точка зрения… Одной стороны. Встреча же потому и называется встречей, что касается двух сторон…
   — К счастью, как вы сказали, у нас есть Пауль Соран, который сможет ответить на этот вопрос…
   — Да… — задумался Тудор. — Он ответит, но странность останется. Потому что Пауль Соран все же пошел на свидание возле колодца… Нужно отметить, что место так или иначе благоприятствовало убийце… Это единственная здравая мысль.
   — А я что говорю? — воскликнул Виктор Мариан. — Только там можно было избавиться от трупа…
   — А зачем ему избавляться от трупа? После предыдущих подвигов…
   — Знаете, о чем я думаю? — загорелся молодой детектив. — Первое убийство можно было принять за несчастный случай. Второе тоже. Разве отсутствие третьего трупа не могло нанести на мысль о новом несчастном случае на воде? Кому пришло бы в голову искать в заброшенном колодце исчезнувшего человека, после того как двое, один за другим, гибнут в море? Я вижу побудительный мотив и для третьего убийства. А что, если Раду Стоян, когда его вытаскивали из воды, шепнул из последних сил спасателю пару слов, разоблачавших убийцу, создавших для него угрозу?.. Значит, нужно было устранить опасного свидетеля…
   — На часть предположений… — задумчиво произнес Тудор, — нам ответит Пауль Соран. И может быть, разъяснит смысл этих загадочных слов «ты знаешь, кто тебя зовет, не так ли?».
   — Если бы можно было разгадать и записку, адресованную Раду Стояну, — улыбнулся Виктор Мариан, — кто знает, какие еще новые тайны и загадки возникли бы?
   — Эта записка и так, без прочтения, сама по себе является одной из тайн, — сказал Тудор. — В ней своя странность…
   — Вы имеете в виду цифру, которую можно различить? — спросил Виктор Мариан. — Сомневаетесь, что это время встречи?
   — Нет. Что касается времени, автор записок весьма пунктуален, он даже добавляет слово «ровно» после каждого указанного числа. Странность в другом. Почему эта записка оказалась в кармане плавок и зачем для свидания нужны были плавки? Записка, оставленная в кармане пиджака, в книге, где-то в комнате, — это понятно, но засунутая в плавки, в которых идут купаться, — по крайней мере, странно, если не абсурдно. Этому должно быть особое объяснение… Ты, кажется, хочешь что-то сказать. Давай!
   — Спасибо, — кивнул Виктор Мариан. — Я тоже искал объяснение этому. Может быть, записку ему передали прямо на пляже. Не непосредственно, иначе достаточно было бы устно назначить рандеву, а через третье лицо… или оставили в каком-то условленном месте, где Раду Стоян должен был ее обнаружить?
   — Похоже на правду… Тогда время получения записок приобретает исключительную важность. Узнать бы это до разговора с Паулем Сораном…
   — Сделаю все возможное, — отозвался Виктор Мариан.
2
   Через некоторое время после ухода молодого детектива Тудора навестил худосочный, длинный парень с виноватыми глазами, которые с ходу напомнили ему одного из героев дневника Владимира Энеску.
   — Эмиль Санду, — отрекомендовался гость.
   — Адвокат Эмиль Санду, — добавил Тудор.
   Гость сделал несколько глотательных движений и с болью, возмущением и досадой заявил:
   — Провалился на римском праве… из-за конфликта абсолютно частного порядка с одним из ассистентов, а точнее, агентов профессора, отъявленным негодяем. Они не захотели принять у меня экзамен…
   — Секундочку! — прервал его Тудор. — Чем обязан вашему визиту? Вам нужна какая-нибудь информация или вы добровольно хотите дать показания?
   — Добровольное показание, — словно нехотя ответил тот.
   — Прекрасно. В этом случае, если ваше имя настоящее, его следует автоматически дополнить и подлинной профессией. Хочу, чтобы все было ясно. Студент? Какого курса? Какого факультета?
   Эмиль Санду от каждого вопроса вздрагивал словно от звука выстрела, хотя Тудор тона вовсе не повышал.
   — Эмиль Санду, студент четвертого курса факультета права. Вообще-то я должен был сам знать, как представляться в подобных случаях.
   Движением руки Тудор предложил ему продолжать. Посетитель с готовностью повиновался:
   — Я бы предпочел сохранить инкогнито, но подозреваю, что в данной ситуации это невозможно… Конечно, если вы никому не скажете… Я хочу сообщить следующее: я видел, как один из постояльцев гостиницы что-то прятал в кустарнике. Если бы это было нечто иное, я бы не пришел к вам. Но мне показалось, что это был нож, и довольно странный нож… И я подумал, может быть, вас заинтересует этот факт… Как будущий адвокат я обязан помогать правосудию…
   — Благодарю вас, — ответил Тудор, — мы высоко ценим ваш жест. И, поскольку считаем его очень важным, хотели бы, чтобы это показание прозвучало и на суде, причем в самых точных выражениях. Итак, что именно вы видели?
   Эмиль Санду покрылся бисером пота:
   — Что именно я видел? Честно говоря, я не видел, как господин Марино, а речь идет о нем, вытащил некий предмет из кармана. Я случайно взглянул в окошко как раз в тот момент, когда он бросал этот предмет в кусты. Только после этого я рассмотрел, что это был нож.
   — Вы предпочитаете слову «прятал» слово «бросал»? — уточнил Тудор. — Какое из них точнее передает происходившее?
   — Думаю, слово «бросал», — ответил Эмиль Санду и тут же с жаром и уверенностью добавил: — Что могу подтвердить в суде под присягой!
   — Нет ли у вас других наблюдений относительно поведения господина Марино? Или, может, у вас есть данные по другим вопросам; которые нас интересуют?
   Эмиль Санду не знал, как истолковать слова Тудора. Не было ли в них оттенка иронии или насмешки? Не может быть! После такой бескорыстной услуги…
   — О других данных и вопросах я не думал, — ответил он. — Если тебя не спрашивают конкретно о конкретных вещах, можно и запамятовать важные подробности. Обещаю, что останусь в вашем распоряжении столько, сколько нужно… Пока я даже толком не знаю, что случилось. Ходят всякие слухи, домыслы, какой-то бред. Я не прошу у вас разъяснений, разумеется… Но о поведении, — мне кажется, вы именно так выразились, — о поведении господина Марино в широком смысле слова я мог бы кое-что добавить. Думаю, что… впрочем, не знаю, в какой мере это вам поможет… Я видел, как господин Марино несколько раз наведывался к учительнице Сильвии Костин… Нет, ничего особенного. Однако время визитов показалось мне этически не слишком урочным… после того, как господин Марино пря… извините, выбросил нож, я видел, как учительница, крадучись, проскользнула в его комнату… Я не преувеличиваю. Действительно, было похоже, что она крадется…
   — Под этим вы подразумеваете «не желая быть замеченной»?
   — Совершенно верно, — удовлетворенно улыбнулся Эмиль Санду.
   — И если человек, который не желает быть увиденным, то есть крадется, но все же замечен другим человеком, — Тудор старался улыбку, — этот последний, невидимый, под какое определение подпадает?
   — Ему… повезло! — несколько удивленно ответил Эмиль Санду. — Я не впервые отмечаю, что везение — это тоже занятие, может, даже профессия… И если позволите, у меня вопрос личного порядка: скажите, в последнее время в округе появилась опасность, называемая «красный скорпион»?
   — Каков источник этого вопроса? — строго спросил Тудор.
   — Источник? — наморщился Санду. — Когда я спросил архитектора Дориана, старого приятеля, что здесь случилось, отчего столько шума и суеты, полиция и «скорая помощь», мне ответил адвокат Жильберт Паскал, который находился в той же комнате, то есть это был не ответ, а скорее непроизвольное судорожное восклицание, в котором звучал прежде всего ужас: «О боже! „Красный скорпион“!..» Больше мне не удалось ничего узнать. Они испуганно посмотрели друг на друга и сменили тему разговора…
   — И каков же смысл вашего вопроса? — поддел его Тудор.
   — Смысл? Чтобы знать, какие меры предосторожности принять, когда я пойду на пляж…
   «То ли дурак, — подумал Тудор после ухода гостя, — то ли прикидывается, скрывает свою сообразительность, как делают новобранцы в армии, чтобы их не трогали? Но тогда зачем приходить сюда? А не затем ли, чтобы „отметиться“?»
3
   Сверив почерк на каждом показании свидетелей с почерком записки, адресованной Дану Ионеску, и повторив эту операцию несколько раз, Ион Роман недовольно пробурчал:
   — Ничего. Ничего похожего. Я не эксперт в графологии, но и не новичок. И все же у меня впечатление, что почерк на этой записке мне что-то говорит. Чем-то мне знаком, поймите меня правильно…
   — Может, потому, что он слишком простой, каллиграфический, без всякой личной окраски? — спросил Тудор. — Это особенность почерка записки… Как будто выведено школьником или школьницей на уроке чистописания…
   — Да, — согласился Ион Роман, — и я думаю, не для того ли вся эта каллиграфия, чтобы изменить до неузнаваемости настоящий почерк. Многие пишут левой рукой, другие печатными буквами, третьи используют буквы, вырезанные из газет. Почему не допустить, что каллиграфия — это тоже метод анонимщика… Но отчего мне кажется, будто я уже видел этот почерк?
   — Образцовый почерк, словно из прописей, никогда не забывается, — сказал Тудор. — Ну и какие у нас еще результаты, кроме этой неудачи?
   — Мы завязли в паутине, — вздохнул Ион Роман. — То есть в десяти вариантах, запутанных в клубок. Иначе говоря, на время второго убийства — у всех алиби. Каждый утверждает, что плавал в море. Ни один не может присягнуть, что точно видел другого рядом с собой. Но цвета купальных шапочек, по которым я их распознал в бинокль, соответствуют цвету, подтвержденному каждым. Думаю, что в случае с Раду Стояном алиби достоверны… На время же первого убийства надежное алиби никто не смог представить… Вернее, мне они преподносились как надежные, но подрывались другими показаниями. Например, учительница Сильвия Костин утверждает, что находилась неподалеку от господина Марино между пятью часами, когда она появилась на пляже, и четвертью седьмого, когда они вместе пошли купаться… Господин Марино утверждает, однако, что все время был один и купаться ходил тоже один… Архитектор Дориан, наоборот, заявляет, что не расставался с учительницей Сильвией Костин, чтобы оградить ее от возможных ухажеров, но этого нет в показаниях учительницы… И Владимир Энеску заявляет, что находился неподалеку от учительницы, пока она не пошла к воде, а архитектор Дориан этого в своих показаниях не отмечает. Адвокат Жильберт Паскал говорит, что в это время болтал о пустяках с архитектором Дорианом, с будущим адвокатом Эмилем Санду… который, кстати, действительно не сдал последний экзамен по сравнительному праву… и ни словом не обмолвился о мадемуазель Елене, которая, по ее словам, все время находилась на корте с адвокатом Жильбертом Паскалом. В то же время Эмиль Санду утверждает, что был неразлучен с Еленой и ни на миг не покидал зону кортов. Да вы, конечно, знаете, что Елена на самом деле Лускалу, а не Паскал. Прочту, что он пишет: «Между без четверти пять, время точно указать не могу, и четвертью седьмого, время тоже приблизительное, я почти все время находился возле мадемуазель Елены Паскал… Ну, возможно, перебросился парой фраз с другими: архитектором Дорианом, адвокатом Жильбертом Паскалом, журналистом Владимиром Энеску, точно не помню, но ни на минуту не покидал зону кортов». Я его спрашивал: что вы делали со времени прихода на пляж и до возвращения из моря, после несчастного случая? И просил указать приблизительное время прихода на пляж и захода в воду. По части времени особой путаницы нет… Ничего другого я не спрашивал… Почему же Эмиль Санду сам решил уточнить, что не покидал зону кортов? Вам не кажется это странным? Злой омут находится в сотне метров за пределами зоны кортов…
   — Да… — процедил Тудор. — Это довольно странно, хотя у него и тяга к добровольным признаниям…
   — Я настоял на этом пункте, чтобы он был зафиксирован, — продолжая Ион Роман. — Но все показания, относящиеся ко времени, когда был убит Дан Ионеску, сбивчивые и неточные. Не нашлось и трех людей, которые бы были вместе, и даже двух, показания которых совпадали бы полностью… Примерно так же обстоят дела и по периоду между двенадцатью и двумя ночи. Некоторые показания противоречивы, другие очень просты — «я спал»… Изложу вкратце. До половины первого Андрей Дориан и Жильберт Паскал беседовали с глазу на глаз. Потом Дориан лег спать, а Паскал, по его словам, заглянул «буквально на пару секунд» к мадемуазель Елене, «племяннице», пожелать доброй ночи. Открыл дверь, помахал ей рукой, доброй ночи, мол, и все. Затем тоже лег спать. Мадемуазель Елена, однако, утверждает, что никого не видела, хотя господин Эмиль Санду галантно дает понять, что якобы провел несколько часов после полуночи в ее комнате. Господин Марино спал, как и учительница Сильвия Костин. Господин Владимир Энеску повторил то, что нам уже известно. Я даже не просил его написать показания. Как видите, и этот промежуток не богат алиби. Ни одно показание не подкрепляет другое. Как выбраться из всей этой путаницы, не представляю…
   Тудор не произнес ни слова и только посмотрел на Виктора Мариана, который давно уже вошел в комнату и дожидался, когда Ион Роман закончит свой рапорт. Во взгляде Тудора он усмотрел знак, которого ждал:
   — У меня дела куда проще, — начал он. — И может быть, от этого и страннее по своим последствиям. Скажу честно, подобного я не ждал… Начну по порядку… Я долго ломал голову, и это меня не красит, над вопросом: как объяснить загадку перемещения записок, не беспокоя Пауля Сорана? Ответ, оказывается, был в нескольких шагах от меня… В конце концов я додумался навести справки в пансионате, скорее просто для порядка. И чуть не упал, услышав ответ хозяйки: «Вас интересуют записки, которые получили ребята? Я отдала их господину Дану, чтобы он передал остальным или оставил у них в комнате»…
   Наступило тягостное молчание. Да и сам Виктор Мариан сделал паузу скорее от волнения, чем из желания увидеть эффект, произведенный его словами. Тудор знаком велел ему продолжать.
   — Итак, — заторопился молодой детектив, — дело происходило следующим образом: часов в двенадцать с чем-то один из привратников гостиницы принес хозяйке большой конверт, на котором был написан печатными буквами адрес:
   «Пансионат „Миорица“. Хозяйка распечатала его и обнаружила внутри три маленьких конверта, адресованных каждому из ребят. Большими печатными буквами написано имя каждого и ничего больше. Конверты были заклеены. Увидев поблизости Дана Ионеску, она отдала конверты ему в том виде, как и получила, — в большом конверте. Дан Ионеску взял конверт, нисколько не удивившись, ничего не спросив, ей еще показалось, что он улыбается, и поднялся к себе наверх. Возможно, маленькие конверты.он разложил в комнатах Раду и Пауля, потому что, по словам хозяйки, в тот момент их не было в пансионате.
   — Измятый конверт нашли в комнате Раду Стояна, в корзине для бумаг, — вспомнил Ион Роман. — Похожий я вроде видел и в комнате Дана Ионеску, но не обратил на него внимания… Как же, черт возьми, конверты попали в гостиницу?
   — Я об этом тоже спрашивал, — сказал Виктор Мариан. — Разыскал привратника, но ничего путного от него не узнал, кроме того, что ему вручили конверт в бюро обслуживания с просьбой отнести в пансионат. Нашел я и служащего этого бюро, который мне спокойно ответил, что обнаружил конверт с адресом пансионата в почтовом ящике гостиницы, вскрываемом дважды в день: в двенадцать дня и в восемь вечера. Из этого я заключаю, что автор записок хорошо знал порядки в гостинице. Два приговора из трех были вынесены до восьми вечера…
   — Преступник не мог удовольствоваться только знанием распорядка в гостинице, — вмешался Тудор. — Наверно, он лично наблюдал и за движением корреспонденции, чтобы избежать возможных сбоев… И сам факт, что конверт брошен в почтовый ящик…
   Виктор Мариан, зная, что Тудор всегда давал простор инициативе сотрудников и выслушивал все их соображения, с чувством невольной гордости продолжил свою мысль:
   — Да, я тоже думал, что конверт мог быть незаметно брошен в ящик только постояльцем гостиницы, который сумел выбрать для этой секундной операции самый благоприятный момент, когда его никто не видел. И я спросил, заходил ли в холл в течение утра, в понедельник до двенадцати дня, когда вскрывается почтовый ящик, кто-либо, кроме обычных постояльцев гостиницы. И служащий и привратник подтвердили мое предположение: из-за плохой погоды никаких визитеров в отеле в течение вчерашнего утра не было. Только почтальон заходил в свое обычное время, в полдень… Значит, не остается сомнений, что автор записок — убийца или убийцы — находится среди нас! Вспомните дневник Владимира Энеску… Все утро вчерашнего дня, за исключением Пауля Сорана, который был в театре, все остальные клиенты гостиницы и пансионата находились здесь. Следовательно, за исключением жертв, кто угодно мог бросить конверт в почтовый ящик. А вы что думаете?
   Вопрос Виктора Мариана словно пробудил Тудора от глубокого сна:
   — Что я думаю? История с этими записками, похоже, выходит за рамки реальности. Три смертных приговора вынесены одновременно… и все три исполнены! Кто может обладать такой властью? Приговорить кого-то к смерти, заставить жертву саму спешить на место расправы, совершить казнь, и все это повторить трижды всего за семь часов, причем каждая экзекуция проведена по иному ритуалу. Это слишком! Это невероятно!
   — Как будто они добровольно шли на заклание… — угрюмо заметил Ион Роман. — Но ведь каждая жертва сопротивлялась.
   — Отпал и тот побудительный мотив, который я сначала выдвигал, — напомнил Виктор Мариан. — В какой-то момент я думал, что Пауль Соран был обречен на смерть потому, что мог слышать от Раду Стояна какие-нибудь подробности, изобличающие убийцу. Теперь мы знаем, что все убийства были подготовлены по крайней мере до 12 часов дня, и это явное доказательство их преднамеренности. Но остается ваш вопрос: почему записка оказалась в кармане плавок? Я тоже чувствую сейчас, насколько абсурдным выглядит жест Раду Стояна. Зачем он взял с собой записку в море? Чтобы предъявить ее при входе? Куда? В мир иной?..
   — Если бы это был единственный вопрос! — воскликнул Тудор. — Но есть и другие: невозмутимость Дана Ионеску, когда ему вручили три конверта, спокойствие, с которым Пауль Соран согласился на встречу после полуночи, в странном месте…
   — Может, он уже встречался там прежде в такое время с неким лицом? — предположил Виктор Мариан.
   — Возможно, — продолжал Тудор. — И, кроме всего прочего, эта уверенность убийцы или убийц, что записки попадут к адресатам и каждый примет приглашение… Откуда такая уверенность?.. Все убийства подготовлены тщательно, почти педантично. Откуда такая уверенность, что все произойдет именно так, как задумано, в назначенном месте и в назначенное время?
   — Я вам говорил — заговор против молодости! — гнул свое Ион Роман. — Кто знает, как давно он замышлялся!
   Тудор в очередной раз отверг идею Иона Романа. Об этом свидетельствовало его молчание и неожиданно последовавший вопрос к Виктору Мариану:
   — Пауль Соран, часом, не обращался к хозяйке, не расспрашивал о письме? Получала ли хозяйка когда-нибудь подобные послания?
   Виктор Мариан радостно кивнул:
   — Я задал ей как раз эти вопросы, но, увы, полезных ответов не получил. Пауль Соран ни о чем не спрашивал, ей тоже и в голову не приходило его спрашивать об этом, подобных посланий она никогда не получала.
   — Может, этим и объясняется безмятежность Сорана, — сказал Ион Роман. — Он не знал о том, что другие тоже получили приглашения. Откуда ему было об этом знать. С половины шестого он был все время со мной — в театре. А вот Дан Ионеску меня удивляет.
   — Чем? — спросил Виктор Мариан. — Откуда мог знать Дан Ионеску, что находится в конвертах у других? Владимир Энеску описывает его нам как пижона. Вероятно, Дана интересовала только его записка… Или, кто знает? Может, он спрашивал Раду Стояна, советовался с ним, но этого нам не узнать никогда. Может, каждый думал, что встретится с кем-то другим…
   — Во всяком случае, Раду Стоян думал, что встретится с Еленой, — сказал Ион Роман. — Даю голову на отсечение.
   Тудор резко встал, словно хотел стряхнуть невидимые путы. Но голос его звучал спокойно:
   — Время серьезно поговорить с этой барышней, с Еленой. Кто вызовется начать разговор?
   — Оставьте ее на мое попечение, — сказал Ион Роман. — Чтобы она чего-нибудь себе не вообразила. Может быть, пусть ее пригласит Виктор?
4
   Елена появилась, игриво пританцовывая на цыпочках. Движения были раскованными, но не столько непринужденными, сколько вульгарными. Виктор вошел следом за ней, но сел не рядом, а в кресло у окна, где Тудор листал дневник Энеску. Ион Роман не стал томить ее неведением.
   — Присаживайтесь, вот сюда. — Он указал на стул, стоявший спинкой к двум мужчинам, расположившимся на диване. — Нужно кое-что добавить к показаниям…
   — Какое радостное совпадение! — воскликнула Елена. — Я как раз собиралась к вам прийти сама. Мое прежнее заявление — несерьезное. Я его сделала в шутку. Поэтому разрешите мне его забрать назад.
   — Позвольте?! — Ион Роман, казалось, не расслышал. — То есть вы хотите заменить его другим?
   — Нет! — улыбнулась Елена. — Я хочу его забрать назад. Настоящие показания я дам в присутствии адвоката. И знайте, что в этом отношении какой-либо торг неуместен!
   Иону Роману вдруг захотелось щелкнуть ее по носу или оглушить парой крепких слов, но он заметил знак Тудора, означавший «оставь ее в покое!».
   — Как вам будет угодно, — кисло усмехнулся Ион Роман, но голос его уже подчинился внутреннему приказу и стал приторным. — Мы не можем и не хотим вам препятствовать… Просто нам необходима ваша помощь в прояснении некоторых проблем. Мы имеем в виду прежде всего вашу проницательность…
   — Что вы имеете в виду? — переспросила Елена, хищно и недоверчиво глядя на сыщика.
   — Проницательность, то есть тонкость, внимательность, умение улавливать нюансы, которые ускользают от других…
   — О, конечно, — снова улыбнулась она. — Это у меня действительно есть…
   — Вот именно. Мы поняли это с первой минуты и надеемся, что вы поможете нам… Нам известно, что вы хорошо знали трех молодых людей из пансионата…
   — Что означает это «хорошо», на которое вы напираете?
   — Оно означает, — невозмутимо ответил Ион Роман, — что вы прогуливались с ними, что они навещали вас, как правило, ночью или под утро, но не вместе, а порознь, по одному…
   — Это уж слишком!
   — Разумеется, мы не станем обсуждать подобные детали с папа` — вашим бывшим отцом и дядей. И разумеется, имели в виду невинные визиты…
   Пауза между намеком на угрозу и предложением считать ночные посещения невинными молниеносно подействовала на Елену:
   — Да, абсолютно невинные. Господи! Неужели кто-то мог вообразить незнамо что! Мне нравится слушать музыку, потихоньку, но не в одиночестве. И мне нравится танцевать ночью, держа партнера на расстоянии. В конце концов, я молода, шума не создаю, никого не беспокою, умею защитить свою девичью честь и, если нарвусь на нахала, то быстро его урезоню. Двину так, что искры из глаз! Думаете, если бы было по-другому, папа` меня бы отпускал?! Но он не должен знать о моих маленьких эскападах, он человек старомодный и полагает, что если девушка танцует с парнем, то готово — сразу жди двух близнецов…
   Ион Роман закашлялся, немного смущенный и наполовину убежденный тирадой Елены в защиту современного стиля жизни. На диване возле окна Виктор Мариан впился ногтями себе в лоб, чтобы сдержать смех.
   — Ну, конечно, он ничего не должен знать, — согласился Ион Роман, — но мы-то обязательно должны… Думаю, вы меня понимаете…