Страница:
— Я так и думал! — вмешался Виктор Мариан. — Ходили развлекаться в окрестностях, ха! Я мог бы сказать то же самое. Но в течение 12 часов, всего за одну ночь, я побывал в Бухаресте, два часа беседовал с Клариссой, заскочил домой переодеться и прибыл к утру в отель даже отдохнувшим. И все — с семи вечера до семи утра.
— Но когда они все подготовили, где нашли лестницу и как ее таскали? — недоуменно спросил Ион Роман.
Тудор взял со стола дневник Владимира Энеску:
— Загадку лестницы журналист здесь нам проясняет, сам того не подозревая. Я вам, кажется, говорил, что исчезновение лестницы говорит в конце концов об ее отсутствии в деле Аваряна вообще. В тот момент это показалось нам абсурдным. Но… вот мы снова приходим к тому же выводу: лестница исчезла потому, что никогда не существовала…
— Но это невозможно! — одновременно воскликнули оба следователя.
— И все же это так: лестницы не существовало в том виде, как мы обычно представляем себе лестницу, отсюда и ее непонятное исчезновение. Попытайтесь вспомнить первый день на пляже из дневника Владимира Энеску, злосчастный день. Припомните место, где ему раньше всех приходит на ум идея трамплина. Все, кто был на пляже, включая адвоката Паскала, Марино, Винченцо Петрини, Пауля Сорана, Сильвию Костин, абсолютно все видели трамплин, — назовем его живой пирамидой, — возведенной для прыжков в воду… Вот вам идея лестницы, которая не могла ускользнуть и от постановщика представления в пассаже. Чтобы моментально соорудить самую надежную и самую нематериальную лестницу, нужны были всего три человека. И в несколько секунд злоумышленник, находящийся на вершине пирамиды, то есть третий, проникает через окно в знаменитую бронированную комнату Аваряна. Несомненно, так они и действовали, но пока что у нас на очереди другое: проверка алиби. Нас не могут устроить ничем не подкрепленные запирательства.
— Разумеется, я не хочу мешать ходу расследования, — сказал он, едва войдя в комнату. — Но и не позволю ни малейшего намека или оскорбления в свой адрес. И конечно, использую все свои связи…
— Бога ради! — прервал его Тудор. — Смысла нет начинать нашу беседу с угроз… Всего несколько часов назад мне передали коллективное заявление, которое не очень-то способствует расследованию.
— Это своего рода ответное предупреждение! — воинственно проговорил архитектор.
— Совершенно верно! — сказал Тудор. — Причем очень серьезное. Хочу заверить вас, что в ходе дальнейшей нашей беседы мы не поскупимся на ответные возражения. И еще хочу вас заверить, что мы стремимся к цивилизованному ведению беседы, понимая под этим прежде всего искренность.
— Искренность — вещь весьма относительная! — сообщил Андрей Дориан, тон которого стал вдруг изумленным.
— Позволю и я себе одно размышление вслух… — в тон ему ответил Тудор. — Время быстротечно. Тайное не сегодня-завтра станет явным. Я имею в виду вполне конкретное, а не абстрактное завтра. Возможно, завтра люди узнают правду о совершенных здесь чудовищных преступлениях… но пока все покрыто тайной: факты и действующие лица, их имена и преступления. И я вас спрашиваю, господин Дориан: что бы вы хотели получить завтра: тайну или правду? Рано или поздно газеты зашумят, будьте уверены. Как будут писать о вас: как о свидетеле,
ниспосланном случаем, или как о персонаже под большим знаком вопроса, путающемся в воспоминаниях и предположениях? Вы знаете, как быстро и богато расцветает фантазия толпы! Мы хотим лишь одного — защитить невиновных, но что поделать, если они сами ставят нам подножки?
Архитектора Дориана явно раздирали противоречия. Казалось, он яростно борется с самим собой и не в состоянии принять никакого решения.
— Возможно… — произнес он наконец. — Лучше малое зло, чем большое. Собственно, что вы хотели бы от меня узнать, если позволите спросить?
— Где и с кем вы провели ночь в воскресенье? — сразу же спросил Тудор.
— Я могу ответить только за себя, — многозначительно объявил архитектор. — Только так и никак иначе!
— А мы иного и не желаем! — успокоил его Тудор.
— И не думайте, что одержали легкую победу, — продолжал упираться Дориан. — Я горжусь тем, что смог отстоять перед вами закон рыцарства: да, я буду отвечать только за себя!
— Мы к вашим услугам,—встрял Ион Роман, доставая блокнот. — И если можно, помедленнее…
Виктор Мариан почувствовал, что еще немного, и он расхохочется. И поэтому ничего не стал добавлять к ехидным словам Иона Романа.
— В воскресенье ночью я был в одном почтенном доме, — выдавил наконец архитектор. — В Эфории [21], у госпожи Мирон. Там были еще и другие люди, человек пять, но имен их я не запомнил. Я пробыл там до шести утра…
— Адрес помните? В какой Эфории? В Северной? В Южной?
— Этого сказать не могу. Госпожа Мирон проводит свой отпуск в Мангалии и бывает в Эфории наездами. Она останавливается у разных знакомых, которые в это время в отъезде. Так было и в прошлое воскресенье. Вилла довольно скромная, одноэтажная, каменные ступеньки…
— Вы раньше там бывали? — спросил Ион Роман.
— Конечно, нет… Я встречал раньше госпожу Мирон тоже на какой-то вилле, тоже скромной, одноэтажной, но без каменных ступенек. Мадам, как я уже сказал, постоянно пребывает в Мангалии и является женой посла… в общем, я не могу нарушать законы рыцарства. К сожалению, это все, что я могу вам сказать… Ах да! На этой вилле, на лестнице, вроде бы помню льва без головы.
Ион Роман едва дождался, когда уйдет архитектор.
— Речь наверняка идет о каком-то подпольном притоне. А госпожа — такая же супруга посла, как я — китайский император. Какая-нибудь дамочка, умеющая пользоваться своим шармом, несмотря на морщины.
Тудор вопросительно взглянул на Виктора Мариана. Молодой детектив отозвался кислой улыбкой:
— Сделаю все возможное! Хм… Лестница со львом без головы. Если только это не уловка, чтобы выиграть время до прибытия адвоката…
— А как быть с алиби Марино? — спросил Ион Роман.
— Пригласи его на террасу. Там нет ни окон, ни дверей, — ответил Тудор, — не говоря уже о стульях.
Ион Роман воспринял шутку как приятную неожиданность. Тудор впервые пошутил с момента прибытия в отель, и это был уже второй добрый знак за день после солнечного утра. Дальше загадывать не хотелось. На пороге он чуть было не столкнулся с журналистом Владимиром Энеску. Оставив его на попечение Тудора, Ион Роман отправился на поиски Марино.
— Rara avis [22], — приветствовал Тудор журналиста. — Опоздай вы на пару минут, я бы сам вас стал разыскивать.
— Наверное, кто-нибудь другой вздрогнул бы, услышав от вас такое: «добро пожаловать», — ответил журналист.
— Стало быть, отстаиваете свою полную и безусловную невиновность… — прокомментировал следователь. — Вопросов было очень много, некоторые из них еще остаются, и в том числе тяжелые, не дают покоя, терзают как адов пламень. Кое-какие ответы мы нашли в вашем дневнике, надеемся, появятся и другие…
— После холодного душа — теплый… только теперь не надо ледяного, а за ним — кипятка…
— Существуют и такие процедуры, — сказал Тудор изменившимся голосом, в котором звучала и уверенность, и угроза. — Да… ваши заметки нам очень помогли, даже в том, что не высказывается прямо, а дается понять, точнее, в интерпретации некоторых подробностей, мимоходом отмеченных пером. Нескромный вопрос: когда вы пишете, всегда ли действуете сознательно?
Удивление Владимира Энеску длилось лишь долю секунды:
— Вопрос отнюдь не нескромный, лишь бы ответ не показался претенциозным и необычным, — начал он. — Иногда, перечитывая забытые куски, не только давние, но и записи последних дней, я имею в виду и этот дневник, у меня возникает странное чувство, что написал это не я, а кто-то другой… Может ли это быть ответом на ваш вопрос…
— Я ждал такого ответа, — сказал Тудор. — Если когда-либо опубликуют подобное изложение этого дела, хорошо было бы начать с ваших заметок. Прежде всего потому, что это первые реальные документы случившейся трагедии и, во-вторых, потому, что, вольно или невольно, сознательно или нет, вы собрали множество фактов, которые могут стать приметами и ответами, проявляющими всю картину в целом, и, в-третьих, потому что у вас ничто не предвещает трагедии. У этого третьего — двойное значение: этическое и практическое. Этическое, потому что звучит как сигнал тревоги по отношению к человеческим слабостям, и практическое, потому что вы нам помогаете в поисках источника трагедии.
— Так вы еще его только ищете? — поинтересовался журналист.
— Может быть, уже и находим, — уловил его мысль Тудор. — Простое и дельное правило: когда чего-то не находишь в одном месте, ищи в другом.
— Не подозревал, что вы уже так далеко продвинулись. Если бы знал, то попросил бы вернуть дневник гораздо раньше. Вероятно, начну публиковать свои заметки в том виде, как есть, изменю лишь имена действующих лиц…
— Значит, причина, вашего визита — дневник, — уточнил Тудор. — Я не раз задавал себе вопрос, почему вы не забираете его. Может быть, потому, что считаете его полезным для нашего расследования. Впрочем, если бы это было не так, я давно бы вам его вернул. Рассуждаете вы здраво.
— По правде говоря, не только поэтому. У меня были и другие дела. Уже не связанные с дневником.
Тудор прервал его жестом:
— А может быть, дела, которые как раз касаются дневника, в самом прямом смысле этого слова.
— Я пришел не только попросить у вас дневник, — продолжал журналист. — Мне хотелось бы также получить кой-какие ответы, особенно один: вы подозреваете, кто убийцы?
— Это не вопрос, а провокация, — сказал Тудор. — Хотите услышать не утверждение или отрицание, а цифру. Если ответ будет «да», значит, речь идет не об одном убийце. Если бы я удивился и спросил, например: убийцы? — ясно, что речь идет об одном преступнике. Вот почему я думаю, что вы пришли за цифрой. А простая цифра: один, два, три — содержит полезную информацию, позволяющую найти окончательный ответ. Либо методом исключения, либо каким-нибудь другим.
Изумлению Владимира Энеску не было предела — он только кивал головой. Его потрясла логика Тудора. Совершенно верно — за этим он и пришел!
— Было бы несправедливо не удовлетворить ваше желание, — продолжал Тудор. — Возможно, это даже не желание, а потребность. На ваш вопрос я отвечу: «Да!»
— Если только вы не господин Тудор, — испытующе глянул врач и, услышав утвердительный ответ, добавил:— Для вас разрешение имеется. Кстати, этого хотел и сам Пауль Соран. Он вас ждет… но просьба: насколько возможно поберечь его от сильных эмоций. Минуточку, я его предупрежу.
Тудор нашел Пауля Сорана в той же позе. Лицо больного явно осунулось, но при виде следователя на нем появилось какое-то подобие улыбки.
— Я был уверен, что вы снова придете… после вчерашних недомолвок. Меня малость помяли эти паразиты, но не бойтесь, сил достаточно даже для неприятных вопросов.
— Возможно, будут и неприятные, но не по злому умыслу, — извиняющимся тоном сказал Тудор.
— Я ожидал этого, сразу после нашей вчерашней встречи, — вздохнул Пауль Соран. — Я вас понял с первой минуты и к концу беседы уже не имел никаких сомнений. Ни одному убийце не пожелаю иметь дело с вами. Не думаю, чтобы у него был шанс выкрутиться.
— Тот, кто нас интересует в этом деле, ни в коем случае не выкрутится! — заверил его Тудор.
— Выходит, убийца был все же один? — вздрогнул Пауль Соран.
— Полчаса тому назад журналист Энеску пытался хитроумным вопросом это выяснить, и чтобы не обижать его, я ответил.
— Не обижать? — удивился Пауль Соран. — Или это стилевой оборот?
— Не стилевой… Как раз в вечер нашего приезда, перед кровавой ночью, если быть точным, журналист Владимир Энеску предложил нам, может быть, в порыве благородства, а может, с какой-то конкретной целью, дневник со своими впечатлениями. Записи начаты в среду, а в сущности, во вторник вечером и заканчиваются в понедельник после обеда… В них я нашел столько ответов, что не ответить на его единственный вопрос было бы несправедливо.
— Мне ничего не известно об этом дневнике, — с удивленным видом произнес Пауль Соран. — Он мне ни слова не говорил… Наверно, я тоже фигурирую в его записках…
— В качестве одного из главных персонажей, вызывающих всеобщее восхищение. С момента вашего прибытия и до того воскресного вечера, когда вы совершали чудеса на сцене, Владимир Энеску непрестанно воздает вам хвалу…
— Хотя вроде бы он позабыл обо мне, — немного задумчиво сказал Пауль Соран. — Или же… статуя покинула свою мраморную оболочку, и он позабыл обо всем… Я предупреждал его с самого начала… Догадываюсь, зачем вы пришли. Почти уверен. И все же не хотел бы начинать сам…
Тудор с минуту глядел на него из-под опущенных век. Потом перешел на шепот:
— Я чувствовал, вы знаете убийцу… но не был уверен, что вы его выдадите. Так ли я должен понимать приглашение начать первым?
— Нет! Я его не выдам! — ответил Пауль Соран, закрыв глаза. — Это была бы слишком большая цена, уплаченная фактически ни за что. Почему я должен верить, что вы его обнаружили? К чему мое признание, если убийца вам известен?
— Просто-напросто для пущей ясности, — сказал Тудор усталым голосом.
— Я вам уже сказал: признание в этом деле — слишком большая цена, пока остается хоть малейшая неуверенность. Если вы действительно знаете убийцу, признание перестает быть предательством, но могу ли я верить в это? Не знаю, понимаете ли вы мои колебания. Я могу сделать что угодно, но никого не предам, покуда существует хоть крупица неуверенности… Вспомните! Я был на берегу вместе со счетоводом, ну этим вашим сотрудником. Энеску плескался где-то в районе Большого омута, остальные уплыли в море, а Дана Ионеску уже не было в живых, как мне объяснил судмедэксперт. Винченцо Петрини был в порту, я расстался с ним там. На наших глазах был убит Раду Стоян. Если убийца не я — а ведь я один мог бы им быть, изображая, что спасаю утопающего, а на самом деле убивая его, — если не я убийца, то кто же?
— Вы не убивали Раду Стояна! — сказал Тудор. — Здесь не о чем говорить. Но я отвечу на ваш вопрос забавной историей, истинный смысл которой, я убежден, вы поймете.
И он подробно, ничего не упуская и не прибавляя, пересказал банальные приключения мячика, за которым рано утром наблюдал в Теплой бухте Ион Роман.
Пауль Соран слушал, молча кивая головой, словно подражая Тудору.
— Да… — прошептал он. — Почти полшага до предательства. Вы мне подсказываете имя убийцы и технику убийства. Но соответствует ли убийца, которого знаю я, тому, который известен вам? Вчера я был ближе к предательству, не знаю почему… И теперь понимаю, почему вы прямо не спросили, кто меня ударил, вообще не спросили… Невозможно, думали вы, чтобы я не знал, кто меня ударил. Хотя бы по моему дыханию вы догадывались, что я должен знать, кто напал на меня. Если удалось ударить, значит, убийца должен был подойти почти вплотную. А может, и по-другому — вонзить в меня нож во время объятий… Возможен любой вариант. И я обязан был знать, что случилось, сказали вы себе. И хотели, чтобы я сам произнес имя.
— Я с самого начала знал и сейчас знаю, что вам это будет нелегко сделать, — сказал Тудор. — Это самые трудные полшага в вашей жизни, я хорошо это понимаю… И чтобы окончательно вас убедить, расскажу еще одну историю, вернее, задам риторический вопрос… Исхожу из реальности. Кроме вас, здесь есть и другие люди искусства: мадемуазель Елена, как никак студентка консерватории, мадемуазель Сильвия Костин, которая могла бы стать крупной звездой…
— Это наверняка! — тихо произнес Пауль Соран.
— Господин Мони Марино — тоже большой артист цирка…
— Вот! — вздрогнул Пауль Соран. — Я чувствовал, что откуда-то знаю его. Где-то видел. Но где и когда?
— Таков круг лиц, — продолжал Тудор. — Получше подготовлю свой вопрос. Есть пьеса абсурда под названием «Стулья». Манипулируя стульями, два артиста создают впечатление наполняющегося зала, который оживает, гудит. На сцене словно возникают сотни персонажей, и все это удается проделать двум актерам. Хочу, чтобы вы ухватили идею, и, отталкиваясь от нее, спрашиваю вас, профессионального артиста: в драме, которая разыгралась на наших глазах, в этой трагедии, смог бы один актер исполнить две или три роли одновременно? И если этот исполнитель — не артист, как стало возможным все случившееся здесь. Кому обязан, в сущности, успех великого театрального действа? Хочу выразиться еще яснее: кто-то, актер или неактер, взялся исполнить сразу две или три роли и сумел всех убедить, заставить поверить в перевоплощение. В данном случае в нашем «тройном» случае кому принадлежит заслуга? Исполнителю или автору пьесы?.. Вот в чем самая великая загадка нашего дела! Вот почему вам нет нужды выдавать, нет нужды произносить какое-либо имя. Я прошу дать только один ответ, абсолютно добровольно: кому принадлежит заслуга перевоплощения? Кто истинный гений? Исполнитель, который, не будучи актером, гениально сыграл, или автор пьесы?
— Теперь все ясно, — ответил Пауль Соран. — Предательство уже больше не предательство. Мне пока еще нелегко это сделать, но я уже мог бы назвать хоть сейчас имя одного из убийц, единственное, которое я вправе произнести: имя человека, совершившего убийство у «Белой чайки», который был возле яхты и у колодца, так как речь идет об одном и том же человеке… Но я предпочитаю ваш вариант: подлинная заслуга, гениальность принадлежат не исполнителю, а автору пьесы!
— Я был убежден, что получу именно такой ответ! — медленно произнес Тудор.
Пауль Соран тяжело дышал. Ему удавалось сдерживать волнение, но усталость уже начала сказываться. Взгляд стал задумчивым, подернулся болью и сожалением.
— Меня все же мучает один вопрос, — покачал он головой. — Вопрос, который, может быть, задаете себе и вы: разве Владимир Энеску спас меня от смерти?
— Марино забаррикадировался в комнате! — известил Ион Роман. — Ни с кем не желает общаться. Даже с дочерью. Говорит, что готовит специальный цирковой номер, сенсационную новинку… и не выйдет из комнаты, пока все не отработает… У него единственного есть алиби — в два часа ночи он выходил на балкон
покурить, и его видела дочь. Это — заявление нашей учительницы. Он послал нас к черту. Крикнул через дверь, что ночью люди имеют обыкновение спать. И нечего ему морочить голову… Изнутри слышен какой-то грохот. Стенку, что ли, он ломает… тогда придется нам его за это привлечь…
У Виктора Мариана результаты были иные, но воодушевления он тоже не проявлял:
— Не знаю, сможем ли мы распутать все эти клубки и узлы… Виллу с безголовым львом я нашел в Южной Эфории, нашел и госпожу Мирон, особу весьма и весьма местного происхождения… которой еще не перевалило за сорок. Голову она словно позаимствовала у бедного льва — до того внушительная дамочка. В конце концов сдалась. Господа Жильберт Паскал, Андрей Дориан и Эмиль Санду были, говорит, у нее в воскресенье часов с шести вечера до шести утра следующего дня. Дала мне еще имена трех лиц, которые могут это подтвердить, все заядлые игроки в бридж. С двумя я уже поговорил — живут в самом элегантном отеле побережья: два промышленника, их имена часто мелькают в газетах. Третьим я не занимался, так как речь идет о брате господина архитектора Дориана. Эти двое тут же подтвердили, что были вместе и резались в бридж. Тот факт, что госпожа Мирон им звонила, сомнению не подлежит. Не уверен, однако, что наши здешние господа успели пообщаться с госпожой Мирон, потому что на вилле с безголовым львом нет телефона и хозяйка живет там всего дней восемь. Разве мы можем: игнорировать эти алиби?
Тудор не ответил и велел продолжать.
— Вы представляете, куда мы приехали? — горячился Виктор Мариан. — Некому было убивать Раду Стояна… Некому — нападать на Пауля Сорана… некому — совершать ограбление… и лишь в убийстве Дана Ионеску есть очень подозрительный подозреваемый…
В эту минуту в номере появился капитан Винтила… задев головой за дверной косяк, он упрямо стал по стойке «смирно» и нетерпеливо ждал, когда Тудор предоставит ему слово. Дождавшись, он начал:
— Прежде всего прошу простить за опоздание. Раньше не мог. Часам к шести утра я разбудил одиннадцатого гражданина, который, кстати, оказался самым порядочным: только один раз обложил меня. В общем, наткнулся я на бродяжку из Аджиджи, лет пятнадцати, так сказать, внучатого племянника своего дедушки. Упирался, строил рожи, даже плакал, я, понятно, не сдержался и отвесил ему подзатыльник. Поначалу он разобиделся, потом стал паинькой. И поведал мне, как по нотам, следующее: с утра в воскресенье он, выйдя из Констанцы, таскался по пляжам и доплелся до Теплой бухты часам этак к шести вечера без четверти. Шатаясь по берегу и сторонясь людей, выжидал подходящий момент. Время помнит, потому что спрашивал у молодого, здорового парня, прямо атлета, которого встретил на тропке, ведущей к Злому омуту. Пошлепал вслед за атлетом, несомненно, Даном Ионеску, но притормозил минут на десять, чтобы осмотреть зону Тёплой бухты, где видел много народу. Потом продолжал путь к Злому омуту, вместе с другим господином, в купальном костюме, но щуплым, который шел с. пляжа из Теплой бухты. Они параллельно шагали к Злому омуту метрах в пятидесяти друг от друга. Бродяжка прятался за кустами, а щуплый господин за дюнами. И почти одновременно подошли к зарослям на берегу. И тут мой пай-мальчик увидел, как тощий воровато роется в вещах, припрятанных среди камней. Потом он надел зеленую шапочку и уплыл, а воришка бросился к вещам и, порывшись по карманам, обнаружил пустой бумажник, пачку сигарет, авторучку, носовой платок. Улов его явно не удовлетворил. Поэтому он пошарил еще и нащупал твердый предмет, зашитый в одной из манжет брюк. Разорвал шов и там обнаружил кольцо в форме подковы, которое, само собой, я конфисковал!
Капитан Винтила выложил на стол толстое кольцо с подковкой, сверкнувшей на месте камня: это была вторая «цацка».
— Фантастика! — отреагировал Виктор Мариан. — Значит, и Дана Ионеску некому было убивать! Я больше ничего не понимаю. Кто совершил взлом у Аваряна? Кто убил Раду Стояна? Кто напал на Пауля Сорана? Кто убил Дана Ионеску?.. У Эмиля Санду в этот момент самое солидное алиби — воришка. Ну, ничего не понимаю!
Ион Роман тоже был в недоумении. Но его мучили более конкретные вопросы: Как попало кольцо Аваряна в манжету брюк Дана Ионеску? И что у омута делал Эмиль: что-нибудь взял там или, напротив, подложил?
— Кстати! — предвосхитил капитан Винтила волновавший всех вопрос. — Я прихватил бродягу с собой и на место происшествия. Мы нашли одежду Дана Ионеску на том же самом месте, где ее обнаружил этот воришка. Следовательно, в шесть часов вечера Дана Ионеску уже не было в живых!
— Пробежим все сначала! — сказал Ион Роман. — В ночь с воскресенья на понедельник, в два часа, был ограблен магазин Аваряна. У всех кто был здесь, есть алиби. На следующий день, в шесть вечера, что подтверждается и запиской, в Злом омуте был убит Дан Ионеску, в манжете брюк которого зашито кольцо, украденное в Бухаресте. У всех, кто находится здесь, — снова алиби. Часом позже, в семь часов четыре минуты, возле яхты «Белая чайка» убит Раду Стоян. У всех — алиби. В начале второго ночи совершено нападение с целью убийства на третьего постояльца пансионата, Пауля Сорана. У всех есть алиби… Так что же следует игнорировать: факты или алиби?
В эту минуту раздался голос Тудора:
— Наверное, игнорировать надо все же факты…
Кто-то постучал в дверь. Это была Елена Паскал. На шее у нее сверкало колье из подковок.
— Мне сказали, что вы меня ищете, — обратилась она к Тудору. — Я малость опоздала, потому что была в больнице с Сильвией, Эмилем и Владимиром… Вас интересует колье?
Тудор протянул ей записку, в которой разборчивым, образцово каллиграфическим почерком назначалось свидание Дану Ионеску у омута, ровно в шесть часов.
— Где вы это нашли? — вздрогнула Елена. — Это почерк Раду!
— Верно! — припомнил Ион Роман. — Теперь я тоже знаю, где однажды видел этот почерк. В записной книжке с телефонами.
И снова послышался усталый голос Тудора:
— Видимо, все же игнорировать мы должны факты…
К читателям:
— Но когда они все подготовили, где нашли лестницу и как ее таскали? — недоуменно спросил Ион Роман.
Тудор взял со стола дневник Владимира Энеску:
— Загадку лестницы журналист здесь нам проясняет, сам того не подозревая. Я вам, кажется, говорил, что исчезновение лестницы говорит в конце концов об ее отсутствии в деле Аваряна вообще. В тот момент это показалось нам абсурдным. Но… вот мы снова приходим к тому же выводу: лестница исчезла потому, что никогда не существовала…
— Но это невозможно! — одновременно воскликнули оба следователя.
— И все же это так: лестницы не существовало в том виде, как мы обычно представляем себе лестницу, отсюда и ее непонятное исчезновение. Попытайтесь вспомнить первый день на пляже из дневника Владимира Энеску, злосчастный день. Припомните место, где ему раньше всех приходит на ум идея трамплина. Все, кто был на пляже, включая адвоката Паскала, Марино, Винченцо Петрини, Пауля Сорана, Сильвию Костин, абсолютно все видели трамплин, — назовем его живой пирамидой, — возведенной для прыжков в воду… Вот вам идея лестницы, которая не могла ускользнуть и от постановщика представления в пассаже. Чтобы моментально соорудить самую надежную и самую нематериальную лестницу, нужны были всего три человека. И в несколько секунд злоумышленник, находящийся на вершине пирамиды, то есть третий, проникает через окно в знаменитую бронированную комнату Аваряна. Несомненно, так они и действовали, но пока что у нас на очереди другое: проверка алиби. Нас не могут устроить ничем не подкрепленные запирательства.
4
Архитектора Дориана ни на миг не покидало чувство превосходства. Он принял приглашение господина Тудора, но не безоговорочно:— Разумеется, я не хочу мешать ходу расследования, — сказал он, едва войдя в комнату. — Но и не позволю ни малейшего намека или оскорбления в свой адрес. И конечно, использую все свои связи…
— Бога ради! — прервал его Тудор. — Смысла нет начинать нашу беседу с угроз… Всего несколько часов назад мне передали коллективное заявление, которое не очень-то способствует расследованию.
— Это своего рода ответное предупреждение! — воинственно проговорил архитектор.
— Совершенно верно! — сказал Тудор. — Причем очень серьезное. Хочу заверить вас, что в ходе дальнейшей нашей беседы мы не поскупимся на ответные возражения. И еще хочу вас заверить, что мы стремимся к цивилизованному ведению беседы, понимая под этим прежде всего искренность.
— Искренность — вещь весьма относительная! — сообщил Андрей Дориан, тон которого стал вдруг изумленным.
— Позволю и я себе одно размышление вслух… — в тон ему ответил Тудор. — Время быстротечно. Тайное не сегодня-завтра станет явным. Я имею в виду вполне конкретное, а не абстрактное завтра. Возможно, завтра люди узнают правду о совершенных здесь чудовищных преступлениях… но пока все покрыто тайной: факты и действующие лица, их имена и преступления. И я вас спрашиваю, господин Дориан: что бы вы хотели получить завтра: тайну или правду? Рано или поздно газеты зашумят, будьте уверены. Как будут писать о вас: как о свидетеле,
ниспосланном случаем, или как о персонаже под большим знаком вопроса, путающемся в воспоминаниях и предположениях? Вы знаете, как быстро и богато расцветает фантазия толпы! Мы хотим лишь одного — защитить невиновных, но что поделать, если они сами ставят нам подножки?
Архитектора Дориана явно раздирали противоречия. Казалось, он яростно борется с самим собой и не в состоянии принять никакого решения.
— Возможно… — произнес он наконец. — Лучше малое зло, чем большое. Собственно, что вы хотели бы от меня узнать, если позволите спросить?
— Где и с кем вы провели ночь в воскресенье? — сразу же спросил Тудор.
— Я могу ответить только за себя, — многозначительно объявил архитектор. — Только так и никак иначе!
— А мы иного и не желаем! — успокоил его Тудор.
— И не думайте, что одержали легкую победу, — продолжал упираться Дориан. — Я горжусь тем, что смог отстоять перед вами закон рыцарства: да, я буду отвечать только за себя!
— Мы к вашим услугам,—встрял Ион Роман, доставая блокнот. — И если можно, помедленнее…
Виктор Мариан почувствовал, что еще немного, и он расхохочется. И поэтому ничего не стал добавлять к ехидным словам Иона Романа.
— В воскресенье ночью я был в одном почтенном доме, — выдавил наконец архитектор. — В Эфории [21], у госпожи Мирон. Там были еще и другие люди, человек пять, но имен их я не запомнил. Я пробыл там до шести утра…
— Адрес помните? В какой Эфории? В Северной? В Южной?
— Этого сказать не могу. Госпожа Мирон проводит свой отпуск в Мангалии и бывает в Эфории наездами. Она останавливается у разных знакомых, которые в это время в отъезде. Так было и в прошлое воскресенье. Вилла довольно скромная, одноэтажная, каменные ступеньки…
— Вы раньше там бывали? — спросил Ион Роман.
— Конечно, нет… Я встречал раньше госпожу Мирон тоже на какой-то вилле, тоже скромной, одноэтажной, но без каменных ступенек. Мадам, как я уже сказал, постоянно пребывает в Мангалии и является женой посла… в общем, я не могу нарушать законы рыцарства. К сожалению, это все, что я могу вам сказать… Ах да! На этой вилле, на лестнице, вроде бы помню льва без головы.
Ион Роман едва дождался, когда уйдет архитектор.
— Речь наверняка идет о каком-то подпольном притоне. А госпожа — такая же супруга посла, как я — китайский император. Какая-нибудь дамочка, умеющая пользоваться своим шармом, несмотря на морщины.
Тудор вопросительно взглянул на Виктора Мариана. Молодой детектив отозвался кислой улыбкой:
— Сделаю все возможное! Хм… Лестница со львом без головы. Если только это не уловка, чтобы выиграть время до прибытия адвоката…
— А как быть с алиби Марино? — спросил Ион Роман.
— Пригласи его на террасу. Там нет ни окон, ни дверей, — ответил Тудор, — не говоря уже о стульях.
Ион Роман воспринял шутку как приятную неожиданность. Тудор впервые пошутил с момента прибытия в отель, и это был уже второй добрый знак за день после солнечного утра. Дальше загадывать не хотелось. На пороге он чуть было не столкнулся с журналистом Владимиром Энеску. Оставив его на попечение Тудора, Ион Роман отправился на поиски Марино.
— Rara avis [22], — приветствовал Тудор журналиста. — Опоздай вы на пару минут, я бы сам вас стал разыскивать.
— Наверное, кто-нибудь другой вздрогнул бы, услышав от вас такое: «добро пожаловать», — ответил журналист.
— Стало быть, отстаиваете свою полную и безусловную невиновность… — прокомментировал следователь. — Вопросов было очень много, некоторые из них еще остаются, и в том числе тяжелые, не дают покоя, терзают как адов пламень. Кое-какие ответы мы нашли в вашем дневнике, надеемся, появятся и другие…
— После холодного душа — теплый… только теперь не надо ледяного, а за ним — кипятка…
— Существуют и такие процедуры, — сказал Тудор изменившимся голосом, в котором звучала и уверенность, и угроза. — Да… ваши заметки нам очень помогли, даже в том, что не высказывается прямо, а дается понять, точнее, в интерпретации некоторых подробностей, мимоходом отмеченных пером. Нескромный вопрос: когда вы пишете, всегда ли действуете сознательно?
Удивление Владимира Энеску длилось лишь долю секунды:
— Вопрос отнюдь не нескромный, лишь бы ответ не показался претенциозным и необычным, — начал он. — Иногда, перечитывая забытые куски, не только давние, но и записи последних дней, я имею в виду и этот дневник, у меня возникает странное чувство, что написал это не я, а кто-то другой… Может ли это быть ответом на ваш вопрос…
— Я ждал такого ответа, — сказал Тудор. — Если когда-либо опубликуют подобное изложение этого дела, хорошо было бы начать с ваших заметок. Прежде всего потому, что это первые реальные документы случившейся трагедии и, во-вторых, потому, что, вольно или невольно, сознательно или нет, вы собрали множество фактов, которые могут стать приметами и ответами, проявляющими всю картину в целом, и, в-третьих, потому что у вас ничто не предвещает трагедии. У этого третьего — двойное значение: этическое и практическое. Этическое, потому что звучит как сигнал тревоги по отношению к человеческим слабостям, и практическое, потому что вы нам помогаете в поисках источника трагедии.
— Так вы еще его только ищете? — поинтересовался журналист.
— Может быть, уже и находим, — уловил его мысль Тудор. — Простое и дельное правило: когда чего-то не находишь в одном месте, ищи в другом.
— Не подозревал, что вы уже так далеко продвинулись. Если бы знал, то попросил бы вернуть дневник гораздо раньше. Вероятно, начну публиковать свои заметки в том виде, как есть, изменю лишь имена действующих лиц…
— Значит, причина, вашего визита — дневник, — уточнил Тудор. — Я не раз задавал себе вопрос, почему вы не забираете его. Может быть, потому, что считаете его полезным для нашего расследования. Впрочем, если бы это было не так, я давно бы вам его вернул. Рассуждаете вы здраво.
— По правде говоря, не только поэтому. У меня были и другие дела. Уже не связанные с дневником.
Тудор прервал его жестом:
— А может быть, дела, которые как раз касаются дневника, в самом прямом смысле этого слова.
— Я пришел не только попросить у вас дневник, — продолжал журналист. — Мне хотелось бы также получить кой-какие ответы, особенно один: вы подозреваете, кто убийцы?
— Это не вопрос, а провокация, — сказал Тудор. — Хотите услышать не утверждение или отрицание, а цифру. Если ответ будет «да», значит, речь идет не об одном убийце. Если бы я удивился и спросил, например: убийцы? — ясно, что речь идет об одном преступнике. Вот почему я думаю, что вы пришли за цифрой. А простая цифра: один, два, три — содержит полезную информацию, позволяющую найти окончательный ответ. Либо методом исключения, либо каким-нибудь другим.
Изумлению Владимира Энеску не было предела — он только кивал головой. Его потрясла логика Тудора. Совершенно верно — за этим он и пришел!
— Было бы несправедливо не удовлетворить ваше желание, — продолжал Тудор. — Возможно, это даже не желание, а потребность. На ваш вопрос я отвечу: «Да!»
5
В отделении хирургии дежурил незнакомый Тудору врач. Он сообщил, что к больному Паулю Сорану из спецбокса — нельзя. Какие-то артисты пробрались утром к нему в палату и утомили его до такой степени, что во время обхода было зафиксировано серьезное ухудшение его состояния.— Если только вы не господин Тудор, — испытующе глянул врач и, услышав утвердительный ответ, добавил:— Для вас разрешение имеется. Кстати, этого хотел и сам Пауль Соран. Он вас ждет… но просьба: насколько возможно поберечь его от сильных эмоций. Минуточку, я его предупрежу.
Тудор нашел Пауля Сорана в той же позе. Лицо больного явно осунулось, но при виде следователя на нем появилось какое-то подобие улыбки.
— Я был уверен, что вы снова придете… после вчерашних недомолвок. Меня малость помяли эти паразиты, но не бойтесь, сил достаточно даже для неприятных вопросов.
— Возможно, будут и неприятные, но не по злому умыслу, — извиняющимся тоном сказал Тудор.
— Я ожидал этого, сразу после нашей вчерашней встречи, — вздохнул Пауль Соран. — Я вас понял с первой минуты и к концу беседы уже не имел никаких сомнений. Ни одному убийце не пожелаю иметь дело с вами. Не думаю, чтобы у него был шанс выкрутиться.
— Тот, кто нас интересует в этом деле, ни в коем случае не выкрутится! — заверил его Тудор.
— Выходит, убийца был все же один? — вздрогнул Пауль Соран.
— Полчаса тому назад журналист Энеску пытался хитроумным вопросом это выяснить, и чтобы не обижать его, я ответил.
— Не обижать? — удивился Пауль Соран. — Или это стилевой оборот?
— Не стилевой… Как раз в вечер нашего приезда, перед кровавой ночью, если быть точным, журналист Владимир Энеску предложил нам, может быть, в порыве благородства, а может, с какой-то конкретной целью, дневник со своими впечатлениями. Записи начаты в среду, а в сущности, во вторник вечером и заканчиваются в понедельник после обеда… В них я нашел столько ответов, что не ответить на его единственный вопрос было бы несправедливо.
— Мне ничего не известно об этом дневнике, — с удивленным видом произнес Пауль Соран. — Он мне ни слова не говорил… Наверно, я тоже фигурирую в его записках…
— В качестве одного из главных персонажей, вызывающих всеобщее восхищение. С момента вашего прибытия и до того воскресного вечера, когда вы совершали чудеса на сцене, Владимир Энеску непрестанно воздает вам хвалу…
— Хотя вроде бы он позабыл обо мне, — немного задумчиво сказал Пауль Соран. — Или же… статуя покинула свою мраморную оболочку, и он позабыл обо всем… Я предупреждал его с самого начала… Догадываюсь, зачем вы пришли. Почти уверен. И все же не хотел бы начинать сам…
Тудор с минуту глядел на него из-под опущенных век. Потом перешел на шепот:
— Я чувствовал, вы знаете убийцу… но не был уверен, что вы его выдадите. Так ли я должен понимать приглашение начать первым?
— Нет! Я его не выдам! — ответил Пауль Соран, закрыв глаза. — Это была бы слишком большая цена, уплаченная фактически ни за что. Почему я должен верить, что вы его обнаружили? К чему мое признание, если убийца вам известен?
— Просто-напросто для пущей ясности, — сказал Тудор усталым голосом.
— Я вам уже сказал: признание в этом деле — слишком большая цена, пока остается хоть малейшая неуверенность. Если вы действительно знаете убийцу, признание перестает быть предательством, но могу ли я верить в это? Не знаю, понимаете ли вы мои колебания. Я могу сделать что угодно, но никого не предам, покуда существует хоть крупица неуверенности… Вспомните! Я был на берегу вместе со счетоводом, ну этим вашим сотрудником. Энеску плескался где-то в районе Большого омута, остальные уплыли в море, а Дана Ионеску уже не было в живых, как мне объяснил судмедэксперт. Винченцо Петрини был в порту, я расстался с ним там. На наших глазах был убит Раду Стоян. Если убийца не я — а ведь я один мог бы им быть, изображая, что спасаю утопающего, а на самом деле убивая его, — если не я убийца, то кто же?
— Вы не убивали Раду Стояна! — сказал Тудор. — Здесь не о чем говорить. Но я отвечу на ваш вопрос забавной историей, истинный смысл которой, я убежден, вы поймете.
И он подробно, ничего не упуская и не прибавляя, пересказал банальные приключения мячика, за которым рано утром наблюдал в Теплой бухте Ион Роман.
Пауль Соран слушал, молча кивая головой, словно подражая Тудору.
— Да… — прошептал он. — Почти полшага до предательства. Вы мне подсказываете имя убийцы и технику убийства. Но соответствует ли убийца, которого знаю я, тому, который известен вам? Вчера я был ближе к предательству, не знаю почему… И теперь понимаю, почему вы прямо не спросили, кто меня ударил, вообще не спросили… Невозможно, думали вы, чтобы я не знал, кто меня ударил. Хотя бы по моему дыханию вы догадывались, что я должен знать, кто напал на меня. Если удалось ударить, значит, убийца должен был подойти почти вплотную. А может, и по-другому — вонзить в меня нож во время объятий… Возможен любой вариант. И я обязан был знать, что случилось, сказали вы себе. И хотели, чтобы я сам произнес имя.
— Я с самого начала знал и сейчас знаю, что вам это будет нелегко сделать, — сказал Тудор. — Это самые трудные полшага в вашей жизни, я хорошо это понимаю… И чтобы окончательно вас убедить, расскажу еще одну историю, вернее, задам риторический вопрос… Исхожу из реальности. Кроме вас, здесь есть и другие люди искусства: мадемуазель Елена, как никак студентка консерватории, мадемуазель Сильвия Костин, которая могла бы стать крупной звездой…
— Это наверняка! — тихо произнес Пауль Соран.
— Господин Мони Марино — тоже большой артист цирка…
— Вот! — вздрогнул Пауль Соран. — Я чувствовал, что откуда-то знаю его. Где-то видел. Но где и когда?
— Таков круг лиц, — продолжал Тудор. — Получше подготовлю свой вопрос. Есть пьеса абсурда под названием «Стулья». Манипулируя стульями, два артиста создают впечатление наполняющегося зала, который оживает, гудит. На сцене словно возникают сотни персонажей, и все это удается проделать двум актерам. Хочу, чтобы вы ухватили идею, и, отталкиваясь от нее, спрашиваю вас, профессионального артиста: в драме, которая разыгралась на наших глазах, в этой трагедии, смог бы один актер исполнить две или три роли одновременно? И если этот исполнитель — не артист, как стало возможным все случившееся здесь. Кому обязан, в сущности, успех великого театрального действа? Хочу выразиться еще яснее: кто-то, актер или неактер, взялся исполнить сразу две или три роли и сумел всех убедить, заставить поверить в перевоплощение. В данном случае в нашем «тройном» случае кому принадлежит заслуга? Исполнителю или автору пьесы?.. Вот в чем самая великая загадка нашего дела! Вот почему вам нет нужды выдавать, нет нужды произносить какое-либо имя. Я прошу дать только один ответ, абсолютно добровольно: кому принадлежит заслуга перевоплощения? Кто истинный гений? Исполнитель, который, не будучи актером, гениально сыграл, или автор пьесы?
— Теперь все ясно, — ответил Пауль Соран. — Предательство уже больше не предательство. Мне пока еще нелегко это сделать, но я уже мог бы назвать хоть сейчас имя одного из убийц, единственное, которое я вправе произнести: имя человека, совершившего убийство у «Белой чайки», который был возле яхты и у колодца, так как речь идет об одном и том же человеке… Но я предпочитаю ваш вариант: подлинная заслуга, гениальность принадлежат не исполнителю, а автору пьесы!
— Я был убежден, что получу именно такой ответ! — медленно произнес Тудор.
Пауль Соран тяжело дышал. Ему удавалось сдерживать волнение, но усталость уже начала сказываться. Взгляд стал задумчивым, подернулся болью и сожалением.
— Меня все же мучает один вопрос, — покачал он головой. — Вопрос, который, может быть, задаете себе и вы: разве Владимир Энеску спас меня от смерти?
6
Ион Роман и Виктор Мариан ждали Тудора в небольшом салоне, превратившемся в следственный кабинет и зал заседаний. Выражение их лиц не свидетельствовало о наличии приятных новостей.— Марино забаррикадировался в комнате! — известил Ион Роман. — Ни с кем не желает общаться. Даже с дочерью. Говорит, что готовит специальный цирковой номер, сенсационную новинку… и не выйдет из комнаты, пока все не отработает… У него единственного есть алиби — в два часа ночи он выходил на балкон
покурить, и его видела дочь. Это — заявление нашей учительницы. Он послал нас к черту. Крикнул через дверь, что ночью люди имеют обыкновение спать. И нечего ему морочить голову… Изнутри слышен какой-то грохот. Стенку, что ли, он ломает… тогда придется нам его за это привлечь…
У Виктора Мариана результаты были иные, но воодушевления он тоже не проявлял:
— Не знаю, сможем ли мы распутать все эти клубки и узлы… Виллу с безголовым львом я нашел в Южной Эфории, нашел и госпожу Мирон, особу весьма и весьма местного происхождения… которой еще не перевалило за сорок. Голову она словно позаимствовала у бедного льва — до того внушительная дамочка. В конце концов сдалась. Господа Жильберт Паскал, Андрей Дориан и Эмиль Санду были, говорит, у нее в воскресенье часов с шести вечера до шести утра следующего дня. Дала мне еще имена трех лиц, которые могут это подтвердить, все заядлые игроки в бридж. С двумя я уже поговорил — живут в самом элегантном отеле побережья: два промышленника, их имена часто мелькают в газетах. Третьим я не занимался, так как речь идет о брате господина архитектора Дориана. Эти двое тут же подтвердили, что были вместе и резались в бридж. Тот факт, что госпожа Мирон им звонила, сомнению не подлежит. Не уверен, однако, что наши здешние господа успели пообщаться с госпожой Мирон, потому что на вилле с безголовым львом нет телефона и хозяйка живет там всего дней восемь. Разве мы можем: игнорировать эти алиби?
Тудор не ответил и велел продолжать.
— Вы представляете, куда мы приехали? — горячился Виктор Мариан. — Некому было убивать Раду Стояна… Некому — нападать на Пауля Сорана… некому — совершать ограбление… и лишь в убийстве Дана Ионеску есть очень подозрительный подозреваемый…
В эту минуту в номере появился капитан Винтила… задев головой за дверной косяк, он упрямо стал по стойке «смирно» и нетерпеливо ждал, когда Тудор предоставит ему слово. Дождавшись, он начал:
— Прежде всего прошу простить за опоздание. Раньше не мог. Часам к шести утра я разбудил одиннадцатого гражданина, который, кстати, оказался самым порядочным: только один раз обложил меня. В общем, наткнулся я на бродяжку из Аджиджи, лет пятнадцати, так сказать, внучатого племянника своего дедушки. Упирался, строил рожи, даже плакал, я, понятно, не сдержался и отвесил ему подзатыльник. Поначалу он разобиделся, потом стал паинькой. И поведал мне, как по нотам, следующее: с утра в воскресенье он, выйдя из Констанцы, таскался по пляжам и доплелся до Теплой бухты часам этак к шести вечера без четверти. Шатаясь по берегу и сторонясь людей, выжидал подходящий момент. Время помнит, потому что спрашивал у молодого, здорового парня, прямо атлета, которого встретил на тропке, ведущей к Злому омуту. Пошлепал вслед за атлетом, несомненно, Даном Ионеску, но притормозил минут на десять, чтобы осмотреть зону Тёплой бухты, где видел много народу. Потом продолжал путь к Злому омуту, вместе с другим господином, в купальном костюме, но щуплым, который шел с. пляжа из Теплой бухты. Они параллельно шагали к Злому омуту метрах в пятидесяти друг от друга. Бродяжка прятался за кустами, а щуплый господин за дюнами. И почти одновременно подошли к зарослям на берегу. И тут мой пай-мальчик увидел, как тощий воровато роется в вещах, припрятанных среди камней. Потом он надел зеленую шапочку и уплыл, а воришка бросился к вещам и, порывшись по карманам, обнаружил пустой бумажник, пачку сигарет, авторучку, носовой платок. Улов его явно не удовлетворил. Поэтому он пошарил еще и нащупал твердый предмет, зашитый в одной из манжет брюк. Разорвал шов и там обнаружил кольцо в форме подковы, которое, само собой, я конфисковал!
Капитан Винтила выложил на стол толстое кольцо с подковкой, сверкнувшей на месте камня: это была вторая «цацка».
— Фантастика! — отреагировал Виктор Мариан. — Значит, и Дана Ионеску некому было убивать! Я больше ничего не понимаю. Кто совершил взлом у Аваряна? Кто убил Раду Стояна? Кто напал на Пауля Сорана? Кто убил Дана Ионеску?.. У Эмиля Санду в этот момент самое солидное алиби — воришка. Ну, ничего не понимаю!
Ион Роман тоже был в недоумении. Но его мучили более конкретные вопросы: Как попало кольцо Аваряна в манжету брюк Дана Ионеску? И что у омута делал Эмиль: что-нибудь взял там или, напротив, подложил?
— Кстати! — предвосхитил капитан Винтила волновавший всех вопрос. — Я прихватил бродягу с собой и на место происшествия. Мы нашли одежду Дана Ионеску на том же самом месте, где ее обнаружил этот воришка. Следовательно, в шесть часов вечера Дана Ионеску уже не было в живых!
— Пробежим все сначала! — сказал Ион Роман. — В ночь с воскресенья на понедельник, в два часа, был ограблен магазин Аваряна. У всех кто был здесь, есть алиби. На следующий день, в шесть вечера, что подтверждается и запиской, в Злом омуте был убит Дан Ионеску, в манжете брюк которого зашито кольцо, украденное в Бухаресте. У всех, кто находится здесь, — снова алиби. Часом позже, в семь часов четыре минуты, возле яхты «Белая чайка» убит Раду Стоян. У всех — алиби. В начале второго ночи совершено нападение с целью убийства на третьего постояльца пансионата, Пауля Сорана. У всех есть алиби… Так что же следует игнорировать: факты или алиби?
В эту минуту раздался голос Тудора:
— Наверное, игнорировать надо все же факты…
Кто-то постучал в дверь. Это была Елена Паскал. На шее у нее сверкало колье из подковок.
— Мне сказали, что вы меня ищете, — обратилась она к Тудору. — Я малость опоздала, потому что была в больнице с Сильвией, Эмилем и Владимиром… Вас интересует колье?
Тудор протянул ей записку, в которой разборчивым, образцово каллиграфическим почерком назначалось свидание Дану Ионеску у омута, ровно в шесть часов.
— Где вы это нашли? — вздрогнула Елена. — Это почерк Раду!
— Верно! — припомнил Ион Роман. — Теперь я тоже знаю, где однажды видел этот почерк. В записной книжке с телефонами.
И снова послышался усталый голос Тудора:
— Видимо, все же игнорировать мы должны факты…
К читателям:
В настоящий момент читатель располагает абсолютно всеми данными дела «Белая чайка», равно как и идеями, сообразно которым можно упорядочить и истолковать эти данные. Множество важных свидетельств и существенных подробностей содержится в записях Владимира Энёску, независимо от того, сознательно или невольно отмечал их журналист. Толчок к распутыванию загадок дали донесение Виктора Мариана об ограблении в Бухаресте и наблюдения Иона Романа за передвижением мячика в Теплой бухте, а последний разговор Тудора с Паулем Сораном имеет решающее значение для окончательного прояснения дела.