Страница:
Надо было уходить — рудокопы могли вернуться со всей своей бригадой. Священник швырнул на стойку горсть серебряных стэлсов, Килик сгреб одной рукой пару бутылок морийки, второй — девку, на прощание поцеловал ее в ярко накрашенные губы, после чего новоявленные искатели приключений сгинули в темноте.
Коль не хватает нам ума.
Исправит все стакан вина!
От горя, от сердечных ран
Излечит нас второй стакан!
На горы зла, на море бед
У нас, друзья, готов ответ!
Обняв друг друга за плечи и размахивая бутылками, поэт и священник маршировали не в ногу по ночным улицам, орали во все горло стишки, на ходу сочиненные Киликом, хохотали неизвестно над чем, а закончив куплет, начинали выкрикивать его заново еще лучше и громче.
Полет по кабакам продолжался не один стэлс, причем попадались даже такие кабаки, в которых удавалось обойтись без драки. Ну а в тех питейных заведениях, где Килик начинал «блистать» своими гениальными экспромтами, уж там все заканчивалось грандиозной свалкой и всеобщим мордобоем. В итоге бравая парочка очутилась на самой окраине города, да в такой глуши, что здесь даже Рифмач не мог высмотреть ни одного знакомого кабака.
Зашли в первый попавшийся.
В зале было мутно и зелено, словно в аквариуме. Мутно от слабого желтого света, а зелено от многочисленных пальм в тяжелых кадушках. Низколобые посетители за столами редко и беззвучно шевелили губами. Странный попался кабак. В нем не говорили громко и не играла музыка.
— Не нравится мне здесь, — сказал Рифмач и рухнул на скамью. — И вывеску не успел прочесть. А я не люблю кабаки, которые неизвестно как называются!
Последние слова он проревел с вызовом, но на него даже не оглянулись. Тогда Бруно пальцами показал стоящему за стойкой хозяину: «Две бутылки» — и попытался успокоить друга:
— Да какая разница, как он называется? Все равно.
— Нет. Не все равно. Название — это слова. Слова — это душа. Душа — это все! Ты меня понимаешь?
Бруно кивнул, зажмурился. Он вспомнил, что все это уже было, что где-то там, в другой жизни, он уже заходил в какое-то здание, не прочитав на нем вывеску над входом, и там произошло… Что произошло? Чем там все закончилось? Ох, как же там все нехорошо закончилось! Только как? Чтобы вспомнить, требовалось срочно выпить рюмку морийки.
Друзья чокнулись. Выпили. И Бруно все понял.
Никакой полевой маскостиратель ему не нужен. Три бутылки горькой морийской — и ты снова человек Будущего! Сейчас в нем не осталось ни единой капли священника. Прощай, святой отец! Кулаки налились свинцом, и Бруно стал пробираться к стойке. Двигало им желание поделиться своим открытием и невесть откуда взявшаяся уверенность, что именно хозяин заведения его поймет.
— Знаешь, кто я такой? — спросил Бруно, наваливаясь на стойку.
Хозяин посмотрел на него тяжелым взглядом — так мог смотреть Гериад, будь у него человеческие глаза, — и ничего не ответил. Ростом кабатчик был под стать межевику, а уж в плечах широк, как шарг. Молчун. Симпатяга. Он спокойно выслушал жалобы на местоблюстителя, не выдавшего жизненно важную лицензию, и этим влюбил в себя Бруно окончательно.
— Нравишься ты мне! — сказал Бруно, повернулся к залу и добавил, указывая на громадную фигуру кабатчика: — Если кто его обидит, будет иметь дело со мной. Ясно? Что, морды, молчите? Да вы знаете, кто я такой? Думаете, меня прислал отец небесный? Правильно, отец небесный. В чине генерала! Ха! Это тайна. Думаете, я тот святой отец, который пришел возлюбить вас? А я тот отец, который сейчас начистит вам морды! Утешиться захотели? Щас, детки мои. Не мир я принес, а сканфер! Я призван отвратить вас от греха и пьянства, и я переверну вверх дном ваше дерьмовое Настоящее. Дошло до вас наконец, кто я такой? Я суперразведчик из Будущего!
И для убедительности суперразведчик с грохотом перевернул стоящий рядом свободный столик с крохотной вазочкой.
Может, все так бы и закончилось. Публика в кабаке собралась особая, несуетная, спокойная. В основном это были мужчины с покатыми плечами, все как один коренастые и приплюснутые, будто хорошие танки. Похожие на бандитов, но не бандиты. Да и надо отдать им должное: слушали они не перебивая, с пониманием. Раз вышел человек и говорит, что он суперагент из Будущего, что ж, значит, он знает, что говорит. Обещает всем ряшки начистить? Лады. Посмотрим. Вдруг и раскрутится.
Испортил все молодой вышибала, детина под два стэлса ростом. То ли перед шефом захотел подсуетиться, то ли еще не вник в стиль заведения.
— Может, вышвырнуть эту пьянь? — спросил он у кабатчика. И все бы еще могло закончиться миром, но, на свою беду, вышибала не догадался понизить голос.
— Что ты сказал? Кого это ты выбросить собрался, коротышка?
Давно уже скучавший Рифмач подлетел к вышибале и с ходу заехал тому в нос. Через мгновение Килик крутился и подпрыгивал в лапах детины, как раскаленная картофелина, успевая сериями обрабатывать тому физиономию. Из носа вышибалы хлестала кровь. Но тут на подмогу вышибале дружно двинулись коренастые посетители кабака. Бруно бросился наперерез, и драка смерчем завертелась по залу, сметая и кадки, и мебель.
Из последних сил Бруно швырял этих крепышей, но они тут же поднимались и нападали снова и снова. Крепыши оказались обученными, не то что рудокопы.
Первым понесли на выход поэта.
— Пальмы этим сволочам ломай! Пальмы доламывай! — орал он, цепляясь за порог, и вдруг взмыл вверх, в темноту небес. Взлетел он легко, как мешок с ватой, а рухнул, если судить по звуку, как мешок с кирпичами.
Следом вынесли тело суперразведчика. Недолгий полет, и Бруно очутился рядом с другом.
Скрип ступенек над головами Удаляющиеся голоса.
— Крепкий для святого отца, жилистый…
— Ладно, размялись, теперь домой пора.
Буяны продолжали лежать. Голова Рифмача была неестественно вывернута. Сперва Бруно подумал, что друг свернул себе шею, но в этот миг Килик заговорил. Оказалось, шею он вывернул для того, чтобы прочесть название кабака.
— «Мятые уши». Понятно, здесь собираются профессиональные борцы. А я говорил: когда заходишь — читай вывеску. Вот за это мы и выпьем! Ох…
Очнулся Бруно светлым серым утром. Перед глазами плескалась зеленая вода. Сидел он на берегу широкой водной канавы, на древних замшелых плитах возле громадных пней. Похоже, до Войны Времен здесь был дворцовый канал с роскошным парком. Чувствовал себя Бруно соответственно проведенной ночке. Рифмача рядом не было, а за плечо его тряс серьезный сухонький старичок.
«Мораль сейчас начнет читать, — подумал Бруно, — мол, священник, а напился, как…»
Старичок улыбнулся, показав все свои три зуба, и добродушно произнес:
— Да ты ругнись, сынок. Проще станет.
Бруно осторожно, чтобы голова не отлетела, кивнул и ответил:
— Да пошел ты…
И он послал старичка именно туда, куда обычно и посылают в Настоящем. Старичок радостно и согласно замахал руками. Он оказался прав. Стало проще.
Вечером священник сидел у своего камина. Осень была еще не холодной, но сегодня захотелось погреться у огня.
Только что ушла Доана. Священник пытался было ее удержать, но девушка мягко высвободила свою руку. «Уже скоро. Скоро венчание. Все скоро будет», — пообещал на прощание ее взгляд, и розовощекое счастье исчезло.
Целый день Доана отхаживала своего жениха, отпаивала отварами, приводила в чувство. Попутно убрала в доме, приготовила, повесила новые розовые шторы.
Лечению помог и пояс чудовища. Чудесные мази, извлеченные из поясных карманчиков, уже почти ликвидировали кровоподтеки под глазами. Само чудовище, слава богу, молчало. Видимо, наговорилось прошлой ночью.
Розовое пламя в камине, розовые шторы, розоватые линии на изящной тонкостенной чашке, из которой только что пила его любимая — все напоминало священнику о скором спокойном и неизбежном счастье.
Пройдет еще несколько дней, и гордое чудовище заснет окончательно. Некому больше будет хныкать об утерянных звездных путях, о несостоявшемся походе к Великому Пределу, об утраченном Будущем. Хватит скитаться по временам! Впереди — простое человеческое счастье. Надо работать, читать проповеди, любить людей, быть счастливым с Доаной, греться после праведных трудов у камина…
Священник покосился на бутылочку церковного вина, мерцавшую в глубине буфета. Всего один стаканчик мог бы расслабить ноющее тело, оживить душу. Нет, он не уступит соблазну! Пусть слабые духом обманно ищут калиточку, чтобы стать людьми Будущего. Он останется в Настоящем навсегда.
Глава 25
Коль не хватает нам ума.
Исправит все стакан вина!
От горя, от сердечных ран
Излечит нас второй стакан!
На горы зла, на море бед
У нас, друзья, готов ответ!
Обняв друг друга за плечи и размахивая бутылками, поэт и священник маршировали не в ногу по ночным улицам, орали во все горло стишки, на ходу сочиненные Киликом, хохотали неизвестно над чем, а закончив куплет, начинали выкрикивать его заново еще лучше и громче.
Полет по кабакам продолжался не один стэлс, причем попадались даже такие кабаки, в которых удавалось обойтись без драки. Ну а в тех питейных заведениях, где Килик начинал «блистать» своими гениальными экспромтами, уж там все заканчивалось грандиозной свалкой и всеобщим мордобоем. В итоге бравая парочка очутилась на самой окраине города, да в такой глуши, что здесь даже Рифмач не мог высмотреть ни одного знакомого кабака.
Зашли в первый попавшийся.
В зале было мутно и зелено, словно в аквариуме. Мутно от слабого желтого света, а зелено от многочисленных пальм в тяжелых кадушках. Низколобые посетители за столами редко и беззвучно шевелили губами. Странный попался кабак. В нем не говорили громко и не играла музыка.
— Не нравится мне здесь, — сказал Рифмач и рухнул на скамью. — И вывеску не успел прочесть. А я не люблю кабаки, которые неизвестно как называются!
Последние слова он проревел с вызовом, но на него даже не оглянулись. Тогда Бруно пальцами показал стоящему за стойкой хозяину: «Две бутылки» — и попытался успокоить друга:
— Да какая разница, как он называется? Все равно.
— Нет. Не все равно. Название — это слова. Слова — это душа. Душа — это все! Ты меня понимаешь?
Бруно кивнул, зажмурился. Он вспомнил, что все это уже было, что где-то там, в другой жизни, он уже заходил в какое-то здание, не прочитав на нем вывеску над входом, и там произошло… Что произошло? Чем там все закончилось? Ох, как же там все нехорошо закончилось! Только как? Чтобы вспомнить, требовалось срочно выпить рюмку морийки.
Друзья чокнулись. Выпили. И Бруно все понял.
Никакой полевой маскостиратель ему не нужен. Три бутылки горькой морийской — и ты снова человек Будущего! Сейчас в нем не осталось ни единой капли священника. Прощай, святой отец! Кулаки налились свинцом, и Бруно стал пробираться к стойке. Двигало им желание поделиться своим открытием и невесть откуда взявшаяся уверенность, что именно хозяин заведения его поймет.
— Знаешь, кто я такой? — спросил Бруно, наваливаясь на стойку.
Хозяин посмотрел на него тяжелым взглядом — так мог смотреть Гериад, будь у него человеческие глаза, — и ничего не ответил. Ростом кабатчик был под стать межевику, а уж в плечах широк, как шарг. Молчун. Симпатяга. Он спокойно выслушал жалобы на местоблюстителя, не выдавшего жизненно важную лицензию, и этим влюбил в себя Бруно окончательно.
— Нравишься ты мне! — сказал Бруно, повернулся к залу и добавил, указывая на громадную фигуру кабатчика: — Если кто его обидит, будет иметь дело со мной. Ясно? Что, морды, молчите? Да вы знаете, кто я такой? Думаете, меня прислал отец небесный? Правильно, отец небесный. В чине генерала! Ха! Это тайна. Думаете, я тот святой отец, который пришел возлюбить вас? А я тот отец, который сейчас начистит вам морды! Утешиться захотели? Щас, детки мои. Не мир я принес, а сканфер! Я призван отвратить вас от греха и пьянства, и я переверну вверх дном ваше дерьмовое Настоящее. Дошло до вас наконец, кто я такой? Я суперразведчик из Будущего!
И для убедительности суперразведчик с грохотом перевернул стоящий рядом свободный столик с крохотной вазочкой.
Может, все так бы и закончилось. Публика в кабаке собралась особая, несуетная, спокойная. В основном это были мужчины с покатыми плечами, все как один коренастые и приплюснутые, будто хорошие танки. Похожие на бандитов, но не бандиты. Да и надо отдать им должное: слушали они не перебивая, с пониманием. Раз вышел человек и говорит, что он суперагент из Будущего, что ж, значит, он знает, что говорит. Обещает всем ряшки начистить? Лады. Посмотрим. Вдруг и раскрутится.
Испортил все молодой вышибала, детина под два стэлса ростом. То ли перед шефом захотел подсуетиться, то ли еще не вник в стиль заведения.
— Может, вышвырнуть эту пьянь? — спросил он у кабатчика. И все бы еще могло закончиться миром, но, на свою беду, вышибала не догадался понизить голос.
— Что ты сказал? Кого это ты выбросить собрался, коротышка?
Давно уже скучавший Рифмач подлетел к вышибале и с ходу заехал тому в нос. Через мгновение Килик крутился и подпрыгивал в лапах детины, как раскаленная картофелина, успевая сериями обрабатывать тому физиономию. Из носа вышибалы хлестала кровь. Но тут на подмогу вышибале дружно двинулись коренастые посетители кабака. Бруно бросился наперерез, и драка смерчем завертелась по залу, сметая и кадки, и мебель.
Из последних сил Бруно швырял этих крепышей, но они тут же поднимались и нападали снова и снова. Крепыши оказались обученными, не то что рудокопы.
Первым понесли на выход поэта.
— Пальмы этим сволочам ломай! Пальмы доламывай! — орал он, цепляясь за порог, и вдруг взмыл вверх, в темноту небес. Взлетел он легко, как мешок с ватой, а рухнул, если судить по звуку, как мешок с кирпичами.
Следом вынесли тело суперразведчика. Недолгий полет, и Бруно очутился рядом с другом.
Скрип ступенек над головами Удаляющиеся голоса.
— Крепкий для святого отца, жилистый…
— Ладно, размялись, теперь домой пора.
Буяны продолжали лежать. Голова Рифмача была неестественно вывернута. Сперва Бруно подумал, что друг свернул себе шею, но в этот миг Килик заговорил. Оказалось, шею он вывернул для того, чтобы прочесть название кабака.
— «Мятые уши». Понятно, здесь собираются профессиональные борцы. А я говорил: когда заходишь — читай вывеску. Вот за это мы и выпьем! Ох…
Очнулся Бруно светлым серым утром. Перед глазами плескалась зеленая вода. Сидел он на берегу широкой водной канавы, на древних замшелых плитах возле громадных пней. Похоже, до Войны Времен здесь был дворцовый канал с роскошным парком. Чувствовал себя Бруно соответственно проведенной ночке. Рифмача рядом не было, а за плечо его тряс серьезный сухонький старичок.
«Мораль сейчас начнет читать, — подумал Бруно, — мол, священник, а напился, как…»
Старичок улыбнулся, показав все свои три зуба, и добродушно произнес:
— Да ты ругнись, сынок. Проще станет.
Бруно осторожно, чтобы голова не отлетела, кивнул и ответил:
— Да пошел ты…
И он послал старичка именно туда, куда обычно и посылают в Настоящем. Старичок радостно и согласно замахал руками. Он оказался прав. Стало проще.
Вечером священник сидел у своего камина. Осень была еще не холодной, но сегодня захотелось погреться у огня.
Только что ушла Доана. Священник пытался было ее удержать, но девушка мягко высвободила свою руку. «Уже скоро. Скоро венчание. Все скоро будет», — пообещал на прощание ее взгляд, и розовощекое счастье исчезло.
Целый день Доана отхаживала своего жениха, отпаивала отварами, приводила в чувство. Попутно убрала в доме, приготовила, повесила новые розовые шторы.
Лечению помог и пояс чудовища. Чудесные мази, извлеченные из поясных карманчиков, уже почти ликвидировали кровоподтеки под глазами. Само чудовище, слава богу, молчало. Видимо, наговорилось прошлой ночью.
Розовое пламя в камине, розовые шторы, розоватые линии на изящной тонкостенной чашке, из которой только что пила его любимая — все напоминало священнику о скором спокойном и неизбежном счастье.
Пройдет еще несколько дней, и гордое чудовище заснет окончательно. Некому больше будет хныкать об утерянных звездных путях, о несостоявшемся походе к Великому Пределу, об утраченном Будущем. Хватит скитаться по временам! Впереди — простое человеческое счастье. Надо работать, читать проповеди, любить людей, быть счастливым с Доаной, греться после праведных трудов у камина…
Священник покосился на бутылочку церковного вина, мерцавшую в глубине буфета. Всего один стаканчик мог бы расслабить ноющее тело, оживить душу. Нет, он не уступит соблазну! Пусть слабые духом обманно ищут калиточку, чтобы стать людьми Будущего. Он останется в Настоящем навсегда.
Глава 25
ОПЕРАЦИЯ «ОТЕЦ НЕБЕСНЫЙ»
Просторный балахон миссионера как нельзя лучше подходил для путешествия изрядно заросшей тропой. Почти все время Бруно приходилось палкой рубить жигуч, отодвигать ветки. Заросли были почти морийские.
Сзади болтал Стилес, голубоглазый, с шикарными ресницами, картинно красивый паренек, совсем не выглядевший на свои двадцать лет.
— Странный вы, святой отец.
— Почему?
— Меня не знаете толком, а не обыскали, идете впереди.
— Ну и что?
— А вдруг мне захочется ножичком в спину пырнуть?
— Зачем?
— Да по баловству.
— Ладно. Меняемся.
Впереди парнишка перестал и веселиться, и трепаться. Он рубил тропу, а иногда оглядывался на идущего сзади угрюмого миссионера и ласково, как котенок, ему улыбался. Только ответа не получал. Миссионер был не в духе. В его котомке, рядом с накидкой святого отца, лежал полевой маскостиратель, который Бруно извлек из тайника еще в городе. Теперь ему, чудовищу, предстояло при первой возможности стереть, фактически убить священника. Вот так-то все обернулось.
Утром раздался стук в дверь, и на пороге возник змееподобный секретарь. Он вручил Бруно лицензию и сказал:
— Местоблюститель считает, что теперь вы готовы к святым трудам.
После чего шепотом добавил, что все решило нежданное ходатайство кабатчика из «Мятых ушей».
Не успел секретарь уйти, как священник, оборвавшись в отчаяние, бросился прятаться в самую темноту затылка, освобождая сознание для чудовища, а сам затаился в своем горе и больше не проронил ни слова.
А что чудовище? Чудовище бессовестно обрадовалось! Бруно моментально собрался, выскочил из дома и, чтобы не встретиться с невестой, самыми глухими переулками бросился прочь. Ему показалось, что в глубине улицы мелькнула фигура Доаны, но он не стал это проверять и поторопился за угол. Он был свободен! Он мог, не боясь шпионов и преследования, рвануть в любой сектор Настоящего.
А теперь ему было стыдно и за свою радость, и за нежелание священника с ним разговаривать.
Посветлело, тропинка завихляла вдоль высокой каменной стены. За ней пряталось так называемое «прошлое» — неосвоенный и отгороженный участок арар, опасная смесь остатков мории и болот Настоящего.
Тропа пошла впритирку со стеной. Ржавые широкие потеки тут и там просвечивали сквозь гремучие лианы, увившие камень. Пучки сухих палочек на концах лиан чуть потрескивали, так трещат провода высокого напряжения — мирно, сонно. Впрочем, любой ребенок Настоящего знал, что стоит возле таких трещоток-кровопийц присесть отдохнуть, и через полстэлса от человека останется только мешок с костями.
Стилес осторожно срубил оранжевый, ядовитого вида большой лист, перегородивший путь, и палкой ткнул в сторону стены.
— Говорят, оттуда по ночам дикари приходят.
— Нападают?
— На людей? Нет. Собак жрут.
Говорить приходилось громко. Нигде Бруно не приходилось слышать такого птичьего ора, как возле «прошлого».
— Долго еще? — спросил визкап.
— Да. Парикмахер сейчас в самую чащу забрался. Кроме меня, вам его лагерь никто не покажет!
Приходилось верить.
Визкап давно заприметил часто мелькавшую на базаре ангельскую, идеальную для мошенника мордашку Стилеса. Этот геройчик Настоящего знал в городе все входы-выходы, был в курсе самых последних новостей и сплетен, и за плату, причем изрядно побаиваясь, он взялся проводить священника к логову Бледа.
Координаты бандитского лагеря — больше Бруно ничего не требовалось. Узнать бы, где бандитский схрон, а уж там стартует операция «Отец небесный», и у Бруно наконец-то появится возможность намять кое-кому уши по-настоящему!
Настала очередь визкапа сбивать ядовитые лианы. Очутившийся сзади паренек сразу повеселел и стал, в который уже раз, рассказывать свою «несчастную» жизнь. Стилес любил поговорить о себе.
Жил он с матерью, не чаявшей в нем души. Стилес и сейчас с удовольствием вспоминал, в какие замечательные костюмчики она наряжала его в детстве. Последние пять лет мать собирала деньги на устройство сыночка в школу блюстителей. Только закончилось все трагедией. Взятку в школе взяли, а Стилеса в ученики — нет. Пришлось ему податься в мелкие мошенники, Почему не в бандиты? Да, слава богу, за вход в банду пока еще платить не требуется. Только там показать себя надо. Завалить парочку торгашей, лучше — блюстителя. С его ловкостью — это пустяки. Но кровь, грязь ему не по душе. Пачкаться не хочется. Его привлекает чистая работа.
С простодушием орущих над головами птиц ухоженный, голубоглазый котеночек излагал все эти мерзости. Пока они не отразились на его лице, но скоро появится неизбежное стекло в глазах, презрительная складка возле губ, и печать Настоящего навсегда изуродует ангельское личико.
Тропинка закончилась резко — за поворотом и с разбегу уперлась в потемневший от времени и дождей забор.
Птицы смолкли. Уши заложило тишиной. Мир стал серым, зазмеился тенями. Они очутились в тупике, и Бруно знал, что сейчас случится. Две черные фигуры выскочили из-за стволов, бросились на него. Как почти всегда бывает при джагри, все произошло мгновенно. Бруно даже не успел заметить, чем они вооружены.
Блеск стали перед глазами, его удар ногой в висок. Еще блеск, еще удар, и в сером мире стали проступать краски. Зловещие черные тени неудавшихся убийц превратились в обычных головорезов Настоящего, валявшихся в густой траве с проломленными головами. Бруно перетащил трупы к стене. Щупальца-пучки гремучих лиан на миг затихли, но когда визкап ухнул тела бандитов в зеленое месиво, гремучки радостно затрещали.
— Ты почему не убежал? — спросил визкап у парнишки, с момента нападения так и простоявшего столбом на одном месте. Цвет лица Стилеса не изменился, но само лицо словно окаменело.
— Я? Я испугался, свя… святой отец. Они ведь могли и меня…
Похоже, голубоглазый котенок испугался по-настоящему; надо было его как-то успокоить.
— Не бойся. Со мной можно ничего не бояться. Спаситель нас хранит.
— Правда?
— Правда.
На самом деле Бруно упрощал информацию. Опасность еще не прошла, джагри не выключалось — мир то и дело становился серым. Третий бандит, так и не выскочивший из засады, был где-то рядом и еще не решил, атаковать ему или уносить ноги.
Пучком травы Бруно стал вытирать с ботинка зеленоватую, с кровавыми прожилками слизь. Джагри неопределенно мерцало. На парнишку визкап не смотрел, все внимание сосредоточил на густой чаще леса. Наверное, там, за стволами и ветками, сейчас гадал свою судьбу третий бандит. Вдруг смерть полыхнула черным прямо за спиной, целясь своим жалом в затылок. Бруно перехватил ее удар, вырвал у нее тяжелый нож, мир тут же вспыхнул красками, а в руках Бруно визжал, царапался и кусался котеночек Стилес. Все-таки обманула визкапа ласковая мордашка паренька, и если бы не джагри, валяться бы сейчас Бруно в густой траве с дырой в затылке.
Взятый на болевой прием парнишка быстро успокоился. А когда святой отец через колено стал медленно ломать ему локтевой сустав, Стилес и заговорил. О том, как решил с двумя дружками подрезать миссионера, пощупать его кошелек. О том, что нельзя его сдавать блюстителям, забьют его эти суки. О том, что он не знает, где логово Бледа, да и не повел бы туда, если бы даже знал. Люди Парикмахера за такие вещи отрезают язык вместе с ушами.
Слезы брызнули из голубых глаз, Стилес принялся выклянчивать себе жизнь, как когда-то клянчил, наверное, у матери леденцы. Не обращая на него внимания, Бруно зачарованно смотрел в невидимое. Он ждал джагри, а сам думал, сколько жертв заманил этот гнилой ангелочек в западню. Наверняка за занавесом из гремучих лиан валяется не один скелет.
Полыхнуло предзнание.
Любой убийца отбрасывает две тени: в прошлое и будущее. Тень Стилеса в прошлое выглядела темной тропой, в будущее — черной речкой.
Бруно разжал хватку, освободил руку парнишке. Тот, потирая локоть, спросил:
— Ты отпускаешь меня?
— Да.
— Так я пошел?
— Ступай.
Стилес стал пятиться. Миссионер в задумчивости подбрасывал левой рукой нож Стилеса, и поворачиваться спиной было боязно. Наконец до забора осталось всего ничего. И тогда парнишка не выдержал, он скорчил этому идиоту в балахоне свою самую противную рожу, захохотал, с двух шагов разбежался и прыгнул на высокий забор, чтобы через мгновение перелететь через него.
Правой рукой святой отец благословил в дальний путь на глазах чернеющую фигурку, затем резко взмахнул левой рукой и поторопился прочь от гиблого места. Он знал, что сейчас происходит за его спиной. Там, из последних сил держась слабеющими руками за доски забора, парнишка никак не хотел поверить, что это конец. А резко накренившийся мир безжалостно заглатывал его в свою черную пасть.
Миссионер шагал, не оглядывался и ждал, когда раздастся глухой, словно от упавшего яблока в саду, звук.
Пару стэлсов Бруно шел не останавливаясь, выбирая тропы, уводящие в сторону от чащи, и в итоге вышел к каменистым холмам. Предстояло сделать самое неприятное: похоронить священника. Место для могилы хотелось выбрать достойное.
На вершине высокого холма визкап присел на теплый валун перевести дух. На востоке поблескивала сквозь дымку стена времени. Тут и там окрестные склоны чернели закопченными развалинами древних шахт.
Из котомки на свет божий появился маскостиратель, накидка священника и лопатка с короткой ручкой. Осенив себя священным знаком семи, Бруно принялся рыть могилу. Он вгрызался в древнюю глину, нашпигованную камнями, и разговаривал со священником, до этой поры обиженно молчавшим в своей темноте.
«Мне просто повезло с лицензией. Я здесь ни при чем. Решение судьбы. Ты понимаешь?»
«Да».
«У меня остались считаные дни. Надо форсировать события. Быстрее всего придется идти напролом в форме разведчика-межевика. Надо будет действовать. Здесь раздвоение личности недопустимо».
«Я понимаю».
«Ты не хочешь разговаривать со мной? Но я ведь ни в чем не виноват. Может, ты хочешь о чем-нибудь попросить?»
«Да. Сделай все побыстрее».
Больше священник не сказал ни слова. Ни когда Бруно выбрался из готовой могилы, ни когда ладил на виски полевой маскостиратель. И только в последний миг своей жизни разразился жалостным стоном:
«До-а-на…»
Пока Бруно забрасывал глиной уложенную в могилу накидку священника, он успел подумать о многом. О том, что не стоило кабатчику вмешиваться в их дела. О том, что перед смертью священник вел себя достойней его: не канючил, не хныкал, не жаловался. О том, что из двух душ, которые бывают в человеке, почему-то жить остается не самая лучшая.
Вернув всю глину могиле, Бруно водрузил на нее валун. Спускаясь с холма, визкап нехорошо улыбался. Он представлял, как вернется в Будущее и выбьет Фандосию все зубы.
После двух дней скитаний по Настоящему новоявленный миссионер очутился возле Стены. Он шел в поселок, откуда был родом Блед Парикмахер. Сам по себе бандит в Столпе никого не интересовал, но он мог вывести на источник северной агрессии. В конце концов, именно ради выхода на агрессию Лемсонг придумал все это, и теперь Бруно, бывший монах-вечник, в качестве офицера Службы расхаживал по Настоящему в балахоне миссионера религии Спасения в поисках Князя Тьмы. Все-таки обожали координаторы Столпа витиеватые комбинации.
Выглянуло солнце. Медового цвета глинистая тропка вихляла вдоль времени. Набежали облачка, и время стало серым. Вымели ветра небо, и вновь засияло время голубой стеной с золотым озером отраженного светила в глубине. Время переливалось, кружило голову. Стеллитовая стена фонтанировала прямо в зенит, летела в небеса застывшим водопадом, расталкивала там редкие облачка и растворялась в синеве.
Преодолей всего-то несколько десятков стэлсов времени, и ты — среди нормальных, опрятных, улыбающихся людей. Только каким чудом пройдешь сквозь Стену?
Миссионер свернул к массиву четырехэтажек. Из стоящего на отшибе кабака на пропеченный жарой пыльный пустырь выскочило несколько рудокопов. Зло, беспощадно, чуть ли не с пеной у рта они стали избивать друг друга.
Остановился миссионер у заколоченной двери первого этажа. Можно было не стучать. С проживающим здесь агентом Службы, похоже, что-то случилось. Из квартиры напротив высунулась лысоватая голова соседа.
— Чего ищем? — поинтересовался он.
— Да вот знакомого хотел на проповедь свою пригласить. Не знаете, где он?
— Знаю, знаю, — в крысиной улыбке обнажил свои гнилые зубы сосед, — ребятки Бледа его на ножи посадили. Прикидывался школьным учителем, а сам из Будущего оказался, гадина. А сколько он с нами морийки выпил, анекдоты рассказывал — свой, мол, — не помогло! У бледовских — нюх на оборотней из-за Стены. Говорят, шибко не любит их Парикмахер. Всех выведет. А ты сам откуда будешь, святой отец? Куда же ты?
Не успел Бруно свернуть в переулок, как из подъезда в трусах и майке выскочил лысоватый и куда-то зачастил на тонких ногах. Наверняка побежал доносить блюстителям, а уж те бандитам звякнут.
По двум другим адресам история повторилась: двери также оказались заколоченными. Что случилось с хозяевами, можно было и не спрашивать. Лемсонг оказался прав: каким-то образом бандиты научились вычислять и уничтожать службу. Вот и выходило: одних зарезали бандюги, других победили маски Настоящего, и опереться не на кого. Как там Рифмач говорил? Вокруг одни двурукие шарги и нет ни одного человека?
Дальнейший обход поселка настроения не улучшил. За день удалось побывать в местном храме, на рынке и в приемной правоблюстителя, где в последний миг Бруно передумал регистрироваться. Все-таки в городах не было такого неприятия Будущего, а здесь, на самой окраине времени, его люто ненавидели все. Мирок в тени Стены был весь пропитан ненавистью к тем, кто сыто и благополучно жил буквально в двух шагах за непреодолимым стеллитом. Поэтому и казням агентов Будущего здесь радовались, как дети. Может быть, воспользоваться этой ненавистью?
Намекнуть на то, что явился он миссионерствовать из-за Стены и зарегистрировать свою лицензию. Уповая на джагри, дождаться бандитов Бледа. Подвергнуться нападению. Ну и доходчиво объяснить злодеям, что жертва их только на словах проповедует всепрощение, а на деле может запросто благословить кулаком монаха-вечника. Затем вытрясти из них координаты бандитского логова и двинуть туда уже до зубов вооруженным разведчиком-межевиком.
Только лихой этот план, как неудачно поставленный искусственный зуб, перекосил Бруно всю физиономию. Не нравился он визкапу, причем вовсе не потому, что нельзя без крайней нужды искушать капризное предзнание.
На закате Бруно удалился в холмы обдумать все заново. Взойдя на глинистую вершину, визкап обнаружил там парочку удобных валунов, но сесть на них не решился и остался стоять.
Тесно было предзнанию в четырехэтажках. Поэтому визкап не понимал себя. Чтоб размахнуться во времени, требовался простор поднебесный. И только здесь стали видны пути дальних угроз.
Любые явные провокации, любые пути «открытого лица» упирались на горизонте событий в черноту, абсолютно темны были эти временные горизонты.
Казалось, с какой стати? Ну увидят бандиты лицо того, кто их искал, ну узнают, кто добрался до их главаря, — что с того? В любом случае, после задания Бруно предстояло навсегда спрятаться за Стеной. И все-таки джагри запрещало ломить напролом. Пусть не сейчас, пусть за временным горизонтом, но его обязательно подстережет смерть, если сейчас он выдаст свои намерения бандитам.
Ударил дальний колокол. Звоны накатывали с севера, и именно там путь джагрина был светел и чист.
По небу заходили серые тени. На востоке Стена стала темнеть, а на западе чернота закрыла и солнце, и розовые закатные облака. Начинался приступ, как тогда, на крыше Столпа, но этот был мощнее. Траурные полотнища смерти, закрывающие небеса, летели над головой. От западного горизонта до Стены ходили горами свинцовые волны, и черный ветер струился под ногами. Абсолютная смерть затаилась невдалеке. И джагрин видел ее источник — заброшенный храм в закатной стороне.
Теперь Бруно куда лучше понимал свое предзнание. Сотни причинных оттенков видел, о тысячах догадывался, но все равно до конца разобраться в том, что сейчас творилось в небесах, не получалось. То ли храмовая абсолютная смерть породила угрозу Стены, спроецировалась на нее, то ли сама Стена вызвала мегасмерть. Где причина, где следствие? Не понять. И все-таки не зря он заявился в Настоящее. Вот она, абсолютная смерть, полыхает чернотой. Есть голубушка! И надо поскорей разделаться с заданием и взяться за нее.
Сзади болтал Стилес, голубоглазый, с шикарными ресницами, картинно красивый паренек, совсем не выглядевший на свои двадцать лет.
— Странный вы, святой отец.
— Почему?
— Меня не знаете толком, а не обыскали, идете впереди.
— Ну и что?
— А вдруг мне захочется ножичком в спину пырнуть?
— Зачем?
— Да по баловству.
— Ладно. Меняемся.
Впереди парнишка перестал и веселиться, и трепаться. Он рубил тропу, а иногда оглядывался на идущего сзади угрюмого миссионера и ласково, как котенок, ему улыбался. Только ответа не получал. Миссионер был не в духе. В его котомке, рядом с накидкой святого отца, лежал полевой маскостиратель, который Бруно извлек из тайника еще в городе. Теперь ему, чудовищу, предстояло при первой возможности стереть, фактически убить священника. Вот так-то все обернулось.
Утром раздался стук в дверь, и на пороге возник змееподобный секретарь. Он вручил Бруно лицензию и сказал:
— Местоблюститель считает, что теперь вы готовы к святым трудам.
После чего шепотом добавил, что все решило нежданное ходатайство кабатчика из «Мятых ушей».
Не успел секретарь уйти, как священник, оборвавшись в отчаяние, бросился прятаться в самую темноту затылка, освобождая сознание для чудовища, а сам затаился в своем горе и больше не проронил ни слова.
А что чудовище? Чудовище бессовестно обрадовалось! Бруно моментально собрался, выскочил из дома и, чтобы не встретиться с невестой, самыми глухими переулками бросился прочь. Ему показалось, что в глубине улицы мелькнула фигура Доаны, но он не стал это проверять и поторопился за угол. Он был свободен! Он мог, не боясь шпионов и преследования, рвануть в любой сектор Настоящего.
А теперь ему было стыдно и за свою радость, и за нежелание священника с ним разговаривать.
Посветлело, тропинка завихляла вдоль высокой каменной стены. За ней пряталось так называемое «прошлое» — неосвоенный и отгороженный участок арар, опасная смесь остатков мории и болот Настоящего.
Тропа пошла впритирку со стеной. Ржавые широкие потеки тут и там просвечивали сквозь гремучие лианы, увившие камень. Пучки сухих палочек на концах лиан чуть потрескивали, так трещат провода высокого напряжения — мирно, сонно. Впрочем, любой ребенок Настоящего знал, что стоит возле таких трещоток-кровопийц присесть отдохнуть, и через полстэлса от человека останется только мешок с костями.
Стилес осторожно срубил оранжевый, ядовитого вида большой лист, перегородивший путь, и палкой ткнул в сторону стены.
— Говорят, оттуда по ночам дикари приходят.
— Нападают?
— На людей? Нет. Собак жрут.
Говорить приходилось громко. Нигде Бруно не приходилось слышать такого птичьего ора, как возле «прошлого».
— Долго еще? — спросил визкап.
— Да. Парикмахер сейчас в самую чащу забрался. Кроме меня, вам его лагерь никто не покажет!
Приходилось верить.
Визкап давно заприметил часто мелькавшую на базаре ангельскую, идеальную для мошенника мордашку Стилеса. Этот геройчик Настоящего знал в городе все входы-выходы, был в курсе самых последних новостей и сплетен, и за плату, причем изрядно побаиваясь, он взялся проводить священника к логову Бледа.
Координаты бандитского лагеря — больше Бруно ничего не требовалось. Узнать бы, где бандитский схрон, а уж там стартует операция «Отец небесный», и у Бруно наконец-то появится возможность намять кое-кому уши по-настоящему!
Настала очередь визкапа сбивать ядовитые лианы. Очутившийся сзади паренек сразу повеселел и стал, в который уже раз, рассказывать свою «несчастную» жизнь. Стилес любил поговорить о себе.
Жил он с матерью, не чаявшей в нем души. Стилес и сейчас с удовольствием вспоминал, в какие замечательные костюмчики она наряжала его в детстве. Последние пять лет мать собирала деньги на устройство сыночка в школу блюстителей. Только закончилось все трагедией. Взятку в школе взяли, а Стилеса в ученики — нет. Пришлось ему податься в мелкие мошенники, Почему не в бандиты? Да, слава богу, за вход в банду пока еще платить не требуется. Только там показать себя надо. Завалить парочку торгашей, лучше — блюстителя. С его ловкостью — это пустяки. Но кровь, грязь ему не по душе. Пачкаться не хочется. Его привлекает чистая работа.
С простодушием орущих над головами птиц ухоженный, голубоглазый котеночек излагал все эти мерзости. Пока они не отразились на его лице, но скоро появится неизбежное стекло в глазах, презрительная складка возле губ, и печать Настоящего навсегда изуродует ангельское личико.
Тропинка закончилась резко — за поворотом и с разбегу уперлась в потемневший от времени и дождей забор.
Птицы смолкли. Уши заложило тишиной. Мир стал серым, зазмеился тенями. Они очутились в тупике, и Бруно знал, что сейчас случится. Две черные фигуры выскочили из-за стволов, бросились на него. Как почти всегда бывает при джагри, все произошло мгновенно. Бруно даже не успел заметить, чем они вооружены.
Блеск стали перед глазами, его удар ногой в висок. Еще блеск, еще удар, и в сером мире стали проступать краски. Зловещие черные тени неудавшихся убийц превратились в обычных головорезов Настоящего, валявшихся в густой траве с проломленными головами. Бруно перетащил трупы к стене. Щупальца-пучки гремучих лиан на миг затихли, но когда визкап ухнул тела бандитов в зеленое месиво, гремучки радостно затрещали.
— Ты почему не убежал? — спросил визкап у парнишки, с момента нападения так и простоявшего столбом на одном месте. Цвет лица Стилеса не изменился, но само лицо словно окаменело.
— Я? Я испугался, свя… святой отец. Они ведь могли и меня…
Похоже, голубоглазый котенок испугался по-настоящему; надо было его как-то успокоить.
— Не бойся. Со мной можно ничего не бояться. Спаситель нас хранит.
— Правда?
— Правда.
На самом деле Бруно упрощал информацию. Опасность еще не прошла, джагри не выключалось — мир то и дело становился серым. Третий бандит, так и не выскочивший из засады, был где-то рядом и еще не решил, атаковать ему или уносить ноги.
Пучком травы Бруно стал вытирать с ботинка зеленоватую, с кровавыми прожилками слизь. Джагри неопределенно мерцало. На парнишку визкап не смотрел, все внимание сосредоточил на густой чаще леса. Наверное, там, за стволами и ветками, сейчас гадал свою судьбу третий бандит. Вдруг смерть полыхнула черным прямо за спиной, целясь своим жалом в затылок. Бруно перехватил ее удар, вырвал у нее тяжелый нож, мир тут же вспыхнул красками, а в руках Бруно визжал, царапался и кусался котеночек Стилес. Все-таки обманула визкапа ласковая мордашка паренька, и если бы не джагри, валяться бы сейчас Бруно в густой траве с дырой в затылке.
Взятый на болевой прием парнишка быстро успокоился. А когда святой отец через колено стал медленно ломать ему локтевой сустав, Стилес и заговорил. О том, как решил с двумя дружками подрезать миссионера, пощупать его кошелек. О том, что нельзя его сдавать блюстителям, забьют его эти суки. О том, что он не знает, где логово Бледа, да и не повел бы туда, если бы даже знал. Люди Парикмахера за такие вещи отрезают язык вместе с ушами.
Слезы брызнули из голубых глаз, Стилес принялся выклянчивать себе жизнь, как когда-то клянчил, наверное, у матери леденцы. Не обращая на него внимания, Бруно зачарованно смотрел в невидимое. Он ждал джагри, а сам думал, сколько жертв заманил этот гнилой ангелочек в западню. Наверняка за занавесом из гремучих лиан валяется не один скелет.
Полыхнуло предзнание.
Любой убийца отбрасывает две тени: в прошлое и будущее. Тень Стилеса в прошлое выглядела темной тропой, в будущее — черной речкой.
Бруно разжал хватку, освободил руку парнишке. Тот, потирая локоть, спросил:
— Ты отпускаешь меня?
— Да.
— Так я пошел?
— Ступай.
Стилес стал пятиться. Миссионер в задумчивости подбрасывал левой рукой нож Стилеса, и поворачиваться спиной было боязно. Наконец до забора осталось всего ничего. И тогда парнишка не выдержал, он скорчил этому идиоту в балахоне свою самую противную рожу, захохотал, с двух шагов разбежался и прыгнул на высокий забор, чтобы через мгновение перелететь через него.
Правой рукой святой отец благословил в дальний путь на глазах чернеющую фигурку, затем резко взмахнул левой рукой и поторопился прочь от гиблого места. Он знал, что сейчас происходит за его спиной. Там, из последних сил держась слабеющими руками за доски забора, парнишка никак не хотел поверить, что это конец. А резко накренившийся мир безжалостно заглатывал его в свою черную пасть.
Миссионер шагал, не оглядывался и ждал, когда раздастся глухой, словно от упавшего яблока в саду, звук.
Пару стэлсов Бруно шел не останавливаясь, выбирая тропы, уводящие в сторону от чащи, и в итоге вышел к каменистым холмам. Предстояло сделать самое неприятное: похоронить священника. Место для могилы хотелось выбрать достойное.
На вершине высокого холма визкап присел на теплый валун перевести дух. На востоке поблескивала сквозь дымку стена времени. Тут и там окрестные склоны чернели закопченными развалинами древних шахт.
Из котомки на свет божий появился маскостиратель, накидка священника и лопатка с короткой ручкой. Осенив себя священным знаком семи, Бруно принялся рыть могилу. Он вгрызался в древнюю глину, нашпигованную камнями, и разговаривал со священником, до этой поры обиженно молчавшим в своей темноте.
«Мне просто повезло с лицензией. Я здесь ни при чем. Решение судьбы. Ты понимаешь?»
«Да».
«У меня остались считаные дни. Надо форсировать события. Быстрее всего придется идти напролом в форме разведчика-межевика. Надо будет действовать. Здесь раздвоение личности недопустимо».
«Я понимаю».
«Ты не хочешь разговаривать со мной? Но я ведь ни в чем не виноват. Может, ты хочешь о чем-нибудь попросить?»
«Да. Сделай все побыстрее».
Больше священник не сказал ни слова. Ни когда Бруно выбрался из готовой могилы, ни когда ладил на виски полевой маскостиратель. И только в последний миг своей жизни разразился жалостным стоном:
«До-а-на…»
Пока Бруно забрасывал глиной уложенную в могилу накидку священника, он успел подумать о многом. О том, что не стоило кабатчику вмешиваться в их дела. О том, что перед смертью священник вел себя достойней его: не канючил, не хныкал, не жаловался. О том, что из двух душ, которые бывают в человеке, почему-то жить остается не самая лучшая.
Вернув всю глину могиле, Бруно водрузил на нее валун. Спускаясь с холма, визкап нехорошо улыбался. Он представлял, как вернется в Будущее и выбьет Фандосию все зубы.
После двух дней скитаний по Настоящему новоявленный миссионер очутился возле Стены. Он шел в поселок, откуда был родом Блед Парикмахер. Сам по себе бандит в Столпе никого не интересовал, но он мог вывести на источник северной агрессии. В конце концов, именно ради выхода на агрессию Лемсонг придумал все это, и теперь Бруно, бывший монах-вечник, в качестве офицера Службы расхаживал по Настоящему в балахоне миссионера религии Спасения в поисках Князя Тьмы. Все-таки обожали координаторы Столпа витиеватые комбинации.
Выглянуло солнце. Медового цвета глинистая тропка вихляла вдоль времени. Набежали облачка, и время стало серым. Вымели ветра небо, и вновь засияло время голубой стеной с золотым озером отраженного светила в глубине. Время переливалось, кружило голову. Стеллитовая стена фонтанировала прямо в зенит, летела в небеса застывшим водопадом, расталкивала там редкие облачка и растворялась в синеве.
Преодолей всего-то несколько десятков стэлсов времени, и ты — среди нормальных, опрятных, улыбающихся людей. Только каким чудом пройдешь сквозь Стену?
Миссионер свернул к массиву четырехэтажек. Из стоящего на отшибе кабака на пропеченный жарой пыльный пустырь выскочило несколько рудокопов. Зло, беспощадно, чуть ли не с пеной у рта они стали избивать друг друга.
Остановился миссионер у заколоченной двери первого этажа. Можно было не стучать. С проживающим здесь агентом Службы, похоже, что-то случилось. Из квартиры напротив высунулась лысоватая голова соседа.
— Чего ищем? — поинтересовался он.
— Да вот знакомого хотел на проповедь свою пригласить. Не знаете, где он?
— Знаю, знаю, — в крысиной улыбке обнажил свои гнилые зубы сосед, — ребятки Бледа его на ножи посадили. Прикидывался школьным учителем, а сам из Будущего оказался, гадина. А сколько он с нами морийки выпил, анекдоты рассказывал — свой, мол, — не помогло! У бледовских — нюх на оборотней из-за Стены. Говорят, шибко не любит их Парикмахер. Всех выведет. А ты сам откуда будешь, святой отец? Куда же ты?
Не успел Бруно свернуть в переулок, как из подъезда в трусах и майке выскочил лысоватый и куда-то зачастил на тонких ногах. Наверняка побежал доносить блюстителям, а уж те бандитам звякнут.
По двум другим адресам история повторилась: двери также оказались заколоченными. Что случилось с хозяевами, можно было и не спрашивать. Лемсонг оказался прав: каким-то образом бандиты научились вычислять и уничтожать службу. Вот и выходило: одних зарезали бандюги, других победили маски Настоящего, и опереться не на кого. Как там Рифмач говорил? Вокруг одни двурукие шарги и нет ни одного человека?
Дальнейший обход поселка настроения не улучшил. За день удалось побывать в местном храме, на рынке и в приемной правоблюстителя, где в последний миг Бруно передумал регистрироваться. Все-таки в городах не было такого неприятия Будущего, а здесь, на самой окраине времени, его люто ненавидели все. Мирок в тени Стены был весь пропитан ненавистью к тем, кто сыто и благополучно жил буквально в двух шагах за непреодолимым стеллитом. Поэтому и казням агентов Будущего здесь радовались, как дети. Может быть, воспользоваться этой ненавистью?
Намекнуть на то, что явился он миссионерствовать из-за Стены и зарегистрировать свою лицензию. Уповая на джагри, дождаться бандитов Бледа. Подвергнуться нападению. Ну и доходчиво объяснить злодеям, что жертва их только на словах проповедует всепрощение, а на деле может запросто благословить кулаком монаха-вечника. Затем вытрясти из них координаты бандитского логова и двинуть туда уже до зубов вооруженным разведчиком-межевиком.
Только лихой этот план, как неудачно поставленный искусственный зуб, перекосил Бруно всю физиономию. Не нравился он визкапу, причем вовсе не потому, что нельзя без крайней нужды искушать капризное предзнание.
На закате Бруно удалился в холмы обдумать все заново. Взойдя на глинистую вершину, визкап обнаружил там парочку удобных валунов, но сесть на них не решился и остался стоять.
Тесно было предзнанию в четырехэтажках. Поэтому визкап не понимал себя. Чтоб размахнуться во времени, требовался простор поднебесный. И только здесь стали видны пути дальних угроз.
Любые явные провокации, любые пути «открытого лица» упирались на горизонте событий в черноту, абсолютно темны были эти временные горизонты.
Казалось, с какой стати? Ну увидят бандиты лицо того, кто их искал, ну узнают, кто добрался до их главаря, — что с того? В любом случае, после задания Бруно предстояло навсегда спрятаться за Стеной. И все-таки джагри запрещало ломить напролом. Пусть не сейчас, пусть за временным горизонтом, но его обязательно подстережет смерть, если сейчас он выдаст свои намерения бандитам.
Ударил дальний колокол. Звоны накатывали с севера, и именно там путь джагрина был светел и чист.
По небу заходили серые тени. На востоке Стена стала темнеть, а на западе чернота закрыла и солнце, и розовые закатные облака. Начинался приступ, как тогда, на крыше Столпа, но этот был мощнее. Траурные полотнища смерти, закрывающие небеса, летели над головой. От западного горизонта до Стены ходили горами свинцовые волны, и черный ветер струился под ногами. Абсолютная смерть затаилась невдалеке. И джагрин видел ее источник — заброшенный храм в закатной стороне.
Теперь Бруно куда лучше понимал свое предзнание. Сотни причинных оттенков видел, о тысячах догадывался, но все равно до конца разобраться в том, что сейчас творилось в небесах, не получалось. То ли храмовая абсолютная смерть породила угрозу Стены, спроецировалась на нее, то ли сама Стена вызвала мегасмерть. Где причина, где следствие? Не понять. И все-таки не зря он заявился в Настоящее. Вот она, абсолютная смерть, полыхает чернотой. Есть голубушка! И надо поскорей разделаться с заданием и взяться за нее.