Кирпичев Вадим. Вечник

   — Военные летчики с испытательного полигона, он здесь недалеко, подарили, — ответил он на взгляд девушки. Потом внимательно осмотрел ее ладонь, поднял голову и наконец улыбнулся. За миг до этого из-за облака выглянуло солнце, по роскошным каштановым волосам девушки запрыгали золотые искры, и Татьяна, прирожденная интуитивистка, неведомо каким образом, но почувствовала неслучайность совпадения. Мгновение это перевело в мажор всю тональность разговора: они теперь не были чужими, поэтому девушка не удивилась, когда услышала:
   — Погодите, а ведь вас ждет необыкновенная судьба.
   — Это вы по руке узнали?
   — Немного и по руке.
   — Погадайте, — она подставила ладонь.
   — Не боитесь? А вдруг вы заурядный человек? Обыкновенному человеку лучше не знать свое будущее.
   — Почему? Что это меняет?
   — Как вам сказать… человеку обыкновенному не по силам ведать свой удел. Он все равно ничего не сможет изменить.
   — Чепуха. Если мне скажут, что на соседней улице на мою голову свалится кирпич — я просто не пойду на эту улицу, и все. Ведь так?
   Татьяна была уверена: он сейчас начнет с ней спорить. Он спорить не стал.
   — Ладно. Гадайте. Я все равно необыкновенная.
   — Тогда слушайте: сегодняшней ночью с вами…
   Ладонь девушки резко дернулась в сторону — это вышедший из-за дерева Стас ухватил Татьяну за руку.
   — Слушай, гадатель, проваливал бы ты отсюда.
   — И почему я должен уходить?
   — Сейчас объясню.
   — Стас, перестань, ты не на ринге! — попыталась было вмешаться девушка, но Стас уже выразительно надвинулся на чужака.
   — Не надо занимать чужие поляны, понятно?
   — Я не знал, что она кому-то принадлежит.
   — Теперь знаешь. И чтобы завтра духу твоего здесь не было. Ясно?
   — Хорошо, завтра я уйду.
   Чужак ответил мягко, но взгляд его оставался холодным и твердым, как железнодорожные рельсы. Студенты уже повернулись уходить, когда он добавил:
   — А палатку вам лучше передвинуть.
   — Это почему?
   — Травы возле нее нет, место нехорошее, а ночью будет буря.
   — Ну и что?
   — Может быть, и ничего особенного. Просто один из вас почти наверняка погибнет.
   — Ерунда. Там пригорок, — отрезал Стас, — да и мы тут в прошлом году такие ливни видели…
   Взявшись за руки, молодые люди пошли к своему биваку, а Татьяна еще успела прокричать через плечо:
   — Запомните, с нами никогда и ничего не случается!
   После чего что-то шепнула на ухо Стасу, и молодые люди громко и дружно захохотали, может быть, чуть громче, чем следовало. Все еще смеясь, они подошли к палатке, где в это время Альф рассказывал одну из своих любимых историй:
   — Вокруг тайга, дикое зверье, еды нет, ружье погрыз дикий кабан, а до ближайшего жилья полтыщи кэмэ. Что делать? Тут я и говорю: мужики, слушайте меня…
   Толстушка с восхищением смотрела на Альфа. О чужаке больше не говорили. Мало ли сумасшедших на свете? Для студентов это был первый день вне цементного городского мешка, а здешнее лето такое короткое. Лишь Татьяна, сняв с пальца «вату» и не обнаружив ни шрама, ни царапины, обернулась разочек в сторону зеленого шатра, в который превратился деревянный каркас, но чужака так и не высмотрела.
   Девушка чувствовала: произошла встреча с чем-то необычным, с таким жизнь ее еще не сталкивала, но Стасу об этом говорить глупо, а Зинке с Альфредом сейчас ни до чего.
   В реке купались все. Даже Альф. Стас нырял со скалы. Потом он заставил спрятать лодку понадежнее, в расщелину, и только к вечеру студенты вернулись на поляну.
   Ужинали над обрывом, под сосной с медовым стволом. Рассказывали анекдоты, вспоминали сессию и любовались просторами. Голубая дуга реки, бескрайняя зелень полей с редкими куртинами берез, парящий в синеве небес сокол, золотая закатная ряска облаков у горизонта — вечер был хорош. Пару раз Стас выходил на самый край обрыва, пытаясь разглядеть хотя бы намек на темное облачко, часто служащее знаком надвигающейся непогоды, но ничего подобного не увидел.
   Вызвездило. Над обрывом догорал костер. Зина пела под гитару, Альф читал стихи, но понемногу компания затихла.
   Грандиозная звездная бездна открывалась с берега вселенной. Фонарики мироздания горели в вышине, вдали, некоторые из них мерцали даже внизу, прямо под кроссовками. И молодые люди зачарованно смотрели и смотрели на волшебный звездный мир, словно пытались разглядеть там свое будущее.
   Тихо на обрыве. Нет уже там никого. Лишь тлеющие уголья с треском выстреливают снопы искр прямо к разгорающимся звездам.
   Гроза случилась за полночь. Налетела шквалом, распахнула полог, и молодые люди еще успели, нет, не увидеть, а угадать, как тяжело ухнула с обрыва старая сосна. Серую заметь пыли сменил черный, смолистый водопад дождя, и полило сверху что есть силы.
   Палатка потекла сразу. Студенты, натягивая куртки, выбрались под ливень. Непрерывно освещали лес молнии. Крича, Татьяна замахала руками, видимо, пытаясь под грозовыми вспышками устроить танцы, но рядом так шарахнуло, что девушка застыла, как на стоп-кадре.
   И тут сквозь кипение ночного ливня белесая стена стала надвигаться со стороны леса.
   Водяные потоки взяли палатку в клещи, волна из грязи ударила ее в бок и, вырывая колья, потащила вниз. Отбежали все, кроме Стаса. Он крепил палаточную растяжку за ближайшее дерево. Татьяна беззвучно открывала рот — за громом ничего было не разобрать. В ответ Стас орал что-то торжествующее. Но ударила вторая волна и поволокла к обрыву и палатку, и рухнувшее дерево, и Стаса, попавшего ногой в петлю.
   Молния выхватила искаженное лицо Татьяны. Толстушка волокла Альфа через ответвление потока. Стас летел к обрыву.
   Первой скользнула вниз палатка. Дерево, к которому она была привязана, зацепилось за кусты, на миг обрело опору, приподнялось, а затем стало тяжело переваливаться в пропасть. Визг пробился даже через гром и оборвался — Татьяна увидела чужака, идущего над самым обрывом.
   Невесть каким чудом и какой силой преодолевая мощь потока, он брел по самому краю водопада, и на всполохи молний своим ответным огнем топор вспыхивал на его плече. На очередной небесной вспышке чужак уже вытаскивал Стаса на траву, и почти сразу после этого поток с легкостью слизнул дерево. Это было последнее, что четко запомнила девушка из промелькнувшего вмиг ночного кошмара.
   Шатер обогревала печурка, сделанная из волокнистого, похожего на асбест материала. То, что смахивало на пожарный рукав, оказалось обычной трубой.
   Снаружи шумел ночной дождь, ветер гудел, а здесь — в печке — весело пылал огонь и алые язычки пламени выскакивали из обугленного полена. Вцепившись двумя руками в раскаленные кружки, студенты пили чай, которым их угощал хозяин шатра.
   Звали его Данила. Имя ему шло. Он оказался археологом. Объяснил Данила и странный материал шатра. Несколько лет их экспедиция работала рядом с военным полигоном, где обкатывались самая современная техника и материалы, зачастую не шедшие в серию, и соседи здорово помогли им с экипировкой.
   Все это согревшиеся к тому времени студенты узнали на втором часу беседы, когда повторять подробности ночного приключения уже надоело, но возбуждение от него еще не отхлынуло. В общем, спать никто не собирался. Да и археология оказалась довольно любопытной штуковиной. Рассказывал Данила со знанием дела, и, может быть, впервые молодые люди задумались о том, насколько увлекательна, а порой и загадочна история планеты, на которой они живут.
   Вскоре слушателей осталось трое. Заметив, что с лица Стаса никак не сойдет смертельная бледность, хозяин шатра заставил его выпить таблетку, которую извлек из своего пояса с карманчиками, и уложил отдыхать. Таблетка была крохотная, но сладкая ломота почти сразу же охватила все тело Стаса. Он начал засыпать.
   Пангея, очаговая теория цивилизации, ранний триас, девон, трансгрессия, «время для археологов не течет, оно есть», «мы работаем не с веками, а с вечностью», смещение тяжелого ядра планеты, смена ориентировки климатических поясов, эпоха активных тектонических движений — незнакомые, порой загадочные слова, чужие мысли камешками по воде прыгали по поверхности сознания. Стас, не поддаваясь дреме, пытался следить за рассказом археолога, но химия брала свое. В ожидании — вот именно сейчас он узнает что-то необыкновенно интересное и важное — Стас заснул.
   Топором, сверкающим в натруженных сильных руках, всю ночь он прокладывал просеку в неведомой чаще. В джунглях чужого мира. Заросли тут же стеной поднимались за его спиной, хищно нависали над плечами, а он рубил, рубил, рубил, стараясь вырваться и из зарослей, и из кошмара, и из навязанного чужой волей мира. И только под утро затих в счастливом и бездумном сне.
   Проснулся Стас последним. Еще не совсем соображая, где он находится, выбрался из шатра.
   Сияло солнце. Орали птицы, возмущенные ночным разором. По голубому небу плыли белые стожки облаков. Татьяна, Альф и Зинка спускались к поляне по склону холма со стороны ущелья.
   — Что это? — поинтересовался Стас, когда они подошли. Головы его друзей украшали золотистые обручи.
   — Данила подарил, — объяснила Зинка, — сказал: это солнечные обручи, и они принесут нам счастье. Не знаю, Альф смеется, а я верю. Вот только сам Данила…
   Тут вперебивку затараторили Татьяна с Альфом, и выяснилось: сам Данила куда-то пропал, и поиски его результатов не дали. Стас их спокойно выслушал, неодобрительно посмотрел на обручи и резонно предложил ерундой не заниматься, а посмотреть, не осталось ли чего от их лагеря.
   Под обрывом в ветвях старой ели нашлась палатка. Рядом в траве глазастая Татьяна заметила стереосистему, и что удивительно, при включении она хоть и взвыла, но заработала как ни в чем не бывало. Долго бродили в поисках мешка с продуктами, пока не обратили внимание, что он лежит в палатке. Еще час под уговоры девчат месили ногами глину, там где прошелся поток, искали бытовые мелочи, косметички, но в итоге больше ничего не обнаружили и принялись устраивать стоянку заново, на этот раз поближе к шатру.
   Во время перекура разговор как-то само собой перешел на Данилу, и первой о нем вспомнила Зинка:
   — Жалко, Стас, что ты так быстро заснул. Данила очень интересно рассказывал.
   Стас ответил довольно грубо:
   — Ерунда все это. Древнее, никому не нужное старье.
   — Так ведь ты ничего не слышал!
   — И так ясно.
   Стас был явно не в духе. Не понравился энтузиазм толстушки и Альфу:
   — Согласен. Меня он тоже не впечатлил. Пустые россказни. В прошлом были только одни безмозглые динозавры. Правильно, Стас?
   Тот ничего не ответил. Словно вспомнив что-то, он резко поднялся и пошел к зеленому шатру.
   — Он не археолог.
   Татьяна сказала это вдруг, сказала ни к кому не обращаясь, завороженно уставившись прямо перед собой. Альф уважительно посмотрел на девушку.
   — И ты это поняла? Молодец! Действительно, на самом деле он палеонтолог.
   — Данила не археолог, — монотонно повторила Татьяна, — все было подстроено.
   — Что подстроено? Гроза?
   — Может быть, и гроза.
   — Перестань. Ведь это чепуха…
   — Все, все было подстроено! Неужели ты этого не чувствуешь?
   — Ты что, с ума сошла? Стас чуть не погиб, Данила его каким-то чудом спас, и это тоже подстроено?
   Не на шутку обидевшись за друга, Альф выразительно покрутил пальцем у виска. Девушка не обратила на это внимания и сказала:
   — Он все знал. Знал, что будет со Стасом. Просто — все знал.
   Альф состроил ухмылочку.
   — Женская интуиция! Если не ошибаюсь, в «Риндзя року» сказано: интуиция есть высший акт преодоления ума. Особенно удается женщинам.
   Татьяна глазом не повела, продолжая завороженно смотреть в никуда. Губы ее беззвучно шевелились. Она никак не могла ясно высказать свою мысль и топталась перед ней, как лошадка перед слишком высоким барьером.
   Держа сжатые кулаки перед собой, от шатра вернулся Стас.
   — Сволочь! Какая сволочь! Куда мы только смотрели утром?
   — Да что случилось?
   — Я так и знал. Сволочь! Ни топора нет, ни вещей.
   — Ну и что?
   — Что, что! Лодка, ты пойми, лодка!
   Ветки летели в глаза, раскиселенная ливнем тропинка старалась вывернуться из-под ног — студенты мчались к берегу. И все время видели его следы: четкие, мерные. Следы человека, уверенного в том, что его уже никому и никогда не догнать.
   — Баснями кормил ворюга, о динозаврах рассказывал! — рычал на бегу Стас и несся вперед гигантскими прыжками. — А нам без лодки хана, вымрем, как мамонты!
   — Охотиться будем, или Зинку съедим! — орал в ответ Альф.
   Татьяна захохотала и шлепнулась на всем бегу. Упал и очкарик. Далеко позади семенила толстушка. До берега было уже рукой подать.
   Первым подлетел к расщелине Стас, ловко взобрался на скалу и замахал руками, как матрос-сигналыпик. Подбежал Альф, за ним Татьяна, последней припыхтела Зинка. Помогая друг другу, они влезли на гребень и заглянули в расщелину.
   Лодка была на месте.
   Ветер. Порывистый ветер-гуляка кружил над рекой. Вся четверка стояла на берегу у самой воды, там, где метра за два до нее обрывались следы. Чист песок рядом с ними. Нет никаких признаков, что здесь кто-нибудь причаливал. Похоже, не нужна была ему никакая лодка.
   На реке — ничего и никого. Лишь перепляс серых волн под набежавшими тучами.
   Порой пробьется солнце, сверкнет на воде солнечный луч, как на лезвии остро наточенного топора, тут же тысячами золотых обручей полыхнет водный путь, и вновь серо, вновь пусто. Только ветер, рьяный порывистый ветер упрямо продолжал рыть на воде ямки, словно кто-то невидимый быстрой поступью уходил прочь по речным водам.

Часть II
ОДИН ПРОТИВ ВРЕМЕНИ

Глава 13
ПИРАМИДА БУДУЩЕГО

   Оранжевые кусты эфминеи пламенели в солнечном дне огненной стеной.
   Прошел стэлс с тех пор, как Бруно смотрел на игру оранжевых лепестков. Начался второй. Визкап по-прежнему сидел на скамье пустынной аллеи, уставившись прямо перед собой. На его коленях лежал биоком с одним-единственным словом, написанным на экране за весь последний стэлс: «Статья».
   Ветерок снова и снова раздувал пламя из лепестков.
   Эфминея. Так называемый спектральный или радужный цветок. Символ науки. Цвести начинает красным цветом, потом несколько раз меняет его согласно спектру и увядает фиолетовыми, почти траурными лоскутками.
   Аллея вовсе не случайно была усажена кустами эфминеи, она вела к Пирамиде Будущего — гуманитарному научному центру всего Юга.
   Бруно продолжал смотреть на оранжевые цветы.
   Сегодня утром он вышел из тюрьмы. Многомесячная череда допросов, экспертиз, собеседований с психологами, следственных экспериментов, которой, казалось, не будет конца, оборвалась. Путь его совершил очередной, привычно неожиданный поворот.
   Наш визкап ждал Линку. Он не видел свое начальство с того самого, «музейного» дня.
   Блеск стеклянных граней Пирамиды — одного из немногих сооружений Йозера Великого, при строительстве которого архитекторы посмели отступить от башенного стандарта Юга (цилиндра на четырех опорах), — не позволял Бруно рассмотреть идущую к нему девушку. Но и так было ясно: это не Линка. На такой дистанции она успела бы рассмеяться раз десять.
   Волосы девушки вдруг вспыхнули настоящим солнечным золотом, заставив Бруно прищуриться в попытке разглядеть идущую. Давний мираж, казалось, напрочь забытый в тюремных подвалах Службы, не потерял власти над ним.
   — Привет, Бруно. Давно мы не виделись.
   — Давно.
   Молодой человек подвинулся, хотя на длинной скамье в этом не было никакой нужды.
   Медные кудряшки. Юбка до щиколоток.
   Все-таки Линка. То ли солнечный луч удачно упал на волосы, то ли их окрасил рефлекс от оранжевой стены эфминеи, но золотой мираж обманул и на этот раз.
   Помолчали. Каждый молчал о своем. Первым заговорить предстояло тому из них, у кого запас недоговоренности был меньше.
   — Скажи, Бруно, тогда, в аллее, ты был уверен, что не попадешь в детей?
   — Да.
   Разговор вновь иссяк. Слишком много за прошедшие месяцы они сказали друг другу в мыслях.
   Отчего осунулось ее лицо, а в глазах не осталось даже искры — вот о чем молчала Линка. Бруно думал о том уроке, который получил за время бесконечных допросов.
   Никого не интересовала правда.
   «Откуда вы знали, что среди детей находится наемный север? Как вы догадались, что среди взрослых, сопровождающих группу школьников, есть профессиональный север?»
   И долдонили следователи и психологи без конца одни и те же вопросы, не слыша ответов и отмахиваясь от слова «джагри», пока Бруно не догадался: спасет его только «упрощение информации».
   «Я заметил, что число преподавателей, сопровождающих группу школьников, возросло с трех до четырех», «серое лицо четвертого „учителя“ выдавало квадрата», «у него был чересчур плотный пиджак для такого теплого дня, следовательно, под пиджаком мог быть спрятан сканфер», «я сознательно вел огонь над самыми головами школьников», «север не ожидал такого хода, и мне удалось расстрелять его в упор».
   Помогло. «Упрощенная информация» не вызывала у следствия особых сомнений. Какая разница, что ничего этого не было вовсе? А был только светлый луч джагри в черном лабиринте смерти.
   Вот и Линка. Она даже не спросила, каково ему пришлось в эти месяцы, когда шевелением мизинчика судьба могла отправить Бруно на долгие каторжные годы в какой-нибудь морийский рудник. Все, что ее интересовало, — так это своя порция «упрощенной информации». Хо-ро-шо, как сказал бы Лемсонг.
   — Зря ты волновалась за детей, Линка. Им тогда вообще ничего не угрожало. В конце концов все обошлось и все остались живы, не так ли?
   — Да.
   — Как дела в нашем секторе?
   — Мне страшно, — девушка не слышала вопроса, — все время чудится, что к нам кто-то подкрадывается и вот-вот…
   — Я выхвачу сканфер?
   — Угу.
   — Так у меня отобрали право на его ношение. А на таком оранжевом фоне подобраться к нам невозможно. Правильно?
   — Слышишь? В кустах кто-то есть.
   — Это ветер, Линка.
   — Наверное. Как твои дела?
   — Отлично.
   — Дело против тебя закрыто?
   — Полностью. Упрощать — так упрощать.
   Как все обстояло на самом деле, Бруно не ведал. И что его спасло — Санфар знает. Пусть он и застрелил известного наемного севера, за которым Служба охотилась не один год, но по законом Йозера Великого ему все равно светила каторга. Не сошлось. Похоже, его путь ну никак не собирался сворачивать в эту сторону.
   Сегодня утром его вывели из камеры, вернули биоком, стэлсы, ремень, забрали казенный спектр, работавший в тюрьме в локальном режиме без выхода в фано, и отвели прямо к отважному гозту Тэту. Сквозь зубы, всем своим видом показывая — это не его воля, нобиль сказал, что он меняет свое решение относительно докладных гозта визкапа и направляет визкапа Службы Бруно Джагрина в научный центр Йозера Великого. И пусть уважаемые ученые разбираются со всеми этими предвидениями, предзнаниями, предсказаниями и прочей… нобиль Тэт явно был готов продолжить ряд существительных, но он умел себя сдерживать.
   Таким образом Бруно и очутился в аллее из кустов эфминеи, ведущей к Пирамиде — научному центру Йозера.
   Разумеется, Линке наш визкап изложил свои обстоятельства в куда более бодром варианте. Тем более что по прибытии в Пирамиду его принял сам Верховный Магистр, внеранговый ученый золотой тоги.
   — Верховный Магистр Пирамиды, это кто? — поинтересовалась девушка. Она была не сильна в здешней иерархии.
   — Научный генерал. Считай — местный Лемсонг.
   — Ого.
   — Почти стэлс со мной беседовал. Выделил в мое распоряжение целый сектор и дал научного руководителя, сегодня вечером он должен прилететь в Йозер.
   — Везет тебе.
   — Да. Везет.
   — И чем ты будешь здесь заниматься?
   — С помощью ученых напишу статью в доказательство моей идеи. Суть ее ты знаешь: Стена — это смерть Будущего.
   — Помню. Ты еще говорил, что Стена убила тигра.
   — Да.
   — Этого я так и не поняла. Каким образом Стена может убивать людей?
   — Я сам до конца не разобрался, поэтому мне трудно объяснить. Предзнание было мутным, и о многом я могу только догадываться. Словно в тот миг у Стены появилась душа, потом эта душа обрела тело и отправилась убивать.
   — И все это ты будешь рассказывать ученым?
   — Да.
   — Статью напишешь об этом?
   — Да.
   — А потом?
   — Если статья получится достойной, то мой руководитель будет рекомендовать Научному Совету Пирамиды заслушать мой доклад.
   — А потом?
   — Выступлю на Совете. И если удастся его убедить, то, может быть, Совет включит эту тематику в план научных исследований центра. Погоди! Потом только все и начнется. Результаты исследований передадут в Тор, где за них возьмутся политики и координаторы, а там свои ступени решений. Глядишь, лет через пятнадцать-двадцать координаторы Тора и поставят проблему Стены перед руководством материка.
   — О господи!
   — Да.
   — Бруно, — голос девушки наконец-то ожил, в нем появились знакомые нотки рассерженной мамаши, — вот ты называешь себя специалистом по будущему, так почему тебя вечно заносит не туда?
   Ведь не получится ничего, только зря время потратишь, и полетишь ты с этой Пирамиды — только глянь, какая она скользкая!
   — Таков мой путь.
   Девушка не ответила на его улыбку.
   — Прости, но нельзя быть таким сильным, умным и упрямым дураком! Ребенку ясно, что ты об эти стены только лоб расшибешь.
   Обиженно посопев, Линка заставила себя успокоиться и только тогда продолжила:
   — Сбил ты меня, я совсем другую тему хотела обсудить. Говорят, Тэт добился от Лемсонга согласия на твое увольнение. Представляешь, ты можешь разорвать контракт, стать снова свободным человеком! Что молчишь?
   — Думаю.
   — Тебя это не радует? Ты ведь мечтал уйти из Службы, пойти учиться в Храм Великого Предела.
   — Мечтал.
   — Так в чем же дело?
   — Не сейчас.
   — Странно. Чего-то такого я и ожидала. Не понимаю я тебя, Бруно.
   Девушка поднялась и засеменила в сторону сверкающей стеклами башни. Визкап так ничего ей и не ответил. Ему нечего было сказать.
   За спиной Бруно затрещали кусты. Ветки раздвинулись, но никого не было видно, словно сквозь эфминею пробирался невидимка. А потом оранжевый куст вышагнул из аллейного строя и двинулся прямо на визкапа. Оставалось только порадоваться, что Линка ушла и не могла видеть ходячий куст.
   Куст подошел к скамье вплотную и превратился в человека. На нем была оранжевая тога. Сандалии, стэлсы, спектр — имели тот же цвет, даже его волосы и те были выкрашены под цвет эфминеи. Оранжевый улыбнулся, приложил палец к губам, поднял визкапа со скамьи и повел к Пирамиде.
   После знакомства оранжевый человек сказал:
   — Бруно и Боно — хорошие имена для парочки клоунов в цирке. Тогда лучше называй меня вторым именем — Кассизи.
   Боно Кассизи ткнул пальцем в желтую секирку на груди визкапа:
   — Я вижу, ты из тех, кто тратит лучшие десять лет жизни на то, чтобы научиться головой разбивать кирпичи?
   — Да. Это я умею.
   — Я так и думал. И поэтому не в обиде, что ты отвлек меня от размышлений, хотя обычно я этого никому не прощаю. Да и занятие ты выбрал по умению. Хочешь удивить научный мир? Тогда пошли со мной. Без меня ты здесь пропадешь.
   Бруно отправился за новым знакомцем с охотой. Щуплый, в узком спектре, по столичному нахальный, похожий на диковинную оранжевую птицу, он сразу понравился визкапу.
   Еще в аллее Кассизи выпытал у Бруно причины его прибытия в Йозер и Пирамиду. К «йозеровской» легенде отнесся скептически (первым среди знакомых визкапу южан), а насчет научных планов только хмыкнул. О себе сказал кратко:
   — Я логик. Простой логик.
   Необычная не только по цвету, но и по отсутствию ранга тога ничего к этим словам добавить не могла.
   На первом этаже Пирамиды Боно снял спектр. Удивительно, но глаза его были не оранжевыми, а самыми обычными, серыми с той стеклянной отстраненностью, которую визкап привык замечать у всех фанотиков.
   Боно повел спектром в сторону снующих тог и изрек с великолепным апломбом:
   — Перед тобой ученые. Они мертвы. Все это мертвая наука. Иди за мной, и я тебе покажу науку настоящую, живую.
   И не успел Бруно опомниться, как его уже потащили по лестнице в подвалы Пирамиды. Они пробирались темными коридорами, натыкались на ящики, проходили глухими залами с задрапированными сценами, и все это время Боно не умолкал. Он рассказывал о созданной им новой науке — бородологии.
   Оказывается, борода есть настоящее зеркало человека. Ее форма и размеры подчиняются открытым Кассизи законам и полностью раскрывают душу и судьбу бородоносителя. Ученый не может без тоги — это знак того, что его работа признается обществом и оплачивается стэлсами. Но и без бороды ему нельзя, ибо борода есть истинное лицо ученого.
   Далее Боно привел подробнейшую классификацию бород от богоподобной полуокружности через подковообразность начальственности до бесформенности разбойных. Пожаловался на сопротивление его науке со стороны верхних этажей Пирамиды. Мол, бородология — наука новая, затрагивающая лица (и какие лица!), поэтому она и встречает столь яростный отпор со стороны ретроградов.
   Оборвалась лекция треском сломанного спектра. Боно равнодушно покрутил два обломка перед своим лицом и отшвырнул их в сторону. Бог весть каким чудом, но он умудрился своими тонкими пальчиками пересилить стеллитовую пластмассу, из которой изготовлялись спектры. Но тут они очутились в шумной аудитории.