Страница:
Рожденные электромагнитными волнами слова президента Альварес долетели до Луны, прикоснулись к ней и через несколько минут добрались до Марса.
Для Хелены Умфравиль голос в шлемофоне звучал еле слышно. Но она сама сделала выбор и потому слушала обращение Альварес именно так. Для того чтобы увидеть, как мимо пролетит «Аврора-2», она решила облачиться в тяжелый скафандр и оказаться на Марсе под открытым небом. С таким событием не могло сравниться даже выступление президента.
В общем, она надела тяжелый скафандр для выхода в открытый космос. Такие скафандры хранились в шлюзовых камерах вездеходов или домов. Надевая скафандр, ты лишался возможности прямого контакта с наружной поверхностью – а к Марсу, с его хрупкой экологией, никогда не прикасалось то маслянистое, водянистое и кишащее микробами существо, которое представлял собой человек. И вот теперь, выбравшись из своего вездехода, она тяжело ступала ботинками по багряной пыли. Это был самый тесный контакт с Марсом, какой был позволен.
Во все стороны вокруг нее простиралась усыпанная камнями равнина, по которой не ступала нога человека. Здесь отпечатались только следы гусениц ее вездехода. Почва была розово-коричневой, небо – желтовато-светло-коричневым, а ближе к съежившемуся диску Солнца – оранжевым. Очень походило на рассвет на Земле. Камни, разбросанные при падении какого-то метеорита в незапамятные времена, так давно лежали здесь, что пыль, носимая ветрами, отполировала их до гладкости. Это был древний, безмолвный мир – что-то вроде музея камней и пыли. Но здесь существовала погода, и когда разреженный воздух приходил в движение, становилось не до шуток.
На горизонте Хелена различала скопище слоистых скал. Скалы были осадочные, совсем как обнажения песчаника на Земле. Точно так же эта порода когда-то находилась на морском дне. Высушенную Луну можно было обойти от полюса до полюса и не найти там ни единого подобного заурядного выхода осадочных пород. Это был Марс, и от этой мысли у нее по-прежнему захватывало дух.
Но теперь она должна была застрять здесь надолго.
Конечно, астронавты «Авроры-1», в принципе, знали, о чем скажет президент. Центр управления в Хьюстоне заранее, сдержанно и осторожно, передал сообщение об отзыве «Авроры-2».
«Аврора-2» в действительности была третьим по счету кораблем экспедиции. Первый, названный «Аврора-0», доставил на поверхность Марса автоматизированный завод, который с упорством и терпением трудился на переработке марсианской пыли и марсианского воздуха в метан и кислород – топливо, с помощью которого затем смогли бы возвращаться домой экипажи землян. Затем свой грандиозный полет осуществила «Аврора-1» с термоядерно-ракетными двигателями и экипажем из шести человек. Наконец на Марсе появились следы человека и флаги с Земли.
По плану после прибытия «Авроры-2» первый экипаж должен был возвратиться на Землю, оставив на Марсе более многочисленную вторую экспедицию, дабы та трудилась дальше на основе того, что построила первая. Они построили ядро, зародыш поселка, с которого, как все надеялись, начнется постоянное обитание людей на Марсе. Крошечный плацдарм уже даже успели несколько излишне громко окрестить, назвав Портом Лоуэлла.
Теперь этого не случится. Прошло два года, и первой экспедиции предстояло остаться здесь – и, судя по всему, корабль за ними могли прислать не раньше, чем после окончания солнечной бури, поскольку работы по сооружению щита были приоритетными. Значит, через четыре с лишним года.
Члены экспедиции понимали необходимость того, что им придется задержаться, они все отлично знали, какая угроза исходит от Солнца. Несмотря на то, что Марс находился от Солнца дальше, чем Земля, здесь светило действовало более жестоко. Плотная атмосфера родной планеты защищала не хуже многометровой алюминиевой обшивки. Сильно разреженный воздух Марса равнялся всего нескольким сантиметрам такой обшивки. Это было примерно то же самое, как если бы кто-то вздумал преодолеть межпланетное пространство в жестяной банке. Магнитосфера планеты также мало спасала. Марс был мертв и холоден, его почва промерзла на большую глубину, его магнитное поле не представляло собой такой глобальной динамичной структуры, как магнитное поле Земли: оно было остаточным, скроенным из лоскутов и арок. На Марсе, как любили говаривать гелиоклиматологи, солнце непосредственно соприкасалось с почвой, и приходилось прятаться от вспышек, которых на Земле вы бы попросту не заметили. Словом, члены марсианской экспедиции все понимали, вот только было им от этого не легче.
Развеселиться было трудновато. Все постоянно ощущали себя усталыми. Марсианский день тянулся на полчаса дольше земного, и циркадной*[15] системе человека трудно было справиться с этой разницей. Несмотря на длительную подготовку на имитаторах условий жизни Красной планеты, никто из них не представлял себе, что одной из самых сложных проблем окажется именно эта, связанная с продолжительностью дня. И вот теперь стало ясно, что они здесь надолго. Благодаря «Авроре-0» можно было не бояться остаться без ресурсов. Они могли продержаться здесь, Марс прокормил бы их. И все же большинство членов экспедиции очень переживали из-за того, что так долго протянется их разлука с близкими и родиной.
А вот Хелена все же испытывала тихую радость, хотя ее и пугала перспектива солнечной бури, хотя и заботила та работа, которую им теперь предстояло провести, чтобы самим пережить катастрофу. Она все больше любила это место, этот странный маленький мир, где Солнце вызывало приливы в атмосфере. А Марс еще даже не начал открывать ей свои тайны. Ей хотелось совершить путешествие на полюсы, где каждую зиму вздымался метелями углекислотный снег, хотелось побывать в глубокой котловине Хеллас, где, как говорили, порой бывало так тепло, а воздух был настолько плотным, что можно было вылить воду, и она бы стояла на земле лужицей, не замерзая.
А еще на Марсе существовали человеческие тайны…
Уроженка Великобритании, Хелена помнила, как сильно она огорчилась, когда ее разбудили ужасно рано на Рождество в две тысячи третьем году, чтобы она услышала сигнал с Марса, а сигнал так и не прозвучал. И вот теперь она сама долетела до Красной планеты и своими глазами увидела засыпанные пылью обломки марсохода посреди Isidis Planitia – Равнины Изиды. Все, что осталось от маленького храброго аппарата, проделавшего такой долгий путь. Для американцев из состава экспедиции это мало что значило, но Хелена очень обрадовалась, когда ей позволили назвать свой вездеход «Бигль».
– Лоуэлл вызывает «Бигль».
Это был голос Боба Пэкстона, говорившего из Порта Лоуэлла. Он негромко прозвучал на фоне речи президента.
– Совсем немного осталось. Смотри на небо.
– «Бигль» вызывает Лоуэлл. Спасибо, Боб. Хелена запрокинула голову и окинула взглядом небо. Космический корабль с Земли величественно возник на востоке, он ярко сверкнул в лучах утреннего марсианского солнца. Хелена стояла около своего вездехода и ждала, пока яркая звездочка, которая должна была унести ее домой, не начала таять за завесой пыли на горизонте, завершив свой единственный пролет над Марсом.
Прощай, «Аврора-2», прощай.
Президент Альварес сложила перед собой руки и устремила взгляд в камеру.
– Грядущие дни будут трудными для всех нас. Я не стану обманывать вас и говорить, что будет иначе.
Наши космические агентства, включая американские – НАСА, а также инженерно-космические войска США, – несомненно, сыграют главную роль, и я совершенно уверена в том, что они встретят эту новую угрозу лицом к лицу, как поступали всегда. Руководитель миссии с печальной судьбой – лунной экспедиции на «Аполлоне-13» – однажды произнес незабываемую фразу: «Неудача – это не цель». И теперь это не цель.
Но космические инженеры не смогут добиться удачи одни. Для достижения успеха нам всем, каждому из нас, придется сыграть свою роль. Страшная весть, которую я вам принесла, сейчас может испугать вас, но завтра начнется новый день. Выйдут газеты, откроются вебсайты, нужно будет отправлять электронные письма и звонить по телефону; откроются магазины, общественный транспорт будет работать как обычно. Как всегда, будут работать предприятия, офисы и школы.
Я очень прошу вас выйти на работу. Я очень прошу вас работать как можно лучше каждую минуту вашего рабочего дня. Мы подобны пирамиде – пирамиде, сложенной из труда и экономических затрат, пирамиде, поддерживающей на своей вершине горстку героев, пытающихся спасти всех нас.
Мы все пережили девятое июня, мы преодолели те проблемы, с которыми пришлось столкнуться в тот тяжелый день. Я знаю, теперь мы сумеем вместе встретить новую беду.
Пока живо человечество, наши потомки будут оглядываться на эти тревожные годы. И они будут завидовать нам. Потому что мы были здесь, в этот день, в этот час. И мы достигли величия.
Удачи всем нам.
«Вы упускаете главное! – хотелось крикнуть Бисезе, хотелось швырнуть подушку в президента. – Этот щит – героическое начинание. Но нужно видеть не только это. Вы должны понять, что все это подстроено, продумано. Вы должны услышать меня!»
Но, узнав о грядущем конце света, ради Майры Бисеза сохраняла внешнее спокойствие.
Она была обескуражена тем, что Альварес столь неопределенно называла дату катастрофы. Зачем была нужна эта завуалированность? Ведь астрофизики, сделавшие прогноз, во всем остальном были так точны, что наверняка сообщили точную дату.
Дату, несомненно, выбрали Первенцы, как и все прочее, связанное с предстоящей катастрофой. А день был выбран не случайно, он имел для них какое-то значение. Но что такого особенного могло быть в двадцатом апреля две тысячи сорок второго года? Наверняка этот день никак не был связан с историей человечества: Первенцы были существами со звезд… Если так, то тут крылось что-то астрономическое.
– Аристотель, – тихо произнесла она.
– Да, Бисеза?
– Апрель две тысячи сорок второго года. Можешь сказать мне, что будет происходить на небе в этом месяце?
– Ты имеешь в виду эфемериды?
– Что-что?
– Астрономические таблицы заранее вычисленных положений небесных светил на определенные дни года, таблицы моментов каких-то заметных астрономических явлений типа затмений, колебаний блеска переменных звезд…
– Да-да. Я имею в виду именно это.
Изображение президента США уменьшилось и переместилось в угол экрана. Остальное пространство заполнилось колонками цифр, похожих на географические координаты. Но даже названия над колонками почти ничего не говорили Бисезе. По всей вероятности, астрономы разговаривали на своем собственном языке.
– Прошу прощения, – извинился Аристотель. – Я не уверен в уровне твоего опыта в этой области.
– Допустим, нет у меня никакого опыта. Можешь показать мне все это графически?
– Конечно.
Таблицы сменились изображением ночного неба.
– Вид из Лондона первого апреля две тысячи сорок второго года, в полночь, – сообщил Аристотель.
При виде невероятно ясного звездного неба на Бисезу нахлынули яркие воспоминания. Она вспомнила, как сидела со своим телефоном под хрустальным небом другой планеты, как ее маленький помощник старательно трудился над картированием звезд и определением даты… Но ей пришлось все оставить на Мире, и даже телефон.
Аристотель перебирал опции дисплея, выделял созвездия, проводил линии небесной широты и долготы.
Бисеза покачала головой.
– Просто покажи мне Солнце, – попросила она. На черном, усыпанном звездами небе, вопреки всем астрономическим законам, начал проступать желтый диск. В углу экрана замелькали даты и время суток. Бисеза начала просматривать весь месяц апрель две тысячи сорок второго года от начала до конца, наблюдая за тем, как Солнце движется по небу. Еще раз, еще и еще. А потом она подумала, что повидала во время своего странного путешествия, когда вместе с Джошем возвращалась домой с Мира.
– Пожалуйста, покажи мне Луну.
Появился бело-серый диск с символической фигурой Лунного человека.
– А теперь начни с первого апреля и снова прокрути вперед.
Луна начала вершить свое величественное шествие по небу. Менялись ее фазы, она стала полной, потом вновь начала таять, уменьшилась наполовину, превратилась в серп по краю темного диска.
И этот черный диск начал наплывать на желтый круг Солнца.
– Стоп. Изображение замерло.
– Я знаю, когда это случится, – выдохнула Бисеза.
– Что?
– Солнечная буря… Аристотель, я знаю, тебе не так просто будет это организовать. Но мне нужно поговорить с королевским астрономом… президент упоминала о ней… Шиобэн Макгоррэн. Это очень, очень важно.
Она неотрывно смотрела на Солнце и Луну, аккуратно совмещенные на ее софт-уолле. Дата имитированного Аристотелем солнечного затмения была такая: двадцатое апреля две тысячи сорок второго года.
Часть 3
Щит
19
Промышленное производство
Бад Тук встретил Шиобэн, прилетевшую на «Комарове», как и раньше.
Она уже успела сказать Баду о том, что хочет сразу приступить к работе, невзирая на местное время суток. По дороге к главным куполам лунной базы Бад улыбнулся.
– Без проблем, – сказал он. – Мы тут все равно трудимся круглосуточно – уже шесть месяцев, после директив президента.
– На Земле это очень высоко ценят, – тепло проговорила Шиобэн.
– Знаю. Но это нормально. У нас тут у всех энтузиазма – хоть отбавляй. – Он сделал глубокий вдох и выпятил грудь. – Угроза вдохновляет. Для вас это хорошо.
Последние шесть месяцев Шиобэн пребывала на грани нервного истощения.
– Наверное, – не слишком уверенно отозвалась она. Бад пытливо посмотрел на нее. Сквозь его военную суровость проглянула забота.
– Как долетели?
– Долго получилось. Слава богу, что есть Аристотель и электронная почта.
Это была третья командировка Шиобэн Макгоррэн на Луну. Первое путешествие было чудесным, о таком она мечтала с детства. Даже во второй раз она пережила приятное волнение. А третий полет превратился в обычную рутину и отнял, как показалось Шиобэн, слишком много времени.
Беда была в том, что прошел уже почти целый год после девятого июня, и миновало почти шесть месяцев после того, как президент Альварес выступила со своим эпохальным рождественским воззванием – и теперь оставалось меньше четырех лет до дня солнечной бури. К услугам Шиобэн имелось порядочное количество всевозможных отчетов, графиков и статистических сводок, по которым можно было судить, что работа по грандиозной программе строительства щита осуществляется совсем неплохо. Но у нее в голове упрямо тикали часы-календарь и отнимали, и отсчитывали день за днем.
Она попыталась объяснить Баду свое настроение.
– Я по природе пессимист: жду, что дела пойдут плохо, а когда они идут хорошо, у меня возникают неприятные подозрения. – Она вымученно улыбнулась. – Хорошенький характер для лидера проекта.
Бад склонил голову, и его коротко стриженные, подернутые серебром волосы блеснули в свете коридорных ламп.
– У вас все получается отлично. Но когда речь заходит об энтузиазме, оставьте это мне. Я когда-то был самым сволочным сержантом в тренировочных лагерях на Среднем Западе. Я кому угодно могу дать команду: «Упасть, отжаться». Так что у нас с вами может получиться неплохая команда.
Он положил руку ей на плечо.
Она ощутила крепость его пальцев, уловила запах лосьона после бритья. Бад порой казался реликтом пятидесятых годов двадцатого века. Но его прямолинейность, решительность и хорошее чувство юмора очень импонировали Шиобэн, и, конечно, эти качества были очень хороши для общего дела.
По телу Шиобэн разлилось приятное тепло, волной поднялось к щекам. Бад убрал руку, и она пожалела об этом.
Во время первого визита Шиобэн на Луну купол «Артемида» представлял собой полигон для лунных промышленных экспериментов. Теперь же, по прошествии всего нескольких месяцев, масштаб деятельности совершенно изменился. С купола сняли крышу, спешно соорудили пристройки, дабы увеличить промышленную площадь, и работа шла в основном в условиях вакуума.
«Просто-таки инфернальное зрелище», – подумала Шиобэн, глядя на забавные фигурки людей в космических скафандрах, плавающие вдоль скоплений труб, кабелей и металлических емкостей.
Все здесь было окрашено серо-бурым цветом лунной пыли – ну просто карикатура из самых мрачных лет английской промышленной революции.
В результате всех этих недюжинных усилий на свет появлялись металлы.
Алюминий служил основным структурным компонентом пусковой масс-драйверной установки, а железо требовалось для сборки электромагнитных систем – «рабочих мышц» этой установки. Но длина масс-драйвера должна была составить несколько километров. Обитателям Луны пришлось от экспериментов без паузы перескочить к процессу промышленного производства. Масштабы перемен были грандиозны, люди испытывали колоссальное давление.
Бад рассказал о некоторых трудностях.
– Все эти процессы на Земле давным-давно опробованы и обкатаны, – сказал он. – Но здесь абсолютно все ведет себя иначе – от шарикоподшипников до масла, текущего по трубе.
– И все же вы добиваетесь своего.
– О да.
А купол «Селена», внутри которого когда-то располагалась первая на Луне ферма, превратился в завод по производству стекла. Это было просто: загружали лунный реголит, обрабатывали его фокусированным солнечным теплом и получали очень горячее расплавленное стекло, которое затем разливали в подготовленные формы.
– Всякий раз, когда ко мне прорывается журналист, – рассказывал Бад, – мне задают один и тот же вопрос: почему мы изготавливаем инфраструктуру щита из лунного стекла? И всякий раз мне приходится давать один и тот же ответ: потому что это Луна. И как бы это ни было чудесно, выбирать на Луне особо не из чего.
Состав лунной породы объяснялся особенностями формирования Луны. Геологи из НАСА, изучавшие первые пробы грунта, которые доставили на Землю астронавты, летавшие на «Аполлоне», были озадачены: эта порода с крайне малым содержанием железа и начисто лишенная летучих частиц, сильно отличалась от горных пород, из которых была сложена земная кора. Она гораздо более походила на материал мантии Земли – толстый слой, лежащий между корой и ядром. Оказалось, это объясняется тем, что Луна и состояла из земной мантии – вернее, из огромного куска этой мантии, вырванного из тела Земли ударом гигантского метеорита, в результате которого и родилась Луна.
– Вот это мы и имеем, – вздохнул Бад. – Девяносто процентов коры здесь составляют девственные скалы. Мы словно бы учимся жить на склонах Везувия. А воды тут практически нет, не забывайте. А без воды, например, невозможно изготовить цемент.
– Поэтому – стекло.
– Поэтому – стекло. Шиобэн, стекло на Луне, можно сказать, растет само. Стоит упасть метеориту – реголит плавится и повсюду разбрызгивается стекло. Этим мы и пользуемся. А вот и конечный продукт.
Жестом шоумена он указал на стеклянные детали, хранившиеся в некоем подобии склада под открытым небом. Некоторые из них в несколько раз превышали рост человека.
– Тут нет эталонов, нет шаблонов. Все, что мы производим, предназначено для доставки, все это окажется на щите, все это будет летать. С Земли нам то и дело присылают новые разработки, мы стараемся оптимизировать производство, чтобы при минимальном весе детали сохраняли максимальную структурную прочность. В итоге щит к концу строительства будет представлять собой забавный гибрид: более поздние детали будут отличаться от ранних. Но с этим придется смириться.
Шиобэн с неподдельным восторгом смотрела на штабели стеклянных деталей. Ничего особенного с виду в них не было. Они походили на ярмарочные столбы, на экспонаты на торговой выставке. Но эти забавные стеклянные балки и еще десятки тысяч таких же, как эти, должны были оказаться в космосе, где из них соберут каркас зеркала диаметром больше планеты. Фантастическая идея Шиобэн наконец обретала реальность, вещественность. От волнения ее зазнобило.
Бад наблюдал за рабочими в окно.
– Знаете, – сказал он, – а ведь только теперь из этих людей формируется команда. До девятого июня мы тут вроде как играли в лунных колонистов. Теперь у нас появилось чувство необходимости, долга, особая, ясная цель, план, который необходимо выполнить. Я верю, что из-за этого осуществление программы колонизации и освоения Луны ускорится на несколько десятков лет, если не более.
Для Шиобэн это значило мало, но она видела, как много это означает для Бада.
– Это чудесно.
– Да, – кивнул Бад. – Но, – с тяжелым сердцем добавил он, – порой я хожу по тонкому льду. Приходится осторожничать.
– Почему?
– Потому что эти люди сюда прилетели не для этого. Не забывайте: в основном это ученые. А их вдруг взяли и поставили к сборочному конвейеру. Да, волнение, активность. Да, адреналин. Но порой они вспоминают свою прежнюю жизнь и…
– И тоскуют по ней?
– Ну, мне это понятно. Самое противное то, что им становится скучно. Вот недостаток чрезмерного образования. Пока мне удается их отвлекать от мрачных мыслей, и у нас все получается.
Он прищурился, свет упал на морщинки вокруг его глаз.
«Наверное, он просто обожает своих „трудных“ работников», – подумала Шиобэн.
– Пойдемте дальше, – сказала она. – Вы еще не показали мне «Гекату».
Они тронулись с места, и ее пальцы скользнули в его ладонь.
Спустя некоторое время Бад отвез Шиобэн на вездеходе к месту сооружения «Пращи Давида».
Когда до «Пращи» было уже недалеко, Шиобэн не выдержала и встала со своего сиденья в прозрачной куполообразной герметичной кабине. Было завершено три километра пусковой установки из запланированных тридцати. И все же зрелище завораживало. В лучах заходящего солнца, под непроницаемо черным небом, на фоне коричнево-серой лунной пыли установка сверкала, как лезвие меча.
Инженеры называли свое детище масс-драйвером или электромагнитной пусковой установкой, а порой проще – космической пушкой. Главным элементом сооружения была алюминиевая трасса, поддерживаемая распорками – тонкими и легкими, как все лунные конструкции. Трасса была обернута железной спиралью, которую Бад называл соленоидом. На погрузочном конце трассы несколько фигурок в скафандрах осторожно передвигались около крана, водружавшего на рельс сверкающую капсулу. Трасса тянулась по плоскому дну кратера Клавиус и вскоре исчезала из виду за близким горизонтом Луны.
– Принцип прост, – пустился в объяснения Бад. – Это пушка, работающая на основе электромагнетизма. Ты, образно говоря, заворачиваешь свой груз в железную упаковку, которую, кстати, затем можно использовать повторно. Затем капсулу с грузом ставят на рельс. Магнитное поле, вырабатываемое вон в том блокгаузе, – он показал на непримечательный купол, – импульсом устремляется к соленоиду и толкает твою капсулу вперед по рельсу. Изменения магнитного поля вызывают электрические токи в железной «упаковке», и эти токи, в свою очередь, отталкивают магнитное поле. Всего-навсего принцип действия электрического мотора, – закончил пояснения Бад.
При этом он успел с приятной фамильярностью положить руку ей на плечо. Шиобэн поторопила его:
– И за счет ускорения на протяжении тридцати километров…
– Достигается вторая космическая скорость. И не нужна никакая возня с ракетами, площадками для их запуска, обратным отсчетом. Можешь лететь, куда пожелаешь. Хоть до самой Земли падай, если на то пошло.
– Просто фантастическая идея, – вырвалось у Шиобэн.
– Верно. Но как очень многое из того, чем мы занимаемся на Луне, принцип «Пращи» был высказан задолго до того, как у людей появился шанс оказаться здесь и ее построить. Идея электромагнитной пусковой установки, кажется, впервые была описана в пятидесятых годах. Одним фантастом. Очень знаменитым в свое время…
– А на Земле масс-драйвер построить нельзя?
– Можно. В принципе. Но там воздух создаст большие проблемы. Придется лететь на межпланетной скорости всего в метре над землей. На Земле при второй космической скорости, при числе Маха*[16] от двадцати до двадцати пяти, ты сгоришь. Но здесь нет воздуха, а значит, нет и его сопротивления. Кроме того, еще на Луне – знаменитое низкое притяжение, поэтому и скорость, которой следует достичь, получается меньше, чем на Земле: там бы понадобилась пусковая установка раз в двадцать длиннее, чем эта, – то есть около шестисот километров рельсового пути. Что же касается энергии, то этот милый солнечный свет падает сюда совершенно даром. И все же реальная экономия объясняется тем, что в отличие от ракетной технологии все наше пусковое оборудование стоит на земле, из которой, по сути, сделано. Имея «Пращу», мы получаем возможность совершать отрыв от Луны, тратя несколько пенни на килограмм груза.
Она уже успела сказать Баду о том, что хочет сразу приступить к работе, невзирая на местное время суток. По дороге к главным куполам лунной базы Бад улыбнулся.
– Без проблем, – сказал он. – Мы тут все равно трудимся круглосуточно – уже шесть месяцев, после директив президента.
– На Земле это очень высоко ценят, – тепло проговорила Шиобэн.
– Знаю. Но это нормально. У нас тут у всех энтузиазма – хоть отбавляй. – Он сделал глубокий вдох и выпятил грудь. – Угроза вдохновляет. Для вас это хорошо.
Последние шесть месяцев Шиобэн пребывала на грани нервного истощения.
– Наверное, – не слишком уверенно отозвалась она. Бад пытливо посмотрел на нее. Сквозь его военную суровость проглянула забота.
– Как долетели?
– Долго получилось. Слава богу, что есть Аристотель и электронная почта.
Это была третья командировка Шиобэн Макгоррэн на Луну. Первое путешествие было чудесным, о таком она мечтала с детства. Даже во второй раз она пережила приятное волнение. А третий полет превратился в обычную рутину и отнял, как показалось Шиобэн, слишком много времени.
Беда была в том, что прошел уже почти целый год после девятого июня, и миновало почти шесть месяцев после того, как президент Альварес выступила со своим эпохальным рождественским воззванием – и теперь оставалось меньше четырех лет до дня солнечной бури. К услугам Шиобэн имелось порядочное количество всевозможных отчетов, графиков и статистических сводок, по которым можно было судить, что работа по грандиозной программе строительства щита осуществляется совсем неплохо. Но у нее в голове упрямо тикали часы-календарь и отнимали, и отсчитывали день за днем.
Она попыталась объяснить Баду свое настроение.
– Я по природе пессимист: жду, что дела пойдут плохо, а когда они идут хорошо, у меня возникают неприятные подозрения. – Она вымученно улыбнулась. – Хорошенький характер для лидера проекта.
Бад склонил голову, и его коротко стриженные, подернутые серебром волосы блеснули в свете коридорных ламп.
– У вас все получается отлично. Но когда речь заходит об энтузиазме, оставьте это мне. Я когда-то был самым сволочным сержантом в тренировочных лагерях на Среднем Западе. Я кому угодно могу дать команду: «Упасть, отжаться». Так что у нас с вами может получиться неплохая команда.
Он положил руку ей на плечо.
Она ощутила крепость его пальцев, уловила запах лосьона после бритья. Бад порой казался реликтом пятидесятых годов двадцатого века. Но его прямолинейность, решительность и хорошее чувство юмора очень импонировали Шиобэн, и, конечно, эти качества были очень хороши для общего дела.
По телу Шиобэн разлилось приятное тепло, волной поднялось к щекам. Бад убрал руку, и она пожалела об этом.
Во время первого визита Шиобэн на Луну купол «Артемида» представлял собой полигон для лунных промышленных экспериментов. Теперь же, по прошествии всего нескольких месяцев, масштаб деятельности совершенно изменился. С купола сняли крышу, спешно соорудили пристройки, дабы увеличить промышленную площадь, и работа шла в основном в условиях вакуума.
«Просто-таки инфернальное зрелище», – подумала Шиобэн, глядя на забавные фигурки людей в космических скафандрах, плавающие вдоль скоплений труб, кабелей и металлических емкостей.
Все здесь было окрашено серо-бурым цветом лунной пыли – ну просто карикатура из самых мрачных лет английской промышленной революции.
В результате всех этих недюжинных усилий на свет появлялись металлы.
Алюминий служил основным структурным компонентом пусковой масс-драйверной установки, а железо требовалось для сборки электромагнитных систем – «рабочих мышц» этой установки. Но длина масс-драйвера должна была составить несколько километров. Обитателям Луны пришлось от экспериментов без паузы перескочить к процессу промышленного производства. Масштабы перемен были грандиозны, люди испытывали колоссальное давление.
Бад рассказал о некоторых трудностях.
– Все эти процессы на Земле давным-давно опробованы и обкатаны, – сказал он. – Но здесь абсолютно все ведет себя иначе – от шарикоподшипников до масла, текущего по трубе.
– И все же вы добиваетесь своего.
– О да.
А купол «Селена», внутри которого когда-то располагалась первая на Луне ферма, превратился в завод по производству стекла. Это было просто: загружали лунный реголит, обрабатывали его фокусированным солнечным теплом и получали очень горячее расплавленное стекло, которое затем разливали в подготовленные формы.
– Всякий раз, когда ко мне прорывается журналист, – рассказывал Бад, – мне задают один и тот же вопрос: почему мы изготавливаем инфраструктуру щита из лунного стекла? И всякий раз мне приходится давать один и тот же ответ: потому что это Луна. И как бы это ни было чудесно, выбирать на Луне особо не из чего.
Состав лунной породы объяснялся особенностями формирования Луны. Геологи из НАСА, изучавшие первые пробы грунта, которые доставили на Землю астронавты, летавшие на «Аполлоне», были озадачены: эта порода с крайне малым содержанием железа и начисто лишенная летучих частиц, сильно отличалась от горных пород, из которых была сложена земная кора. Она гораздо более походила на материал мантии Земли – толстый слой, лежащий между корой и ядром. Оказалось, это объясняется тем, что Луна и состояла из земной мантии – вернее, из огромного куска этой мантии, вырванного из тела Земли ударом гигантского метеорита, в результате которого и родилась Луна.
– Вот это мы и имеем, – вздохнул Бад. – Девяносто процентов коры здесь составляют девственные скалы. Мы словно бы учимся жить на склонах Везувия. А воды тут практически нет, не забывайте. А без воды, например, невозможно изготовить цемент.
– Поэтому – стекло.
– Поэтому – стекло. Шиобэн, стекло на Луне, можно сказать, растет само. Стоит упасть метеориту – реголит плавится и повсюду разбрызгивается стекло. Этим мы и пользуемся. А вот и конечный продукт.
Жестом шоумена он указал на стеклянные детали, хранившиеся в некоем подобии склада под открытым небом. Некоторые из них в несколько раз превышали рост человека.
– Тут нет эталонов, нет шаблонов. Все, что мы производим, предназначено для доставки, все это окажется на щите, все это будет летать. С Земли нам то и дело присылают новые разработки, мы стараемся оптимизировать производство, чтобы при минимальном весе детали сохраняли максимальную структурную прочность. В итоге щит к концу строительства будет представлять собой забавный гибрид: более поздние детали будут отличаться от ранних. Но с этим придется смириться.
Шиобэн с неподдельным восторгом смотрела на штабели стеклянных деталей. Ничего особенного с виду в них не было. Они походили на ярмарочные столбы, на экспонаты на торговой выставке. Но эти забавные стеклянные балки и еще десятки тысяч таких же, как эти, должны были оказаться в космосе, где из них соберут каркас зеркала диаметром больше планеты. Фантастическая идея Шиобэн наконец обретала реальность, вещественность. От волнения ее зазнобило.
Бад наблюдал за рабочими в окно.
– Знаете, – сказал он, – а ведь только теперь из этих людей формируется команда. До девятого июня мы тут вроде как играли в лунных колонистов. Теперь у нас появилось чувство необходимости, долга, особая, ясная цель, план, который необходимо выполнить. Я верю, что из-за этого осуществление программы колонизации и освоения Луны ускорится на несколько десятков лет, если не более.
Для Шиобэн это значило мало, но она видела, как много это означает для Бада.
– Это чудесно.
– Да, – кивнул Бад. – Но, – с тяжелым сердцем добавил он, – порой я хожу по тонкому льду. Приходится осторожничать.
– Почему?
– Потому что эти люди сюда прилетели не для этого. Не забывайте: в основном это ученые. А их вдруг взяли и поставили к сборочному конвейеру. Да, волнение, активность. Да, адреналин. Но порой они вспоминают свою прежнюю жизнь и…
– И тоскуют по ней?
– Ну, мне это понятно. Самое противное то, что им становится скучно. Вот недостаток чрезмерного образования. Пока мне удается их отвлекать от мрачных мыслей, и у нас все получается.
Он прищурился, свет упал на морщинки вокруг его глаз.
«Наверное, он просто обожает своих „трудных“ работников», – подумала Шиобэн.
– Пойдемте дальше, – сказала она. – Вы еще не показали мне «Гекату».
Они тронулись с места, и ее пальцы скользнули в его ладонь.
Спустя некоторое время Бад отвез Шиобэн на вездеходе к месту сооружения «Пращи Давида».
Когда до «Пращи» было уже недалеко, Шиобэн не выдержала и встала со своего сиденья в прозрачной куполообразной герметичной кабине. Было завершено три километра пусковой установки из запланированных тридцати. И все же зрелище завораживало. В лучах заходящего солнца, под непроницаемо черным небом, на фоне коричнево-серой лунной пыли установка сверкала, как лезвие меча.
Инженеры называли свое детище масс-драйвером или электромагнитной пусковой установкой, а порой проще – космической пушкой. Главным элементом сооружения была алюминиевая трасса, поддерживаемая распорками – тонкими и легкими, как все лунные конструкции. Трасса была обернута железной спиралью, которую Бад называл соленоидом. На погрузочном конце трассы несколько фигурок в скафандрах осторожно передвигались около крана, водружавшего на рельс сверкающую капсулу. Трасса тянулась по плоскому дну кратера Клавиус и вскоре исчезала из виду за близким горизонтом Луны.
– Принцип прост, – пустился в объяснения Бад. – Это пушка, работающая на основе электромагнетизма. Ты, образно говоря, заворачиваешь свой груз в железную упаковку, которую, кстати, затем можно использовать повторно. Затем капсулу с грузом ставят на рельс. Магнитное поле, вырабатываемое вон в том блокгаузе, – он показал на непримечательный купол, – импульсом устремляется к соленоиду и толкает твою капсулу вперед по рельсу. Изменения магнитного поля вызывают электрические токи в железной «упаковке», и эти токи, в свою очередь, отталкивают магнитное поле. Всего-навсего принцип действия электрического мотора, – закончил пояснения Бад.
При этом он успел с приятной фамильярностью положить руку ей на плечо. Шиобэн поторопила его:
– И за счет ускорения на протяжении тридцати километров…
– Достигается вторая космическая скорость. И не нужна никакая возня с ракетами, площадками для их запуска, обратным отсчетом. Можешь лететь, куда пожелаешь. Хоть до самой Земли падай, если на то пошло.
– Просто фантастическая идея, – вырвалось у Шиобэн.
– Верно. Но как очень многое из того, чем мы занимаемся на Луне, принцип «Пращи» был высказан задолго до того, как у людей появился шанс оказаться здесь и ее построить. Идея электромагнитной пусковой установки, кажется, впервые была описана в пятидесятых годах. Одним фантастом. Очень знаменитым в свое время…
– А на Земле масс-драйвер построить нельзя?
– Можно. В принципе. Но там воздух создаст большие проблемы. Придется лететь на межпланетной скорости всего в метре над землей. На Земле при второй космической скорости, при числе Маха*[16] от двадцати до двадцати пяти, ты сгоришь. Но здесь нет воздуха, а значит, нет и его сопротивления. Кроме того, еще на Луне – знаменитое низкое притяжение, поэтому и скорость, которой следует достичь, получается меньше, чем на Земле: там бы понадобилась пусковая установка раз в двадцать длиннее, чем эта, – то есть около шестисот километров рельсового пути. Что же касается энергии, то этот милый солнечный свет падает сюда совершенно даром. И все же реальная экономия объясняется тем, что в отличие от ракетной технологии все наше пусковое оборудование стоит на земле, из которой, по сути, сделано. Имея «Пращу», мы получаем возможность совершать отрыв от Луны, тратя несколько пенни на килограмм груза.