Страница:
Порой всеобщая болтовня заслоняла для Шиобэн истину. А Бисеза сидела в одиночестве у себя в квартире и только тем и занималась, что думала, думала, думала, и поэтому она была для Шиобэн одним из «пробных камней», одним из «объективов», помогавших охватить общую картину взглядом. Именно Бисеза высказала такое неожиданное и такое важное предложение насчет того, чтобы за производство смарт-скина взялась общественность. И в конце концов, именно Бисеза посвятила Шиобэн в глубокую тайну – первопричину всего происходящего.
Начиная с того дня, когда состоялись памятные видеопереговоры и когда Юджин Мэнглс доказал, что за солнечными аномалиями действительно скрывалась чья-то преднамеренная деятельность, утверждения Бисезы относительно Первенцев и Мира стали принимать всерьез. Было начато исследование, оно продвигалось туго и медленно, но все же продвигалось. Никто не верил во всю историю от начала до конца.
«Даже я не верю целиком и полностью», – признавалась себе Шиобэн.
Но часть ее сознания, настроенная на проблему, безусловно соглашалась с тем, что солнечная аномалия, столь красноречиво реконструированная Юджином, действительно могла быть вызвана только вмешательством какой-то разумной силы. Можно было даже не рассуждать о намерениях этой разумной силы – от одного этого вывода волосы вставали дыбом.
Озарения Бисезы помогли повернуть Юджина и других ученых к лучшему пониманию физического механизма, лежащего в основе солнечной бури. Во многом ее мысли могли помочь человечеству пережить страшную катастрофу. Но беда была в том (Шиобэн это сразу поняла), что теперь вмешательство Первенцев уже не имело значения. Какова бы ни была причина солнечной бури, пока было нужно думать только о ней. А новости не следовало предавать всеобщей огласке: слухи насчет вмешательства инопланетян наверняка вызвали бы ненужную панику. Поэтому все оставалось тайной, известной только высшим эшелонам власти и еще считанным избранным.
«С Первенцами, – дала себе слово Шиобэн, – будем разбираться потом».
Но это означало, что Бисеза не способна ничего сделать с самым главным из того, что с ней случилось в жизни. Она даже говорить об этом не могла. Ей по-прежнему был предоставлен «щадящий отпуск», и ее отправили бы в отставку, если бы Шиобэн не потянула за какую-то ниточку. Но у Бисезы не было осмысленной работы. Она оказалась предоставленной самой себе, пребывая при этом в довольно неустойчивом психологическом состоянии.
«Она или сидит у себя дома, как затворница, – думала Шиобэн, – или бродит по Лондону и заходит в места вроде „Ковчега“».
Похоже, Бисезе никто не был нужен, кроме Майры.
– Пойдемте, – сказала Шиобэн и взяла Бисезу под руку. – Посмотрим на слонов. А потом я вас подвезу домой. Хочется еще разок повидаться с Майрой.
Многоэтажке в Челси, рядом с Кингз-роуд, где находилась квартира Бисезы, очень повезло – дом попал под «жестяную крышку». Полкилометра к западу – и здание оказалось бы без защиты купола. А сейчас оно ютилось в тени грандиозной стены, и если глянуть вверх, проезжая мимо, то можно увидеть над крышами уходящую ввысь дугу купола, похожего на обшивку гигантского космического корабля.
Шиобэн давно не наведывалась сюда, а здесь кое-что изменилось. Дверь в подъезд оборудовали новыми кодовыми замками. А когда она открылась, мелькнуло что-то ржаво-рыжее, проскочило рядом с ногами Бисезы и исчезло за углом. Бисеза вздрогнула, но тут же рассмеялась.
У Шиобэн часто колотилось сердце.
– Это кто же был? Собака?
– Нет. Всего-навсего лиса. Ничего страшного, если с мусоропроводом все в порядке, – вот только я не знаю, кто впустил лису в дом. Людям совесть не позволяет избавляться от зверей в такое время. Наверняка тут еще есть какие-то дикие животные. Может быть, они стремятся попасть под купол.
– Вероятно, чувствуют, что надвигается что-то нехорошее.
Бисеза первой пошла вверх по лестнице к квартире. В коридорах и на лестничных пролетах Шиобэн заметила много незнакомых людей.
– Квартиранты, – объяснила Бисеза с кривой усмешкой. – Распоряжение властей. Каждое домовладение внутри купола обязано приютить столько-то взрослых людей на квадратный метр жилой площади. Нас уплотняют.
Она отперла дверь в свою квартиру. В прихожей до самого потолка стояли коробки с питьевой водой в бутылках и банками консервов – типичный семейный запас «на черный день».
– Отчасти поэтому я не против того, чтобы Линда жила со мной. Уж лучше двоюродная сестра, чем чужой человек…
В гостиной Шиобэн подошла к окну. Окно выходило на юг и пропускало много света. Небо расчерчивали гигантские тени – арматура каркаса купола, но восточная часть города была видна хорошо. И Шиобэн заметила, что на каждом из окон, выходящих на юг, на каждом балконе, на каждой крыше разложены серебристые полотнища. Это был смарт-скин, куски космического щита, которые по всему городу выращивали самые обычные лондонцы.
Бисеза подошла к Шиобэн, держа в руке стакан с фруктовым соком, и улыбнулась.
– Впечатляющее зрелище, правда?
– Восхитительное, – искренне проговорила Шиобэн.
Идея Бисезы осуществлялась на удивление успешно. Для того чтобы вырастить кусок щита, которому предстояло спасти мир, нужно было только терпение, солнечный свет, оборудование не сложнее, чем для домашней фотолаборатории, и еще – основные питательные компоненты (соответствующим образом измельченные бытовые отходы). Какое-то время не хватало сырья для производства смарт-компонентов, но вскоре началась разработка залежей на свалках начала века, где скопились груды устаревших моделей мобильных телефонов, компьютеров, электронных игровых приставок и прочих ненужных игрушек. В общем, вся эта рухлядь превратилась в месторождения кремния, германия, серебра, меди и даже золота. В Лондоне для выполнения этой программы родился лозунг, пусть с точки зрения терминологии и не совсем верный: «Копайте ради победы».
Шиобэн сказала:
– Как же это, черт побери, вдохновляет: люди во всем мире трудятся для того, чтобы спасти самих себя и других.
– Угу. Но вы попробуйте втолковать это Майре.
– Как она?
– Напугана, – ответила Бисеза. – Нет, все еще серьезнее. Пожалуй, травмирована.
Она явно старалась владеть собой, но Шиобэн снова увидела в ее взгляде усталость и чувство вины.
– Я пытаюсь на все смотреть с ее точки зрения. Ей только двенадцать. Когда она была маленькая, ее мама исчезала из дома на несколько месяцев, а потом появлялась из ниоткуда, с глазами как у бешеной селедки. А теперь нам грозит солнечная буря. Она – умная девочка, Шиобэн. Она слушает новости и все понимает. Она понимает, что двадцатого апреля все-все: ее жизнь, все ее вещи, софт-уолл, синти-звезды, ее софт-скрины, книжки и игрушки – исчезнет без следа. Плохо, что я надолго покидала ее. Я не думаю, что она когда-нибудь простит меня за то, что я позволила миру погибнуть.
Шиобэн подумала о Пердите, которая, похоже, вообще не осознавала, что должно произойти, – либо предпочитала об этом не задумываться.
– Так, наверное, все же лучше, чем отворачиваться от реальности. Но утешиться нечем.
– Нечем. Что до меня, то я не найду утешения в религии. Я никогда не была охотницей досаждать Богу. А вот Майру я как-то застала за тем, что она смотрела передачу, посвященную выборам нового Папы.
После разрушения Рима последний понтифик поселился в Бостоне. Обширная американская епархия уже давно стала богаче Ватикана.
– Повальная религиозность меня пугает, а вас? Будто из кладовок повылезали все эти солнцепоклонники.
Шиобэн пожала плечами.
– Я это принимаю. Знаете, даже на щите очень многие молятся. Религии могут служить социальным целям, могут сплотить нас вокруг общего дела. Возможно, именно поэтому они изначально и зародились. Не вижу ничего особо дурного в том, что некоторые люди смотрят на щит как на строительство… гм-м… собора в небесах. Лишь бы это помогало людям жить день за днем. – Она улыбнулась. – Независимо от того, наблюдает за нами Бог или нет.
Но взгляд Бисезы оставался мрачным.
– Насчет Бога не знаю. Но кое-кто другой за нами точно наблюдает, в этом я не сомневаюсь.
Шиобэн осторожно проговорила:
– Вы все еще думаете о Первенцах.
– А как я могу о них забыть? – с тоской в голосе отозвалась Бисеза.
Они уселись на мягкий диван с чашками свежесваренного кофе.
«Как странно, – думала Шиобэн, – в такой уютной обстановке обсуждать одно из самых грандиозных с философской точки зрения открытий».
– Наверное, это вековая мечта человечества, – сказала Шиобэн. – Ведь о наличии разумной жизни за пределами Земли размышляли еще древние греки.
Бисеза устремила за окно рассеянный взгляд.
– Я до сих пор не могу свыкнуться с этой мыслью.
– Это для любого ученого непросто, – кивнула Шиобэн. – «Доказательства на основании устройства»… то есть гипотезы о Вселенной, построенные на предположении о том, что она была устроена с некоей сознательной целью, вышли из моды триста лет назад. В крышку этого гроба последний гвоздь вбил Дарвин. Конечно, тогда самым модным дизайнером был Бог, а не инопланетяне. Ученый такими категориями мыслить не способен. Вот почему я сразу интуитивно почувствовала, что вас надо познакомить с Юджином, Бисеза. Я гадала, что будет, если вы подтолкнете его к иному образу мысли. Думаю, интуиция меня не обманула. Но я до сих пор испытываю какое-то чувство нереальности. – Она вздохнула. – И чувство виноватой радости.
Бисеза спросила:
– Как вы думаете, как это воспримут люди, когда им наконец все расскажут?
Шиобэн покопалась в своих ощущениях.
– Реакция будет очень сильной – политическая, общественная, философская. Все меняется. Даже если мы больше ничего не узнаем о существах, которых вы называете Первенцами, Бисеза, независимо от того, каков будет исход солнечной бури, сам факт того, что мы знаем об их существовании, доказывает, что мы не одиноки во Вселенной. Как бы мы ни рисовали свое будущее, теперь надо задумываться о том, что оно может быть каким угодно.
– Думаю, люди имеют право знать правду, – сказала Бисеза.
Шиобэн кивнула. Они уже давно спорили по этому поводу.
– Мы добрались до Луны и до Марса, – продолжала Бисеза. – Строим конструкцию размером с планету. И все-таки все наши достижения ровным счетом ничего не стоят в сравнении с силой, способной на такое. Но я не думаю, что люди впадут в униженное подобострастие. Я думаю, что люди разозлятся.
– Все равно не понимаю, – призналась Шиобэн. – Почему этим вашим Первенцам так не терпится поставить нас на грань уничтожения?
Бисеза покачала головой.
– Наверное, я знаю Первенцев лучше, чем кто-то еще. Но у меня нет ответа на этот вопрос. В одном я, правда, уверена. Они наблюдают за нами.
– Наблюдают?
– Думаю, именно ради этого был затеян эксперимент с Миром. Мир представлял собой монтаж всей нашей истории вплоть до момента… нашего возможного уничтожения. Мир говорил не о нас, а о Первенцах.
Они заставляли себя смотреть на то, что они разрушали, заставляли себя видеть, что они натворили.
Она говорила растерянно – видимо, была не очень уверена в собственных мыслях. Шиобэн представляла себе, как Бисеза подолгу сидит одна и без конца копается в собственных воспоминаниях и неясных чувствах.
А Бисеза продолжала:
– Им не нужно ничего из того, что знаем мы, что мы умеем делать. Их не интересует ни наше искусство, ни наша наука – иначе они бы сохранили наши книги, наши картины и даже некоторых из нас. Нет, они намного выше всей этой земной чепухи. А нужно им (я так думаю) узнать, каково это – быть нами, людьми. Даже каково это, когда тебя жгут на костре.
– Значит, они высоко ценят разум, – задумчиво произнесла Шиобэн. – Я могу понять, почему высокоразвитая цивилизация выше всего прочего ставит разум. Видимо, в нашей Вселенной разумная жизнь – большая редкость. Они ценят разум, хотя уничтожают его. Значит, у них имеется этика. Может быть, они испытывают чувство вины за то, что творят.
Бисеза горько рассмеялась.
– Но все равно они это творят. А ведь это бессмысленно, правда? Разве боги могут быть безумны?
Шиобэн посмотрела в окно. От подпорок купола на город ложились длинные тени.
– Вероятно, есть какая-то логика и в разрушении.
– Вы в это верите? Шиобэн усмехнулась.
– Даже если бы я верила, я бы гнала от себя эту мысль. Ну их к черту.
Бисеза злорадно усмехнулась.
– Вот-вот, – кивнула она. – Ну их к черту.
29
30
31
Начиная с того дня, когда состоялись памятные видеопереговоры и когда Юджин Мэнглс доказал, что за солнечными аномалиями действительно скрывалась чья-то преднамеренная деятельность, утверждения Бисезы относительно Первенцев и Мира стали принимать всерьез. Было начато исследование, оно продвигалось туго и медленно, но все же продвигалось. Никто не верил во всю историю от начала до конца.
«Даже я не верю целиком и полностью», – признавалась себе Шиобэн.
Но часть ее сознания, настроенная на проблему, безусловно соглашалась с тем, что солнечная аномалия, столь красноречиво реконструированная Юджином, действительно могла быть вызвана только вмешательством какой-то разумной силы. Можно было даже не рассуждать о намерениях этой разумной силы – от одного этого вывода волосы вставали дыбом.
Озарения Бисезы помогли повернуть Юджина и других ученых к лучшему пониманию физического механизма, лежащего в основе солнечной бури. Во многом ее мысли могли помочь человечеству пережить страшную катастрофу. Но беда была в том (Шиобэн это сразу поняла), что теперь вмешательство Первенцев уже не имело значения. Какова бы ни была причина солнечной бури, пока было нужно думать только о ней. А новости не следовало предавать всеобщей огласке: слухи насчет вмешательства инопланетян наверняка вызвали бы ненужную панику. Поэтому все оставалось тайной, известной только высшим эшелонам власти и еще считанным избранным.
«С Первенцами, – дала себе слово Шиобэн, – будем разбираться потом».
Но это означало, что Бисеза не способна ничего сделать с самым главным из того, что с ней случилось в жизни. Она даже говорить об этом не могла. Ей по-прежнему был предоставлен «щадящий отпуск», и ее отправили бы в отставку, если бы Шиобэн не потянула за какую-то ниточку. Но у Бисезы не было осмысленной работы. Она оказалась предоставленной самой себе, пребывая при этом в довольно неустойчивом психологическом состоянии.
«Она или сидит у себя дома, как затворница, – думала Шиобэн, – или бродит по Лондону и заходит в места вроде „Ковчега“».
Похоже, Бисезе никто не был нужен, кроме Майры.
– Пойдемте, – сказала Шиобэн и взяла Бисезу под руку. – Посмотрим на слонов. А потом я вас подвезу домой. Хочется еще разок повидаться с Майрой.
Многоэтажке в Челси, рядом с Кингз-роуд, где находилась квартира Бисезы, очень повезло – дом попал под «жестяную крышку». Полкилометра к западу – и здание оказалось бы без защиты купола. А сейчас оно ютилось в тени грандиозной стены, и если глянуть вверх, проезжая мимо, то можно увидеть над крышами уходящую ввысь дугу купола, похожего на обшивку гигантского космического корабля.
Шиобэн давно не наведывалась сюда, а здесь кое-что изменилось. Дверь в подъезд оборудовали новыми кодовыми замками. А когда она открылась, мелькнуло что-то ржаво-рыжее, проскочило рядом с ногами Бисезы и исчезло за углом. Бисеза вздрогнула, но тут же рассмеялась.
У Шиобэн часто колотилось сердце.
– Это кто же был? Собака?
– Нет. Всего-навсего лиса. Ничего страшного, если с мусоропроводом все в порядке, – вот только я не знаю, кто впустил лису в дом. Людям совесть не позволяет избавляться от зверей в такое время. Наверняка тут еще есть какие-то дикие животные. Может быть, они стремятся попасть под купол.
– Вероятно, чувствуют, что надвигается что-то нехорошее.
Бисеза первой пошла вверх по лестнице к квартире. В коридорах и на лестничных пролетах Шиобэн заметила много незнакомых людей.
– Квартиранты, – объяснила Бисеза с кривой усмешкой. – Распоряжение властей. Каждое домовладение внутри купола обязано приютить столько-то взрослых людей на квадратный метр жилой площади. Нас уплотняют.
Она отперла дверь в свою квартиру. В прихожей до самого потолка стояли коробки с питьевой водой в бутылках и банками консервов – типичный семейный запас «на черный день».
– Отчасти поэтому я не против того, чтобы Линда жила со мной. Уж лучше двоюродная сестра, чем чужой человек…
В гостиной Шиобэн подошла к окну. Окно выходило на юг и пропускало много света. Небо расчерчивали гигантские тени – арматура каркаса купола, но восточная часть города была видна хорошо. И Шиобэн заметила, что на каждом из окон, выходящих на юг, на каждом балконе, на каждой крыше разложены серебристые полотнища. Это был смарт-скин, куски космического щита, которые по всему городу выращивали самые обычные лондонцы.
Бисеза подошла к Шиобэн, держа в руке стакан с фруктовым соком, и улыбнулась.
– Впечатляющее зрелище, правда?
– Восхитительное, – искренне проговорила Шиобэн.
Идея Бисезы осуществлялась на удивление успешно. Для того чтобы вырастить кусок щита, которому предстояло спасти мир, нужно было только терпение, солнечный свет, оборудование не сложнее, чем для домашней фотолаборатории, и еще – основные питательные компоненты (соответствующим образом измельченные бытовые отходы). Какое-то время не хватало сырья для производства смарт-компонентов, но вскоре началась разработка залежей на свалках начала века, где скопились груды устаревших моделей мобильных телефонов, компьютеров, электронных игровых приставок и прочих ненужных игрушек. В общем, вся эта рухлядь превратилась в месторождения кремния, германия, серебра, меди и даже золота. В Лондоне для выполнения этой программы родился лозунг, пусть с точки зрения терминологии и не совсем верный: «Копайте ради победы».
Шиобэн сказала:
– Как же это, черт побери, вдохновляет: люди во всем мире трудятся для того, чтобы спасти самих себя и других.
– Угу. Но вы попробуйте втолковать это Майре.
– Как она?
– Напугана, – ответила Бисеза. – Нет, все еще серьезнее. Пожалуй, травмирована.
Она явно старалась владеть собой, но Шиобэн снова увидела в ее взгляде усталость и чувство вины.
– Я пытаюсь на все смотреть с ее точки зрения. Ей только двенадцать. Когда она была маленькая, ее мама исчезала из дома на несколько месяцев, а потом появлялась из ниоткуда, с глазами как у бешеной селедки. А теперь нам грозит солнечная буря. Она – умная девочка, Шиобэн. Она слушает новости и все понимает. Она понимает, что двадцатого апреля все-все: ее жизнь, все ее вещи, софт-уолл, синти-звезды, ее софт-скрины, книжки и игрушки – исчезнет без следа. Плохо, что я надолго покидала ее. Я не думаю, что она когда-нибудь простит меня за то, что я позволила миру погибнуть.
Шиобэн подумала о Пердите, которая, похоже, вообще не осознавала, что должно произойти, – либо предпочитала об этом не задумываться.
– Так, наверное, все же лучше, чем отворачиваться от реальности. Но утешиться нечем.
– Нечем. Что до меня, то я не найду утешения в религии. Я никогда не была охотницей досаждать Богу. А вот Майру я как-то застала за тем, что она смотрела передачу, посвященную выборам нового Папы.
После разрушения Рима последний понтифик поселился в Бостоне. Обширная американская епархия уже давно стала богаче Ватикана.
– Повальная религиозность меня пугает, а вас? Будто из кладовок повылезали все эти солнцепоклонники.
Шиобэн пожала плечами.
– Я это принимаю. Знаете, даже на щите очень многие молятся. Религии могут служить социальным целям, могут сплотить нас вокруг общего дела. Возможно, именно поэтому они изначально и зародились. Не вижу ничего особо дурного в том, что некоторые люди смотрят на щит как на строительство… гм-м… собора в небесах. Лишь бы это помогало людям жить день за днем. – Она улыбнулась. – Независимо от того, наблюдает за нами Бог или нет.
Но взгляд Бисезы оставался мрачным.
– Насчет Бога не знаю. Но кое-кто другой за нами точно наблюдает, в этом я не сомневаюсь.
Шиобэн осторожно проговорила:
– Вы все еще думаете о Первенцах.
– А как я могу о них забыть? – с тоской в голосе отозвалась Бисеза.
Они уселись на мягкий диван с чашками свежесваренного кофе.
«Как странно, – думала Шиобэн, – в такой уютной обстановке обсуждать одно из самых грандиозных с философской точки зрения открытий».
– Наверное, это вековая мечта человечества, – сказала Шиобэн. – Ведь о наличии разумной жизни за пределами Земли размышляли еще древние греки.
Бисеза устремила за окно рассеянный взгляд.
– Я до сих пор не могу свыкнуться с этой мыслью.
– Это для любого ученого непросто, – кивнула Шиобэн. – «Доказательства на основании устройства»… то есть гипотезы о Вселенной, построенные на предположении о том, что она была устроена с некоей сознательной целью, вышли из моды триста лет назад. В крышку этого гроба последний гвоздь вбил Дарвин. Конечно, тогда самым модным дизайнером был Бог, а не инопланетяне. Ученый такими категориями мыслить не способен. Вот почему я сразу интуитивно почувствовала, что вас надо познакомить с Юджином, Бисеза. Я гадала, что будет, если вы подтолкнете его к иному образу мысли. Думаю, интуиция меня не обманула. Но я до сих пор испытываю какое-то чувство нереальности. – Она вздохнула. – И чувство виноватой радости.
Бисеза спросила:
– Как вы думаете, как это воспримут люди, когда им наконец все расскажут?
Шиобэн покопалась в своих ощущениях.
– Реакция будет очень сильной – политическая, общественная, философская. Все меняется. Даже если мы больше ничего не узнаем о существах, которых вы называете Первенцами, Бисеза, независимо от того, каков будет исход солнечной бури, сам факт того, что мы знаем об их существовании, доказывает, что мы не одиноки во Вселенной. Как бы мы ни рисовали свое будущее, теперь надо задумываться о том, что оно может быть каким угодно.
– Думаю, люди имеют право знать правду, – сказала Бисеза.
Шиобэн кивнула. Они уже давно спорили по этому поводу.
– Мы добрались до Луны и до Марса, – продолжала Бисеза. – Строим конструкцию размером с планету. И все-таки все наши достижения ровным счетом ничего не стоят в сравнении с силой, способной на такое. Но я не думаю, что люди впадут в униженное подобострастие. Я думаю, что люди разозлятся.
– Все равно не понимаю, – призналась Шиобэн. – Почему этим вашим Первенцам так не терпится поставить нас на грань уничтожения?
Бисеза покачала головой.
– Наверное, я знаю Первенцев лучше, чем кто-то еще. Но у меня нет ответа на этот вопрос. В одном я, правда, уверена. Они наблюдают за нами.
– Наблюдают?
– Думаю, именно ради этого был затеян эксперимент с Миром. Мир представлял собой монтаж всей нашей истории вплоть до момента… нашего возможного уничтожения. Мир говорил не о нас, а о Первенцах.
Они заставляли себя смотреть на то, что они разрушали, заставляли себя видеть, что они натворили.
Она говорила растерянно – видимо, была не очень уверена в собственных мыслях. Шиобэн представляла себе, как Бисеза подолгу сидит одна и без конца копается в собственных воспоминаниях и неясных чувствах.
А Бисеза продолжала:
– Им не нужно ничего из того, что знаем мы, что мы умеем делать. Их не интересует ни наше искусство, ни наша наука – иначе они бы сохранили наши книги, наши картины и даже некоторых из нас. Нет, они намного выше всей этой земной чепухи. А нужно им (я так думаю) узнать, каково это – быть нами, людьми. Даже каково это, когда тебя жгут на костре.
– Значит, они высоко ценят разум, – задумчиво произнесла Шиобэн. – Я могу понять, почему высокоразвитая цивилизация выше всего прочего ставит разум. Видимо, в нашей Вселенной разумная жизнь – большая редкость. Они ценят разум, хотя уничтожают его. Значит, у них имеется этика. Может быть, они испытывают чувство вины за то, что творят.
Бисеза горько рассмеялась.
– Но все равно они это творят. А ведь это бессмысленно, правда? Разве боги могут быть безумны?
Шиобэн посмотрела в окно. От подпорок купола на город ложились длинные тени.
– Вероятно, есть какая-то логика и в разрушении.
– Вы в это верите? Шиобэн усмехнулась.
– Даже если бы я верила, я бы гнала от себя эту мысль. Ну их к черту.
Бисеза злорадно усмехнулась.
– Вот-вот, – кивнула она. – Ну их к черту.
29
Столкновение
Бродячая планета пересекла небесный экватор.
Свет добирался от Альтаира до Солнца за шестнадцать лет, а планета-гигант совершила свое межзвездное странствие за тысячелетие. Однако она подлетела к Солнцу со скоростью около пяти тысяч километров в секунду, что во много раз превышало собственную скорость убегания Солнца. Так быстро летящее крупное космическое тело еще никогда не пересекало Солнечную систему. Когда гигант мчался навстречу солнечному жару, его атмосферу сдуло мощными бурями, и триллионы тонн воздуха потянулись за падающей планетой, словно хвост за громадной кометой.
На Земле шел четвертый год до нашей эры.
Если бы бродячая планета явилась в двадцать первом веке, ее бы засекла аппаратура программы «Спейс-гард». Эта структура в двадцатом веке отпочковалась от программы НАСА, предназначенной для слежения за всеми главными кометами и астероидами, орбиты которых могут привести их к столкновению с Землей. Ученые, работавшие в рамках той программы, предлагали много способов отражения возможной угрозы, включая солнечные паруса и ядерное оружие. Такие методы могли бы сработать в отношении астероида размером с большую гору, но с таким гигантом сделать, конечно, ничего было нельзя.
В четвертому году до нашей эры никакого «Спейс-гарда», естественно, не существовало. Еще со времен величия Древней Греции миру были известны увеличительные стекла, но никому не пришло в голову соединить два увеличительных стекла и соорудить телескоп. Однако были люди, наблюдавшие за небом. Они полагали, что в сложных хитросплетениях света им открываются замыслы Бога.
В апреле того года над Европой, Северной Африкой и Ближним Востоком в направлении Солнца пролетела незнакомая большая звезда. Для астрологов и астрономов, знавших любой объект в небе, видимый невооруженным глазом, намного лучше, чем их потомки в двадцать первом веке, гигантская звезда стала из ряда вон выходящим событием, источником восторга и ужаса.
С особым благоговением наблюдали за новой звездой трое ученых. Они называли себя «волхвы», а это слово означало «астрологи» – то есть те, кто смотрит на звезды. И в последние дни полета бродячей звезды, когда она приближалась к Солнцу и превратилась в утреннюю звезду еще более восхитительной красоты, волхвы последовали за ней.
Планета промчалась через разреженные наружные слои атмосферы Солнца – через его корону. Впереди лежала ничем не защищенная звезда.
Бродячий гигант диаметром лишь в пять раз уступал Солнцу. Даже при такой скорости столкновение этих колоссальных по массе небесных тел носило величественный характер. Целую минуту планета погружалась в тело звезды.
В обычное время поверхность Солнца представляет собой тонкой работы «гобелен», сотканный из гранул, а гранулы – это поверхность громадных конвективных ячеек, уходящих корнями в глубокие недра светила. Когда бродячая планета столкнулась с Солнцем, эта сложная иерархическая структура нарушилась. Это выглядело примерно так, как если бы бейсбольный мячик упал в котел с кипящей водой. От места удара разошлись гигантские волны и прокатились по поверхности звезды.
А планета между тем погрузилась в невероятно жаркую «ванну». При прямом контакте звездной плазмы и атмосферы планеты солнечная энергия вливалась внутрь дерзкого интервента. В ответ планета отчаянно пыталась отдать тепло, теряя собственное вещество. Верхние слои ее атмосферы (большей частью это были водород и гелий) вскоре были сорваны, обнажились внутренние слои, представлявшие собой необычные жидкие и твердые формы водорода, образовавшиеся под высоким давлением. Вскипели и исчезли и эти слои. Точно так же когда-то посадочные капсулы космических кораблей «Аполлон» входили в атмосферу Земли, одетые в несколько постепенно сгоравших от трения оболочек. Для бродячей планеты эта стратегия некоторое время оправдывала себя. Планета вошла внутрь Солнца, имея массу, равную пятнадцати Юпитерам, и могла поглотить очень много тепла до момента своей гибели.
Все глубже и глубже планета-гигант погружалась в бурлящий конвективный слой Солнца, а преодолев его, оказалась в более плотном, статичном лучистом слое. Словно кулак, пронзающий желе, планета оставляла за собой туннель, грубо пробитый через слои Солнца. Этой ране предстояло затягиваться на протяжении нескольких тысячелетий.
К тому времени, как бродячая планета добралась до границы термоядерного ядра Солнца, она значительно уменьшилась в размерах, от нее осталось только собственное плотное ядро, и все же по массе она еще во много раз превышала Юпитер. Здесь остатки гиганта распались на куски и рассеялись – но для начала они нанесли по ядру Солнца страшный удар. Последовал термоядерный выброс – словно мощная бомба взорвалась у края природного реактора. Ударные волны проникли вглубь ядра. Придет время – и Юджин Мэнглс поймет, что ядро обладает темпераментом. Скорость ядерного синтеза очень чувствительна к изменениям температуры. Бродячая планета исчезла, но удар, нанесенный ею, вызвал в ядре особые энергетические колебания, которые потом не утихали еще несколько тысяч лет.
А на поверхности после того, как планета погрузилась в недра Солнца, в месте ее столкновения со звездой не утихало бурление.
На пути к сердцу светила гигантское небесное тело прорвалось через чувствительную преграду, называемую тахолинией, – границу между конвективным и лучистым слоем. Тусклый океан лучистой зоны вращается вместе с солнечным ядром так, словно представляет собой твердое вещество. А в конвективной зоне движение более сложное: различные части поверхности Солнца на самом деле могут вращаться с разной скоростью. Поэтому в области тахолинии существует трение: конвективный материал передвигается поверх лучистого подобно урагану чудовищной мощности.
Солнце окружено мощным магнитным полем. Оно напичкано «проточными трубками» – потоками магнитной энергии, протекающими по океану плазмы. В области тахолинии различие в скорости вращения слоев вызывает напряжение в «проточных трубах» по всему солнечному экватору. В основном бушующая наверху конвекция удерживает «трубы» на месте. Но иногда на этих «трубах», как на резиночках для кордовых моделей самолетов, образуются узелки, пробиваются к поверхности Солнца и тащат вместе с собой потоки плазмы. Эта последовательность событий приводит к формированию активных областей, где возникают вспышки и выбросы солнечной массы.
Так было и на этот раз. При прорыве планеты-бродяги через тахолинию туго натянутые и спутанные магнитные линии начали извиваться, как змеи. «Проточные трубки» устремились вверх через слои Солнца, разбили поверхность, выплеснулись поверх громадного шрама, оставленного гигантом-интервентом. Энергия выбросилась в космос колоссальной вспышкой света, высокочастотным излучением, фонтаном заряженных частиц. И все это вихрем понеслось по Солнечной системе.
Сильнейшая солнечная буря обрушилась на Землю. Собственное магнитное поле планеты затрепыхалось, как плохо привязанный к мачте парус, по всему миру стали видны мощные полярные сияния. Самые страшные последствия космической катастрофы ожидали Землю в далеком будущем. Но именно здесь, именно сейчас бродячая планета заявила о своем прибытии совершенно непредсказуемым образом.
На Земле в четвертом году до нашей эры не существовало тонкой электронной аппаратуры, которая могла бы пострадать из-за космического катаклизма. А вот миллионы природных компьютеров, работающих на биомолекулах и биоэлектричестве, испытали на себе удар магнитной турбулентности и претерпели некоторые изменения. Люди пережили обмороки, припадки, спазмы. Некоторым особенно не повезло, и они умерли без видимых причин. Как впоследствии было суждено узнать Мириам Грек ценой собственной жизни, магнитные возмущения могут провоцировать в головном мозге человека религиозные порывы: явилось множество пророков и ясновидцев, начали происходить чудеса и видения.
А в нищей комнатушке в Вифлееме новорожденный младенец, лежавший на куче грязной соломы, зашевелился и ахнул, терзаемый образами, смысл которых был Ему непонятен.
Свет добирался от Альтаира до Солнца за шестнадцать лет, а планета-гигант совершила свое межзвездное странствие за тысячелетие. Однако она подлетела к Солнцу со скоростью около пяти тысяч километров в секунду, что во много раз превышало собственную скорость убегания Солнца. Так быстро летящее крупное космическое тело еще никогда не пересекало Солнечную систему. Когда гигант мчался навстречу солнечному жару, его атмосферу сдуло мощными бурями, и триллионы тонн воздуха потянулись за падающей планетой, словно хвост за громадной кометой.
На Земле шел четвертый год до нашей эры.
Если бы бродячая планета явилась в двадцать первом веке, ее бы засекла аппаратура программы «Спейс-гард». Эта структура в двадцатом веке отпочковалась от программы НАСА, предназначенной для слежения за всеми главными кометами и астероидами, орбиты которых могут привести их к столкновению с Землей. Ученые, работавшие в рамках той программы, предлагали много способов отражения возможной угрозы, включая солнечные паруса и ядерное оружие. Такие методы могли бы сработать в отношении астероида размером с большую гору, но с таким гигантом сделать, конечно, ничего было нельзя.
В четвертому году до нашей эры никакого «Спейс-гарда», естественно, не существовало. Еще со времен величия Древней Греции миру были известны увеличительные стекла, но никому не пришло в голову соединить два увеличительных стекла и соорудить телескоп. Однако были люди, наблюдавшие за небом. Они полагали, что в сложных хитросплетениях света им открываются замыслы Бога.
В апреле того года над Европой, Северной Африкой и Ближним Востоком в направлении Солнца пролетела незнакомая большая звезда. Для астрологов и астрономов, знавших любой объект в небе, видимый невооруженным глазом, намного лучше, чем их потомки в двадцать первом веке, гигантская звезда стала из ряда вон выходящим событием, источником восторга и ужаса.
С особым благоговением наблюдали за новой звездой трое ученых. Они называли себя «волхвы», а это слово означало «астрологи» – то есть те, кто смотрит на звезды. И в последние дни полета бродячей звезды, когда она приближалась к Солнцу и превратилась в утреннюю звезду еще более восхитительной красоты, волхвы последовали за ней.
Планета промчалась через разреженные наружные слои атмосферы Солнца – через его корону. Впереди лежала ничем не защищенная звезда.
Бродячий гигант диаметром лишь в пять раз уступал Солнцу. Даже при такой скорости столкновение этих колоссальных по массе небесных тел носило величественный характер. Целую минуту планета погружалась в тело звезды.
В обычное время поверхность Солнца представляет собой тонкой работы «гобелен», сотканный из гранул, а гранулы – это поверхность громадных конвективных ячеек, уходящих корнями в глубокие недра светила. Когда бродячая планета столкнулась с Солнцем, эта сложная иерархическая структура нарушилась. Это выглядело примерно так, как если бы бейсбольный мячик упал в котел с кипящей водой. От места удара разошлись гигантские волны и прокатились по поверхности звезды.
А планета между тем погрузилась в невероятно жаркую «ванну». При прямом контакте звездной плазмы и атмосферы планеты солнечная энергия вливалась внутрь дерзкого интервента. В ответ планета отчаянно пыталась отдать тепло, теряя собственное вещество. Верхние слои ее атмосферы (большей частью это были водород и гелий) вскоре были сорваны, обнажились внутренние слои, представлявшие собой необычные жидкие и твердые формы водорода, образовавшиеся под высоким давлением. Вскипели и исчезли и эти слои. Точно так же когда-то посадочные капсулы космических кораблей «Аполлон» входили в атмосферу Земли, одетые в несколько постепенно сгоравших от трения оболочек. Для бродячей планеты эта стратегия некоторое время оправдывала себя. Планета вошла внутрь Солнца, имея массу, равную пятнадцати Юпитерам, и могла поглотить очень много тепла до момента своей гибели.
Все глубже и глубже планета-гигант погружалась в бурлящий конвективный слой Солнца, а преодолев его, оказалась в более плотном, статичном лучистом слое. Словно кулак, пронзающий желе, планета оставляла за собой туннель, грубо пробитый через слои Солнца. Этой ране предстояло затягиваться на протяжении нескольких тысячелетий.
К тому времени, как бродячая планета добралась до границы термоядерного ядра Солнца, она значительно уменьшилась в размерах, от нее осталось только собственное плотное ядро, и все же по массе она еще во много раз превышала Юпитер. Здесь остатки гиганта распались на куски и рассеялись – но для начала они нанесли по ядру Солнца страшный удар. Последовал термоядерный выброс – словно мощная бомба взорвалась у края природного реактора. Ударные волны проникли вглубь ядра. Придет время – и Юджин Мэнглс поймет, что ядро обладает темпераментом. Скорость ядерного синтеза очень чувствительна к изменениям температуры. Бродячая планета исчезла, но удар, нанесенный ею, вызвал в ядре особые энергетические колебания, которые потом не утихали еще несколько тысяч лет.
А на поверхности после того, как планета погрузилась в недра Солнца, в месте ее столкновения со звездой не утихало бурление.
На пути к сердцу светила гигантское небесное тело прорвалось через чувствительную преграду, называемую тахолинией, – границу между конвективным и лучистым слоем. Тусклый океан лучистой зоны вращается вместе с солнечным ядром так, словно представляет собой твердое вещество. А в конвективной зоне движение более сложное: различные части поверхности Солнца на самом деле могут вращаться с разной скоростью. Поэтому в области тахолинии существует трение: конвективный материал передвигается поверх лучистого подобно урагану чудовищной мощности.
Солнце окружено мощным магнитным полем. Оно напичкано «проточными трубками» – потоками магнитной энергии, протекающими по океану плазмы. В области тахолинии различие в скорости вращения слоев вызывает напряжение в «проточных трубах» по всему солнечному экватору. В основном бушующая наверху конвекция удерживает «трубы» на месте. Но иногда на этих «трубах», как на резиночках для кордовых моделей самолетов, образуются узелки, пробиваются к поверхности Солнца и тащат вместе с собой потоки плазмы. Эта последовательность событий приводит к формированию активных областей, где возникают вспышки и выбросы солнечной массы.
Так было и на этот раз. При прорыве планеты-бродяги через тахолинию туго натянутые и спутанные магнитные линии начали извиваться, как змеи. «Проточные трубки» устремились вверх через слои Солнца, разбили поверхность, выплеснулись поверх громадного шрама, оставленного гигантом-интервентом. Энергия выбросилась в космос колоссальной вспышкой света, высокочастотным излучением, фонтаном заряженных частиц. И все это вихрем понеслось по Солнечной системе.
Сильнейшая солнечная буря обрушилась на Землю. Собственное магнитное поле планеты затрепыхалось, как плохо привязанный к мачте парус, по всему миру стали видны мощные полярные сияния. Самые страшные последствия космической катастрофы ожидали Землю в далеком будущем. Но именно здесь, именно сейчас бродячая планета заявила о своем прибытии совершенно непредсказуемым образом.
На Земле в четвертом году до нашей эры не существовало тонкой электронной аппаратуры, которая могла бы пострадать из-за космического катаклизма. А вот миллионы природных компьютеров, работающих на биомолекулах и биоэлектричестве, испытали на себе удар магнитной турбулентности и претерпели некоторые изменения. Люди пережили обмороки, припадки, спазмы. Некоторым особенно не повезло, и они умерли без видимых причин. Как впоследствии было суждено узнать Мириам Грек ценой собственной жизни, магнитные возмущения могут провоцировать в головном мозге человека религиозные порывы: явилось множество пророков и ясновидцев, начали происходить чудеса и видения.
А в нищей комнатушке в Вифлееме новорожденный младенец, лежавший на куче грязной соломы, зашевелился и ахнул, терзаемый образами, смысл которых был Ему непонятен.
30
Телескоп
Со дня рокового выступления президента Хуаниты Альварес в декабре две тысячи тридцать седьмого года солнечная катастрофа странным образом соединилась с праздником Рождества. Последнее Рождество перед бурей, в две тысячи сорок первом году, когда до катаклизма оставалось всего четыре месяца, отличалось лихорадочной, деланной веселостью. Бисеза подозревала, что, когда праздники закончились, все вздохнули с облегчением.
А она купила телескоп. И как-то раз, ясным январским утром две тысячи сорок второго года с помощью Майры и Линды втащила этот телескоп на крышу многоквартирного дома, в котором жила. Солнце еще не высоко поднялось над горизонтом на востоке. С крыши дома в Челси открывался превосходный вид. Опоры купола сверкали, как солнечные лучи, а свисавшие с подоконников и балконов и разложенные на крышах полотнища смарт-скина были похожи на огромные цветы.
Телескоп был рефракторного типа, с десятисантиметровым объективом, подержанный и потому дешевый – здоровенная штуковина выпуска двадцатилетней давности. Но все же его способностей хватало на определение собственного положения и высоты, с помощью справки в системе GPS. После этого, если ты говорил телескопу, на что именно желаешь посмотреть, он жужжал, урчал, наводился на нужную точку и тут же приступал к трекингу, делая поправки на вращение Земли. Увидев пользовательский интерфейс телескопа, Линда расхохоталась, поскольку – о, ужас! – дисплей демонстрировал главное меню. Но при всем том работал телескоп вполне прилично.
В центре Лондона, где с каждым днем обшивка купола закрывала все большую часть неба, телескопами пользовались редко – ну разве только для того, чтобы поглазеть на бригады рабочих, днем и ночью перемещавшихся по арматуре купола изнутри. Но Бисеза хотела посмотреть на Солнце.
Когда она сообщила телескопу, на что она хочет посмотреть, хлопотливый интерфейс тут же принялся выдавать ей страшные предупреждения насчет безопасности. Но обо всех возможных опасностях Бисеза знала. Нельзя смотреть на Солнце через телескоп прямо, потому что можно сжечь глаза. Изображение можно спроецировать. Поэтому Бисеза вынесла на крышу складной стул и поставила за окуляром телескопа большой лист белого ватмана. Точно сфокусировать прибор и правильно расположить лист оказалось не так просто, но наконец посередине замысловатой тени телескопа появился молочно-белый диск.
Бисезу поразила четкость изображения и его размер – около тридцати сантиметров в поперечнике. Ближе к краю диска яркость немного падала, и создавалось полное впечатление, что смотришь на шар, на трехмерный объект. Вдоль широтных линий Солнца расположились группы пятен, похожие на пылинки на поверхности до блеска вычищенной металлической миски. Сердце замирало при мысли о том, что каждое из этих крошечных пятнышек размером больше Земли, что их температура – несколько тысяч градусов, а темными они выглядят только потому, что чуть холоднее остальной поверхности Солнца.
Но телескоп Бисеза купила и установила не для того, чтобы смотреть на пятна.
Лик светила пересекала линия – водянисто-серая полоса, тянувшаяся с северо-востока на юго-запад. Это, конечно, был щит. Подвешенный в точке L1, пока он был повернут к Солнцу почти перпендикулярно, но все же уже отбрасывал тень на Землю.
Бисеза обняла Майру.
– Видишь? Вон он. Он настоящий, он есть. Теперь веришь?
Майра не спускала глаз с теневой линии. Ей исполнилось тринадцать лет, и для своего возраста она была немного излишне тихой. Бисеза задумала этот астрономический сеанс ради того, чтобы успокоить Майру. Не только она не верила в реальность грандиозного космического проекта.
Но такой реакции от дочери Бисеза не ожидала. Девочка, похоже, испугалась. Это был объект, созданный руками людей, находящийся от Земли в четыре раза дальше, чем Луна, и все же с Земли его было видно. Озаренный жидким светом лондонского утра космический пейзаж поражал воображение, вызывал трепет и… унижал.
«Вот откуда у древних греков взялось слово „высокомерие“», – подумала Бисеза.
А она купила телескоп. И как-то раз, ясным январским утром две тысячи сорок второго года с помощью Майры и Линды втащила этот телескоп на крышу многоквартирного дома, в котором жила. Солнце еще не высоко поднялось над горизонтом на востоке. С крыши дома в Челси открывался превосходный вид. Опоры купола сверкали, как солнечные лучи, а свисавшие с подоконников и балконов и разложенные на крышах полотнища смарт-скина были похожи на огромные цветы.
Телескоп был рефракторного типа, с десятисантиметровым объективом, подержанный и потому дешевый – здоровенная штуковина выпуска двадцатилетней давности. Но все же его способностей хватало на определение собственного положения и высоты, с помощью справки в системе GPS. После этого, если ты говорил телескопу, на что именно желаешь посмотреть, он жужжал, урчал, наводился на нужную точку и тут же приступал к трекингу, делая поправки на вращение Земли. Увидев пользовательский интерфейс телескопа, Линда расхохоталась, поскольку – о, ужас! – дисплей демонстрировал главное меню. Но при всем том работал телескоп вполне прилично.
В центре Лондона, где с каждым днем обшивка купола закрывала все большую часть неба, телескопами пользовались редко – ну разве только для того, чтобы поглазеть на бригады рабочих, днем и ночью перемещавшихся по арматуре купола изнутри. Но Бисеза хотела посмотреть на Солнце.
Когда она сообщила телескопу, на что она хочет посмотреть, хлопотливый интерфейс тут же принялся выдавать ей страшные предупреждения насчет безопасности. Но обо всех возможных опасностях Бисеза знала. Нельзя смотреть на Солнце через телескоп прямо, потому что можно сжечь глаза. Изображение можно спроецировать. Поэтому Бисеза вынесла на крышу складной стул и поставила за окуляром телескопа большой лист белого ватмана. Точно сфокусировать прибор и правильно расположить лист оказалось не так просто, но наконец посередине замысловатой тени телескопа появился молочно-белый диск.
Бисезу поразила четкость изображения и его размер – около тридцати сантиметров в поперечнике. Ближе к краю диска яркость немного падала, и создавалось полное впечатление, что смотришь на шар, на трехмерный объект. Вдоль широтных линий Солнца расположились группы пятен, похожие на пылинки на поверхности до блеска вычищенной металлической миски. Сердце замирало при мысли о том, что каждое из этих крошечных пятнышек размером больше Земли, что их температура – несколько тысяч градусов, а темными они выглядят только потому, что чуть холоднее остальной поверхности Солнца.
Но телескоп Бисеза купила и установила не для того, чтобы смотреть на пятна.
Лик светила пересекала линия – водянисто-серая полоса, тянувшаяся с северо-востока на юго-запад. Это, конечно, был щит. Подвешенный в точке L1, пока он был повернут к Солнцу почти перпендикулярно, но все же уже отбрасывал тень на Землю.
Бисеза обняла Майру.
– Видишь? Вон он. Он настоящий, он есть. Теперь веришь?
Майра не спускала глаз с теневой линии. Ей исполнилось тринадцать лет, и для своего возраста она была немного излишне тихой. Бисеза задумала этот астрономический сеанс ради того, чтобы успокоить Майру. Не только она не верила в реальность грандиозного космического проекта.
Но такой реакции от дочери Бисеза не ожидала. Девочка, похоже, испугалась. Это был объект, созданный руками людей, находящийся от Земли в четыре раза дальше, чем Луна, и все же с Земли его было видно. Озаренный жидким светом лондонского утра космический пейзаж поражал воображение, вызывал трепет и… унижал.
«Вот откуда у древних греков взялось слово „высокомерие“», – подумала Бисеза.
31
Перспективы
Заниматься любовью в невесомости было намного сложнее, чем на Луне, при невысокой силе притяжения.
Как узнала Шиобэн, тут не помогали и десятки лет накопленного опыта. Во времена полетов на околоземной орбите возникла традиция, названная «Клубом дельфинов». Это название объяснялось тем, что в аналогичных условиях, плавая в океане, влюбленной паре дельфинов порой помогает третий… Шиобэн была королевским астрономом и ни с чем подобным мириться не собиралась.
Как узнала Шиобэн, тут не помогали и десятки лет накопленного опыта. Во времена полетов на околоземной орбите возникла традиция, названная «Клубом дельфинов». Это название объяснялось тем, что в аналогичных условиях, плавая в океане, влюбленной паре дельфинов порой помогает третий… Шиобэн была королевским астрономом и ни с чем подобным мириться не собиралась.