Страница:
Если, с одной стороны, мощь, которую мы хотели бы придать нашему удару, требует наибольшего сосредоточения сил, то, с другой стороны, мы должны остерегаться всякого перегиба, как приносящего существенный вред, ибо он связан с расточительной затратой сил, а это в свою очередь вызовет недостаток сил на других пунктах.
Распознавание этих centra gravitates (Центров тяжести - Ред.) неприятельских военных сил и определение сферы их воздействия составляют высший акт стратегического суждения. Поэтому всякий раз необходимо спрашивать себя, какое воздействие окажет продвижение вперед или отступление одной из частей противных сторон на остальные.
Мы вовсе не воображаем, что здесь нами изобретен какой-то новый метод; лишь в основу метода, которого держались все полководцы и во все времена, мы положили такие представления, которые должны уяснить связь этого метода с природой вещей.
Роль, которую играет представление о центре тяжести неприятельских сил во всем плане войны, будет рассмотрена в последней части нашего труда, куда и относится эта тема; мы ее заимствовали сейчас оттуда лишь для того, чтобы не оставлять никакого пробела в ряде представлений. При этом рассмотрении мы установили, чем именно обусловливается разделение вооруженных сил. В сущности имеются два противоположных друг другу стремления: одно обладание страной - влечет нас к разделению наших сил; другое - удар против центра тяжести неприятельских сил - снова собирает их до известной степени воедино.
Так возникают театры войны или области действия отдельных армий. Это такие части территории страны с размещенными на них вооруженными силами, внутри которых всякое решение, исходящее от главных действующих сил, непосредственно распространяется на целое и увлекает его в своем направлении. Мы говорим - непосредственно, ибо решение, имевшее место на каком-либо одном театре войны, естественно, должно оказывать более или менее отдаленное влияние и на соседние с ним театры военных действий.
Мы вновь подчеркнем, что в данном случае, как и повсюду, в наших определениях мы намечаем лишь центральные пункты известных областей представлений, не желая, да и не имея возможности, резкими чертами проводить грани между ними, что было бы противно природе самого предмета.
Итак, мы полагаем, что театр войны, будь он большой или малый, вместе с действующими на нем вооруженными силами - безотносительно к их численности - представляет целое, могущее быть сведенным к одному центру тяжести; в этом центре тяжести будет разыграно решение; оказаться победителем в этом пункте - значит осуществить оборону театра войны в самом широком смысле этого слова.
Глава двадцать восьмая.
Оборона театра войны (Продолжение)
Оборона состоит из двух различных элементов, а именно из решения и выжидания. Установление связи между этими двумя элементами составляет предмет настоящей главы.
Прежде всего, мы должны сказать, что состояние выжидания хотя и не является законченной обороной, однако представляет ту ее область, по которой она продвигается к своей цели. До тех пор, пока вооруженная сила не покинула доверенной ей полосы территории, напряжение сил, вызванное у обеих сторон наступлением, продолжается вплоть до решения. Последнее может считаться действительно завершенным лишь тогда, когда или наступающий или обороняющийся покинет театр войны.
Пока вооруженная сила удерживается в своем районе, оборона последнего продолжается, и в этом смысле оборона театра войны тождественна с обороной на театре войны. При этом не существенно, большую или меньшую часть театра захватил неприятель, так как пространство уступается ему лишь временно, впредь до решения.
Но такое понимание, с помощью которого мы стремимся определить состояние выжидания в его правильном отношении к целому, верно лишь тогда, когда решительный акт действительно должен иметь место и считается обеими сторонами неизбежным. Ибо только это решение создает реальность центров тяжести сил обеих сторон и их действенности па обусловленном ими театре войны. Как только отпадает мысль о решении, так центры тяжести оказываются нейтрализованными; в известном смысле нейтрализуются и вооруженные силы в целом, и тогда выдвигается на первый план в качестве непосредственной цели обладание территорией страны, составляющей второй основной элемент театра войны в его целом. Иными словами, чем меньше обе стороны ищут на войне решительных ударов, тем больше они переходят ко взаимному наблюдению, тем важнее становится обладание территорией, тем больше обороняющийся старается все непосредственно прикрывать и тем шире стремится наступающий распространиться в своем движении.
Следует также признать, что огромное большинство войн и походов более близки к состоянию чистого наблюдения, чем к бою не на жизнь, а на смерть, т.е. к бою, в котором по крайней мере одна сторона ищет решения. Лишь войны XIX века{237} отличались этим последним характером в такой высокой степени, что по отношению к ним можно было применить теорию, построенную на этом. Но так как едва ли можно ожидать, что все будущие войны будут носить такой же характер, а скорее надо предполагать, что большинство их снова будет приближаться к характеру наблюдения, то теория, которая должна быть пригодной для действительной жизни, обязана с этим считаться. Поэтому мы прежде всего займемся тем случаем, когда все проникается и руководится стремлением к решению, т.е. войной в собственном смысле или, если можно так выразиться, абсолютной войной. В другой главе мы рассмотрим видоизменения, вытекающие вследствие большего или меньшего приближения к состоянию наблюдения.
В первом случае (наступающий или обороняющийся ищет решения) оборона театра войны должна будет заключаться в том, что обороняющийся должен держаться на театре войны таким образом, чтобы иметь возможность в каждое мгновение в выгодных условиях разыграть решение. Последнее может заключаться в одном сражении или в ряде крупных боев, но может также явиться итогом одних лишь взаимных отношений, вытекающих из группировки враждующих сторон, т.е. из последствий возможных боев.
Если бы даже сражение не было самым сильным, обычным и действительным средством добиться решения, - что, как мы полагаем, является нами уже неоднократно доказанным, - то было бы достаточно и того, что оно вообще является одним из средств добиться решения и потому требует сильнейшего сосредоточения сил, какое только допустимо в данных обстоятельствах. Генеральное сражение на театре войны есть столкновение одного центра тяжести с другим. Чем больше сил можно собрать в том или в другом, тем более обеспеченными, крупными будут его последствия. Следовательно, всякое разделение сил, не вызываемое определенной целью (т.е. такой целью, которой нельзя достигнуть счастливым исходом сражения или достижение которой составляет важное и главное для счастливого исхода самого сражения), должно быть отвергнуто.
Однако сильнейшее сосредоточение вооруженных сил не является единственным основным условием; необходимы такие группировки и положение их, чтобы сражение могло состояться в выгодных условиях.
К одной категории с этими основными условиями полностью относятся и те различные ступени обороны, которые мы могли изучить в главе о видах сопротивления{238}, поэтому нетрудно связать последние с первыми в соответствии с условиями данного конкретного случая. Лишь в одном пункте заключается на первый взгляд внутреннее противоречие; оно требует разъяснения, тем более, что этот пункт - один из важнейших в обороне: это столкновение центров тяжести неприятельских сил.
Если обороняющийся будет заблаговременно и достаточно хорошо осведомлен, по каким дорогам будет продвигаться неприятель и где наверное можно встретить ядро его сил, то он сможет пойти к нему навстречу по этой дороге. Этот случай является обычным, ибо, хотя в отношении общих мероприятий - расположения крепостей, крупных складов оружия и мирной дислокации вооруженных сил - оборона предшествует наступлению и, таким образом, является для последнего руководящей питью, все же при фактическом открытии военных действий оборона по отношению к силам наступающего уже будет пользоваться своеобразным преимуществом хода в игре после партнера.
Продвижение крупными силами по неприятельской стране требует значительных предварительных мероприятий, накопления продовольственных средств, запасов снаряжения и пр.; это продолжается настолько долго, что обороняющийся получает время, необходимое, чтобы сообразоваться со всем этим. Кроме того, не следует упускать из виду, что обороняющемуся вообще требуется меньше времени, ибо подготовка всякого государства рассчитана в большей мере на оборону, чем на наступление.
Но хотя бы в большинстве случаев это и было так, то все же не исключается возможность, что в отдельных случаях обороняющийся пребывает в неизвестности относительно главного направления вторжения противника; такой случай в особенности часто будет иметь место, если оборона покоится на мероприятиях, требующих значительной затраты времени, - например, сооружения укрепленной позиции и т.п. Далее, в тех случаях, когда обороняющийся не стремится дать тактически наступательное сражение, но фактически сгруппировался па линии наступления, наступающий сохраняет возможность обойти его позицию, несколько изменив свое первоначальное направление, ибо в европейских условиях обработки почвы никогда нельзя оказаться в таком положении, чтобы справа или слева не было дорог, по которым можно было бы миновать позицию. Очевидно, в таком случае обороняющийся не может выжидать своего противника на определенной позиции; по крайней мере он не может обманывать себя расчетом принять на этой позиции оборонительное сражение.
Но раньше, чем мы будем говорить о тех средствах, какие в этом случае остаются в распоряжении обороняющегося, мы должны сперва ближе рассмотреть природу такого случая и вероятность его появления.
Естественно, что в каждом государстве, а также на каждом театре войны (мы же в первую очередь говорим только о последнем) существуют объекты и пункты, наступление на которые может повлечь за собой особенно важные последствия. Мы полагаем более уместным подробнее поговорить об этом в части труда, рассматривающей наступление. Здесь мы ограничимся лишь замечанием, что в тех случаях, когда основанием, определяющим направление удара наступающего, является особенно выгодный для наступления объект и пункт, то это же основание будет воздействовать и на обороняющегося, определяя его действия и руководя им в тех случаях, когда он ничего не знает о намерениях противника. Если наступающий не изберет этого благоприятного для него направления, то он тем самым откажется от части своих естественных преимуществ. Ясно, что если обороняющийся занял позицию именно в этом направлении, то нельзя миновать и обойти его, не понеся известных жертв. Отсюда следует, что опасность ошибиться относительно направления, которое возьмет противник, а также возможность для наступающего миновать своего противника не так уж велики, как могут показаться на первый взгляд; в наличии уже будет иметься определенное, большей частью преобладающее основание для выбора известного направления; следовательно, в большинстве случаев обороняющийся со своими мероприятиями, связанными с определенным пунктом, не преминет оказаться на пути ядра неприятельских сил. Иными словами, обороняющийся может в большинстве случаев быть уверен в том, что если только он расположится правильно, наступающий пойдет на него.
Тем не менее мы не должны и не можем отрицать возможность, что в отдельных случаях подготовка обороняющегося не разгадает действий наступающего; возникает вопрос, что ему делать в этом случае и какие из выгод, присущих его положению, остаются еще за ним.
Спросим себя, что вообще может предпринять обороняющийся, если наступающий следует мимо него? Действия обороняющегося могут направляться по следующим путям:
1. С самого начала разделить свои силы, чтобы одной из частей наверняка встретить неприятеля, а другой - поспешить на помощь.
2. Занять позицию сосредоточенными силами и, если противник захочет пройти мимо, быстро принять в соответственную сторону. В большинстве случаев такое продвижение уже не удастся произвести прямо в сторону, а придется занять новую позицию, несколько отступив назад.
3. Атаковать сосредоточенными силами неприятеля во фланг.
4. Действовать на его коммуникационные линии.
5. Посредством контрнаступления на его театр войны или страну совершить в точности то самое, что выполняет он, проходя мимо нас.
Мы приводим здесь последний прием потому, что возможно представить себе и такую обстановку, когда он может оказаться действительным; но он противоречит задаче обороны, т.е. основаниям, руководствуясь которыми мы остановили на ней наш выбор: на него можно смотреть, лишь как па исключение, обусловленное или какими-то крупными ошибками противника, или другими особенностями данного конкретного случая.
Воздействие на коммуникационные линии противника предполагает превосходство наших коммуникационных линий; последнее, безусловно, представляет одно из основных условий хорошей оборонительной позиции. Но если даже, исходя из этого, такое воздействие и обещает известные выгоды обороняющемуся, все же при обороне театра войны оно лишь в редких случаях явится пригодным, чтобы добиться решения; а достижение последнего, по нашему предположению, представляет цель похода.
Размеры отдельного театра войны обычно бывают не настолько велики, чтобы коммуникационные линии наступающего приобрели вследствие своей длины большую чувствительность; но если чувствительность KOMJ муникационной линии имеет место, все же время, необходимое наступающему для осуществления своего удара, обычно оказывается слишком кратким, чтобы он мог быть задержан этим средством, действующим крайне медленно.
Таким образом, против неприятеля, стремящегося добиться решения, а также в том случае, когда и обороняющийся ищет его же, это средство (воздействие на коммуникационную линию) в большинстве случаев окажется совершенно недействительным.
Три других средства, которые остаются в распоряжении обороняющегося, направлены на непосредственное решение, - т.е. на столкновение одного центра тяжести с другим, - и, следовательно, они более соответствуют задаче. Заметим сейчас же, что третьему средству мы оказываем решительное предпочтение перед двумя другими; не отвергая окончательно этих последних, мы считаем его в большинстве случаев самым настоящим средством сопротивления.
При раздельной группировке мы рискуем быть вовлеченными в отрядную войну, из которой, когда против нас решительный противник, в лучшем случае может получиться лишь значительное относительное сопротивление, но отнюдь не то решение, к которому мы стремимся. Но допустим, что, руководясь верным тактом, удастся избегнуть этого ложного пути; все же предшествовавшее разделение сил сопротивления значительно ослабит удар; притом никогда нельзя быть уверенным, что выдвинутые первыми корпуса не понесут несоразмерных потерь. К тому же сопротивление, оказываемое выдвинутыми в первую очередь корпусами, обыкновенно заканчивающееся отступлением к спешащим на помощь главным силам, по большей части воспринимается войсками как проигранный бой и как ошибочное мероприятие, что значительно ослабляет моральные силы.
Второе средство - перехватить дорогу противнику, заняв соединенными силами позицию на пути его обходного движения, - грозит опасностью прибыть слишком поздно и застрять между двумя мероприятиями{239}. Кроме того, оборонительное сражение требует известного спокойствия, обдуманности, знакомства (даже близкого знакомства) с местностью, чего нельзя ожидать при поспешном преграждении обходного пути. Наконец, позиции, представляющие хорошее поле для оборонительного боя, - слишком редкое явление, чтобы можно было предполагать их найти на всякой дороге и во всяком ее пункте.
Напротив, третье средство - атаковать наступающего с фланга, т.е. дать ему сражение с перевернутым фронтом, - представляет значительные выгоды.
Во-первых, в этом случае, как известно, всегда происходит обнажение коммуникационных линий и путей отступления, а по общим свойствам и в особенности по тем требованиям, которые мы предъявляем к стратегической группировке обороняющегося, последний всегда в указанном отношении будет обладать известными преимуществами.
Во-вторых, - и это особенно существенно - каждый наступающий, намеревающийся пройти мимо своего противника, запутывается в двух противоположных стремлениях. Первоначально он хочет продвинуться вперед, дабы достигнуть цели своего наступления; но возможность ежеминутно подвергнуться атаке с фланга вызывает в нем потребность направить в эту сторону удар, и притом удар всеми силами. Эти два стремления противоречат друг другу и настолько спутывают внутренние отношения, настолько затрудняют принятие мер, отвечающих обстановке, как бы последняя ни сложилась, что едва ли может оказаться стратегически худшее положение. Если бы наступающий достоверно знал, когда и где он будет атакован, то он мог бы ловко и искусно к этому подготовиться; но при полной неопределенности в таком вопросе и при необходимости продвигаться вперед, нависающее сражение почти неизбежно застигнет его в момент весьма убогой подготовки к нему, т.е. наверно в невыгодных для него условиях.
Если для обороняющегося складываются иногда благоприятные моменты, когда он может дать в выгодных условиях наступательное сражение, то таких моментов надо прежде всего ожидать в этой обстановке. К тому же следует прибавить, что обороняющийся здесь может использовать знакомство с местностью и свободен в выборе ее; он имеет также возможность заранее подготовить и организовать свое движение; поэтому нельзя сомневаться, что и в этих обстоятельствах он сохранит значительное стратегическое превосходство над противником.
Итак, мы полагаем, что обороняющийся, занимающий сосредоточенными силами удачно расположенную позицию, может спокойно выжидать прохождения мимо него противника; если бы последний не стал атаковать его позицию, а действия на коммуникационные линии противника не отвечали бы обстановке, у него все же осталось бы превосходное средство добиться решительного исхода посредством атаки во фланг наступающего.
В истории мы почти не встречаемся с такого рода случаями; это отчасти объясняется тем, что у обороняющегося редко хватало смелости выдержать в таком положении, - он или разделял свои силы, или поспешно пытался пересечь всеми силами дорогу наступающему рокировочным или косым движением, отчасти же это происходило потому, что наступающий не дерзал в подобных условиях проходить мимо обороняющегося и обычно останавливал свой марш.
В этом случае обороняющийся вынужден дать наступательное сражение; ему приходится отказаться от дальнейших выгод выжидания сильной позиции, хороших укреплений и пр.; положение, в котором он застает продвигающегося неприятеля, не сможет в большинстве случаев возместить ему полностью утрату этих преимуществ, ибо во избежание их наступающий и поставил себя в новое положение; но все же некоторое возмещение он получит, и теории не приходится здесь сбрасывать со счета известную величину после взаимного поглощения pro и contra, как это часто имеет место, когда историки, критически подходящие к своей задаче, вставляют в свое повествование отрывочную часть теории.
Пусть не думают, что мы тут занимаемся логическими ухищрениями; напротив, чем глубже мы всматриваемся с точки зрения практики в этот предмет, тем более он представляется нам идеей, охватывающей все существо обороны, проникающей ее и ею управляющей.
Лишь атакуя всеми своими силами противника, раз только последний проходит мимо, обороняющийся может благополучно миновать обе пропасти, возле которых ведется оборона; эти пропасти - раздельное расположение и торопливое забегание перед противником. В обоих случаях он подчиняется воле наступающего, в обоих ему приходится пользоваться средствами крайней необходимости и действовать с опасной поспешностью; всякий раз, как решительный, жаждущий победы и решения противник сталкивается с такой системой обороны, он ее приводит к полному крушению. Но всякий раз, когда обороняющийся сосредоточивает для совместного действия в надлежащем пункте все свои силы и решается атаковать ими неприятеля во фланг, он избирает верный путь и опирается на все те преимущества, какие только ему может доставить оборона в этом положении; хорошая подготовка, спокойствие, уверенность, единство и простота характеризуют в этом случае все его действия.
Мы не можем не упомянуть здесь о крупном историческом событии, имеющем ближайшее отношение к развиваемым здесь понятиям; нам важно предотвратить неправильную ссылку на этот пример.
Выжидая в октябре 1806 г. в Тюрингии французскую армию, предводимую Бонапартом, прусская армия располагалась посредине между двумя основными направлениями, по которым могли вторгнуться французы, а именно: между дорогой через Эрфурт и дорогой через Гоф, ведущими па Лейпциг и Берлин. Первоначальное намерение прорваться во Франконию прямо через Тюрингенский лес, а после отказа от него - неизвестность, по какому из этих двух путей направятся французы, определили выбор этого промежуточного по отношению к ним расположения. Как таковое оно должно было бы повести к мероприятиям по поспешному выдвижению наперерез неприятелю.
Это и было основной идеей пруссаков на тот случай, если бы французы двинулись через Эрфурт, ибо пути к нему были вполне доступны; напротив, нечего было и думать о том, чтобы продвинуться на дорогу через Гоф, отчасти потому, что до этой дороги оставалось два или три перехода, отчасти же потому, что пути этого движения пересекались глубокой долиной реки Заалы. Последнее движение не входило в расчеты герцога Брауншвейгского, и поэтому никаких подготовительных мер к его осуществлению принято не было; однако выполнение этого движения входило в намерения принца Гогенлоэ, т.е. полковника Массенбаха{240}, который хотел насильно навязать эту идею герцогу. Еще меньше могло быть речи о том, чтобы, исходя из этой группировки па левом берегу реки Заалы, дать наступательное сражение продвигающемуся вперед Бонапарту, т.е. перейти против него в указанную нами выше фланговую атаку; ибо если река Заала являлась препятствием к тому, чтобы в последнюю минуту забежать и преградить дорогу неприятелю, то она представляла еще большее препятствие тому, чтобы перейти в наступление в такой момент, когда неприятель уже должен был хотя бы отчасти владеть противоположным берегом реки. В результате герцог решил выжидать за рекой дальнейшего развития хода событий, если можно назвать индивидуальным решением то, что происходило в этой многоголовой главной квартире в момент величайшей сумятицы и полнейшей нерешительности. Чем бы это выжидание ни было вызвано, в итоге имелись следующие возможности:
1) атаковать неприятеля, если он переправится через Заалу, чтобы столкнуться с прусской армией, или
2) действовать на его коммуникационные линии, если он оставит прусскую армию в покое, или же
3) быстрым фланговым маршем преградить неприятелю дорогу еще у Лейпцига, если бы это признавалось выполнимым и желательным.
В первом случае прусская армия обладала бы значительными стратегическими и тактическими преимуществами вследствие трудностей, представляемых глубокой долиной реки Заалы; во втором - чисто стратегическое преимущество также было бы велико, ибо неприятель обладал лишь крайне узким базисом, стиснутым между нашей армией и нейтральной территорией Богемии, в то время как наш базис отличался исключительной шириной, даже в третьем случае наша армия, прикрытая рекой Заалой, оказывалась все же отнюдь не в невыгодном положении. Несмотря на общую сумятицу и неясность, царившие в главной квартире, эти три возможности действительно в ней обсуждались, но, конечно, нельзя удивляться тому, что если бы здесь и зародилась правильная идея среди общей нерешительности и царившего смятения, она была бы обречена при ее осуществлении на полное крушение.
В первых двух случаях позицию на левом берегу Заалы надо рассматривать как подлинно фланговую, в качестве последней она бесспорно представляла крупные выгоды; но, конечно, фланговая позиция для армии, не уверенной в себе, против превосходных сил неприятеля, против Бонапарта, представляет очень смелое предприятие.
После долгих колебаний 13 октября герцог остановил свой выбор на третьей из вышеуказанных возможностей, но было слишком поздно. Бонапарт уже приступил к переправе через Заалу, и сражения под Иеной и Ауэрштедтом являлись неизбежными. Герцог в своей нерешительности уселся между двух стульев чтобы преградить дорогу неприятелю, он слишком поздно оставил занимаемый им район, а чтобы целесообразно дать сражение - слишком рано. Тем не менее природная сила этой позиции сказалась в такой степени, что герцог имел возможность под Ауэрштедтом уничтожить правое крыло своего противника, а князь Гогенлоэ еще мог бы вырваться из петли при помощи кровопролитного отступательного боя. Но под Ауэрштедтом не хватило решимости добиться победы, являвшейся несомненной, а под Иеной сочли возможным рассчитывать на победу, которая была совершенно немыслима.
Распознавание этих centra gravitates (Центров тяжести - Ред.) неприятельских военных сил и определение сферы их воздействия составляют высший акт стратегического суждения. Поэтому всякий раз необходимо спрашивать себя, какое воздействие окажет продвижение вперед или отступление одной из частей противных сторон на остальные.
Мы вовсе не воображаем, что здесь нами изобретен какой-то новый метод; лишь в основу метода, которого держались все полководцы и во все времена, мы положили такие представления, которые должны уяснить связь этого метода с природой вещей.
Роль, которую играет представление о центре тяжести неприятельских сил во всем плане войны, будет рассмотрена в последней части нашего труда, куда и относится эта тема; мы ее заимствовали сейчас оттуда лишь для того, чтобы не оставлять никакого пробела в ряде представлений. При этом рассмотрении мы установили, чем именно обусловливается разделение вооруженных сил. В сущности имеются два противоположных друг другу стремления: одно обладание страной - влечет нас к разделению наших сил; другое - удар против центра тяжести неприятельских сил - снова собирает их до известной степени воедино.
Так возникают театры войны или области действия отдельных армий. Это такие части территории страны с размещенными на них вооруженными силами, внутри которых всякое решение, исходящее от главных действующих сил, непосредственно распространяется на целое и увлекает его в своем направлении. Мы говорим - непосредственно, ибо решение, имевшее место на каком-либо одном театре войны, естественно, должно оказывать более или менее отдаленное влияние и на соседние с ним театры военных действий.
Мы вновь подчеркнем, что в данном случае, как и повсюду, в наших определениях мы намечаем лишь центральные пункты известных областей представлений, не желая, да и не имея возможности, резкими чертами проводить грани между ними, что было бы противно природе самого предмета.
Итак, мы полагаем, что театр войны, будь он большой или малый, вместе с действующими на нем вооруженными силами - безотносительно к их численности - представляет целое, могущее быть сведенным к одному центру тяжести; в этом центре тяжести будет разыграно решение; оказаться победителем в этом пункте - значит осуществить оборону театра войны в самом широком смысле этого слова.
Глава двадцать восьмая.
Оборона театра войны (Продолжение)
Оборона состоит из двух различных элементов, а именно из решения и выжидания. Установление связи между этими двумя элементами составляет предмет настоящей главы.
Прежде всего, мы должны сказать, что состояние выжидания хотя и не является законченной обороной, однако представляет ту ее область, по которой она продвигается к своей цели. До тех пор, пока вооруженная сила не покинула доверенной ей полосы территории, напряжение сил, вызванное у обеих сторон наступлением, продолжается вплоть до решения. Последнее может считаться действительно завершенным лишь тогда, когда или наступающий или обороняющийся покинет театр войны.
Пока вооруженная сила удерживается в своем районе, оборона последнего продолжается, и в этом смысле оборона театра войны тождественна с обороной на театре войны. При этом не существенно, большую или меньшую часть театра захватил неприятель, так как пространство уступается ему лишь временно, впредь до решения.
Но такое понимание, с помощью которого мы стремимся определить состояние выжидания в его правильном отношении к целому, верно лишь тогда, когда решительный акт действительно должен иметь место и считается обеими сторонами неизбежным. Ибо только это решение создает реальность центров тяжести сил обеих сторон и их действенности па обусловленном ими театре войны. Как только отпадает мысль о решении, так центры тяжести оказываются нейтрализованными; в известном смысле нейтрализуются и вооруженные силы в целом, и тогда выдвигается на первый план в качестве непосредственной цели обладание территорией страны, составляющей второй основной элемент театра войны в его целом. Иными словами, чем меньше обе стороны ищут на войне решительных ударов, тем больше они переходят ко взаимному наблюдению, тем важнее становится обладание территорией, тем больше обороняющийся старается все непосредственно прикрывать и тем шире стремится наступающий распространиться в своем движении.
Следует также признать, что огромное большинство войн и походов более близки к состоянию чистого наблюдения, чем к бою не на жизнь, а на смерть, т.е. к бою, в котором по крайней мере одна сторона ищет решения. Лишь войны XIX века{237} отличались этим последним характером в такой высокой степени, что по отношению к ним можно было применить теорию, построенную на этом. Но так как едва ли можно ожидать, что все будущие войны будут носить такой же характер, а скорее надо предполагать, что большинство их снова будет приближаться к характеру наблюдения, то теория, которая должна быть пригодной для действительной жизни, обязана с этим считаться. Поэтому мы прежде всего займемся тем случаем, когда все проникается и руководится стремлением к решению, т.е. войной в собственном смысле или, если можно так выразиться, абсолютной войной. В другой главе мы рассмотрим видоизменения, вытекающие вследствие большего или меньшего приближения к состоянию наблюдения.
В первом случае (наступающий или обороняющийся ищет решения) оборона театра войны должна будет заключаться в том, что обороняющийся должен держаться на театре войны таким образом, чтобы иметь возможность в каждое мгновение в выгодных условиях разыграть решение. Последнее может заключаться в одном сражении или в ряде крупных боев, но может также явиться итогом одних лишь взаимных отношений, вытекающих из группировки враждующих сторон, т.е. из последствий возможных боев.
Если бы даже сражение не было самым сильным, обычным и действительным средством добиться решения, - что, как мы полагаем, является нами уже неоднократно доказанным, - то было бы достаточно и того, что оно вообще является одним из средств добиться решения и потому требует сильнейшего сосредоточения сил, какое только допустимо в данных обстоятельствах. Генеральное сражение на театре войны есть столкновение одного центра тяжести с другим. Чем больше сил можно собрать в том или в другом, тем более обеспеченными, крупными будут его последствия. Следовательно, всякое разделение сил, не вызываемое определенной целью (т.е. такой целью, которой нельзя достигнуть счастливым исходом сражения или достижение которой составляет важное и главное для счастливого исхода самого сражения), должно быть отвергнуто.
Однако сильнейшее сосредоточение вооруженных сил не является единственным основным условием; необходимы такие группировки и положение их, чтобы сражение могло состояться в выгодных условиях.
К одной категории с этими основными условиями полностью относятся и те различные ступени обороны, которые мы могли изучить в главе о видах сопротивления{238}, поэтому нетрудно связать последние с первыми в соответствии с условиями данного конкретного случая. Лишь в одном пункте заключается на первый взгляд внутреннее противоречие; оно требует разъяснения, тем более, что этот пункт - один из важнейших в обороне: это столкновение центров тяжести неприятельских сил.
Если обороняющийся будет заблаговременно и достаточно хорошо осведомлен, по каким дорогам будет продвигаться неприятель и где наверное можно встретить ядро его сил, то он сможет пойти к нему навстречу по этой дороге. Этот случай является обычным, ибо, хотя в отношении общих мероприятий - расположения крепостей, крупных складов оружия и мирной дислокации вооруженных сил - оборона предшествует наступлению и, таким образом, является для последнего руководящей питью, все же при фактическом открытии военных действий оборона по отношению к силам наступающего уже будет пользоваться своеобразным преимуществом хода в игре после партнера.
Продвижение крупными силами по неприятельской стране требует значительных предварительных мероприятий, накопления продовольственных средств, запасов снаряжения и пр.; это продолжается настолько долго, что обороняющийся получает время, необходимое, чтобы сообразоваться со всем этим. Кроме того, не следует упускать из виду, что обороняющемуся вообще требуется меньше времени, ибо подготовка всякого государства рассчитана в большей мере на оборону, чем на наступление.
Но хотя бы в большинстве случаев это и было так, то все же не исключается возможность, что в отдельных случаях обороняющийся пребывает в неизвестности относительно главного направления вторжения противника; такой случай в особенности часто будет иметь место, если оборона покоится на мероприятиях, требующих значительной затраты времени, - например, сооружения укрепленной позиции и т.п. Далее, в тех случаях, когда обороняющийся не стремится дать тактически наступательное сражение, но фактически сгруппировался па линии наступления, наступающий сохраняет возможность обойти его позицию, несколько изменив свое первоначальное направление, ибо в европейских условиях обработки почвы никогда нельзя оказаться в таком положении, чтобы справа или слева не было дорог, по которым можно было бы миновать позицию. Очевидно, в таком случае обороняющийся не может выжидать своего противника на определенной позиции; по крайней мере он не может обманывать себя расчетом принять на этой позиции оборонительное сражение.
Но раньше, чем мы будем говорить о тех средствах, какие в этом случае остаются в распоряжении обороняющегося, мы должны сперва ближе рассмотреть природу такого случая и вероятность его появления.
Естественно, что в каждом государстве, а также на каждом театре войны (мы же в первую очередь говорим только о последнем) существуют объекты и пункты, наступление на которые может повлечь за собой особенно важные последствия. Мы полагаем более уместным подробнее поговорить об этом в части труда, рассматривающей наступление. Здесь мы ограничимся лишь замечанием, что в тех случаях, когда основанием, определяющим направление удара наступающего, является особенно выгодный для наступления объект и пункт, то это же основание будет воздействовать и на обороняющегося, определяя его действия и руководя им в тех случаях, когда он ничего не знает о намерениях противника. Если наступающий не изберет этого благоприятного для него направления, то он тем самым откажется от части своих естественных преимуществ. Ясно, что если обороняющийся занял позицию именно в этом направлении, то нельзя миновать и обойти его, не понеся известных жертв. Отсюда следует, что опасность ошибиться относительно направления, которое возьмет противник, а также возможность для наступающего миновать своего противника не так уж велики, как могут показаться на первый взгляд; в наличии уже будет иметься определенное, большей частью преобладающее основание для выбора известного направления; следовательно, в большинстве случаев обороняющийся со своими мероприятиями, связанными с определенным пунктом, не преминет оказаться на пути ядра неприятельских сил. Иными словами, обороняющийся может в большинстве случаев быть уверен в том, что если только он расположится правильно, наступающий пойдет на него.
Тем не менее мы не должны и не можем отрицать возможность, что в отдельных случаях подготовка обороняющегося не разгадает действий наступающего; возникает вопрос, что ему делать в этом случае и какие из выгод, присущих его положению, остаются еще за ним.
Спросим себя, что вообще может предпринять обороняющийся, если наступающий следует мимо него? Действия обороняющегося могут направляться по следующим путям:
1. С самого начала разделить свои силы, чтобы одной из частей наверняка встретить неприятеля, а другой - поспешить на помощь.
2. Занять позицию сосредоточенными силами и, если противник захочет пройти мимо, быстро принять в соответственную сторону. В большинстве случаев такое продвижение уже не удастся произвести прямо в сторону, а придется занять новую позицию, несколько отступив назад.
3. Атаковать сосредоточенными силами неприятеля во фланг.
4. Действовать на его коммуникационные линии.
5. Посредством контрнаступления на его театр войны или страну совершить в точности то самое, что выполняет он, проходя мимо нас.
Мы приводим здесь последний прием потому, что возможно представить себе и такую обстановку, когда он может оказаться действительным; но он противоречит задаче обороны, т.е. основаниям, руководствуясь которыми мы остановили на ней наш выбор: на него можно смотреть, лишь как па исключение, обусловленное или какими-то крупными ошибками противника, или другими особенностями данного конкретного случая.
Воздействие на коммуникационные линии противника предполагает превосходство наших коммуникационных линий; последнее, безусловно, представляет одно из основных условий хорошей оборонительной позиции. Но если даже, исходя из этого, такое воздействие и обещает известные выгоды обороняющемуся, все же при обороне театра войны оно лишь в редких случаях явится пригодным, чтобы добиться решения; а достижение последнего, по нашему предположению, представляет цель похода.
Размеры отдельного театра войны обычно бывают не настолько велики, чтобы коммуникационные линии наступающего приобрели вследствие своей длины большую чувствительность; но если чувствительность KOMJ муникационной линии имеет место, все же время, необходимое наступающему для осуществления своего удара, обычно оказывается слишком кратким, чтобы он мог быть задержан этим средством, действующим крайне медленно.
Таким образом, против неприятеля, стремящегося добиться решения, а также в том случае, когда и обороняющийся ищет его же, это средство (воздействие на коммуникационную линию) в большинстве случаев окажется совершенно недействительным.
Три других средства, которые остаются в распоряжении обороняющегося, направлены на непосредственное решение, - т.е. на столкновение одного центра тяжести с другим, - и, следовательно, они более соответствуют задаче. Заметим сейчас же, что третьему средству мы оказываем решительное предпочтение перед двумя другими; не отвергая окончательно этих последних, мы считаем его в большинстве случаев самым настоящим средством сопротивления.
При раздельной группировке мы рискуем быть вовлеченными в отрядную войну, из которой, когда против нас решительный противник, в лучшем случае может получиться лишь значительное относительное сопротивление, но отнюдь не то решение, к которому мы стремимся. Но допустим, что, руководясь верным тактом, удастся избегнуть этого ложного пути; все же предшествовавшее разделение сил сопротивления значительно ослабит удар; притом никогда нельзя быть уверенным, что выдвинутые первыми корпуса не понесут несоразмерных потерь. К тому же сопротивление, оказываемое выдвинутыми в первую очередь корпусами, обыкновенно заканчивающееся отступлением к спешащим на помощь главным силам, по большей части воспринимается войсками как проигранный бой и как ошибочное мероприятие, что значительно ослабляет моральные силы.
Второе средство - перехватить дорогу противнику, заняв соединенными силами позицию на пути его обходного движения, - грозит опасностью прибыть слишком поздно и застрять между двумя мероприятиями{239}. Кроме того, оборонительное сражение требует известного спокойствия, обдуманности, знакомства (даже близкого знакомства) с местностью, чего нельзя ожидать при поспешном преграждении обходного пути. Наконец, позиции, представляющие хорошее поле для оборонительного боя, - слишком редкое явление, чтобы можно было предполагать их найти на всякой дороге и во всяком ее пункте.
Напротив, третье средство - атаковать наступающего с фланга, т.е. дать ему сражение с перевернутым фронтом, - представляет значительные выгоды.
Во-первых, в этом случае, как известно, всегда происходит обнажение коммуникационных линий и путей отступления, а по общим свойствам и в особенности по тем требованиям, которые мы предъявляем к стратегической группировке обороняющегося, последний всегда в указанном отношении будет обладать известными преимуществами.
Во-вторых, - и это особенно существенно - каждый наступающий, намеревающийся пройти мимо своего противника, запутывается в двух противоположных стремлениях. Первоначально он хочет продвинуться вперед, дабы достигнуть цели своего наступления; но возможность ежеминутно подвергнуться атаке с фланга вызывает в нем потребность направить в эту сторону удар, и притом удар всеми силами. Эти два стремления противоречат друг другу и настолько спутывают внутренние отношения, настолько затрудняют принятие мер, отвечающих обстановке, как бы последняя ни сложилась, что едва ли может оказаться стратегически худшее положение. Если бы наступающий достоверно знал, когда и где он будет атакован, то он мог бы ловко и искусно к этому подготовиться; но при полной неопределенности в таком вопросе и при необходимости продвигаться вперед, нависающее сражение почти неизбежно застигнет его в момент весьма убогой подготовки к нему, т.е. наверно в невыгодных для него условиях.
Если для обороняющегося складываются иногда благоприятные моменты, когда он может дать в выгодных условиях наступательное сражение, то таких моментов надо прежде всего ожидать в этой обстановке. К тому же следует прибавить, что обороняющийся здесь может использовать знакомство с местностью и свободен в выборе ее; он имеет также возможность заранее подготовить и организовать свое движение; поэтому нельзя сомневаться, что и в этих обстоятельствах он сохранит значительное стратегическое превосходство над противником.
Итак, мы полагаем, что обороняющийся, занимающий сосредоточенными силами удачно расположенную позицию, может спокойно выжидать прохождения мимо него противника; если бы последний не стал атаковать его позицию, а действия на коммуникационные линии противника не отвечали бы обстановке, у него все же осталось бы превосходное средство добиться решительного исхода посредством атаки во фланг наступающего.
В истории мы почти не встречаемся с такого рода случаями; это отчасти объясняется тем, что у обороняющегося редко хватало смелости выдержать в таком положении, - он или разделял свои силы, или поспешно пытался пересечь всеми силами дорогу наступающему рокировочным или косым движением, отчасти же это происходило потому, что наступающий не дерзал в подобных условиях проходить мимо обороняющегося и обычно останавливал свой марш.
В этом случае обороняющийся вынужден дать наступательное сражение; ему приходится отказаться от дальнейших выгод выжидания сильной позиции, хороших укреплений и пр.; положение, в котором он застает продвигающегося неприятеля, не сможет в большинстве случаев возместить ему полностью утрату этих преимуществ, ибо во избежание их наступающий и поставил себя в новое положение; но все же некоторое возмещение он получит, и теории не приходится здесь сбрасывать со счета известную величину после взаимного поглощения pro и contra, как это часто имеет место, когда историки, критически подходящие к своей задаче, вставляют в свое повествование отрывочную часть теории.
Пусть не думают, что мы тут занимаемся логическими ухищрениями; напротив, чем глубже мы всматриваемся с точки зрения практики в этот предмет, тем более он представляется нам идеей, охватывающей все существо обороны, проникающей ее и ею управляющей.
Лишь атакуя всеми своими силами противника, раз только последний проходит мимо, обороняющийся может благополучно миновать обе пропасти, возле которых ведется оборона; эти пропасти - раздельное расположение и торопливое забегание перед противником. В обоих случаях он подчиняется воле наступающего, в обоих ему приходится пользоваться средствами крайней необходимости и действовать с опасной поспешностью; всякий раз, как решительный, жаждущий победы и решения противник сталкивается с такой системой обороны, он ее приводит к полному крушению. Но всякий раз, когда обороняющийся сосредоточивает для совместного действия в надлежащем пункте все свои силы и решается атаковать ими неприятеля во фланг, он избирает верный путь и опирается на все те преимущества, какие только ему может доставить оборона в этом положении; хорошая подготовка, спокойствие, уверенность, единство и простота характеризуют в этом случае все его действия.
Мы не можем не упомянуть здесь о крупном историческом событии, имеющем ближайшее отношение к развиваемым здесь понятиям; нам важно предотвратить неправильную ссылку на этот пример.
Выжидая в октябре 1806 г. в Тюрингии французскую армию, предводимую Бонапартом, прусская армия располагалась посредине между двумя основными направлениями, по которым могли вторгнуться французы, а именно: между дорогой через Эрфурт и дорогой через Гоф, ведущими па Лейпциг и Берлин. Первоначальное намерение прорваться во Франконию прямо через Тюрингенский лес, а после отказа от него - неизвестность, по какому из этих двух путей направятся французы, определили выбор этого промежуточного по отношению к ним расположения. Как таковое оно должно было бы повести к мероприятиям по поспешному выдвижению наперерез неприятелю.
Это и было основной идеей пруссаков на тот случай, если бы французы двинулись через Эрфурт, ибо пути к нему были вполне доступны; напротив, нечего было и думать о том, чтобы продвинуться на дорогу через Гоф, отчасти потому, что до этой дороги оставалось два или три перехода, отчасти же потому, что пути этого движения пересекались глубокой долиной реки Заалы. Последнее движение не входило в расчеты герцога Брауншвейгского, и поэтому никаких подготовительных мер к его осуществлению принято не было; однако выполнение этого движения входило в намерения принца Гогенлоэ, т.е. полковника Массенбаха{240}, который хотел насильно навязать эту идею герцогу. Еще меньше могло быть речи о том, чтобы, исходя из этой группировки па левом берегу реки Заалы, дать наступательное сражение продвигающемуся вперед Бонапарту, т.е. перейти против него в указанную нами выше фланговую атаку; ибо если река Заала являлась препятствием к тому, чтобы в последнюю минуту забежать и преградить дорогу неприятелю, то она представляла еще большее препятствие тому, чтобы перейти в наступление в такой момент, когда неприятель уже должен был хотя бы отчасти владеть противоположным берегом реки. В результате герцог решил выжидать за рекой дальнейшего развития хода событий, если можно назвать индивидуальным решением то, что происходило в этой многоголовой главной квартире в момент величайшей сумятицы и полнейшей нерешительности. Чем бы это выжидание ни было вызвано, в итоге имелись следующие возможности:
1) атаковать неприятеля, если он переправится через Заалу, чтобы столкнуться с прусской армией, или
2) действовать на его коммуникационные линии, если он оставит прусскую армию в покое, или же
3) быстрым фланговым маршем преградить неприятелю дорогу еще у Лейпцига, если бы это признавалось выполнимым и желательным.
В первом случае прусская армия обладала бы значительными стратегическими и тактическими преимуществами вследствие трудностей, представляемых глубокой долиной реки Заалы; во втором - чисто стратегическое преимущество также было бы велико, ибо неприятель обладал лишь крайне узким базисом, стиснутым между нашей армией и нейтральной территорией Богемии, в то время как наш базис отличался исключительной шириной, даже в третьем случае наша армия, прикрытая рекой Заалой, оказывалась все же отнюдь не в невыгодном положении. Несмотря на общую сумятицу и неясность, царившие в главной квартире, эти три возможности действительно в ней обсуждались, но, конечно, нельзя удивляться тому, что если бы здесь и зародилась правильная идея среди общей нерешительности и царившего смятения, она была бы обречена при ее осуществлении на полное крушение.
В первых двух случаях позицию на левом берегу Заалы надо рассматривать как подлинно фланговую, в качестве последней она бесспорно представляла крупные выгоды; но, конечно, фланговая позиция для армии, не уверенной в себе, против превосходных сил неприятеля, против Бонапарта, представляет очень смелое предприятие.
После долгих колебаний 13 октября герцог остановил свой выбор на третьей из вышеуказанных возможностей, но было слишком поздно. Бонапарт уже приступил к переправе через Заалу, и сражения под Иеной и Ауэрштедтом являлись неизбежными. Герцог в своей нерешительности уселся между двух стульев чтобы преградить дорогу неприятелю, он слишком поздно оставил занимаемый им район, а чтобы целесообразно дать сражение - слишком рано. Тем не менее природная сила этой позиции сказалась в такой степени, что герцог имел возможность под Ауэрштедтом уничтожить правое крыло своего противника, а князь Гогенлоэ еще мог бы вырваться из петли при помощи кровопролитного отступательного боя. Но под Ауэрштедтом не хватило решимости добиться победы, являвшейся несомненной, а под Иеной сочли возможным рассчитывать на победу, которая была совершенно немыслима.