Страница:
Хит, напротив, воспитывался в обществе, где личное обаяние вкупе с взаимопониманием почиталось как жизненно важное условие существования, как пища, воздух и сон. В любой ситуации южанин находил способы уладить ссору и успокоить обиженных. С помощью самых различных ухищрений он добивался от сотрудников того, что хотел. Целыми часами он мог беседовать с наиболее талантливыми журналистами, обсуждая их статьи, идеи, исподволь окольными путями подводя их к собственной точке зрения, даже если первоначально эти люди не до конца воспринимали ее. Хорошо зная истинную цену похвале, Рэйн старался быть справедливым к работникам, но не льстил им и скорее был скуп на одобрения.
Сильные, понятные и своевременные репортажи, в основе которых лежали личный опыт и мастерство, – вот что должно было стать залогом успеха «Экзэминер». Хит намеревался изменить периодичность выхода газеты, добавив воскресный выпуск. Кроме того, он хотел изменить структуру макета самого издания таким образом, чтобы все рекламные материалы печатались бы на внутренних, а не на внешних полосах. И еще он задумал увеличить размеры заголовков не просто на один-два пункта, а в два, а то и в три раза. Тогда бы газета выгодно отличалась и от «Геральд», и от «Джорнэл», поскольку крупными, броскими заголовками «Экзэминер» сразу привлекала бы внимание читателей. До появления реальных результатов его усилий требовались месяцы кропотливой работы, но уже сейчас компаньонам удавалось поддерживать стабильный тираж и, более того, чуть увеличить его. Медленно, но верно все они учились работать единым коллективом; Редмонд, который ранее выказывал независимость с норовистостью чистокровного жеребца, и тот поостыл и стал вести себя мягче.
– Войдите, – крикнул Хит, узнав Дэймона Редмонда по характерному озабоченному стуку. Рэйн занимал единственную отдельную комнату на всем этаже, а компаньону был отведен уголок в большом помещении, где работали остальные сотрудники редакции. Такая расстановка преследовала две цели: во-первых, Редмонд становился менее замкнутым и более доступным для всех работников; во-вторых, он, как выпускающий редактор, имел возможность непосредственно контролировать рабочий процесс. У Дэймона была странная привычка каждые полчаса вставать из-за стола и разминать ноги. Он медленно прогуливался по бухгалтерии, редакционному отделу, наборному цеху, цепкий взгляд его черных глаз подмечал каждую деталь, каждую мелочь.
– Что-нибудь новенькое? – спросил Хит, не отрываясь от рукописи, лежавшей перед ним.
– Еще один ответный удар по ратификации Четырнадцатой поправки. По телеграфу передано сообщение о землетрясении в Сан-Франциско. На питьевом бачке в углу редакционной появилась новая вмятина.
– Дэймон, я испытаю неимоверное облегчение, если ты перестанешь сваливать в одну кучу землетрясения и вмятины на бачках.
На лице Редмонда возникла одна из редких улыбок.
– Но я-то знаю, последствия которой из двух новостей мне придется незамедлительно испытать на себе.
– Всегда удивляюсь, откуда в тебе столько сострадания?
– Возможно, мой характер изменится к лучшему, если я не буду вынужден просиживать в редакции до трех часов утра, чтобы подготовить номер в печать.
– Когда у тебя появится жена, к которой ты должен будешь спешить после работы, я начну чувствовать себя виноватым… по отношению к ней.
– В таком случае я сразу же поставлю тебя в известность, как только появится подходящая кандидатура на это место.
– Уверен, что где-то тебя поджидает красавица, – сухо ответил Хит. – Но ты найдешь ее гораздо быстрее, если станешь обращать свое драгоценное внимание сначала на женские достоинства, а уже потом на родословную, а не наоборот.
– Мне с детства привили здоровое уважение к хорошей родословной и знатному генеалогическому древу. Ты сам знаешь, плохая кровь не замедлит сказаться на потомках.
– Не собираюсь переубеждать тебя, но, по-моему, не так уж и важно, кем был прапрапрадедушка твоей избранницы. Ведь не с ним ты будешь ложиться в постель каждую ночь, не так ли?
– Я полагаю, что нет, – ответил Дэймон. Хит мгновенно изменил тему разговора:
– Так зачем ты пришел?
– Транспорт. У подъезда дежурит всего один извозчик, который должен обслуживать репортеров, выезжающих на специальное задание. Но в основном им распоряжается Рэнсом, часами дежуря в этой коляске у подъезда городского полицейского управления. Получается, что другие просто не могут воспользоваться наемным экипажем. А мы постоянно твердим им, что они должны сами разыскивать новости, а не ждать информации из вторых рук. Репортера кормят ноги… лошади. Когда происшествие случается далеко отсюда, разве мы вправе требовать от них оперативности, если…
– Хорошо, я понял. Мы наймем еще одного извозчика.
– И еще, – вежливо продолжал Дэймон. – Ко мне тут подходили представители разных отделов, пожелавшие остаться неизвестными. Они просили поговорить с тобой о том, что есть у всех членов бостонской газетной братии, у всех, кроме «Экзэминер».
– Какого черта им еще недостает?
– Швейцара.
– Швейцара? – скептически переспросил Хит.
– Да, швейцара, чтобы собирать визитные карточки у посетителей.
– Черт побери!
– Таково соображение престижа.
– Передай им, – ответил Хит с угрожающим спокойствием в голосе, – что мы обязательно поставим у дверей швейцара, едва они начнут выпускать газету, которую можно будет использовать не только в уборной.
– Миссис Рэйн, куда прикажете поставить этот стол?
– Миссис Рэйн, это обои для первой комнаты на втором этаже или для второй комнаты на первом?
– Извините, мэм, вы хотели поставить этот диван у стены или по центру?
– Миссис Рэйн, вы просили покрасить лепнину в столовой в голубой или кремовый цвет?
– Стоп! – выкрикнула Люси, схватившись руками за голову. Сделав глубокий вздох, она медленно посмотрела в глаза каждому из вопрошавших и быстро выдохнула:
– Этот стол нужно поставить между двумя бархатными креслами в гостиной. Обои – первая комната, второй этаж. Диван должен стоять у стены. Лепнину покрасить в кремовый цвет.
Едва получившие ценные указания рабочие рассеялись по дому, как в дверях прихожей возникла очередная пара посыльных, обвешанная множеством пакетов.
– Миссис Рэйн…
– Миссис Рэйн…
Если бы еще хоть один человек произнес в это мгновение ее имя, Люси, наверное, сошла бы с ума…
– Да, – сказал Хит и, отшвырнув перо, облокотился руками о стол. – Садитесь, Бартлет.
– Спасибо, сэр.
– Вы припоминаете наш разговор двухдневной давности по поводу персональных интервью?
– Конечно, сэр.
– Так как это относительно новая область деятельности в журналистике, никому до сих пор не удавалось написать что-нибудь приличное по данной теме. Исключение составляет чикагская «Сан» и, пожалуй, нью-йоркская «Трибюн». Однако интервью очень важны и для нашей газеты, Бартлет. Жизнь известных людей интересует читателей.
– Я помню, вы говорили мне…
– Когда вы настраиваетесь, Бартлет, и собираетесь с мыслями, у вас получаются довольно… сносные работы. А посему именно вам я и поручил взять интервью у мэра города Шортлефа.
Пристальный взгляд голубых глаз Рэйна буквально пригвоздил к стулу молодого репортера. Тот тревожно заерзал на месте. У главного редактора «Экзэминер» был разработан собственный метод руководства, и он старался придерживаться избранного курса. Сочетание свирепого, пронизывающего взгляда и мягкой манеры речи способно было выбить из колеи даже очень дерзкого, нахального сотрудника.
– Сэр, позвольте мне объяснить, почему…
– Бартлет, вы, кажется, позабыли, что я вам когда-то говорил.
– А что именно, сэр?
– Людей не интересуют старые новости. – Хит замолчал и неожиданно громко хлопнул ладонью по столу, заставив Бартлета подскочить на стуле. Главный редактор не упускал случая воспользоваться театральными эффектами в общении с подчиненными. – Черт побери, всем уже давно известно, что Шортлеф ездил в Гарвард. Все давным-давно знают о его намерениях построить несколько новых улиц в городе. Каждая собака в округе может вам рассказать, что мэр состоит членом практически всех исторических обществ в штате. Скажите мне ради всего святого, есть ли смысл в сотый раз писать обо всем этом?! Даже последнему дураку после прочтения так называемого интервью с мэром стало бы ясно, что вы не задали ему много нужных вопросов. Почему он тратит столько времени на свои упражнения в области истории, вместо того чтобы организовать нормально работающую пожарную службу города? Почему его не волнует проблема городских парков? Каково мнение главы города по поводу Закона о тарифах, принятого с подачи сенатора Морилла? Что делается для помощи бедным? Что он думает об отношении бостонской общественности к новому законодательству о Реконструкции? И последний, главный вопрос, Бартлет, теперь уже вам: почему вы не задали мэру все эти вопросы?
– Но, сэр, когда я брал интервью, в приемной мэра было полно народу…
– Ну и что? – Терпение Хита стремительно падало к нулевой отметке. – Какое это имеет отношение к вашему заданию?
– Джентльмен не может позволить себе докучать кому бы то ни было вопросами в присутствии посторонних.
– Бартлет, – простонал Рэйн. – Боже милостивый! Это же ваша работа! Вы не понимаете? Нет, вы не понимаете. – Он тяжело вздохнул, подумал несколько секунд и вновь обратился к репортеру, который очень напоминал ему барана:
– Ладно, сформулируем задачу таким образом, чтобы вы ее наверняка поняли. Отправляйтесь к Шортлефу и попросите его кое-что уточнить…
– Но…
– Если он будет возражать, скажите ему в лоб, что вряд ли дурная слава пойдет на пользу мэру Бостона. А когда будете брать интервью, понимаете, Бартлет, брать интервью, а не выдавливать из себя никчемные вопросы, спросите у него о пожарной команде или о тарифах. Единственное условие – вопросы должны быть свежие, спорные, понимаете? И если вы сумеете привезти мне ответ хотя бы на один из них, всего на один, Бартлет, я увеличу вам жалованье на десять процентов. Сразу. Вам все ясно?
– Да, сэр.
– Дерзайте, Бартлет. Постарайтесь задать мэру побольше каверзных вопросов, потому что за десятью процентами идут пятнадцать, потом двадцать и так далее…
Люси жадно впитывала в себя новые сведения и свежие идеи. А в какой восторг приходила она, когда в разговоре с мужем ей удавалось блеснуть пониманием той или иной ситуации. Велико было удивление Хита, когда он слышал от жены ту информацию, которую его газета, да и другие тоже, находили подчас с большим трудом. Изредка на ужин к Рэйнам приезжал Дэймон, особенно если ему и Хиту приходилось допоздна задерживаться в редакции. Первый раз после такого ночного визита Люси бурно возмущалась, убеждая Хита, что ей вовсе не нравится принимать незваного гостя в неподходящем домашнем виде, с ненакрытым столом. Причина недовольства, впрочем, объяснялась чрезвычайно просто: хозяйку не устраивала компания Дэймона. Но Рэйн возражал Люси, что, дескать, у Редмонда нет столь прелестной и очаровательной супруги, как у него, а посему, пропустив обед или ужин в родном доме, ему оставалось либо ужинать одному в ресторане, либо ложиться спать голодным. Последний довод прозвучал необычайно убедительно, вызвав у Люси сочувствие и стыд за предвзятое отношение к бедняге Редмонду и нежелание принимать его в своем доме. Неприязнь к Дэймону хотя и сохранилась, но теперь хозяйка дома прилагала усилия не выказывать ее.
Впрочем, противоречивая натура Люси Рэйн отметила, что редкие ужины с голодным потомком известной фамилии были ей не столь неприятны, как первый обед в ресторане Паркера. Постепенно Дэймон привык к непосредственной и живой манере общения между супругами, смирился с неподдельным интересом Люси к газетному делу и как-то незаметно стал другом семьи. Когда он пересказывал свежие городские новости, Люси часто хохотала до слез, настолько тонкими юмористическими и ироническими комментариями сопровождались эти рассказы. Дэймон теперь чувствовал себя менее скованно и настороженно в разговорах с Люси, улыбка все чаще и чаще освещала его красивое, холеное лицо. И уже не раз Люси замечала, что когда она рассказывала о новостях, услышанных на лекциях или в клубах, то черные как уголь глаза Редмонда задерживались на ней. Этот внимательный, порой чересчур пристальный взгляд приводил ее в крайнее смущение. Несмотря на богатое наследство и известное имя, Дэймон производил на нее впечатление человека без дома, семьи. Для нее он был одинок, как и Хит во времена, предшествующие их свадьбе. Представление о полном, даже беззащитном одиночестве этого человека пробудило в Люси неосознанное робкое сочувствие и повышенное внимание. Как ни странно, это отношение нашло встречный отклик в сердце Дэймона: он стал заметно мягче относиться к жене своего компаньона.
Исключительно благодаря положению Дэймона, его влиянию (хотя он сам и не прилагал к этому особых усилий и не захотел принять благодарности от Люси) Рэйны были приглашены на званый вечер, который устраивался в честь выборов нового уполномоченного представителя города. Неписаное светское правило гласило, что получить подобное приглашение могли только те, кто прожил в Бостоне не менее года, – новичкам решительно отказывали в этой «привилегии». За этой честью, подтвержденной красиво оформленными карточками, гонялась добрая половина города, а Дэймон просто привез их однажды к ужину во внутреннем кармане пиджака и передал Люси, когда они садились за стол.
– О, мистер Редмонд, – только и смогла выговорить Люси, с восхищением взглянув на благодетеля, и в изумлении принялась рассматривать приглашения. – Как это мило с вашей стороны, как это… Я даже не подозревала, что такое возможно! Как вам это удалось?
– На самом деле, миссис Рэйн, я преследовал лишь собственную выгоду, – заметил Дэймон, как всегда безразлично пожимая плечами. – У меня богатый опыт участия в подобных мероприятиях, и я прекрасно знаю, что, кроме скуки, этот вечер ничего не обещает. Поэтому я решил, что нам втроем будет легче пережить однообразие ситуации.
Люси насмешливо взглянула на Хита и отдала ему билеты.
– Следует ли нам принимать подарок, который вручается с явным умыслом? – спросила она мужа, и в ответ ехидные искорки вспыхнули в его глазах.
– Не знаю как ты, милочка, а я не привык смотреть в зубы дареному коню.
– Не стоит беспокоиться. Об этом позабочусь я, – за спиной Люси раздался голос Хита.
Она обернулась и не смогла удержать восхищенной улыбки. Рэйн выглядел потрясающе: строгое сочетание белого с черным костюма еще более усиливало поразительный бирюзовый оттенок его глаз и золотистый, как у древних греков, цвет волос.
– Позаботишься о чем?
Хит, не отвечая, подошел к Люси, положил руки на обнаженные плечи, склонил голову и одарил жену столь страстным и глубоким поцелуем, что она, задыхаясь и смеясь, оттолкнула его, с трудом переводя дыхание.
– Хит! Если бы я нуждалась в такой помощи, то обязательно попросила бы тебя об этом.
Поспешно Люси повернулась к зеркалу, ругая себя за то, что с такой легкостью позволила провести себя. Щеки ее пылали, а губы и в самом деле стали припухшими и ярко-красными.
– А я-то думал, ты действительно хочешь немного подрумяниться.
– Хочу. Но я вовсе не желаю выглядеть так, словно только что выползла из постели, проведя целую ночь напролет в любовных утехах.
Рэйн хмыкнул, встал позади нее и приобнял руками за талию.
– Если бы у меня было время… – задумчиво начал он.
– Знаю я тебя, знаю, – перебила мужа Люси, хлопая его по рукам с нарочитым возмущением, и потянулась за пудреницей. – Мне нужно еще пять минут, чтобы завершить все это.
С игривой послушностью Хит уселся на золоченый, до смешного миниатюрный стульчик и, лениво вытянув ноги, стал наблюдать за ней.
– Тебе, что, совсем нечем заняться? – поинтересовалась Люси, чуть помедлив, и снова принялась расчесывать один из упрямых локонов. – Ты похож сейчас на ленивого кота.
Хит молчал. Люси повернула голову, слегка прищурила глаза и посмотрела на мужа долгим оценивающим взглядом.
– Сегодня ты особенно красив, – в голосе ее слышалась нескрываемая нежность.
Улыбнувшись, Хит встал и отошел к окну, будто смутился под ее испытующим взором.
«Такой импозантный, элегантный, просто невероятно», – подумала она, еще раз взглянула на него и снова обратилась к зеркалу. И в то самое мгновение, когда мысль о его неестественной красоте еще не покинула Люси, шрам на виске Хита напомнил ей, что под ангельской внешностью скрывается далекий от совершенства образ. Шрам служил видимым знаком того, что когда-то этот человек вынес такие страдания, которые сейчас было жутко представить. В той прошлой жизни он окружил себя непробиваемой стеной, чтобы защититься от напастей извне. Нынче необходимость в этой стене вроде бы и не существовала, но он, однако, не желал разрушать ее. Порой Люси казалось, что Хит даже в самые интимные минуты, принадлежа ей телом, душой пытается удержаться на определенной дистанции. «Господи, если бы он нашел в себе силы и мужество довериться мне, стать более открытым. Если бы он намекнул, что я нужна ему не только для развлечения и физической близости, а для чего-то большего…»
Наверное, многие считали их удачной, счастливой парой, может быть, завидовали тому, что действительно присутствовало в их отношениях с Хитом – дружеские симпатии, которые усиливались взаимным сексуальным влечением. В доме Рэйнов царила определенная свобода, позволявшая им обоим расти и самосовершенствоваться, которая ни в коем случае не исключала честности друг перед другом.
Может, Люси и не стоило желать «чего-то большего»? Но почему тогда ее так угнетало растущее чувство неудовлетворенности?
Ответ был прост: «Потому что, Люси Рэйн, тебе небезразличен Хит Рэйн, и ты настолько к нему неравнодушна, что боишься признаться в этом самой себе».
Вставив в уши длинные, свисавшие почти до середины шеи серьги из весело поблескивающего оникса, Люси коротко вздохнула:
– Ну вот, теперь я готова.
– Синда. – Глаза Хита потемнели, плутовские искорки потухли в его зрачках. Он встал и медленно приблизился к ней. Что-то очень серьезное было в его намерениях. Пульс Люси тревожно участился, когда в его голосе она уловила нотки нерешительности:
– Перед выходом мне бы хотелось закончить одно маленькое дельце. Я думал об этом еще несколько недель назад… Конечно же, мне следовало позаботиться об этом сразу после нашей свадьбы…
– Я даже не представляю, о чем идет речь? – с натянутой улыбкой проговорила Люси.
– Мне нужно исправить свою ошибку, – почти шепотом произнес Хит, глаза их встретились.
– Какую ошибку? – так же шепотом пролепетала она.
В комнате воцарилась тишина. Секунды быстро бежали одна за одной, но время отсчитывало свой ход не для этой пары. Большим пальцем Хит провел по нежной коже подбородка Люси, коснулся шеи. Что он хотел сказать этой лаской? Рэйн взял левую руку жены, легкую и Не сопротивляющуюся ему. Они неотрывно смотрели друг другу прямо в глаза; он поцеловал ее ладонь, коснувшись ее пальцев бархатистой, гладко выбритой кожей.
«К чему все эти нежности? – Крик так и рвался из самого сердца Люси. – Меня сводит с ума твоя нежность, я не могу устоять перед ней».
Что-то гладкое и прохладное скользнуло по левому безымянному пальцу Люси, миновало сустав и остановилось у самого основания. Она скосила взгляд на свою руку, которую Рэйн продолжал держать, и ослепительный блеск заставил ее невольно закрыть глаза. Большой, роскошный, грушевидной формы бриллиант сиял мириадами разноцветных искорок. Обручальное кольцо, символ того, что они всегда будут искренними в своих чувствах, отношениях друг с другом…
– Хит… – попыталась сказать Люси, но вместо слов из ее груди вылетел лишь тихий вздох:
– Тебе не нужно было…
– Прости, мне следовало подарить тебе это кольцо давным-давно.
– Но я даже не задумывалась…
– Знаю. Наша помолвка, венчание и свадьба – все это было так молниеносно. На кольцо просто не хватило времени.
– Хит, я не знаю, что и сказать…
– Тебе нравится?
– Еще бы, конечно!
– Если хочешь, мы можем подобрать что-нибудь другое.
– Нет! Оно прекрасно! – Глаза Люси сияли во сто крат ярче бриллианта. Она не будет допытываться у Хита, почему он решил преподнести обручальное кольцо именно сегодня. Вдруг причина окажется совершенно иной, чем она предполагает?
– С-спасибо. – Слезинка выкатилась из уголка глаза, скользнула вниз по щеке, но на полпути губы Хита перехватили ее.
– Я не хочу, чтобы ты плакала, – пробормотал он.
– А что же, по-твоему, я должна делать? – всхлипывая, спросила Люси, улыбнулась сквозь слезы и опустила руку в боковой карман его роскошного пиджака в поисках носового платка. Но платок не понадобился, их губы слились в безудержном, отчаянном поцелуе. Настойчивость Хита развеяла слезливое настроение Люси. Желание, всепоглощающее, страстное, поднималось из глубин и разливалось по всему ее телу. Он наклонил голову ниже и еще сильнее прижал жену к своей мощной груди. Нежное и необычайно теплое чувство, словно невиданный цветок, расцветало в Люси; цветок рос, и душа Люси раскрывалась – для Хита.
С трудом их губы расстались. Хит поднял голову, прядь золотистых волос упала ему на лоб. Дрожащими пальцами Люси откинула назад непослушный завиток и заглянула мужу в глаза.
– Хит, – прошептала она, утонув в бездонной синеве его очей, и не смогла произнести ничего более. Безмолвно наблюдая за ним, она прочитала в его глазах вопрос. Да, кажется, впервые за все время их знакомства Хит не понял, что значит ее молчание. И она была ему благодарна за это.
– Нам пора идти, – спокойно проговорил он, и Люси медленно кивнула ему в ответ.
Вечер оказался не таким скучным, как пророчил Редмонд. Среди гостей были лучшие люди города – крупные предприниматели, коммерсанты, банкиры и политики. Разговор за ужином носил несколько натянутый, принужденный характер, очевидно, по причине сидящих за столом дам, так как обсуждение политических и финансовых проблем было негласно, но единодушно отложено на позднее время, когда мужская половина имела бы возможность пообщаться в приватной обстановке. И все-таки вечер был прекрасен! Люси поочередно щебетала то с дамой по левую руку, то с джентльменом по правую. Хит сидел за столом дальше, Дэймону отвели место рядом с рафинированной блондинкой, умело поддерживавшей разговор с соседями. Редмонд, как обычно, казался сверх меры сдержанным и замкнутым. Решительно настроенная на то, чтобы вывести его из привычного состояния полного безразличия, Люси сделала ему пару колких замечаний и добилась-таки своего – он затеял с ней шутливый спор. Подошло время танцев, и Редмонд ангажировал ее на вальс, сообщив Хиту, что жаждет отмщения за то, что Люси насмехалась над ним за столом.
Сильные, понятные и своевременные репортажи, в основе которых лежали личный опыт и мастерство, – вот что должно было стать залогом успеха «Экзэминер». Хит намеревался изменить периодичность выхода газеты, добавив воскресный выпуск. Кроме того, он хотел изменить структуру макета самого издания таким образом, чтобы все рекламные материалы печатались бы на внутренних, а не на внешних полосах. И еще он задумал увеличить размеры заголовков не просто на один-два пункта, а в два, а то и в три раза. Тогда бы газета выгодно отличалась и от «Геральд», и от «Джорнэл», поскольку крупными, броскими заголовками «Экзэминер» сразу привлекала бы внимание читателей. До появления реальных результатов его усилий требовались месяцы кропотливой работы, но уже сейчас компаньонам удавалось поддерживать стабильный тираж и, более того, чуть увеличить его. Медленно, но верно все они учились работать единым коллективом; Редмонд, который ранее выказывал независимость с норовистостью чистокровного жеребца, и тот поостыл и стал вести себя мягче.
* * *
В дверь кабинета главного редактора «Экзэминер» постучали.– Войдите, – крикнул Хит, узнав Дэймона Редмонда по характерному озабоченному стуку. Рэйн занимал единственную отдельную комнату на всем этаже, а компаньону был отведен уголок в большом помещении, где работали остальные сотрудники редакции. Такая расстановка преследовала две цели: во-первых, Редмонд становился менее замкнутым и более доступным для всех работников; во-вторых, он, как выпускающий редактор, имел возможность непосредственно контролировать рабочий процесс. У Дэймона была странная привычка каждые полчаса вставать из-за стола и разминать ноги. Он медленно прогуливался по бухгалтерии, редакционному отделу, наборному цеху, цепкий взгляд его черных глаз подмечал каждую деталь, каждую мелочь.
– Что-нибудь новенькое? – спросил Хит, не отрываясь от рукописи, лежавшей перед ним.
– Еще один ответный удар по ратификации Четырнадцатой поправки. По телеграфу передано сообщение о землетрясении в Сан-Франциско. На питьевом бачке в углу редакционной появилась новая вмятина.
– Дэймон, я испытаю неимоверное облегчение, если ты перестанешь сваливать в одну кучу землетрясения и вмятины на бачках.
На лице Редмонда возникла одна из редких улыбок.
– Но я-то знаю, последствия которой из двух новостей мне придется незамедлительно испытать на себе.
– Всегда удивляюсь, откуда в тебе столько сострадания?
– Возможно, мой характер изменится к лучшему, если я не буду вынужден просиживать в редакции до трех часов утра, чтобы подготовить номер в печать.
– Когда у тебя появится жена, к которой ты должен будешь спешить после работы, я начну чувствовать себя виноватым… по отношению к ней.
– В таком случае я сразу же поставлю тебя в известность, как только появится подходящая кандидатура на это место.
– Уверен, что где-то тебя поджидает красавица, – сухо ответил Хит. – Но ты найдешь ее гораздо быстрее, если станешь обращать свое драгоценное внимание сначала на женские достоинства, а уже потом на родословную, а не наоборот.
– Мне с детства привили здоровое уважение к хорошей родословной и знатному генеалогическому древу. Ты сам знаешь, плохая кровь не замедлит сказаться на потомках.
– Не собираюсь переубеждать тебя, но, по-моему, не так уж и важно, кем был прапрапрадедушка твоей избранницы. Ведь не с ним ты будешь ложиться в постель каждую ночь, не так ли?
– Я полагаю, что нет, – ответил Дэймон. Хит мгновенно изменил тему разговора:
– Так зачем ты пришел?
– Транспорт. У подъезда дежурит всего один извозчик, который должен обслуживать репортеров, выезжающих на специальное задание. Но в основном им распоряжается Рэнсом, часами дежуря в этой коляске у подъезда городского полицейского управления. Получается, что другие просто не могут воспользоваться наемным экипажем. А мы постоянно твердим им, что они должны сами разыскивать новости, а не ждать информации из вторых рук. Репортера кормят ноги… лошади. Когда происшествие случается далеко отсюда, разве мы вправе требовать от них оперативности, если…
– Хорошо, я понял. Мы наймем еще одного извозчика.
– И еще, – вежливо продолжал Дэймон. – Ко мне тут подходили представители разных отделов, пожелавшие остаться неизвестными. Они просили поговорить с тобой о том, что есть у всех членов бостонской газетной братии, у всех, кроме «Экзэминер».
– Какого черта им еще недостает?
– Швейцара.
– Швейцара? – скептически переспросил Хит.
– Да, швейцара, чтобы собирать визитные карточки у посетителей.
– Черт побери!
– Таково соображение престижа.
– Передай им, – ответил Хит с угрожающим спокойствием в голосе, – что мы обязательно поставим у дверей швейцара, едва они начнут выпускать газету, которую можно будет использовать не только в уборной.
* * *
Заканчивалась отделка дома Рэйнов. Легкая паника охватила Люси, когда привезли новую мебель, и она очутилась посередине прихожей в окружении рулонов обоев, развернутых прямо на полу. Хозяйка кружилась как белка в колесе; со всех сторон на нее сыпался град вопросов.– Миссис Рэйн, куда прикажете поставить этот стол?
– Миссис Рэйн, это обои для первой комнаты на втором этаже или для второй комнаты на первом?
– Извините, мэм, вы хотели поставить этот диван у стены или по центру?
– Миссис Рэйн, вы просили покрасить лепнину в столовой в голубой или кремовый цвет?
– Стоп! – выкрикнула Люси, схватившись руками за голову. Сделав глубокий вздох, она медленно посмотрела в глаза каждому из вопрошавших и быстро выдохнула:
– Этот стол нужно поставить между двумя бархатными креслами в гостиной. Обои – первая комната, второй этаж. Диван должен стоять у стены. Лепнину покрасить в кремовый цвет.
Едва получившие ценные указания рабочие рассеялись по дому, как в дверях прихожей возникла очередная пара посыльных, обвешанная множеством пакетов.
– Миссис Рэйн…
– Миссис Рэйн…
Если бы еще хоть один человек произнес в это мгновение ее имя, Люси, наверное, сошла бы с ума…
* * *
– Мистер Рэйн, вы хотели меня видеть?– Да, – сказал Хит и, отшвырнув перо, облокотился руками о стол. – Садитесь, Бартлет.
– Спасибо, сэр.
– Вы припоминаете наш разговор двухдневной давности по поводу персональных интервью?
– Конечно, сэр.
– Так как это относительно новая область деятельности в журналистике, никому до сих пор не удавалось написать что-нибудь приличное по данной теме. Исключение составляет чикагская «Сан» и, пожалуй, нью-йоркская «Трибюн». Однако интервью очень важны и для нашей газеты, Бартлет. Жизнь известных людей интересует читателей.
– Я помню, вы говорили мне…
– Когда вы настраиваетесь, Бартлет, и собираетесь с мыслями, у вас получаются довольно… сносные работы. А посему именно вам я и поручил взять интервью у мэра города Шортлефа.
Пристальный взгляд голубых глаз Рэйна буквально пригвоздил к стулу молодого репортера. Тот тревожно заерзал на месте. У главного редактора «Экзэминер» был разработан собственный метод руководства, и он старался придерживаться избранного курса. Сочетание свирепого, пронизывающего взгляда и мягкой манеры речи способно было выбить из колеи даже очень дерзкого, нахального сотрудника.
– Сэр, позвольте мне объяснить, почему…
– Бартлет, вы, кажется, позабыли, что я вам когда-то говорил.
– А что именно, сэр?
– Людей не интересуют старые новости. – Хит замолчал и неожиданно громко хлопнул ладонью по столу, заставив Бартлета подскочить на стуле. Главный редактор не упускал случая воспользоваться театральными эффектами в общении с подчиненными. – Черт побери, всем уже давно известно, что Шортлеф ездил в Гарвард. Все давным-давно знают о его намерениях построить несколько новых улиц в городе. Каждая собака в округе может вам рассказать, что мэр состоит членом практически всех исторических обществ в штате. Скажите мне ради всего святого, есть ли смысл в сотый раз писать обо всем этом?! Даже последнему дураку после прочтения так называемого интервью с мэром стало бы ясно, что вы не задали ему много нужных вопросов. Почему он тратит столько времени на свои упражнения в области истории, вместо того чтобы организовать нормально работающую пожарную службу города? Почему его не волнует проблема городских парков? Каково мнение главы города по поводу Закона о тарифах, принятого с подачи сенатора Морилла? Что делается для помощи бедным? Что он думает об отношении бостонской общественности к новому законодательству о Реконструкции? И последний, главный вопрос, Бартлет, теперь уже вам: почему вы не задали мэру все эти вопросы?
– Но, сэр, когда я брал интервью, в приемной мэра было полно народу…
– Ну и что? – Терпение Хита стремительно падало к нулевой отметке. – Какое это имеет отношение к вашему заданию?
– Джентльмен не может позволить себе докучать кому бы то ни было вопросами в присутствии посторонних.
– Бартлет, – простонал Рэйн. – Боже милостивый! Это же ваша работа! Вы не понимаете? Нет, вы не понимаете. – Он тяжело вздохнул, подумал несколько секунд и вновь обратился к репортеру, который очень напоминал ему барана:
– Ладно, сформулируем задачу таким образом, чтобы вы ее наверняка поняли. Отправляйтесь к Шортлефу и попросите его кое-что уточнить…
– Но…
– Если он будет возражать, скажите ему в лоб, что вряд ли дурная слава пойдет на пользу мэру Бостона. А когда будете брать интервью, понимаете, Бартлет, брать интервью, а не выдавливать из себя никчемные вопросы, спросите у него о пожарной команде или о тарифах. Единственное условие – вопросы должны быть свежие, спорные, понимаете? И если вы сумеете привезти мне ответ хотя бы на один из них, всего на один, Бартлет, я увеличу вам жалованье на десять процентов. Сразу. Вам все ясно?
– Да, сэр.
– Дерзайте, Бартлет. Постарайтесь задать мэру побольше каверзных вопросов, потому что за десятью процентами идут пятнадцать, потом двадцать и так далее…
* * *
Новый дом четы Рэйн был почти готов, набран полный штат прислуги, включая кучера, повара, двух горничных и привратника. У миссис Рэйн появилось много свободного времени. Одна дама, с которой Люси познакомилась в магазине, пригласила ее в Клуб новоанглийских женщин, проводивший по пятницам лекции и совместные ленчи. Чтобы как-то развлечь себя, Люси завела множество новых знакомств и стала посещать общественные собрания и салонные дискуссии. О как они отличались от тех клубных заседаний, на которых она присутствовала в Конкорде! В салонах Бостона и словом не упоминалось о модных нарядах, мелких городских скандалах и любовных похождениях. Местные светские дамы предпочитали обсуждать вопросы политики, литературы, слушать лекции известных политиков и деятелей просвещения. Но самое главное – они спорили! Конечно, вежливо, но спорили – о преимуществах и недостатках, о будущих переменах. Люси с восхищением внимала всему: как выступал иностранный государственный деятель, как спорили два заслуженных профессора из Гарварда.Люси жадно впитывала в себя новые сведения и свежие идеи. А в какой восторг приходила она, когда в разговоре с мужем ей удавалось блеснуть пониманием той или иной ситуации. Велико было удивление Хита, когда он слышал от жены ту информацию, которую его газета, да и другие тоже, находили подчас с большим трудом. Изредка на ужин к Рэйнам приезжал Дэймон, особенно если ему и Хиту приходилось допоздна задерживаться в редакции. Первый раз после такого ночного визита Люси бурно возмущалась, убеждая Хита, что ей вовсе не нравится принимать незваного гостя в неподходящем домашнем виде, с ненакрытым столом. Причина недовольства, впрочем, объяснялась чрезвычайно просто: хозяйку не устраивала компания Дэймона. Но Рэйн возражал Люси, что, дескать, у Редмонда нет столь прелестной и очаровательной супруги, как у него, а посему, пропустив обед или ужин в родном доме, ему оставалось либо ужинать одному в ресторане, либо ложиться спать голодным. Последний довод прозвучал необычайно убедительно, вызвав у Люси сочувствие и стыд за предвзятое отношение к бедняге Редмонду и нежелание принимать его в своем доме. Неприязнь к Дэймону хотя и сохранилась, но теперь хозяйка дома прилагала усилия не выказывать ее.
Впрочем, противоречивая натура Люси Рэйн отметила, что редкие ужины с голодным потомком известной фамилии были ей не столь неприятны, как первый обед в ресторане Паркера. Постепенно Дэймон привык к непосредственной и живой манере общения между супругами, смирился с неподдельным интересом Люси к газетному делу и как-то незаметно стал другом семьи. Когда он пересказывал свежие городские новости, Люси часто хохотала до слез, настолько тонкими юмористическими и ироническими комментариями сопровождались эти рассказы. Дэймон теперь чувствовал себя менее скованно и настороженно в разговорах с Люси, улыбка все чаще и чаще освещала его красивое, холеное лицо. И уже не раз Люси замечала, что когда она рассказывала о новостях, услышанных на лекциях или в клубах, то черные как уголь глаза Редмонда задерживались на ней. Этот внимательный, порой чересчур пристальный взгляд приводил ее в крайнее смущение. Несмотря на богатое наследство и известное имя, Дэймон производил на нее впечатление человека без дома, семьи. Для нее он был одинок, как и Хит во времена, предшествующие их свадьбе. Представление о полном, даже беззащитном одиночестве этого человека пробудило в Люси неосознанное робкое сочувствие и повышенное внимание. Как ни странно, это отношение нашло встречный отклик в сердце Дэймона: он стал заметно мягче относиться к жене своего компаньона.
Исключительно благодаря положению Дэймона, его влиянию (хотя он сам и не прилагал к этому особых усилий и не захотел принять благодарности от Люси) Рэйны были приглашены на званый вечер, который устраивался в честь выборов нового уполномоченного представителя города. Неписаное светское правило гласило, что получить подобное приглашение могли только те, кто прожил в Бостоне не менее года, – новичкам решительно отказывали в этой «привилегии». За этой честью, подтвержденной красиво оформленными карточками, гонялась добрая половина города, а Дэймон просто привез их однажды к ужину во внутреннем кармане пиджака и передал Люси, когда они садились за стол.
– О, мистер Редмонд, – только и смогла выговорить Люси, с восхищением взглянув на благодетеля, и в изумлении принялась рассматривать приглашения. – Как это мило с вашей стороны, как это… Я даже не подозревала, что такое возможно! Как вам это удалось?
– На самом деле, миссис Рэйн, я преследовал лишь собственную выгоду, – заметил Дэймон, как всегда безразлично пожимая плечами. – У меня богатый опыт участия в подобных мероприятиях, и я прекрасно знаю, что, кроме скуки, этот вечер ничего не обещает. Поэтому я решил, что нам втроем будет легче пережить однообразие ситуации.
Люси насмешливо взглянула на Хита и отдала ему билеты.
– Следует ли нам принимать подарок, который вручается с явным умыслом? – спросила она мужа, и в ответ ехидные искорки вспыхнули в его глазах.
– Не знаю как ты, милочка, а я не привык смотреть в зубы дареному коню.
* * *
Первый выход в бостонский свет был событием чрезвычайной важности для Люси и требовал значительного времени для подготовки вечернего туалета, прически, сотни прочих крупных и мелких вещей, без которых настоящая женщина не ступит и шагу за порог собственного дома, не то что появится на публике. В жертву предстоящему вечеру миссис Рэйн принесла даже ставшие традиционными для нее пятничные лекции в Клубе новоанглийских женщин. С помощью служанки Люси вымыла волосы и ополоснула их лимонным соком, разбавленным водой. Далее в ход были пущены бесчисленные шпильки, с помощью которых прекрасные волосы Люси были уложены в модную прическу: букли, а сзади, по спине и шее, – длинные свободные локоны. Роскошное платье из черного парчового атласа, расшитого золотыми и серебряными листьями, могло довести до обморока самую взыскательную великосветскую модницу. Безусловно, невозможно забыть о глубоком декольте, оно заманчиво открывало нежные плечи и томительные округлости прелестных форм хозяйки. Талию, стянутую тугой шнуровкой, подчеркивал широкий расшитый пояс, а плавная линия бедер неожиданно обозначалась мелкими сборками на юбке. По самым скромным оценкам этот туалет можно было определить как умопомрачительный. Разглядывая себя в зеркале, Люси пригладила указательным пальчиком черные брови, немного покусала губы, дабы придать им алый цвет.– Не стоит беспокоиться. Об этом позабочусь я, – за спиной Люси раздался голос Хита.
Она обернулась и не смогла удержать восхищенной улыбки. Рэйн выглядел потрясающе: строгое сочетание белого с черным костюма еще более усиливало поразительный бирюзовый оттенок его глаз и золотистый, как у древних греков, цвет волос.
– Позаботишься о чем?
Хит, не отвечая, подошел к Люси, положил руки на обнаженные плечи, склонил голову и одарил жену столь страстным и глубоким поцелуем, что она, задыхаясь и смеясь, оттолкнула его, с трудом переводя дыхание.
– Хит! Если бы я нуждалась в такой помощи, то обязательно попросила бы тебя об этом.
Поспешно Люси повернулась к зеркалу, ругая себя за то, что с такой легкостью позволила провести себя. Щеки ее пылали, а губы и в самом деле стали припухшими и ярко-красными.
– А я-то думал, ты действительно хочешь немного подрумяниться.
– Хочу. Но я вовсе не желаю выглядеть так, словно только что выползла из постели, проведя целую ночь напролет в любовных утехах.
Рэйн хмыкнул, встал позади нее и приобнял руками за талию.
– Если бы у меня было время… – задумчиво начал он.
– Знаю я тебя, знаю, – перебила мужа Люси, хлопая его по рукам с нарочитым возмущением, и потянулась за пудреницей. – Мне нужно еще пять минут, чтобы завершить все это.
С игривой послушностью Хит уселся на золоченый, до смешного миниатюрный стульчик и, лениво вытянув ноги, стал наблюдать за ней.
– Тебе, что, совсем нечем заняться? – поинтересовалась Люси, чуть помедлив, и снова принялась расчесывать один из упрямых локонов. – Ты похож сейчас на ленивого кота.
Хит молчал. Люси повернула голову, слегка прищурила глаза и посмотрела на мужа долгим оценивающим взглядом.
– Сегодня ты особенно красив, – в голосе ее слышалась нескрываемая нежность.
Улыбнувшись, Хит встал и отошел к окну, будто смутился под ее испытующим взором.
«Такой импозантный, элегантный, просто невероятно», – подумала она, еще раз взглянула на него и снова обратилась к зеркалу. И в то самое мгновение, когда мысль о его неестественной красоте еще не покинула Люси, шрам на виске Хита напомнил ей, что под ангельской внешностью скрывается далекий от совершенства образ. Шрам служил видимым знаком того, что когда-то этот человек вынес такие страдания, которые сейчас было жутко представить. В той прошлой жизни он окружил себя непробиваемой стеной, чтобы защититься от напастей извне. Нынче необходимость в этой стене вроде бы и не существовала, но он, однако, не желал разрушать ее. Порой Люси казалось, что Хит даже в самые интимные минуты, принадлежа ей телом, душой пытается удержаться на определенной дистанции. «Господи, если бы он нашел в себе силы и мужество довериться мне, стать более открытым. Если бы он намекнул, что я нужна ему не только для развлечения и физической близости, а для чего-то большего…»
Наверное, многие считали их удачной, счастливой парой, может быть, завидовали тому, что действительно присутствовало в их отношениях с Хитом – дружеские симпатии, которые усиливались взаимным сексуальным влечением. В доме Рэйнов царила определенная свобода, позволявшая им обоим расти и самосовершенствоваться, которая ни в коем случае не исключала честности друг перед другом.
Может, Люси и не стоило желать «чего-то большего»? Но почему тогда ее так угнетало растущее чувство неудовлетворенности?
Ответ был прост: «Потому что, Люси Рэйн, тебе небезразличен Хит Рэйн, и ты настолько к нему неравнодушна, что боишься признаться в этом самой себе».
Вставив в уши длинные, свисавшие почти до середины шеи серьги из весело поблескивающего оникса, Люси коротко вздохнула:
– Ну вот, теперь я готова.
– Синда. – Глаза Хита потемнели, плутовские искорки потухли в его зрачках. Он встал и медленно приблизился к ней. Что-то очень серьезное было в его намерениях. Пульс Люси тревожно участился, когда в его голосе она уловила нотки нерешительности:
– Перед выходом мне бы хотелось закончить одно маленькое дельце. Я думал об этом еще несколько недель назад… Конечно же, мне следовало позаботиться об этом сразу после нашей свадьбы…
– Я даже не представляю, о чем идет речь? – с натянутой улыбкой проговорила Люси.
– Мне нужно исправить свою ошибку, – почти шепотом произнес Хит, глаза их встретились.
– Какую ошибку? – так же шепотом пролепетала она.
В комнате воцарилась тишина. Секунды быстро бежали одна за одной, но время отсчитывало свой ход не для этой пары. Большим пальцем Хит провел по нежной коже подбородка Люси, коснулся шеи. Что он хотел сказать этой лаской? Рэйн взял левую руку жены, легкую и Не сопротивляющуюся ему. Они неотрывно смотрели друг другу прямо в глаза; он поцеловал ее ладонь, коснувшись ее пальцев бархатистой, гладко выбритой кожей.
«К чему все эти нежности? – Крик так и рвался из самого сердца Люси. – Меня сводит с ума твоя нежность, я не могу устоять перед ней».
Что-то гладкое и прохладное скользнуло по левому безымянному пальцу Люси, миновало сустав и остановилось у самого основания. Она скосила взгляд на свою руку, которую Рэйн продолжал держать, и ослепительный блеск заставил ее невольно закрыть глаза. Большой, роскошный, грушевидной формы бриллиант сиял мириадами разноцветных искорок. Обручальное кольцо, символ того, что они всегда будут искренними в своих чувствах, отношениях друг с другом…
– Хит… – попыталась сказать Люси, но вместо слов из ее груди вылетел лишь тихий вздох:
– Тебе не нужно было…
– Прости, мне следовало подарить тебе это кольцо давным-давно.
– Но я даже не задумывалась…
– Знаю. Наша помолвка, венчание и свадьба – все это было так молниеносно. На кольцо просто не хватило времени.
– Хит, я не знаю, что и сказать…
– Тебе нравится?
– Еще бы, конечно!
– Если хочешь, мы можем подобрать что-нибудь другое.
– Нет! Оно прекрасно! – Глаза Люси сияли во сто крат ярче бриллианта. Она не будет допытываться у Хита, почему он решил преподнести обручальное кольцо именно сегодня. Вдруг причина окажется совершенно иной, чем она предполагает?
– С-спасибо. – Слезинка выкатилась из уголка глаза, скользнула вниз по щеке, но на полпути губы Хита перехватили ее.
– Я не хочу, чтобы ты плакала, – пробормотал он.
– А что же, по-твоему, я должна делать? – всхлипывая, спросила Люси, улыбнулась сквозь слезы и опустила руку в боковой карман его роскошного пиджака в поисках носового платка. Но платок не понадобился, их губы слились в безудержном, отчаянном поцелуе. Настойчивость Хита развеяла слезливое настроение Люси. Желание, всепоглощающее, страстное, поднималось из глубин и разливалось по всему ее телу. Он наклонил голову ниже и еще сильнее прижал жену к своей мощной груди. Нежное и необычайно теплое чувство, словно невиданный цветок, расцветало в Люси; цветок рос, и душа Люси раскрывалась – для Хита.
С трудом их губы расстались. Хит поднял голову, прядь золотистых волос упала ему на лоб. Дрожащими пальцами Люси откинула назад непослушный завиток и заглянула мужу в глаза.
– Хит, – прошептала она, утонув в бездонной синеве его очей, и не смогла произнести ничего более. Безмолвно наблюдая за ним, она прочитала в его глазах вопрос. Да, кажется, впервые за все время их знакомства Хит не понял, что значит ее молчание. И она была ему благодарна за это.
– Нам пора идти, – спокойно проговорил он, и Люси медленно кивнула ему в ответ.
Вечер оказался не таким скучным, как пророчил Редмонд. Среди гостей были лучшие люди города – крупные предприниматели, коммерсанты, банкиры и политики. Разговор за ужином носил несколько натянутый, принужденный характер, очевидно, по причине сидящих за столом дам, так как обсуждение политических и финансовых проблем было негласно, но единодушно отложено на позднее время, когда мужская половина имела бы возможность пообщаться в приватной обстановке. И все-таки вечер был прекрасен! Люси поочередно щебетала то с дамой по левую руку, то с джентльменом по правую. Хит сидел за столом дальше, Дэймону отвели место рядом с рафинированной блондинкой, умело поддерживавшей разговор с соседями. Редмонд, как обычно, казался сверх меры сдержанным и замкнутым. Решительно настроенная на то, чтобы вывести его из привычного состояния полного безразличия, Люси сделала ему пару колких замечаний и добилась-таки своего – он затеял с ней шутливый спор. Подошло время танцев, и Редмонд ангажировал ее на вальс, сообщив Хиту, что жаждет отмщения за то, что Люси насмехалась над ним за столом.