Страница:
Лиза КЛЕЙПАС
ПРИДИ КО МНЕ, ЛЮБОВЬ
Глава 1
Проклиная сквозь зубы холодный, пронизывающий до костей ветер, Хит Рэйн поднял воротник пальто. Это была его первая зима на Северо-Западе, с приходом которой он понял, что климат Новой Англии совсем не подходит теплолюбивым южанам. В последние дни нанесло много снега, и он с трудом шагал по глубоким сугробам в своих тяжелых ботинках. Морозы, обильные снегопады, столь частые в здешних местах, породили у Хита сомнения: успеет ли растаять выпавший снег хотя бы к концу июня?
Внешность Рэйна совершенно не гармонировала с тяжелой зимней одеждой, привычной для здешних жителей, так что вряд ли кто-нибудь сможет принять его за местного. Удивительно красивый загар с бронзовым отливом сразу выдавал в нем южанина. Не говоря уже о росте – полных шесть футов! С таким ростом не выделишься из толпы где-нибудь в Кентукки или Виргинии, но зато в Массачусетсе Хит возвышался над низкорослыми янки словно каланча над одноэтажными домами. А прямой взгляд его живых бирюзовых глаз, казалось, приводил местных жителей в полное смятение. Хит привык, что на Юге, где он жил раньше, все люди, знакомые и незнакомые, повстречавшись на улице, здоровались друг с другом; здесь же, очевидно, нужно было обладать какими-то особыми привилегиями, чтобы просто посмотреть человеку в глаза. Хит не понимал этого. Не мог он подобрать и достойного объяснения чопорности и холодности местных жителей. А уж их пресловутое чувство юмора! Не иначе как холодный климат сделан их такими.
Рэйн улыбнулся своим мыслям. Когда-то этой теплой, сияющей улыбкой он одаривал всех трепетных и жеманных красавиц графства Хенрико. Но милые дамы из солнечной Виргинии остались в безвозвратно ушедшем довоенном прошлом. А сейчас он шел за дровами, и его рука крепко сжимала топор. Хит топил печку дровами и углем, изо всех сил пытаясь сохранить тепло в купленном им прошлой весной маленьком домике. На улице свирепствовал такой лютый мороз, что, кроме Хита, вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову свистеть. Ему удалось довольно сносно воспроизвести один очень модный мотивчик. Песенка «Вечерами царит тишина на брегах Потомака» стала очень популярной у обеих воюющих сторон во времена Гражданской войны, и уже никто не вспоминал, что ее автором был северянин.
Добравшись до поленницы, Хит остановился и прекратил свистеть. Он застыл, на мгновение слившись с морозной мглой, и слушал заунывную песнь метели. Вдруг ему почудился крик. Домик его стоял довольно далеко от реки, и ветер завывал громко, но Хит был уверен, что на реке кричала женщина.
– Помогите! Эй, кто-нибудь, на помощь! – Голос срывался, но Люси продолжала кричать, чувствуя, как тают силы. Невероятно, что все это произошло именно с ней, Люси Кэлдуэлл, жизнь которой до сего момента была такой безмятежной и беззаботной. Закинув голову, она увидела пустынный, заснеженный берег, легкий дым над крышами близлежащих домов, и вопль отчаяния, перемешанный с хрипом и рыданиями, исторгся из ее груди:
– Я то… тону… Кто-нибудь, по… помогите! – Ну хоть одна живая душа должна услышать ее крик и подоспеть на помощь!
Люси уже начинала захлебываться, как вдруг ей все-таки удалось сбросить с себя варежки. Теперь она могла бы ухватиться за край проруби, но намокшая одежда камнем тянула на дно. На какое-то ужасающее мгновение Люси оказалась во власти этой леденящей тьмы. Из последних сил она рванулась вверх, преодолевая сопротивление воды и тяжесть одежды. На поверхности, глотнув морозного воздуха, она вцепилась пальцами в лед и, уткнувшись лицом в это страшное сиреневатое зеркало, беззвучно заплакала. Силы покидали ее.
Люси закрыла глаза и, ломая ногти, впилась пальцами в кромку льда; так она пролежала неподвижно некоторое время, но ей показалось, что прошла вечность. Никто из ее близких не знал, что она может находиться здесь, на реке. Отец был уверен, что дочь все еще гостит в Коннектикуте у тети Элизабет и дяди Джосаи, а Даниэлю она не послала даже записки о своем приезде, и все из-за их последнего спора, который сама же затеяла. «Боже мой, как я виновата, – подумала Люси, и крупные слезы покатились по щекам, но она уже не чувствовала их. – Все наши ссоры происходили из-за меня».
Холод сковал все ее тело, и не в состоянии более двигаться Люси лежала ничком на поверхности ледяной каши, лишь по грудь выбравшись из темнеющей бездны. На смену паническому страху пришли безразличие и апатия. Люси казалось, что река заводит с ней разговор и ласковым, убаюкивающим голосом, проникая в самые отдаленные уголки ее затухающего сознания, настойчиво зовет к себе.
Когда-то, много лет назад, в этой реке утонула девушка. Неужели и ее река забрала с такой же легкостью и нежностью?
«Все уходит в небытие, – шептала тьма. – Солнце, весна, Даниэль… любовь… – все лишь сон… все превращается в Ничто, в Вечность…»
Неожиданно кто-то схватил Люси за руку, да так сильно, что боль пронзила окаменевшее от холода тело. Она вяло попыталась вырвать руку, веки ее дрогнули, и сквозь смерзшиеся сосульки волос прямо перед собой девушка увидела лицо мужчины. Горящие невероятно голубым огнем глаза приблизились к бледному лицу Люси, и незнакомец, еще сильнее сжав руку, стал тащить ее из воды. Шевельнув губами, она попыталась что-то произнести, но вместо слов слышался лишь тихий выдох.
По губам Люси видела, что незнакомец что-то говорит ей в ответ, но понять его слов она не могла; глухая тяжелая пелена разделила их. Она снова почувствовала боль в руке, за которую он тянул, и потеряла сознание.
Человек на руках нес девушку через лес. Головой она упиралась в изгиб его шеи, а ноги плавно раскачивались, ударяя его по бедру при каждом шаге. Незнакомец передвигался с трудом, но при этом ни разу не оступился. Видя, что Люси начинает приходить в сознание, он вновь заговорил с ней, произнося слова с мягким южным акцентом.
– Я как раз шел за дровами, когда услышал ваш крик. Не представляю, что могло заставить такую красавицу ступить на лед, когда он еще не стал как следует.
Люси даже не могла открыть рот, чтобы ответить незнакомцу, из ее полуоткрытых губ вылетели лишь нечленораздельные звуки. Промерзшая насквозь, она была не в состоянии думать, не то что разговаривать.
– Не беспокойтесь, все будет в порядке, – произнес он тихо, но для нее эти негромкие слова загрохотали так, словно прямо над ухом били в набат.
Тяжелая, оледеневшая одежда впилась в тело, причиняя невыносимые страдания. Самое страшное, что ей пришлось пережить в жизни, так это боль от детских порезов и царапин, но та боль не шла ни в какое сравнение с мукой, которую она испытывала теперь. Всепоглощающая, нестерпимая боль. Только сейчас Люси поняла, что такое настоящее страдание, и, не в силах вытерпеть, начала стонать. Чертыхнувшись, Хит поправил ее голову. Касаясь губами ее уха, он стал тихонько нашептывать:
– Потерпите, уже недолго осталось, скоро мы будем в теплой комнате с жаркой печкой. Мы уже почти пришли. Не плачьте, голубушка. Продержитесь еще несколько минут, и клянусь, я отогрею вас.
Незнакомец разговаривал с ней, как с маленькой, и хотя его голос звучал властно, все-таки он успокоил ее.
Вопреки обещаниям, что они «уже почти пришли», Люси показалось, что прошла целая вечность, пока они наконец добрались до маленького, хорошо освещенного домика. И тут только Люси осознала, что не чувствует своего тела. Дикий страх пронзил ее сознание. Неужели она парализована? А может быть, отморозила пальцы на руках или ногах? Незнакомец внес Люси в дом, плотно закрыл входную дверь и осторожно положил девушку на диван. Его, по-видимому, совсем не волновало, что ее мокрая одежда испортит мебель. Яркие языки пламени в печке освещали комнату. Люси видела этот желто-красный огонь, но никак не могла ощутить тепла от него. Она все еще дрожала, и зубы стучали настолько сильно, что их стук вполне можно было принять за потрескивание горящих дров.
– Еще немного, и вы согреетесь, – сказал Хит, подкладывая в печь поленья.
– Н… никогда, – удалось все-таки выговорить Люси, несмотря на сильный озноб.
Хит улыбнулся уголками губ и бросил на стул целую охапку ватных стеганых одеял.
– Обязательно согреетесь. Сейчас я устрою вам такую жару, что очень скоро вы попросите веер и охлажденный чай.
– Я ничего не чувствую. – И вновь ее глаза наполнились слезами.
Хит опустился на колени и стал осторожно убирать мокрые пряди волос с ее лица.
– Я прошу вас, не плачьте, не плачьте… мисс Люцинда Кэлдуэлл. Ведь так вас зовут?
Она кивнула.
– Я видел, как вы работали в магазине вашего отца, – продолжал он, расстегивая воротник и снимая с ее шеи задубевший шарф. – Мое имя Хит Рэйн, и – вы должны знать об этом, – я давно искал встречи с вами. Видите ли, обстоятельства сильнее нас, и не мы выбираем их, но сегодня как раз произошло обратное. – С удивительной для мужчины ловкостью он расстегнул ей накидку. Глаза Люси округлились, а зубы застучали еще сильнее. – Люцинда, почему вы съежились как улитка? Мне нужно, чтоб вы помогли мне. Позвольте, я переверну вас на спину.
– Н… нет, не надо!
– Я не причиню вам зла. Я только помогу. Люси, повернитесь на спину. Ага, вот так. – Его пальцы двигались быстро и уверенно, когда он расстегивал, а затем стягивал с ее плеч лиф мокрого дорожного платья. Все внутри Люси вскипело от негодования, но сама сделать то, что так ловко выполнил Рэйн, она не смогла бы. Никогда в жизни ее не раздевал мужчина. Огромным усилием воли Люси подавила в себе желание сопротивляться.
– Хорошо, что река такая спокойная, – заметил Хит как бы невзначай, – иначе все эти юбки и рюшечки давно утянули бы вас на дно.
Люси в изнеможении закрыла глаза, не подозревая, что слезы сами собой катятся по лицу, пока Хит не вытер их краешком одеяла. Он умело справился и с ее дорогим платьем с кринолином [1], и модным турнюром [2], и множеством нижних юбок. А вот с ботинками оказалось совладать труднее: несколько пуговиц оторвались и с шумом упали на пол, заставив Рэйна чертыхнуться. Завязки на корсете так намокли, что их невозможно было развязать, и Хит достал из жилета охотничий нож со скошенным узким лезвием и разрезал шнуровку. Тонкий материал мгновенно расползся под острием ножа, обнажая тело девушки. От напряжения оно стало словно каменным. «Как в ночном кошмаре», – другого объяснения происходящему она не находила.
– Простите меня, мисс Кэлдуэлл, – прошептал Хит, снимая тонкий кружевной бюстгальтер и панталоны. В его голосе не было смущения, скорее – восхищение. Ей даже послышалось чуть слышное восклицание «О!», похожее на тихий выдох, но, возможно, это был просто шелест одеял, в которые ее заворачивал Хит. Он запеленал ее как младенца, но отогреться она не могла. Руки и ноги сводило от боли. Люси застонала. Тогда Хит бережно взял ее на руки, сел на стул совсем близко от огня и стал укачивать. Даже сквозь несколько одеял Люси ощутила его сильные, налитые мускулы.
– Даниэль, я хочу к Даниэлю. – Крупные слезы текли по ее щекам. Она забыла, что Хит не знал, кто такой Даниэль.
– Да, конечно, вы только успокойтесь. – Огромной, теплой рукой он гладил ее лоб, осторожно убирая нависшие на глаза спутанные волосы, потом ладонью нежно провел по щеке.
– Ноги, колени – все болит.
– Я знаю, я испытал нечто подобное.
– Но не такое…
– Да нет, именно такое. – Он улыбнулся как-то просто, по-дружески. – И, как видите, выжил. Не отчаивайтесь, все будет в порядке.
– Когда это случилось?
– В шестьдесят четвертом, во время осады Ричмонда. Я спасался от пуль снайперов и очутился на чуть схваченном льдом пруду. Там, на берегу, было жарко, смею вас заверить, а вот в воде – холодно, очень холодно.
– Вы воевали против… нас?
Разомкнув ресницы, Люси увидела пристальный взгляд Хита; в его потрясающей голубизны глазах сквозили жалость и еще что-то, чего она не поняла.
– Да, против вас, раз я из Виргинии.
– Так почему же вы здесь?
Хит ничего не ответил и, отвернувшись, стал смотреть на огонь, еще крепче сжимая ее дрожащее тело. У Люси мелькнула мысль, что, если бы не кошмарные, непредсказуемые обстоятельства, приведшие ее в этот дом, она, наверное, умерла бы от шока: девушка из добропорядочной семьи в объятиях южанина! Но несмотря ни на что, ей было хорошо в этих крепких руках, надежно защищавших ее от холода.
– Вам лучше? – прервал затянувшуюся паузу Хит.
– Нет. Мне холодно… внутри…
Хит слегка приподнял ее, чтобы вытащить из жилета свою потертую серебряную фляжку, на матовой поверхности которой замерцали отблески яркого пламени.
– Вот это вам поможет наверняка.
– А что это?
Он отвинтил пробку, и в нос Люси ударил запах спиртного.
– Вам доводилось что-нибудь слышать о «Сорока розгах» [3]?
– Нет, я не буду! – От ужаса ее глаза округлились. Люси воспитывалась в строгой, пуританской семье и с самого детства заучила истину, что алкоголь – это зло, неукоснительно ведущее к аморальному поведению. В особенности это касалось женщин. Так утверждали многие: и ее отец, и проповедник Первого городского прихода унионистской церкви [4] Гриндол Рэйнольдс.
– Это прогреет вас до самых косточек, Люцинда, откройте, пожалуйста, рот.
– Нет, ни за что! – Она, безусловно, попыталась бы оттолкнуть флягу, не будь так крепко завернута в одеяла. Хит преспокойно поднес горлышко к ее губам и опрокинул фляжку, наполняя рот обжигающим зельем. Люси сделала первый глоток и сразу же поперхнулась, но огненная жидкость текла прямо в горло, и ей пришлось глотать еще и еще, пока все внутри не запылало огнем. Тогда Хит убрал флягу. Кашляя, девушка с ужасом глядела на него, пытаясь перевести дыхание. Как только она перестала кашлять и открыла рот, чтобы сказать что-то, горлышко фляги оказалось около ее губ. На этот раз виски шло намного легче, и она пила, не в силах противиться, поскольку руки Хита словно тиски сжимали ее голову. С возгласом отчаяния Люси уткнулась в его плечо, едва он снова убрал фляжку. Никто еще не позволял себе обращаться с ней так бесцеремонно. Про себя она уже решила, что обязательно расскажет об этом отцу. Хит, должно быть, догадался о ее планах, но только ухмыльнулся. Потом он увидел, что несколько капель виски осталось на ее щеке, и быстро стер их кончиками своих длинных пальцев.
– Стыдно, дорогая, воротить нос от лучшего пшеничного виски. По крайней мере оно не идет в сравнение с тем пойлом, что предлагают в этих краях.
– Не трогайте меня, – сказала она, уклоняясь от его руки. К ее величайшему удивлению, его нисколько не смутил столь резкий отпор.
Хит лишь улыбнулся:
– Не забивайте себе голову дурацкими фантазиями, я вовсе не собираюсь воспользоваться вашей беспомощностью.
– А я и н-не забиваю, – возразила она, не вполне уверенно шевеля языком. – Просто мне… нет… вы вы-вылови-лили там, в реке, что на самом деле являюсь я.
По ее словам Хит понял, что виски сделало свое дело.
– Вы самая восхитительная ноша, какую я когда-либо держал в руках. Я вижу, вы не доверяете мне, но постарайтесь, поверьте мне.
– Вы южанин, – сказала Люси невнятно. От виски голова шла кругом, а внутри все полыхало.
– До войны я был унионистом [5], – произнес он примирительным тоном. – Может быть, это сделает меня более привлекательным в ваших глазах?
– Вряд ли.
Хит улыбнулся, видя, как быстро опьянела Люси и румянец заиграл на ее щеках.
– Вы восхитительны, – сказал он хрипло, – бедная, маленькая янки.
Люси одновременно завораживала и раздражала его манера говорить с ней, как будто ее непременно нужно жалеть и ублажать. Ни один мужчина не нянчился еще с ней так, как Хит, даже Даниэль. Закрыв глаза, чтобы не видеть пляшущих языков пламени, она, вздохнув от усталости, уткнулась в шею Хита. Боль понемногу стихала и становилась терпимой.
– Отвезите меня скорее домой, – прошептала она уже сквозь сон.
– Спите, дорогая, я позабочусь о вас.
Как только Люси впала в забытье, на нее обрушились беспорядочные образы и видения: вот они с Даниэлем еще дети, вот она уже провожает его на войну. Аккуратный, подтянутый, в новой форме цвета индиго, отделанной красным, сверкающие глаза и красивое лицо – таким она запомнила его, Даниэля, свою любовь.
Люси вспомнила и его возвращение домой после победы. Ослепленная радостью, она все же сумела разглядеть усталость на его лице. Теперь он выглядел намного старше.
– Даниэль! – крикнула она с нетерпением, как только он сошел с поезда. Она любила его не один год, но то было обожание ребенка; теперь же, когда ей исполнилось семнадцать, она желала его со страстью и теплотой настоящей женщины. И хотя на перроне его встречали родные и друзья, все же к ней он подошел к первой.
– Ты ли это, Люси? – спросил он, распахивая объятия. Она бросилась к нему, сияя от счастья.
– Ты получал мои письма? Ты читал их? Ты…
– Я прочитал их все. – Даниэль наклонился и нежно поцеловал ее. – И храню все до единого.
Потом Люси припомнилось, как Даниэль делал ей предложение: крепкими руками он обнимал ее за талию и губами касался ее губ.
– Но мы не сможем пожениться прямо сейчас, – сказал он. – Нам придется подождать год или два, пока я получу приличное место в железнодорожной компании.
– Зачем ждать?
– Понимаешь, я хочу, чтобы у тебя было все. Подожди немного, Люси. Дай мне слово, что я не потеряю тебя.
– Я готова ждать тебя вечность, – сказала она, и слезы сверкнули в карих глазах. – Ты никогда не потеряешь меня, я буду твоей до тех пор, пока нужна тебе, пока ты будешь любить меня.
Три года, целых три года прошли в ожидании, но она все еще не принадлежала ему. Даниэль не готов жениться на ней и, по всей видимости, в ближайшее время ничего не изменится. Она рада была отдать ему все, что бы он ни пожелал, все, что могла предложить, но они так и не стали любовниками. Даниэль, джентльмен до мозга костей, он не мог овладеть ею до свадьбы. Он был человеком чести, и честь для него превыше страсти. Люси умоляла его о близости: «Даниэль, скажи, что ты все еще любишь меня. Останься сегодня со мной, останься». В ответ он лишь целовал ее в лоб, гладил ее щеки и нежную кожу вокруг ее прекрасных глаз. Она вздыхала, успокоенная его мягкими объятиями.
– Чшш, – шептал он, прижимая ее голову к своему плечу. – Засыпай, скорее засыпай…
Десятки раз до этой встречи Хит представлял, как Люси выглядит вблизи: какая у нее кожа, какой формы брови, длинные ли ресницы. И вот его любопытство более чем удовлетворено. Хит раньше встречал ее довольно часто и знал, какой веселой и очаровательной была ее улыбка. Теперь же он приоткрыл завесу тайн, о которых вряд ли кто-нибудь подозревал, – формы ее тела, необычайную нежность ее бледной кожи и даже наличие родинки на левой груди.
Она была настолько молода, а ее прекрасная, как у ребенка, кожа настолько нежна, что на ней оставались следы от слез. Ее губы влекли к себе, несмотря на то что были немного полноваты. Темные, чуть опущенные к переносице брови. Эти черты на круглом лице придавали ей совершенно детский вид. Чем дольше Хит смотрел на нее, тем больше восхищался ею. Кто же сможет устоять перед такой искренней незащищенностью, чарующей красотой и потрясающей выразительностью лица?
– Отец? – спросила она хрипло, ощущая, что кто-то входит в комнату. – Неужели я?.. – Голос ее замер, когда она увидела, что вошедший вовсе не ее отец. Она вспомнила, что произошло накануне. Ее лицо побледнело. – Ах, это вы мистер…
– Хит Рэйн, – произнес он, осторожно подходя к кровати. Люси тут же натянула одеяло до самого подбородка. В этот момент она очень походила на оскорбленную девственницу с карикатуры. Хит не удержался и хмыкнул. – Только не повторяйте снова, что вы не доверяете мне, Люцинда. Всю прошлую ночь я демонстрировал достойную похвалы сдержанность, а потому никак не заслуживаю подозрительности. – И прежде чем она успела пошевельнуться или сказать что-нибудь в ответ, он положил руку ей на лоб, чтобы узнать, нет ли у нее жара. Затем большим пальцем он нащупал пульс на виске и только после этого убрал руку. Люси не понравилось это движение: он прикасался к ней так, словно она принадлежала ему.
– Лихорадка. Тут нечему удивляться, если принять во внимание вчерашнее происшествие. – Сказав это, он удобно уселся на стул около кровати.
Люси понадобилось несколько минут, чтобы упорядочить воспоминания и мысли.
– Это вы вытащили меня из реки?
– Да.
– А я, я даже не поблагодарила вас.
– Пустяки, вы – молодая девушка, а пережить такое…
– Да, но не забывайте, ведь вы южанин, а я…
На его лице кривилась усмешка, а в глазах царило смятение.
– Вы уверены, что южанин не способен протянуть руку помощи тому, кто в этом нуждается, пусть даже это янки?
– Нет, но…
– Не отвечайте, – сказал Хит, печально улыбаясь. – Я скажу вам одну вещь, Люцинда, это очевидно даже сдавшемуся врагу Союза: вы слишком прекрасны, чтобы обойтись с вами как с дюжиной карасей.
У Люси закралось подозрение, и не без оснований, что он поддразнивает ее, но она не знала, что ответить. Ее настораживало, что этот человек обращался с ней, будто она была его старой знакомой. Не важно, что он сделал для нее и что был сдержан прошлой ночью. Сейчас он ставил ее в неловкое положение.
– Я хочу домой, – произнесла она не совсем твердо.
– Я понимаю вас, Люцинда. Но к сожалению, у вас лихорадка, и отпустить вас домой – все равно что опустить обратно в прорубь. К тому же мы не сможем выйти из дома, на улице идет сильный снег.
– Но я не могу оставаться здесь. Не могу!
– Кто-нибудь будет вас разыскивать? Ваш отец?
– Нет, он думает, что я все еще в гостях у дяди с тетей в Коннектикуте. Он не знает, что я вернулась на два дня раньше. Я доехала поездом, а со станции решила идти пешком…
– И очутились прямо на середине этой ужасной реки… Милочка, но разве нет человека, который будет искать вас?
– Нет, только мой отец. И еще мой жених, Даниэль Коллиэр. Но ни тот, ни другой не придут в восторг, когда узнают, как вы меня называете.
– Но это так подходит вам – милочка. – Он сделал ударение на этом слове, чтобы позлить ее; его голубые глаза сверкнули, а на лице появилась плутовская улыбка. – Если я правильно оцениваю ситуацию, они тем более не придут в восторг, узнав, что вы провели ночь в постели южанина.
– Они не узнают, не должны узнать. Мне надо уйти. Должен же быть какой-то выход.
– Вы действительно надеетесь удержать в секрете то, что произошло вчера?
– Я должна это сделать. Иначе у меня будут крупные неприятности с отцом, а тем более с Даниэлем. Если он узнает, то наверняка затеет с вами ссору.
– Думаете, он сможет причинить мне вред? – спросил Хит в задумчивости.
Конечно, это было сомнительно, но что-то заставляло Люси думать именно так.
– Скорее всего да. Он был героем на войне, к тому же отличный стрелок, у него полно медалей.
– Ах, медалей… – Хит чуть повременил с ответом. – Тогда, я думаю, мы постараемся все сохранить в тайне.
– Вас нисколько не заботит моя репутация, а волнует лишь собственная безопасность.
– Боюсь, что дело обстоит именно так. Последние несколько лет я только о ней и думаю. – Подняв руки вверх, он лениво осмотрел их и краешками губ улыбнулся ей. Нерешительно она улыбнулась в ответ. Первый раз Люси по-настоящему разглядела Хита. Как он отличался от мужчин, которых она привыкла видеть в Конкорде. Он был очень красив, но иной, непривычной красотой. Было в нем что-то простецкое и в то же время необузданное, и это не удавалось скрыть даже дорогой и ладно сидящей на нем одеждой. И роста он был огромного – ей еще не приходилось встречать подобного гиганта: широченные плечи и узкий торс, который плотно облегали серые без всяких отворотов и складок брюки.
Внешность Рэйна совершенно не гармонировала с тяжелой зимней одеждой, привычной для здешних жителей, так что вряд ли кто-нибудь сможет принять его за местного. Удивительно красивый загар с бронзовым отливом сразу выдавал в нем южанина. Не говоря уже о росте – полных шесть футов! С таким ростом не выделишься из толпы где-нибудь в Кентукки или Виргинии, но зато в Массачусетсе Хит возвышался над низкорослыми янки словно каланча над одноэтажными домами. А прямой взгляд его живых бирюзовых глаз, казалось, приводил местных жителей в полное смятение. Хит привык, что на Юге, где он жил раньше, все люди, знакомые и незнакомые, повстречавшись на улице, здоровались друг с другом; здесь же, очевидно, нужно было обладать какими-то особыми привилегиями, чтобы просто посмотреть человеку в глаза. Хит не понимал этого. Не мог он подобрать и достойного объяснения чопорности и холодности местных жителей. А уж их пресловутое чувство юмора! Не иначе как холодный климат сделан их такими.
Рэйн улыбнулся своим мыслям. Когда-то этой теплой, сияющей улыбкой он одаривал всех трепетных и жеманных красавиц графства Хенрико. Но милые дамы из солнечной Виргинии остались в безвозвратно ушедшем довоенном прошлом. А сейчас он шел за дровами, и его рука крепко сжимала топор. Хит топил печку дровами и углем, изо всех сил пытаясь сохранить тепло в купленном им прошлой весной маленьком домике. На улице свирепствовал такой лютый мороз, что, кроме Хита, вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову свистеть. Ему удалось довольно сносно воспроизвести один очень модный мотивчик. Песенка «Вечерами царит тишина на брегах Потомака» стала очень популярной у обеих воюющих сторон во времена Гражданской войны, и уже никто не вспоминал, что ее автором был северянин.
Добравшись до поленницы, Хит остановился и прекратил свистеть. Он застыл, на мгновение слившись с морозной мглой, и слушал заунывную песнь метели. Вдруг ему почудился крик. Домик его стоял довольно далеко от реки, и ветер завывал громко, но Хит был уверен, что на реке кричала женщина.
* * *
«Неужели она должна погибнуть нелепой смертью в этой проклятой проруби?! Конечно, переходить реку в этом месте, не дойдя четверти мили до моста, было совершеннейшим безумием, но ни она, ни кто-либо другой не заслуживает такой страшной участи». Еще не успев толком понять, что же произошло, Люси начала отчаянно молотить руками по воде, стараясь добраться до края полыньи. Через несколько мгновений вся ее одежда промокла насквозь, и холод пронзил тело до самых костей. Все произошло так внезапно, что она не успела перевести дыхание. Наконец Люси, тяжело дыша, добралась до края проруби, попыталась подтянуться и вылезти из воды, но ее шерстяные варежки скользили по льду, и после каждой попытки она снова падала в воду.– Помогите! Эй, кто-нибудь, на помощь! – Голос срывался, но Люси продолжала кричать, чувствуя, как тают силы. Невероятно, что все это произошло именно с ней, Люси Кэлдуэлл, жизнь которой до сего момента была такой безмятежной и беззаботной. Закинув голову, она увидела пустынный, заснеженный берег, легкий дым над крышами близлежащих домов, и вопль отчаяния, перемешанный с хрипом и рыданиями, исторгся из ее груди:
– Я то… тону… Кто-нибудь, по… помогите! – Ну хоть одна живая душа должна услышать ее крик и подоспеть на помощь!
Люси уже начинала захлебываться, как вдруг ей все-таки удалось сбросить с себя варежки. Теперь она могла бы ухватиться за край проруби, но намокшая одежда камнем тянула на дно. На какое-то ужасающее мгновение Люси оказалась во власти этой леденящей тьмы. Из последних сил она рванулась вверх, преодолевая сопротивление воды и тяжесть одежды. На поверхности, глотнув морозного воздуха, она вцепилась пальцами в лед и, уткнувшись лицом в это страшное сиреневатое зеркало, беззвучно заплакала. Силы покидали ее.
Люси закрыла глаза и, ломая ногти, впилась пальцами в кромку льда; так она пролежала неподвижно некоторое время, но ей показалось, что прошла вечность. Никто из ее близких не знал, что она может находиться здесь, на реке. Отец был уверен, что дочь все еще гостит в Коннектикуте у тети Элизабет и дяди Джосаи, а Даниэлю она не послала даже записки о своем приезде, и все из-за их последнего спора, который сама же затеяла. «Боже мой, как я виновата, – подумала Люси, и крупные слезы покатились по щекам, но она уже не чувствовала их. – Все наши ссоры происходили из-за меня».
Холод сковал все ее тело, и не в состоянии более двигаться Люси лежала ничком на поверхности ледяной каши, лишь по грудь выбравшись из темнеющей бездны. На смену паническому страху пришли безразличие и апатия. Люси казалось, что река заводит с ней разговор и ласковым, убаюкивающим голосом, проникая в самые отдаленные уголки ее затухающего сознания, настойчиво зовет к себе.
Когда-то, много лет назад, в этой реке утонула девушка. Неужели и ее река забрала с такой же легкостью и нежностью?
«Все уходит в небытие, – шептала тьма. – Солнце, весна, Даниэль… любовь… – все лишь сон… все превращается в Ничто, в Вечность…»
Неожиданно кто-то схватил Люси за руку, да так сильно, что боль пронзила окаменевшее от холода тело. Она вяло попыталась вырвать руку, веки ее дрогнули, и сквозь смерзшиеся сосульки волос прямо перед собой девушка увидела лицо мужчины. Горящие невероятно голубым огнем глаза приблизились к бледному лицу Люси, и незнакомец, еще сильнее сжав руку, стал тащить ее из воды. Шевельнув губами, она попыталась что-то произнести, но вместо слов слышался лишь тихий выдох.
По губам Люси видела, что незнакомец что-то говорит ей в ответ, но понять его слов она не могла; глухая тяжелая пелена разделила их. Она снова почувствовала боль в руке, за которую он тянул, и потеряла сознание.
Человек на руках нес девушку через лес. Головой она упиралась в изгиб его шеи, а ноги плавно раскачивались, ударяя его по бедру при каждом шаге. Незнакомец передвигался с трудом, но при этом ни разу не оступился. Видя, что Люси начинает приходить в сознание, он вновь заговорил с ней, произнося слова с мягким южным акцентом.
– Я как раз шел за дровами, когда услышал ваш крик. Не представляю, что могло заставить такую красавицу ступить на лед, когда он еще не стал как следует.
Люси даже не могла открыть рот, чтобы ответить незнакомцу, из ее полуоткрытых губ вылетели лишь нечленораздельные звуки. Промерзшая насквозь, она была не в состоянии думать, не то что разговаривать.
– Не беспокойтесь, все будет в порядке, – произнес он тихо, но для нее эти негромкие слова загрохотали так, словно прямо над ухом били в набат.
Тяжелая, оледеневшая одежда впилась в тело, причиняя невыносимые страдания. Самое страшное, что ей пришлось пережить в жизни, так это боль от детских порезов и царапин, но та боль не шла ни в какое сравнение с мукой, которую она испытывала теперь. Всепоглощающая, нестерпимая боль. Только сейчас Люси поняла, что такое настоящее страдание, и, не в силах вытерпеть, начала стонать. Чертыхнувшись, Хит поправил ее голову. Касаясь губами ее уха, он стал тихонько нашептывать:
– Потерпите, уже недолго осталось, скоро мы будем в теплой комнате с жаркой печкой. Мы уже почти пришли. Не плачьте, голубушка. Продержитесь еще несколько минут, и клянусь, я отогрею вас.
Незнакомец разговаривал с ней, как с маленькой, и хотя его голос звучал властно, все-таки он успокоил ее.
Вопреки обещаниям, что они «уже почти пришли», Люси показалось, что прошла целая вечность, пока они наконец добрались до маленького, хорошо освещенного домика. И тут только Люси осознала, что не чувствует своего тела. Дикий страх пронзил ее сознание. Неужели она парализована? А может быть, отморозила пальцы на руках или ногах? Незнакомец внес Люси в дом, плотно закрыл входную дверь и осторожно положил девушку на диван. Его, по-видимому, совсем не волновало, что ее мокрая одежда испортит мебель. Яркие языки пламени в печке освещали комнату. Люси видела этот желто-красный огонь, но никак не могла ощутить тепла от него. Она все еще дрожала, и зубы стучали настолько сильно, что их стук вполне можно было принять за потрескивание горящих дров.
– Еще немного, и вы согреетесь, – сказал Хит, подкладывая в печь поленья.
– Н… никогда, – удалось все-таки выговорить Люси, несмотря на сильный озноб.
Хит улыбнулся уголками губ и бросил на стул целую охапку ватных стеганых одеял.
– Обязательно согреетесь. Сейчас я устрою вам такую жару, что очень скоро вы попросите веер и охлажденный чай.
– Я ничего не чувствую. – И вновь ее глаза наполнились слезами.
Хит опустился на колени и стал осторожно убирать мокрые пряди волос с ее лица.
– Я прошу вас, не плачьте, не плачьте… мисс Люцинда Кэлдуэлл. Ведь так вас зовут?
Она кивнула.
– Я видел, как вы работали в магазине вашего отца, – продолжал он, расстегивая воротник и снимая с ее шеи задубевший шарф. – Мое имя Хит Рэйн, и – вы должны знать об этом, – я давно искал встречи с вами. Видите ли, обстоятельства сильнее нас, и не мы выбираем их, но сегодня как раз произошло обратное. – С удивительной для мужчины ловкостью он расстегнул ей накидку. Глаза Люси округлились, а зубы застучали еще сильнее. – Люцинда, почему вы съежились как улитка? Мне нужно, чтоб вы помогли мне. Позвольте, я переверну вас на спину.
– Н… нет, не надо!
– Я не причиню вам зла. Я только помогу. Люси, повернитесь на спину. Ага, вот так. – Его пальцы двигались быстро и уверенно, когда он расстегивал, а затем стягивал с ее плеч лиф мокрого дорожного платья. Все внутри Люси вскипело от негодования, но сама сделать то, что так ловко выполнил Рэйн, она не смогла бы. Никогда в жизни ее не раздевал мужчина. Огромным усилием воли Люси подавила в себе желание сопротивляться.
– Хорошо, что река такая спокойная, – заметил Хит как бы невзначай, – иначе все эти юбки и рюшечки давно утянули бы вас на дно.
Люси в изнеможении закрыла глаза, не подозревая, что слезы сами собой катятся по лицу, пока Хит не вытер их краешком одеяла. Он умело справился и с ее дорогим платьем с кринолином [1], и модным турнюром [2], и множеством нижних юбок. А вот с ботинками оказалось совладать труднее: несколько пуговиц оторвались и с шумом упали на пол, заставив Рэйна чертыхнуться. Завязки на корсете так намокли, что их невозможно было развязать, и Хит достал из жилета охотничий нож со скошенным узким лезвием и разрезал шнуровку. Тонкий материал мгновенно расползся под острием ножа, обнажая тело девушки. От напряжения оно стало словно каменным. «Как в ночном кошмаре», – другого объяснения происходящему она не находила.
– Простите меня, мисс Кэлдуэлл, – прошептал Хит, снимая тонкий кружевной бюстгальтер и панталоны. В его голосе не было смущения, скорее – восхищение. Ей даже послышалось чуть слышное восклицание «О!», похожее на тихий выдох, но, возможно, это был просто шелест одеял, в которые ее заворачивал Хит. Он запеленал ее как младенца, но отогреться она не могла. Руки и ноги сводило от боли. Люси застонала. Тогда Хит бережно взял ее на руки, сел на стул совсем близко от огня и стал укачивать. Даже сквозь несколько одеял Люси ощутила его сильные, налитые мускулы.
– Даниэль, я хочу к Даниэлю. – Крупные слезы текли по ее щекам. Она забыла, что Хит не знал, кто такой Даниэль.
– Да, конечно, вы только успокойтесь. – Огромной, теплой рукой он гладил ее лоб, осторожно убирая нависшие на глаза спутанные волосы, потом ладонью нежно провел по щеке.
– Ноги, колени – все болит.
– Я знаю, я испытал нечто подобное.
– Но не такое…
– Да нет, именно такое. – Он улыбнулся как-то просто, по-дружески. – И, как видите, выжил. Не отчаивайтесь, все будет в порядке.
– Когда это случилось?
– В шестьдесят четвертом, во время осады Ричмонда. Я спасался от пуль снайперов и очутился на чуть схваченном льдом пруду. Там, на берегу, было жарко, смею вас заверить, а вот в воде – холодно, очень холодно.
– Вы воевали против… нас?
Разомкнув ресницы, Люси увидела пристальный взгляд Хита; в его потрясающей голубизны глазах сквозили жалость и еще что-то, чего она не поняла.
– Да, против вас, раз я из Виргинии.
– Так почему же вы здесь?
Хит ничего не ответил и, отвернувшись, стал смотреть на огонь, еще крепче сжимая ее дрожащее тело. У Люси мелькнула мысль, что, если бы не кошмарные, непредсказуемые обстоятельства, приведшие ее в этот дом, она, наверное, умерла бы от шока: девушка из добропорядочной семьи в объятиях южанина! Но несмотря ни на что, ей было хорошо в этих крепких руках, надежно защищавших ее от холода.
– Вам лучше? – прервал затянувшуюся паузу Хит.
– Нет. Мне холодно… внутри…
Хит слегка приподнял ее, чтобы вытащить из жилета свою потертую серебряную фляжку, на матовой поверхности которой замерцали отблески яркого пламени.
– Вот это вам поможет наверняка.
– А что это?
Он отвинтил пробку, и в нос Люси ударил запах спиртного.
– Вам доводилось что-нибудь слышать о «Сорока розгах» [3]?
– Нет, я не буду! – От ужаса ее глаза округлились. Люси воспитывалась в строгой, пуританской семье и с самого детства заучила истину, что алкоголь – это зло, неукоснительно ведущее к аморальному поведению. В особенности это касалось женщин. Так утверждали многие: и ее отец, и проповедник Первого городского прихода унионистской церкви [4] Гриндол Рэйнольдс.
– Это прогреет вас до самых косточек, Люцинда, откройте, пожалуйста, рот.
– Нет, ни за что! – Она, безусловно, попыталась бы оттолкнуть флягу, не будь так крепко завернута в одеяла. Хит преспокойно поднес горлышко к ее губам и опрокинул фляжку, наполняя рот обжигающим зельем. Люси сделала первый глоток и сразу же поперхнулась, но огненная жидкость текла прямо в горло, и ей пришлось глотать еще и еще, пока все внутри не запылало огнем. Тогда Хит убрал флягу. Кашляя, девушка с ужасом глядела на него, пытаясь перевести дыхание. Как только она перестала кашлять и открыла рот, чтобы сказать что-то, горлышко фляги оказалось около ее губ. На этот раз виски шло намного легче, и она пила, не в силах противиться, поскольку руки Хита словно тиски сжимали ее голову. С возгласом отчаяния Люси уткнулась в его плечо, едва он снова убрал фляжку. Никто еще не позволял себе обращаться с ней так бесцеремонно. Про себя она уже решила, что обязательно расскажет об этом отцу. Хит, должно быть, догадался о ее планах, но только ухмыльнулся. Потом он увидел, что несколько капель виски осталось на ее щеке, и быстро стер их кончиками своих длинных пальцев.
– Стыдно, дорогая, воротить нос от лучшего пшеничного виски. По крайней мере оно не идет в сравнение с тем пойлом, что предлагают в этих краях.
– Не трогайте меня, – сказала она, уклоняясь от его руки. К ее величайшему удивлению, его нисколько не смутил столь резкий отпор.
Хит лишь улыбнулся:
– Не забивайте себе голову дурацкими фантазиями, я вовсе не собираюсь воспользоваться вашей беспомощностью.
– А я и н-не забиваю, – возразила она, не вполне уверенно шевеля языком. – Просто мне… нет… вы вы-вылови-лили там, в реке, что на самом деле являюсь я.
По ее словам Хит понял, что виски сделало свое дело.
– Вы самая восхитительная ноша, какую я когда-либо держал в руках. Я вижу, вы не доверяете мне, но постарайтесь, поверьте мне.
– Вы южанин, – сказала Люси невнятно. От виски голова шла кругом, а внутри все полыхало.
– До войны я был унионистом [5], – произнес он примирительным тоном. – Может быть, это сделает меня более привлекательным в ваших глазах?
– Вряд ли.
Хит улыбнулся, видя, как быстро опьянела Люси и румянец заиграл на ее щеках.
– Вы восхитительны, – сказал он хрипло, – бедная, маленькая янки.
Люси одновременно завораживала и раздражала его манера говорить с ней, как будто ее непременно нужно жалеть и ублажать. Ни один мужчина не нянчился еще с ней так, как Хит, даже Даниэль. Закрыв глаза, чтобы не видеть пляшущих языков пламени, она, вздохнув от усталости, уткнулась в шею Хита. Боль понемногу стихала и становилась терпимой.
– Отвезите меня скорее домой, – прошептала она уже сквозь сон.
– Спите, дорогая, я позабочусь о вас.
Как только Люси впала в забытье, на нее обрушились беспорядочные образы и видения: вот они с Даниэлем еще дети, вот она уже провожает его на войну. Аккуратный, подтянутый, в новой форме цвета индиго, отделанной красным, сверкающие глаза и красивое лицо – таким она запомнила его, Даниэля, свою любовь.
Люси вспомнила и его возвращение домой после победы. Ослепленная радостью, она все же сумела разглядеть усталость на его лице. Теперь он выглядел намного старше.
– Даниэль! – крикнула она с нетерпением, как только он сошел с поезда. Она любила его не один год, но то было обожание ребенка; теперь же, когда ей исполнилось семнадцать, она желала его со страстью и теплотой настоящей женщины. И хотя на перроне его встречали родные и друзья, все же к ней он подошел к первой.
– Ты ли это, Люси? – спросил он, распахивая объятия. Она бросилась к нему, сияя от счастья.
– Ты получал мои письма? Ты читал их? Ты…
– Я прочитал их все. – Даниэль наклонился и нежно поцеловал ее. – И храню все до единого.
Потом Люси припомнилось, как Даниэль делал ей предложение: крепкими руками он обнимал ее за талию и губами касался ее губ.
– Но мы не сможем пожениться прямо сейчас, – сказал он. – Нам придется подождать год или два, пока я получу приличное место в железнодорожной компании.
– Зачем ждать?
– Понимаешь, я хочу, чтобы у тебя было все. Подожди немного, Люси. Дай мне слово, что я не потеряю тебя.
– Я готова ждать тебя вечность, – сказала она, и слезы сверкнули в карих глазах. – Ты никогда не потеряешь меня, я буду твоей до тех пор, пока нужна тебе, пока ты будешь любить меня.
Три года, целых три года прошли в ожидании, но она все еще не принадлежала ему. Даниэль не готов жениться на ней и, по всей видимости, в ближайшее время ничего не изменится. Она рада была отдать ему все, что бы он ни пожелал, все, что могла предложить, но они так и не стали любовниками. Даниэль, джентльмен до мозга костей, он не мог овладеть ею до свадьбы. Он был человеком чести, и честь для него превыше страсти. Люси умоляла его о близости: «Даниэль, скажи, что ты все еще любишь меня. Останься сегодня со мной, останься». В ответ он лишь целовал ее в лоб, гладил ее щеки и нежную кожу вокруг ее прекрасных глаз. Она вздыхала, успокоенная его мягкими объятиями.
– Чшш, – шептал он, прижимая ее голову к своему плечу. – Засыпай, скорее засыпай…
* * *
Теперь Хит мог как следует рассмотреть девушку. Люцинда Кэлдуэлл в его объятиях! От изумления Хит потряс головой. Волею судеб все его хорошо продуманные планы исполнялись сами собой. Можно ли было предположить, что она попадет в его объятия так просто? И вот он держал ее на руках. Люси была само совершенство. Такая маленькая, такая хрупкая и, к его удивлению, очень чувственная.Десятки раз до этой встречи Хит представлял, как Люси выглядит вблизи: какая у нее кожа, какой формы брови, длинные ли ресницы. И вот его любопытство более чем удовлетворено. Хит раньше встречал ее довольно часто и знал, какой веселой и очаровательной была ее улыбка. Теперь же он приоткрыл завесу тайн, о которых вряд ли кто-нибудь подозревал, – формы ее тела, необычайную нежность ее бледной кожи и даже наличие родинки на левой груди.
Она была настолько молода, а ее прекрасная, как у ребенка, кожа настолько нежна, что на ней оставались следы от слез. Ее губы влекли к себе, несмотря на то что были немного полноваты. Темные, чуть опущенные к переносице брови. Эти черты на круглом лице придавали ей совершенно детский вид. Чем дольше Хит смотрел на нее, тем больше восхищался ею. Кто же сможет устоять перед такой искренней незащищенностью, чарующей красотой и потрясающей выразительностью лица?
* * *
Люси повернулась и попыталась открыть глаза, но тотчас же застонала от страшной головной боли. Щурясь, она посмотрела на занавешенное окно. Отблеск дневного света пробивался сквозь незадернутый край занавески. Наступило утро.– Отец? – спросила она хрипло, ощущая, что кто-то входит в комнату. – Неужели я?.. – Голос ее замер, когда она увидела, что вошедший вовсе не ее отец. Она вспомнила, что произошло накануне. Ее лицо побледнело. – Ах, это вы мистер…
– Хит Рэйн, – произнес он, осторожно подходя к кровати. Люси тут же натянула одеяло до самого подбородка. В этот момент она очень походила на оскорбленную девственницу с карикатуры. Хит не удержался и хмыкнул. – Только не повторяйте снова, что вы не доверяете мне, Люцинда. Всю прошлую ночь я демонстрировал достойную похвалы сдержанность, а потому никак не заслуживаю подозрительности. – И прежде чем она успела пошевельнуться или сказать что-нибудь в ответ, он положил руку ей на лоб, чтобы узнать, нет ли у нее жара. Затем большим пальцем он нащупал пульс на виске и только после этого убрал руку. Люси не понравилось это движение: он прикасался к ней так, словно она принадлежала ему.
– Лихорадка. Тут нечему удивляться, если принять во внимание вчерашнее происшествие. – Сказав это, он удобно уселся на стул около кровати.
Люси понадобилось несколько минут, чтобы упорядочить воспоминания и мысли.
– Это вы вытащили меня из реки?
– Да.
– А я, я даже не поблагодарила вас.
– Пустяки, вы – молодая девушка, а пережить такое…
– Да, но не забывайте, ведь вы южанин, а я…
На его лице кривилась усмешка, а в глазах царило смятение.
– Вы уверены, что южанин не способен протянуть руку помощи тому, кто в этом нуждается, пусть даже это янки?
– Нет, но…
– Не отвечайте, – сказал Хит, печально улыбаясь. – Я скажу вам одну вещь, Люцинда, это очевидно даже сдавшемуся врагу Союза: вы слишком прекрасны, чтобы обойтись с вами как с дюжиной карасей.
У Люси закралось подозрение, и не без оснований, что он поддразнивает ее, но она не знала, что ответить. Ее настораживало, что этот человек обращался с ней, будто она была его старой знакомой. Не важно, что он сделал для нее и что был сдержан прошлой ночью. Сейчас он ставил ее в неловкое положение.
– Я хочу домой, – произнесла она не совсем твердо.
– Я понимаю вас, Люцинда. Но к сожалению, у вас лихорадка, и отпустить вас домой – все равно что опустить обратно в прорубь. К тому же мы не сможем выйти из дома, на улице идет сильный снег.
– Но я не могу оставаться здесь. Не могу!
– Кто-нибудь будет вас разыскивать? Ваш отец?
– Нет, он думает, что я все еще в гостях у дяди с тетей в Коннектикуте. Он не знает, что я вернулась на два дня раньше. Я доехала поездом, а со станции решила идти пешком…
– И очутились прямо на середине этой ужасной реки… Милочка, но разве нет человека, который будет искать вас?
– Нет, только мой отец. И еще мой жених, Даниэль Коллиэр. Но ни тот, ни другой не придут в восторг, когда узнают, как вы меня называете.
– Но это так подходит вам – милочка. – Он сделал ударение на этом слове, чтобы позлить ее; его голубые глаза сверкнули, а на лице появилась плутовская улыбка. – Если я правильно оцениваю ситуацию, они тем более не придут в восторг, узнав, что вы провели ночь в постели южанина.
– Они не узнают, не должны узнать. Мне надо уйти. Должен же быть какой-то выход.
– Вы действительно надеетесь удержать в секрете то, что произошло вчера?
– Я должна это сделать. Иначе у меня будут крупные неприятности с отцом, а тем более с Даниэлем. Если он узнает, то наверняка затеет с вами ссору.
– Думаете, он сможет причинить мне вред? – спросил Хит в задумчивости.
Конечно, это было сомнительно, но что-то заставляло Люси думать именно так.
– Скорее всего да. Он был героем на войне, к тому же отличный стрелок, у него полно медалей.
– Ах, медалей… – Хит чуть повременил с ответом. – Тогда, я думаю, мы постараемся все сохранить в тайне.
– Вас нисколько не заботит моя репутация, а волнует лишь собственная безопасность.
– Боюсь, что дело обстоит именно так. Последние несколько лет я только о ней и думаю. – Подняв руки вверх, он лениво осмотрел их и краешками губ улыбнулся ей. Нерешительно она улыбнулась в ответ. Первый раз Люси по-настоящему разглядела Хита. Как он отличался от мужчин, которых она привыкла видеть в Конкорде. Он был очень красив, но иной, непривычной красотой. Было в нем что-то простецкое и в то же время необузданное, и это не удавалось скрыть даже дорогой и ладно сидящей на нем одеждой. И роста он был огромного – ей еще не приходилось встречать подобного гиганта: широченные плечи и узкий торс, который плотно облегали серые без всяких отворотов и складок брюки.