задании, ни о месте его выполнения. К моему великому удивлению в доме моих
родителей в Тель-Авиве появился английский связной офицер, что нарушало все
правила конспирации. Этот его шаг, по-видимому, объяснялся недостатком
времени. Офицер просил поторопиться с выездом. В тот же день я связался с
тремя членами нашего подразделения, находившимися тогда в Тель-Авиве, и
поздно вечером мы прибыли в штаб английского полевого подразделения
безопасности, который находился на улице Яркон. Нас уже ждали. Подобрали
форму, выдали военные удостоверения и сообщили, что через несколько часов мы
поедем на машине в Египет. В четыре часа утра в сопровождении английского
связного офицера мы отправились в путь. На рассвете мы поехали в Беер-Шеву.
Нас потрясла красота Негева и Синайской пустыни. Впервые я оказался южнее
Беер-Шевы. В Ауджа ал-Хафир - мы остановились у солдатского магазина, чтобы
попить теплого английского чаю. Нам вынес его к машине офицер, чтобы
посторонние не обратили внимание на гостей-арабов. Днем мы закусили чем было
и снова двинулись в путь по направлению к Исмаилии. Далеко за полдень мы
прибыли в Порт-Саид.
Мы предстали перед командиром подводной лодки "Осирис". Он отвел нам
место в здании, которое занимали моряки английского флота, и посоветовал из
соображений предосторожности не выходить на улицу, просил также пораньше
лечь спать, так как на следующий день начинался период тяжелых тренировок.
Наутро мы приступили к учениям на базе подводных лодок в Порт-Фуаде,
находившемся на восточном берегу Суэцкого канала. Учения включали в себя
греблю стоя, повернувшись лицом к носу лодки, как принято у арабских
докеров; заплывы в ночное время с незаметным приближением к защищенной и
охраняемой цели (чаще всего целью служила сама подводная лодка "Осирис"). Мы
привыкли здесь к жизни моряков-подводников и изучали на воде особенности
подводной лодки.
После изнурительных двухнедельник учений в Порт-Саиде нас перебросили в
район Красного моря. В Джабал-Атаке, в 40-50 км к югу от города Суэц для нас
поставили палатку рядом с лагерем, в котором размещалось южно-африканское
подразделение. Зона, в которой мы поместились, была объявлена запретной для
солдат соседних лагерей.
На учениях, проходивших здесь, я понял цель операции, к которой нас
готовили. В нашем распоряжении была арабская лодка средней величины, весьма
безобидная на вид, к килю которой под водой крепилась мина метров в шесть
длиной и весом в 700 кг. От заднего конца мины тянулся стальной трос,
покрытый резиной, а второй конец троса был прикреплен к большому магнитному
диску, который в свою очередь соединялся со щитом металлического руля. В
ходе тренировок мы подплывали на нашей лодке к кораблю, стоявшему на якоре
вблизи от берега. Когда мы приблизились к кораблю, я разглядел на палубе
офицеров высокого ранга, остальные члены команды находились по приказу в
трюме. Операция должна была проходить ночью. Мы приблизились к кораблю и
тренировались в отсоединении мины от нашей лодки и прикреплении ее к нижней
части корабля. В нашу задачу входило освободить мину от креплений, не вызвав
подозрений на палубе. Затем один из нас должен был проскользнуть позади
лодки, нырнуть и, проплыв под ней, подобраться к нижней части корабля,
очистить ее от наросших водорослей и прикрепить к ней предварительно
освобожденный магнитный щит. Пока наш боец возвращался на лодку, мы
освобождали крепления и мина свободно погружалась в воду, соединенная
металлическим тросом с магнитом, который уже был присоединен к нижней части
корабля. Освобождение третьего крепления было предназначено для введения в
строй механизма замедленного действия, через пять минут после чего должен
был произойти взрыв. Тут-то мне стало страшно. Так как я знал, какова
взрывная мощь мины весом в 700 кг и каковы потенциальные возможности
удалиться на нашей лодке после взрыва, не вызывая подозрений, я понял, что у
нас не будет никаких шансов остаться в живых. Я предложил внести небольшие
изменения в план, позволявшие нам успеть вернуться на подводную лодку, на
которой, как предполагалось, нас должны были снова доставить на базу. Однако
мои предложения не были приняты. Я стал еще больше опасаться: предусмотрено
ли, что подводная лодка будет нас ждать? Меня словно громом поразило. Деталь
к детали - и картина, возникшая у меня перед глазами, породила недоверие ко
всему, что было связано с этой операцией. Еще в Порт-Саиде и в Джабал-Атаке
наши союзники заботились о нашей полной изоляции, чтобы предотвратить любой
контакт с окружающими. Против обыкновения нам не выдавали денег на карманные
расходы. Было установлено, что Бейрутский порт будет нашей исходной базой.
Напрашивался вывод, что зоной действия будет один из портов нейтральной
Турции. Союзникам к тому времени еще не удалось устранить немецкое влияние
на правительство Турции. Я полагал, что нам предстояло произвести опасную
диверсию на корабле союзников. Все подозрения пали бы тогда на Германию, а у
союзников появились бы выгодные аргументы, чтобы заставить Турцию отказаться
от нейтралитета. Я полагал, что англичане не хотят, чтобы мы остались в
живых после операции. Если турки захватят нас в плен, они смогут дознаться,
от кого исходило задание. Если же будут обнаружены тела диверсантов, турки
смогут опознать их, и вся вина будет возложена на ишув. Все свои подозрения
я держал про себя и ничего не говорил товарищам.
Тренировки подходили к концу. Нас предупредили, что операция назначена
на конец марта. Я попросил для нас короткий отпуск перед операцией. Я хотел
повидаться со своими и рассказать им обо всем. Англичане не согласились дать
отпуск и сказали, что мы будем тренироваться в Египте вплоть до самой
операции и затем самолетом отправимся в Бейрут. Но погода изменила их планы.
Англичане опасались, что нелетная погода затянется и мы застрянем в Египте,
поэтому нам дали приказ ехать в Бейрут поездом. Нас отправили без
провожатых, и я решил воспользоваться этим, чтобы связаться с нашими
командирами.
Мы доехали поездом до Реховота, и я приказал товарищам выйти. На такси
мы отправились в Тель-Авив. Там я расстался с ними и прямо пошел к Абду. Он
выслушал меня и предложил немедленно идти к Яакову Дори, начальнику
генерального штаба Хаганы, находившемуся тогда в Тель-Авиве. Несмотря на то,
что была суббота и было еще очень рано, я отправился к нему на квартиру, на
улицу Фришман. Дори радостно принял меня. Я рассказал ему все, начиная с
того дня, как мы выехали из страны, об атмосфере секретности, которая царила
вокруг предстоящей операции в отличие от духа сотрудничества, характерного
для предыдущих операций. Я откровенно высказал все свои подозрения и
опасения. Начальник генерального штаба ответил, что нет оснований опасаться
и что наши представители при командовании союзников наверняка в курсе всех
деталей операции. Я ушел, но мои сомнения не рассеялись. Единственное, что
мне захотелось сделать, - это попрощаться с Игалом, так как я был убежден,
что не вернусь с этой операции. Я навестил Игала в больнице "Хадасса" на
горе Скопус, где он поправлялся после операции на плече. Игал был встревожен
услышанным. Он считал, что решение продолжать выполнение операции было
принято на основе необоснованных предположений, что наши связные были в
курсе всего. Игал велел мне снова ехать в Тель-Авив, немедленно встретиться
с Исраэлем Галили и уведомить его о развитии событий.
Я тотчас же поехал в Тель-Авив и связался по телефону с Галили. Он
сразу же согласился принять меня. Было двенадцать часов дня. Мы встретились
на улице Алленби у здания, где находился исполнительный комитет Гистадрута.
Долго ходили мы по тель-авивским улицам пока я со всеми подробностями
рассказывал ему обо всем, начиная с того, как нас привлекли к операции, и
кончая моим разговором с начальником генерального штаба. Галили уточнял и
обдумывал каждую деталь, взвешивая все мои оценки. К четырем часам дня мы
пришли на вокзал, чтобы встретить Элияху Голомба*, возвращавшегося из Каира.
Элияху был крайне поражен услышанным.
Меня просили поддерживать тесные связи с Галили, но наутро мне
передали, что я должен немедленно явиться в бюро Яхин** на проспекте
Ротшильда. Я пришел в назначенное время. В кабинете я застал Элияху Голомба,
доктора Моше Снэ - начальника центрального командования Хаганы***,
начальника генерального штаба Яакова Дори и Исраэля Галили.
* Э.Голомб - вождь и организатор Хаганы. Родился в Волковыске,
Белоруссия. В стране с 1910 года. По окончание гимназии "Герцлия" переехал в
киббуц Дгания. Солдат в еврейских батальонах в 1-й мировой войне, член
организационного комитета Хаганы с 1920 года. Был одним из вождей рабочего
движения. Умер в 1945 году.
** Общество, организованное Гистадрутом для обработки плантаций,
апельсиновых рощ и полей.
*** С 1920 но 1931 годы руководство Хаганы было в руках Гистадрута, с
1931 по 1935 - было передано комитету, в состав которого входили три
представителя Гистадрута и три - от других частей ишува. С 1935 Хагана была
подчинена политическому отделу Сохнута и доктор Моше Снэ был назначен его
полномочным представителем. Хагана называлась "макфеда" (командование), ей
подчинялся "матэ" (главный штаб), во главе которого стоял Яаков Дори.
После произведенного ими зондажа выяснилось, что наши связные против
обыкновения не знали подробностей готовившейся операции. "Великая четверка"
засыпала меня вопросами, чтобы почерпнуть дополнительные сведения.
По-видимому, мне удалось убедить их в своей правоте. Моим товарищам по
операции и мне был дан приказ уйти в подполье и не иметь связи с английскими
офицерами до следующих указаний.
Глава третья
В мае 1943 года командир Палмаха Ицхак Садэ предложил мне встретиться в
кафе "Штрох" на улице Алленби. Я знал, что Ицхак невероятно пунктуален, и
пришел пораньше. Я застал его в обществе его заместителя Давидки Немери.
Ицхак был сосредоточен на любимом занятии - он ел. Когда я подошел, он с
присущей ему галантностью вышел из-за стола, пожал мне руку и предложил
присоединиться. Волнение, не покидавшее меня с тех пор, как я был приглашен
на встречу, мгновенно исчезло.
Ицхак был человеком атлетического телосложения, с тяжелой походкой, с
крупными руками, лысый, розовощекий, с улыбающимися глазами. Я познакомился
с ним еще во время службы в Нотруте, в 1937 году. Он подкупил меня, да и не
только меня, своим непредвзятым отношением к людям, манерой тихо, спокойно
говорить, улыбаясь и похлопывая по плечу собеседника. Между собой мы назвали
его "старик", а в глаза "Ицхак".
Как обычно Ицхак сразу приступил к делу. Было решено создать в Палмахе
новое арабское подразделение с учетом богатого опыта сирийского
подразделения. Целью его было осуществление особых заданий в Эрец-Исраэль в
мирное время, накануне войны и во время войны. Ицхак сообщил мне, что,
приняв во внимание опыт работы в сирийском подразделении, меня избрали
командиром нового подразделения.
Ранее существовавшее арабское подразделение насчитывало к тому времени
двенадцать человек, инструктором был Ицхак Хенкин, опытный шомер* Хаганы,
знаток арабских традиций и обычаев. Я был знаком с бойцами арабского
подразделения еще в 1942 году по курсу снайперов в роще Мишмар ха-Эмек. Я
высоко ценил их преданность нелегкому делу. Они могли отлично действовать в
рамках сирийского подразделения, но я сомневался в том, что их арабские
навыки отвечали требованиям в Эрец-Исраэль. Сирийский араб не знал еврея из
Эрец-Исраэль, говорящего по-арабски. Местный же араб, напротив, из-за
недоверчивости к чужим, с легкостью разобрался бы в чем дело. Псевдоараб
должен был быть похож на араба во всем: внешне, укладом жизни, манерами.
* Шомеры - сторожа, охранявшие еврейские поселения и поля от нападения
арабов.
Когда я приступил к исполнению обязанностей, было решено, что
подразделение псевдоарабов будет сформировано из членов арабского
подразделения Палмаха, которое тренировалось тогда на горе Кармел, и из
бывших членов сирийского подразделения, вступивших в Палмах и готовых
посвятить себя "труду и тренировкам". Несмотря на то, что подразделение
имело особое назначение, ему отнюдь не были обеспечены особые условия. Все
усилия руководителей Палмаха добиться подходящих условий для тренировок не
привели к желаемым результатам из-за финансовых трудностей. Бойцы
подразделения вынуждены были в течение пятнадцати дней каждого месяца
работать в сельском хозяйстве киббуцов, а остальное время посвящали
исключительно тренировкам, киббуцы же содержали их.
После того, как подразделение было сформировано, было решено пополнить
его ряды. Мы объезжали лагеря Палмаха, филиалы Хаганы, киббуцы, молодежные
организации, тщательно подбирая новых бойцов - выходцев из восточных стран,
с восточной внешностью, родным языком которых был арабский. Они жили в
пригородах со смешанным населением, благодаря чему наилучшим образом были
знакомы с укладом жизни арабов Эрец-Исраэль. К сожалению, у новичков не было
среднего образования и необходимой для их работы интеллектуальной базы, зато
у них было сходство с арабами. Мы дали им возможность получить общее
образование (а в некоторых случаях начальное), полагая, что интенсивные
занятия и военные учения дополнят недостающее. Бойцы, а некоторые из них еще
не достигли призывного возраста, гордились, что попали в число тех, кому
предстояло в недалеком будущем служить в подразделении особого назначения.
Прежде чем я практически приступил к руководству подразделением
псевдоарабов, я был направлен на курс взводных командиров Хаганы. Лави - мой
заместитель и одновременно один из главных инструкторов подразделения - взял
на себя обязанности руководителя до моего возвращения.
Сначала курс, которым руководил Моше Кармел, проходил в киббуце Эйн
ха-Хореш в Эмек-Хефер, а затем в киббуце Далиа в горах Эфраим. Шестимесячные
курсы возвратили меня к военному распорядку, от которого я отвык за три года
службы в гражданских условиях в Сирии и Ливане.
К моему возвращению подразделение было фактически укомплектовано. Из
киббуца Зореа оно было переведено в киббуц Алоним в западной части
Изреельской долины. Была разработана программа занятий сроком на 2-3 года,
которая охватывала многочисленные области. Военная подготовка включала в
себя как общую подготовку, так и организацию диверсий, снайперское дело,
радиосвязь, физкультуру, дзюдо, плавание, разбивку лагерей, вождение и
ремонт машин и мотоциклов. Но прежде всего общий инструктаж и изучение
арабского языка (чтение и письмо), уклада арабской жизни, одежды, религии,
традиции, политической ситуации в арабских поселениях и так далее.
Подразделение состояло из 40-50 человек и было разбито на группы в
соответствии с уровнем общей подготовки и личными качествами бойцов. В
течение всего периода обучения мы наблюдали за их успехами, присматривались
к способностям каждого и всячески расширяли их кругозор.
Было предусмотрено, что бойцы должны уметь действовать как в арабских
районах, так и в районах, находящихся под контролем английских властей.
Еврейские подпольщики, появляясь в арабских районах или вблизи от военных
объектов англичан, немедленно вызывали подозрения, а сведения, передаваемые
арабами, работавшими на еврейские подпольные организации, становились все
более сомнительными. Мы не были уверены, что удастся обеспечить конспирацию,
что лежало в основе нашей деятельности. Ясно было, что присутствие в киббуце
подразделения Палмаха нельзя скрыть, но держать в глубокой тайне его особое
назначение было строжайшим приказом, особенно, когда оно выходило на
операцию, хотя наша "рабочая одежда" никак не была похожа на палмаховскую
форму. Было очень кстати, что лагерь подразделения размещался на окраине
киббуца и граничил с дубовой рощей, через которую бойцы, уходя до восхода
солнца, добирались пешком до арабской автобусной остановки.
Наши оптимистические предположения, что срок первой операции наступит
не раньше, чем через два года, вскоре оказались наивной фантазией. Еще до
окончания основных тренировок мы приняли участие в ряде операций в арабских
районах, осуществить которые не могли бойцы с еврейской внешностью. Первая
такая операция была проведена в начале 1944 года. В этот период в киббуце
Гева проводился курс командиров Хаганы под руководством Эммануэля Нешри.
Как-то Нешри пришел в Алоним и сообщил, что одно из подразделений курса,
находившееся в походе на горе Гилбоа, было окружено арабами деревни Пакуа,
мимо которой проходили бойцы. Все, кроме одного, успели закопать свое оружие
в землю. Тот, у кого прибывшая к месту событий полиция обнаружила оружие,
был арестован. Командование Хаганы решило, что следует выкопать оружие, хотя
бы для того, чтобы преподать арабам урок. Меня попросили послать двух
человек из нашего подразделения к месту инцидента, чтобы извлечь оружие.
Я не возлагал особых надежд на успешное выполнение операции, понимая,
что едва ли оружие все еще находится на прежнем месте. Ведь арабы наверняка
обратили внимание на взрыхленную землю и обнаружили его. Я сказал Нешри,
что, учитывая эти предположения, было бы неоправданным посылать на операцию
людей из нашего подразделения и идти на риск, сделав достоянием гласности
его существование. Я хотел обжаловать решение и поехал вместе с Нешри в
Тель-Авив, чтобы объяснить свою точку зрения. Однако на встрече с членом
генерального штаба Хаганы Иосефом Авидаром мое мнение было не принято. Тогда
я настоял на том, чтобы осуществить эту операцию разрешили мне самому. В
конце концов я решил привлечь еще одного бойца из нашего подразделения и
звено из группы инструкторов курса, которым командовал Аарончик Спектор из
Хулты.
По карте мы определили маршрут, и, одевшись феллахами, отправились
ночью в путь. Подъехав на машине, принадлежавшей киббуцу Гева, к городу
Дженин, мы выскочили на ходу. Я приказал своему напарнику в случае
столкновения с арабами или полицией предоставить переговоры мне, и мы тотчас
приступили к делу. Небо было черно, ни одна звездочка не освещала нам путь.
Читая по памяти карту, мы пробирались по цепи холмов вязкой глинистой
дорогой. Наконец, после изнурительного пути мы подошли к деревне. Опасаясь
привлечь внимание собак, стали пробираться ползком и проделали так добрую
часть пути. Мои предположения оправдались и, не солоно хлебавши, мы
повернули обратно. К месту, куда за нами должны были подъехать на машине, мы
дошли только к рассвету. К счастью, из-за дождя феллахи поздно вышли на поля
и нас никто не заметил.
Не прошло и месяца, как нас снова вызвали на операцию. Командование
Хаганы вынесло приговор одному арабу, изнасиловавшему в долине Бет-Шеан двух
еврейских девушек, возвращавшихся домой. Решили, что смертная казнь - это
слишком тяжелое наказание, которое к тому же повлечет за собой кровную
месть. Тогда было внесено предложение свести счеты с насильником по
мусульманскому закону - "отрубить руку, которая украла".
Предложение было принято, и нескольким бойцам из нашего отдела вместе с
подразделением Палмаха было поручено выполнить задание. Переодевшись
арабами, поздно вечером наши люди проникли в Бет-Шеан. Псевдоарабы подошли к
дому приговоренного и стали расспрашивать хозяина о другой семье, жившей
неподалеку. Из разговора стало известно, что сын хозяина пошел на свадьбу в
деревню. Было решено подкараулить его у дома и похитить. Но на беду, когда
появился сын, отец вышел ему навстречу. Снова появились псевдоарабы и стали
жаловаться, что вот уже два часа они ищут эту семью и не могут найти. Наши
люди говорили на безупречном дамасском диалекте. Они намекнули, что речь
идет о нелегальной доставке оружия. Аппетит молодого араба разгорелся, но
отец не разрешил ему провожать незнакомых людей. Он указал нам дом, который
мы якобы искали, и оба скрылись за дверью.
Нам ничего больше не оставалось, как ворваться к ним и, угрожая
пистолетами, попрекая недостатком патриотизма, добиться разрешения отца,
чтобы сын проводил нас.
Операция была выполнена. Мы отступали без помех. За нами прошли стада
скота близлежащих киббуцов и замели следы.
Арабы Бет-Шеана и соседних деревень были ошеломлены. Наши опасения, что
традиционная в пятницу молитва будет превращена в призыв к погромам, не
оправдались. Многие арабы считали наказание справедливым, а наиболее
строптивых умеренные руководители сумели утихомирить. В следующую ночь
палмаховцы расклеили листовки в окрестностях Бет-Шеана, в которых сообщали,
что операция была осуществлена Хаганой.
В начале 1944 года арабское руководство решило утвердиться в Хайфе. Это
был город со смешанным населением, где евреи составляли меньшинство, однако
играли главную роль в экономическом и социальном секторах. Мэром Хайфы был
еврей Шаббтай Леви. Жители Хайфы и английские власти придерживались единого
мнения относительно этого человека и считали, что он удовлетворял
требованиям жителей всех этнических групп. Однако экстремистская арабская
верхушка стремилась отстранить его от должности, но понимала, что этого
невозможно добиться административным путем. Тогда арабское руководство
прибегло к другим мерам, вынуждая Шаббтая Леви уйти в отставку. Ему было
послано письмо за подписью арабской экстремистской организации с угрозами
убить его, если он добровольно не откажется от своей должности. Давид
Хакохен, который кроме прочего был заместителем мэра Хайфы, сказал Шаботаю
Леви, что, в случае его капитуляции перед угрозами, управление городом
перейдет к арабам-экстремистам, отчего пострадает еврейское население.
Хакохен опасался и реакции еврейских экстремистских кругов на возможную
отставку Шаббтая Леви.
Давид Хакохен стремился принять контрмеры. Он предложил предупредить
троих наиболее активных представителей арабской верхушки в Хайфе о том, что
они окажутся в опасности, если арабы приведут в исполнение угрозы в адрес
Шаббтая Леви. Этими тремя были: Рашид Хадж Ибрахим, руководитель хайфских
арабов, один из приспешников иерусалимского муфтия Хадж Амина ал-Хусейни;
адвокат Ханна Усфур, также из приближенных иерусалимского муфтия,
прославившийся тем, что выступил на суде в качестве защитника арабских банд,
и Хадж Тахир Караман - араб, заместитель мэра Хайфы, коммерсант, известный
богач.
Информация, которую мне передали о них, была неподтвержденной, и мне
снова пришлось собирать данные. В Хайфе я встретил мальчика-разносчика
телеграмм и выведал у него адрес арабского банка, управляющим которого был
Рашид Хадж Ибрахим. Я поехал в старую часть города, вошел в банк, стал
ходить по коридорам и узнал, кто этот человек, которому вверено управление
финансовым учреждением, направляющий всю деятельность арабов в Хайфе. Рашид
Хадж Ибрахим был мужчиной лет шестидесяти - высокий, худощавый, седовласый,
тюрбан на голове, одет с иголочки. Я дождался, пока он вышел на обеденный
перерыв, и пошел за ним по пятам до самого его дома, который находился на
улице Ал-Бурдж. Я стал за ним следить. В три часа дня он вышел из дома и
вернулся в банк, а в шесть часов вечера отправился в хайфское отделение
высшего арабского совета. В восемь часов вечера он по закоулкам старой Хайфы
пробирался домой.
На следующее утро, еще не было восьми часов, я стоял уже напротив его
дома. Вместе со мной был боец нашего подразделения. Я показал ему Хадж
Ибрахима, когда тот выходил из дома, и поручил следить за "клиентом" в
течение суток и докладывать о каждом его шаге.
После этого я отправился на поиски Ханны Усфура. И за ним была
установлена слежка.
Наш третий "клиент" - Хадж Тахир Караман - был известен как зажиточный
коммерсант и один из компаньонов знаменитой папиросной фабрики "Караман, Дик
и Салти". Он, правда, не считался политическим руководителем, но попал в
список "заложников", так как был богат и был одним из заместителей мера
Хайфы. За ним тоже была установлена слежка.
После сбора подробнейшей информации об этих деятелях, мы определили,
где будет совершено нападение на них, и разработали маршруты отступления
наших людей. Создали три ударные группы, в состав которых входили
осуществляющий слежку и по два прикрывающих отступление. Группы отработали
операцию, и арабским руководителям были направлены письма с угрозами. Это
возымело желаемое действие. Забавно было слушать рассказ Давида Хакохена,
как арабские лидеры обратились к нему - своему старому другу - с просьбой о
помощи. Давид Хакохен утверждал, разумеется, что он никак не связан с
Хаганой, но уверен, что решить эту проблему можно простейшим образом. Он
предложил, чтобы арабские жители сами взяли на себя заботу об обеспечении
неприкосновенности мэра города. Идея отстранить Шаббтая Леви с поста мэра
была забыта.
В эти дни бойцы нашего подразделения в киббуце Алоним замечали, как их
товарищи в арабской одежде выходили из лагеря до восхода солнца. Никто не
задавал вопросов и, разумеется, никто из участников операции не рассказывал
ничего своим товарищам. Это было положительным и многообещающим явлением,
родителей в Тель-Авиве появился английский связной офицер, что нарушало все
правила конспирации. Этот его шаг, по-видимому, объяснялся недостатком
времени. Офицер просил поторопиться с выездом. В тот же день я связался с
тремя членами нашего подразделения, находившимися тогда в Тель-Авиве, и
поздно вечером мы прибыли в штаб английского полевого подразделения
безопасности, который находился на улице Яркон. Нас уже ждали. Подобрали
форму, выдали военные удостоверения и сообщили, что через несколько часов мы
поедем на машине в Египет. В четыре часа утра в сопровождении английского
связного офицера мы отправились в путь. На рассвете мы поехали в Беер-Шеву.
Нас потрясла красота Негева и Синайской пустыни. Впервые я оказался южнее
Беер-Шевы. В Ауджа ал-Хафир - мы остановились у солдатского магазина, чтобы
попить теплого английского чаю. Нам вынес его к машине офицер, чтобы
посторонние не обратили внимание на гостей-арабов. Днем мы закусили чем было
и снова двинулись в путь по направлению к Исмаилии. Далеко за полдень мы
прибыли в Порт-Саид.
Мы предстали перед командиром подводной лодки "Осирис". Он отвел нам
место в здании, которое занимали моряки английского флота, и посоветовал из
соображений предосторожности не выходить на улицу, просил также пораньше
лечь спать, так как на следующий день начинался период тяжелых тренировок.
Наутро мы приступили к учениям на базе подводных лодок в Порт-Фуаде,
находившемся на восточном берегу Суэцкого канала. Учения включали в себя
греблю стоя, повернувшись лицом к носу лодки, как принято у арабских
докеров; заплывы в ночное время с незаметным приближением к защищенной и
охраняемой цели (чаще всего целью служила сама подводная лодка "Осирис"). Мы
привыкли здесь к жизни моряков-подводников и изучали на воде особенности
подводной лодки.
После изнурительных двухнедельник учений в Порт-Саиде нас перебросили в
район Красного моря. В Джабал-Атаке, в 40-50 км к югу от города Суэц для нас
поставили палатку рядом с лагерем, в котором размещалось южно-африканское
подразделение. Зона, в которой мы поместились, была объявлена запретной для
солдат соседних лагерей.
На учениях, проходивших здесь, я понял цель операции, к которой нас
готовили. В нашем распоряжении была арабская лодка средней величины, весьма
безобидная на вид, к килю которой под водой крепилась мина метров в шесть
длиной и весом в 700 кг. От заднего конца мины тянулся стальной трос,
покрытый резиной, а второй конец троса был прикреплен к большому магнитному
диску, который в свою очередь соединялся со щитом металлического руля. В
ходе тренировок мы подплывали на нашей лодке к кораблю, стоявшему на якоре
вблизи от берега. Когда мы приблизились к кораблю, я разглядел на палубе
офицеров высокого ранга, остальные члены команды находились по приказу в
трюме. Операция должна была проходить ночью. Мы приблизились к кораблю и
тренировались в отсоединении мины от нашей лодки и прикреплении ее к нижней
части корабля. В нашу задачу входило освободить мину от креплений, не вызвав
подозрений на палубе. Затем один из нас должен был проскользнуть позади
лодки, нырнуть и, проплыв под ней, подобраться к нижней части корабля,
очистить ее от наросших водорослей и прикрепить к ней предварительно
освобожденный магнитный щит. Пока наш боец возвращался на лодку, мы
освобождали крепления и мина свободно погружалась в воду, соединенная
металлическим тросом с магнитом, который уже был присоединен к нижней части
корабля. Освобождение третьего крепления было предназначено для введения в
строй механизма замедленного действия, через пять минут после чего должен
был произойти взрыв. Тут-то мне стало страшно. Так как я знал, какова
взрывная мощь мины весом в 700 кг и каковы потенциальные возможности
удалиться на нашей лодке после взрыва, не вызывая подозрений, я понял, что у
нас не будет никаких шансов остаться в живых. Я предложил внести небольшие
изменения в план, позволявшие нам успеть вернуться на подводную лодку, на
которой, как предполагалось, нас должны были снова доставить на базу. Однако
мои предложения не были приняты. Я стал еще больше опасаться: предусмотрено
ли, что подводная лодка будет нас ждать? Меня словно громом поразило. Деталь
к детали - и картина, возникшая у меня перед глазами, породила недоверие ко
всему, что было связано с этой операцией. Еще в Порт-Саиде и в Джабал-Атаке
наши союзники заботились о нашей полной изоляции, чтобы предотвратить любой
контакт с окружающими. Против обыкновения нам не выдавали денег на карманные
расходы. Было установлено, что Бейрутский порт будет нашей исходной базой.
Напрашивался вывод, что зоной действия будет один из портов нейтральной
Турции. Союзникам к тому времени еще не удалось устранить немецкое влияние
на правительство Турции. Я полагал, что нам предстояло произвести опасную
диверсию на корабле союзников. Все подозрения пали бы тогда на Германию, а у
союзников появились бы выгодные аргументы, чтобы заставить Турцию отказаться
от нейтралитета. Я полагал, что англичане не хотят, чтобы мы остались в
живых после операции. Если турки захватят нас в плен, они смогут дознаться,
от кого исходило задание. Если же будут обнаружены тела диверсантов, турки
смогут опознать их, и вся вина будет возложена на ишув. Все свои подозрения
я держал про себя и ничего не говорил товарищам.
Тренировки подходили к концу. Нас предупредили, что операция назначена
на конец марта. Я попросил для нас короткий отпуск перед операцией. Я хотел
повидаться со своими и рассказать им обо всем. Англичане не согласились дать
отпуск и сказали, что мы будем тренироваться в Египте вплоть до самой
операции и затем самолетом отправимся в Бейрут. Но погода изменила их планы.
Англичане опасались, что нелетная погода затянется и мы застрянем в Египте,
поэтому нам дали приказ ехать в Бейрут поездом. Нас отправили без
провожатых, и я решил воспользоваться этим, чтобы связаться с нашими
командирами.
Мы доехали поездом до Реховота, и я приказал товарищам выйти. На такси
мы отправились в Тель-Авив. Там я расстался с ними и прямо пошел к Абду. Он
выслушал меня и предложил немедленно идти к Яакову Дори, начальнику
генерального штаба Хаганы, находившемуся тогда в Тель-Авиве. Несмотря на то,
что была суббота и было еще очень рано, я отправился к нему на квартиру, на
улицу Фришман. Дори радостно принял меня. Я рассказал ему все, начиная с
того дня, как мы выехали из страны, об атмосфере секретности, которая царила
вокруг предстоящей операции в отличие от духа сотрудничества, характерного
для предыдущих операций. Я откровенно высказал все свои подозрения и
опасения. Начальник генерального штаба ответил, что нет оснований опасаться
и что наши представители при командовании союзников наверняка в курсе всех
деталей операции. Я ушел, но мои сомнения не рассеялись. Единственное, что
мне захотелось сделать, - это попрощаться с Игалом, так как я был убежден,
что не вернусь с этой операции. Я навестил Игала в больнице "Хадасса" на
горе Скопус, где он поправлялся после операции на плече. Игал был встревожен
услышанным. Он считал, что решение продолжать выполнение операции было
принято на основе необоснованных предположений, что наши связные были в
курсе всего. Игал велел мне снова ехать в Тель-Авив, немедленно встретиться
с Исраэлем Галили и уведомить его о развитии событий.
Я тотчас же поехал в Тель-Авив и связался по телефону с Галили. Он
сразу же согласился принять меня. Было двенадцать часов дня. Мы встретились
на улице Алленби у здания, где находился исполнительный комитет Гистадрута.
Долго ходили мы по тель-авивским улицам пока я со всеми подробностями
рассказывал ему обо всем, начиная с того, как нас привлекли к операции, и
кончая моим разговором с начальником генерального штаба. Галили уточнял и
обдумывал каждую деталь, взвешивая все мои оценки. К четырем часам дня мы
пришли на вокзал, чтобы встретить Элияху Голомба*, возвращавшегося из Каира.
Элияху был крайне поражен услышанным.
Меня просили поддерживать тесные связи с Галили, но наутро мне
передали, что я должен немедленно явиться в бюро Яхин** на проспекте
Ротшильда. Я пришел в назначенное время. В кабинете я застал Элияху Голомба,
доктора Моше Снэ - начальника центрального командования Хаганы***,
начальника генерального штаба Яакова Дори и Исраэля Галили.
* Э.Голомб - вождь и организатор Хаганы. Родился в Волковыске,
Белоруссия. В стране с 1910 года. По окончание гимназии "Герцлия" переехал в
киббуц Дгания. Солдат в еврейских батальонах в 1-й мировой войне, член
организационного комитета Хаганы с 1920 года. Был одним из вождей рабочего
движения. Умер в 1945 году.
** Общество, организованное Гистадрутом для обработки плантаций,
апельсиновых рощ и полей.
*** С 1920 но 1931 годы руководство Хаганы было в руках Гистадрута, с
1931 по 1935 - было передано комитету, в состав которого входили три
представителя Гистадрута и три - от других частей ишува. С 1935 Хагана была
подчинена политическому отделу Сохнута и доктор Моше Снэ был назначен его
полномочным представителем. Хагана называлась "макфеда" (командование), ей
подчинялся "матэ" (главный штаб), во главе которого стоял Яаков Дори.
После произведенного ими зондажа выяснилось, что наши связные против
обыкновения не знали подробностей готовившейся операции. "Великая четверка"
засыпала меня вопросами, чтобы почерпнуть дополнительные сведения.
По-видимому, мне удалось убедить их в своей правоте. Моим товарищам по
операции и мне был дан приказ уйти в подполье и не иметь связи с английскими
офицерами до следующих указаний.
Глава третья
В мае 1943 года командир Палмаха Ицхак Садэ предложил мне встретиться в
кафе "Штрох" на улице Алленби. Я знал, что Ицхак невероятно пунктуален, и
пришел пораньше. Я застал его в обществе его заместителя Давидки Немери.
Ицхак был сосредоточен на любимом занятии - он ел. Когда я подошел, он с
присущей ему галантностью вышел из-за стола, пожал мне руку и предложил
присоединиться. Волнение, не покидавшее меня с тех пор, как я был приглашен
на встречу, мгновенно исчезло.
Ицхак был человеком атлетического телосложения, с тяжелой походкой, с
крупными руками, лысый, розовощекий, с улыбающимися глазами. Я познакомился
с ним еще во время службы в Нотруте, в 1937 году. Он подкупил меня, да и не
только меня, своим непредвзятым отношением к людям, манерой тихо, спокойно
говорить, улыбаясь и похлопывая по плечу собеседника. Между собой мы назвали
его "старик", а в глаза "Ицхак".
Как обычно Ицхак сразу приступил к делу. Было решено создать в Палмахе
новое арабское подразделение с учетом богатого опыта сирийского
подразделения. Целью его было осуществление особых заданий в Эрец-Исраэль в
мирное время, накануне войны и во время войны. Ицхак сообщил мне, что,
приняв во внимание опыт работы в сирийском подразделении, меня избрали
командиром нового подразделения.
Ранее существовавшее арабское подразделение насчитывало к тому времени
двенадцать человек, инструктором был Ицхак Хенкин, опытный шомер* Хаганы,
знаток арабских традиций и обычаев. Я был знаком с бойцами арабского
подразделения еще в 1942 году по курсу снайперов в роще Мишмар ха-Эмек. Я
высоко ценил их преданность нелегкому делу. Они могли отлично действовать в
рамках сирийского подразделения, но я сомневался в том, что их арабские
навыки отвечали требованиям в Эрец-Исраэль. Сирийский араб не знал еврея из
Эрец-Исраэль, говорящего по-арабски. Местный же араб, напротив, из-за
недоверчивости к чужим, с легкостью разобрался бы в чем дело. Псевдоараб
должен был быть похож на араба во всем: внешне, укладом жизни, манерами.
* Шомеры - сторожа, охранявшие еврейские поселения и поля от нападения
арабов.
Когда я приступил к исполнению обязанностей, было решено, что
подразделение псевдоарабов будет сформировано из членов арабского
подразделения Палмаха, которое тренировалось тогда на горе Кармел, и из
бывших членов сирийского подразделения, вступивших в Палмах и готовых
посвятить себя "труду и тренировкам". Несмотря на то, что подразделение
имело особое назначение, ему отнюдь не были обеспечены особые условия. Все
усилия руководителей Палмаха добиться подходящих условий для тренировок не
привели к желаемым результатам из-за финансовых трудностей. Бойцы
подразделения вынуждены были в течение пятнадцати дней каждого месяца
работать в сельском хозяйстве киббуцов, а остальное время посвящали
исключительно тренировкам, киббуцы же содержали их.
После того, как подразделение было сформировано, было решено пополнить
его ряды. Мы объезжали лагеря Палмаха, филиалы Хаганы, киббуцы, молодежные
организации, тщательно подбирая новых бойцов - выходцев из восточных стран,
с восточной внешностью, родным языком которых был арабский. Они жили в
пригородах со смешанным населением, благодаря чему наилучшим образом были
знакомы с укладом жизни арабов Эрец-Исраэль. К сожалению, у новичков не было
среднего образования и необходимой для их работы интеллектуальной базы, зато
у них было сходство с арабами. Мы дали им возможность получить общее
образование (а в некоторых случаях начальное), полагая, что интенсивные
занятия и военные учения дополнят недостающее. Бойцы, а некоторые из них еще
не достигли призывного возраста, гордились, что попали в число тех, кому
предстояло в недалеком будущем служить в подразделении особого назначения.
Прежде чем я практически приступил к руководству подразделением
псевдоарабов, я был направлен на курс взводных командиров Хаганы. Лави - мой
заместитель и одновременно один из главных инструкторов подразделения - взял
на себя обязанности руководителя до моего возвращения.
Сначала курс, которым руководил Моше Кармел, проходил в киббуце Эйн
ха-Хореш в Эмек-Хефер, а затем в киббуце Далиа в горах Эфраим. Шестимесячные
курсы возвратили меня к военному распорядку, от которого я отвык за три года
службы в гражданских условиях в Сирии и Ливане.
К моему возвращению подразделение было фактически укомплектовано. Из
киббуца Зореа оно было переведено в киббуц Алоним в западной части
Изреельской долины. Была разработана программа занятий сроком на 2-3 года,
которая охватывала многочисленные области. Военная подготовка включала в
себя как общую подготовку, так и организацию диверсий, снайперское дело,
радиосвязь, физкультуру, дзюдо, плавание, разбивку лагерей, вождение и
ремонт машин и мотоциклов. Но прежде всего общий инструктаж и изучение
арабского языка (чтение и письмо), уклада арабской жизни, одежды, религии,
традиции, политической ситуации в арабских поселениях и так далее.
Подразделение состояло из 40-50 человек и было разбито на группы в
соответствии с уровнем общей подготовки и личными качествами бойцов. В
течение всего периода обучения мы наблюдали за их успехами, присматривались
к способностям каждого и всячески расширяли их кругозор.
Было предусмотрено, что бойцы должны уметь действовать как в арабских
районах, так и в районах, находящихся под контролем английских властей.
Еврейские подпольщики, появляясь в арабских районах или вблизи от военных
объектов англичан, немедленно вызывали подозрения, а сведения, передаваемые
арабами, работавшими на еврейские подпольные организации, становились все
более сомнительными. Мы не были уверены, что удастся обеспечить конспирацию,
что лежало в основе нашей деятельности. Ясно было, что присутствие в киббуце
подразделения Палмаха нельзя скрыть, но держать в глубокой тайне его особое
назначение было строжайшим приказом, особенно, когда оно выходило на
операцию, хотя наша "рабочая одежда" никак не была похожа на палмаховскую
форму. Было очень кстати, что лагерь подразделения размещался на окраине
киббуца и граничил с дубовой рощей, через которую бойцы, уходя до восхода
солнца, добирались пешком до арабской автобусной остановки.
Наши оптимистические предположения, что срок первой операции наступит
не раньше, чем через два года, вскоре оказались наивной фантазией. Еще до
окончания основных тренировок мы приняли участие в ряде операций в арабских
районах, осуществить которые не могли бойцы с еврейской внешностью. Первая
такая операция была проведена в начале 1944 года. В этот период в киббуце
Гева проводился курс командиров Хаганы под руководством Эммануэля Нешри.
Как-то Нешри пришел в Алоним и сообщил, что одно из подразделений курса,
находившееся в походе на горе Гилбоа, было окружено арабами деревни Пакуа,
мимо которой проходили бойцы. Все, кроме одного, успели закопать свое оружие
в землю. Тот, у кого прибывшая к месту событий полиция обнаружила оружие,
был арестован. Командование Хаганы решило, что следует выкопать оружие, хотя
бы для того, чтобы преподать арабам урок. Меня попросили послать двух
человек из нашего подразделения к месту инцидента, чтобы извлечь оружие.
Я не возлагал особых надежд на успешное выполнение операции, понимая,
что едва ли оружие все еще находится на прежнем месте. Ведь арабы наверняка
обратили внимание на взрыхленную землю и обнаружили его. Я сказал Нешри,
что, учитывая эти предположения, было бы неоправданным посылать на операцию
людей из нашего подразделения и идти на риск, сделав достоянием гласности
его существование. Я хотел обжаловать решение и поехал вместе с Нешри в
Тель-Авив, чтобы объяснить свою точку зрения. Однако на встрече с членом
генерального штаба Хаганы Иосефом Авидаром мое мнение было не принято. Тогда
я настоял на том, чтобы осуществить эту операцию разрешили мне самому. В
конце концов я решил привлечь еще одного бойца из нашего подразделения и
звено из группы инструкторов курса, которым командовал Аарончик Спектор из
Хулты.
По карте мы определили маршрут, и, одевшись феллахами, отправились
ночью в путь. Подъехав на машине, принадлежавшей киббуцу Гева, к городу
Дженин, мы выскочили на ходу. Я приказал своему напарнику в случае
столкновения с арабами или полицией предоставить переговоры мне, и мы тотчас
приступили к делу. Небо было черно, ни одна звездочка не освещала нам путь.
Читая по памяти карту, мы пробирались по цепи холмов вязкой глинистой
дорогой. Наконец, после изнурительного пути мы подошли к деревне. Опасаясь
привлечь внимание собак, стали пробираться ползком и проделали так добрую
часть пути. Мои предположения оправдались и, не солоно хлебавши, мы
повернули обратно. К месту, куда за нами должны были подъехать на машине, мы
дошли только к рассвету. К счастью, из-за дождя феллахи поздно вышли на поля
и нас никто не заметил.
Не прошло и месяца, как нас снова вызвали на операцию. Командование
Хаганы вынесло приговор одному арабу, изнасиловавшему в долине Бет-Шеан двух
еврейских девушек, возвращавшихся домой. Решили, что смертная казнь - это
слишком тяжелое наказание, которое к тому же повлечет за собой кровную
месть. Тогда было внесено предложение свести счеты с насильником по
мусульманскому закону - "отрубить руку, которая украла".
Предложение было принято, и нескольким бойцам из нашего отдела вместе с
подразделением Палмаха было поручено выполнить задание. Переодевшись
арабами, поздно вечером наши люди проникли в Бет-Шеан. Псевдоарабы подошли к
дому приговоренного и стали расспрашивать хозяина о другой семье, жившей
неподалеку. Из разговора стало известно, что сын хозяина пошел на свадьбу в
деревню. Было решено подкараулить его у дома и похитить. Но на беду, когда
появился сын, отец вышел ему навстречу. Снова появились псевдоарабы и стали
жаловаться, что вот уже два часа они ищут эту семью и не могут найти. Наши
люди говорили на безупречном дамасском диалекте. Они намекнули, что речь
идет о нелегальной доставке оружия. Аппетит молодого араба разгорелся, но
отец не разрешил ему провожать незнакомых людей. Он указал нам дом, который
мы якобы искали, и оба скрылись за дверью.
Нам ничего больше не оставалось, как ворваться к ним и, угрожая
пистолетами, попрекая недостатком патриотизма, добиться разрешения отца,
чтобы сын проводил нас.
Операция была выполнена. Мы отступали без помех. За нами прошли стада
скота близлежащих киббуцов и замели следы.
Арабы Бет-Шеана и соседних деревень были ошеломлены. Наши опасения, что
традиционная в пятницу молитва будет превращена в призыв к погромам, не
оправдались. Многие арабы считали наказание справедливым, а наиболее
строптивых умеренные руководители сумели утихомирить. В следующую ночь
палмаховцы расклеили листовки в окрестностях Бет-Шеана, в которых сообщали,
что операция была осуществлена Хаганой.
В начале 1944 года арабское руководство решило утвердиться в Хайфе. Это
был город со смешанным населением, где евреи составляли меньшинство, однако
играли главную роль в экономическом и социальном секторах. Мэром Хайфы был
еврей Шаббтай Леви. Жители Хайфы и английские власти придерживались единого
мнения относительно этого человека и считали, что он удовлетворял
требованиям жителей всех этнических групп. Однако экстремистская арабская
верхушка стремилась отстранить его от должности, но понимала, что этого
невозможно добиться административным путем. Тогда арабское руководство
прибегло к другим мерам, вынуждая Шаббтая Леви уйти в отставку. Ему было
послано письмо за подписью арабской экстремистской организации с угрозами
убить его, если он добровольно не откажется от своей должности. Давид
Хакохен, который кроме прочего был заместителем мэра Хайфы, сказал Шаботаю
Леви, что, в случае его капитуляции перед угрозами, управление городом
перейдет к арабам-экстремистам, отчего пострадает еврейское население.
Хакохен опасался и реакции еврейских экстремистских кругов на возможную
отставку Шаббтая Леви.
Давид Хакохен стремился принять контрмеры. Он предложил предупредить
троих наиболее активных представителей арабской верхушки в Хайфе о том, что
они окажутся в опасности, если арабы приведут в исполнение угрозы в адрес
Шаббтая Леви. Этими тремя были: Рашид Хадж Ибрахим, руководитель хайфских
арабов, один из приспешников иерусалимского муфтия Хадж Амина ал-Хусейни;
адвокат Ханна Усфур, также из приближенных иерусалимского муфтия,
прославившийся тем, что выступил на суде в качестве защитника арабских банд,
и Хадж Тахир Караман - араб, заместитель мэра Хайфы, коммерсант, известный
богач.
Информация, которую мне передали о них, была неподтвержденной, и мне
снова пришлось собирать данные. В Хайфе я встретил мальчика-разносчика
телеграмм и выведал у него адрес арабского банка, управляющим которого был
Рашид Хадж Ибрахим. Я поехал в старую часть города, вошел в банк, стал
ходить по коридорам и узнал, кто этот человек, которому вверено управление
финансовым учреждением, направляющий всю деятельность арабов в Хайфе. Рашид
Хадж Ибрахим был мужчиной лет шестидесяти - высокий, худощавый, седовласый,
тюрбан на голове, одет с иголочки. Я дождался, пока он вышел на обеденный
перерыв, и пошел за ним по пятам до самого его дома, который находился на
улице Ал-Бурдж. Я стал за ним следить. В три часа дня он вышел из дома и
вернулся в банк, а в шесть часов вечера отправился в хайфское отделение
высшего арабского совета. В восемь часов вечера он по закоулкам старой Хайфы
пробирался домой.
На следующее утро, еще не было восьми часов, я стоял уже напротив его
дома. Вместе со мной был боец нашего подразделения. Я показал ему Хадж
Ибрахима, когда тот выходил из дома, и поручил следить за "клиентом" в
течение суток и докладывать о каждом его шаге.
После этого я отправился на поиски Ханны Усфура. И за ним была
установлена слежка.
Наш третий "клиент" - Хадж Тахир Караман - был известен как зажиточный
коммерсант и один из компаньонов знаменитой папиросной фабрики "Караман, Дик
и Салти". Он, правда, не считался политическим руководителем, но попал в
список "заложников", так как был богат и был одним из заместителей мера
Хайфы. За ним тоже была установлена слежка.
После сбора подробнейшей информации об этих деятелях, мы определили,
где будет совершено нападение на них, и разработали маршруты отступления
наших людей. Создали три ударные группы, в состав которых входили
осуществляющий слежку и по два прикрывающих отступление. Группы отработали
операцию, и арабским руководителям были направлены письма с угрозами. Это
возымело желаемое действие. Забавно было слушать рассказ Давида Хакохена,
как арабские лидеры обратились к нему - своему старому другу - с просьбой о
помощи. Давид Хакохен утверждал, разумеется, что он никак не связан с
Хаганой, но уверен, что решить эту проблему можно простейшим образом. Он
предложил, чтобы арабские жители сами взяли на себя заботу об обеспечении
неприкосновенности мэра города. Идея отстранить Шаббтая Леви с поста мэра
была забыта.
В эти дни бойцы нашего подразделения в киббуце Алоним замечали, как их
товарищи в арабской одежде выходили из лагеря до восхода солнца. Никто не
задавал вопросов и, разумеется, никто из участников операции не рассказывал
ничего своим товарищам. Это было положительным и многообещающим явлением,