предложение. Он опасался не столько морального аспекта подобной операции
сколько того, что в ходе эвакуации из осажденного города женщины и дети
будут подвержены опасности нападения противника.
Положение обязывало командира операции "Ифтах" отправиться в Цфат и на
месте познакомиться с создавшейся ситуацией. На следующий день Игал в
сопровождении взвода молодых палмаховцев прошел пешком из Рош-Пинны на гору
Кнаан, а оттуда ночью проник в еврейский квартал Цфата. После обхода линии
боев, разделявшей город, он встретился с командирами. После анализа
неудавшейся атаки был разработан новый план.
Арабский город лихорадочно готовился к наступлению на еврейский
квартал. Разведка донесла, что командующий Армией спасения полковник Фаузи
ал-Каукджи обещал сирийскому командиру в Цфате полковнику Адибу Шишакли, что
во время атаки его артиллерия также откроет огонь. Для Рамота-Нафтали
наступила небольшая передышка, когда артиллерийские орудия были переброшены
оттуда на гору Мерон, но небоеспособное население Цфата было в панике.
Необходимо было опередить врага.
10 мая в 21 час 30 минут наши силы пошли в атаку. Стояла дождливая
ночь, тяжелые облака нависли над городом. Эхо выстрелов "давидки" и других
минометов, доносившееся из-за цитадели, усиливалось благодаря низким
облакам. Арабы Цфата были ошеломлены. Их буйному воображению рисовались
"маленькие атомные бомбы". После массированного обстрела бойцы Палмаха пошли
в атаку на три главных объекта - на цитадель, дом "Шалва" и полицейский
пост, находившийся на границе еврейского квартала. На этот раз цитадель пала
после короткого, но отчаянного боя. Дом "Шалва" был взят в ходе атаки. В нем
забаррикадировались шестьдесят иракских добровольцев. В рукопашном бою за
дом погиб командир роты Авраам Лихт, возглавивший группу, прорвавшуюся в
дом. Самым трудным и кровопролитным боем был бой за здание полиции. Это
здание удерживали около ста ливанских добровольцев, оно было тщательно
укреплено. Все попытки саперов взорвать здание не удавались, так как
взрывчатка намокала под дождем. Все саперы были ранены. Чтобы выполнить
поставленную задачу, пришлось мобилизовать бойцов, не обученных приемам
диверсий. Наши ударные силы насчитывали к тому времени не больше пятнадцати
человек. В кровопролитном ожесточенном бою в самом здании погиб командир
роты Ицхак Гохман. Очистка здания от врага продолжалась целый день. Когда
начались бон за Цфат, наши силы предприняли обманный маневр в деревне
Акбара. Лишь под утро мы получили желанную телеграмму от командира батальона
из Цфата. Главные объекты были взяты, и наши силы готовились завершить
освобождение города. Меня разбудил один из летчиков, и мы отправились в
темноте на аэродром в Маханаим. Как только стало светать, мы поднялись в
воздух и взяли курс на Цфат. В арабской части города не было никаких
признаков жизни. Я приказал летчику лететь над деревней Акбара. Вдруг наш
самолет тряхнуло взрывной волной. Мы предположили, что это наши силы
занимают деревню. И тут я заметил, что по дороге, ведущей на север, ползло
что-то похожее на змею из человеческих тел. Мы летели над этим пока не
достигли развилки, потом двинулись вдоль дороги, ведшей к Цфату. Я
встрепенулся. Мне показалось, что из Акбары в сражающийся Цфат двигалось
подкрепление. Но когда мы приблизились к перекрестку шоссе Мерон - Гуш-Халав
- Цфат, я понял, что тысячи людей, словно огромный растревоженный
муравейник, удирали в панике. Арабское население Цфата, известное своим
фанатизмом, устроившее резню евреев во время погромов в 1929, 1936 и 1939
годах, струсило перед горсткой еврейских бойцов и защитников города.
Огромная крепость на горе Кнаан, служившая штабом полковнику Шишакли,
наводившему страх на весь район, была взята нашими силами, а находившиеся
там арабы пустились наутек, попав под обстрел девушек Палмаха*. Шишакли и
его офицеры первыми удрали из города.
* В этом бою участвовало и женское подразделение.
Арабские бойцы - местные и добровольцы - бросили свои позиции в начале
боя, как только узнали, что наши силы захватили ключевые позиции арабской
части города, и как только услышали взрывы, доносившиеся из тыла, из деревни
Акбара. Когда арабы увидали, что их герои покинули население на произвол
судьбы, они тоже пустились в бегство.
Падение Цфата, о смелости арабских жителей которого в Галилее на
протяжении поколений слагались легенды, потрясло арабов. Со временем стало
известно, что по плану, разработанному иерусалимским муфтием Хадж Амином
ал-Хусейни, находившимся тогда в Ливане, был предусмотрен захват арабами
Цфата и объявление о создании арабского правительства с временной
резиденцией в этом городе. Затем предполагалось вести войну за захват
Эрец-Исраэль. Как выяснилось, мы опередили противника всего на один день.
Можно было понять радость евреев Цфата, гордо ходивших по улицам
арабской части города. Все страдания мира выпали на их долю. В этот
радостный день радиостанция "Голос Галилеи", находившаяся в Аелет ха-Шахар,
сообщила об освобождении Цфата, а также передала указы, касающиеся нового
уклада жизни города.
Срок действия английского мандата истекал через пять дней. Арабские
армии готовились к интервенции. Мы добились определенного успеха, но нам еще
многое предстояло сделать. Наиболее слабыми участками обороны на границе был
мост Бнот-Яаков, район Дан - Дафна и район Неби-Юша - Кадеш-Нафтали -
Малкия, последняя находилась на стратегически важном перекрестке дорог,
которые связывали Ливан с центром Галилеи. Здесь необходимо создать сплошную
полосу еврейских поселений. Наличие десятков тысяч в районе Хулы и у
подножья Галилейских гор, враждебно настроенных арабов, способных
действовать против нас с тыла, обязывало предпринять крупную военную
операцию, но наши силы поредели в бесконечных боях и мы должны были
строжайшим образом экономить их на будущее.
После того, как был занят Цфат, настроение поселенцев Галилеи стало
более оптимистичным. Арабы, покинувшие город, распространяли весть о падении
Цфата и о героизме евреев. Игал Аллон разрешил некоторым руководителям
еврейских поселений заверить в безопасности и покровительстве арабов из
соседних деревень, которые были дружески настроены и сотрудничали с евреями.
Были выделены машины, пересекавшие ночью различные районы долины Хулы.
Колонны машин двигались при зажженных фарах, обратный путь был проделан при
погашенных фарах. Арабы Хулы поверили в великую силу и пустились в массовое
бегство в Сирию и Ливан. До сих пор арабские представители в ООН утверждают,
что предложение покровительства арабам Хулы было не чем иным, как
тактическим приемом в целях запугивания. Некоторые видели в этом шаге способ
узнать, кто друг, а кто враг. Игал полагал, что забота о друзьях послужит
предостережением врагам.
Территория между Рош-Пинной и Метуллой была расчищена. С занятием
Халсы* (ныне Кирьят-Шмона) Игал сказал окружившим его бойцам: "Сегодня мы
отомстили за Трумпельдора и его товарищей".
* Халса - арабская деревня вблизи Тель-Хая, где проживали убийцы
Трумпельдора.
Активность врага возросла главным образом в районе к востоку от моста
Бнот-Яаков и в районе Малкия - Кадеш-Нафтали. Не было никаких сомнений, что
в самом деле близится наступление арабских армий. Мы знали, что район Дан -
Дафна является наиболее обнаженным участком на линии нашей обороны, но мы
рассчитывали на мужество поселенцев, а также на полевые части, которые были
переброшены в укрепленный пункт Тель ал-Кади.
Разведка действовала в трех направлениях: первое - осведомители,
арабские друзья Авраама Ханухи, Биньямина Кохена, Хиллела Ландесмана и Мано
Фридмана, непрерывно доставляли информацию о происходящем в районе по ту
сторону границы; второе - псевдоарабы, проникавшие на территорию противника,
производили крайне важную разведку; третье - воздушный патруль исследовал
пространство вплоть до границы и даже далее. Преимущество псевдоарабов
заключалось в том, что они были обучены способам добычи военной информации и
ее должной оценке.
12 мая, за три дня до начала ливано-сирийской агрессии группа из двух
псевдоарабов возвратилась в оперативный штаб после того, как провела шесть
дней за границей. Группа вышла на операцию 7 мая в полночь из киббуца Эял,
расположенного к востоку от Хулы, и к рассвету прибыла в Кунейтру.
Псевдоарабы остановились у своего друга коммерсанта, который принимал их и
прежде. Во время предыдущих появлений в Кунейтре они выдавали себя за
коммерсантов; на этот раз они явились как беженцы из Эрец-Исраэль. Узнав от
знакомых и их соседей о подготовке интервенции, они наутро отправились в
Дамаск. Там они тоже выдали себя за беженцев и им был оказан прекрасный
прием. На следующий день, 9 мая, они вернулись в Кунейтру и оттуда на такси
поехали в Мардж-Аюн якобы разыскивая родных, затерявшихся в потоке беженцев.
Здесь они прошли контроль иммиграционных властей и продолжили путь вдоль
границы с Израилем на такси. Они несколько раз возвращались в Бейрут, где
встречались с другими четырьмя псевдоарабами. Проведя два дня в Бейруте, они
снова поехали в Дамаск. С ними ехали арабы, которые за два-три дня до этого
воевали в Цфате. Они с горечью рассказывали о своих командирах, покинувших
их, как только начался бой. Эти люди направлялись в военный лагерь Катана на
территории Сирии, чтобы снова мобилизоваться в армию. Как в Ливане, так и в
Сирии тогда царили растерянность и уныние из-за поражения в Цфате. Из
Дамаска арабы снова отправились в Кунейтру и затем, после короткого
пребывания у знакомых, пешком вернулись в киббуц Эял.
Игал решил не ждать, пока враг станет диктовать нам условия боя.
Напротив, он предпочитал нарушить планы противника. Через два дня после
занятия Акбары 1-му батальону был дан приказ атаковать опорные пункты
противника в Малкии и остановить его продвижение.
13 мая к вечеру батальон отправился к подножью Рамот-Нафтали. Известно
было, что его ожидает бой с превосходящими по численности и военному
оснащению силами арабов. С наступлением темноты бойцы вышли из машин и стали
пробираться по гористой местности к пункту, где должен был начаться бой. Это
был тяжелый и утомительный путь. Не было никакой возможности к назначенному
времени дойти до пункта, который был исходной точкой боя. Наши солдаты
укрылись в вади, где провели весь день 14 мая, и лишь на другой день на
рассвете пошли в бой.
Утром 14 мая как обычно мы произвели разведку с воздуха вдоль границы,
направились к югу, к устью Иордана, отважившись, как мы это иногда делали,
пересечь границу, и проследили за концентрацией сил противника в лесу к
северу от долины Хулы. На обратном пути над Мардж-Аюном, мы четко различили
длинную движущуюся колонну, край которой уходил в горы, на север. Мы стали
подсчитывать единицы транспорта, но вскоре поняли, что это бессмысленно.
Оценив, насколько это возможно, мощь колонны, мы вернулись на базу, и я
поспешил доложить штабу о результатах разведки. Изучив ситуацию, штаб решил,
что враг, по-видимому, намерен прорваться в долину Хулы, используя
дополнительные силы, помимо тех, которые были дислоцированы в районе Малкии.
Штаб пришел к такому выводу, хотя казалось странным, что противник решил
вести наступление именно = долине Хулы, где сосредоточена цепь поселений.
Командиру 3-го батальона был дан приказ вывести силы из района Цфата и
немедленно разместить батальон в районе Рош-Пинны. На позициях в Цфате были
дислоцированы полевые роты и местные охранные части.
Мне было поручено вести наблюдение за движением вражеской колонны. Я
снова полетел по направлению к Мардж-Аюну. Мы прибыли, когда противник после
короткой передышки возобновил марш. Выяснилось, что головная часть колонны
повернула от Кунейтры в Ал-Хама. Я сообщил об этом Игалу и он немедленно
связался по телефону с командованием в Иорданской долине. Он предупредил
Моше Монтага, командира бригады Голани, об угрозе нападения со стороны
Ал-Хама на Иорданскую долину и Тверию.
Тогда же в штаб была доставлена телеграмма, в которой сообщалось о
провозглашении Государства Израиль. Игал сказал: "Смелое политическое и
историческое решение. Здесь на поле боя, на фронтах мы превратим
провозглашение государства в непреложный факт".
Назавтра с рассветом силы 1-го батальона атаковали деревню Малкия и
находившийся рядом с ней военный лагерь. Он перешел в наши руки после
короткого боя. Другая рота батальона заняла арабскую деревню Кадес
(Кадеш-Нафтали), находившуюся между Малкией и полицейским постом Неби-Юша.
Не успели наши силы укрепиться в деревне Малкия и в военном лагере вблизи от
нее, как вражеская пехота под прикрытием артиллерийского и танкового огня
перешла в наступление. Преимущество с точки зрения живой силы и военного
оснащения было на стороне врага. Кроме того в распоряжении противника
находились наикратчайшие пути для снабжения. В довершение всего наше оружие
прикрытия - минометы и пулеметы - почти полностью вышло из строя из-за
острой нехватки боеприпасов и запасных частей. Это объяснялось не только
отсутствием подходящих путей для снабжения, но, главным образом, тем, что у
нас вообще не осталось боеприпасов и запасных частей. В то же утро в штаб
стали поступать донесения и о крайне тяжелом положении, в котором оказался
батальон. Противник вел ожесточенный обстрел, и на нашей стороне были
значительные потери. Эвакуировать раненых почти не удавалось. Когда иссякла
надежда удержаться в Малкии и военном лагере, командиру роты было разрешено
отступить к югу, к командным высотам, возвышавшимся над маршрутом, по
которому продвигались силы противника.
Чтобы подбодрить наших бойцов, Игал Аллон сделал единственное, что было
в его силах. Он попросил командира батальона Дана Ланера сообщить им о
провозглашении государства.
Мы ощущали острую нехватку боеприпасов и оружия, необходимых для
прикрытия нашего отступления. Игал составил телеграмму генеральному штабу. В
телеграмме, состоявшей из 300 слов, он описал всю тяжесть положения и
настаивал на немедленной доставке оружия и боеприпасов. Офицер связи, увидев
такую длинную телеграмму, сказал, что из-за загруженности службы и
необходимости кодирования она попадет в генеральный штаб не раньше, чем к
утру 17 мая. Тогда Игал решил послать в Тель-Авив меня и вместо длинной
телеграммы набросал короткую записку Игаэлю Ядину и Иосефу Рохелу (Авидару).
Он просил принять меня в тот же день.
В 4 часа дня я выехал из Рош-Пинны в открытой машине Игала и окольными
путями добрался до Тель-Авива. Пока я ехал до Тверии, мне казалось, что все
кругом тихо и спокойно. В Тверии стояла неподвижная, тягостная тишина. Около
фермы Киннерет я увидал вооруженных поселенцев. По выражению их лиц я понял,
каково положение. С дороги, ведущей в Явнеэль, около Пории я взглянул на
Иорданскую долину и мне стало страшно: в долине, где обычно царило
спокойствие и умиротворение, рвались снаряды, повсюду вырывался огонь,
стояли столбы дыма. Я остановился как вкопанный. Наконец я пришел в себя и
поехал в Афулу через Кфар-Тавор, а оттуда по шоссе Генигар до развилки
Джалами и по вади Милек на шоссе Хайфа - Тель-Авив мимо Зихрон-Яакова. Был
открыт только этот путь. Я добрался до пересечения дорог Раанана - Кфар-Сава
и там меня остановили у контрольного пункта. Стоявшие на посту набросились
на меня с криком, но я обрадовался и такому приему, так как от самой
Рош-Пинны мне не с кем было словом перемолвиться. Поначалу я даже не понял,
из-за чего весь крик. Потом мне объяснили, что введено полное затемнение.
Только тогда я узнал, что в то утро египетская авиация бомбила Тель-Авив. Я
замазал грязью фары машины, как мне приказали, и продолжил путь в Тель-Авив.
Там я немедленно отправился в "красный дом" на улице Яркон и застал там
Игаэля Ядина и Иоси Авидара. Они отложили свои дела, чтобы выслушать меня.
Авидар обещал рассмотреть дело утром. На следующий день я отправился в
генеральный штаб Палмаха, находившийся в гостинице Риц, вблизи от "красного
дома". Там я доложил о положении в Галилее и о моей встрече с Ядином и
Авидаром. Штаб Палмаха взял на себя заботу об обеспечении нас всем
необходимым. Утром того же дня - 16 мая - я отправился из штаба на аэродром
Сде-Дов, чтобы лететь на "пайпере", который посылался в Маханаим для
подкрепления патруля Галилеи, так как единственный находившийся в
распоряжении патруля самолет вышел из строя.
Машину, на которой я ехал, вела шофер штаба. Около стадиона Маккаби, в
северной части города, нас остановили. Мы вышли из машины и вдруг я
разглядел у выставочных зданий египетский самолет "Спидфайр", из-под крыльев
которого летели вниз две бомбы. Я повалил мою водительницу на землю и сам
бросился вслед за ней. Раздался мощный взрыв. Я открыл глаза: над нами плыло
черное облако. Отовсюду неслись вопли, стоны, звуки поспешных шагов, но я
все еще не понимал, что происходит. Когда рассеялось облако дыма, мы
увидали, что машина, ехавшая перед нами, была охвачена пламенем.
Сде-Дов подвергся бомбежке, и я не мог отправиться самолетом в Маханаим
и решил ехать в Рош-Пинну на машине. В 5 часов вечера я был уже в штабе
операции "Ифтах".
Против всех моих ожиданий там царило полное спокойствие, однако
опасность нападения не миновала: ливанцев поощрял их успех и они готовились
к новому наступлению. Сирия направляла подкрепление на свою базу к востоку
от моста Бнот-Яаков - к исходной точке наступления. Игал решил и на этот раз
не ждать, пока враг нападет на нас. Нельзя было рассчитывать на то, что с
нашими скудными силами удастся удержаться на оборонительной позиции вдоль
всей линии фронта. Было решено сконцентрировать силы и использовать прием
неожиданного нападения на врага.
В ночь с 15 на 16 подразделение Палмаха перешло ливанскую границу и
подошло к мосту Литани. Бойцы вынудили пост на мосту капитулировать и
взорвали мост, игравший жизненно важную роль для ливанской армии. Ее
колонна, прибывшая накануне в Набатию, чтобы вести наступление через
Метуллу, застряла у разрушенного моста. Из-за разрушения моста возникли
также трудности в снабжении сил противника, дислоцированных в районе Малкии.
Ливанское население было в панике. Стойкость армии была подорвана.
В ту же ночь рота 3-го батальона атаковала полицейский пост в Неби-Юша.
Ее западный фланг прикрывало подразделение 1-го батальона, дислоцированное в
Кадеш-Нафтали. Роте удалось занять все опорные пункты вокруг полицейского
поста и подавить огонь, открытый засевшим там противником. Наши силы
попытались прорваться на полицейский пост, но обнаружилось, что он окружен
густой колючей проволокой. У наших саперов не было достаточного количества
взрывчатки, чтобы завершить дело. Было решено отложить это на следующий день
и пока не снимать блокаду. Наутро ливанский самолет бомбил наши силы,
блокировавшие полицейский пост. Наш "пайпер" не остался в долгу. С
наступлением темноты наши бойцы вновь предприняли атаку на полицейский пост
и заняли его. На другой день во дворе поста мы обнаружили тела наших солдат,
погибших при первой атаке, 20 апреля 1948 года. Игал распорядился похоронить
их на месте гибели, и Неби-Юша был переименован в Мецудат Коах (форт силы) в
память о 28 бойцах, погибших в бою за этот пост.
Пока штаб операции "Ифтах" разрабатывал план взятия Малкии, к нам
обратились с просьбой срочно перебросить силы в Иорданскую долину. Сирийская
армия захватила Цемах и стояла у входа в Дганию. Наше положение тоже было
тяжелым, и мы не знали, как решить проблему персонала и вооружения. Тем не
менее штаб дал приказ части из 3-го батальона немедленно выйти на помощь на
линию фронта в Иорданскую долину. На захват базы врага к востоку от моста
Бнот-Яаков была брошена всего лишь одна рота 3-го батальона.
В период, предшествовавший операции "Матате", нам стало известно, что
небольшое племя бедуинов Араб ал-хеаб, возглавляемое шейхом Абу-Юсуфом из
деревни Туба на сирийской границе, выразило желание открыто присоединиться к
нашим силам. Нам это показалось странным, так как наше положение в то время
было крайне тяжелым. Это известие заинтересовало Игала и он решил лично
выяснить, чем руководствовался шейх. Игал придавал такому шагу политическое
значение в не меньшей степени важное, чем военное.
Наступил подходящий момент, и мы с автоматами, на двух "джипах"
отправились в деревню Туба. Игал, которому тогда еще не исполнилось и 30
лет, а выглядел он моложе своего возраста, опасался, что шейх не поверит,
что он действительно командир. Поэтому он решил представить себя как
заместителя командира, которого сам командир послал познакомиться с шейхом и
его людьми и определить условия соглашения. Мы с Мано Фридманом подготовили
визит, чтобы придать ему достойную форму и предотвратить возможные сирийские
сюрпризы.
В назначенное время мы подъехали к лагерю. В середине шатра выстроились
бедуины, одетые во французскую военную форму с перетянутыми через грудь
лентами с патронами. В руках они держали револьверы различного типа. Старый
шейх произнес традиционные арабские приветствия. Игал прошел вдоль
своеобразного строя, и лишь после этого мы вошли в шатер шейха и приступили
к беседе. Поговорили о том о сем, о тяжелых временах, об урожае, о погоде.
Затем Игал объяснил шейху, что до нашего командира дошла весть о готовности
шейха присоединиться к нашим силам и Игала послали договориться обо всем.
"О! - ответил шейх, - не пытайся обмануть меня, старика. Я знал твоего деда,
отца матери, покойного раби Шварца, старожила Рош-Пинны. Я знаю твоего отца
вот уже почти 75 лет. Это ты еврейский командир и, так как я доверяю тебе, я
готов связать судьбу своего племени с вашей судьбой".
Слова шейха показались правдивыми Игалу, и он без обиняков спросил
Абу-Юсуфа, что заставило его пойти на столь необычный шаг. Ответ шейха
прозвучал откровенно и искренне: "В Торе написано, что эта земля
предназначена для евреев, и нечего оспаривать Святое писание. Я и мои люди -
мы хотим жить в мире как верные граждане еврейского государства". Шейх
добавил, что он не хочет войн и предпочитает избегать кровопролитий и
страданий. По личному опыту он знает, что евреи и арабы могут жить в мире.
Он резко отозвался о руководстве высшего Арабского совета, которое обмануло
арабское население, начав войну, когда преимущество было на стороне евреев.
По мнению Игала именно последний довод Шейха был решающим. Мы знали также,
что шейх жаждал кровной мести за предательство арабского руководства и вера
в победу евреев толкнула его на подобное решение.
Хотя мы верили в искренность шейха и хотели воспользоваться услугами
его людей, поручив им патрулирование местности, сбор информации о противнике
и преследование сирийских сил, но мы должны были убедиться в его надежности.
Выйдя вместе с шейхом из шатра, мы попросили его сообщить данные о сирийской
армии, дислоцированной к востоку от Иордана, за мостом Бнот-Яаков. Шейх дал
полный и детальный ответ относительно сконцентрированных там сил. Я сравнил
информацию шейха с имевшимися у нас сведениями. Все совпадало. Этого было
достаточно, чтобы Игал решил ввести людей шейха в состав наших сил. Чтобы
обеспечить тесную связь между племенем и командованием, Игал тут же назначил
Ицхака Хенкина - сына члена Ха-шомера Иехезкеля Хенкина - командиром
бедуинского подразделения, которое было названо Пал-Хеаб (Палмах-Хеаб).
Этому же подразделению были переданы саперы и автоматчики Палмаха.
Расставаясь с шейхом, мы ударили по рукам, что символизировало союз между
евреями и арабами, первый военный союз такого рода в Государстве Израиль.
Однажды нам сообщили, что несколько человек из Ливана и Сирии хотят
тайно встретиться с нами. Игал поручил мне выяснить, в чем дело. Оказалось,
что представители маронитов-ливанцев и руководители сирийских друзов должны
приехать в Метуллу и хотят встретиться с евреями. На протяжении многих лет
пограничный город Метулла служил нам местом встречи с арабами из Ливана и
Сирии, которые стремились к установлению добрососедских отношений с евреями.
Игал в бытность свою командиром сирийского подразделения интересовался
спецификой положения маронитской и друзской общин в Ливане и Сирии. Он
считал, что с ними можно поддерживать связи, что ослабляло бы
сирийско-ливанский военный союз. Из-за суровых мер предосторожности, которые
необходимо было предпринимать при пересечении границы, ливанцы смогли
прибыть в Метуллу в 11 часов ночи. Друзы не приехали вообще, так как им не
удалось пересечь границу.
Ливанцы не скрывали своих опасений по поводу возможных военных
действий. Они рассказали, что не согласны с воинственными декларациями
правительств арабских стран и хотят прийти к договоренности с евреями. Они
говорили сбивчиво и неуверенно. Игал сказал им, что мы не испытываем
враждебности к народам Сирии и Ливана, но, к сожалению, правительства этих
стран своей политической линией заставляют нас защищаться любыми имеющимися
в нашем распоряжении средствами. Он объяснил, что окончательное решение за
сколько того, что в ходе эвакуации из осажденного города женщины и дети
будут подвержены опасности нападения противника.
Положение обязывало командира операции "Ифтах" отправиться в Цфат и на
месте познакомиться с создавшейся ситуацией. На следующий день Игал в
сопровождении взвода молодых палмаховцев прошел пешком из Рош-Пинны на гору
Кнаан, а оттуда ночью проник в еврейский квартал Цфата. После обхода линии
боев, разделявшей город, он встретился с командирами. После анализа
неудавшейся атаки был разработан новый план.
Арабский город лихорадочно готовился к наступлению на еврейский
квартал. Разведка донесла, что командующий Армией спасения полковник Фаузи
ал-Каукджи обещал сирийскому командиру в Цфате полковнику Адибу Шишакли, что
во время атаки его артиллерия также откроет огонь. Для Рамота-Нафтали
наступила небольшая передышка, когда артиллерийские орудия были переброшены
оттуда на гору Мерон, но небоеспособное население Цфата было в панике.
Необходимо было опередить врага.
10 мая в 21 час 30 минут наши силы пошли в атаку. Стояла дождливая
ночь, тяжелые облака нависли над городом. Эхо выстрелов "давидки" и других
минометов, доносившееся из-за цитадели, усиливалось благодаря низким
облакам. Арабы Цфата были ошеломлены. Их буйному воображению рисовались
"маленькие атомные бомбы". После массированного обстрела бойцы Палмаха пошли
в атаку на три главных объекта - на цитадель, дом "Шалва" и полицейский
пост, находившийся на границе еврейского квартала. На этот раз цитадель пала
после короткого, но отчаянного боя. Дом "Шалва" был взят в ходе атаки. В нем
забаррикадировались шестьдесят иракских добровольцев. В рукопашном бою за
дом погиб командир роты Авраам Лихт, возглавивший группу, прорвавшуюся в
дом. Самым трудным и кровопролитным боем был бой за здание полиции. Это
здание удерживали около ста ливанских добровольцев, оно было тщательно
укреплено. Все попытки саперов взорвать здание не удавались, так как
взрывчатка намокала под дождем. Все саперы были ранены. Чтобы выполнить
поставленную задачу, пришлось мобилизовать бойцов, не обученных приемам
диверсий. Наши ударные силы насчитывали к тому времени не больше пятнадцати
человек. В кровопролитном ожесточенном бою в самом здании погиб командир
роты Ицхак Гохман. Очистка здания от врага продолжалась целый день. Когда
начались бон за Цфат, наши силы предприняли обманный маневр в деревне
Акбара. Лишь под утро мы получили желанную телеграмму от командира батальона
из Цфата. Главные объекты были взяты, и наши силы готовились завершить
освобождение города. Меня разбудил один из летчиков, и мы отправились в
темноте на аэродром в Маханаим. Как только стало светать, мы поднялись в
воздух и взяли курс на Цфат. В арабской части города не было никаких
признаков жизни. Я приказал летчику лететь над деревней Акбара. Вдруг наш
самолет тряхнуло взрывной волной. Мы предположили, что это наши силы
занимают деревню. И тут я заметил, что по дороге, ведущей на север, ползло
что-то похожее на змею из человеческих тел. Мы летели над этим пока не
достигли развилки, потом двинулись вдоль дороги, ведшей к Цфату. Я
встрепенулся. Мне показалось, что из Акбары в сражающийся Цфат двигалось
подкрепление. Но когда мы приблизились к перекрестку шоссе Мерон - Гуш-Халав
- Цфат, я понял, что тысячи людей, словно огромный растревоженный
муравейник, удирали в панике. Арабское население Цфата, известное своим
фанатизмом, устроившее резню евреев во время погромов в 1929, 1936 и 1939
годах, струсило перед горсткой еврейских бойцов и защитников города.
Огромная крепость на горе Кнаан, служившая штабом полковнику Шишакли,
наводившему страх на весь район, была взята нашими силами, а находившиеся
там арабы пустились наутек, попав под обстрел девушек Палмаха*. Шишакли и
его офицеры первыми удрали из города.
* В этом бою участвовало и женское подразделение.
Арабские бойцы - местные и добровольцы - бросили свои позиции в начале
боя, как только узнали, что наши силы захватили ключевые позиции арабской
части города, и как только услышали взрывы, доносившиеся из тыла, из деревни
Акбара. Когда арабы увидали, что их герои покинули население на произвол
судьбы, они тоже пустились в бегство.
Падение Цфата, о смелости арабских жителей которого в Галилее на
протяжении поколений слагались легенды, потрясло арабов. Со временем стало
известно, что по плану, разработанному иерусалимским муфтием Хадж Амином
ал-Хусейни, находившимся тогда в Ливане, был предусмотрен захват арабами
Цфата и объявление о создании арабского правительства с временной
резиденцией в этом городе. Затем предполагалось вести войну за захват
Эрец-Исраэль. Как выяснилось, мы опередили противника всего на один день.
Можно было понять радость евреев Цфата, гордо ходивших по улицам
арабской части города. Все страдания мира выпали на их долю. В этот
радостный день радиостанция "Голос Галилеи", находившаяся в Аелет ха-Шахар,
сообщила об освобождении Цфата, а также передала указы, касающиеся нового
уклада жизни города.
Срок действия английского мандата истекал через пять дней. Арабские
армии готовились к интервенции. Мы добились определенного успеха, но нам еще
многое предстояло сделать. Наиболее слабыми участками обороны на границе был
мост Бнот-Яаков, район Дан - Дафна и район Неби-Юша - Кадеш-Нафтали -
Малкия, последняя находилась на стратегически важном перекрестке дорог,
которые связывали Ливан с центром Галилеи. Здесь необходимо создать сплошную
полосу еврейских поселений. Наличие десятков тысяч в районе Хулы и у
подножья Галилейских гор, враждебно настроенных арабов, способных
действовать против нас с тыла, обязывало предпринять крупную военную
операцию, но наши силы поредели в бесконечных боях и мы должны были
строжайшим образом экономить их на будущее.
После того, как был занят Цфат, настроение поселенцев Галилеи стало
более оптимистичным. Арабы, покинувшие город, распространяли весть о падении
Цфата и о героизме евреев. Игал Аллон разрешил некоторым руководителям
еврейских поселений заверить в безопасности и покровительстве арабов из
соседних деревень, которые были дружески настроены и сотрудничали с евреями.
Были выделены машины, пересекавшие ночью различные районы долины Хулы.
Колонны машин двигались при зажженных фарах, обратный путь был проделан при
погашенных фарах. Арабы Хулы поверили в великую силу и пустились в массовое
бегство в Сирию и Ливан. До сих пор арабские представители в ООН утверждают,
что предложение покровительства арабам Хулы было не чем иным, как
тактическим приемом в целях запугивания. Некоторые видели в этом шаге способ
узнать, кто друг, а кто враг. Игал полагал, что забота о друзьях послужит
предостережением врагам.
Территория между Рош-Пинной и Метуллой была расчищена. С занятием
Халсы* (ныне Кирьят-Шмона) Игал сказал окружившим его бойцам: "Сегодня мы
отомстили за Трумпельдора и его товарищей".
* Халса - арабская деревня вблизи Тель-Хая, где проживали убийцы
Трумпельдора.
Активность врага возросла главным образом в районе к востоку от моста
Бнот-Яаков и в районе Малкия - Кадеш-Нафтали. Не было никаких сомнений, что
в самом деле близится наступление арабских армий. Мы знали, что район Дан -
Дафна является наиболее обнаженным участком на линии нашей обороны, но мы
рассчитывали на мужество поселенцев, а также на полевые части, которые были
переброшены в укрепленный пункт Тель ал-Кади.
Разведка действовала в трех направлениях: первое - осведомители,
арабские друзья Авраама Ханухи, Биньямина Кохена, Хиллела Ландесмана и Мано
Фридмана, непрерывно доставляли информацию о происходящем в районе по ту
сторону границы; второе - псевдоарабы, проникавшие на территорию противника,
производили крайне важную разведку; третье - воздушный патруль исследовал
пространство вплоть до границы и даже далее. Преимущество псевдоарабов
заключалось в том, что они были обучены способам добычи военной информации и
ее должной оценке.
12 мая, за три дня до начала ливано-сирийской агрессии группа из двух
псевдоарабов возвратилась в оперативный штаб после того, как провела шесть
дней за границей. Группа вышла на операцию 7 мая в полночь из киббуца Эял,
расположенного к востоку от Хулы, и к рассвету прибыла в Кунейтру.
Псевдоарабы остановились у своего друга коммерсанта, который принимал их и
прежде. Во время предыдущих появлений в Кунейтре они выдавали себя за
коммерсантов; на этот раз они явились как беженцы из Эрец-Исраэль. Узнав от
знакомых и их соседей о подготовке интервенции, они наутро отправились в
Дамаск. Там они тоже выдали себя за беженцев и им был оказан прекрасный
прием. На следующий день, 9 мая, они вернулись в Кунейтру и оттуда на такси
поехали в Мардж-Аюн якобы разыскивая родных, затерявшихся в потоке беженцев.
Здесь они прошли контроль иммиграционных властей и продолжили путь вдоль
границы с Израилем на такси. Они несколько раз возвращались в Бейрут, где
встречались с другими четырьмя псевдоарабами. Проведя два дня в Бейруте, они
снова поехали в Дамаск. С ними ехали арабы, которые за два-три дня до этого
воевали в Цфате. Они с горечью рассказывали о своих командирах, покинувших
их, как только начался бой. Эти люди направлялись в военный лагерь Катана на
территории Сирии, чтобы снова мобилизоваться в армию. Как в Ливане, так и в
Сирии тогда царили растерянность и уныние из-за поражения в Цфате. Из
Дамаска арабы снова отправились в Кунейтру и затем, после короткого
пребывания у знакомых, пешком вернулись в киббуц Эял.
Игал решил не ждать, пока враг станет диктовать нам условия боя.
Напротив, он предпочитал нарушить планы противника. Через два дня после
занятия Акбары 1-му батальону был дан приказ атаковать опорные пункты
противника в Малкии и остановить его продвижение.
13 мая к вечеру батальон отправился к подножью Рамот-Нафтали. Известно
было, что его ожидает бой с превосходящими по численности и военному
оснащению силами арабов. С наступлением темноты бойцы вышли из машин и стали
пробираться по гористой местности к пункту, где должен был начаться бой. Это
был тяжелый и утомительный путь. Не было никакой возможности к назначенному
времени дойти до пункта, который был исходной точкой боя. Наши солдаты
укрылись в вади, где провели весь день 14 мая, и лишь на другой день на
рассвете пошли в бой.
Утром 14 мая как обычно мы произвели разведку с воздуха вдоль границы,
направились к югу, к устью Иордана, отважившись, как мы это иногда делали,
пересечь границу, и проследили за концентрацией сил противника в лесу к
северу от долины Хулы. На обратном пути над Мардж-Аюном, мы четко различили
длинную движущуюся колонну, край которой уходил в горы, на север. Мы стали
подсчитывать единицы транспорта, но вскоре поняли, что это бессмысленно.
Оценив, насколько это возможно, мощь колонны, мы вернулись на базу, и я
поспешил доложить штабу о результатах разведки. Изучив ситуацию, штаб решил,
что враг, по-видимому, намерен прорваться в долину Хулы, используя
дополнительные силы, помимо тех, которые были дислоцированы в районе Малкии.
Штаб пришел к такому выводу, хотя казалось странным, что противник решил
вести наступление именно = долине Хулы, где сосредоточена цепь поселений.
Командиру 3-го батальона был дан приказ вывести силы из района Цфата и
немедленно разместить батальон в районе Рош-Пинны. На позициях в Цфате были
дислоцированы полевые роты и местные охранные части.
Мне было поручено вести наблюдение за движением вражеской колонны. Я
снова полетел по направлению к Мардж-Аюну. Мы прибыли, когда противник после
короткой передышки возобновил марш. Выяснилось, что головная часть колонны
повернула от Кунейтры в Ал-Хама. Я сообщил об этом Игалу и он немедленно
связался по телефону с командованием в Иорданской долине. Он предупредил
Моше Монтага, командира бригады Голани, об угрозе нападения со стороны
Ал-Хама на Иорданскую долину и Тверию.
Тогда же в штаб была доставлена телеграмма, в которой сообщалось о
провозглашении Государства Израиль. Игал сказал: "Смелое политическое и
историческое решение. Здесь на поле боя, на фронтах мы превратим
провозглашение государства в непреложный факт".
Назавтра с рассветом силы 1-го батальона атаковали деревню Малкия и
находившийся рядом с ней военный лагерь. Он перешел в наши руки после
короткого боя. Другая рота батальона заняла арабскую деревню Кадес
(Кадеш-Нафтали), находившуюся между Малкией и полицейским постом Неби-Юша.
Не успели наши силы укрепиться в деревне Малкия и в военном лагере вблизи от
нее, как вражеская пехота под прикрытием артиллерийского и танкового огня
перешла в наступление. Преимущество с точки зрения живой силы и военного
оснащения было на стороне врага. Кроме того в распоряжении противника
находились наикратчайшие пути для снабжения. В довершение всего наше оружие
прикрытия - минометы и пулеметы - почти полностью вышло из строя из-за
острой нехватки боеприпасов и запасных частей. Это объяснялось не только
отсутствием подходящих путей для снабжения, но, главным образом, тем, что у
нас вообще не осталось боеприпасов и запасных частей. В то же утро в штаб
стали поступать донесения и о крайне тяжелом положении, в котором оказался
батальон. Противник вел ожесточенный обстрел, и на нашей стороне были
значительные потери. Эвакуировать раненых почти не удавалось. Когда иссякла
надежда удержаться в Малкии и военном лагере, командиру роты было разрешено
отступить к югу, к командным высотам, возвышавшимся над маршрутом, по
которому продвигались силы противника.
Чтобы подбодрить наших бойцов, Игал Аллон сделал единственное, что было
в его силах. Он попросил командира батальона Дана Ланера сообщить им о
провозглашении государства.
Мы ощущали острую нехватку боеприпасов и оружия, необходимых для
прикрытия нашего отступления. Игал составил телеграмму генеральному штабу. В
телеграмме, состоявшей из 300 слов, он описал всю тяжесть положения и
настаивал на немедленной доставке оружия и боеприпасов. Офицер связи, увидев
такую длинную телеграмму, сказал, что из-за загруженности службы и
необходимости кодирования она попадет в генеральный штаб не раньше, чем к
утру 17 мая. Тогда Игал решил послать в Тель-Авив меня и вместо длинной
телеграммы набросал короткую записку Игаэлю Ядину и Иосефу Рохелу (Авидару).
Он просил принять меня в тот же день.
В 4 часа дня я выехал из Рош-Пинны в открытой машине Игала и окольными
путями добрался до Тель-Авива. Пока я ехал до Тверии, мне казалось, что все
кругом тихо и спокойно. В Тверии стояла неподвижная, тягостная тишина. Около
фермы Киннерет я увидал вооруженных поселенцев. По выражению их лиц я понял,
каково положение. С дороги, ведущей в Явнеэль, около Пории я взглянул на
Иорданскую долину и мне стало страшно: в долине, где обычно царило
спокойствие и умиротворение, рвались снаряды, повсюду вырывался огонь,
стояли столбы дыма. Я остановился как вкопанный. Наконец я пришел в себя и
поехал в Афулу через Кфар-Тавор, а оттуда по шоссе Генигар до развилки
Джалами и по вади Милек на шоссе Хайфа - Тель-Авив мимо Зихрон-Яакова. Был
открыт только этот путь. Я добрался до пересечения дорог Раанана - Кфар-Сава
и там меня остановили у контрольного пункта. Стоявшие на посту набросились
на меня с криком, но я обрадовался и такому приему, так как от самой
Рош-Пинны мне не с кем было словом перемолвиться. Поначалу я даже не понял,
из-за чего весь крик. Потом мне объяснили, что введено полное затемнение.
Только тогда я узнал, что в то утро египетская авиация бомбила Тель-Авив. Я
замазал грязью фары машины, как мне приказали, и продолжил путь в Тель-Авив.
Там я немедленно отправился в "красный дом" на улице Яркон и застал там
Игаэля Ядина и Иоси Авидара. Они отложили свои дела, чтобы выслушать меня.
Авидар обещал рассмотреть дело утром. На следующий день я отправился в
генеральный штаб Палмаха, находившийся в гостинице Риц, вблизи от "красного
дома". Там я доложил о положении в Галилее и о моей встрече с Ядином и
Авидаром. Штаб Палмаха взял на себя заботу об обеспечении нас всем
необходимым. Утром того же дня - 16 мая - я отправился из штаба на аэродром
Сде-Дов, чтобы лететь на "пайпере", который посылался в Маханаим для
подкрепления патруля Галилеи, так как единственный находившийся в
распоряжении патруля самолет вышел из строя.
Машину, на которой я ехал, вела шофер штаба. Около стадиона Маккаби, в
северной части города, нас остановили. Мы вышли из машины и вдруг я
разглядел у выставочных зданий египетский самолет "Спидфайр", из-под крыльев
которого летели вниз две бомбы. Я повалил мою водительницу на землю и сам
бросился вслед за ней. Раздался мощный взрыв. Я открыл глаза: над нами плыло
черное облако. Отовсюду неслись вопли, стоны, звуки поспешных шагов, но я
все еще не понимал, что происходит. Когда рассеялось облако дыма, мы
увидали, что машина, ехавшая перед нами, была охвачена пламенем.
Сде-Дов подвергся бомбежке, и я не мог отправиться самолетом в Маханаим
и решил ехать в Рош-Пинну на машине. В 5 часов вечера я был уже в штабе
операции "Ифтах".
Против всех моих ожиданий там царило полное спокойствие, однако
опасность нападения не миновала: ливанцев поощрял их успех и они готовились
к новому наступлению. Сирия направляла подкрепление на свою базу к востоку
от моста Бнот-Яаков - к исходной точке наступления. Игал решил и на этот раз
не ждать, пока враг нападет на нас. Нельзя было рассчитывать на то, что с
нашими скудными силами удастся удержаться на оборонительной позиции вдоль
всей линии фронта. Было решено сконцентрировать силы и использовать прием
неожиданного нападения на врага.
В ночь с 15 на 16 подразделение Палмаха перешло ливанскую границу и
подошло к мосту Литани. Бойцы вынудили пост на мосту капитулировать и
взорвали мост, игравший жизненно важную роль для ливанской армии. Ее
колонна, прибывшая накануне в Набатию, чтобы вести наступление через
Метуллу, застряла у разрушенного моста. Из-за разрушения моста возникли
также трудности в снабжении сил противника, дислоцированных в районе Малкии.
Ливанское население было в панике. Стойкость армии была подорвана.
В ту же ночь рота 3-го батальона атаковала полицейский пост в Неби-Юша.
Ее западный фланг прикрывало подразделение 1-го батальона, дислоцированное в
Кадеш-Нафтали. Роте удалось занять все опорные пункты вокруг полицейского
поста и подавить огонь, открытый засевшим там противником. Наши силы
попытались прорваться на полицейский пост, но обнаружилось, что он окружен
густой колючей проволокой. У наших саперов не было достаточного количества
взрывчатки, чтобы завершить дело. Было решено отложить это на следующий день
и пока не снимать блокаду. Наутро ливанский самолет бомбил наши силы,
блокировавшие полицейский пост. Наш "пайпер" не остался в долгу. С
наступлением темноты наши бойцы вновь предприняли атаку на полицейский пост
и заняли его. На другой день во дворе поста мы обнаружили тела наших солдат,
погибших при первой атаке, 20 апреля 1948 года. Игал распорядился похоронить
их на месте гибели, и Неби-Юша был переименован в Мецудат Коах (форт силы) в
память о 28 бойцах, погибших в бою за этот пост.
Пока штаб операции "Ифтах" разрабатывал план взятия Малкии, к нам
обратились с просьбой срочно перебросить силы в Иорданскую долину. Сирийская
армия захватила Цемах и стояла у входа в Дганию. Наше положение тоже было
тяжелым, и мы не знали, как решить проблему персонала и вооружения. Тем не
менее штаб дал приказ части из 3-го батальона немедленно выйти на помощь на
линию фронта в Иорданскую долину. На захват базы врага к востоку от моста
Бнот-Яаков была брошена всего лишь одна рота 3-го батальона.
В период, предшествовавший операции "Матате", нам стало известно, что
небольшое племя бедуинов Араб ал-хеаб, возглавляемое шейхом Абу-Юсуфом из
деревни Туба на сирийской границе, выразило желание открыто присоединиться к
нашим силам. Нам это показалось странным, так как наше положение в то время
было крайне тяжелым. Это известие заинтересовало Игала и он решил лично
выяснить, чем руководствовался шейх. Игал придавал такому шагу политическое
значение в не меньшей степени важное, чем военное.
Наступил подходящий момент, и мы с автоматами, на двух "джипах"
отправились в деревню Туба. Игал, которому тогда еще не исполнилось и 30
лет, а выглядел он моложе своего возраста, опасался, что шейх не поверит,
что он действительно командир. Поэтому он решил представить себя как
заместителя командира, которого сам командир послал познакомиться с шейхом и
его людьми и определить условия соглашения. Мы с Мано Фридманом подготовили
визит, чтобы придать ему достойную форму и предотвратить возможные сирийские
сюрпризы.
В назначенное время мы подъехали к лагерю. В середине шатра выстроились
бедуины, одетые во французскую военную форму с перетянутыми через грудь
лентами с патронами. В руках они держали револьверы различного типа. Старый
шейх произнес традиционные арабские приветствия. Игал прошел вдоль
своеобразного строя, и лишь после этого мы вошли в шатер шейха и приступили
к беседе. Поговорили о том о сем, о тяжелых временах, об урожае, о погоде.
Затем Игал объяснил шейху, что до нашего командира дошла весть о готовности
шейха присоединиться к нашим силам и Игала послали договориться обо всем.
"О! - ответил шейх, - не пытайся обмануть меня, старика. Я знал твоего деда,
отца матери, покойного раби Шварца, старожила Рош-Пинны. Я знаю твоего отца
вот уже почти 75 лет. Это ты еврейский командир и, так как я доверяю тебе, я
готов связать судьбу своего племени с вашей судьбой".
Слова шейха показались правдивыми Игалу, и он без обиняков спросил
Абу-Юсуфа, что заставило его пойти на столь необычный шаг. Ответ шейха
прозвучал откровенно и искренне: "В Торе написано, что эта земля
предназначена для евреев, и нечего оспаривать Святое писание. Я и мои люди -
мы хотим жить в мире как верные граждане еврейского государства". Шейх
добавил, что он не хочет войн и предпочитает избегать кровопролитий и
страданий. По личному опыту он знает, что евреи и арабы могут жить в мире.
Он резко отозвался о руководстве высшего Арабского совета, которое обмануло
арабское население, начав войну, когда преимущество было на стороне евреев.
По мнению Игала именно последний довод Шейха был решающим. Мы знали также,
что шейх жаждал кровной мести за предательство арабского руководства и вера
в победу евреев толкнула его на подобное решение.
Хотя мы верили в искренность шейха и хотели воспользоваться услугами
его людей, поручив им патрулирование местности, сбор информации о противнике
и преследование сирийских сил, но мы должны были убедиться в его надежности.
Выйдя вместе с шейхом из шатра, мы попросили его сообщить данные о сирийской
армии, дислоцированной к востоку от Иордана, за мостом Бнот-Яаков. Шейх дал
полный и детальный ответ относительно сконцентрированных там сил. Я сравнил
информацию шейха с имевшимися у нас сведениями. Все совпадало. Этого было
достаточно, чтобы Игал решил ввести людей шейха в состав наших сил. Чтобы
обеспечить тесную связь между племенем и командованием, Игал тут же назначил
Ицхака Хенкина - сына члена Ха-шомера Иехезкеля Хенкина - командиром
бедуинского подразделения, которое было названо Пал-Хеаб (Палмах-Хеаб).
Этому же подразделению были переданы саперы и автоматчики Палмаха.
Расставаясь с шейхом, мы ударили по рукам, что символизировало союз между
евреями и арабами, первый военный союз такого рода в Государстве Израиль.
Однажды нам сообщили, что несколько человек из Ливана и Сирии хотят
тайно встретиться с нами. Игал поручил мне выяснить, в чем дело. Оказалось,
что представители маронитов-ливанцев и руководители сирийских друзов должны
приехать в Метуллу и хотят встретиться с евреями. На протяжении многих лет
пограничный город Метулла служил нам местом встречи с арабами из Ливана и
Сирии, которые стремились к установлению добрососедских отношений с евреями.
Игал в бытность свою командиром сирийского подразделения интересовался
спецификой положения маронитской и друзской общин в Ливане и Сирии. Он
считал, что с ними можно поддерживать связи, что ослабляло бы
сирийско-ливанский военный союз. Из-за суровых мер предосторожности, которые
необходимо было предпринимать при пересечении границы, ливанцы смогли
прибыть в Метуллу в 11 часов ночи. Друзы не приехали вообще, так как им не
удалось пересечь границу.
Ливанцы не скрывали своих опасений по поводу возможных военных
действий. Они рассказали, что не согласны с воинственными декларациями
правительств арабских стран и хотят прийти к договоренности с евреями. Они
говорили сбивчиво и неуверенно. Игал сказал им, что мы не испытываем
враждебности к народам Сирии и Ливана, но, к сожалению, правительства этих
стран своей политической линией заставляют нас защищаться любыми имеющимися
в нашем распоряжении средствами. Он объяснил, что окончательное решение за