Страница:
Напомню, первую Государственную премию художник получил, по его словам, за "рыбок". Еще более престижной и весомой в денежном выражении Ленинской премии удостоился за "Коралл", детский городок в Адлере. Это случилось в день рождения Ленина в апреле 1976 года, в четном году, когда в СССР присуждалась "одна из высших форм поощрения за выдающиеся достижения в области науки, техники, литературы, искусства, архитектуры".
Примерно за месяц до дня рождения Ленина центральные газеты, начиная с "Правды", как по команде, начали описывать мозаики детского городка в Адлере. Туда потянулись родители с детьми, попадавшие под очарование фантастических изваяний. "Там чудеса" - гласил заголовок опуса Сергея Михалкова, автора Гимна СССР, члена Комитета по Ленинским и Государственным премиям в "Литературной газете". "Солнечные мозаики" - называл статью друг, художник Таир Салахов, заказанную органом ЦК КПСС. Таиру вторил другой друг кинорежиссер Александр Митта в статье "Мозаики радости". Никита Воронов, искусствовед, отозвался статьей "Краски радости". Последняя пятая статья называлась "Щедрый талант"...
Залп из орудий главного калибра советской прессы был газетной кампанией, инициированной идеологами Старой площади. Там предрешали вердикт Комитета по Ленинским и Государственным премиям СССР. Кого и чем награждать решали в ЦК КПСС. Там командовали и о ком писать в центральных газетах.Вскоре после выпавшего на голову художника дождя похвальных рецензий, все газеты сообщили имена лауреатов. Второй раз в жизни Церетели удостоили золотой медали с профилем вождя. Вслед за награждением информационные агентства распространили по всему миру репродукции "Коралла", сказочных и выдуманных существ, нашедших приют в бассейнах у берега Черного моря.
Кто тайно голосовал за кандидатуру Церетели?
- Мне повезло, в комитете по премиям были тогда честные порядочные люди, для которых искусство было дороже всяких закулисных интриг. Там заседали Сергей Герасимов, Тамара Макарова, Майя Плисецкая, Сергей Михалков...
Добавлю к этому ряду имен искусствоведа, на которого не раз ссылался, Олега Швидковского. Для него монументы и картины лауреата стали предметом систематического исследования, длившегося до последних дней жизни. Ее итогом стала монография "Зураб Церетели", приложенная к репродукциям, досконально описанным и изученным. Автору текста посчастливилось подержать в руках тяжелый роскошный альбом, напечатанный за границей в 1985 году. Второе издание альбома спустя десять лет - не увидел. Его жизнь оборвалась в 1990 году. Академик Швидковский голосовал за присуждение Ленинской премии Церетели, с которым был знаком со времен Пицунды.
...Набежавшие в мастерскую лауреата Ленинской премии на Тверском бульваре журналисты обошли все комнаты, заполненные моделями монументов, портретами знакомых и друзей. Искали что-то молча. И не нашли, не скрыв удивления.
- Вели себя очень странно. Я никак не мог понять, в чем же дело... Потом они признались, что приехали снимать, как я над образом Ленина работаю. Я его никогда не рисовал. Вообще я не был партийным художником, конъюнктурой не занимался никогда, - говорил Церетели за год до падения советской власти рупору перестройки "Огоньку".
Обласканный партий и правительством, художник не стал по примеру других лауреатов и орденоносцев выбрасывать полученные медали и ордена вместе с партийным билетом.
- Я не должен отказываться от премий и почетных званий, как многие сегодня делают, - услышал корреспондент в 1990 году. - Политика не мое дело. За работы мои мне не стыдно.
Партбилет Церетели публично не сжег, как другие, не выкинул в мусорный ящик. Хранит как память о минувшем, как документ эпохи с профилем Ленина. Его образ пытались найти и не нашли американские журналисты давним весенним днем 1976 года... И очень удивились, когда не нашли.
Нашел московский корреспондент и даже написал, рассказывая об обелиске, открытом на его глазах в Тбилиси в 1980 году. Но гранях обелиска он увидел красногвардейцев и солдат революции, строителей коммунизма, космонавтов и ветеранов войны, над которыми царил образ Ленина.
Неужели это так? На горельефе на самом деле нет ни образа вождя, ни образов солдат революции и красногвардейцев. Все ему показалось. Для этого не пришлось ездить в Париж учиться на курсах по развитию фантазии, достаточно было работать собкором московской газеты в Грузии...
* * *
За несколько лет до триумфа в Кремле по случаю вручения золотой медали лауреата Ленинской премии Церетели удостоился похвалы, которая его обрадовала как самая желанная награда. Он получил ее от Сикейроса. Весть о мозаиках неведомого грузина дошла до желанного гостя Советского Союза. Он регулярно бывал в Москве, поскольку являлся членом международного жюри по присуждению Ленинских премий "За укрепление мира между народами", советского аналога Нобелевской премии мира.
Будучи в Тбилиси в 1972 году, Сикейрос первый раз встретился с Церетели, побывал в его мастерской на горе Багеби. Гостю, естественно, был устроен прием. Мексиканца тогда поразили объемные мозаики. О таких мозаиках, очевидно, он сам мечтал. Сикейрос уехал и оставил Зурабу известный нам письменный отзыв. Сикейрос знал цену своим отзывам. Однажды, побывав в советской столице, он пожелал встретиться с гонимым властью молодым художником в гостинице "Москва". И после того, как тот за несколько минут сангиной нарисовал его портрет, написал, что автор - великий художник и глупцы те, кто ему мешает стать на ноги. То был Илья Глазунов, которому очень пригодился автограф друга Советского Союза и члена коммунистической партии Мексики. Не просто рядового члена, а одного из ее основателей, не раз сидевшего в тюрьме за слишком передовые взгляды. Сикейрос в молодости слыл ярым коммунистом сталинского толка, пытался убить Троцкого.
Что не помешало Западу чтить Сикейроса как великого художника, хранить его картины в музеях, поручать ему, коммунисту, расписывать дворцы, украшать фасады и стены. Сикейрос первый применил керамическую мозаику для росписи стен.
В отличие от мексиканца Зураб никогда не конфликтовал с властью. О нем в молодости не писали плохих статей в прессе. Ко дню встречи с Сикейросом он был заслуженным художником Грузии, лауреатом Государственной премии. Для Сикейроса не имели особого значения государственные награды и почетные звания полюбившегося ему грузина. С первой встречи он увидел в нем собрата по искусству, который не повторяет достижения монументалистов прошлого, его самого, а идет своим путем.
Зураб показал дорогому гостю мозаики Дворца профсоюзов и автовокзала. В "Арагви" они посидели славно под стеной, по которой бычки волокли громадную посудину с вином. Сикейрос пообещал через год снова встретиться с Церетели, чтобы увидеть, чем закончится работа в Адлере. Слово сдержал, перелетев через океан в 77 лет. И не пожалел, что много времени потратил на дальнюю дорогу. На берегу Черного моря искренне поразился, увидев покрытые мозаикой крупные пластические композиции, увидел МОЗАИКУ В СКУЛЬПТУРЕ, что никто в мире не делал. В итоге визита 3 мая 1973 года появились слова, которые утверждали, что творчество Зураба Церетели вышло из национальных рамок и приобретает международное значение. Эти слова написаны за год до кончины великого мексиканца, успевшего увидеть "Коралл". То был первый акт международного признания, полученный за несколько лет до триумфов в Новом и Старом Свете.
Конец третьей главы
"ПРОМЕТЕЙ" И "ПОДСОЛНУХИ"
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
посвященная Зарубежному периоду, работам в Бразилии, Португалии, США. И в Японии, где Зураб и Иннеса прожили самые счастливые дни. В те годы Церетели возродил
забытую технику эмали, обогатил ее красками.
Миниатюру превратил в картины.
Первый раз за границу, в Париж, Зураб отправился никому неведомым молодым художником, писавшим на чердаке картины и карикатуры для журнала. По вызову родственников не раз бывал в столице художников, откуда возвращался, как мы знаем, с большими чемоданами.
В сорок лет он летел в Латинскую Америку. Там ему представилась возможность своими глазами увидеть стены, украшенные знаменитыми монументалистами. Но спешил туда не в качестве туриста. Ему Министерство иностранных дел СССР поручило оформить здание посольства СССР в столице Бразилии.
Построил посольство Михаил Посохин. Он рекомендовал МИДу испытанного на Пицунде соавтора, с которым давно подружился. (И породнился, когда подросла дочь Лика - Елена, вышедшая замуж за Михаила, сына архитектора. В том первом браке родился в 1978 году внук Василий. Во втором браке родился внук Резо.
Дальний перелет из Москвы закончился посадкой в городе, заложенном в том году, когда Зураб заканчивал школу. Строили новую столицу с необыкновенным размахом. Замечательный план архитектора Косты предстал во многом претворенным усилиями Нимейера.
Площадь Трех властей заполняли здания парламента, правительства и правосудия. Над искусственным водохранилищем красовался Дворец рассвета, резиденция президента. Все сооружения были моложе Зураба: и Собор, и национальный музей, и театр... Все новое, что могла себе позволить архитектура середины XX века, нашло здесь себе место. Небоскребы и эстакада с четырьмя уровнями, подобно которой нет в Москве поныне, двенадцать одинаковых зданий министерств, точно двенадцать петровских коллегий в Северной Пальмире, - все это поражало и вдохновляло. Природная жизнерадостность Зураба усиливалась от сознания, что судьба вновь улыбается ему. Хорошо жить и работать рядом с такой красотой, такими людьми. Его познакомили с Нимейером. Тот пригласил в мастерскую, показал свои проекты.
- Нимейер не просто архитектор, он поэт-архитектор. Поэт пластики. Он посмотрел мои работы, и они ему понравились. Я был у него на даче. У него интересная дача, там бассейн, скульптура стоит. Потом мы вместе поработали в государственной резиденции на океане. Я там сделал эмблему, огромную искусственную стену. Та стена была выколотка из бронзы. Бронза позеленела. И все думали: "Откуда русские привезли такой огромный малахит?" Какая была тема? Бразилия - страна любви и футбола. Вот это тема - и была у меня: спорт и любовь. Здоровое тело рождает здоровую любовь, и здоровая любовь здоровое долгожительство рождает.
- Вам ведь и самому хотелось любить? В Бразилии столько красавиц...
Нет, откуда, я работал там. Там жара. Но жара на меня очень хорошо действует. Когда все спали днем, у меня энергия... Я, например, живописью занимался, там много этюдов сделал. Ну и что, что хотелось?! Советский Союз был, сзади все смотрел за каждым за границей, я был, как в анкете писали, "морально устойчив!" Работал!
На улице никого нет. Аллею делаю в резиденции, посол мимо меня проезжает. У него кондиционер в машине. Останавливается и говорит: "Ты что, с ума сошел?! Сейчас же обратно!" А на меня жара хорошо действует. Все с ума сходили. Жара, солнце - хорошо. Солнца много не бывает.
Там был такой эпизод. Я дружил с сыном прокурора, итальянцем по происхождению. Он толстый мальчик был, любил пиццу. Пили немножко пиво. Однажды он прибежал, волновался: "У папы на столе лежит список на арест. И в списке Нимейер. Что делать?"
- А ты вычеркни из списка...
Мы его, можно сказать, спасли. Он улетел во Францию и там построил дом коммунистам.
* * *
Строить в столице Бразилии - было знаком высшего доверия и для Посохина, и для Церетели, которому к тому времени исполнилось сорок лет. За океаном открылись новые горизонты. Начался период творчества, падающий на вторую половину 70-х годов. Его можно назвать Зарубежным, он протекал в государствах Европы, Азии и Америки. Первым - оказалась Бразилия. До нее все мозаики и витражи возникали на Черноморском берегу, в парках и новых районах родного города. К улицам и площадям центра Тбилиси, Москвы - пока не приблизился. Там работали другие известные мастера.
В одном из буклетов, посвященных Церетели, вся работа в посольстве уместилась в нескольких строках: "Бразилия - общее решение интерьера, чеканка по металлу, чеканка и травка по цветному металлу, хрустальная люстра, витражи".
Впервые пришлось проявить себя не в профсоюзном дворце, общедоступном клубе, а в посольстве сверхдержавы. Парадный зал приемов, кулуары, холлы, лестницы, посольский клуб с концертным залом, - всего коснулась его рука. Стену парадного зала заполнила панорама Московского Кремля. Там - применил чеканку и гравировку по золотистому металлу. Создавая образ Кремля, следовал традиции академии - верности натуре, реализму. А на противоположной стене картина творилась по законам парижской школы, воображением и фантазией. В центре панно светил диск солнца. Свет, множенный огнями люстры, падал на стены и башни Кремля на противоположной стене зала. Его пространство перекрывалось бронзовыми решетками, служившими оправой ярких витражей. Сотня чеканных клейм, как на старинных иконах, иллюстрировала историю Советского Союза.
Не раз послужившая верой и правдой этнография, на этот раз русская, помогла создать фриз, огибающий фойе клуба, на тему "Праздник". Увековечен праздник гравировкой стальной картины на площади 180 квадратных метров. На этом торжестве жизни пляшут русские парни в косоворотках и сапожках. Декорацией сцены служат самовары, такие же большие, как грузинские кувшины-квери, расписные тарелки и печатные пряники, атрибуты старинного русского быта. Парадный зал и холл освещались хрустальными люстрами, выполненными по эскизам художника, сыгравшего роль дизайнера. С этой ролью сроднился на всю жизнь.
В посольском дворе пролегла дорожка, ведущая к мозаикам, где дана воля цвету. На небольшом пространстве посольства Церетели применил и мозаику, и витражи, и металл, и чеканку и травление, - все, чем овладел после академии и Парижа. Мог бы с радостью и масляными красками расписать стену, но ждали от него мозаику и витражи. Они сделали имя.
Писал маслом виды Бразилии, больших городов, где пришлось тогда побывать. В Рио увидел на горе громадный крест, царивший над городом. И никто не сетовал по поводу исполинских размеров. Не знал тогда, что ему предстоит поднять над землей и морями статуи подобного масштаба.
Когда выбрали нового президента Бразилии, советское посольство по этому поводу устраивало прием. А подарка найти наши дипломаты долго не могли.
- Новый президент был по происхождению немец. Я увидел в журнале, что он коллекционер, у него много картин, пейзажей. В Бразилии зимы нет. И зимних пейзажей у президента не было. Тогда в посольство приехал Жуков, такой симпатичный человек, он потом стал послом, заменил Михайлова, тот тоже был уникальный интеллигентный человек. Они меня позвали ночью посоветоваться, завтра прием, а подарка нет. С президентом ждали министра культуры. Мне показали сувениры дагестанских и грузинских мастеров. Но подарка достойного президенту не было. Я вспомнил, что видел, и сказал подарите пейзаж, русскую зиму. У него этого нет, это достойный подарок. Оставалось до приема полтора дня. Самолетом доставить такую картину из Москвы не успевали. .
Ну, я взял на себя - и на холсте 180 на 120 - целую ночь и половину дня рисовал русский пейзаж, березки, как первое солнце появилось. Когда они передали картину, я видел, как президент показывал пейзаж, обрадовался удивительно. А министру культуры передали грузинские и дагестанские украшения. Прошло много лет, мы с ней недавно встречались, и я увидел, что она до сегодняшнего дня их носит. Она сказала, что мне это, как талисман, счастье в жизни дал.
Бразилия стала первой зарубежной страной, где пришлось долго жить и работать, возможно, поэтому, как первая любовь, эта страна ему особенно дорога.
- Если бы меня спросили, куда бы я хотел вернуться, так это в Бразилию, в Рио-де-Жанейро, в город Бразилиа. Там я не только советское посольство делал. Там веселился на карнавале, занимался карате, встречался с Пеле, который рассказывал интересные истории.
Туда при мне приезжали играть наши футболисты Воронин, Месхи, Метревели. Они попросили бразильцев приехать за ними ночью в отель. У их номеров спал приставленный к ним чекист. Они тайком вылезали через окно и отправлялись гулять, возвращались на рассвете тоже через окно. А днем шли на тренировки и в игре были как огурчики, носились по полю и забивали голы. Пеле удивлялся.
В Бразилии произошла случайная встреча с русской танцовщицей, поразившей пластикой движений. И своей судьбой. Этот эпизод Церетели не раз рассказывал многим.
Когда я работал в Бразилии, то познакомился с женщиной, руководившей балетной труппой Рио-де-Жанейро. Ее звали Женя Федорова, Она мне рассказала удивительную историю. Родилась на границе Белоруссии и Польши, там жила в детстве. Все было хорошо, пока не началась война. Немцы заживо сожгли деда. Застрелили отца. Что сделали с матерью, Женя не смогла рассказать, заплакала. Осталась она после трагедии одна с сестрой, но и их судьба разлучила. Бедная женщина потеряла надежду, что найдет родню. Мне ее рассказ запал в душу.
Вернулся в Москву и стал искать. Помог Вася Трушин, руководивший тогда московской милицией. Хороший человек. Он написал нужные запросы, и мы нашли сестру. Она жила в Донбассе. Я ей позвонил, говорю: "Привет Вам из Бразилии"". А она испугалась и повесила трубку. Еще раз звоню. Начинает кричать: "Перестаньте хулиганить! Какая сестра, какая Бразилия, я в милицию пожалуюсь!" Пришлось отправить Нугзара, моего помощника. Убедил он женщину, привез в Москву. А я помог Жене из Бразилии прилететь. Для этого пришлось в МИД обращаться, вопрос решать на уровне заместителя министра. И вот сестры встретились в подвале на улице Горького, где у меня тогда располагалась мастерская. Это надо было видеть! Тоненькая стройная бразильская балерина и огромная толстая украинская тетка! Страшная сцена! Рыдали все, и я не выдержал, убежал в туалет и там плакал. Тогда и решил делать "Трагедию народов", что сейчас установили в Москве....
...Когда уезжал домой из Бразилии, балерины пригласили меня в ресторан в джунглях. Шикарный ресторан. Открываю меню и читаю - кавказский шашлык. Прекрасный вечер. Женская команда и я один. Не в моем характере, чтобы женщины платили. Неловкость почувствовал. Я вышел и заплатил, еле-еле тогда хватило, все командировочные ушли.
* * *
Второй зарубежной командировкой стала страна в Старом Свете Португалия. С того времени, по словам Церетели, он стал служить "главным художником МИДа". Так назвал его министр иностранных дел СССР. С тех пор МИД поручал оформлять посольские здания и помещения по всему миру - в странах Европы, Азии и Америки.
Об этой деятельности мало что известно. Послы не приглашали искусствоведов и журналистов на торжественные открытия новых резиденций. Ни в одном альбоме нет снимка того, что сделано в Лиссабоне. Там из металла и дерева появился "Хоровод". В помянутом буклете вся информация умещается в несколько срок:
"Португалия - общее решение интерьера, декоративные элементы, резьба по дереву, гобелен".
Из этих строк явствует, что художник не остановился на достигнутом в Бразилии. Мозаику, стекло, металл дополнил деревом и гобеленом.
Португалия стала первой страной Западной Европы, где работал Церетели.
За Латинской Америкой и Европой последовал Ближний Восток, Сирия. Еще короче справка о работе в Дамаске:
"Общее решение интерьера, декоративные элементы".
Так же коротко рассказывает художник о той давней работе:
- В Сирии сделал мозаику, декоративные вещи.
И эти командировки оказалась успешнымии. Так Церетели утвердился в престижной роли дизайнера, главного художника МИДа. Советский Союз расширял свое влияние по всему миру, строил новые здания посольств в разных странах. Из Африки последовала командировка в Азию, столицу Японии. В Токио посольство проектировал известный московский архитектор Дмитрий Бурдин, заместитель главного архитектора города Москвы. В столице он построил аэровокзал, Останкинскую телебашню, здания Министерства внутренних дел СССР и Госбанка СССР на Калужской площади. И с этим мастером работал Зураб душа в душу. (Спустя несколько лет Бурдин поручит ему в Москве фасады здания в Измайлово, которые прибавят славы художнику...)
В парадном зале посольства в Японии заказали сюжет: "Москва - столица, моя Москва". На всю стену зала шириной в 30 метров и высотой 5 метров протянулся стальной лист. На нем выгравировал город с птичьего полета. На парадной лестнице вспыхнул яркими красками витраж из хрусталя под названием "Знамена", завораживающий игрой алого света каждого, кто входил гостем к послу СССР.
- В Японию поехал с Иннесой. Никогда она не выглядела такой счастливой, как тогда. Впервые мы могли днями проводить время вдвоем, гулять по улицам, ходить по магазинам, как все нормальные люди.
Тогда Зураб для души выполнил горельеф "Мужчина и женщина". И подарил его известной танцевальной труппе "Токио-балет". С тех пор этот образ стал символом труппы, гастролирующей по всему миру.
Нашлась в Японии еще одна работа - в советском консульстве в Осаке. Там сделал металлический рельеф "Кремль" и декоративные композиции "Русская зима" и "Русская весна". Не в металле, резьбе по дереву.
* * *
Спустя пять лет после Адлера пути Церетели и Полянского снова сошлись. Теперь - в столице Южного берега Крыма, райском уголке земли. Здесь управление делами ЦК партии задумало построить большую гостиницу "Ялта". Полянскому, как всем советским архитекторам, его сверстникам, пришлось жить в эпоху господства железобетона. Не зодчий правил бал, как водилось испокон века, а конструктор, строитель. Даже такие всесильные заказчики, как управление делами ЦК, не могли себе позволить строить в кирпиче или в монолитном железобетоне. Считалось - дорого! Эти пластичные материалы вернули архитектуре после падения советской власти.
А тогда на скалистом крутом берегу торцом к морю поднялся еще один торчок, многоэтажный высотный корпус прямоугольной формы. Что мог позволить Полянский, так это пригласить художника, чтобы смягчить жесткость геометрии, украсить придуманную конструктивистами "машину для жилья", в данном случае - для отдыха на море. Церетели над плоской крышей гостиницы поднял эмблему Ялты. И на суше, и на море хорошо виден издалека силуэт античного корабля, устремленного за Золотым руном. Легенды Крыма подсказали образы горельефа фасада. Крылатые люди, святые с иконами, древние храмы, рыбы и морские звезды - все это заполняет пространство монументальной картины из меди. Этот горельеф служит, по выражению Олега Швидковского, "пластическим акцентом на фоне геометрических строгих линий здания, обозначает его центр и главный входной узел", проще говоря, парадный вход.
В парке гостиницы Зураб установил фонтан на излюбленную тему "Солнце и рыбы". А на верхней террасе, на крупной морской гальке водрузил декоративные вазы, пифосы и беломраморный женский торс, образы, навеянные античным искусством, некогда властвовавшим в Крыму. (Торс - от итальянского слова тогsо, скульптурное изображение человеческого туловища.) Так Церетели стал автором части фигуры человека. Пока - одного торса. Шаг за шагом он приближается к тому, чтобы полномасштабно выразить себя в скульптуре. Той скульптуре, что устанавливается не на малодоступной террасе для избранных, а на главных улицах и площадях лучших городов мира.
Такая возможность представилась ему далеко от Крыма спустя год. Гостиница "Ялта" датируется 1978 годом. Тогда они с Полянским снова разошлись, как в море корабли. Один занялся надоевшими курортами. Другой отправился искать счастья в Америку. И нашел его там...
...В то самое время, когда Церетели занимала гостиница "Ялта", его попросили украсить подземные винные подвалы. Об этой работе он забыл, ни в одном альбоме нет иллюстраций интерьера дегустационного зала. В нем в столице Молдавии принимают высоких гостей. Неожиданно для самого автора встреча с забытым панно из меди произошла в конце июля 2001 года. Тогда в Кишинев пригласили мэра Москвы Юрия Лужкова и сопровождавших его лиц. Там президент Молдавии принимал их в том самом зале, где художник работал четверть века назад. Об этом он, подняв бокал, сказал сидевшим за столом хозяевам, помнившим только, что установил под сводами подсвечники и выполнил горельефы "какой-то грузин", чью фамилию забыли.
- На какую тему было то панно, - спросил я. И получил ответ:
- Бахуса!
* * *
Зураб, как всякий законопослушный советский человек, не домогался заказов у иностранцев. Он не ездил в далекие страны, как турист, с тридцатью долларами в кармане на мелкие расходы. Любой художник в стране подпадал под законы и правила выезда из СССР, неукоснительно соблюдаемые властью. Каждый выезд за границу, будь то туристом, будь то на похороны родственника, будь то в служебную командировку - решался не по месту жительства, не на Смоленской площади в МИДе, а на Старой площади в ЦК, на Лубянке в КГБ. Любая личная инициатива выйти на контакт с зарубежным заказчиком - пресекалась, осуждалась, как попытка установить не санкционированную связь с иностранцами, пахнущую шпионажем.
А хотелось пожить в Париже, побывать в Америке, посмотреть на небоскребы и статую Свободы. Там, в США, советские дипломаты теснились в старом помещении посольства и давно просили Москву построить комплекс зданий, где можно было бы с комфортом служить и жить, устраивать приемы. Проект нового большого посольства СССР в Вашингтоне поручили Михаилу Посохину. И, не дожидаясь нового здания, решили привести в порядок старое, которым располагали. Тогда и понадобилась рука Церетели.
Примерно за месяц до дня рождения Ленина центральные газеты, начиная с "Правды", как по команде, начали описывать мозаики детского городка в Адлере. Туда потянулись родители с детьми, попадавшие под очарование фантастических изваяний. "Там чудеса" - гласил заголовок опуса Сергея Михалкова, автора Гимна СССР, члена Комитета по Ленинским и Государственным премиям в "Литературной газете". "Солнечные мозаики" - называл статью друг, художник Таир Салахов, заказанную органом ЦК КПСС. Таиру вторил другой друг кинорежиссер Александр Митта в статье "Мозаики радости". Никита Воронов, искусствовед, отозвался статьей "Краски радости". Последняя пятая статья называлась "Щедрый талант"...
Залп из орудий главного калибра советской прессы был газетной кампанией, инициированной идеологами Старой площади. Там предрешали вердикт Комитета по Ленинским и Государственным премиям СССР. Кого и чем награждать решали в ЦК КПСС. Там командовали и о ком писать в центральных газетах.Вскоре после выпавшего на голову художника дождя похвальных рецензий, все газеты сообщили имена лауреатов. Второй раз в жизни Церетели удостоили золотой медали с профилем вождя. Вслед за награждением информационные агентства распространили по всему миру репродукции "Коралла", сказочных и выдуманных существ, нашедших приют в бассейнах у берега Черного моря.
Кто тайно голосовал за кандидатуру Церетели?
- Мне повезло, в комитете по премиям были тогда честные порядочные люди, для которых искусство было дороже всяких закулисных интриг. Там заседали Сергей Герасимов, Тамара Макарова, Майя Плисецкая, Сергей Михалков...
Добавлю к этому ряду имен искусствоведа, на которого не раз ссылался, Олега Швидковского. Для него монументы и картины лауреата стали предметом систематического исследования, длившегося до последних дней жизни. Ее итогом стала монография "Зураб Церетели", приложенная к репродукциям, досконально описанным и изученным. Автору текста посчастливилось подержать в руках тяжелый роскошный альбом, напечатанный за границей в 1985 году. Второе издание альбома спустя десять лет - не увидел. Его жизнь оборвалась в 1990 году. Академик Швидковский голосовал за присуждение Ленинской премии Церетели, с которым был знаком со времен Пицунды.
...Набежавшие в мастерскую лауреата Ленинской премии на Тверском бульваре журналисты обошли все комнаты, заполненные моделями монументов, портретами знакомых и друзей. Искали что-то молча. И не нашли, не скрыв удивления.
- Вели себя очень странно. Я никак не мог понять, в чем же дело... Потом они признались, что приехали снимать, как я над образом Ленина работаю. Я его никогда не рисовал. Вообще я не был партийным художником, конъюнктурой не занимался никогда, - говорил Церетели за год до падения советской власти рупору перестройки "Огоньку".
Обласканный партий и правительством, художник не стал по примеру других лауреатов и орденоносцев выбрасывать полученные медали и ордена вместе с партийным билетом.
- Я не должен отказываться от премий и почетных званий, как многие сегодня делают, - услышал корреспондент в 1990 году. - Политика не мое дело. За работы мои мне не стыдно.
Партбилет Церетели публично не сжег, как другие, не выкинул в мусорный ящик. Хранит как память о минувшем, как документ эпохи с профилем Ленина. Его образ пытались найти и не нашли американские журналисты давним весенним днем 1976 года... И очень удивились, когда не нашли.
Нашел московский корреспондент и даже написал, рассказывая об обелиске, открытом на его глазах в Тбилиси в 1980 году. Но гранях обелиска он увидел красногвардейцев и солдат революции, строителей коммунизма, космонавтов и ветеранов войны, над которыми царил образ Ленина.
Неужели это так? На горельефе на самом деле нет ни образа вождя, ни образов солдат революции и красногвардейцев. Все ему показалось. Для этого не пришлось ездить в Париж учиться на курсах по развитию фантазии, достаточно было работать собкором московской газеты в Грузии...
* * *
За несколько лет до триумфа в Кремле по случаю вручения золотой медали лауреата Ленинской премии Церетели удостоился похвалы, которая его обрадовала как самая желанная награда. Он получил ее от Сикейроса. Весть о мозаиках неведомого грузина дошла до желанного гостя Советского Союза. Он регулярно бывал в Москве, поскольку являлся членом международного жюри по присуждению Ленинских премий "За укрепление мира между народами", советского аналога Нобелевской премии мира.
Будучи в Тбилиси в 1972 году, Сикейрос первый раз встретился с Церетели, побывал в его мастерской на горе Багеби. Гостю, естественно, был устроен прием. Мексиканца тогда поразили объемные мозаики. О таких мозаиках, очевидно, он сам мечтал. Сикейрос уехал и оставил Зурабу известный нам письменный отзыв. Сикейрос знал цену своим отзывам. Однажды, побывав в советской столице, он пожелал встретиться с гонимым властью молодым художником в гостинице "Москва". И после того, как тот за несколько минут сангиной нарисовал его портрет, написал, что автор - великий художник и глупцы те, кто ему мешает стать на ноги. То был Илья Глазунов, которому очень пригодился автограф друга Советского Союза и члена коммунистической партии Мексики. Не просто рядового члена, а одного из ее основателей, не раз сидевшего в тюрьме за слишком передовые взгляды. Сикейрос в молодости слыл ярым коммунистом сталинского толка, пытался убить Троцкого.
Что не помешало Западу чтить Сикейроса как великого художника, хранить его картины в музеях, поручать ему, коммунисту, расписывать дворцы, украшать фасады и стены. Сикейрос первый применил керамическую мозаику для росписи стен.
В отличие от мексиканца Зураб никогда не конфликтовал с властью. О нем в молодости не писали плохих статей в прессе. Ко дню встречи с Сикейросом он был заслуженным художником Грузии, лауреатом Государственной премии. Для Сикейроса не имели особого значения государственные награды и почетные звания полюбившегося ему грузина. С первой встречи он увидел в нем собрата по искусству, который не повторяет достижения монументалистов прошлого, его самого, а идет своим путем.
Зураб показал дорогому гостю мозаики Дворца профсоюзов и автовокзала. В "Арагви" они посидели славно под стеной, по которой бычки волокли громадную посудину с вином. Сикейрос пообещал через год снова встретиться с Церетели, чтобы увидеть, чем закончится работа в Адлере. Слово сдержал, перелетев через океан в 77 лет. И не пожалел, что много времени потратил на дальнюю дорогу. На берегу Черного моря искренне поразился, увидев покрытые мозаикой крупные пластические композиции, увидел МОЗАИКУ В СКУЛЬПТУРЕ, что никто в мире не делал. В итоге визита 3 мая 1973 года появились слова, которые утверждали, что творчество Зураба Церетели вышло из национальных рамок и приобретает международное значение. Эти слова написаны за год до кончины великого мексиканца, успевшего увидеть "Коралл". То был первый акт международного признания, полученный за несколько лет до триумфов в Новом и Старом Свете.
Конец третьей главы
"ПРОМЕТЕЙ" И "ПОДСОЛНУХИ"
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
посвященная Зарубежному периоду, работам в Бразилии, Португалии, США. И в Японии, где Зураб и Иннеса прожили самые счастливые дни. В те годы Церетели возродил
забытую технику эмали, обогатил ее красками.
Миниатюру превратил в картины.
Первый раз за границу, в Париж, Зураб отправился никому неведомым молодым художником, писавшим на чердаке картины и карикатуры для журнала. По вызову родственников не раз бывал в столице художников, откуда возвращался, как мы знаем, с большими чемоданами.
В сорок лет он летел в Латинскую Америку. Там ему представилась возможность своими глазами увидеть стены, украшенные знаменитыми монументалистами. Но спешил туда не в качестве туриста. Ему Министерство иностранных дел СССР поручило оформить здание посольства СССР в столице Бразилии.
Построил посольство Михаил Посохин. Он рекомендовал МИДу испытанного на Пицунде соавтора, с которым давно подружился. (И породнился, когда подросла дочь Лика - Елена, вышедшая замуж за Михаила, сына архитектора. В том первом браке родился в 1978 году внук Василий. Во втором браке родился внук Резо.
Дальний перелет из Москвы закончился посадкой в городе, заложенном в том году, когда Зураб заканчивал школу. Строили новую столицу с необыкновенным размахом. Замечательный план архитектора Косты предстал во многом претворенным усилиями Нимейера.
Площадь Трех властей заполняли здания парламента, правительства и правосудия. Над искусственным водохранилищем красовался Дворец рассвета, резиденция президента. Все сооружения были моложе Зураба: и Собор, и национальный музей, и театр... Все новое, что могла себе позволить архитектура середины XX века, нашло здесь себе место. Небоскребы и эстакада с четырьмя уровнями, подобно которой нет в Москве поныне, двенадцать одинаковых зданий министерств, точно двенадцать петровских коллегий в Северной Пальмире, - все это поражало и вдохновляло. Природная жизнерадостность Зураба усиливалась от сознания, что судьба вновь улыбается ему. Хорошо жить и работать рядом с такой красотой, такими людьми. Его познакомили с Нимейером. Тот пригласил в мастерскую, показал свои проекты.
- Нимейер не просто архитектор, он поэт-архитектор. Поэт пластики. Он посмотрел мои работы, и они ему понравились. Я был у него на даче. У него интересная дача, там бассейн, скульптура стоит. Потом мы вместе поработали в государственной резиденции на океане. Я там сделал эмблему, огромную искусственную стену. Та стена была выколотка из бронзы. Бронза позеленела. И все думали: "Откуда русские привезли такой огромный малахит?" Какая была тема? Бразилия - страна любви и футбола. Вот это тема - и была у меня: спорт и любовь. Здоровое тело рождает здоровую любовь, и здоровая любовь здоровое долгожительство рождает.
- Вам ведь и самому хотелось любить? В Бразилии столько красавиц...
Нет, откуда, я работал там. Там жара. Но жара на меня очень хорошо действует. Когда все спали днем, у меня энергия... Я, например, живописью занимался, там много этюдов сделал. Ну и что, что хотелось?! Советский Союз был, сзади все смотрел за каждым за границей, я был, как в анкете писали, "морально устойчив!" Работал!
На улице никого нет. Аллею делаю в резиденции, посол мимо меня проезжает. У него кондиционер в машине. Останавливается и говорит: "Ты что, с ума сошел?! Сейчас же обратно!" А на меня жара хорошо действует. Все с ума сходили. Жара, солнце - хорошо. Солнца много не бывает.
Там был такой эпизод. Я дружил с сыном прокурора, итальянцем по происхождению. Он толстый мальчик был, любил пиццу. Пили немножко пиво. Однажды он прибежал, волновался: "У папы на столе лежит список на арест. И в списке Нимейер. Что делать?"
- А ты вычеркни из списка...
Мы его, можно сказать, спасли. Он улетел во Францию и там построил дом коммунистам.
* * *
Строить в столице Бразилии - было знаком высшего доверия и для Посохина, и для Церетели, которому к тому времени исполнилось сорок лет. За океаном открылись новые горизонты. Начался период творчества, падающий на вторую половину 70-х годов. Его можно назвать Зарубежным, он протекал в государствах Европы, Азии и Америки. Первым - оказалась Бразилия. До нее все мозаики и витражи возникали на Черноморском берегу, в парках и новых районах родного города. К улицам и площадям центра Тбилиси, Москвы - пока не приблизился. Там работали другие известные мастера.
В одном из буклетов, посвященных Церетели, вся работа в посольстве уместилась в нескольких строках: "Бразилия - общее решение интерьера, чеканка по металлу, чеканка и травка по цветному металлу, хрустальная люстра, витражи".
Впервые пришлось проявить себя не в профсоюзном дворце, общедоступном клубе, а в посольстве сверхдержавы. Парадный зал приемов, кулуары, холлы, лестницы, посольский клуб с концертным залом, - всего коснулась его рука. Стену парадного зала заполнила панорама Московского Кремля. Там - применил чеканку и гравировку по золотистому металлу. Создавая образ Кремля, следовал традиции академии - верности натуре, реализму. А на противоположной стене картина творилась по законам парижской школы, воображением и фантазией. В центре панно светил диск солнца. Свет, множенный огнями люстры, падал на стены и башни Кремля на противоположной стене зала. Его пространство перекрывалось бронзовыми решетками, служившими оправой ярких витражей. Сотня чеканных клейм, как на старинных иконах, иллюстрировала историю Советского Союза.
Не раз послужившая верой и правдой этнография, на этот раз русская, помогла создать фриз, огибающий фойе клуба, на тему "Праздник". Увековечен праздник гравировкой стальной картины на площади 180 квадратных метров. На этом торжестве жизни пляшут русские парни в косоворотках и сапожках. Декорацией сцены служат самовары, такие же большие, как грузинские кувшины-квери, расписные тарелки и печатные пряники, атрибуты старинного русского быта. Парадный зал и холл освещались хрустальными люстрами, выполненными по эскизам художника, сыгравшего роль дизайнера. С этой ролью сроднился на всю жизнь.
В посольском дворе пролегла дорожка, ведущая к мозаикам, где дана воля цвету. На небольшом пространстве посольства Церетели применил и мозаику, и витражи, и металл, и чеканку и травление, - все, чем овладел после академии и Парижа. Мог бы с радостью и масляными красками расписать стену, но ждали от него мозаику и витражи. Они сделали имя.
Писал маслом виды Бразилии, больших городов, где пришлось тогда побывать. В Рио увидел на горе громадный крест, царивший над городом. И никто не сетовал по поводу исполинских размеров. Не знал тогда, что ему предстоит поднять над землей и морями статуи подобного масштаба.
Когда выбрали нового президента Бразилии, советское посольство по этому поводу устраивало прием. А подарка найти наши дипломаты долго не могли.
- Новый президент был по происхождению немец. Я увидел в журнале, что он коллекционер, у него много картин, пейзажей. В Бразилии зимы нет. И зимних пейзажей у президента не было. Тогда в посольство приехал Жуков, такой симпатичный человек, он потом стал послом, заменил Михайлова, тот тоже был уникальный интеллигентный человек. Они меня позвали ночью посоветоваться, завтра прием, а подарка нет. С президентом ждали министра культуры. Мне показали сувениры дагестанских и грузинских мастеров. Но подарка достойного президенту не было. Я вспомнил, что видел, и сказал подарите пейзаж, русскую зиму. У него этого нет, это достойный подарок. Оставалось до приема полтора дня. Самолетом доставить такую картину из Москвы не успевали. .
Ну, я взял на себя - и на холсте 180 на 120 - целую ночь и половину дня рисовал русский пейзаж, березки, как первое солнце появилось. Когда они передали картину, я видел, как президент показывал пейзаж, обрадовался удивительно. А министру культуры передали грузинские и дагестанские украшения. Прошло много лет, мы с ней недавно встречались, и я увидел, что она до сегодняшнего дня их носит. Она сказала, что мне это, как талисман, счастье в жизни дал.
Бразилия стала первой зарубежной страной, где пришлось долго жить и работать, возможно, поэтому, как первая любовь, эта страна ему особенно дорога.
- Если бы меня спросили, куда бы я хотел вернуться, так это в Бразилию, в Рио-де-Жанейро, в город Бразилиа. Там я не только советское посольство делал. Там веселился на карнавале, занимался карате, встречался с Пеле, который рассказывал интересные истории.
Туда при мне приезжали играть наши футболисты Воронин, Месхи, Метревели. Они попросили бразильцев приехать за ними ночью в отель. У их номеров спал приставленный к ним чекист. Они тайком вылезали через окно и отправлялись гулять, возвращались на рассвете тоже через окно. А днем шли на тренировки и в игре были как огурчики, носились по полю и забивали голы. Пеле удивлялся.
В Бразилии произошла случайная встреча с русской танцовщицей, поразившей пластикой движений. И своей судьбой. Этот эпизод Церетели не раз рассказывал многим.
Когда я работал в Бразилии, то познакомился с женщиной, руководившей балетной труппой Рио-де-Жанейро. Ее звали Женя Федорова, Она мне рассказала удивительную историю. Родилась на границе Белоруссии и Польши, там жила в детстве. Все было хорошо, пока не началась война. Немцы заживо сожгли деда. Застрелили отца. Что сделали с матерью, Женя не смогла рассказать, заплакала. Осталась она после трагедии одна с сестрой, но и их судьба разлучила. Бедная женщина потеряла надежду, что найдет родню. Мне ее рассказ запал в душу.
Вернулся в Москву и стал искать. Помог Вася Трушин, руководивший тогда московской милицией. Хороший человек. Он написал нужные запросы, и мы нашли сестру. Она жила в Донбассе. Я ей позвонил, говорю: "Привет Вам из Бразилии"". А она испугалась и повесила трубку. Еще раз звоню. Начинает кричать: "Перестаньте хулиганить! Какая сестра, какая Бразилия, я в милицию пожалуюсь!" Пришлось отправить Нугзара, моего помощника. Убедил он женщину, привез в Москву. А я помог Жене из Бразилии прилететь. Для этого пришлось в МИД обращаться, вопрос решать на уровне заместителя министра. И вот сестры встретились в подвале на улице Горького, где у меня тогда располагалась мастерская. Это надо было видеть! Тоненькая стройная бразильская балерина и огромная толстая украинская тетка! Страшная сцена! Рыдали все, и я не выдержал, убежал в туалет и там плакал. Тогда и решил делать "Трагедию народов", что сейчас установили в Москве....
...Когда уезжал домой из Бразилии, балерины пригласили меня в ресторан в джунглях. Шикарный ресторан. Открываю меню и читаю - кавказский шашлык. Прекрасный вечер. Женская команда и я один. Не в моем характере, чтобы женщины платили. Неловкость почувствовал. Я вышел и заплатил, еле-еле тогда хватило, все командировочные ушли.
* * *
Второй зарубежной командировкой стала страна в Старом Свете Португалия. С того времени, по словам Церетели, он стал служить "главным художником МИДа". Так назвал его министр иностранных дел СССР. С тех пор МИД поручал оформлять посольские здания и помещения по всему миру - в странах Европы, Азии и Америки.
Об этой деятельности мало что известно. Послы не приглашали искусствоведов и журналистов на торжественные открытия новых резиденций. Ни в одном альбоме нет снимка того, что сделано в Лиссабоне. Там из металла и дерева появился "Хоровод". В помянутом буклете вся информация умещается в несколько срок:
"Португалия - общее решение интерьера, декоративные элементы, резьба по дереву, гобелен".
Из этих строк явствует, что художник не остановился на достигнутом в Бразилии. Мозаику, стекло, металл дополнил деревом и гобеленом.
Португалия стала первой страной Западной Европы, где работал Церетели.
За Латинской Америкой и Европой последовал Ближний Восток, Сирия. Еще короче справка о работе в Дамаске:
"Общее решение интерьера, декоративные элементы".
Так же коротко рассказывает художник о той давней работе:
- В Сирии сделал мозаику, декоративные вещи.
И эти командировки оказалась успешнымии. Так Церетели утвердился в престижной роли дизайнера, главного художника МИДа. Советский Союз расширял свое влияние по всему миру, строил новые здания посольств в разных странах. Из Африки последовала командировка в Азию, столицу Японии. В Токио посольство проектировал известный московский архитектор Дмитрий Бурдин, заместитель главного архитектора города Москвы. В столице он построил аэровокзал, Останкинскую телебашню, здания Министерства внутренних дел СССР и Госбанка СССР на Калужской площади. И с этим мастером работал Зураб душа в душу. (Спустя несколько лет Бурдин поручит ему в Москве фасады здания в Измайлово, которые прибавят славы художнику...)
В парадном зале посольства в Японии заказали сюжет: "Москва - столица, моя Москва". На всю стену зала шириной в 30 метров и высотой 5 метров протянулся стальной лист. На нем выгравировал город с птичьего полета. На парадной лестнице вспыхнул яркими красками витраж из хрусталя под названием "Знамена", завораживающий игрой алого света каждого, кто входил гостем к послу СССР.
- В Японию поехал с Иннесой. Никогда она не выглядела такой счастливой, как тогда. Впервые мы могли днями проводить время вдвоем, гулять по улицам, ходить по магазинам, как все нормальные люди.
Тогда Зураб для души выполнил горельеф "Мужчина и женщина". И подарил его известной танцевальной труппе "Токио-балет". С тех пор этот образ стал символом труппы, гастролирующей по всему миру.
Нашлась в Японии еще одна работа - в советском консульстве в Осаке. Там сделал металлический рельеф "Кремль" и декоративные композиции "Русская зима" и "Русская весна". Не в металле, резьбе по дереву.
* * *
Спустя пять лет после Адлера пути Церетели и Полянского снова сошлись. Теперь - в столице Южного берега Крыма, райском уголке земли. Здесь управление делами ЦК партии задумало построить большую гостиницу "Ялта". Полянскому, как всем советским архитекторам, его сверстникам, пришлось жить в эпоху господства железобетона. Не зодчий правил бал, как водилось испокон века, а конструктор, строитель. Даже такие всесильные заказчики, как управление делами ЦК, не могли себе позволить строить в кирпиче или в монолитном железобетоне. Считалось - дорого! Эти пластичные материалы вернули архитектуре после падения советской власти.
А тогда на скалистом крутом берегу торцом к морю поднялся еще один торчок, многоэтажный высотный корпус прямоугольной формы. Что мог позволить Полянский, так это пригласить художника, чтобы смягчить жесткость геометрии, украсить придуманную конструктивистами "машину для жилья", в данном случае - для отдыха на море. Церетели над плоской крышей гостиницы поднял эмблему Ялты. И на суше, и на море хорошо виден издалека силуэт античного корабля, устремленного за Золотым руном. Легенды Крыма подсказали образы горельефа фасада. Крылатые люди, святые с иконами, древние храмы, рыбы и морские звезды - все это заполняет пространство монументальной картины из меди. Этот горельеф служит, по выражению Олега Швидковского, "пластическим акцентом на фоне геометрических строгих линий здания, обозначает его центр и главный входной узел", проще говоря, парадный вход.
В парке гостиницы Зураб установил фонтан на излюбленную тему "Солнце и рыбы". А на верхней террасе, на крупной морской гальке водрузил декоративные вазы, пифосы и беломраморный женский торс, образы, навеянные античным искусством, некогда властвовавшим в Крыму. (Торс - от итальянского слова тогsо, скульптурное изображение человеческого туловища.) Так Церетели стал автором части фигуры человека. Пока - одного торса. Шаг за шагом он приближается к тому, чтобы полномасштабно выразить себя в скульптуре. Той скульптуре, что устанавливается не на малодоступной террасе для избранных, а на главных улицах и площадях лучших городов мира.
Такая возможность представилась ему далеко от Крыма спустя год. Гостиница "Ялта" датируется 1978 годом. Тогда они с Полянским снова разошлись, как в море корабли. Один занялся надоевшими курортами. Другой отправился искать счастья в Америку. И нашел его там...
...В то самое время, когда Церетели занимала гостиница "Ялта", его попросили украсить подземные винные подвалы. Об этой работе он забыл, ни в одном альбоме нет иллюстраций интерьера дегустационного зала. В нем в столице Молдавии принимают высоких гостей. Неожиданно для самого автора встреча с забытым панно из меди произошла в конце июля 2001 года. Тогда в Кишинев пригласили мэра Москвы Юрия Лужкова и сопровождавших его лиц. Там президент Молдавии принимал их в том самом зале, где художник работал четверть века назад. Об этом он, подняв бокал, сказал сидевшим за столом хозяевам, помнившим только, что установил под сводами подсвечники и выполнил горельефы "какой-то грузин", чью фамилию забыли.
- На какую тему было то панно, - спросил я. И получил ответ:
- Бахуса!
* * *
Зураб, как всякий законопослушный советский человек, не домогался заказов у иностранцев. Он не ездил в далекие страны, как турист, с тридцатью долларами в кармане на мелкие расходы. Любой художник в стране подпадал под законы и правила выезда из СССР, неукоснительно соблюдаемые властью. Каждый выезд за границу, будь то туристом, будь то на похороны родственника, будь то в служебную командировку - решался не по месту жительства, не на Смоленской площади в МИДе, а на Старой площади в ЦК, на Лубянке в КГБ. Любая личная инициатива выйти на контакт с зарубежным заказчиком - пресекалась, осуждалась, как попытка установить не санкционированную связь с иностранцами, пахнущую шпионажем.
А хотелось пожить в Париже, побывать в Америке, посмотреть на небоскребы и статую Свободы. Там, в США, советские дипломаты теснились в старом помещении посольства и давно просили Москву построить комплекс зданий, где можно было бы с комфортом служить и жить, устраивать приемы. Проект нового большого посольства СССР в Вашингтоне поручили Михаилу Посохину. И, не дожидаясь нового здания, решили привести в порядок старое, которым располагали. Тогда и понадобилась рука Церетели.