— За что?
— За крысиного волка. В тот миг я вообразил себя волком, и это спасло мне жизнь.
— Я же говорил, что в тебе есть что-то от крысиного волка.
Я усмехнулся. Странно, но голова уже не болела. Я ощущал приятную легкость, будто в мои жилы влили пинту светлого хмеля.
— Кстати, я поначалу оскорбился было на эти слова.
— И правильно сделал. На этот раз я удивился:
— Почему?
— Крысиный волк — страшное существо!
— Но в нашем случае это хорошо.
— Для тебя, да. Ты непременно победишь. Я внезапно ощутил легкое чувство досады. Поурс говорил слишком уверенно. Между тем он многого не знал. Слишком многого.
— Послушай, умник! А ты уверен, что я действительно похож на ту тварь, с которой ты меня сравниваешь? А если я скажу тебе, что никого не убивал до сегодняшнего дня?
Поурс посмотрел на меня с любопытством:
— Это ничего не меняет. Ты крысиный волк по своей сути. Ты рожден, чтобы убивать, и не имеет значения, когда ты начал.
— Значит, по-твоему, теперь я буду убивать?
— Убивать и только убивать! — отрезал-подтвердил Поурс. — Кстати, до сих пор не понимаю, почему ты не убил меня.
— Я и сам не знаю, — признался я. — Наверно, мне захотелось дослушать твою историю. А все, что ты говоришь, чушь! Я нормальный человек. Я выйду отсюда, если, конечно, мне повезет, и буду жить, как все, — радоваться солнцу, реке, весеннему лесу. Заведу семью, детей. Я очень люблю детей, совсем маленьких, лет пяти-шести. Они такие забавные!
Поурс покачал головой:
— Ничего этого не будет.
— Но почему?! — Я почувствовал, что готов взорваться. — Что ты пристал ко мне со своим крысиным волком?! Да нет никакого крысиного волка! Все это твои выдумки. Ты говорил, его можно вырастить. Так почему же люди не выращивают их, если это такое хорошее средство против крыс? Почему они предпочитают отраву и ловушки? Почему?
— А потому, — взгляд Поурса был строг, — что еще никто не нашел способа остановить очутившегося на свободе крысиного волка.
Мы оба замолчали. Я ощущал неловкость, словно проник в великую тайну. Отныне я знал то, чего не знал никто. Никто, кроме Поурса, но это было все равно, что никто.
Крысиный волк! Я усмехнулся. Ты должен быть бесконечно злобен и кродожаден. Я не ощущал в себе злобы. Я не жаждал крови. Я обладал кое-какой силой, но это еще не означало, что я собирался посвятить ее разрушению.
— Что-то их долго нет.
Смысл сказанного Поурсом не сразу дошел до меня.
— Что?
— Наших друзей долго нет.
Мы переглянулись. Похоже, Поурс думал примерно о том же, о чем и я. Лоренс и Раузи стоили друг друга, и их действительно долго не было. Следовало проверить, в чем дело.
— Оставайся здесь и следи за дверью, — велел я Поурсу. — Пойду посмотрю, что они там делают. Если вместо меня выйдет кто-то из них, немедленно стреляй. — Я протянул Поурсу один из лежавших рядом со мной излучателей. — Тебе понятно?
— Да, — прошептал Поурс побелевшими губами.
Тогда я поднялся. Голова уже не кружилась, тело было послушно. Я ощущал себя сильным и уверенным. Я даже не стал брать с собой излучатель или нож. Ведь Раузи и Лоренс ушли безоружными. Я просто отворил дверь и вошел внутрь. И в этот миг навстречу мне через другую дверь вышла Раузи, выглядевшая самым жалким образом — волосы растрепаны, комбинезон порван и залит подозрительно темными пятнами.
— Где Лоренс? — бросил я, пристально рассматривая Раузи.
— Бонуэр!
Девушка всхлипнула и закусила губу. Глаза ее были полны слез. У меня засосало под ложечкой от нехорошего предчувствия.
— Что случилось?
— Бонуэр! — повторила девушка, приближаясь. Потом она прижалась ко мне всем телом и бурно разрыдалась. Я как мог успокаивал ее, гладя ладонью по волосам. От упругого тела Раузи исходили токи, подобные тем, что испускала рыжеволосая Ханна Оуген.
— Бонуэр! — в третий раз выдавила Раузи.
— Говори толком, что случилось! — велел я, пытаясь освободиться из ее объятий.
— Бонуэр, он хотел убить меня!
— Где он?
Я попытался вырваться, но Раузи висела на мне, словно дикая кошка.
— Я убила его! — выпалила она и внезапно ткнулась губами в мой подбородок. Тонкая рука бесстыже залезла ко мне в пах. — Бонуэр, я люблю тебя! Я всегда любила только тебя! С той самой минуты, когда впервые увидела, ты возбуждаешь во мне желание!
Я смотрел в залитые слезами глаза и ловил в них неясное чувство. Вожделение ли, страх, мольбу. Я не мог понять точно что. Но это были глаза женщины, к любви не способной. Такие любят лишь делать больно — или себе, или другим. И еще, я отчетливо видел в них блеск ножа. Я его вовремя заметил. Промедли я хоть долю мгновения, и эта доля стоила бы мне жизни. Но я успел перехватить кисть Раузи и вывернул ее, когда смертельное лезвие было не далее чем в дюйме от моего паха. Завизжав, Раузи впилась зубами в мою щеку. От неожиданности я сильно дернул рукой, и нож, по-прежнему остававшийся в кулаке Раузи, мягко вошел ей точно под левую грудь. Девушка всхлипнула и, расцепив зубы, ватно опустилась на пол.
Прижав к разодранной щеке ладонь, я бросился в дальнюю комнату, откуда появилась Раузи. Лерни Лоренс лежал у забитого нефелитовым щитом окна. Глаза Лерни были вытаращены, наполовину высунутый изо рта язык прикушен, ноги и живот — залиты кровью. Все же ему не стоило связываться с этой сукой!
Я не стал прощаться с Лоренсом. У меня не было на это ни времени, ни желания, да и не заслуживал он, по правде сказать, поминальных речей. Прикрыв дверь, я вернулся к Поурсу, с тревогой поджидавшему меня.
Увидев следы зубов, оставленные красоткой на моей физиономии, Поурс вытаращил глаза.
— Мертвы. Оба! — коротко бросил я в ответ на его безмолвный вопрос. — Она прикончила Лоренса и пыталась убить меня. Тогда я убил ее.
И, вторя моим словам, радостно откликнулся живой голосок Версуса:
— Две новые жертвы! Мисс Раузи прикончила развратника Лоренса и тут же была зверски убита непревзойденным Дипом Бонуэром! Поаплодируем же господину Бонуэру! Насколько можно понимать, следующий на очереди — господин Поурс!
Рука Поурса взметнулась вверх, направив на меня ствол излучателя.
— Не глупи! — прикрикнул я, ощущая холодное дыхание смерти.
Поурс взирал на меня с ужасом.
— Стой на месте, Бонуэр!
— Не глупи! — жестко повторил я, обретая было ускользнувшую уверенность и одновременно прикидывая, смогу ли я прыгнуть Поурсу в ноги. — Я не собираюсь убивать тебя, даю слово. Если б я хотел, я давно бы прикончил тебя. Подонок Версус стравливает нас. Поодиночке нам не добраться до шлюза.
Мои слова возымели должное воздействие. Поурс опустил излучатель, а потом и вовсе разжал пальцы, со стуком выронив его на пол.
— Мне стыдно! — выдавил он. — Я превращаюсь в зверя!
Я со смешком заметил на это:
— Лучше быть зверем, чем покойником. Подобрав лежавшие на полу излучатели, я сунул два из них за пояс, а последний взял на изготовку. Поурс был склонен к непредсказуемым действиям, и потому я ограничился тем, что дал ему палку Лоренса и один из ножей.
— Пойдем. Нам надо торопиться.
Поурс тупо посмотрел на меня, явно не понимая, о чем я говорю.
— Вперед! — приказал я.
Поурс покорно поплелся к двери…
Однако уйти нам не удалось.
Едва мы очутились в сумрачном коридорчике, прозвучал негромкий выстрел, и Поурс рухнул навзничь. Из расколотой головы брызнули мозги. Я тут же отпрыгнул в сторону и, прижавшись к стене, направил оружие на стрелявшего. Это был Ламю.
— А ну-ка, брось излучатель, — негромко велел мне террорист.
Я помотал головой и нажал на курок. Однако ожидаемого импульса не последовало.
— Ба-бах! — со смешком прокомментировал Ламю.
Швырнув неисправный излучатель в террориста, я выдернул из-за пояса второй, потом третий. Результат был тот же, а точнее — полное отсутствие оного.
— Они разряжены, Бонуэр.
Я ощутил усталость и опустил руку.
— Тогда стреляй. Чего ты ждешь?
— Ты спешишь умереть? — осведомился Ламю.
— Совсем наоборот.
— Вот и хорошо. Нам есть о чем поговорить.
Ламю давал мне шанс, следовало воспользоваться им. Я изобразил усмешку:
— Интересно — о чем?
— А хотя бы о том, кто ты есть на самом деле, Дип Бонуэр.
Признаться, этот вопрос занимал и меня.
Глава 20
— За крысиного волка. В тот миг я вообразил себя волком, и это спасло мне жизнь.
— Я же говорил, что в тебе есть что-то от крысиного волка.
Я усмехнулся. Странно, но голова уже не болела. Я ощущал приятную легкость, будто в мои жилы влили пинту светлого хмеля.
— Кстати, я поначалу оскорбился было на эти слова.
— И правильно сделал. На этот раз я удивился:
— Почему?
— Крысиный волк — страшное существо!
— Но в нашем случае это хорошо.
— Для тебя, да. Ты непременно победишь. Я внезапно ощутил легкое чувство досады. Поурс говорил слишком уверенно. Между тем он многого не знал. Слишком многого.
— Послушай, умник! А ты уверен, что я действительно похож на ту тварь, с которой ты меня сравниваешь? А если я скажу тебе, что никого не убивал до сегодняшнего дня?
Поурс посмотрел на меня с любопытством:
— Это ничего не меняет. Ты крысиный волк по своей сути. Ты рожден, чтобы убивать, и не имеет значения, когда ты начал.
— Значит, по-твоему, теперь я буду убивать?
— Убивать и только убивать! — отрезал-подтвердил Поурс. — Кстати, до сих пор не понимаю, почему ты не убил меня.
— Я и сам не знаю, — признался я. — Наверно, мне захотелось дослушать твою историю. А все, что ты говоришь, чушь! Я нормальный человек. Я выйду отсюда, если, конечно, мне повезет, и буду жить, как все, — радоваться солнцу, реке, весеннему лесу. Заведу семью, детей. Я очень люблю детей, совсем маленьких, лет пяти-шести. Они такие забавные!
Поурс покачал головой:
— Ничего этого не будет.
— Но почему?! — Я почувствовал, что готов взорваться. — Что ты пристал ко мне со своим крысиным волком?! Да нет никакого крысиного волка! Все это твои выдумки. Ты говорил, его можно вырастить. Так почему же люди не выращивают их, если это такое хорошее средство против крыс? Почему они предпочитают отраву и ловушки? Почему?
— А потому, — взгляд Поурса был строг, — что еще никто не нашел способа остановить очутившегося на свободе крысиного волка.
Мы оба замолчали. Я ощущал неловкость, словно проник в великую тайну. Отныне я знал то, чего не знал никто. Никто, кроме Поурса, но это было все равно, что никто.
Крысиный волк! Я усмехнулся. Ты должен быть бесконечно злобен и кродожаден. Я не ощущал в себе злобы. Я не жаждал крови. Я обладал кое-какой силой, но это еще не означало, что я собирался посвятить ее разрушению.
— Что-то их долго нет.
Смысл сказанного Поурсом не сразу дошел до меня.
— Что?
— Наших друзей долго нет.
Мы переглянулись. Похоже, Поурс думал примерно о том же, о чем и я. Лоренс и Раузи стоили друг друга, и их действительно долго не было. Следовало проверить, в чем дело.
— Оставайся здесь и следи за дверью, — велел я Поурсу. — Пойду посмотрю, что они там делают. Если вместо меня выйдет кто-то из них, немедленно стреляй. — Я протянул Поурсу один из лежавших рядом со мной излучателей. — Тебе понятно?
— Да, — прошептал Поурс побелевшими губами.
Тогда я поднялся. Голова уже не кружилась, тело было послушно. Я ощущал себя сильным и уверенным. Я даже не стал брать с собой излучатель или нож. Ведь Раузи и Лоренс ушли безоружными. Я просто отворил дверь и вошел внутрь. И в этот миг навстречу мне через другую дверь вышла Раузи, выглядевшая самым жалким образом — волосы растрепаны, комбинезон порван и залит подозрительно темными пятнами.
— Где Лоренс? — бросил я, пристально рассматривая Раузи.
— Бонуэр!
Девушка всхлипнула и закусила губу. Глаза ее были полны слез. У меня засосало под ложечкой от нехорошего предчувствия.
— Что случилось?
— Бонуэр! — повторила девушка, приближаясь. Потом она прижалась ко мне всем телом и бурно разрыдалась. Я как мог успокаивал ее, гладя ладонью по волосам. От упругого тела Раузи исходили токи, подобные тем, что испускала рыжеволосая Ханна Оуген.
— Бонуэр! — в третий раз выдавила Раузи.
— Говори толком, что случилось! — велел я, пытаясь освободиться из ее объятий.
— Бонуэр, он хотел убить меня!
— Где он?
Я попытался вырваться, но Раузи висела на мне, словно дикая кошка.
— Я убила его! — выпалила она и внезапно ткнулась губами в мой подбородок. Тонкая рука бесстыже залезла ко мне в пах. — Бонуэр, я люблю тебя! Я всегда любила только тебя! С той самой минуты, когда впервые увидела, ты возбуждаешь во мне желание!
Я смотрел в залитые слезами глаза и ловил в них неясное чувство. Вожделение ли, страх, мольбу. Я не мог понять точно что. Но это были глаза женщины, к любви не способной. Такие любят лишь делать больно — или себе, или другим. И еще, я отчетливо видел в них блеск ножа. Я его вовремя заметил. Промедли я хоть долю мгновения, и эта доля стоила бы мне жизни. Но я успел перехватить кисть Раузи и вывернул ее, когда смертельное лезвие было не далее чем в дюйме от моего паха. Завизжав, Раузи впилась зубами в мою щеку. От неожиданности я сильно дернул рукой, и нож, по-прежнему остававшийся в кулаке Раузи, мягко вошел ей точно под левую грудь. Девушка всхлипнула и, расцепив зубы, ватно опустилась на пол.
Прижав к разодранной щеке ладонь, я бросился в дальнюю комнату, откуда появилась Раузи. Лерни Лоренс лежал у забитого нефелитовым щитом окна. Глаза Лерни были вытаращены, наполовину высунутый изо рта язык прикушен, ноги и живот — залиты кровью. Все же ему не стоило связываться с этой сукой!
Я не стал прощаться с Лоренсом. У меня не было на это ни времени, ни желания, да и не заслуживал он, по правде сказать, поминальных речей. Прикрыв дверь, я вернулся к Поурсу, с тревогой поджидавшему меня.
Увидев следы зубов, оставленные красоткой на моей физиономии, Поурс вытаращил глаза.
— Мертвы. Оба! — коротко бросил я в ответ на его безмолвный вопрос. — Она прикончила Лоренса и пыталась убить меня. Тогда я убил ее.
И, вторя моим словам, радостно откликнулся живой голосок Версуса:
— Две новые жертвы! Мисс Раузи прикончила развратника Лоренса и тут же была зверски убита непревзойденным Дипом Бонуэром! Поаплодируем же господину Бонуэру! Насколько можно понимать, следующий на очереди — господин Поурс!
Рука Поурса взметнулась вверх, направив на меня ствол излучателя.
— Не глупи! — прикрикнул я, ощущая холодное дыхание смерти.
Поурс взирал на меня с ужасом.
— Стой на месте, Бонуэр!
— Не глупи! — жестко повторил я, обретая было ускользнувшую уверенность и одновременно прикидывая, смогу ли я прыгнуть Поурсу в ноги. — Я не собираюсь убивать тебя, даю слово. Если б я хотел, я давно бы прикончил тебя. Подонок Версус стравливает нас. Поодиночке нам не добраться до шлюза.
Мои слова возымели должное воздействие. Поурс опустил излучатель, а потом и вовсе разжал пальцы, со стуком выронив его на пол.
— Мне стыдно! — выдавил он. — Я превращаюсь в зверя!
Я со смешком заметил на это:
— Лучше быть зверем, чем покойником. Подобрав лежавшие на полу излучатели, я сунул два из них за пояс, а последний взял на изготовку. Поурс был склонен к непредсказуемым действиям, и потому я ограничился тем, что дал ему палку Лоренса и один из ножей.
— Пойдем. Нам надо торопиться.
Поурс тупо посмотрел на меня, явно не понимая, о чем я говорю.
— Вперед! — приказал я.
Поурс покорно поплелся к двери…
Однако уйти нам не удалось.
Едва мы очутились в сумрачном коридорчике, прозвучал негромкий выстрел, и Поурс рухнул навзничь. Из расколотой головы брызнули мозги. Я тут же отпрыгнул в сторону и, прижавшись к стене, направил оружие на стрелявшего. Это был Ламю.
— А ну-ка, брось излучатель, — негромко велел мне террорист.
Я помотал головой и нажал на курок. Однако ожидаемого импульса не последовало.
— Ба-бах! — со смешком прокомментировал Ламю.
Швырнув неисправный излучатель в террориста, я выдернул из-за пояса второй, потом третий. Результат был тот же, а точнее — полное отсутствие оного.
— Они разряжены, Бонуэр.
Я ощутил усталость и опустил руку.
— Тогда стреляй. Чего ты ждешь?
— Ты спешишь умереть? — осведомился Ламю.
— Совсем наоборот.
— Вот и хорошо. Нам есть о чем поговорить.
Ламю давал мне шанс, следовало воспользоваться им. Я изобразил усмешку:
— Интересно — о чем?
— А хотя бы о том, кто ты есть на самом деле, Дип Бонуэр.
Признаться, этот вопрос занимал и меня.
Глава 20
То, что Ламю переиграл нас, не было случайностью или простым невезением. Он тщательно спланировал операцию. Достигнув тайника на десятом уровне первым, Ламю как следует вооружился, после чего привел в негодность остальные излучатели, причем сделал это таким образом, чтобы ничего нельзя было заподозрить. После этого ему оставалось только ждать. Террорист оказался неплохим психологом.
— Я все просчитал, Бонуэр. Никто не минует этого тайника. Психология человека проста, можно сказать — примитивна. Его не прельстишь малым, и в то же время он боится большого. Человека всегда влечет нечто среднее. Это как раз и есть среднее. И потому, можешь не сомневаться, все как один придут сюда. А мне останется лишь нажимать на курок.
Разглагольствуя подобным образом, террорист привел меня в свое убежище, расположенное так, что из него великолепно просматривался коридор, ведущий к тайнику, в то время как обнаружить самого наблюдателя было практически невозможно. Ламю недурно устроился здесь. У него были и вода, и энергетические таблетки, и, конечно, целый арсенал.
— Присаживайся, — предложил он, указывая мне на место у стены. Я послушно сел.
Ламю устроился поодаль с таким расчетом, чтобы видеть коридор и чтобы я никоим образом не мог дотянуться до него. Распечатав бутыль с водой, он отпил несколько глотков и перебросил ее мне, после чего с видимым удовольствием вытянул ноги.
— Болят, — пожаловался террорист, наблюдая за тем, как я пью. — А у тебя?
— Тоже, — признался я.
Ламю кивнул, словно давая понять, что ожидал именно такого ответа.
— Чертовы лестницы! — И тут же без всякого перехода: — Не пойму, как тебе удалось голыми руками справиться с Баасом!
— У меня был нож.
— Знаю. Версус объявил об этом. Но все равно — как?
Я пожал плечами. Признаться, я не задумывался над этим. Я должен был убить, и я убил. «Должен» определило все.
— Интересно, — пробормотал Ламю. — Чтобы прикончить такого громилу, нужно многое уметь. А что ты умеешь, Дип Бонуэр?
Я не нашел ничего лучшего, как вновь пожать плечами. Ламю задумчиво погладил рукоять излучателя. Тонкие черты его лица были почти одухотворены.
— На твоей совести два взрыва. Так?
— Да, — подтвердил я, не понимая, куда он клонит.
— Супермаркет в Ульдервилле и космолайнер с Белонны?
— Да.
Ламю усмехнулся:
— Врешь! Ты все врешь, Бонуэр! Но почему? Действительно — почему?
— Почему ты так решил?
— А потому, что оба этих взрыва устроил другой человек.
Я заставил себя выдавить смешок. Подозреваю, что в этот миг глаза мои воровато забегали.
— Кто же?
— Я!
Сказать по правде, я ожидал чего угодно, но только не такого признания. Во рту стало сухо, спина, напротив, покрылась тонкими бисеринками пота.
— Это сделал я, — повторил Ламю, — профессиональный террорист. Это моя специальность — убивать людей.
Я кашлянул, проталкивая внутрь комок.
— Ты не боишься признаться в этом?
— Нет. Кроме тебя никто об этом не узнает. Я вывел из строя сферокамеру в этой комнате.
— А электронные карты? Через них тоже можно подслушать.
— Звук идет через камеры. Через карту можно связаться лишь по желанию игрока. Я это проверил. Кроме того, мне нечего опасаться, даже если меня подслушают. Победитель получает амнистию за все, в том числе и за недоказанные преступления.
— Ты все продумал! — процедил я. — И с камерой, и с тайником!
— Я обязан все продумывать, — спокойно ответил Ламю. — В противном случае я проиграю.
— Но ты все равно угодил в тюрьму, — не без злорадства заметил я.
Брови террориста дернулись вверх, выражая полное безразличие.
— Случайность. Они искали другого, а вышли на меня. Я имел глупость запаниковать и оказал сопротивление. Я прикончил пятерых стражей, прежде чем у меня кончился боезапас. Потом мне намекнули, что я должен признать хотя бы один взрыв, иначе меня пристукнут при попытке к бегству. Я предпочел тюрьму смерти.
— Зачем ты это делаешь? — неожиданно для самого себя спросил я.
— Убиваю?
— Да.
— Глупый вопрос. — Пальцы Ламю продолжали нежно ласкать рукоять излучателя. — Я убиваю для того, чтобы они жили. В противном случае жизнь была бы слишком пресной.
Перед моими глазами предстало лицо Стеллы. Небольшой изящный носик, влажные губки, голубые глаза.
— Ты позерствуешь, — сказал я, сглотнув горький комок.
Ламю посмотрел на меня с превосходством, почти с брезгливостью:
— Ничуть. Терроризм во все времена был прежде всего следствием скуки и лишь во вторую очередь вытяжкой из неких идей. Когда человеку скучно, что он делает? Пытается себя расшевелить, чем-то занять. А когда это ему не удается? Придумывает еще что-то. Ну а последнее звено в цепи поисков развлечения добровольная смерть. Так сказать, апофеоз. Терроризм есть самоубийство, сотворенное скукой. Но террористы привносят в этот процесс элемент иной игры. Они играют не только собственной жизнью, но и жизнями других. Весьма занятная игра, скажу тебе. Занятно само по себе. Развлекает и не дает расслабиться. Порой мы выдумываем для себя идею, но она не является определяющей. Террор есть жизненное кредо. Террористу все равно, за что убивать, цель не имеет значения. Ему нужно убивать. Ты можешь это понять, Бонуэр? — Похоже, Ламю давненько не откровенничал и рассчитывал найти во мне заинтересованного слушателя. Поэтому, встретив в ответ равнодушное молчание, он заволновался: — Тебе неинтересно?
— Нет! — отрезал я.
— Почему?
— Ты убил мою жену и дочь.
Террорист пожал плечами:
— Так получилось. Кто-то должен был умереть. Они летели на космолайнере? Я подтвердил его предположение кивком. Глаза Ламю затуманились, я бы осмелился сказать, восторженно затуманились. Он погружался в приятные ему воспоминания. Я испытал безотчетный ужас перед этим человеком, получавшим удовольствие от истребления себе подобных. — Я использовал микромолекулярную бомбу, ее невозможно обнаружить. Твоим родным не повезло.
— Мне тоже.
— Да… — оживился Ламю. — Я так и не узнал, каким образом это дело списали на тебя.
— В последнее время мы с женой были в натянутых отношениях. Потому комиссия, расследовавшая взрыв, решила, что у меня были достаточно веские основания убить ее.
— Болваны! Повод слишком очевиден. Ни один нормальный человек не станет действовать подобным образом!
— Не все так просто, как тебе кажется. — Я говорил настолько спокойно, что сам удивлялся собственному спокойствию. — Если учесть, что она была богата и единственным наследником был я…
— Это несколько меняет дело, но…
— Ты не дослушал! — перебил я. — И третье. В прошлом я имел дело с микромолекулярными соединениями. Так что теоретически собрать подобную бомбу для меня не составляло ни малейшего труда.
Ламю кивнул, изобразив понимание:
— Треугольник замкнулся. Они заставили тебя сознаться.
— Да. Это оказалось не столь сложно. Я был потрясен смертью жены и дочери. Не думаю, что я был убедителен, опровергая обвинение. А потом на меня повесили взрыв супермаркета.
— Все правильно! Совет недоволен, когда преступления остаются нераскрытыми. Ему нужен стопроцентный результат. Выходит, ты некоторым образом пострадал из-за меня.
— Угадал! — Я ощутил, как в груди растет комок злобы. — Из-за тебя, сволочь, я отсидел в тюрьме десять лет! Из-за тебя я лишился семьи!
Ламю прищурил глаза. Его рука в очередной раз ласково скользнула по стволу лежащего на коленях излучателя.
— Не горячись. Я же не знал, что все так получится.
— А если б знал? Неужели что-то изменилось бы? Что для тебя жизнь какого-то Дипа Бонуэра?! — с отчаянием выкрикнул я.
— Ты опять прав, — согласился террорист. — Ровным счетом ничего. Ни одна жизнь ничего не стоит. Человеческая жизнь вообще не имеет значения. Значение имеет лишь игра, не та, которую затеял толстяк Версус, а какую веду я. Террор стоит надо всем!
Я брезгливо поморщился:
— Ты паяц, Ламю! Нелепый шут, претендующий на корону.
Внешне Ламю остался спокойным, но от меня не ускользнуло нервное движение пальцев, стиснувших рукоять излучателя. Я основательно задел его самолюбие.
— Поосторожнее, Бонуэр! Не следует бросаться словами. Эта штука может и выстрелить.
— Ну и что? Быть может, я тоже веду свою игру?
— Какую, позволь узнать?
— Интересная игра. Очень интересная. Игра в крысиного волка!
Ламю презрительно махнул рукой, словно отметая мои слова.
— А, бредни Поурса! Он и тебе плел свои басни? Он рассказывал их всем и каждому, непременно уверяя каждого, что тому суждено стать крысиным волком. Безобидный шизофреник, помешавшийся на своих опытах.
Слова Ламю подействовали на меня угнетающе. Должен признаться, я уже привык отождествлять себя с крысиным волком, и это в немалой степени поддерживало меня.
А Ламю был готов всласть посмеяться над своим пленником:
— Ты и впрямь вообразил себя крысиным волком?!
Я ничего не ответил. Террорист достал энергетическую таблетку и, проглотив, запил ее водой.
— Возможно, это и помогло тебе совладать с Баасом. Что ты ощущал в тот миг?
— Ничего, — попытался я уйти от ответа.
Ламю уловил фальшь в моем голосе:
— Ты ощущал себя хищником, вышедшим на охоту. Ты ощущал, как руки твои наливаются огненной силой. А в голове была неестественная ясность. Совершенная ясность — пустота, в центре которой была одна-единственная мысль — как прикончить врага. Ведь так?
— Возможно. И еще я бил себя хвостом по бокам.
— Животное ощущение! — Ламю рассмеялся, остро блеснув зубами. — Ты неплохо вжился в роль. Но со мной этот номер не пройдет. Я обломаю кого угодно, будь то хоть крыса, хоть волк.
Террорист вытащил из кармашка карту и задумчиво посмотрел на нее.
— Странно, — пробормотал он себе под нос. — Что-то никто не идет. Эй, Версус!
— Да, мой друг, — негромко долетел голосок представителя Корпорации Иллюзий.
— Кто-то еще остался в живых?
Версус хихикнул. Я представил, как трясутся его жирные потливые щеки.
— Да.
— Сколько их?
— Двое.
— И чем они сейчас занимаются?
— Ищут место, где спрятана жизнь. И один, похоже, близок к тому, чтоб найти его. А вот ты явно переоценил себя, мой друг!
Голосок умолк. Физиономия Ламю помрачнела.
— Проклятье! — пробормотал он. — Неужели меня опередили?
— Я же говорил тебе, что ты — самовлюбленный паяц! — с усмешкой заметил я.
В тот же миг стену над моей головой обжег импульс.
В глазах Ламю металось бешенство.
— Никогда не повторяй этих слов, Бонуэр! По крайней мере, если хочешь жить!
Я остался спокоен. Оказывается, Ламю, был не столь уж выдержан, как ему хотелось казаться. Это была его слабость, и ею можно было попытаться воспользоваться.
— Желание не всегда тождественно реальности.
— Это верно. Но пока ты будешь жить, — отрешенно бросил Ламю. — Ты мне нужен.
— И как долго будет продолжаться наш симбиоз?
— Минут восемьдесят. Если, конечно, ты будешь вести себя благоразумно. Поднимайся.
Я хотел сказать шутовское «спасибо», но вместо этого спросил:
— Куда мы?
— Естественно наверх. — Ламю выглядел озабоченным. — Боюсь, кто-то опередил меня.
Тут мне очень захотелось помянуть про паяца, но я благоразумно промолчал. Любая бравада должна иметь границы, иначе она плохо кончается.
Поднявшись, Ламю движением излучателя приказал мне сделать то же самое.
— Ступай вперед.
— А ты не поделишься со мной одной из этих штучек?
Я указал взглядом на излучатели, один из которых Ламю держал в руке, а второй был засунут за пояс. Кроме того, у террориста был нож.
— Нет, обойдешься. — Взгляд Ламю посуровел. — Ты слишком много себе позволяешь, Бонуэр. Я допустил ошибку, позволив тебе вызвать у меня симпатию. Террорист не должен позволять жертве близко сойтись с собой. А я позволил.
— Если хочешь…
— Заткнись! — приказал Ламю и для пущей убедительности очертил дымящийся полукруг у моих ног. — Заткнись и ступай вперед!
Я так и сделал — как сами понимаете, иного выбора у меня не было.
Ламю непрерывно подгонял меня, потому продвигались мы быстро. Очень скоро мы вышли на десятый уровень. Здесь Ламю после некоторых колебаний избрал путь, по которому двигаться дальше. Он был собран, насторожен и почти не разговаривал со мной. Я, в свою очередь, также не лез с разговорами. Я молча шагал, прикидывая, как бы половчей выбраться из этой малоприятной для меня ситуации. Умирать, особенно после того, что я пережил, не хотелось. Да, это было более чем обидно, если учесть, что до цели оставалось совсем немного. Свобода и жизнь были в двух шагах. Однако Ламю был начеку и не давал мне сделать эти два шага. Он следил за мной не менее ревностно, чем это делали хранители, конвоировавшие заключенного Н-214. Когда я остановился, будто бы желая поправить сбившуюся штанину, он замер, готовый в случае чего прострелить мне голову. Ламю, следовало отдать ему должное, действовал, как истинный профессионал. Но он ошибался, считая меня дилетантом, присвоившим чужую славу. Я уже не был безобидной овечкой, я научился скалить клыки.
Так ни на кого и не наткнувшись, мы вышли на одиннадцатый уровень. Время разменяло последний час, отведенный на игру. Версус безмолвствовал, будто утомившись. Наши ноги продолжали отмерять шаги по бесконечности комнаток и коридоров.
— Стой! — негромко велел Ламю. Я остановился. — Встань лицом к стене!
Неужели? Нет, террорист не стал бы так изощряться, чтобы убить меня. Он просто выстрелил бы мне в затылок. Повернувшись, я прижался лицом к стене. Ламю неслышными шагами прокрался мимо и исчез за выступом стены. Спустя мгновение он вернулся.
— Слушай меня внимательно, Бонуэр.
— Я весь внимание, — сообщил я, сдувая дыханием пыль со стены.
— Да повернись ты! — В голосе Ламю звучало раздражение. Я обернулся к террористу. — Там, — Ламю кивнул в ту сторону, откуда только что вернулся, лестница, ведущая на последний уровень. Если предположить, что кто-то намерен подставить нам ножку, он прячется именно там. Лучшего места не найти. Сейчас я дам тебе нож, и ты пойдешь наверх. Учти, я буду идти следом, так что без глупостей!
— Никуда я не пойду! — Заныл правый бок, ушибленный при столкновении с Баасом. — Не испытываю ни малейшего желания, чтобы мне оторвали голову.
Ламю сухо рассмеялся:
— Если ты сделаешь, что я тебе велю, у тебя есть шанс. Пусть крохотный, но шанс. Ты сможешь выжить в том случае, если что-то случится со мной. По крайней мере ты проживешь еще, — террорист посмотрел на карту, — пятьдесят одну минуту. Целых три тысячи, секунд! Вдумайся, как это много. Три тысячи секунд ты будешь отравлять дыханием этот воздух. Если же ты откажешься, я пристрелю тебя прямо сейчас. Выбирай!
— Ты не хочешь сосчитать до трех?
Ламю холодно отнесся к моему предложению:
— Нет. Обычно я считаю до одного.
— Да, — сказал я.
Тройка с тремя нолями устраивала меня куда больше, чем просто ноль. Первое было длиннее.
— Тогда шагай.
Отступив на пару шагов, террорист бросил мне нож, и я с неожиданной для себя ловкостью поймал его. Потом Ламю повел излучателем — аргумент слишком весомый, чтобы не внять ему. Кивнув, я медленно двинулся вперед. Не скажу, что мне было страшно, но чувство было весьма неприятное. Нечто подобное испытывал еще ребенком, когда заплывал на середину речушки, а большие мальчишки швыряли в меня камни. Чувство обреченности и отсутствия выбора. Когда остается лишь плыть по течению, изо всех сил работая руками в расчете на то, что преследователи рано или поздно отстанут.
Я медленно миновал площадку перед лестницей и шагнул на первую ступеньку. Нога прикоснулась к ней мягко, почти ласково. Третью я переступил, шагнув сразу на четвертую, и поднял глаза. Надо мной нависала лестничная площадка. Если кто-то и засел на ней, пока он меня не видел. Переложив нож в левую руку, я вытер вспотевшую ладонь правой о штанину. Еще шаг. Лестница была новенькая, без единой царапины. Хотелось бы, чтобы она была чуть-чуть пошире, ну хотя бы как перед Дворцом Содружества. Четыреста пятьдесят шагов в ширину. На такой лестнице есть где увернуться. В моей же вряд ли было больше десяти футов. Не шире луча прожектора, в котором по ночной степи бежит заяц. Огненная паутина, из которой не вырваться. И почему у зайца недостает ума прыгнуть в темноту? А может быть, ему просто недостает смелости? Мои ноги сделали еще пару шагов. Я миновал уже треть лестничного пролета. Еще немного, и я окажусь на площадке, где меня и пристрелят. Если только…
Я резко вскинул голову, как раз в тот миг, когда чья-то рука швырнула вниз некий предмет. Я отчетливо видел его — черный шарик, крохотный, а потом стремительно увеличивающийся в размерах. Словно планета, падающая на голову. Оглушенный собственным криком, я спружинил ногами и бросил себя вниз. Я еще летел, когда позади грохнул взрыв, и меня толкнуло горячей и упругой волной, на смену которой через мгновение пришел жесткий и холодный камень пола.
— Я все просчитал, Бонуэр. Никто не минует этого тайника. Психология человека проста, можно сказать — примитивна. Его не прельстишь малым, и в то же время он боится большого. Человека всегда влечет нечто среднее. Это как раз и есть среднее. И потому, можешь не сомневаться, все как один придут сюда. А мне останется лишь нажимать на курок.
Разглагольствуя подобным образом, террорист привел меня в свое убежище, расположенное так, что из него великолепно просматривался коридор, ведущий к тайнику, в то время как обнаружить самого наблюдателя было практически невозможно. Ламю недурно устроился здесь. У него были и вода, и энергетические таблетки, и, конечно, целый арсенал.
— Присаживайся, — предложил он, указывая мне на место у стены. Я послушно сел.
Ламю устроился поодаль с таким расчетом, чтобы видеть коридор и чтобы я никоим образом не мог дотянуться до него. Распечатав бутыль с водой, он отпил несколько глотков и перебросил ее мне, после чего с видимым удовольствием вытянул ноги.
— Болят, — пожаловался террорист, наблюдая за тем, как я пью. — А у тебя?
— Тоже, — признался я.
Ламю кивнул, словно давая понять, что ожидал именно такого ответа.
— Чертовы лестницы! — И тут же без всякого перехода: — Не пойму, как тебе удалось голыми руками справиться с Баасом!
— У меня был нож.
— Знаю. Версус объявил об этом. Но все равно — как?
Я пожал плечами. Признаться, я не задумывался над этим. Я должен был убить, и я убил. «Должен» определило все.
— Интересно, — пробормотал Ламю. — Чтобы прикончить такого громилу, нужно многое уметь. А что ты умеешь, Дип Бонуэр?
Я не нашел ничего лучшего, как вновь пожать плечами. Ламю задумчиво погладил рукоять излучателя. Тонкие черты его лица были почти одухотворены.
— На твоей совести два взрыва. Так?
— Да, — подтвердил я, не понимая, куда он клонит.
— Супермаркет в Ульдервилле и космолайнер с Белонны?
— Да.
Ламю усмехнулся:
— Врешь! Ты все врешь, Бонуэр! Но почему? Действительно — почему?
— Почему ты так решил?
— А потому, что оба этих взрыва устроил другой человек.
Я заставил себя выдавить смешок. Подозреваю, что в этот миг глаза мои воровато забегали.
— Кто же?
— Я!
Сказать по правде, я ожидал чего угодно, но только не такого признания. Во рту стало сухо, спина, напротив, покрылась тонкими бисеринками пота.
— Это сделал я, — повторил Ламю, — профессиональный террорист. Это моя специальность — убивать людей.
Я кашлянул, проталкивая внутрь комок.
— Ты не боишься признаться в этом?
— Нет. Кроме тебя никто об этом не узнает. Я вывел из строя сферокамеру в этой комнате.
— А электронные карты? Через них тоже можно подслушать.
— Звук идет через камеры. Через карту можно связаться лишь по желанию игрока. Я это проверил. Кроме того, мне нечего опасаться, даже если меня подслушают. Победитель получает амнистию за все, в том числе и за недоказанные преступления.
— Ты все продумал! — процедил я. — И с камерой, и с тайником!
— Я обязан все продумывать, — спокойно ответил Ламю. — В противном случае я проиграю.
— Но ты все равно угодил в тюрьму, — не без злорадства заметил я.
Брови террориста дернулись вверх, выражая полное безразличие.
— Случайность. Они искали другого, а вышли на меня. Я имел глупость запаниковать и оказал сопротивление. Я прикончил пятерых стражей, прежде чем у меня кончился боезапас. Потом мне намекнули, что я должен признать хотя бы один взрыв, иначе меня пристукнут при попытке к бегству. Я предпочел тюрьму смерти.
— Зачем ты это делаешь? — неожиданно для самого себя спросил я.
— Убиваю?
— Да.
— Глупый вопрос. — Пальцы Ламю продолжали нежно ласкать рукоять излучателя. — Я убиваю для того, чтобы они жили. В противном случае жизнь была бы слишком пресной.
Перед моими глазами предстало лицо Стеллы. Небольшой изящный носик, влажные губки, голубые глаза.
— Ты позерствуешь, — сказал я, сглотнув горький комок.
Ламю посмотрел на меня с превосходством, почти с брезгливостью:
— Ничуть. Терроризм во все времена был прежде всего следствием скуки и лишь во вторую очередь вытяжкой из неких идей. Когда человеку скучно, что он делает? Пытается себя расшевелить, чем-то занять. А когда это ему не удается? Придумывает еще что-то. Ну а последнее звено в цепи поисков развлечения добровольная смерть. Так сказать, апофеоз. Терроризм есть самоубийство, сотворенное скукой. Но террористы привносят в этот процесс элемент иной игры. Они играют не только собственной жизнью, но и жизнями других. Весьма занятная игра, скажу тебе. Занятно само по себе. Развлекает и не дает расслабиться. Порой мы выдумываем для себя идею, но она не является определяющей. Террор есть жизненное кредо. Террористу все равно, за что убивать, цель не имеет значения. Ему нужно убивать. Ты можешь это понять, Бонуэр? — Похоже, Ламю давненько не откровенничал и рассчитывал найти во мне заинтересованного слушателя. Поэтому, встретив в ответ равнодушное молчание, он заволновался: — Тебе неинтересно?
— Нет! — отрезал я.
— Почему?
— Ты убил мою жену и дочь.
Террорист пожал плечами:
— Так получилось. Кто-то должен был умереть. Они летели на космолайнере? Я подтвердил его предположение кивком. Глаза Ламю затуманились, я бы осмелился сказать, восторженно затуманились. Он погружался в приятные ему воспоминания. Я испытал безотчетный ужас перед этим человеком, получавшим удовольствие от истребления себе подобных. — Я использовал микромолекулярную бомбу, ее невозможно обнаружить. Твоим родным не повезло.
— Мне тоже.
— Да… — оживился Ламю. — Я так и не узнал, каким образом это дело списали на тебя.
— В последнее время мы с женой были в натянутых отношениях. Потому комиссия, расследовавшая взрыв, решила, что у меня были достаточно веские основания убить ее.
— Болваны! Повод слишком очевиден. Ни один нормальный человек не станет действовать подобным образом!
— Не все так просто, как тебе кажется. — Я говорил настолько спокойно, что сам удивлялся собственному спокойствию. — Если учесть, что она была богата и единственным наследником был я…
— Это несколько меняет дело, но…
— Ты не дослушал! — перебил я. — И третье. В прошлом я имел дело с микромолекулярными соединениями. Так что теоретически собрать подобную бомбу для меня не составляло ни малейшего труда.
Ламю кивнул, изобразив понимание:
— Треугольник замкнулся. Они заставили тебя сознаться.
— Да. Это оказалось не столь сложно. Я был потрясен смертью жены и дочери. Не думаю, что я был убедителен, опровергая обвинение. А потом на меня повесили взрыв супермаркета.
— Все правильно! Совет недоволен, когда преступления остаются нераскрытыми. Ему нужен стопроцентный результат. Выходит, ты некоторым образом пострадал из-за меня.
— Угадал! — Я ощутил, как в груди растет комок злобы. — Из-за тебя, сволочь, я отсидел в тюрьме десять лет! Из-за тебя я лишился семьи!
Ламю прищурил глаза. Его рука в очередной раз ласково скользнула по стволу лежащего на коленях излучателя.
— Не горячись. Я же не знал, что все так получится.
— А если б знал? Неужели что-то изменилось бы? Что для тебя жизнь какого-то Дипа Бонуэра?! — с отчаянием выкрикнул я.
— Ты опять прав, — согласился террорист. — Ровным счетом ничего. Ни одна жизнь ничего не стоит. Человеческая жизнь вообще не имеет значения. Значение имеет лишь игра, не та, которую затеял толстяк Версус, а какую веду я. Террор стоит надо всем!
Я брезгливо поморщился:
— Ты паяц, Ламю! Нелепый шут, претендующий на корону.
Внешне Ламю остался спокойным, но от меня не ускользнуло нервное движение пальцев, стиснувших рукоять излучателя. Я основательно задел его самолюбие.
— Поосторожнее, Бонуэр! Не следует бросаться словами. Эта штука может и выстрелить.
— Ну и что? Быть может, я тоже веду свою игру?
— Какую, позволь узнать?
— Интересная игра. Очень интересная. Игра в крысиного волка!
Ламю презрительно махнул рукой, словно отметая мои слова.
— А, бредни Поурса! Он и тебе плел свои басни? Он рассказывал их всем и каждому, непременно уверяя каждого, что тому суждено стать крысиным волком. Безобидный шизофреник, помешавшийся на своих опытах.
Слова Ламю подействовали на меня угнетающе. Должен признаться, я уже привык отождествлять себя с крысиным волком, и это в немалой степени поддерживало меня.
А Ламю был готов всласть посмеяться над своим пленником:
— Ты и впрямь вообразил себя крысиным волком?!
Я ничего не ответил. Террорист достал энергетическую таблетку и, проглотив, запил ее водой.
— Возможно, это и помогло тебе совладать с Баасом. Что ты ощущал в тот миг?
— Ничего, — попытался я уйти от ответа.
Ламю уловил фальшь в моем голосе:
— Ты ощущал себя хищником, вышедшим на охоту. Ты ощущал, как руки твои наливаются огненной силой. А в голове была неестественная ясность. Совершенная ясность — пустота, в центре которой была одна-единственная мысль — как прикончить врага. Ведь так?
— Возможно. И еще я бил себя хвостом по бокам.
— Животное ощущение! — Ламю рассмеялся, остро блеснув зубами. — Ты неплохо вжился в роль. Но со мной этот номер не пройдет. Я обломаю кого угодно, будь то хоть крыса, хоть волк.
Террорист вытащил из кармашка карту и задумчиво посмотрел на нее.
— Странно, — пробормотал он себе под нос. — Что-то никто не идет. Эй, Версус!
— Да, мой друг, — негромко долетел голосок представителя Корпорации Иллюзий.
— Кто-то еще остался в живых?
Версус хихикнул. Я представил, как трясутся его жирные потливые щеки.
— Да.
— Сколько их?
— Двое.
— И чем они сейчас занимаются?
— Ищут место, где спрятана жизнь. И один, похоже, близок к тому, чтоб найти его. А вот ты явно переоценил себя, мой друг!
Голосок умолк. Физиономия Ламю помрачнела.
— Проклятье! — пробормотал он. — Неужели меня опередили?
— Я же говорил тебе, что ты — самовлюбленный паяц! — с усмешкой заметил я.
В тот же миг стену над моей головой обжег импульс.
В глазах Ламю металось бешенство.
— Никогда не повторяй этих слов, Бонуэр! По крайней мере, если хочешь жить!
Я остался спокоен. Оказывается, Ламю, был не столь уж выдержан, как ему хотелось казаться. Это была его слабость, и ею можно было попытаться воспользоваться.
— Желание не всегда тождественно реальности.
— Это верно. Но пока ты будешь жить, — отрешенно бросил Ламю. — Ты мне нужен.
— И как долго будет продолжаться наш симбиоз?
— Минут восемьдесят. Если, конечно, ты будешь вести себя благоразумно. Поднимайся.
Я хотел сказать шутовское «спасибо», но вместо этого спросил:
— Куда мы?
— Естественно наверх. — Ламю выглядел озабоченным. — Боюсь, кто-то опередил меня.
Тут мне очень захотелось помянуть про паяца, но я благоразумно промолчал. Любая бравада должна иметь границы, иначе она плохо кончается.
Поднявшись, Ламю движением излучателя приказал мне сделать то же самое.
— Ступай вперед.
— А ты не поделишься со мной одной из этих штучек?
Я указал взглядом на излучатели, один из которых Ламю держал в руке, а второй был засунут за пояс. Кроме того, у террориста был нож.
— Нет, обойдешься. — Взгляд Ламю посуровел. — Ты слишком много себе позволяешь, Бонуэр. Я допустил ошибку, позволив тебе вызвать у меня симпатию. Террорист не должен позволять жертве близко сойтись с собой. А я позволил.
— Если хочешь…
— Заткнись! — приказал Ламю и для пущей убедительности очертил дымящийся полукруг у моих ног. — Заткнись и ступай вперед!
Я так и сделал — как сами понимаете, иного выбора у меня не было.
Ламю непрерывно подгонял меня, потому продвигались мы быстро. Очень скоро мы вышли на десятый уровень. Здесь Ламю после некоторых колебаний избрал путь, по которому двигаться дальше. Он был собран, насторожен и почти не разговаривал со мной. Я, в свою очередь, также не лез с разговорами. Я молча шагал, прикидывая, как бы половчей выбраться из этой малоприятной для меня ситуации. Умирать, особенно после того, что я пережил, не хотелось. Да, это было более чем обидно, если учесть, что до цели оставалось совсем немного. Свобода и жизнь были в двух шагах. Однако Ламю был начеку и не давал мне сделать эти два шага. Он следил за мной не менее ревностно, чем это делали хранители, конвоировавшие заключенного Н-214. Когда я остановился, будто бы желая поправить сбившуюся штанину, он замер, готовый в случае чего прострелить мне голову. Ламю, следовало отдать ему должное, действовал, как истинный профессионал. Но он ошибался, считая меня дилетантом, присвоившим чужую славу. Я уже не был безобидной овечкой, я научился скалить клыки.
Так ни на кого и не наткнувшись, мы вышли на одиннадцатый уровень. Время разменяло последний час, отведенный на игру. Версус безмолвствовал, будто утомившись. Наши ноги продолжали отмерять шаги по бесконечности комнаток и коридоров.
— Стой! — негромко велел Ламю. Я остановился. — Встань лицом к стене!
Неужели? Нет, террорист не стал бы так изощряться, чтобы убить меня. Он просто выстрелил бы мне в затылок. Повернувшись, я прижался лицом к стене. Ламю неслышными шагами прокрался мимо и исчез за выступом стены. Спустя мгновение он вернулся.
— Слушай меня внимательно, Бонуэр.
— Я весь внимание, — сообщил я, сдувая дыханием пыль со стены.
— Да повернись ты! — В голосе Ламю звучало раздражение. Я обернулся к террористу. — Там, — Ламю кивнул в ту сторону, откуда только что вернулся, лестница, ведущая на последний уровень. Если предположить, что кто-то намерен подставить нам ножку, он прячется именно там. Лучшего места не найти. Сейчас я дам тебе нож, и ты пойдешь наверх. Учти, я буду идти следом, так что без глупостей!
— Никуда я не пойду! — Заныл правый бок, ушибленный при столкновении с Баасом. — Не испытываю ни малейшего желания, чтобы мне оторвали голову.
Ламю сухо рассмеялся:
— Если ты сделаешь, что я тебе велю, у тебя есть шанс. Пусть крохотный, но шанс. Ты сможешь выжить в том случае, если что-то случится со мной. По крайней мере ты проживешь еще, — террорист посмотрел на карту, — пятьдесят одну минуту. Целых три тысячи, секунд! Вдумайся, как это много. Три тысячи секунд ты будешь отравлять дыханием этот воздух. Если же ты откажешься, я пристрелю тебя прямо сейчас. Выбирай!
— Ты не хочешь сосчитать до трех?
Ламю холодно отнесся к моему предложению:
— Нет. Обычно я считаю до одного.
— Да, — сказал я.
Тройка с тремя нолями устраивала меня куда больше, чем просто ноль. Первое было длиннее.
— Тогда шагай.
Отступив на пару шагов, террорист бросил мне нож, и я с неожиданной для себя ловкостью поймал его. Потом Ламю повел излучателем — аргумент слишком весомый, чтобы не внять ему. Кивнув, я медленно двинулся вперед. Не скажу, что мне было страшно, но чувство было весьма неприятное. Нечто подобное испытывал еще ребенком, когда заплывал на середину речушки, а большие мальчишки швыряли в меня камни. Чувство обреченности и отсутствия выбора. Когда остается лишь плыть по течению, изо всех сил работая руками в расчете на то, что преследователи рано или поздно отстанут.
Я медленно миновал площадку перед лестницей и шагнул на первую ступеньку. Нога прикоснулась к ней мягко, почти ласково. Третью я переступил, шагнув сразу на четвертую, и поднял глаза. Надо мной нависала лестничная площадка. Если кто-то и засел на ней, пока он меня не видел. Переложив нож в левую руку, я вытер вспотевшую ладонь правой о штанину. Еще шаг. Лестница была новенькая, без единой царапины. Хотелось бы, чтобы она была чуть-чуть пошире, ну хотя бы как перед Дворцом Содружества. Четыреста пятьдесят шагов в ширину. На такой лестнице есть где увернуться. В моей же вряд ли было больше десяти футов. Не шире луча прожектора, в котором по ночной степи бежит заяц. Огненная паутина, из которой не вырваться. И почему у зайца недостает ума прыгнуть в темноту? А может быть, ему просто недостает смелости? Мои ноги сделали еще пару шагов. Я миновал уже треть лестничного пролета. Еще немного, и я окажусь на площадке, где меня и пристрелят. Если только…
Я резко вскинул голову, как раз в тот миг, когда чья-то рука швырнула вниз некий предмет. Я отчетливо видел его — черный шарик, крохотный, а потом стремительно увеличивающийся в размерах. Словно планета, падающая на голову. Оглушенный собственным криком, я спружинил ногами и бросил себя вниз. Я еще летел, когда позади грохнул взрыв, и меня толкнуло горячей и упругой волной, на смену которой через мгновение пришел жесткий и холодный камень пола.