— Эй, как тебя…
— Лерни, — угодливо подсказал насильник.
— Да, Лерни… Ты тоже согласился участвовать в их балагане?
— Да. Они обещают хорошие бабки, а я люблю денежки!
— Я тоже! — веско провозгласил я.
Лоренс осекся. Выдавив натянутую улыбку, он постарался вернуть себе веселое настроение.
— Отлично! Ты классный парень, Бонуэр! У нас подбирается неплохая компания!
— Точно, — согласился тип, сидевший за моей спиной. — Здорово повеселимся!
«Жаль, недолго», — подумалось мне, но, естественно, произносить подобное вслух я не стал.
— Эй, смотрите! — оживился Лерни Лоренс. — Еще одного привели!
У двери стоял юноша поистине ангельской наружности. Он не двигался с места, явно не решаясь приблизиться к нам.
— Эй, красавчик! — продолжал веселиться вошедший в раж Лоренс. — Иди сюда! Марклауэр, — обратился он к убийце мальчиков, — сдается, твой клиент!
— Переросток! — брезгливо скривив губы, ответил Марклауэр, детина саженного роста. Остальные дружно заржали, я смеялся вместе со всеми.
Юноша несмело приблизился и уселся передо мной.
— Ты кто? — спросил Лоренс, ткнув новенького кулаком в спину.
— Корри Вейт, — ответил юноша.
Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, и мне стало легче. Кажется, в моем поведении не было ничего такого, что могло выдать мою робость. Я был куда уверенней. Корри Вейта. Тем временем Лоренс продолжал допрос:
— За что тебя, красавчик?!
— Ни за что.
— Невинная овечка! — просюсюкал насильник, и все вновь дружно захохотали.
Подумать только — ни за что! Этот умник пытался уверить, что в тюрьме Сонг можно оказаться за здорово живешь. Какая наивная глупость! Как говаривал доктор Ллей, безвинные гуляют по земле, под землею — место для грешников.
— Ладно, не заливай! — завелся было Лоренс и тут же осекся, увидев появившуюся в дверях девушку.
Она была несомненно хороша собой, а тем, кто уже несколько лет не видел ни единого женского личика, могла показаться настоящей красавицей. Лично я воспринял ее именно так. Короткие блестящие волосы, бледное, чуть скуластое лицо, прелестная фигурка, настолько изящная, что ее не уродовал даже тюремный комбинезон.
Все притихли, невольно затаив дыхание. Затем тишину прорезал протяжный свист-выдох Лоренса.
— Вот это да! — сладко прошептал насильник.
Он смотрел на гостью не мигая, словно удав на кролика.
— Эй, красотка, иди сюда!
Девушка улыбнулась и медленным шагом направилась к нам. Возбужденно сопя, Лоренс перелез через колени соседа и предстал перед нею.
— Сколько же я ждал этого мига, милашка! — провозгласил насильник и игриво шлепнул незнакомку по крутому бедру.
Что произошло миг спустя, никто толком не понял. Просто Лоренс взвизгнул и скорчился в позе выкидыша. Небрежно толкнув его ногой, девушка переступила через свалившегося на пол кавалера и одарила остальных чарующей улыбкой.
— Меня зовут Раузи, — почти пропела она. Голос у гостьи был неожиданно низкий, грудной. — Я попала сюда за то, что прикончила шестерых подонков вроде этого.
Последовал кивок в сторону извивающегося от боли Лоренса. Мы молчали. Тогда девушка, изящно изогнув талию, уселась рядом со мной. Тем временем Лоренс слегка очухался и привстал с явным намерением поквитаться с обидчицей.
— Ах ты, сука! Сейчас ты…
Что должно случиться сейчас, Лоренс досказать не успел, потому что объявился еще один гость, не нуждавшийся в представлении. Он считался самым опасным убийцей, какого только знал Пацифис. Его звали Фирр, и его имя стояло в одном ряду с именами великого гладиатора Керла Вельхоума и Космического Негодяя Тана О'Брайена. Подобно этим двоим, на своем счету Фирр имел не одну сотню жертв, хотя суду удалось доказать его виновность менее чем в десятке убийств. На деле их было много больше, и все знали об этом, потому что Фирр неизменно оставлял на месте преступления свою визитную карточку. Нет, он не бросал на хладные трупы пиковых тузов и не рисовал кровью кабалистические знаки. Он вообще был чужд нездорового тщеславия. Его выдавал почерк — обстоятельство, с которым ничего невозможно поделать, особенно когда речь заходила о Фирре. Дело в том, что Фирр убивал свои жертвы голыми руками, разрывая их на части. Поэтому взоры присутствующих, и мой в том числе, невольно устремились на чудовищные пальцы Фирра — длинные, гибкие, словно у пианиста, толстые и сильные, будто у молотобойца. Фирр почувствовал эти взгляды и ухмыльнулся. Подойдя ко все еще пребывавшему на полу Лоренсу, он положил руку на плечо насильника и легко, без видимых усилий поставил того на ноги. Потом Фирр неторопливо сел на место, каковое предусмотрительно освободил для него коротышка с тоненькими усиками, и скрестил руки на груди. Весь облик Фирра выражал скуку.
За Фирром привели еще одного заключенного, и в итоге нас стало двенадцать, а затем отворилась небольшая дверь, искусно сокрытая в стене за столом, и появился человек, которого ни один из нас не знал до того, как очутился здесь и которого теперь знали все. Его звали Лаун Толз, он был начальником тюрьмы Сонг.
Лично мне довелось видеть Толза всего раз, но и этого раза оказалось достаточно, чтобы возненавидеть его. Толз был ярко выраженным мизантропом с замашками садиста. Он умел ненавидеть ничуть не меньше, чем самые отъявленные головорезы, заключенные в одиночных казематах, и выказывал свою ненависть со сладострастием. Он не смог бы жить среди нормальных людей, и потому Совет подобрал для Толза самое подходящее место, какое только можно было придумать для такого выродка, — тюрьму. Толз добровольно заключил себя в керамобетонное подземелье, сделавшись его повелителем. Ненависть была главным и единственным его чувством. Ненависть определяла его поступки, ненависть определяла его натуру, ненависть определяла саму его внешность. Вообразите себе человека шести футов ростом, неестественно худого, с желтым плоским лицом, накрепко стиснутыми губами и немигающими, по-змеиному круглыми глазами — и вы поймете, что представлял собой Толз.
При появлении начальника тюрьмы все мы разом умолкли, насторожившись. Я поймал себя на том, что хочу встать, и не без труда подавил в себе это желание. Толз моментально оценил, какое впечатление произвел на нас, и растянул тонкие бледные губы в подобии улыбки. Ему нравилось, что его боятся. Не сводя с нас немигающих глаз, начальник тюрьмы придвинул кресло и устроился в нем. Вошедший следом толстяк из Корпорации Иллюзий уселся рядом. На какое-то время установилось молчание. Толз неторопливо ощупал своих подопечных глазами, причем его взгляд надолго застывал на каждом, после чего соизволил, наконец, разлепить губы:
— Ну здравствуйте, подонки!
— Здравствуйте, господин начальник Толз! — нестройно выкрикнули наши глотки положенные слова приветствия.
— Не скажу, что рад встрече, но мне приятно видеть вас здесь, а не на свободе!
Мы придерживались иного мнения, однако по вполне понятным причинам возразить никто не осмелился. Мы попытались отмолчаться, и это, похоже, задело Толза.
— Ну что молчите, подонки?! Вам что, нечего мне сказать?
— А что говорить, начальник? — лениво процедил сидящий передо мной Фирр.
Дерзкий был немедленно вознагражден пристальным взглядом, в орбиту которого невольно попал и я.
— Правильно! — согласился Толз. — Правильно, Фирр! Вам нечего сказать! Вас сунули сюда, чтобы вы молчали. И я надеялся, что вам не удастся сказать ни слова до самой вашей смерти, но кое-кто из умников в Совете думает иначе. Они готовы дать вам шанс увидеть солнце. Что скажете на это, мерзавцы?
— Мы уже сказали, начальник! — крикнул все тот же Фирр. — Какого хрена тебе нужно еще? Сапог в задницу?
Начальник тюрьмы позеленел от злобы:
— Шутим? Ты у меня сейчас дошутишься, Фирр! Я засуну тебя так глубоко, что ты оттуда никогда не выберешься!
Толз хотел прибавить еще что-то, но тут вмешался толстяк Версус:
— Не стоит принимать так близко к сердцу невинную реплику, господин Толз! Разрешите мне поговорить с ними самому!
Недовольно покосившись на толстяка, начальник тюрьмы уступил, но с видимой неохотой:
— Пожалуйста.
Получив столь милостивое дозволение, представитель Корпорации поднялся. Вновь бросилось в глаза, какой он толстый и маленький, — диспропорция, особенно уродливая в глазах тех, кто походил скорей на исхудалых собак, нежели на людей. На тюремном пайке жирок не нагуляешь. Расплывшись в самой широкой улыбке, какую только можно было вообразить, Версус обратил на нас свое благосклонное внимание.
Для начала он весьма напыщенно поздравил своих слушателей с «отважно принятым решением», после чего завел долгую, нудную речь насчет великого дела, какое нам предстоит свершить, старательно напирая на то обстоятельство, что мы будем истреблять друг друга ради высокой цели и потому нас должна переполнять радость от осознания, осмысления и тому подобное.
Не думаю, что хоть кто-то из игроков слушал эту навевающую скуку галиматью. Каждый ждал, когда же толстяк перейдет к делу, и, пока была такая возможность, изучал своих соседей — украдкой или явно оценивая их уже не как предполагаемых, а как реальных противников. Нельзя сказать, чтобы увиденное настроило меня на оптимистичный лад. Не считая двух-трех человек, все остальные были сложены покрепче, чем я, и, надо полагать, обладали недюжинной силой. Этих молодчиков содержали в общих камерах, где и кормежка была получше, да и можно было позволить себе поразмяться. Очкастый доктор не соврал — мои шансы победить этих здоровяков были призрачны. Оставалось надеяться лишь на ловкость да на удачу. К сожалению, первой я не обладал, а вторая мне частенько изменяла. Но всем прочим игрокам вовсе необязательно было знать об этом. Для них я был Дипом Бонуэром, бывшим заключенным категории «А», номер «Н». Подобное сочетание символов было лучше любой рекомендации.
— …вы должны осознать, что игра, в которой вам предстоит принять участие… — с упоением продолжал вещать толстяк.
Ему, вне сомнения, довелось немало повитийствовать на трибунах. Мы со скукой позевывали, отрыгивая воспоминания, оставшиеся от завтрака. Я уже мельком упоминал о нем. Так вот, должен заметить, что впервые за десять лет мне подали приличный завтрак из натуральных продуктов. Еда была сытной и до умопомрачения вкусной, но теперь я ощущал некоторый дискомфорт. Отвыкший от серьезной работы желудок готов был взбунтоваться. Дабы утихомирить его, я усиленно удалял скапливающийся внутри воздух. Подобная проблема, по-видимому, волновала не только меня, потому что запашок в нашем остекленном закутке был далеко не самый приятный.
Пока толстяк Версус вещал, начальник тюрьмы гипнотизировал своих бывших подопечных. Холодная омерзительная морда, украшенная неподвижными точками глаз. И все же после испытаний, выпавших на мою долю накануне, данное было сущим пустяком. Я не только выдержал магнетический взгляд Толза, но и самым наглым образом ухмыльнулся в ответ. Надеюсь, остальные поступили точно так же. Начальник тюрьмы помрачнел. Было видно, что он готов выплеснуть ярость, но нам не было до этого дела, мы уже считались свободными людьми. Почувствовав легкий толчок локтем, я покосился на Лоренса. Тот подмигнул мне, я оскалился в ответ. Все шло как надо!
Как раз в этот момент представитель Корпорации наконец соизволил закончить свою тронную речь и перешел к делу. Всем своим видом излучая радость от общения с нами, он заявил:
— Теперь, господа, нам предстоит познакомиться друг с другом, после чего вы сможете удовлетворить свое любопытство и узнаете о правилах игры. Заранее предупреждаю, знакомство будет предельно кратким, ни к чему терять время, у вас еще будет возможность узнать друг друга получше во время подготовки к игре. Толстяк нажал на кнопку, и одна из панелей над его головой плавно ушла вниз, обнажая матовую поверхность сфероэкрана. — Итак, номер первый в нашем списке знаменитый Дип Бонуэр!
Да-да-да! Вы, верно, удивлены, что номером первым значился — по праву значился! — ваш покорный слуга. Я не потрошил свои жертвы ножом и не насиловал. Просто на моей совести было полторы сотни трупов — больше, чем у кого-либо. Таким лицевым счетом не мог похвастаться ни один из моих конкурентов. Чувствуя обращенные со всех сторон взгляды, я улыбнулся. Надеюсь, улыбка вышла бодрой. Надеюсь…
Тем временем прозрачные панели над головой помутнели, погрузив помещение в полумрак. На экране появилась моя многократно увеличенная физиономия, зверским образом оскаленная. Голос, синтезированный под мой речевым анализатором, произнес:
— Я — Дип Бонуэр, террорист и убийца. Мне тридцать восемь лет. Я полон злобы и сил. Я — кровожадное чудовище, во мне нет ничего человеческого. Я собственноручно умертвил свою жену и дочь и еще сто пятьдесят семь двуногих тварей, именующих себя людьми. Ради свободы я готов разорвать на клочки всех вас! Я мастерски владею всеми видами оружия, какие изобрел человек. Я — номер первый и навсегда останусь им! И вам придется смириться с этим, ублюдки!
Изображение погасло. Никто не произнес ни слова, но все взгляды вновь обратились на меня. Больше всего на свете в это мгновение мне хотелось провалиться сквозь землю. Из полумрака донеслось хихиканье. Толстый господин Версус был доволен своей работой.
— Ну как, господин Бонуэр, вам понравилось? Уверен, зрители будут в восторге, когда вы обратитесь с экранов с этой речью. Людям нравится, когда с ними говорят в подобном тоне. Инстинкт подчинения! Все учтено! Но не будем отвлекаться. Номер второй — господин Баас.
На экране вновь появилось изображение, на этот раз — физиономия гигантского негра. И в жизни не отличавшийся привлекательностью, Баас выглядел настоящим чудовищем. Я почувствовал, как по коже побежали мурашки. Вырвавшийся из динамика голос походил на звериный рык:
— Я — Энеми Баас, кровожадный маньяк! Мне сорок лет, и десять из них я убивал женщин и мальчиков, насиловал их, а потом наслаждался их плотью, дымящейся свежей кровью…
— Ложь! — врезался в монолог яростный вопль Бааса. — Я не насильник!
Экранный Баас не обратил никакого внимания на негодование своего двойника. Похотливо выпячивая толстые губы, он продолжал:
— Я убил сорок девять человек и еще многих других, смерть которых вам доказать никогда не удастся. Я убивал их голыми руками, топором и дубиной. Но больше всего на свете я люблю нож, острое блестящее лезвие, вспарывающее брызжущий гнилью живот. О, как я люблю его! Я убью всех вас, подонки, и выйду на свободу, чтобы убивать еще! Я самый великий! Мне нет равных!
Изображение заскрежетало клыками и стало серым. Толстяк заливался счастливым смехом. Вскочив с места, Баас со всего маха ткнул кулаком в прозрачную стену и, зашипев от боли, отступил назад, вызвав новый приступ смеха у представителя Корпорации Иллюзий. Начальник Толз также соизволил оскалить зубы. Он был счастлив, он наслаждался нашим унижением и смотрел на толстяка почти с любовью. А тот продолжал свое шоу:
— Номер три — господин Ламю!
На экране появилось лицо молодого мужчины, который был приведен последним. Ловкие руки программистов придали изображению ярко выраженный оттенок дегенеративности. Но голос остался неизменен. Он звучал спокойно, почти вальяжно:
— Я — Михаил Ламю, жестокий террорист. Мне тридцать два года. Я убил тридцать восемь человек и хочу уничтожить весь мир. Я превосходно стреляю из излучателя, и каждый, кто осмелится встать на моем пути, горько пожалеет об этом…
Гнусное представление длилось весьма долго. На экране появлялись одно за другим обезображенные лица игроков, по прихоти шустрого господина Версуса делавших себе сомнительную рекламу под аккомпанемент хихиканья и шуточек представителя Корпорации. Это было настолько отвратительное действо, что нет смысла описывать его подробно. Скажу лишь, что толстяк постарался на совесть и сделал все, чтобы игра вышла захватывающей. Он сумел отобрать для участия в ней самых отъявленных негодяев, каких только можно было отыскать в тюрьме Сонг. Помимо двух террористов и маньяков Бааса и Фирра здесь оказались два серийных убийцы, один из которых, Марклауэр, умертвил с десяток подростков, а другой коротышка Рол О'Форри — убивал стариков и старух. Еще двое не только убивали, но и насиловали. К ним следует прибавить целую компанию убийц на любой вкус от стража Снелла, неведомо по какой причине расстрелявшего наряд, с которым он патрулировал район Соллу, до Раузи, которая, как выяснилось, имела скверную привычку расправляться с наскучившими ей любовниками. Лишь один из двенадцати никого не убил, но Корри Вейт был самым изощренным извращенцем, какого знал Пацифис. Этот застенчивый на вид малый не насиловал разве что грудных младенцев. В общем, компания подобралась достойная. Версус не преминул подчеркнуть это, когда представление закончилось.
— Теперь вы сами понимаете, друзья мои, почему я сначала пожелал получить от вас согласие на участие в игре, а уж потом раскрыл карты! — цинично ухмыльнулся он. — Знай вы про все это наперед, подозреваю, у многих недостало бы решимости приложить свой палец к соглашению. А теперь поздно. Вам не отвертеться. А тех, кто попробует отказаться, я просто отдам на растерзание остальным. Теперь вы все будете играть!
— Будем! — пометив плевком прозрачную перегородку, отделявшую нас от толстяка и начальника Толза, согласился Ламю, не проронивший за время омерзительного представления ни звука. — Если ты, жирная свинья, в конце концов соизволишь объяснить нам условия своей игры.
Версус ничуть не обиделся на эти слова. Напротив, он казался довольным.
— Вот это деловая хватка, дорогой господин Ламю! Сразу видно опытного человека. Итак, что представляет моя, а со вчерашнего дня и ваша игра… В назначенный день, в назначенный час, скажем в девять ноль-ноль, вы будете помещены в здание, условно именуемое башней. Впрочем, это и есть башня. Некогда она задумывалась как часть комплекса административных зданий Северного сектора, потом проект претерпел изменения, и недостроенное сооружение было законсервировано до лучших времен. Корпорация приобрела его и подвергла реконструкции, которая коснулась главным образом дверей и окон, то есть всего того, что связывает его внутренности с внешним миром. Вот что оно представляет собой в настоящий момент. — На экране появилось изображение безобразного короткого обрубка, сплошь испещренного бельмами металлических заплат. — Дальше, ближе… — Толстяк увеличил изображение, давая возможность рассмотреть сооружение во всех деталях. — Окна и двери наглухо заблокированы нефелитовыми щитами, которые не поддаются воздействию ни излучателей, ни плазменных гранат, так что не стоит даже мечтать о том, чтобы выбраться наружу. Внутри башня состоит из пятисот помещений самых разных размеров — от крохотных подсобных комнатушек до громадных конференц-залов.
Напоминающая чешую дохлой змеи стена растворилась, обнажая потроха невообразимое переплетение зеленоватых линий. Невольно мелькнула мысль о том, что в этом причудливом лабиринте невозможно разобраться. Версус тут же дал ответ на еще не высказанный вопрос:
— У вас будет электронная карта с изображением всех помещений. Таким образом, в девять часов вас введут в здание через двенадцать различных входов и предоставят полную свободу действий. Башня делится на двенадцать уровней. Ваша цель — достичь последнего уровня, отыскать там шлюзовую камеру и войти в нее. На все дается шесть часов. По истечении этого времени все те, кто останется вне шлюзовой камеры, будут уничтожены газом. А значит, помимо главной задачи у вас будет еще одна, не менее важная. Чтоб победить, вы должны умертвить возможно большее число своих противников.
— Зачем? — вмешался Ламю. — Исходя из ваших слов, достаточно достичь шлюзовой камеры. Толстяк усмехнулся:
— Все не так просто. Дверь шлюзовой камеры откроется лишь за минуту до окончания игры, и войти в нее сможет лишь один. Выводы делайте сами.
— Сволочи! — Я не смог удержаться от комментария.
— Конечно, господин Бонуэр! — с готовностью поддержал мое негодование толстяк. — А кто сейчас не сволочь?! Но это лирика… Теперь о том, как вам надлежит действовать. В башне не работает ни один лифт, и потому вы должны будете подниматься наверх по аварийным переходам. Внизу их достаточно много, но чем выше уровень, тем их становится все меньше и меньше. Поэтому кто будет быстрее, тот имеет больше шансов на успех. При этом, продвигаясь к цели, вы не должны забывать о других. Чем больше соперников вы уничтожаете, тем выше ваши шансы. Мы позаботимся о том, чтобы у вас было оружие. Начиная с пятого уровня будут устроены тайники, в которых вы обнаружите все необходимое для умерщвления человека. И чем выше уровень, тем совершенней оружие. Скажем, на пятом это будут простые палки и веревки, на седьмом — ножи, на восьмом и девятом древние орудия убийства: мечи, топоры и копья, далее — излучатели, ну а достигший последнего, двенадцатого уровня сможет заполучить в свое распоряжение целый контейнер плазменных гранат. Все ваши действия будут контролироваться сферокамерами, установленными в каждом помещении. Время от времени вы будете неизбежно сталкиваться между собой, и после каждого поединка я буду информировать прочих о победителе и проигравшем. Если какой-то игрок будет вести себя недостаточно активно, Корпорация оставляет за собой право раскрыть его местоположение. Оно будет обозначено на электронной карте, и таким образом данный игрок фактически обрекается на смерть, так как для остальных не составит особого труда выследить и уничтожить его.
— Как мы узнаем, сколько времени осталось? — поинтересовался Фирр.
— На электронной карте будет вестись отсчет минут, — ласково улыбнувшись, ответил представитель Корпорации. — От трехсот шестидесяти до ноля. Перед тем как на табло высветится ноль, кто-то из вас должен стоять в шлюзовой камере, иначе может случиться так, что победителя не будет.
— Сучьи дети! — вполголоса буркнул Лоренс. — Они хотят прижулить наши денежки!
Я невольно усмехнулся. Кому что! Лоренса волновали дурацкие сто тысяч. Меня куда больше прельщала свобода.
Толстый господин продолжал улыбаться:
— Спрашивайте!
— Как победитель выберется из башни? — Это произнесла Раузи.
— За ним или за ней, мисс, прилетит гравитолет. Он отвезет победителя в Комплекс Сферотрансляции, где тот даст интервью. После этого победитель будет доставлен в космопорт и отправится к новому месту жительства. На космолете будут находиться уполномоченные Конституционного Совета, которые удостоверятся в том, что победитель благополучно прибыл на место. Мы специально позаботились об этом для того, чтобы у вас не возникло и тени сомнения в искренности наших намерений. Еще вопросы?
На этот раз все промолчали. Тогда представитель Корпорации в последний раз осчастливил нас широченной улыбкой и сообщил:
— В таком случае всего хорошего, господа! Теперь вам предстоит лишь как следует подготовиться. За день до игры мы встретимся еще раз.
— До скорой смерти, подонки! — пожелал Толз, когда появившиеся хранители повлекли нас в боксы.
— До скорой, начальник! — беззвучно прошептал я.
Глава 8
— Лерни, — угодливо подсказал насильник.
— Да, Лерни… Ты тоже согласился участвовать в их балагане?
— Да. Они обещают хорошие бабки, а я люблю денежки!
— Я тоже! — веско провозгласил я.
Лоренс осекся. Выдавив натянутую улыбку, он постарался вернуть себе веселое настроение.
— Отлично! Ты классный парень, Бонуэр! У нас подбирается неплохая компания!
— Точно, — согласился тип, сидевший за моей спиной. — Здорово повеселимся!
«Жаль, недолго», — подумалось мне, но, естественно, произносить подобное вслух я не стал.
— Эй, смотрите! — оживился Лерни Лоренс. — Еще одного привели!
У двери стоял юноша поистине ангельской наружности. Он не двигался с места, явно не решаясь приблизиться к нам.
— Эй, красавчик! — продолжал веселиться вошедший в раж Лоренс. — Иди сюда! Марклауэр, — обратился он к убийце мальчиков, — сдается, твой клиент!
— Переросток! — брезгливо скривив губы, ответил Марклауэр, детина саженного роста. Остальные дружно заржали, я смеялся вместе со всеми.
Юноша несмело приблизился и уселся передо мной.
— Ты кто? — спросил Лоренс, ткнув новенького кулаком в спину.
— Корри Вейт, — ответил юноша.
Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, и мне стало легче. Кажется, в моем поведении не было ничего такого, что могло выдать мою робость. Я был куда уверенней. Корри Вейта. Тем временем Лоренс продолжал допрос:
— За что тебя, красавчик?!
— Ни за что.
— Невинная овечка! — просюсюкал насильник, и все вновь дружно захохотали.
Подумать только — ни за что! Этот умник пытался уверить, что в тюрьме Сонг можно оказаться за здорово живешь. Какая наивная глупость! Как говаривал доктор Ллей, безвинные гуляют по земле, под землею — место для грешников.
— Ладно, не заливай! — завелся было Лоренс и тут же осекся, увидев появившуюся в дверях девушку.
Она была несомненно хороша собой, а тем, кто уже несколько лет не видел ни единого женского личика, могла показаться настоящей красавицей. Лично я воспринял ее именно так. Короткие блестящие волосы, бледное, чуть скуластое лицо, прелестная фигурка, настолько изящная, что ее не уродовал даже тюремный комбинезон.
Все притихли, невольно затаив дыхание. Затем тишину прорезал протяжный свист-выдох Лоренса.
— Вот это да! — сладко прошептал насильник.
Он смотрел на гостью не мигая, словно удав на кролика.
— Эй, красотка, иди сюда!
Девушка улыбнулась и медленным шагом направилась к нам. Возбужденно сопя, Лоренс перелез через колени соседа и предстал перед нею.
— Сколько же я ждал этого мига, милашка! — провозгласил насильник и игриво шлепнул незнакомку по крутому бедру.
Что произошло миг спустя, никто толком не понял. Просто Лоренс взвизгнул и скорчился в позе выкидыша. Небрежно толкнув его ногой, девушка переступила через свалившегося на пол кавалера и одарила остальных чарующей улыбкой.
— Меня зовут Раузи, — почти пропела она. Голос у гостьи был неожиданно низкий, грудной. — Я попала сюда за то, что прикончила шестерых подонков вроде этого.
Последовал кивок в сторону извивающегося от боли Лоренса. Мы молчали. Тогда девушка, изящно изогнув талию, уселась рядом со мной. Тем временем Лоренс слегка очухался и привстал с явным намерением поквитаться с обидчицей.
— Ах ты, сука! Сейчас ты…
Что должно случиться сейчас, Лоренс досказать не успел, потому что объявился еще один гость, не нуждавшийся в представлении. Он считался самым опасным убийцей, какого только знал Пацифис. Его звали Фирр, и его имя стояло в одном ряду с именами великого гладиатора Керла Вельхоума и Космического Негодяя Тана О'Брайена. Подобно этим двоим, на своем счету Фирр имел не одну сотню жертв, хотя суду удалось доказать его виновность менее чем в десятке убийств. На деле их было много больше, и все знали об этом, потому что Фирр неизменно оставлял на месте преступления свою визитную карточку. Нет, он не бросал на хладные трупы пиковых тузов и не рисовал кровью кабалистические знаки. Он вообще был чужд нездорового тщеславия. Его выдавал почерк — обстоятельство, с которым ничего невозможно поделать, особенно когда речь заходила о Фирре. Дело в том, что Фирр убивал свои жертвы голыми руками, разрывая их на части. Поэтому взоры присутствующих, и мой в том числе, невольно устремились на чудовищные пальцы Фирра — длинные, гибкие, словно у пианиста, толстые и сильные, будто у молотобойца. Фирр почувствовал эти взгляды и ухмыльнулся. Подойдя ко все еще пребывавшему на полу Лоренсу, он положил руку на плечо насильника и легко, без видимых усилий поставил того на ноги. Потом Фирр неторопливо сел на место, каковое предусмотрительно освободил для него коротышка с тоненькими усиками, и скрестил руки на груди. Весь облик Фирра выражал скуку.
За Фирром привели еще одного заключенного, и в итоге нас стало двенадцать, а затем отворилась небольшая дверь, искусно сокрытая в стене за столом, и появился человек, которого ни один из нас не знал до того, как очутился здесь и которого теперь знали все. Его звали Лаун Толз, он был начальником тюрьмы Сонг.
Лично мне довелось видеть Толза всего раз, но и этого раза оказалось достаточно, чтобы возненавидеть его. Толз был ярко выраженным мизантропом с замашками садиста. Он умел ненавидеть ничуть не меньше, чем самые отъявленные головорезы, заключенные в одиночных казематах, и выказывал свою ненависть со сладострастием. Он не смог бы жить среди нормальных людей, и потому Совет подобрал для Толза самое подходящее место, какое только можно было придумать для такого выродка, — тюрьму. Толз добровольно заключил себя в керамобетонное подземелье, сделавшись его повелителем. Ненависть была главным и единственным его чувством. Ненависть определяла его поступки, ненависть определяла его натуру, ненависть определяла саму его внешность. Вообразите себе человека шести футов ростом, неестественно худого, с желтым плоским лицом, накрепко стиснутыми губами и немигающими, по-змеиному круглыми глазами — и вы поймете, что представлял собой Толз.
При появлении начальника тюрьмы все мы разом умолкли, насторожившись. Я поймал себя на том, что хочу встать, и не без труда подавил в себе это желание. Толз моментально оценил, какое впечатление произвел на нас, и растянул тонкие бледные губы в подобии улыбки. Ему нравилось, что его боятся. Не сводя с нас немигающих глаз, начальник тюрьмы придвинул кресло и устроился в нем. Вошедший следом толстяк из Корпорации Иллюзий уселся рядом. На какое-то время установилось молчание. Толз неторопливо ощупал своих подопечных глазами, причем его взгляд надолго застывал на каждом, после чего соизволил, наконец, разлепить губы:
— Ну здравствуйте, подонки!
— Здравствуйте, господин начальник Толз! — нестройно выкрикнули наши глотки положенные слова приветствия.
— Не скажу, что рад встрече, но мне приятно видеть вас здесь, а не на свободе!
Мы придерживались иного мнения, однако по вполне понятным причинам возразить никто не осмелился. Мы попытались отмолчаться, и это, похоже, задело Толза.
— Ну что молчите, подонки?! Вам что, нечего мне сказать?
— А что говорить, начальник? — лениво процедил сидящий передо мной Фирр.
Дерзкий был немедленно вознагражден пристальным взглядом, в орбиту которого невольно попал и я.
— Правильно! — согласился Толз. — Правильно, Фирр! Вам нечего сказать! Вас сунули сюда, чтобы вы молчали. И я надеялся, что вам не удастся сказать ни слова до самой вашей смерти, но кое-кто из умников в Совете думает иначе. Они готовы дать вам шанс увидеть солнце. Что скажете на это, мерзавцы?
— Мы уже сказали, начальник! — крикнул все тот же Фирр. — Какого хрена тебе нужно еще? Сапог в задницу?
Начальник тюрьмы позеленел от злобы:
— Шутим? Ты у меня сейчас дошутишься, Фирр! Я засуну тебя так глубоко, что ты оттуда никогда не выберешься!
Толз хотел прибавить еще что-то, но тут вмешался толстяк Версус:
— Не стоит принимать так близко к сердцу невинную реплику, господин Толз! Разрешите мне поговорить с ними самому!
Недовольно покосившись на толстяка, начальник тюрьмы уступил, но с видимой неохотой:
— Пожалуйста.
Получив столь милостивое дозволение, представитель Корпорации поднялся. Вновь бросилось в глаза, какой он толстый и маленький, — диспропорция, особенно уродливая в глазах тех, кто походил скорей на исхудалых собак, нежели на людей. На тюремном пайке жирок не нагуляешь. Расплывшись в самой широкой улыбке, какую только можно было вообразить, Версус обратил на нас свое благосклонное внимание.
Для начала он весьма напыщенно поздравил своих слушателей с «отважно принятым решением», после чего завел долгую, нудную речь насчет великого дела, какое нам предстоит свершить, старательно напирая на то обстоятельство, что мы будем истреблять друг друга ради высокой цели и потому нас должна переполнять радость от осознания, осмысления и тому подобное.
Не думаю, что хоть кто-то из игроков слушал эту навевающую скуку галиматью. Каждый ждал, когда же толстяк перейдет к делу, и, пока была такая возможность, изучал своих соседей — украдкой или явно оценивая их уже не как предполагаемых, а как реальных противников. Нельзя сказать, чтобы увиденное настроило меня на оптимистичный лад. Не считая двух-трех человек, все остальные были сложены покрепче, чем я, и, надо полагать, обладали недюжинной силой. Этих молодчиков содержали в общих камерах, где и кормежка была получше, да и можно было позволить себе поразмяться. Очкастый доктор не соврал — мои шансы победить этих здоровяков были призрачны. Оставалось надеяться лишь на ловкость да на удачу. К сожалению, первой я не обладал, а вторая мне частенько изменяла. Но всем прочим игрокам вовсе необязательно было знать об этом. Для них я был Дипом Бонуэром, бывшим заключенным категории «А», номер «Н». Подобное сочетание символов было лучше любой рекомендации.
— …вы должны осознать, что игра, в которой вам предстоит принять участие… — с упоением продолжал вещать толстяк.
Ему, вне сомнения, довелось немало повитийствовать на трибунах. Мы со скукой позевывали, отрыгивая воспоминания, оставшиеся от завтрака. Я уже мельком упоминал о нем. Так вот, должен заметить, что впервые за десять лет мне подали приличный завтрак из натуральных продуктов. Еда была сытной и до умопомрачения вкусной, но теперь я ощущал некоторый дискомфорт. Отвыкший от серьезной работы желудок готов был взбунтоваться. Дабы утихомирить его, я усиленно удалял скапливающийся внутри воздух. Подобная проблема, по-видимому, волновала не только меня, потому что запашок в нашем остекленном закутке был далеко не самый приятный.
Пока толстяк Версус вещал, начальник тюрьмы гипнотизировал своих бывших подопечных. Холодная омерзительная морда, украшенная неподвижными точками глаз. И все же после испытаний, выпавших на мою долю накануне, данное было сущим пустяком. Я не только выдержал магнетический взгляд Толза, но и самым наглым образом ухмыльнулся в ответ. Надеюсь, остальные поступили точно так же. Начальник тюрьмы помрачнел. Было видно, что он готов выплеснуть ярость, но нам не было до этого дела, мы уже считались свободными людьми. Почувствовав легкий толчок локтем, я покосился на Лоренса. Тот подмигнул мне, я оскалился в ответ. Все шло как надо!
Как раз в этот момент представитель Корпорации наконец соизволил закончить свою тронную речь и перешел к делу. Всем своим видом излучая радость от общения с нами, он заявил:
— Теперь, господа, нам предстоит познакомиться друг с другом, после чего вы сможете удовлетворить свое любопытство и узнаете о правилах игры. Заранее предупреждаю, знакомство будет предельно кратким, ни к чему терять время, у вас еще будет возможность узнать друг друга получше во время подготовки к игре. Толстяк нажал на кнопку, и одна из панелей над его головой плавно ушла вниз, обнажая матовую поверхность сфероэкрана. — Итак, номер первый в нашем списке знаменитый Дип Бонуэр!
Да-да-да! Вы, верно, удивлены, что номером первым значился — по праву значился! — ваш покорный слуга. Я не потрошил свои жертвы ножом и не насиловал. Просто на моей совести было полторы сотни трупов — больше, чем у кого-либо. Таким лицевым счетом не мог похвастаться ни один из моих конкурентов. Чувствуя обращенные со всех сторон взгляды, я улыбнулся. Надеюсь, улыбка вышла бодрой. Надеюсь…
Тем временем прозрачные панели над головой помутнели, погрузив помещение в полумрак. На экране появилась моя многократно увеличенная физиономия, зверским образом оскаленная. Голос, синтезированный под мой речевым анализатором, произнес:
— Я — Дип Бонуэр, террорист и убийца. Мне тридцать восемь лет. Я полон злобы и сил. Я — кровожадное чудовище, во мне нет ничего человеческого. Я собственноручно умертвил свою жену и дочь и еще сто пятьдесят семь двуногих тварей, именующих себя людьми. Ради свободы я готов разорвать на клочки всех вас! Я мастерски владею всеми видами оружия, какие изобрел человек. Я — номер первый и навсегда останусь им! И вам придется смириться с этим, ублюдки!
Изображение погасло. Никто не произнес ни слова, но все взгляды вновь обратились на меня. Больше всего на свете в это мгновение мне хотелось провалиться сквозь землю. Из полумрака донеслось хихиканье. Толстый господин Версус был доволен своей работой.
— Ну как, господин Бонуэр, вам понравилось? Уверен, зрители будут в восторге, когда вы обратитесь с экранов с этой речью. Людям нравится, когда с ними говорят в подобном тоне. Инстинкт подчинения! Все учтено! Но не будем отвлекаться. Номер второй — господин Баас.
На экране вновь появилось изображение, на этот раз — физиономия гигантского негра. И в жизни не отличавшийся привлекательностью, Баас выглядел настоящим чудовищем. Я почувствовал, как по коже побежали мурашки. Вырвавшийся из динамика голос походил на звериный рык:
— Я — Энеми Баас, кровожадный маньяк! Мне сорок лет, и десять из них я убивал женщин и мальчиков, насиловал их, а потом наслаждался их плотью, дымящейся свежей кровью…
— Ложь! — врезался в монолог яростный вопль Бааса. — Я не насильник!
Экранный Баас не обратил никакого внимания на негодование своего двойника. Похотливо выпячивая толстые губы, он продолжал:
— Я убил сорок девять человек и еще многих других, смерть которых вам доказать никогда не удастся. Я убивал их голыми руками, топором и дубиной. Но больше всего на свете я люблю нож, острое блестящее лезвие, вспарывающее брызжущий гнилью живот. О, как я люблю его! Я убью всех вас, подонки, и выйду на свободу, чтобы убивать еще! Я самый великий! Мне нет равных!
Изображение заскрежетало клыками и стало серым. Толстяк заливался счастливым смехом. Вскочив с места, Баас со всего маха ткнул кулаком в прозрачную стену и, зашипев от боли, отступил назад, вызвав новый приступ смеха у представителя Корпорации Иллюзий. Начальник Толз также соизволил оскалить зубы. Он был счастлив, он наслаждался нашим унижением и смотрел на толстяка почти с любовью. А тот продолжал свое шоу:
— Номер три — господин Ламю!
На экране появилось лицо молодого мужчины, который был приведен последним. Ловкие руки программистов придали изображению ярко выраженный оттенок дегенеративности. Но голос остался неизменен. Он звучал спокойно, почти вальяжно:
— Я — Михаил Ламю, жестокий террорист. Мне тридцать два года. Я убил тридцать восемь человек и хочу уничтожить весь мир. Я превосходно стреляю из излучателя, и каждый, кто осмелится встать на моем пути, горько пожалеет об этом…
Гнусное представление длилось весьма долго. На экране появлялись одно за другим обезображенные лица игроков, по прихоти шустрого господина Версуса делавших себе сомнительную рекламу под аккомпанемент хихиканья и шуточек представителя Корпорации. Это было настолько отвратительное действо, что нет смысла описывать его подробно. Скажу лишь, что толстяк постарался на совесть и сделал все, чтобы игра вышла захватывающей. Он сумел отобрать для участия в ней самых отъявленных негодяев, каких только можно было отыскать в тюрьме Сонг. Помимо двух террористов и маньяков Бааса и Фирра здесь оказались два серийных убийцы, один из которых, Марклауэр, умертвил с десяток подростков, а другой коротышка Рол О'Форри — убивал стариков и старух. Еще двое не только убивали, но и насиловали. К ним следует прибавить целую компанию убийц на любой вкус от стража Снелла, неведомо по какой причине расстрелявшего наряд, с которым он патрулировал район Соллу, до Раузи, которая, как выяснилось, имела скверную привычку расправляться с наскучившими ей любовниками. Лишь один из двенадцати никого не убил, но Корри Вейт был самым изощренным извращенцем, какого знал Пацифис. Этот застенчивый на вид малый не насиловал разве что грудных младенцев. В общем, компания подобралась достойная. Версус не преминул подчеркнуть это, когда представление закончилось.
— Теперь вы сами понимаете, друзья мои, почему я сначала пожелал получить от вас согласие на участие в игре, а уж потом раскрыл карты! — цинично ухмыльнулся он. — Знай вы про все это наперед, подозреваю, у многих недостало бы решимости приложить свой палец к соглашению. А теперь поздно. Вам не отвертеться. А тех, кто попробует отказаться, я просто отдам на растерзание остальным. Теперь вы все будете играть!
— Будем! — пометив плевком прозрачную перегородку, отделявшую нас от толстяка и начальника Толза, согласился Ламю, не проронивший за время омерзительного представления ни звука. — Если ты, жирная свинья, в конце концов соизволишь объяснить нам условия своей игры.
Версус ничуть не обиделся на эти слова. Напротив, он казался довольным.
— Вот это деловая хватка, дорогой господин Ламю! Сразу видно опытного человека. Итак, что представляет моя, а со вчерашнего дня и ваша игра… В назначенный день, в назначенный час, скажем в девять ноль-ноль, вы будете помещены в здание, условно именуемое башней. Впрочем, это и есть башня. Некогда она задумывалась как часть комплекса административных зданий Северного сектора, потом проект претерпел изменения, и недостроенное сооружение было законсервировано до лучших времен. Корпорация приобрела его и подвергла реконструкции, которая коснулась главным образом дверей и окон, то есть всего того, что связывает его внутренности с внешним миром. Вот что оно представляет собой в настоящий момент. — На экране появилось изображение безобразного короткого обрубка, сплошь испещренного бельмами металлических заплат. — Дальше, ближе… — Толстяк увеличил изображение, давая возможность рассмотреть сооружение во всех деталях. — Окна и двери наглухо заблокированы нефелитовыми щитами, которые не поддаются воздействию ни излучателей, ни плазменных гранат, так что не стоит даже мечтать о том, чтобы выбраться наружу. Внутри башня состоит из пятисот помещений самых разных размеров — от крохотных подсобных комнатушек до громадных конференц-залов.
Напоминающая чешую дохлой змеи стена растворилась, обнажая потроха невообразимое переплетение зеленоватых линий. Невольно мелькнула мысль о том, что в этом причудливом лабиринте невозможно разобраться. Версус тут же дал ответ на еще не высказанный вопрос:
— У вас будет электронная карта с изображением всех помещений. Таким образом, в девять часов вас введут в здание через двенадцать различных входов и предоставят полную свободу действий. Башня делится на двенадцать уровней. Ваша цель — достичь последнего уровня, отыскать там шлюзовую камеру и войти в нее. На все дается шесть часов. По истечении этого времени все те, кто останется вне шлюзовой камеры, будут уничтожены газом. А значит, помимо главной задачи у вас будет еще одна, не менее важная. Чтоб победить, вы должны умертвить возможно большее число своих противников.
— Зачем? — вмешался Ламю. — Исходя из ваших слов, достаточно достичь шлюзовой камеры. Толстяк усмехнулся:
— Все не так просто. Дверь шлюзовой камеры откроется лишь за минуту до окончания игры, и войти в нее сможет лишь один. Выводы делайте сами.
— Сволочи! — Я не смог удержаться от комментария.
— Конечно, господин Бонуэр! — с готовностью поддержал мое негодование толстяк. — А кто сейчас не сволочь?! Но это лирика… Теперь о том, как вам надлежит действовать. В башне не работает ни один лифт, и потому вы должны будете подниматься наверх по аварийным переходам. Внизу их достаточно много, но чем выше уровень, тем их становится все меньше и меньше. Поэтому кто будет быстрее, тот имеет больше шансов на успех. При этом, продвигаясь к цели, вы не должны забывать о других. Чем больше соперников вы уничтожаете, тем выше ваши шансы. Мы позаботимся о том, чтобы у вас было оружие. Начиная с пятого уровня будут устроены тайники, в которых вы обнаружите все необходимое для умерщвления человека. И чем выше уровень, тем совершенней оружие. Скажем, на пятом это будут простые палки и веревки, на седьмом — ножи, на восьмом и девятом древние орудия убийства: мечи, топоры и копья, далее — излучатели, ну а достигший последнего, двенадцатого уровня сможет заполучить в свое распоряжение целый контейнер плазменных гранат. Все ваши действия будут контролироваться сферокамерами, установленными в каждом помещении. Время от времени вы будете неизбежно сталкиваться между собой, и после каждого поединка я буду информировать прочих о победителе и проигравшем. Если какой-то игрок будет вести себя недостаточно активно, Корпорация оставляет за собой право раскрыть его местоположение. Оно будет обозначено на электронной карте, и таким образом данный игрок фактически обрекается на смерть, так как для остальных не составит особого труда выследить и уничтожить его.
— Как мы узнаем, сколько времени осталось? — поинтересовался Фирр.
— На электронной карте будет вестись отсчет минут, — ласково улыбнувшись, ответил представитель Корпорации. — От трехсот шестидесяти до ноля. Перед тем как на табло высветится ноль, кто-то из вас должен стоять в шлюзовой камере, иначе может случиться так, что победителя не будет.
— Сучьи дети! — вполголоса буркнул Лоренс. — Они хотят прижулить наши денежки!
Я невольно усмехнулся. Кому что! Лоренса волновали дурацкие сто тысяч. Меня куда больше прельщала свобода.
Толстый господин продолжал улыбаться:
— Спрашивайте!
— Как победитель выберется из башни? — Это произнесла Раузи.
— За ним или за ней, мисс, прилетит гравитолет. Он отвезет победителя в Комплекс Сферотрансляции, где тот даст интервью. После этого победитель будет доставлен в космопорт и отправится к новому месту жительства. На космолете будут находиться уполномоченные Конституционного Совета, которые удостоверятся в том, что победитель благополучно прибыл на место. Мы специально позаботились об этом для того, чтобы у вас не возникло и тени сомнения в искренности наших намерений. Еще вопросы?
На этот раз все промолчали. Тогда представитель Корпорации в последний раз осчастливил нас широченной улыбкой и сообщил:
— В таком случае всего хорошего, господа! Теперь вам предстоит лишь как следует подготовиться. За день до игры мы встретимся еще раз.
— До скорой смерти, подонки! — пожелал Толз, когда появившиеся хранители повлекли нас в боксы.
— До скорой, начальник! — беззвучно прошептал я.
Глава 8
Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох, вдох… Воздух лез в глотку неуступчивым ватным комком, а вылетал обратно с неестественной легкостью, отчего начинало казаться, что его катастрофически не хватает. Словно отвечая на эту паническую мысль, сердце колотилось сумасшедшими, опускающимися вразнобой молоточками. Внутри все вздымалось, как будто потревоженные непрерывной тряской органы перемешались — желудок, подталкиваемый кишечником, вылез наверх, выдавив сердце едва ли не в горло, а легкие и печень опустились поближе в почкам и теперь терлись о них слюнявыми боками, вызывая тупую боль. И море влаги! Кожа была пропитана ею насквозь, лоб заливало потом, который выедал глаза, под ступнями противно хлюпало. Мне было плохо, нестерпимо плохо. Помутившееся сознание то и дело посещала мысль, что еще немного, и я рухну на пол и больше никогда не поднимусь, просто не хватит сил встать. Однако время шло, а я все бежал и бежал по проклятой ленте, упорно рвущейся из-под ног. Я бежал, несмотря на то что ноги стали ватными, а переполненная кровью голова гудела так, будто меня окунули в воду. И самое интересное — я мог отойти в сторону, и никто не сказал бы мне ни слова, и мне не грозило наказание. Я мог сесть, как это сделал мой напарник; сесть и поглазеть на стену или на тупые рожи подпирающих ее хранителей. И это было бы совершенно естественно, в этом не было ничего ужасного. Однако я, словно заведенная пружиной игрушка, упрямо переставлял ноги по струящейся из барабана ленте. Больше всего на свете хотелось упасть и умереть, но я знал, что именно так и будет, если я не сумею подготовиться к игре. Тогда кто-то настигнет меня и разобьет мне череп дубиной. Глотку перехватило спазмом, из нее вырвался сдавленный стон, воспринятый сознанием как нечто отвлеченное. Ноги уже заплетались, я переставлял их с грацией обитателя астероида, вдруг очутившегося на громадном шаре Белонны. Ну еще шаг, еще и еще один крохотный шажок…
Лента дернулась. По инерции я шагнул вперед, потерял равновесие и кулем свалился на что-то мягкое. Голова ужасно кружилась, когда я поднимал ее, и оттого склонившийся надо мной бородач в салатовом одеянии выглядел не очень отчетливо, словно по его лицу мазнули бледной акварелью.
Лента дернулась. По инерции я шагнул вперед, потерял равновесие и кулем свалился на что-то мягкое. Голова ужасно кружилась, когда я поднимал ее, и оттого склонившийся надо мной бородач в салатовом одеянии выглядел не очень отчетливо, словно по его лицу мазнули бледной акварелью.