— Я не столь кровожаден. Я просто кастрирую.
Баас с злобным рычаньем придвинулся ко мне, но напасть не решился. А я, довольный собой, расхохотался. Ну а потом я потребовал, чтобы меня отвели к доктору Ханне Оуген. После маленькой победы я испытывал настойчивую потребность пообщаться с психоаналитиком. Образ рыжеволосой женщины будоражил мое воображение.
Глава 11
Глава 12
Баас с злобным рычаньем придвинулся ко мне, но напасть не решился. А я, довольный собой, расхохотался. Ну а потом я потребовал, чтобы меня отвели к доктору Ханне Оуген. После маленькой победы я испытывал настойчивую потребность пообщаться с психоаналитиком. Образ рыжеволосой женщины будоражил мое воображение.
Глава 11
Ханна была на месте, словно ожидала моего визита, а возможно, ей просто положено было все эти дни быть у себя. При моем появлении она поднялась из-за стола. На ней был тот же салатовый халат, подчеркивающий роскошные линии зрелой фигуры, рыжие волосы были стянуты в пучок. Кивком головы велев хранителям выйти, Ханна перевела взгляд на меня. Надеюсь, теперь я производил куда более выгодное впечатление, чем во время предыдущей встречи. По крайней мере мне очень хотелось на это надеяться. Я сложил губы в скупую мужественную улыбку и расправил плечи, тут же поймав себя на том, что неосознанно копирую движения Бааса. Это слегка рассмешило меня, но не произвело никакого впечатления на очаровательную докторшу.
— Раздевайтесь! — велела она.
— Это обязательно? — полюбопытствовал я, едва удержавшись от того, чтоб не прибавить к вопросу фривольное «кошечка».
— Да.
Я не стал спорить и сбросил комбинезон, что доставило мне определенное удовольствие. Все же человек порочен по своей натуре, и время от времени его порочность вырывается наружу. Мое мужское естество мгновенно ожило. В последние дни под влиянием усиленной кормежки, общего прилива сил и сферовнушений оно вообще вело себя достаточно бурно. Ханна сделала вид, что ничего не замечает.
— Ну что же вы, Боурен? Садитесь! «Ах ты, сука!» — подумал я про себя, вежливо поправив вслух:
— Бонуэр, с вашего позволения.
Естество, оскорбленное столь пренебрежительным отношением, обвисло, приняв жалкий вид.
— Извините, Бонуэр.
Женщина попыталась компенсировать свой промах ласковой улыбкой, на которую я не очень-то купился. Я не любил, когда меня путали с кем-то другим. Я не любил, когда мое имя путали с иным именем. Я имел на это право. Ведь меня звали Дипом Бонуэром, и я был преступником номер один. Кроме того, у меня возникло ощущение, что рыжеволосая стерва сделала это нарочно.
Придав лицу оскорбленное выражение, я уселся в кресло. Ханна принялась опутывать меня ремнями и проводами. Ее запах, невольные прикосновения одежды возбуждали, и мне было не так уж легко оставаться спокойным. Впрочем, как и в первый раз, это не очень удавалось. Ханна тоже начинала волноваться, я чувствовал это по ее участившемуся дыханию. Наконец она покончила со своим занятием и села за стол.
— Итак, какие у вас проблемы?
— Никаких, — честно признался я.
Ханна удивилась или сделала вид, что удивилась.
— Зачем же вы пришли?
— Повидать тебя.
— Понятно. — Ханна внимательно посмотрела на меня и тут же отвела взгляд в сторону. — К твоему сведению, ты не первый, кто испытал подобное желание.
— И везде-то я не первый! — пробормотал я.. — Не везет!
Ханна засмеялась. Мячики упругих грудей слегка подпрыгнули вверх, усиливая мое волнение.
— Скажи, Бонуэр, ты извращенец?
— О чем ты?
Наши взгляды, встретились, и Ханна тут же отвела глаза.
— Тебе доставляет удовольствие, когда на тебя, на обнаженного, смотрит женщина?
— А тебе?
Ханна на мгновение задумалась.
— Смотреть на обнаженного мужчину? Может быть, но не на тебя. Ты не слишком привлекателен.
— Спасибо за откровенность, — только и нашелся пробормотать я. Что же, сказано было немного обидно, зато честно. Я попытался скрыть обиду за развязной улыбкой. — Жаль. Твои страстные взгляды меня так волнуют! Впрочем мне доставляет удовольствие само присутствие женщины. В последнее время мне приходилось общаться с ними не слишком-то часто.
— Я понимаю. — Ханна вздохнула. — Стоило бы отправить тебя обратно в камеру, но мне жаль тебя, Бонуэр, и потому я позволю тебе побыть здесь. Но мы будем говорить.
— Конечно, доктор! Но о чем? — Я попытался придать голосу фривольные нотки.
— Не об этом. Я уже говорила, что ты мне неинтересен. Говорила или нет?
— Нет, — отрекся я.
— В таком случае я говорю это сейчас. И беседовать мы будем только о тебе и больше ни о чем.
— Валяй, — разрешил я, ничуть не огорченный подобным поворотом событий. После этого я завозился, пытаясь устроиться поудобней.
Ханна уловила мое настроение и предупредила, строго взглянув на меня:
— Только постарайся быть серьезным.
— Еще один эксперимент на мышах?
— В каком-то роде. Но это не для них, а для меня. Понимаешь?
— Стараюсь.
— Хорошо. — Ханна поправила волосы, убрав упавшую на глаза прядь, и повернулась к экрану. — Скажи, только честно, почему ты решился участвовать в игре? Неужели ты не понимаешь, насколько это опасно?!
— Прекрасно понимаю.
— Почему же, в таком случае?
— Свобода, — просто сказал я, припоминая, что мне уже приходилось отвечать на этот вопрос.
— И все?
— Да.
— А твоя жизнь?
— Она стоит меньше свободы.
Ханна задумалась и после паузы спросила:
— А твои товарищи… Они рассуждают так же?
— Примерно. Правда, у некоторых из них есть иные интересы.
— Какие, например?
— Кое-кто любит деньги, другим нравится убивать.
— А тебе?
— Мне нет.
— Почему же в таком случае ты убивал?
Я попытался пожать плечами, чему воспрепятствовали ремни.
— Так вышло.
— А хочешь знать, что думает об этом Толз?
При упоминании имени начальника тюрьмы у меня пересохло в горле, но я постарался сохранить невозмутимость.
— И что же думает по этому поводу начальник Толз?
— Что ты никого не убивал.
Я улыбнулся, чувствуя, что улыбка вышла кривой.
— Как это так?
— Ты оговорил себя или тебя заставили. Он сказал, что ты не похож на убийцу. Да и мои наблюдения свидетельствуют о том же.
— Вы оба ошибаетесь.
— А машина?
— Машина тоже! — отрезал я со всей решимостью, на какую был способен. — И когда же, позволь узнать, ты говорила обо мне с начальником Толзом?
— На днях.
— Вы хорошо знакомы или господин начальник проявляет трогательное внимание ко всем своим подчиненным?
— Он мой любовник, — просто ответила Ханна Оуген.
Мне захотелось сглотнуть, но в горле было сухо.
— Как это трогательно!
Ханна уловила перемену в моем голосе и пристально посмотрела на меня:
— Тебя это волнует, Бонуэр?
— Ничуть, мисс Оуген. Вам показалось.
Усмехнувшись, Ханна отвернулась от меня к экрану.
— Расскажи о своем детстве. Расскажи…
Мне уже расхотелось откровенничать и я попытался отговориться:
— Я его не помню.
— А ты постарайся вспомнить.
— Детство как детство, — пробормотал я с неприятной пустотой в груди. Нагота начинала тяготить меня. — Мама, бабушка, сладкие пирожки, ручей у леса.
— Ты был счастлив?
— Наверно.
— Ты любил свою жену?
Вопрос возмутил меня, и я дернул головой так, что едва не свернул шею.
— Какое это имеет значение?
— Никакого, ты прав.
Ханна замолчала, словно не зная, о чем еще меня спросить. Тогда я решил перехватить инициативу:
— Выходит, по-твоему, я — барашек, которого ведут на заклание?
— Да, если хочешь. Ты не сможешь победить в игре. Большинство твоих противников сильнее физически, да и психика их более расположена к убийству.
— Психика?! — протянул я, выплевывая слова через зубы. — А что тебе известно о моей психике? Что тебе известно обо мне? А вдруг я тот самый шутник, прячущий под маской паяца свое страшное естество! Может быть, я лишь дожидаюсь удобного мига, чтобы вырвать его наружу! И тогда я начну убивать!
Я говорил столь запальчиво, что едва не задохнулся. Ханна, не отрываясь, смотрела на экран.
— Продолжай, — велела она, и я различил в ее голосе отчетливый интерес.
— Тебе приходилось слышать о крысином волке?
— Нет. Кто это?
— Крыса! Тварь, убивающая крыс. Один человек сказал мне, что я похож на крысиного волка, что я рожден убивать. И он не ошибся! Он единственный, кто раскусил меня. Я и есть крысиный волк! Как только меня выпустят из клетки, я буду лить кровь! Я буду убивать, убивать и убивать!
— Как?
— А разве это имеет значение? Когда нужно убить, очень нужно, это можно сделать движением пальца, словом, взглядом!
В моей груди клокотало бешенство, сладкое и животное, какое я впервые ощутил, подняв и отшвырнув от себя штангу. Я ощутил в себе такую силу, что готов был разбить керамобетонную стену.
— Странно. Очень странно. — Ханна с любопытством посмотрела на меня. Психодетектор показывает, что все, что ты сейчас сказал, — правда. Ты не болел шизофренией?
— Нет… — Я был сбит с толку и слегка обескуражен. — Почему ты спрашиваешь об этом?
— У тебя налицо все симптомы раздвоения личности. Словно существует два Дипа Бонуэра, один из которых неспособен убить даже цыпленка, зато второй без колебания опустит руки по локоть в кровь.
— И какой же, по-твоему, настоящий?
— Не знаю, — задумчиво протянула Ханна.
— А я знаю, — прошептал я. — Второй! Первый — лишь маска, на которую вы все клюнули. А я не цыпленок, я — крысиный волк!
— Крысиный волк, — задумчиво повторила Ханна. Она поднялась и, медленно переставляя ноги, зашла мне за спину. — Сигарету?
Все было точно, как в первый раз. Тогда я взял сигарету, сейчас же мне почему-то хотелось отказаться. Тень начальника Толза незримой стеной отделила меня от рыжеволосой женщины. Но я ответил согласием, быть может, назло этой тени.
— Да.
Через миг мои губы ощутили прикосновение сигареты. Пыхнул язычок зажигалки. Волосы Ханны касались моего плеча, от ее кожи исходил дурманящий аромат. Мое естество напряглось и бешено запульсировало.
— Развяжи меня! — попросил я.
— Еще не время, я еще не закончила, — прошептала Ханна. Я явственно ощущал исходящие от нее взволнованные токи.
— Развяжи! — велел я и напряг мышцы, пробуя прочность ремней. Но их мог разорвать лишь крысиный волк, я же не был еще крысиным волком.
Ханна ничего не ответила. Я отчетливо услышал, как скрипят мои зубы. Эта тварь попросту изгалялась надо мной. Я рванулся вверх, однако не сумел привстать даже на дюйм. Тогда я выплюнул сигарету.
— Развяжи!
Ответа не последовало, а потом мое плечо ощутило влажное прикосновение языка. Женщина лизнула мою кожу, лизнула медленно, шершаво, тягуче. Я изнывал от желания. Дыхание участилось, в мозгу стучали колкие молоточки. Я хотел закричать, но язык отказывался повиноваться мне. А вот язык Ханны был послушен воле хозяйки. Он перебрался с плеча на шею и принялся ласкать мое ухо. В низу живота образовался теплый шарик, сладкий и омерзительный одновременно. Он источал грязную, неведомую прежде похоть, не человеческую, но звериную. Еще немного, и шарик должен был разлиться по всему телу.
Ханна чутко уловила этот миг. Она выскользнула из-за моей спины, и я зажмурился, ослепленный белизною роскошных грудей, по которым струились напитанные блеклым солнцем волосы. Ухватившись за мои плечи, Ханна уселась мне на колени и теплота разлилась по всему телу, напитав его истомой.
Это было странное чувство, очень сладкое и одновременно очень постыдное. Меня попросту насиловали — насиловали страстно и нежно. Это доставляло бездну наслаждения, но это несло унижение, и потому в те мгновения, когда сознание частью возвращалось в свою обитель, я пытался вырваться. Но ремни не поддавались, а женщина была настойчива в своем похотливом желании. Мы застонали одновременно, а потом она привстала и прижалась к моему лицу своей роскошной грудью. И я целовал ее грудь, бесстыдно выглядывавшую из-под распахнутого халатика.
Затем Ханна решила, что с меня довольно. Она поднялась и ушла куда-то за кресло, появившись вновь лишь после того, как привела себя в порядок. К тому времени я также пришел в себя и встретил ее достаточно спокойно. Я улыбался, так как имел на это полное основание, и моя улыбка вывела Ханну из себя.
— Между нами ничего не было! — отчеканила она, встав напротив.
— Конечно, — не убирая с лица улыбки, согласился я. — А теперь развяжи меня. По-моему, нам больше не о чем сегодня говорить.
Тонкие пальцы принялись освобождать меня от клемм, отрывавшихся от потного тела с противным чавканьем. Я старался поймать взгляд Ханны, но она упорно отводила глаза. Щелкнул замок ремня, отпуская правую руку, затем получила свободу левая. Ханна разогнулась, желая отойти.
— Ноги, — негромко приказал я.
— Что?
— Ноги! — повторил я и, четко выговаривая слова, прибавил: — Ведь между нами ничего не было?
Опустив взор, женщина присела на корточки и принялась расстегивать ремни, сковывавшие мои ноги. Едва она закончила и поднялась, я грубо схватил ее. Ханна забилась, пытаясь освободиться. Еще недавно это не составило бы для нее особого труда, но теперь я был сильнее, и не только физически. Тогда она вскрикнула, выражая негодование:
— Заключенный Боунер!
Зажав мягкий рот ладонью, я прорычал, зверея от внезапно пробудившейся во мне ярости:
— Бонуэр! Запомни это имя и никогда больше не путай его! А теперь — хватит брыкаться! Уверяю, тебе это понравится!
Повалив Ханну животом на кресло, я сделал с ней то же, что несколькими мгновениями раньше она сделала со мной. Думаю, она получила удовольствие не меньшее, чем в первый раз. По крайней мере я его получил.
— Вот теперь все как надо! — сообщил я, поднимаясь.
Ханна ничего не сказала на это. Она также поднялась и запахнула халат.
— Все? — спросила она, глядя в сторону от меня.
— Не совсем. — Я неторопливо облачился в комбинезон. — Я рассказал тебе немало интересного, но ничего не услышал от тебя. Это несправедливо.
— Что же ты хочешь услышать?
— А что ты хочешь сказать?
Ханна отступила на несколько шагов, словно опасаясь, что я вновь наброшусь на нее. Это было глупо, она уже потеряла для меня всякий интерес.
— Ничего.
— Меня не устраивает такой ответ.
Женщина посмотрела на меня, и мне почудилось, что я разглядел в ее взгляде ненависть. Если это и впрямь было так, я был готов удивиться.
— Я сейчас позову хранителей.
То был настолько наивный ход, что я с трудом удержался от смеха. Не отрывая взгляда от Ханны, я направился к ней. Она стала пятиться, я упорно шел следом. Наши маневры продолжались до тех пор, пока я не припер Ханну к противоположной от двери стене. Она попыталась ускользнуть, но моя рука грубо вцепилась в трепещущее горло.
— Слушай ты, сука, — процедил я, приблизив губы к ее расширившимся от страха глазам. — Я вижу тебя насквозь. Ты получаешь удовольствие, трахая беспомощных мужиков. И не меньшее удовольствие, когда мужики трахают тебя, подтирая тобой пол, словно грязной тряпкой. Ты похотливая сладострастная шлюха! Хочешь позвать хранителей? Зови! Но не думаю, что ты сделаешь это. Я раскусил тебя еще в первый раз, когда ты разыгрывала из себя недотрогу, а через твой халатик выпирала наружу похоть! Ты из тех тварей, которым в постели скучно. Ты корчишь из себя роковую женщину, но на деле все куда проще. Таких, как ты, просто надо брать за задницу и делать все, что душе угодно. И тогда не услышишь ни слова против, потому что шлюхи любят, когда их унижают. Ведь так или я ошибаюсь?
Я стискивал пальцы все крепче, ощущая тонкое биение какой-то жилки. Глаза Ханны закатились, и со стороны могло показаться, что она близка к обмороку. Но я знал, что подобные особы в обморок не падают.
— Ну, говори, так?!
— Так, — выдавила Ханна.
Я засмеялся и запустил пальцы промеж ее ног, ощутив трепет любовной плоти.
— То-то же! Так что, думаю, мы с тобой договоримся. Ты расскажешь мне все, что вы там с Толзом задумали. И я буду очень недоволен, если память хоть в чем-то подведет тебя.
— Отпусти, — попросила Ханна.
Я не стал злоупотреблять силой и разжал пальцы на ее горле, но другая рука осталась на месте и развлекалась грубой лаской. Возможно, мое поведение было не очень красиво, но оно подчеркивало ту власть, которой я обладал над ней, как прежде она всячески подчеркивала свою власть над прикованными к креслу мужчинами.
— Давай, выкладывай! — велел я.
— Что? Что?!
— Что знаешь об этом деле! Все!
Ханна сглотнула еще раз и решилась:
— Это большая игра. Помимо Совета — в ней заинтересованы очень влиятельные люди.
Я усмехнулся:
— Надеются с нашей помощью перевоспитать общество?
— Наивный! — Ханна вернула мне усмешку. — Они делают на вас ставки. Кто победит.
— Разве это разрешено?
— Конечно нет. Ставки подпольные, тем более что правила игры и ее участники будут официально объявлены лишь за день до назначенного срока.
— Понятно, — прошептал я. — И кто же из нас котируется выше других?
— Точно не знаю, но не ты.
— Почему? — Я выдавил смешок. — Ведь в этом списке я первый.
— Начальник Толз лично консультирует многих из тех, кто заключает пари, а ты не вызываешь у него доверия. Я же сказала, Толз подозревает, что ты оговорил себя.
— А я сказал, что это — чушь!
Я произнес эти слова резким тоном и в тот же миг перехватил взгляд Ханны. Она была крайне возбуждена. Плоть под моей рукой вибрировала от наслаждения, грудь начинала вздыматься. Я резко убрал руку. У меня вдруг возникло ощущение, будто пальцы вымазаны в чем-то омерзительно грязном, потому я поспешно отер их о халат Ханны. Ее лицо перекосилось то ли от злобы, то ли от разочарования.
— Тебе лучше знать.
— Конечно! — подтвердил я. — Что еще?
— Толз сказал, что это будет занимательное зрелище.
— Не сомневаюсь.
— Еще он сказал, что никто из вас не останется живых.
— Как так — не останется? — процедил я, хватая Ханну за волосы и заставляя ее смотреть мне в глаза.
Ханна вскрикнула и попыталась освободиться, что я ей, естественно, не позволил.
— Того, кто победит, даже если он сумеет вовремя попасть в шлюзовую камеру, прикончат в космосе.
— Толз делится с тобой всеми секретами? — ухмыляясь, поинтересовался я.
— Не знаю насчет всех, но это он мне сказал.
Я медленно разжал пальцы, пропуская сквозь них рыжие пряди волос.
— Я предполагал нечто подобное. Что ты знаешь об обработке, какой нас подвергают?
— Обычная, как для спецкоманд. Гормоны, стероиды, психовнушение.
— Нас хотят выставить зверьми?
— А разве вы не звери?
Я не нашел ничего лучшего, как согласиться:
— Звери. Ты рассказала все?
— Да.
Усмехнувшись, я протянул руку, желая потрепать Ханну по щеке. Женщина испуганно отшатнулась.
— Молодец, сучка. Я знал, что мы договоримся. — Я смотрел на ее подрагивающие губы, и мне вдруг захотелось взять ее еще раз. Страх вызывает вожделение, я уже как-то упоминал об этом. Но следовало поберечь силы, а, кроме того, звериное чутье подсказало мне, что в комнату вот-вот должны войти. Ладно, я, пожалуй, пойду. А ты помалкивай. Если надумаешь рассказать кому-нибудь, что здесь произошло, мне, конечно, влетит, но и тебе не поздоровится. Кроме чисто практических соображений, полагаю, тебе не захочется сделать это еще и потому, что наша нечаянная встреча доставила тебе удовольствие. Ведь так? — Я был уверен, что Ханна ответит утвердительно, и не ошибся. Она кивнула. — В таком случае, прощай!
Я неторопливо направился к двери, за которой скучали хранители. Но не успел я сделать и нескольких шагов, как Ханна окликнула меня:
— Бонуэр! Я обернулся:
— Что?
— Ты придешь завтра?
— Ты же не любишь дохлых мужиков.
Ханна улыбнулась, я не мог не признать, что она чертовски привлекательна.
— Да, но я люблю, что они со мной делают.
Я ответил усмешкой. Наконец-то меня оценили.
— Посмотрим. Но не обещаю. Мне нужно поберечь силы, а ты, сама понимаешь, не слишком располагаешь к этому. Поступим иначе, ты придешь поздравить меня с победой.
Ханна покачала головой:
— Ты не победишь!
— Как раз именно это я и собираюсь сделать! Я обернулся к двери, намереваясь продолжить путь.
— Бонуэр!
— Ну что? — спросил я, не скрывая своего неудовольствия.
— Поцелуй меня.
Я позволил себе подумать, после чего смилостивился:
— Ладно, иди сюда.
Ханна неторопливо двинулась ко мне. Ее движения были подобны движениям кошки, вкрадчиво подбирающейся к добыче. Недоставало лишь хвоста, хлещущего по крутым бедрам.
Нас разделяло четыре шага, три, два. Я приготовился обнять сладострастно подрагивающую талию. Мне не хватило лишь мига. Но как многого стоит миг! Ведь именно в этот миг в дверях появился начальник Толз.
Стоит ли говорить, что я не решился составить конкуренцию начальнику тюрьмы, да и желание, признаться, сразу пропало. Я получил все, что хотел. Вежливо уступив начальнику Толзу дорогу, я направился к поджидавшим меня хранителям. Перед тем как прикрыть за собой дверь, я обернулся. И Толз, и Ханна смотрели мне вслед. Во взгляде женщины было вожделение, мужчина глядел с подозрением. А еще у него пробивались рога, и этот факт сделал меня совершенно счастливым.
Вот уж поистине — как же немного требуется человеку, чтоб обрести счастье!
— Раздевайтесь! — велела она.
— Это обязательно? — полюбопытствовал я, едва удержавшись от того, чтоб не прибавить к вопросу фривольное «кошечка».
— Да.
Я не стал спорить и сбросил комбинезон, что доставило мне определенное удовольствие. Все же человек порочен по своей натуре, и время от времени его порочность вырывается наружу. Мое мужское естество мгновенно ожило. В последние дни под влиянием усиленной кормежки, общего прилива сил и сферовнушений оно вообще вело себя достаточно бурно. Ханна сделала вид, что ничего не замечает.
— Ну что же вы, Боурен? Садитесь! «Ах ты, сука!» — подумал я про себя, вежливо поправив вслух:
— Бонуэр, с вашего позволения.
Естество, оскорбленное столь пренебрежительным отношением, обвисло, приняв жалкий вид.
— Извините, Бонуэр.
Женщина попыталась компенсировать свой промах ласковой улыбкой, на которую я не очень-то купился. Я не любил, когда меня путали с кем-то другим. Я не любил, когда мое имя путали с иным именем. Я имел на это право. Ведь меня звали Дипом Бонуэром, и я был преступником номер один. Кроме того, у меня возникло ощущение, что рыжеволосая стерва сделала это нарочно.
Придав лицу оскорбленное выражение, я уселся в кресло. Ханна принялась опутывать меня ремнями и проводами. Ее запах, невольные прикосновения одежды возбуждали, и мне было не так уж легко оставаться спокойным. Впрочем, как и в первый раз, это не очень удавалось. Ханна тоже начинала волноваться, я чувствовал это по ее участившемуся дыханию. Наконец она покончила со своим занятием и села за стол.
— Итак, какие у вас проблемы?
— Никаких, — честно признался я.
Ханна удивилась или сделала вид, что удивилась.
— Зачем же вы пришли?
— Повидать тебя.
— Понятно. — Ханна внимательно посмотрела на меня и тут же отвела взгляд в сторону. — К твоему сведению, ты не первый, кто испытал подобное желание.
— И везде-то я не первый! — пробормотал я.. — Не везет!
Ханна засмеялась. Мячики упругих грудей слегка подпрыгнули вверх, усиливая мое волнение.
— Скажи, Бонуэр, ты извращенец?
— О чем ты?
Наши взгляды, встретились, и Ханна тут же отвела глаза.
— Тебе доставляет удовольствие, когда на тебя, на обнаженного, смотрит женщина?
— А тебе?
Ханна на мгновение задумалась.
— Смотреть на обнаженного мужчину? Может быть, но не на тебя. Ты не слишком привлекателен.
— Спасибо за откровенность, — только и нашелся пробормотать я. Что же, сказано было немного обидно, зато честно. Я попытался скрыть обиду за развязной улыбкой. — Жаль. Твои страстные взгляды меня так волнуют! Впрочем мне доставляет удовольствие само присутствие женщины. В последнее время мне приходилось общаться с ними не слишком-то часто.
— Я понимаю. — Ханна вздохнула. — Стоило бы отправить тебя обратно в камеру, но мне жаль тебя, Бонуэр, и потому я позволю тебе побыть здесь. Но мы будем говорить.
— Конечно, доктор! Но о чем? — Я попытался придать голосу фривольные нотки.
— Не об этом. Я уже говорила, что ты мне неинтересен. Говорила или нет?
— Нет, — отрекся я.
— В таком случае я говорю это сейчас. И беседовать мы будем только о тебе и больше ни о чем.
— Валяй, — разрешил я, ничуть не огорченный подобным поворотом событий. После этого я завозился, пытаясь устроиться поудобней.
Ханна уловила мое настроение и предупредила, строго взглянув на меня:
— Только постарайся быть серьезным.
— Еще один эксперимент на мышах?
— В каком-то роде. Но это не для них, а для меня. Понимаешь?
— Стараюсь.
— Хорошо. — Ханна поправила волосы, убрав упавшую на глаза прядь, и повернулась к экрану. — Скажи, только честно, почему ты решился участвовать в игре? Неужели ты не понимаешь, насколько это опасно?!
— Прекрасно понимаю.
— Почему же, в таком случае?
— Свобода, — просто сказал я, припоминая, что мне уже приходилось отвечать на этот вопрос.
— И все?
— Да.
— А твоя жизнь?
— Она стоит меньше свободы.
Ханна задумалась и после паузы спросила:
— А твои товарищи… Они рассуждают так же?
— Примерно. Правда, у некоторых из них есть иные интересы.
— Какие, например?
— Кое-кто любит деньги, другим нравится убивать.
— А тебе?
— Мне нет.
— Почему же в таком случае ты убивал?
Я попытался пожать плечами, чему воспрепятствовали ремни.
— Так вышло.
— А хочешь знать, что думает об этом Толз?
При упоминании имени начальника тюрьмы у меня пересохло в горле, но я постарался сохранить невозмутимость.
— И что же думает по этому поводу начальник Толз?
— Что ты никого не убивал.
Я улыбнулся, чувствуя, что улыбка вышла кривой.
— Как это так?
— Ты оговорил себя или тебя заставили. Он сказал, что ты не похож на убийцу. Да и мои наблюдения свидетельствуют о том же.
— Вы оба ошибаетесь.
— А машина?
— Машина тоже! — отрезал я со всей решимостью, на какую был способен. — И когда же, позволь узнать, ты говорила обо мне с начальником Толзом?
— На днях.
— Вы хорошо знакомы или господин начальник проявляет трогательное внимание ко всем своим подчиненным?
— Он мой любовник, — просто ответила Ханна Оуген.
Мне захотелось сглотнуть, но в горле было сухо.
— Как это трогательно!
Ханна уловила перемену в моем голосе и пристально посмотрела на меня:
— Тебя это волнует, Бонуэр?
— Ничуть, мисс Оуген. Вам показалось.
Усмехнувшись, Ханна отвернулась от меня к экрану.
— Расскажи о своем детстве. Расскажи…
Мне уже расхотелось откровенничать и я попытался отговориться:
— Я его не помню.
— А ты постарайся вспомнить.
— Детство как детство, — пробормотал я с неприятной пустотой в груди. Нагота начинала тяготить меня. — Мама, бабушка, сладкие пирожки, ручей у леса.
— Ты был счастлив?
— Наверно.
— Ты любил свою жену?
Вопрос возмутил меня, и я дернул головой так, что едва не свернул шею.
— Какое это имеет значение?
— Никакого, ты прав.
Ханна замолчала, словно не зная, о чем еще меня спросить. Тогда я решил перехватить инициативу:
— Выходит, по-твоему, я — барашек, которого ведут на заклание?
— Да, если хочешь. Ты не сможешь победить в игре. Большинство твоих противников сильнее физически, да и психика их более расположена к убийству.
— Психика?! — протянул я, выплевывая слова через зубы. — А что тебе известно о моей психике? Что тебе известно обо мне? А вдруг я тот самый шутник, прячущий под маской паяца свое страшное естество! Может быть, я лишь дожидаюсь удобного мига, чтобы вырвать его наружу! И тогда я начну убивать!
Я говорил столь запальчиво, что едва не задохнулся. Ханна, не отрываясь, смотрела на экран.
— Продолжай, — велела она, и я различил в ее голосе отчетливый интерес.
— Тебе приходилось слышать о крысином волке?
— Нет. Кто это?
— Крыса! Тварь, убивающая крыс. Один человек сказал мне, что я похож на крысиного волка, что я рожден убивать. И он не ошибся! Он единственный, кто раскусил меня. Я и есть крысиный волк! Как только меня выпустят из клетки, я буду лить кровь! Я буду убивать, убивать и убивать!
— Как?
— А разве это имеет значение? Когда нужно убить, очень нужно, это можно сделать движением пальца, словом, взглядом!
В моей груди клокотало бешенство, сладкое и животное, какое я впервые ощутил, подняв и отшвырнув от себя штангу. Я ощутил в себе такую силу, что готов был разбить керамобетонную стену.
— Странно. Очень странно. — Ханна с любопытством посмотрела на меня. Психодетектор показывает, что все, что ты сейчас сказал, — правда. Ты не болел шизофренией?
— Нет… — Я был сбит с толку и слегка обескуражен. — Почему ты спрашиваешь об этом?
— У тебя налицо все симптомы раздвоения личности. Словно существует два Дипа Бонуэра, один из которых неспособен убить даже цыпленка, зато второй без колебания опустит руки по локоть в кровь.
— И какой же, по-твоему, настоящий?
— Не знаю, — задумчиво протянула Ханна.
— А я знаю, — прошептал я. — Второй! Первый — лишь маска, на которую вы все клюнули. А я не цыпленок, я — крысиный волк!
— Крысиный волк, — задумчиво повторила Ханна. Она поднялась и, медленно переставляя ноги, зашла мне за спину. — Сигарету?
Все было точно, как в первый раз. Тогда я взял сигарету, сейчас же мне почему-то хотелось отказаться. Тень начальника Толза незримой стеной отделила меня от рыжеволосой женщины. Но я ответил согласием, быть может, назло этой тени.
— Да.
Через миг мои губы ощутили прикосновение сигареты. Пыхнул язычок зажигалки. Волосы Ханны касались моего плеча, от ее кожи исходил дурманящий аромат. Мое естество напряглось и бешено запульсировало.
— Развяжи меня! — попросил я.
— Еще не время, я еще не закончила, — прошептала Ханна. Я явственно ощущал исходящие от нее взволнованные токи.
— Развяжи! — велел я и напряг мышцы, пробуя прочность ремней. Но их мог разорвать лишь крысиный волк, я же не был еще крысиным волком.
Ханна ничего не ответила. Я отчетливо услышал, как скрипят мои зубы. Эта тварь попросту изгалялась надо мной. Я рванулся вверх, однако не сумел привстать даже на дюйм. Тогда я выплюнул сигарету.
— Развяжи!
Ответа не последовало, а потом мое плечо ощутило влажное прикосновение языка. Женщина лизнула мою кожу, лизнула медленно, шершаво, тягуче. Я изнывал от желания. Дыхание участилось, в мозгу стучали колкие молоточки. Я хотел закричать, но язык отказывался повиноваться мне. А вот язык Ханны был послушен воле хозяйки. Он перебрался с плеча на шею и принялся ласкать мое ухо. В низу живота образовался теплый шарик, сладкий и омерзительный одновременно. Он источал грязную, неведомую прежде похоть, не человеческую, но звериную. Еще немного, и шарик должен был разлиться по всему телу.
Ханна чутко уловила этот миг. Она выскользнула из-за моей спины, и я зажмурился, ослепленный белизною роскошных грудей, по которым струились напитанные блеклым солнцем волосы. Ухватившись за мои плечи, Ханна уселась мне на колени и теплота разлилась по всему телу, напитав его истомой.
Это было странное чувство, очень сладкое и одновременно очень постыдное. Меня попросту насиловали — насиловали страстно и нежно. Это доставляло бездну наслаждения, но это несло унижение, и потому в те мгновения, когда сознание частью возвращалось в свою обитель, я пытался вырваться. Но ремни не поддавались, а женщина была настойчива в своем похотливом желании. Мы застонали одновременно, а потом она привстала и прижалась к моему лицу своей роскошной грудью. И я целовал ее грудь, бесстыдно выглядывавшую из-под распахнутого халатика.
Затем Ханна решила, что с меня довольно. Она поднялась и ушла куда-то за кресло, появившись вновь лишь после того, как привела себя в порядок. К тому времени я также пришел в себя и встретил ее достаточно спокойно. Я улыбался, так как имел на это полное основание, и моя улыбка вывела Ханну из себя.
— Между нами ничего не было! — отчеканила она, встав напротив.
— Конечно, — не убирая с лица улыбки, согласился я. — А теперь развяжи меня. По-моему, нам больше не о чем сегодня говорить.
Тонкие пальцы принялись освобождать меня от клемм, отрывавшихся от потного тела с противным чавканьем. Я старался поймать взгляд Ханны, но она упорно отводила глаза. Щелкнул замок ремня, отпуская правую руку, затем получила свободу левая. Ханна разогнулась, желая отойти.
— Ноги, — негромко приказал я.
— Что?
— Ноги! — повторил я и, четко выговаривая слова, прибавил: — Ведь между нами ничего не было?
Опустив взор, женщина присела на корточки и принялась расстегивать ремни, сковывавшие мои ноги. Едва она закончила и поднялась, я грубо схватил ее. Ханна забилась, пытаясь освободиться. Еще недавно это не составило бы для нее особого труда, но теперь я был сильнее, и не только физически. Тогда она вскрикнула, выражая негодование:
— Заключенный Боунер!
Зажав мягкий рот ладонью, я прорычал, зверея от внезапно пробудившейся во мне ярости:
— Бонуэр! Запомни это имя и никогда больше не путай его! А теперь — хватит брыкаться! Уверяю, тебе это понравится!
Повалив Ханну животом на кресло, я сделал с ней то же, что несколькими мгновениями раньше она сделала со мной. Думаю, она получила удовольствие не меньшее, чем в первый раз. По крайней мере я его получил.
— Вот теперь все как надо! — сообщил я, поднимаясь.
Ханна ничего не сказала на это. Она также поднялась и запахнула халат.
— Все? — спросила она, глядя в сторону от меня.
— Не совсем. — Я неторопливо облачился в комбинезон. — Я рассказал тебе немало интересного, но ничего не услышал от тебя. Это несправедливо.
— Что же ты хочешь услышать?
— А что ты хочешь сказать?
Ханна отступила на несколько шагов, словно опасаясь, что я вновь наброшусь на нее. Это было глупо, она уже потеряла для меня всякий интерес.
— Ничего.
— Меня не устраивает такой ответ.
Женщина посмотрела на меня, и мне почудилось, что я разглядел в ее взгляде ненависть. Если это и впрямь было так, я был готов удивиться.
— Я сейчас позову хранителей.
То был настолько наивный ход, что я с трудом удержался от смеха. Не отрывая взгляда от Ханны, я направился к ней. Она стала пятиться, я упорно шел следом. Наши маневры продолжались до тех пор, пока я не припер Ханну к противоположной от двери стене. Она попыталась ускользнуть, но моя рука грубо вцепилась в трепещущее горло.
— Слушай ты, сука, — процедил я, приблизив губы к ее расширившимся от страха глазам. — Я вижу тебя насквозь. Ты получаешь удовольствие, трахая беспомощных мужиков. И не меньшее удовольствие, когда мужики трахают тебя, подтирая тобой пол, словно грязной тряпкой. Ты похотливая сладострастная шлюха! Хочешь позвать хранителей? Зови! Но не думаю, что ты сделаешь это. Я раскусил тебя еще в первый раз, когда ты разыгрывала из себя недотрогу, а через твой халатик выпирала наружу похоть! Ты из тех тварей, которым в постели скучно. Ты корчишь из себя роковую женщину, но на деле все куда проще. Таких, как ты, просто надо брать за задницу и делать все, что душе угодно. И тогда не услышишь ни слова против, потому что шлюхи любят, когда их унижают. Ведь так или я ошибаюсь?
Я стискивал пальцы все крепче, ощущая тонкое биение какой-то жилки. Глаза Ханны закатились, и со стороны могло показаться, что она близка к обмороку. Но я знал, что подобные особы в обморок не падают.
— Ну, говори, так?!
— Так, — выдавила Ханна.
Я засмеялся и запустил пальцы промеж ее ног, ощутив трепет любовной плоти.
— То-то же! Так что, думаю, мы с тобой договоримся. Ты расскажешь мне все, что вы там с Толзом задумали. И я буду очень недоволен, если память хоть в чем-то подведет тебя.
— Отпусти, — попросила Ханна.
Я не стал злоупотреблять силой и разжал пальцы на ее горле, но другая рука осталась на месте и развлекалась грубой лаской. Возможно, мое поведение было не очень красиво, но оно подчеркивало ту власть, которой я обладал над ней, как прежде она всячески подчеркивала свою власть над прикованными к креслу мужчинами.
— Давай, выкладывай! — велел я.
— Что? Что?!
— Что знаешь об этом деле! Все!
Ханна сглотнула еще раз и решилась:
— Это большая игра. Помимо Совета — в ней заинтересованы очень влиятельные люди.
Я усмехнулся:
— Надеются с нашей помощью перевоспитать общество?
— Наивный! — Ханна вернула мне усмешку. — Они делают на вас ставки. Кто победит.
— Разве это разрешено?
— Конечно нет. Ставки подпольные, тем более что правила игры и ее участники будут официально объявлены лишь за день до назначенного срока.
— Понятно, — прошептал я. — И кто же из нас котируется выше других?
— Точно не знаю, но не ты.
— Почему? — Я выдавил смешок. — Ведь в этом списке я первый.
— Начальник Толз лично консультирует многих из тех, кто заключает пари, а ты не вызываешь у него доверия. Я же сказала, Толз подозревает, что ты оговорил себя.
— А я сказал, что это — чушь!
Я произнес эти слова резким тоном и в тот же миг перехватил взгляд Ханны. Она была крайне возбуждена. Плоть под моей рукой вибрировала от наслаждения, грудь начинала вздыматься. Я резко убрал руку. У меня вдруг возникло ощущение, будто пальцы вымазаны в чем-то омерзительно грязном, потому я поспешно отер их о халат Ханны. Ее лицо перекосилось то ли от злобы, то ли от разочарования.
— Тебе лучше знать.
— Конечно! — подтвердил я. — Что еще?
— Толз сказал, что это будет занимательное зрелище.
— Не сомневаюсь.
— Еще он сказал, что никто из вас не останется живых.
— Как так — не останется? — процедил я, хватая Ханну за волосы и заставляя ее смотреть мне в глаза.
Ханна вскрикнула и попыталась освободиться, что я ей, естественно, не позволил.
— Того, кто победит, даже если он сумеет вовремя попасть в шлюзовую камеру, прикончат в космосе.
— Толз делится с тобой всеми секретами? — ухмыляясь, поинтересовался я.
— Не знаю насчет всех, но это он мне сказал.
Я медленно разжал пальцы, пропуская сквозь них рыжие пряди волос.
— Я предполагал нечто подобное. Что ты знаешь об обработке, какой нас подвергают?
— Обычная, как для спецкоманд. Гормоны, стероиды, психовнушение.
— Нас хотят выставить зверьми?
— А разве вы не звери?
Я не нашел ничего лучшего, как согласиться:
— Звери. Ты рассказала все?
— Да.
Усмехнувшись, я протянул руку, желая потрепать Ханну по щеке. Женщина испуганно отшатнулась.
— Молодец, сучка. Я знал, что мы договоримся. — Я смотрел на ее подрагивающие губы, и мне вдруг захотелось взять ее еще раз. Страх вызывает вожделение, я уже как-то упоминал об этом. Но следовало поберечь силы, а, кроме того, звериное чутье подсказало мне, что в комнату вот-вот должны войти. Ладно, я, пожалуй, пойду. А ты помалкивай. Если надумаешь рассказать кому-нибудь, что здесь произошло, мне, конечно, влетит, но и тебе не поздоровится. Кроме чисто практических соображений, полагаю, тебе не захочется сделать это еще и потому, что наша нечаянная встреча доставила тебе удовольствие. Ведь так? — Я был уверен, что Ханна ответит утвердительно, и не ошибся. Она кивнула. — В таком случае, прощай!
Я неторопливо направился к двери, за которой скучали хранители. Но не успел я сделать и нескольких шагов, как Ханна окликнула меня:
— Бонуэр! Я обернулся:
— Что?
— Ты придешь завтра?
— Ты же не любишь дохлых мужиков.
Ханна улыбнулась, я не мог не признать, что она чертовски привлекательна.
— Да, но я люблю, что они со мной делают.
Я ответил усмешкой. Наконец-то меня оценили.
— Посмотрим. Но не обещаю. Мне нужно поберечь силы, а ты, сама понимаешь, не слишком располагаешь к этому. Поступим иначе, ты придешь поздравить меня с победой.
Ханна покачала головой:
— Ты не победишь!
— Как раз именно это я и собираюсь сделать! Я обернулся к двери, намереваясь продолжить путь.
— Бонуэр!
— Ну что? — спросил я, не скрывая своего неудовольствия.
— Поцелуй меня.
Я позволил себе подумать, после чего смилостивился:
— Ладно, иди сюда.
Ханна неторопливо двинулась ко мне. Ее движения были подобны движениям кошки, вкрадчиво подбирающейся к добыче. Недоставало лишь хвоста, хлещущего по крутым бедрам.
Нас разделяло четыре шага, три, два. Я приготовился обнять сладострастно подрагивающую талию. Мне не хватило лишь мига. Но как многого стоит миг! Ведь именно в этот миг в дверях появился начальник Толз.
Стоит ли говорить, что я не решился составить конкуренцию начальнику тюрьмы, да и желание, признаться, сразу пропало. Я получил все, что хотел. Вежливо уступив начальнику Толзу дорогу, я направился к поджидавшим меня хранителям. Перед тем как прикрыть за собой дверь, я обернулся. И Толз, и Ханна смотрели мне вслед. Во взгляде женщины было вожделение, мужчина глядел с подозрением. А еще у него пробивались рога, и этот факт сделал меня совершенно счастливым.
Вот уж поистине — как же немного требуется человеку, чтоб обрести счастье!
Глава 12
И наступил последний день. День, за которым меня ожидала свобода. День, за которым меня стерегла смерть. Банально звучит — свобода иль смерть, но именно так оно и было, ибо этот день предвещал все или ничто. Подготовительный период был завершен, завтра предстояла игра. Толстый господин Версус собрал игроков, чтобы дать последние наставления.
Декорации были те же, состав участников не изменился, разве что вдоль стены за нашими спинами расположились два десятка хранителей. Их присутствие объяснялось тем, что наши хозяева отважились убрать перегородку. Ее-то и призваны были заменить настороженно застывшие хранители.
Было довольно душно. Падавший сквозь полупрозрачный потолок свет горячил кожу, наполняя ее взволнованными токами. По жирной физиономии Версуса катились градины пота. Суетливо отирая их подрагивающей рукой, толстяк наставлял нас:
— Вот мы с вами наконец и дождались нашего часа! Завтра все должно решиться, и кто-то получит награду. Одиннадцать умрут, одному достанутся деньги и свобода.
«Свобода и деньги!» — мысленно возразил я. Версус словно перехватил мою мысль и поправился:
— Свобода и деньги. Естественно, я не знаю, кто это будет. Все зависит лишь от вас. А сейчас вы выслушаете инструкции, после чего я раздам электронные карты и научу вас ими пользоваться. — Представитель Корпорации взял небольшую паузу. — Для начала я вновь и вновь предупреждаю вас — не пытайтесь навязать нам свои правила игры. Вы должны убивать и продвигаться вперед. Любая попытка выбраться из башни по собственной инициативе обречена на провал. К нарушителю будут применены самые строгие меры вплоть до уничтожения. Помните: залог успеха в вашей активности. Кто быстрее достигнет верхнего уровня, тот имеет наибольшие шансы на успех. Робкий и медлительный погибнет. И я, как устроитель игры, буду всячески способствовать этому. Ни на мгновение не забывайте, что находитесь под постоянным контролем наших операторов, и я могу в любой момент раскрыть ваше местонахождение другим игрокам. Надеюсь, это понятно?
— Да, — ответил за всех Фирр.
Как и в предыдущий раз, знаменитый убийца сидел передо мною, его наголо обритый затылок излучал скуку.
— Скажи лучше, куда я могу отправиться после того, как кончится вся эта чехарда?
Толстяк не успел ответить, вместо него это сделал Баас.
— В железный ящик, кусок дерьма! — ласково сообщил он.
Фирр медленно повернул голову и с брезгливостью оглядел негра. Не требовалось быть ясновидцем, дабы понять, что эти ребята уже выясняли отношения раньше.
— Ты окажешься там первым, черная обезьяна!
— Что?!
Баас начал привставать. Фирр следил за ним с деланным равнодушием, однако от меня не ускользнуло, как напряглись его мышцы.
Представителю Корпорации явно хотелось избежать потасовки.
— Господа! Господа! — кричал он, разевая пасть, словно выброшенная на раскаленный полуденный песок лягушка. Но Баас не очень-то намеревался внимать его воплям. Он уже готов был броситься на соперника, когда вмешался начальник Толз:
— А ну-ка сесть! Живо!
Короткого окрика начальника тюрьмы оказалось достаточно, чтобы негр с угрожающим рычанием уселся на жалобно скрипнувший стульчик. Представитель Корпорации шумно выдохнул и отер рукой жирно блестящий лоб.
— Ну так что же насчет планеты? — вновь вернулся к интересующему его вопросу Фирр.
— Планет всего девять.
— Это я уже слышал. Назови их.
Версус взял в руки листок и перечислил — Маурония, Лахал, Багена, Сомду, Тимар, Земля Шешина, Кутгар, Ролтес-П, Альтадда.
Фирр сплюнул себе под ноги. Физиономия его выражала крайнюю степень презрения.
— Так я и знал! Не стоило даже ввязываться в эту затею!
Представитель Корпорации оскорбился.
— Отличные планеты! — с обидой заявил он.
— Прибежище педерастов, онанистов и прочего дерьма со всего света, подтвердил Фирр.
— А что тебя волнует, коротышка? — встрял Баас. — Тебе все равно туда не попасть.
Фирр хотел ответить обидчику, но не успел, потому что в этот миг начальник Толз захохотал. Он смеялся со вкусом, широко разевая тонкогубую пасть.
Декорации были те же, состав участников не изменился, разве что вдоль стены за нашими спинами расположились два десятка хранителей. Их присутствие объяснялось тем, что наши хозяева отважились убрать перегородку. Ее-то и призваны были заменить настороженно застывшие хранители.
Было довольно душно. Падавший сквозь полупрозрачный потолок свет горячил кожу, наполняя ее взволнованными токами. По жирной физиономии Версуса катились градины пота. Суетливо отирая их подрагивающей рукой, толстяк наставлял нас:
— Вот мы с вами наконец и дождались нашего часа! Завтра все должно решиться, и кто-то получит награду. Одиннадцать умрут, одному достанутся деньги и свобода.
«Свобода и деньги!» — мысленно возразил я. Версус словно перехватил мою мысль и поправился:
— Свобода и деньги. Естественно, я не знаю, кто это будет. Все зависит лишь от вас. А сейчас вы выслушаете инструкции, после чего я раздам электронные карты и научу вас ими пользоваться. — Представитель Корпорации взял небольшую паузу. — Для начала я вновь и вновь предупреждаю вас — не пытайтесь навязать нам свои правила игры. Вы должны убивать и продвигаться вперед. Любая попытка выбраться из башни по собственной инициативе обречена на провал. К нарушителю будут применены самые строгие меры вплоть до уничтожения. Помните: залог успеха в вашей активности. Кто быстрее достигнет верхнего уровня, тот имеет наибольшие шансы на успех. Робкий и медлительный погибнет. И я, как устроитель игры, буду всячески способствовать этому. Ни на мгновение не забывайте, что находитесь под постоянным контролем наших операторов, и я могу в любой момент раскрыть ваше местонахождение другим игрокам. Надеюсь, это понятно?
— Да, — ответил за всех Фирр.
Как и в предыдущий раз, знаменитый убийца сидел передо мною, его наголо обритый затылок излучал скуку.
— Скажи лучше, куда я могу отправиться после того, как кончится вся эта чехарда?
Толстяк не успел ответить, вместо него это сделал Баас.
— В железный ящик, кусок дерьма! — ласково сообщил он.
Фирр медленно повернул голову и с брезгливостью оглядел негра. Не требовалось быть ясновидцем, дабы понять, что эти ребята уже выясняли отношения раньше.
— Ты окажешься там первым, черная обезьяна!
— Что?!
Баас начал привставать. Фирр следил за ним с деланным равнодушием, однако от меня не ускользнуло, как напряглись его мышцы.
Представителю Корпорации явно хотелось избежать потасовки.
— Господа! Господа! — кричал он, разевая пасть, словно выброшенная на раскаленный полуденный песок лягушка. Но Баас не очень-то намеревался внимать его воплям. Он уже готов был броситься на соперника, когда вмешался начальник Толз:
— А ну-ка сесть! Живо!
Короткого окрика начальника тюрьмы оказалось достаточно, чтобы негр с угрожающим рычанием уселся на жалобно скрипнувший стульчик. Представитель Корпорации шумно выдохнул и отер рукой жирно блестящий лоб.
— Ну так что же насчет планеты? — вновь вернулся к интересующему его вопросу Фирр.
— Планет всего девять.
— Это я уже слышал. Назови их.
Версус взял в руки листок и перечислил — Маурония, Лахал, Багена, Сомду, Тимар, Земля Шешина, Кутгар, Ролтес-П, Альтадда.
Фирр сплюнул себе под ноги. Физиономия его выражала крайнюю степень презрения.
— Так я и знал! Не стоило даже ввязываться в эту затею!
Представитель Корпорации оскорбился.
— Отличные планеты! — с обидой заявил он.
— Прибежище педерастов, онанистов и прочего дерьма со всего света, подтвердил Фирр.
— А что тебя волнует, коротышка? — встрял Баас. — Тебе все равно туда не попасть.
Фирр хотел ответить обидчику, но не успел, потому что в этот миг начальник Толз захохотал. Он смеялся со вкусом, широко разевая тонкогубую пасть.