Комацу Сакё. Гибель дракона

   — Давайте.
   Онодэра открыл крышку ящичка справа от пульта управления. Он представил себе, как серебристый цилиндр выскочит сейчас из поплавка и косо пойдет вверх, оставляя за собой длинный хвост пены, и потянул один из шести рычажков. Едва ощутимый толчок, и в верхней части телевизионного экрана появился слепяще яркий шар. Пуская обильные пузыри, он медленно проплыл по диагонали.
   Две прильнувшие к иллюминаторам фигуры выражали безмолвное изумление. Онодэра, глядевший на экран телевизора со сверхвысокой скоростью развертки, тоже был ошеломлен.
   Освещенные мощными лучами падающего бело-голубого солнца, внизу клубились, уходя в неведомую даль, причудливые мутьевые облака. Ничего, кроме этих клубов, похожих на кучевые облака в земном небе. Оказывается и здесь, на страшной глубине, волнуются, дышат, клубятся мутьевые облака…
   — Онодэра, вы…
   Но Онодэра, не дослушав профессора, уже нажал на рычаг пуска следующей осветительной ракеты. Заметив, что изображение дна на экране эхолота совершенно помутнело, он торопливо включил фононно-мазерный гидролокатор.
   И произошло совершенно неожиданное. Остро направленная волна высокой энергии прошила шестидесятиметровую глубину и прошла дальше, через слой, который до сих пор все принимали за морское дно, еще на сто метров, описав рельеф истинного, твердого морского дна. А на глубине шестидесяти-восьмидесяти метров гидролокатор показал смутное, туманное изображение. Онодэра едва не закричал, что это ГРС, но откуда на глубине восьми тысяч метров взяться глубинному разбросанному слою?! Ведь эхолот обычно дает изображение так называемого псевдодна только на глубине от пятидесяти до трехсот-четырехсот метров. Происходит это в результате всплывания и погружения скоплений планктона. Что же получается? Скопления мутьевых облаков играют роль планктона, и на этом сверхдне происходит явление, аналогичное ГРС?..
   — Можете погрузиться ниже? — спросил профессор Тадокоро, выслушав доклад Онодэры.
   — А не опасно ли? — подал голос Юкинага.
   — Давайте спустимся еще метров на пятьдесят, — предложил Онодэра. — Забортную измерительную аппаратуру для определения температуры, плотности воды и содержания соли можно опустить метров на пятнадцать ниже.
   — Осторожно только… — пробормотал профессор. — Будьте готовы всплыть в любую минуту.
   Онодэра откачал из маленького балансира бензин, «Вадацуми» стал быстро снижаться. Онодэра быстро выбросил балласт, но судно уже нырнуло в мутьевые тучи. Опять началась сильная качка. Наконец, с трудом поднявшись на пятнадцать метров выше, Онодэра опустил забортные приборы. Трос раскачивался во все стороны.
   — Плотный активный слой, — сказал профессор Тадокоро. — Температура один и семь десятых градуса. Чуть выше обычной.
   — А слой-то тянется с юга на север, — заметил Юкинага.
   — Плотность одна и пятьдесят три тысячных! — изумился профессор. — Это же намного выше максимальной плотности морской воды!
   — А плотность соли… — Юкинага вдруг запнулся. — Ну, естественно, она должна быть высокой. Ведь в ней содержится большое количество ионов металла, особенно ионов тяжелых металлов.
   — Взять пробу морской воды, — распорядился профессор.
   Когда заработал насос, опять почувствовался толчок. На этот раз «Вадацуми» сотрясала боковая качка. Показалось, что внизу по скоплению мутьевых туч пробежали какие-то темные полосы.
   — Профессор! — тихо воскликнул Онодэра.
   — Пустите еще одну ракету… — Тадокоро, не обращая внимания на толчок и качку, следил за показаниями приборов.
   Запуская третью осветительную ракету, Онодэра вдруг инстинктивно почувствовал какую-то опасность и выбросил большую массу балласта. Клубившиеся совсем рядом мутьевые тучи резко ушли далеко вниз.
   — Что вы делаете? Ведь еще…
   В этот миг страшной силы донная волна ударила в бок «Вадацуми». От этого удара его повернуло на девяносто градусов и в наклонном положении отнесло на несколько десятков метров в сторону.
   Землетрясение? — пронеслось в мозгу Онодэры. На глубине я попадаю в такую переделку впервые. Да не может же…
   Гондола раскачивалась со скрипом. Онодэра опять выбросил балласт. Потом он сообразил, что часть колебаний судну сообщает спущенная якорная цепь и трос с забортными приборами. Мгновенно подняв приборы и якорь, он включил двигатель. Внезапно качка прекратилась. Онодэра глянул на компас. Судно повернулось носом прямо на юг. Онодэра развернул батискаф на сто восемьдесят градусов. Скорость всплытия оказалась неожиданно малой. И только тут Онодэра заметил, что второй слой балласта из-за неисправности клапанов остался невыброшенным, значит, батискаф начал всплывать только потому, что отрубили цепь для страховки.
   — Профессор, а это… — воскликнул Юкинага.
   Онодэра невольно прильнул к носовому иллюминатору.
   Осветительная ракета, запущенная перед самым толчком, ярко сияла вдали. Повиснув в прозрачной воде, она на большое расстояние вокруг освещала затянувшие дно бурлящие тучи мути. На границе тьмы и света, раскачиваясь, поднималось что-то гигантское. Они скоро поняли, что это плотные мутьевые потоки зеленоватого оттенка, которые низвергались с вершины склона морского желоба на более легкие мутьевые облака, отодвигая и волнуя их.
   — Беспорядочный мутьевой поток! — сдавленным от волнения голосом сказал профессор Тадокоро. — Беспорядочный мутьевой поток, на существовании его настаивал Кюнен. Если это действительно так, то мы первыми в мире увидели его воочию.
   — Всплываю! — Онодэра уже овладел собой, и его голос прозвучал спокойно. — С корабля сообщили, что на поверхности моря началось волнение.
   «Вадацуми» уже на восемьдесят метров поднялся над бурлящими тучами мути. Внизу под ним колыхалось донное течение высокой плотности и неизвестного происхождения. Оно заполняло самую глубокую часть желоба. «Вадацуми», одинокий, затерянный в совершенно прозрачной черноте бездны, лег на обратный курс и, словно стратостат с обрубленным якорем, с каждым метром прибавляя скорость, устремился к серебристому, полному света потолку, незримо мерцавшему где-то наверху, на высоте восьми тысяч метров.
   Онодэра, чтобы облегчить вес, выпустил три оставшиеся осветительные ракеты. Они брызнули, подобно фейерверку и, превратившись в три огненных бледно-синих цветка, повисли над «Вадацуми». Мощная вспышка высветила среди вечного мрака огромный, диаметром в несколько километров, шар воды, где никогда не было никакого света, кроме слабого мерцания глубоководных светящихся существ.
   И в это мгновение Онодэра с удивительной отчетливостью ощутил стихию, в которой находился. Свет мощностью в несколько десятков тысяч ватт высветил прозрачную, бесконечную и бескрайнюю воду. Сзади, спереди, слева и справа. Стена совершенно неподвижной воды, придавленной своей собственной тяжестью в восемьсот атмосфер. На несколько километров вокруг ничто не заслоняло поля зрения. Лишь в отдалении, по левому борту, на грани светового круга чернел, растворяясь в темноте, склон морского желоба. И все. Остальное — прозрачная, холодная стена воды. А внизу все шире распространялись плотные, в мелких складках тучи мути с единственным черным пятнышком, тенью «Вадацуми», крохотного полого тела, стремительно несущегося к синей дуге.
   Три светящихся цветка стали медленно опускаться, постепенно теряя свою яркость. Там, куда не доходил их свет, Онодэра представил себе гигантский — почти в сто километров шириной — разлом в земной коре. Он почти непрерывно тянется на многие тысячи километров от тридцать восьмого градуса южной широты до пятьдесят третьего градуса северной широты. По дну этой невероятной канавы на дне океана, через тропики, далеко на север к берегам Камчатки, проникают холодные воды антарктических морей.
   Японский желоб!
   Один из глубочайших желобов в мире, пролегший на семитысячеметровой глубине под полными света и ветров просторами Тихого океана. И там, на дне этой бездны, сейчас явно что-то готовилось, что-то зарождалось. Гигантская холодная змея мрака, растянувшаяся с крайнего юга до крайнего севера, преодолев гнет чудовищного давления, чуть-чуть передернула кожей и шевельнулась, еще немного — и она забьется в конвульсиях…
   Но что же там происходит, что?
   Глядя на исчезающие в безбрежной бездне мрака звездочки, Онодэра почувствовал все величие океана и скрывающегося под ним чудовища. Человек в сравнении с ними — песчинка, знания его ничтожны.
   Ледяной холод сдавил грудь. Человек ощутил непомерное бремя холодной морской воды, усиленное сознанием собственной беспомощности. Что он может? Двое других, должно быть, чувствовали то же самое. Даже дыхания их не было слышно. Их взгляды были прикованы к мрачно-зеленым кругам маленьких иллюминаторов.
   Что же там зарождается?

Часть вторая.

Токио

1

   Когда, положив на стол рапорт и докладную записку, он хотел было выйти из кабинета, управляющий делами, словно что-то вспомнив, окликнул его:
   — Онодэра!
   Он обернулся. Управляющий Есимура, барабаня кончиком карандаша по зубам, задумчиво смотрел в пустоту. Бумаги лежали на столе нетронутыми.
   — Слушаю вас, — сказал Онодэра.
   — Да, нет… ничего. Ты сейчас домой?
   — Пожалуй… — неуверенно ответил Онодэра. — Хочу до конца использовать прерванный отпуск. С послезавтра.
   Есимура встал из-за стола и, подтянув шнурок воротника летней рубашки, взял с вешалки первозданной свежести панаму.
   — Ухожу и сегодня уже не вернусь, — сказал он секретарше, печатавшей на машинке со шрифтом «хирагана». — Бумаги из конструкторского отдела я подписал, так что передайте их в подводный отдел.
   Онодэра открыл перед ним дверь.
   — Как насчет пивка, бочкового, а? — спросил управляющий. — Может, подадимся на Гиндзу?
   — Пиво в такую жару… — ответил Онодэра. — Пожалуй, лучше холодного кофе…
   — Что ж, скоротаем время за кофе… — весело произнес Есимура, вызывая лифт. — Знаешь бар «Мирт» на западной Гиндзе?
   — Слышал, — буркнул Онодэра. — Однажды ребята из фирмы «Морские промыслы Юдзима» приглашали меня туда, но я не пошел.
   — Есть там одна славная девчонка. Миниатюрная и очень необычная.
   Зачем я ему понадобился, думал Онодэра. Сейчас бы домой, выспаться… Может, так прямо и сказать?
   В лифте было душно и влажно. Несколько служащих из чужой фирмы, судя по костюмам и галстукам, торговой, громко разговаривали на протяжении всех двадцати этажей.
   — Говорят, из-за землетрясения в Коморо цены на участки в Каруйдзава катастрофически упали.
   — А что, не купить ли, пока цены низкие? Ведь землетрясение когда-нибудь кончится…
   — Уйми свои спекулянтские инстинкты! В Дзэнкодзидайра, по слухам, подпочвенное основание превратилось в сплошное крошево. Говорят, что может произойти извержение вдоль всего берега реки Тикума.
   — Да-а, если задуматься, что-то очень уж долго трясет. И в Мацусиро тоже… Но люди там еще остались, не уходят, держатся.
   Слушая болтовню молодых служащих торговой фирмы, Онодэра помрачнел. Впрочем, землетрясение в Мацусиро на самом деле слишком затянулось. Одно время там вроде бы стало потише, но в этом году все возобновилось, а в последние несколько месяцев волна землетрясений начала распространяться на юг и север по Дзэнкодзидайра. Трясет, трясет… Кстати, интересно, что поделывает Го, как он там? Продолжается ли строительство? И что делается в Тона, где провалился мост?
   Но Онодэре сейчас почему-то не хотелось думать о таких вещах. Он весь был скован тяжелой усталостью. Она не проходила с той самой минуты, когда он поднялся с восьмитысячеметровой глубины. Происшедшее там потребовало от него предельного напряжения. Неизгладимое воспоминание о необъятной водной стихии, унылая будничность Токио, убийственная жара при высокой влажности, тягучий, как патока, нечистый воздух, замкнутость городского ландшафта, умопомрачительное количество людей, бесчисленные формальности — все это вызывало в нем нечто похожее на аллергию и мучило, как назревающий где-то глубоко внутри чирий. Он жаждал только отдыха. Причем физическая усталость давным-давно прошла, но душа требовала покоя, чтобы застрявший где-то внутри твердый комок постепенно размяк и рассосался. А на это нужно было время.
   Домой… Спать… — крутилось в голове Онодэры, когда он выходил из лифта. Включить музыку, тихую, тихую… Франка, Дебюсси… Или… напиться вдрызг что-ли?
   Как только миновали воздушный заслон у входа, с небес обрушилась жара — настоящее стихийное бедствие. Онодэра мгновенно покрылся потом. Рубашка, еще минуту назад приятно холодившая тело, стала мокрой и горячей. Казалось, его обхватили чьи-то влажные, липкие руки, словно он попал в объятия чудовищно жирной потной бабы. Его даже передернуло.
   — У-уф… — вздохнул управляющий, видно, почувствовав то же самое. — Кошмар. Давай возьмем машину!
   Когда они садились в такси, земля под ногами мелко задрожала. Онодэра весь напрягся и замер. Потом посмотрел на небо, оглянулся кругом. На улицах все та же толчея. Измученные лица, тусклые взгляды изнуренных убийственной жарой людей. Но никаких признаков тревоги.
   — Давай, садись быстрей! — позвал его из машины Есимура. — Не держи дверцу открытой — ведь тут кондиционер работает.
   — Землетрясение, — сказал Онодэра.
   — Да, вроде бы, — без особого интереса согласился Есимура. — Чудак ты! Сколько лет в Токио живешь, а все не привыкнешь.
   Так-то оно так… — усмехнулся про себя Онодэра. Видно, просто нервы пошаливают. А может, все оттого, что я недавно сам видел?
   — Вышла из строя система охлаждения Центрального района, что ли? — спросил Есимура у шофера. — Кошмар!
   — Нет, почему же, работает, — ответил шофер. — Правда, не на полную мощность: не хватает воды и электроэнергии. Служащий из мэрии говорил, что всю систему будут переоборудовать. Да и из охладительных башен Харуми три вышли из строя, — повторил он недавно услышанную по радио новость. — Там используется морская вода, а это, само собой, привело к коррозии.
   — До «прохладного Токио», пожалуй, еще года три пройдет, — Есимура расслабил шнурок у ворота. — Я думаю, это будет не раньше, чем завершится строительство сверхнебоскребов в Центральном районе.
   Онодэра, повернув голову, посмотрел через заднее стекло на убегавшую назад улицу. Высоко в небо поднималось новое здание объединенного Яэсу-Токийского центрального вокзала, а вокруг, в Маруноути и на Гиндзе, выстроились, словно поставленные торчком огромные книги, высокие громады из стекла и алюминия. Эти плоские здания примерно на высоте двадцатого этажа соединялись воздушными коридорами, висящими над улицей, скоростные магистрали протянулись между ними на уровне десятого этажа, а с крыши вокзала как раз в эту минуту поднимался стоместный вертобус с двумя парами лопастей, отправлявшийся во Второй аэропорт.
   Этот город все время растет ввысь. А люди внизу все глубже загоняются в ущелья, куда никогда не заглядывает солнце, а то и еще ниже — под землю… В сырых, вечно влажных, затененных местах что-то постоянно гниет. Не только то, что устарело, отстало, застряло, отброшенное потоком, но и те, кто провалившись, не в состоянии выкарабкаться… Бледная, уродливая жизнь, черпающая соки в том, что в процессе превращения в неорганическую материю распространяет душное тепло и миазмы…
   До каких же пор этот огромный город будет менять свой облик, думал Онодэра.
   Токио все время менялся, это началось очень давно, когда Онодэра был еще ребенком. Ломали старые дома и прокладывали дороги, выравнивали холмы, вырубали леса и строили большие здания. Когда Онодэре было десять лет, Токио готовился ко Всемирным Олимпийским играм. Он изменился тогда до неузнаваемости. Но и после Олимпиады работы по переустройству продолжались: перекапывались дороги, всюду грохотали бульдозеры, повсеместно вздымались стальные и бетонные конструкции, небо подпирали гигантские краны. Придет ли такое время, когда этот город обретет хотя бы относительно стабильную красоту?..
   — Сверни налево, в тоннель, — сказал Есимура. — Здесь сквозной проезд.
   Машина очутилась на широкой подземной улице. Справа от проезжей части была стоянка для машин, а слева — за бледно-зелеными стеклами витражей тянулись тротуары и магазины. Здесь торговали только дорогими вещами и предметами роскоши. Было тихо и малолюдно. Синтетическое покрытие поглощало звук шагов. Стены и потолок тоже были облицованы звукопоглощающими материалами.
   Есимура свернул в узкий коридор между ювелирным и галантерейным магазинами. Кажется, мелькнула вывеска «Мирт», но Онодэра не обратил на нее внимания. Он заметил другое: ковровая дорожка под ногами медленно двигалась. Освещение становилось все более тусклым, за поворотом сделалось совсем темно, и только в дальнем конце янтарно светилась дверь.
   — Добро пожаловать!
   В темноте у стены что-то шевельнулось, и перед ними появился бой в смокинге.
   — Ваши вещи?
   — А мы без вещей!
   Есимура даже не остановился, бой засеменил перед ним. Пройдя по пушистому винного цвета ковру между слабо мерцавшими стенами, они уселись в удобные кресла. Рядом с их столиком в горшке росла веерная пальма. Тихий ненавязчивый музыкальный фон. Абстрактная скульптура, за ней — освещенная голубым светом сцена.
   — Кого я вижу! И так рано!
   Неизвестно когда и как рядом появилась миниатюрная девушка в белом мини из материала под акулью кожу.
   — Наверху жара, — буркнул Есимура, утираясь надушенным осибори^[3]. — Что в Татэсина? Когда ты оттуда вернулась?
   — А я туда и не ездила. Там, говорят, небезопасно.
   — Боишься землетрясения? Но ведь Татэсина южнее Мацусиро.
   — Говорят, уже в Комуро трясет. Девочки, которые ездили, угробили машину. На нее упал огромный камень. Правда, они немного повеселились, пошумели в Хаяма.
   — Джин-тоник, — сказал Есимура бою.
   — Джин-ликкий, — присоединился Онодэра.
   — Познакомьтесь. Онодэра — служащий нашей фирмы. А это Юри-сан.
   — Очень приятно, — сказала Юри. — А чем вы занимаетесь?
   — Управляю глубоководным судном.
   — О-о! Подводной лодкой?
   — Нет, это не военное судно, а такая штуковина, которая может плавать у самого дна на глубине десять километров, — объяснил Есимура.
   — Потрясающе! Но уж если вы работаете на таком судне, то наверняка умеете нырять с аквалангом?
   — Умею, — усмехнулся Онодэра.
   — А вы не согласились бы поучить меня? Хотя бы разочек! Говорят, это опасно!
   — А Мако пришла? — спросил Есимура, взяв поданный боем стакан джина с тоником.
   — Да, только что. Сейчас, наверное, красится.
   — Позови ее. Хочу узнать, как она сыграла в гольф с Накагавой.
   — Думаю, что проиграла, раз молчит. Если бы выиграла, проходу бы никому не дала, — Юри поднялась и, положив руку на плечо Онодэры и заглядывая ему в лицо, спросила: — Так научите меня? Когда?..
   — Если будет свободное время, — коротко ответил Онодэра.
   Стали появляться посетители, из полумрака возникли тонкие фигурки хостэс^[4]. Онодэра беспокойно огляделся, потом крепко, всей рукой схватил запотевший стакан с бледно-зеленой жидкостью и кусочками льда и осушил его двумя глотками.
   — Прикажете повторить? — спросил бой.
   Онодэра кивнул.
   Подошла другая хостэс и, едва кивнув Онодэре, уселась рядом с Есимурой и стала ему что-то шепотом говорить. Кажется, она выспрашивала о ком-то из клиентов. Онодэра взял подсоленный земляной орешек и одним глотком выпил половину второй порции. Он начинал скучать. И ушедшая Юри, и сидящая рядом с Есимурой хостэс в каштановом парике отличались красотой и изяществом, но на их молодых лицах — а девушкам было не больше двадцати трех — четырех лет — лежала неизгладимая печать утомления. Дорогой шик в одежде — и несвежая кожа. Прекрасно держатся, но обе какие-то колючие. Зарабатывают, небось, в трое-четверо больше такого служащего, как он, и все же их пожирает какая-то неутолимая жажда. Конкуренция, зависть, ревность, деньги, неудержимое желание роскоши, блеска терзают их, сжигают изнутри… Что-то в них раздражающим образом действовало на Онодэру.
   Молодые, очаровательные, эти блестящие девушки, несмотря на свою молодость, уже не умеют по-настоящему радоваться. Сердца их не знают полноты, как не знает насыщения звериная утроба. Они утомились от собственных желаний, которые в них постоянно искусственно возбуждают. Где-то в глубине их глаз уже появились первые признаки мрачно-тусклой скуки. К тому же они все время говорят умненькие вещи, но ни в одной не ощущается интеллекта. Но, что делать, ему придется еще немного потерпеть… Онодэру охватило уныние, на душе было противно, и он опять схватил стакан. Какое же оно, если копнуть поглубже, это первоклассное заведение на Гиндзе?.. Кто они, превратившие этих юных созданий в ненасытных жалких скряг? Политиканы, люди искусства или племя белых воротничков? И те и другие. Все вместе взятые. И их деньги, которыми они сорят как безумные.
   Чтобы выдержать здесь, надо немного опьянеть, подумал Онодэра и опять осушил стакан. На сердце чуть потеплело. Появилась некоторая раскованность.
   — Как вы красиво пьете! — изображая восхищение, произнесла хостэс, сидевшая рядом с управляющим. — Впрочем, при таком сложении…
   — Кстати… — прервал Онодэра, обращаясь к Есимуре. — Вы, кажется, хотели поговорить?
   — Что? — управляющий был искренне удивлен. — Ах, да… в самом деле. Я думал попозже, куда спешить…
   — Можно и попозже, пожалуйста, — кивнул Онодэра. — О работе?
   — Да нет… — Есимура покачал головой. — Послушай, женился бы ты, а?
   — У-уйо, — издала дикий звук хостэс. — Так, вы еще и холосты?!
   — Послушай, займись пока чем-нибудь, ладненько? — сказал ей Есимура, словно обращаясь к ребенку.
   Онодэра вдруг сразу почувствовал опьянение — в голове сделалось совсем пусто. Он взял земляной орешек.
   — Возлюбленная или там невеста у тебя есть? Родители ничего такого не предлагали?
   — Пока нет… — Онодэра покачал головой. Он сейчас думал только о том, не скучающее ли у него лицо.
   — Ты, наверное, знаешь, что наша фирма увеличивает основной капитал и собирается сильно расширить отдел разработки сырья. Пусть это пока останется между нами, но, я думаю, ты в этом отделе займешь довольно высокую должность. Совершишь скачок, так сказать, через головы других. Я уже замолвил за тебя словечко… Есть только одно «но» — твое холостяцкое положение. Женатый человек выглядит солиднее, ему больше доверяют.
   — Значит, работать придется на суше? — спросил Онодэра, хотя уже заранее знал ответ начальника.
   — Да. Не вечно же тебе болтаться в батискафе. Я считаю, ты вполне созрел для умственной деятельности и…
   Онодэра энергично разгрыз орех передними зубами. Он почувствовал, как внезапно возникшее опьянение начинает медленно проходить. По рукам и ногам разлилось тепло, и почему-то вдруг опять стало портиться настроение. «Плохо, — подумал он, — может быть, из-за атмосферного давления?»
   — Так как же, ты согласен встретиться, а? — нарочито беспечным тоном спросил Есимура, откидываясь на спинку кресла.
   — С кем?
   — Ну, в общем это смотрины.
   — Не знаю даже…
   — Если согласен, давай, не откладывая в долгий ящик, сегодня вечером…
   Рука с орехом застыла возле рта.
   — Сегодня вечером?! — от удивления у Онодэры округлились глаза. — В таком виде?
   — Это не важно. Устроим небольшой экспромт, как бы между прочим… Ей двадцать шесть, потрясающая красавица, хотя и не без норова лошадка. Но ты бы… Нет, думаю, что именно если с тобой…
   Онодэру начал беспокоить тон начальника — в нем нет-нет да и проскальзывал так называемый «приказ в виде просьбы». Есимура приходился дальним родственником одной родовитой фамилии, с отличием окончив знаменитый университет, он устроился в государственное учреждение, где прослужил всего два-три года. По каким-то обстоятельствам он оттуда ушел и стал служить в фирме по разработке морских шельфов КК. Онодэру все это мало интересовало, но поговаривали, что в судьбе Есимуры немалую роль сыграл один крупный политический деятель, который замолвил за него словечко. В фирме Есимура был на лучшем счету и вполне мог претендовать на ведущее место. Высокий, широкоплечий, с ярким красивым лицом — его породистость сразу бросалась в глаза. В данный момент фирма приняла решение удвоить свой миллиардный капитал и соответственно расширить рамки деятельности, должно быть, и Есимура тоже расширял рамки какой-то собственной деятельности. Онодэра понял, что между этими проектами и сегодняшним предложением Есимуры существует какая-то связь…
   Ведь Есимура не просто советует жениться, а прощупывает, станет ли он его подручным, давая понять, что решающим будет послушание. Конечно, о своей заинтересованности он говорит не прямо, а полунамеками, чтобы, если Онодэра не отреагирует должным образом, в любую минуту можно было все переиграть. Онодэра усмехнулся про себя. Чиновники или бывшие чиновники — странные люди. Конкуренция доводит их до помешательства. Они обуреваемы лишь одной заботой: дробиться наверх, а там либо самим сесть кому-то на голову, либо, если не получится, посадить кого-то себе. Примерно так поступают обезьяны, когда выбирают вожака. Все это было чуждо натуре Онодэры. Но у него, может быть, здесь сыграло роль опьянение, появилось желание заглянуть в замыслы Есимуры — уж очень самодовольным выглядел этот честолюбец.