– А ты бы предпочла, чтобы я пропал с этой дурочкой Леночкой? - иронично и довольно резко ответил студент.
– Вот. Вот оно, Боря. Тебе уже сейчас никто не нужен из-за неё. Представь тебе сейчас какую-нибудь Марию Склодовскую-Кюри, и ты скажешь: "уродина!". А приму-балерину какую, красавицу, ты заявишь: "дура!"
– А это обязательно разве, тёть Кать - или уродина, или дура? А если мне встретится такая вот, как она? - Борис кивнул на спящий дом, неразличимо темневший в ночи.
– А таких в реальной жизни не бывает, Боря - тихо, серьёзно ответила тётя - Всю жизнь будешь искать, и не найдёшь. Уж ты поверь мне, старой бабе.
– Ладно, тёть Кать. Не надо мне никого - Борис рассмеялся довольно натянуто - И потом, я же обещал на тебе жениться. Вот Ульрих с документами поможет…
– Ох Б орис, Б орис… Ты меня ум орис - в темноте невозможно было угадать. улыбается тётя Катя или нет, но голос звучал грустно - И ладно бы только меня…
–…Зря мы не подключили кварк-реактор к главному компу, Хррот - Вахуу бойко колотил по клавиатуре - Могут возникнуть нестабильные режимы.
– При коррекции орбиты? Ерунда - капитан взялся за джойстик управления, чуть довернул корабль вручную - Хватит и того, что мы подключили гравистат. Нельзя давать зверю ни единого лишнего шанса.
– С племяшкой-то успел поговорить? - не отрываясь от клавиатуры, спросил пилот - Отвёл душу?
– Поговорил. Всё нормально у них.
– Программа готова - Вахуу откинулся в кресле - Выполнить?
– А давай!
Пилот ткнул когтем, по экрану побежали вереницы символов и букв, накладываясь на изображение планеты. Обзорный экран отражал ту же картинку, только увеличенную и без бегущих строк.
– Пошла коррекция, капитан. Идёт, идёт, идёт… Всё. Готово.
Ничего не шелохнулось в рубке - гравистат отработал маневр, скомпенсировав внешние ускорения.
– Хорошо, Вахуу. Ну, вернёмся к охоте на зверя…
На руке капитана запищал браслет индивидуальной аварийной связи. Он ткнул в него пальцем.
– Ты где, капитан?
– Где же ещё, как не в рубке? Во время любых активных орбитальных маневров мне положено быть в рубке, Иахрр.
– Тогда почему рубка не отвечает?
Капитан ощутил, как на голове и вдоль хребта у него встают дыбом волосы.
– Сейчас проверим.
Он ткнул в клавиатуру раз, другой…
– Хррот, смотри! - Вахуу испуганно показывал на горящий индикатор - Двигатель коррекции всё ещё работает, оказывается…
– Стоп реактору! Аварийный стоп! - голос капитана взвился, загремел. Две руки одновременно ударили по кнопке аварийной остановки реактора - Вахуу, отключай обзор от компьютера! Давай прямое изображение с камеры на малый экран! С любой передней камеры, только прямое!
Пилот застучал по клавишам со скоростью классной машинистки. Изображение на обзорном экране погасло, зато на боковом возникло вновь - непривычно плоское, грубое, с убогой цветовой гаммой. Но не это было самое главное. Планета на этом экране была заметно ближе.
– Телеметрия…
– Вахуу, очнись! Эту цифирь формирует вирус! Она не имеет ничего общего с реальностью! Мы падаем, Вахуу, падаем на планету!
…
Планета занимала уже добрую половину Вселенной, но всё росла и росла, превращаясь из шара в громадную вогнутую чашу.
– Капитан, у нас нет времени, совсем нет! - Вахуу бил хвостом, глядя на неумолимо приближающуюся смерть.
– Не дёргайся, Вахуу. Пока ещё есть.
Хррот и сам чувствовал страх. Ещё никто и никогда не управлял кораблём класса "Любопытный" с отключенным главным компьютером. Да, конечно, у всех кораблей имеется ручное управление. Но это управление тоже завязано на компьютер. Перед глазами у капитана вдруг всплыл образ примитивного летательного аппарата аборигенов, аэроплана, причём начисто лишённого органов управления. Маленькие смешные человечки вовсю бегали по аэроплану взад-вперёд, и даже по крыльям, пытаясь при помощи регулируемого крена управлять своим аппаратом…
Бледное пламя заструилось по корпусу, забивая обзор - корабль входил в плотные слои атмосферы.
– Готово. Давай, Вахуу, включай!
Пилот не заставил себя упрашивать, ткнул в клавишу на пульте. Свет в рубке еле ощутимо мигнул.
– Реактор на холостом ходу!
– Понял!
Пламя на экране уплотнялось, поглощая изображение начисто - корабль падал, плотность атмосферы росла. В капсуле падать было бы лучше, промелькнула у капитана дикая мысль. Капсула уже тормозилась бы о воздух… Масса же корабля достаточно велика, чтобы врезаться в поверхность планеты с гигантским фейерверком…
– Реактор в рабочем режиме!
– Понял!
Хррот ткнул в клавишу пуска двигателей, потянул на себя джойстик ручного управления. Ну, выноси, родимый…
Экран мигнул, поплыл пятнами и погас - лобовые обзорные камеры не выдержали перегрева.
– Всё, Хррот. Мы ослепли…
– Спокойно, Вахуу. Мы всё ещё живы.
Капитан ткнул в клавишу, и разом навалилась перегрузка - отключился гравистат. По крайней мере, теперь можно ощущать, где верх, где низ…
– Включи кормовые камеры, быстро!
Вахуу заколотил когтями по клавишам, и слепой экран ожил. Сквозь плазменный шлейф смутно виднелась линия горизонта. Хоть что-то…
Корпус корабля пронизала мелкая, противная дрожь.
– Капитан, кварк-реактор в нестабильном режиме!
– Держать! Держать!! Держать!!!
И наступил свет. Очень яркий свет, и Хррот ещё успел удивиться - как это включился обзорный экран?
И больше ничего не было.
Низкий, протяжный, жуткий вой разрывал ночную тишину в клочья. Он бился в стены, он леденил душу, он парализовал, не давая двинуть даже пальцем… Настоящий зов смерти…
Борис проснулся, вскочил. Крик исходил из спальни, которую занимали гости. И кричала, без сомнения, Ярара - почему-то студент был в этом абсолютно уверен.
Он ворвался в спальню гостей, выбив хлипкую задвижку, и упал, сбитый наземь хлёстким ударом извозчичьего бича - во всяком случае, Борису показалось именно так. Спустя мгновение он уже лежал упакованный, обвитый толстым шнуром, точно ливерная колбаса, и только хрипел с натугой.
Короткое рычащее слово, и шнур зашевелился, отпуская студента, уполз, сворачиваясь в углу. Несколько секунд Борис ещё лежал, потом сел, ошарашенно потирая плечи и бока.
Крика уже не было. Ярара сидела на кровати, изо всех сил прижимаясь к своему мужу, и тихонько, дущераздирающе стонала. Её лицо было скрыто россыпью спутанных золотых волос. А вот лицо Ухурра-Ульриха было открыто, только смотреть на это лицо было очень страшно даже в темноте.
Послышались шаги, и сзади Бориса возникла тётушка, держащая в руке керосиновую лампу. Сразу стало светло.
– Ничего страшного для вас, Екатерина Матвеевна - в глазах Ухурра уже гасли жёлто-зелёные огни - Спокойной вам обоим ночи. Оставьте нас, пожалуйста. Немедленно. Я вас очень прошу.
…
Рассвет окрасил небо на востоке в бледно-розовый цвет, но на земле ещё всюду лежали тени, и туман призрачными полотнищами стелился над землёй, лениво, как садовый слизень, переползая через огородные грядки. Где-то недалеко радостно заорал петух, словно начинался самый счастливый день в его жизни. В суп тебя, с неожиданным раздражением подумал Борис. Поразвели курей…
Студент потёр озябшие плечи. Он так и не лёг больше, просидев на садовой скамейке до самого рассвета. После этого страшного, нечеловеческого крика-воя ни о каком сне не могло быть и речи.
Дверь отворилась, и на пороге появился Ухурр, голый по пояс. Подошёл к умывальнику, прибитому к стене. Постоял пару секунд, потом решительно направился к врытой в землю у колодца старинной корчаге и начал плескаться, умываясь.
– Доброе утро, Ухурр - ляпнул Борис и спохватился.
– Здравствуй, Борис - механически ответил гость. Вытерся тётушкиным рушником, прошёл в дом, не проронив более ни слова.
…Она возникла, как чудное виденье. Плыла своим неслышным кошачьим шагом, и полотенце висело на плече. Борис хотел было уйти, чтобы не мешать девушке умываться, но его будто прибили к лавке гвоздями.
– Здравствуй, Ярара.
– Здравствуй.
Металлический мёртвый голос, как у граммофона. Девушка решительно отвернулась от умывальника и направилась к колодцу, на ходу стягивая пеньюар. Бросила его с каким-то отвращением, как тряпку, на колодец, начала плескаться из корчаги, нимало не заботясь присутствием студента.
– Что-то случилось?
– Случилось.
И больше ни слова. Ярара молча стояла, опершись на край корчаги.
– Вам надо домой, Ярара - Борис отвернулся, не в силах глядеть на неё - Правда, ты устала. Когда вы с Ухурром возвращаетесь на свой корабль?
Она повернула к нему лицо, которое в этот момент никто не смог бы назвать просто прекрасным. Прозрачный лик смерти.
– Нет больше корабля - в глазах Ярары зажглись жёлто-зелёные болотные огоньки - Нет больше никого, понимаешь? Мы с Ухурром одни. Двое среди людей.
"Я не могу. Я больше не могу, Ухурр"
В маленькой комнатке смешного и нелепого человеческого дома, сложенного из целых стволов деревьев, сидели двое оборотней. Девушка прижималась к парню, и её лица не было видно за водопадом золотых волос. А в лицо парня лучше было не смотреть.
"Ты сможешь. Мы сможем"
"Нет, не могу. Я не хочу тут жить. Я не хочу так жить. Зачем она нужна, такая жизнь? Среди облезлых зверей, бесхвостых и карнаухих…"
Он гладил её по голове, по плечам, по спине. Его взгляд упал на собственную руку, и откуда-то сбоку выползла совсем уже дикая мысль - человеческие руки приспособлены для ласки даже лучше, чем руки оррка, не надо втягивать когти…
"Послушай меня. Послушай меня, родная моя. Так нельзя. Нам нельзя так думать, пойми. Если мы с тобой будем так думать, мы погибнем"
"Разумеется, мы погибнем. Нормальный оррк не может выжить в этом жутком мире"
"Ещё вчера он не казался нам таким жутким"
"Вчера было вчера. Вчера мы были тут на экскурсии, в завлекательной сказке. Вчера за нами стояли наши друзья, наш корабль, ждущий окончания экскурсии, чтобы унести нас к родному дому. Сегодня мы остались одни. Двое среди людей…"
"Двое - не один"
"Мне страшно, Ухурр. Я не могу больше"
Он нашёл наконец её лицо. Вообще-то он хотел лизнуть её в нос, но Урумма и впрямь была мастером своего дела. Его теперешнее, человеческое тело оборотня лучше знало, что и как надо делать, и его губы мягко целовали её глаза, нос, нашли её податливые губы. Наведённые рефлексы, понятно…
"Тебе очень страшно, маленькая моя, я знаю. Но ты сможешь. Ты даже не знаешь ещё, как много ты можешь. Мы сможем, не сомневайся"
–…Свежие новости, самые свежие новости! Над сибирской тайгой взорвался гигантский метеорит! Имеются разрушения и жертвы! Покупайте самые свежие новости!…
Босоногий пацан-газетчик промчался мимо, размахивая пачкой газет. Борис дёрнулся было остановить его, но взглянув на Ухурра, сразу передумал.
Пришелец сидел за рулём, как кукла. Мастерски исполненная копия шофёра, способная самостоятельно вести машину и даже изредка шевелить головой.
Крики пацана-газетчика затихли вдали. Машина совсем сбавила ход, продвигаясь теперь со скоростью пешехода по узеньким улочкам Шулявки, постепенно углубляясь в это отъявленные трущобы, гнездо киевской шпаны и бандитское логово. Какие у Ульриха дела в этих местах, студент не спрашивал. У него вообще была масса самых неожиданных интересов, и роль Бориса сводилась в основном к обязанностям гида и сторожа авто, покуда хозяин "Роллс-ройса" отсутствовал.
Борис посмотрел на своего гостя. Держится… Пока держится… Надо же, и как он держится…
– Слушай, давай я поведу! - не выдержал Борис. В самом деле, он, похоже, и дорогу толком не видит…
Ухурр не ответил, продолжая рулить.
Они возникли, как из-под земли, перегородив узкий проезд. Впрочем, Ульрих даже не сбавил ход, и "Роллс-ройс" неспешно прокатился бы по ребятам, как по ровному, не успей они отскочить. Но местных гопников это не особо испугало.
– Гоп-стоп, дядя, куда пийшов ты, на ночь глядя! - фальцетом пропел вертлявый малый, запрыгивая на подножку машины рядом с шофёром. Второй уже повис рядом с Борисом. Ещё двое по-хозяйски усаживались на заднее сиденье. - Стоп, фраер, конечная станция Шулявка-товарная!
– Вам очень нужны деньги, господа? - ровным голосом спросил Ульрих, прибавляя ход, поскольку улочка тут была ровнее и шире. "Господа" весело заржали, оценив юмор жертвы.
– А вот он где лежит, мой чемоданчик! - радостно возопил один из бандитов, указывая на чемоданчик пришельца.
– Борис, закрой глаза - потребовал Ульрих. Борис послушно закрыл, и тотчас в лицо плеснуло тёплым и скользким - Всё, можешь открывать.
Гопники, висевшие на подножках, исчезли, а их дружки на заднем сиденьи вели себя на удивление тихо. Борис провёл рукой по лицу. Пальцы были в крови. Ухурр уже прятал в карман короткую трубочку. Проехав ещё немного, остановил машину, выключил зажигание.
– Пойдём, приберёмся на заднем сиденьи.
Где-то далеко сзади, невидимая за поворотом, завизжала баба. Должно быть, обнаружила двоих отставших пассажиров, сообразил Борис. Оба задних пассажира "Роллс-ройса", привалившись друг к другу, смотрели перед собой неестественно выпученными глазами, из носов и ушей стекали ручейки крови. На переносицах виднелись аккуратные маленькие дырочки. Тянуло палёным.
– Помогай!
Студент действовал уже чисто механически. Они вытащили трупы на обочину, бросив в канаву. Глаз у одного из бандитов окончательно выпал из глазницы, повис на тонкой ниточке глазного нерва. Борис содрогнулся.
– Поехали.
Машина снова тронулась в путь, набирая скорость. Покинув наконец территорию Шулявки, Ухурр бросил на Бориса беглый взгляд.
– Вытри лицо, оно у тебя в крови.
– Что это было?…
– Тебе очень надо? - Ухурр был спокоен.
– Что это было?!!
– Оружие - спокойствие пришельца сейчас казалось Борису неестественным - Местного названия нет, а наше тебе ни к чему. Это очень умное оружие, Борис, и сейчас оно настроено на человека. У человека два глаза, излучающие тепло. Оно видит эти тепловые пятна и само наводит луч точно между ними. Затем присходит выстрел. Лучевой импульс проникает в толщу головы, рассеиваясь в тканях, наполняющая голову масса вскипает, и давление перегретого пара разрывает черепную коробку. Всё происходит автоматически, мне только нужно сделать вот так - Ухурр сделал круговое движение пальцем - Ты удовлетворён?
Борис сглотнул. Как всякий интеллигент, он ненавидел всех этих бандюков, но это абсолютное спокойствие…
– Тебе их не жалко? - внезапно прямо спросил он.
– Ничего страшного - Ухурр следил за дорогой - Его можно перезарядить от любого источника электрической энергии, у нас есть зарядное устройство. Так что четыре заряда - это пустяки… Или ты имел в виду не заряды?
Он наконец взглянул на Бориса. Зрачки Ухурра вытянулись по вертикали, глаза засветились жёлто-зелёным блеском.
– Сегодня ночью кое-что случилось, Борис. Нас осталось двое на этой планете. Я и Ярара. А вас, людей, полтора миллиарда.
…
"Ярара, я совершил убийство"
"Где? Когда?"
"Сейчас. Вот только что я убил четырёх аборигенов. Они напали на нас, хотели ограбить, а возможно, и убить. Я не стал разбираться"
Молчание.
"Готовься к отъезду, родная. Нам больше нельзя тут оставаться"
"И куда же мы пойдём?"
"Не знаю пока. Этот мир велик. Хорошо, что Хррот оставил нам капсулу. Он знал, что делал"
Долгая пауза.
"Хорошо, Ухурр. Я сейчас буду готова"
Машина стояла у ворот - Ухурр не стал заезжать во двор. Он уже попрощался с тётей Катей, и теперь сидел за рулём, причём мотор работал.
– Как только мы отъедем, иди к уряднику. Ты ни в чём не виноват, стрелял я. Стрелял из пистолета, марку ты не знаешь…
– Зачем ты мне это говоришь? Я не пойду в полицию.
Пришелец усмехнулся.
– Тогда ты становишься соучастником, Борис. Я уже кое-как разбираюсь в вашем мире. Тебя посадят в тюрьму, в одну комнату с такими же точно подонками, как убитые.
– Это моё дело.
– Глупо, Борис. Зачем?
Студент не ответил.
Из калитки вышла Ярара, ещё раз помахав рукой тётушке, наблюдающей с веранды через открытое окно.
– До свидания, Екатерина Матвеевна!
Она обернулась к Борису. Борис вдруг почувствовал, как сердце сжимает острая, щемящая тоска. Вот и всё… Чудо кончилось.
– Ну, Боря, до свидания - Ярара впервые назвала его вот так, просто Борей.
– Прошай… сестрёнка по разуму.
Девушка вдруг осторожно, кончиками пальцев, провела по его щеке.
– Не говори "прощай", Боря. Вдруг мы ещё свидимся?
Ярара улыбалась, но Борис уже кое-что понимал. В глубине лазурных глаз стыла отчаянная, нечеловеческая тоска.
– Держитесь. Держитесь, ребята.
"Роллс-ройс" фыркнул, плавно тронулся с места и исчез, как и не было. Вот и всё…
Борис шумно вздохнул. Он уже знал, что надо делать. Ухурр по наивности полагает, будто ему дадут беспрепятственно выехать из страны. Да, конечно, российская полиция неповоротлива, но не настолько тупа, чтобы не найти серебристый "Роллс-ройс" с преступниками, скрывшимися с места совершения убийства. В самом благоприятном случае их перехватят на границе.
Он повернулся и пошёл в дом. Время чудес прошло, наступали тяжёлые будни. Как ни печально, но в полицию всё-таки придётся идти. И надо ещё подготовить тётушку. И каково ещё придётся маме и отцу, когда они узнают!…
…
–… Я ещё раз повторяю - стрелял я. Из револьвера "велодог", английского производства. Разрывными фосфорно-магниевыми пулями, специальный выпуск.
Полицейский урядник жевал губами, морщился. Он хорошо знал эти машинки, порождение извращённого европейского разума. При всей кажущейся несерьёзности эти малокалиберные карманные револьверы стреляли пулей, больше похожей на обрубок гвоздя, и на близкой дистанции наносили страшные рваные раны. Нет, мало этого - ещё и такие вот пульки изобрели…
– И откуда же у вас такие патрончики завелись?
– В револьвере были. Мне его подарил Ульрих Гесс, как другу. Вместе с патронами в барабане, естественно.
Дверь открылась, и в кабинет вошёл нижний полицейский чин - Борис не разглядел, какой именно. Он протянул уряднику какую-то бумагу.
– Свободен! - полицейский вышел. Урядник читал бумагу, хмурясь и жуя губами.
– М-да… Вот заключение экспертизы по вашему дельцу. Действительно, пули в головах ваших… гм… жертв не обнаружены. Зато имеются обширные внутренние повреждения, в том числе и термические.
– Да, Ульрих говорил, что эти пули действуют именно так. Взрываются и сгорают в присутствии воды, в том числе и в мягких тканях тела. Якобы это делает невозможным определение оружия, из которого стреляли.
– И чего только эти немцы не придумают… - хмыкнул урядник - Где револьвер?
– Я его выбросил на ходу из машины, по дороге домой. Я был в таком состоянии… Скажите, Пётр Семёнович, вам приходилось стрелять в живых людей?
Теперь урядник смотрел на студента с сочувствием.
– Ладно, вот протокол, распишитесь и прочтите… Ну то есть наоборот. А почему ваш друг не явился вместе с вами? Он обязан, как свидетель…
– У богатых свои причуды - медленно, равнодушно сказал Борис - Он не пожелал больше знаться с убийцей.
– Ваш друг поступил неблагородно, вы не находите? - прищурился урядник.
– Нахожу - всё так же равнодушно подтвердил Борис - Бог ему судья.
– Ладно - крякнул Пётр Семёнович - Я полагаю, брать вас под стражу покуда излишне, поскольку вы явились с повинной. Вы покуда находитесь под домашним арестом. Из дома ни ногой, ясно?
– Спасибо, Пётр Семёнович. Я пойду?
– Да уж… Последний вопрос - урядник снова прищурился - И где это вы так стрелять-то выучились, господин Переверзев? Всем четверым точно промеж глаз…
– Не знаю - Борис улыбнулся растерянно - Само как-то вышло, ей-богу.
Эпилог
– Вот. Вот оно, Боря. Тебе уже сейчас никто не нужен из-за неё. Представь тебе сейчас какую-нибудь Марию Склодовскую-Кюри, и ты скажешь: "уродина!". А приму-балерину какую, красавицу, ты заявишь: "дура!"
– А это обязательно разве, тёть Кать - или уродина, или дура? А если мне встретится такая вот, как она? - Борис кивнул на спящий дом, неразличимо темневший в ночи.
– А таких в реальной жизни не бывает, Боря - тихо, серьёзно ответила тётя - Всю жизнь будешь искать, и не найдёшь. Уж ты поверь мне, старой бабе.
– Ладно, тёть Кать. Не надо мне никого - Борис рассмеялся довольно натянуто - И потом, я же обещал на тебе жениться. Вот Ульрих с документами поможет…
– Ох Б орис, Б орис… Ты меня ум орис - в темноте невозможно было угадать. улыбается тётя Катя или нет, но голос звучал грустно - И ладно бы только меня…
–…Зря мы не подключили кварк-реактор к главному компу, Хррот - Вахуу бойко колотил по клавиатуре - Могут возникнуть нестабильные режимы.
– При коррекции орбиты? Ерунда - капитан взялся за джойстик управления, чуть довернул корабль вручную - Хватит и того, что мы подключили гравистат. Нельзя давать зверю ни единого лишнего шанса.
– С племяшкой-то успел поговорить? - не отрываясь от клавиатуры, спросил пилот - Отвёл душу?
– Поговорил. Всё нормально у них.
– Программа готова - Вахуу откинулся в кресле - Выполнить?
– А давай!
Пилот ткнул когтем, по экрану побежали вереницы символов и букв, накладываясь на изображение планеты. Обзорный экран отражал ту же картинку, только увеличенную и без бегущих строк.
– Пошла коррекция, капитан. Идёт, идёт, идёт… Всё. Готово.
Ничего не шелохнулось в рубке - гравистат отработал маневр, скомпенсировав внешние ускорения.
– Хорошо, Вахуу. Ну, вернёмся к охоте на зверя…
На руке капитана запищал браслет индивидуальной аварийной связи. Он ткнул в него пальцем.
– Ты где, капитан?
– Где же ещё, как не в рубке? Во время любых активных орбитальных маневров мне положено быть в рубке, Иахрр.
– Тогда почему рубка не отвечает?
Капитан ощутил, как на голове и вдоль хребта у него встают дыбом волосы.
– Сейчас проверим.
Он ткнул в клавиатуру раз, другой…
– Хррот, смотри! - Вахуу испуганно показывал на горящий индикатор - Двигатель коррекции всё ещё работает, оказывается…
– Стоп реактору! Аварийный стоп! - голос капитана взвился, загремел. Две руки одновременно ударили по кнопке аварийной остановки реактора - Вахуу, отключай обзор от компьютера! Давай прямое изображение с камеры на малый экран! С любой передней камеры, только прямое!
Пилот застучал по клавишам со скоростью классной машинистки. Изображение на обзорном экране погасло, зато на боковом возникло вновь - непривычно плоское, грубое, с убогой цветовой гаммой. Но не это было самое главное. Планета на этом экране была заметно ближе.
– Телеметрия…
– Вахуу, очнись! Эту цифирь формирует вирус! Она не имеет ничего общего с реальностью! Мы падаем, Вахуу, падаем на планету!
…
Планета занимала уже добрую половину Вселенной, но всё росла и росла, превращаясь из шара в громадную вогнутую чашу.
– Капитан, у нас нет времени, совсем нет! - Вахуу бил хвостом, глядя на неумолимо приближающуюся смерть.
– Не дёргайся, Вахуу. Пока ещё есть.
Хррот и сам чувствовал страх. Ещё никто и никогда не управлял кораблём класса "Любопытный" с отключенным главным компьютером. Да, конечно, у всех кораблей имеется ручное управление. Но это управление тоже завязано на компьютер. Перед глазами у капитана вдруг всплыл образ примитивного летательного аппарата аборигенов, аэроплана, причём начисто лишённого органов управления. Маленькие смешные человечки вовсю бегали по аэроплану взад-вперёд, и даже по крыльям, пытаясь при помощи регулируемого крена управлять своим аппаратом…
Бледное пламя заструилось по корпусу, забивая обзор - корабль входил в плотные слои атмосферы.
– Готово. Давай, Вахуу, включай!
Пилот не заставил себя упрашивать, ткнул в клавишу на пульте. Свет в рубке еле ощутимо мигнул.
– Реактор на холостом ходу!
– Понял!
Пламя на экране уплотнялось, поглощая изображение начисто - корабль падал, плотность атмосферы росла. В капсуле падать было бы лучше, промелькнула у капитана дикая мысль. Капсула уже тормозилась бы о воздух… Масса же корабля достаточно велика, чтобы врезаться в поверхность планеты с гигантским фейерверком…
– Реактор в рабочем режиме!
– Понял!
Хррот ткнул в клавишу пуска двигателей, потянул на себя джойстик ручного управления. Ну, выноси, родимый…
Экран мигнул, поплыл пятнами и погас - лобовые обзорные камеры не выдержали перегрева.
– Всё, Хррот. Мы ослепли…
– Спокойно, Вахуу. Мы всё ещё живы.
Капитан ткнул в клавишу, и разом навалилась перегрузка - отключился гравистат. По крайней мере, теперь можно ощущать, где верх, где низ…
– Включи кормовые камеры, быстро!
Вахуу заколотил когтями по клавишам, и слепой экран ожил. Сквозь плазменный шлейф смутно виднелась линия горизонта. Хоть что-то…
Корпус корабля пронизала мелкая, противная дрожь.
– Капитан, кварк-реактор в нестабильном режиме!
– Держать! Держать!! Держать!!!
И наступил свет. Очень яркий свет, и Хррот ещё успел удивиться - как это включился обзорный экран?
И больше ничего не было.
Низкий, протяжный, жуткий вой разрывал ночную тишину в клочья. Он бился в стены, он леденил душу, он парализовал, не давая двинуть даже пальцем… Настоящий зов смерти…
Борис проснулся, вскочил. Крик исходил из спальни, которую занимали гости. И кричала, без сомнения, Ярара - почему-то студент был в этом абсолютно уверен.
Он ворвался в спальню гостей, выбив хлипкую задвижку, и упал, сбитый наземь хлёстким ударом извозчичьего бича - во всяком случае, Борису показалось именно так. Спустя мгновение он уже лежал упакованный, обвитый толстым шнуром, точно ливерная колбаса, и только хрипел с натугой.
Короткое рычащее слово, и шнур зашевелился, отпуская студента, уполз, сворачиваясь в углу. Несколько секунд Борис ещё лежал, потом сел, ошарашенно потирая плечи и бока.
Крика уже не было. Ярара сидела на кровати, изо всех сил прижимаясь к своему мужу, и тихонько, дущераздирающе стонала. Её лицо было скрыто россыпью спутанных золотых волос. А вот лицо Ухурра-Ульриха было открыто, только смотреть на это лицо было очень страшно даже в темноте.
Послышались шаги, и сзади Бориса возникла тётушка, держащая в руке керосиновую лампу. Сразу стало светло.
– Ничего страшного для вас, Екатерина Матвеевна - в глазах Ухурра уже гасли жёлто-зелёные огни - Спокойной вам обоим ночи. Оставьте нас, пожалуйста. Немедленно. Я вас очень прошу.
…
Рассвет окрасил небо на востоке в бледно-розовый цвет, но на земле ещё всюду лежали тени, и туман призрачными полотнищами стелился над землёй, лениво, как садовый слизень, переползая через огородные грядки. Где-то недалеко радостно заорал петух, словно начинался самый счастливый день в его жизни. В суп тебя, с неожиданным раздражением подумал Борис. Поразвели курей…
Студент потёр озябшие плечи. Он так и не лёг больше, просидев на садовой скамейке до самого рассвета. После этого страшного, нечеловеческого крика-воя ни о каком сне не могло быть и речи.
Дверь отворилась, и на пороге появился Ухурр, голый по пояс. Подошёл к умывальнику, прибитому к стене. Постоял пару секунд, потом решительно направился к врытой в землю у колодца старинной корчаге и начал плескаться, умываясь.
– Доброе утро, Ухурр - ляпнул Борис и спохватился.
– Здравствуй, Борис - механически ответил гость. Вытерся тётушкиным рушником, прошёл в дом, не проронив более ни слова.
…Она возникла, как чудное виденье. Плыла своим неслышным кошачьим шагом, и полотенце висело на плече. Борис хотел было уйти, чтобы не мешать девушке умываться, но его будто прибили к лавке гвоздями.
– Здравствуй, Ярара.
– Здравствуй.
Металлический мёртвый голос, как у граммофона. Девушка решительно отвернулась от умывальника и направилась к колодцу, на ходу стягивая пеньюар. Бросила его с каким-то отвращением, как тряпку, на колодец, начала плескаться из корчаги, нимало не заботясь присутствием студента.
– Что-то случилось?
– Случилось.
И больше ни слова. Ярара молча стояла, опершись на край корчаги.
– Вам надо домой, Ярара - Борис отвернулся, не в силах глядеть на неё - Правда, ты устала. Когда вы с Ухурром возвращаетесь на свой корабль?
Она повернула к нему лицо, которое в этот момент никто не смог бы назвать просто прекрасным. Прозрачный лик смерти.
– Нет больше корабля - в глазах Ярары зажглись жёлто-зелёные болотные огоньки - Нет больше никого, понимаешь? Мы с Ухурром одни. Двое среди людей.
"Я не могу. Я больше не могу, Ухурр"
В маленькой комнатке смешного и нелепого человеческого дома, сложенного из целых стволов деревьев, сидели двое оборотней. Девушка прижималась к парню, и её лица не было видно за водопадом золотых волос. А в лицо парня лучше было не смотреть.
"Ты сможешь. Мы сможем"
"Нет, не могу. Я не хочу тут жить. Я не хочу так жить. Зачем она нужна, такая жизнь? Среди облезлых зверей, бесхвостых и карнаухих…"
Он гладил её по голове, по плечам, по спине. Его взгляд упал на собственную руку, и откуда-то сбоку выползла совсем уже дикая мысль - человеческие руки приспособлены для ласки даже лучше, чем руки оррка, не надо втягивать когти…
"Послушай меня. Послушай меня, родная моя. Так нельзя. Нам нельзя так думать, пойми. Если мы с тобой будем так думать, мы погибнем"
"Разумеется, мы погибнем. Нормальный оррк не может выжить в этом жутком мире"
"Ещё вчера он не казался нам таким жутким"
"Вчера было вчера. Вчера мы были тут на экскурсии, в завлекательной сказке. Вчера за нами стояли наши друзья, наш корабль, ждущий окончания экскурсии, чтобы унести нас к родному дому. Сегодня мы остались одни. Двое среди людей…"
"Двое - не один"
"Мне страшно, Ухурр. Я не могу больше"
Он нашёл наконец её лицо. Вообще-то он хотел лизнуть её в нос, но Урумма и впрямь была мастером своего дела. Его теперешнее, человеческое тело оборотня лучше знало, что и как надо делать, и его губы мягко целовали её глаза, нос, нашли её податливые губы. Наведённые рефлексы, понятно…
"Тебе очень страшно, маленькая моя, я знаю. Но ты сможешь. Ты даже не знаешь ещё, как много ты можешь. Мы сможем, не сомневайся"
–…Свежие новости, самые свежие новости! Над сибирской тайгой взорвался гигантский метеорит! Имеются разрушения и жертвы! Покупайте самые свежие новости!…
Босоногий пацан-газетчик промчался мимо, размахивая пачкой газет. Борис дёрнулся было остановить его, но взглянув на Ухурра, сразу передумал.
Пришелец сидел за рулём, как кукла. Мастерски исполненная копия шофёра, способная самостоятельно вести машину и даже изредка шевелить головой.
Крики пацана-газетчика затихли вдали. Машина совсем сбавила ход, продвигаясь теперь со скоростью пешехода по узеньким улочкам Шулявки, постепенно углубляясь в это отъявленные трущобы, гнездо киевской шпаны и бандитское логово. Какие у Ульриха дела в этих местах, студент не спрашивал. У него вообще была масса самых неожиданных интересов, и роль Бориса сводилась в основном к обязанностям гида и сторожа авто, покуда хозяин "Роллс-ройса" отсутствовал.
Борис посмотрел на своего гостя. Держится… Пока держится… Надо же, и как он держится…
– Слушай, давай я поведу! - не выдержал Борис. В самом деле, он, похоже, и дорогу толком не видит…
Ухурр не ответил, продолжая рулить.
Они возникли, как из-под земли, перегородив узкий проезд. Впрочем, Ульрих даже не сбавил ход, и "Роллс-ройс" неспешно прокатился бы по ребятам, как по ровному, не успей они отскочить. Но местных гопников это не особо испугало.
– Гоп-стоп, дядя, куда пийшов ты, на ночь глядя! - фальцетом пропел вертлявый малый, запрыгивая на подножку машины рядом с шофёром. Второй уже повис рядом с Борисом. Ещё двое по-хозяйски усаживались на заднее сиденье. - Стоп, фраер, конечная станция Шулявка-товарная!
– Вам очень нужны деньги, господа? - ровным голосом спросил Ульрих, прибавляя ход, поскольку улочка тут была ровнее и шире. "Господа" весело заржали, оценив юмор жертвы.
– А вот он где лежит, мой чемоданчик! - радостно возопил один из бандитов, указывая на чемоданчик пришельца.
– Борис, закрой глаза - потребовал Ульрих. Борис послушно закрыл, и тотчас в лицо плеснуло тёплым и скользким - Всё, можешь открывать.
Гопники, висевшие на подножках, исчезли, а их дружки на заднем сиденьи вели себя на удивление тихо. Борис провёл рукой по лицу. Пальцы были в крови. Ухурр уже прятал в карман короткую трубочку. Проехав ещё немного, остановил машину, выключил зажигание.
– Пойдём, приберёмся на заднем сиденьи.
Где-то далеко сзади, невидимая за поворотом, завизжала баба. Должно быть, обнаружила двоих отставших пассажиров, сообразил Борис. Оба задних пассажира "Роллс-ройса", привалившись друг к другу, смотрели перед собой неестественно выпученными глазами, из носов и ушей стекали ручейки крови. На переносицах виднелись аккуратные маленькие дырочки. Тянуло палёным.
– Помогай!
Студент действовал уже чисто механически. Они вытащили трупы на обочину, бросив в канаву. Глаз у одного из бандитов окончательно выпал из глазницы, повис на тонкой ниточке глазного нерва. Борис содрогнулся.
– Поехали.
Машина снова тронулась в путь, набирая скорость. Покинув наконец территорию Шулявки, Ухурр бросил на Бориса беглый взгляд.
– Вытри лицо, оно у тебя в крови.
– Что это было?…
– Тебе очень надо? - Ухурр был спокоен.
– Что это было?!!
– Оружие - спокойствие пришельца сейчас казалось Борису неестественным - Местного названия нет, а наше тебе ни к чему. Это очень умное оружие, Борис, и сейчас оно настроено на человека. У человека два глаза, излучающие тепло. Оно видит эти тепловые пятна и само наводит луч точно между ними. Затем присходит выстрел. Лучевой импульс проникает в толщу головы, рассеиваясь в тканях, наполняющая голову масса вскипает, и давление перегретого пара разрывает черепную коробку. Всё происходит автоматически, мне только нужно сделать вот так - Ухурр сделал круговое движение пальцем - Ты удовлетворён?
Борис сглотнул. Как всякий интеллигент, он ненавидел всех этих бандюков, но это абсолютное спокойствие…
– Тебе их не жалко? - внезапно прямо спросил он.
– Ничего страшного - Ухурр следил за дорогой - Его можно перезарядить от любого источника электрической энергии, у нас есть зарядное устройство. Так что четыре заряда - это пустяки… Или ты имел в виду не заряды?
Он наконец взглянул на Бориса. Зрачки Ухурра вытянулись по вертикали, глаза засветились жёлто-зелёным блеском.
– Сегодня ночью кое-что случилось, Борис. Нас осталось двое на этой планете. Я и Ярара. А вас, людей, полтора миллиарда.
…
"Ярара, я совершил убийство"
"Где? Когда?"
"Сейчас. Вот только что я убил четырёх аборигенов. Они напали на нас, хотели ограбить, а возможно, и убить. Я не стал разбираться"
Молчание.
"Готовься к отъезду, родная. Нам больше нельзя тут оставаться"
"И куда же мы пойдём?"
"Не знаю пока. Этот мир велик. Хорошо, что Хррот оставил нам капсулу. Он знал, что делал"
Долгая пауза.
"Хорошо, Ухурр. Я сейчас буду готова"
Машина стояла у ворот - Ухурр не стал заезжать во двор. Он уже попрощался с тётей Катей, и теперь сидел за рулём, причём мотор работал.
– Как только мы отъедем, иди к уряднику. Ты ни в чём не виноват, стрелял я. Стрелял из пистолета, марку ты не знаешь…
– Зачем ты мне это говоришь? Я не пойду в полицию.
Пришелец усмехнулся.
– Тогда ты становишься соучастником, Борис. Я уже кое-как разбираюсь в вашем мире. Тебя посадят в тюрьму, в одну комнату с такими же точно подонками, как убитые.
– Это моё дело.
– Глупо, Борис. Зачем?
Студент не ответил.
Из калитки вышла Ярара, ещё раз помахав рукой тётушке, наблюдающей с веранды через открытое окно.
– До свидания, Екатерина Матвеевна!
Она обернулась к Борису. Борис вдруг почувствовал, как сердце сжимает острая, щемящая тоска. Вот и всё… Чудо кончилось.
– Ну, Боря, до свидания - Ярара впервые назвала его вот так, просто Борей.
– Прошай… сестрёнка по разуму.
Девушка вдруг осторожно, кончиками пальцев, провела по его щеке.
– Не говори "прощай", Боря. Вдруг мы ещё свидимся?
Ярара улыбалась, но Борис уже кое-что понимал. В глубине лазурных глаз стыла отчаянная, нечеловеческая тоска.
– Держитесь. Держитесь, ребята.
"Роллс-ройс" фыркнул, плавно тронулся с места и исчез, как и не было. Вот и всё…
Борис шумно вздохнул. Он уже знал, что надо делать. Ухурр по наивности полагает, будто ему дадут беспрепятственно выехать из страны. Да, конечно, российская полиция неповоротлива, но не настолько тупа, чтобы не найти серебристый "Роллс-ройс" с преступниками, скрывшимися с места совершения убийства. В самом благоприятном случае их перехватят на границе.
Он повернулся и пошёл в дом. Время чудес прошло, наступали тяжёлые будни. Как ни печально, но в полицию всё-таки придётся идти. И надо ещё подготовить тётушку. И каково ещё придётся маме и отцу, когда они узнают!…
…
–… Я ещё раз повторяю - стрелял я. Из револьвера "велодог", английского производства. Разрывными фосфорно-магниевыми пулями, специальный выпуск.
Полицейский урядник жевал губами, морщился. Он хорошо знал эти машинки, порождение извращённого европейского разума. При всей кажущейся несерьёзности эти малокалиберные карманные револьверы стреляли пулей, больше похожей на обрубок гвоздя, и на близкой дистанции наносили страшные рваные раны. Нет, мало этого - ещё и такие вот пульки изобрели…
– И откуда же у вас такие патрончики завелись?
– В револьвере были. Мне его подарил Ульрих Гесс, как другу. Вместе с патронами в барабане, естественно.
Дверь открылась, и в кабинет вошёл нижний полицейский чин - Борис не разглядел, какой именно. Он протянул уряднику какую-то бумагу.
– Свободен! - полицейский вышел. Урядник читал бумагу, хмурясь и жуя губами.
– М-да… Вот заключение экспертизы по вашему дельцу. Действительно, пули в головах ваших… гм… жертв не обнаружены. Зато имеются обширные внутренние повреждения, в том числе и термические.
– Да, Ульрих говорил, что эти пули действуют именно так. Взрываются и сгорают в присутствии воды, в том числе и в мягких тканях тела. Якобы это делает невозможным определение оружия, из которого стреляли.
– И чего только эти немцы не придумают… - хмыкнул урядник - Где револьвер?
– Я его выбросил на ходу из машины, по дороге домой. Я был в таком состоянии… Скажите, Пётр Семёнович, вам приходилось стрелять в живых людей?
Теперь урядник смотрел на студента с сочувствием.
– Ладно, вот протокол, распишитесь и прочтите… Ну то есть наоборот. А почему ваш друг не явился вместе с вами? Он обязан, как свидетель…
– У богатых свои причуды - медленно, равнодушно сказал Борис - Он не пожелал больше знаться с убийцей.
– Ваш друг поступил неблагородно, вы не находите? - прищурился урядник.
– Нахожу - всё так же равнодушно подтвердил Борис - Бог ему судья.
– Ладно - крякнул Пётр Семёнович - Я полагаю, брать вас под стражу покуда излишне, поскольку вы явились с повинной. Вы покуда находитесь под домашним арестом. Из дома ни ногой, ясно?
– Спасибо, Пётр Семёнович. Я пойду?
– Да уж… Последний вопрос - урядник снова прищурился - И где это вы так стрелять-то выучились, господин Переверзев? Всем четверым точно промеж глаз…
– Не знаю - Борис улыбнулся растерянно - Само как-то вышло, ей-богу.
Эпилог
– Простите, сэр, мне, кажется, сюда?
Рослый, упитанный констебль оторвал наконец взгляд от созерцания хмурого октябрьского неба, обычного для Лондона, и поглядел на бумагу, которую протягивал ему пожилой, потрёпанного вида человек. Всё ясно, русский эмигрант…
– Да, проходите - полицейский даже не добавил "мистер". Очень надо, всех оборванцев, понаехавших в благословенную Великобританию, величать ещё…
Борис Переверзев, в свою очередь, не стал благодарить полисмена. Толкнув дверь, вошёл в здание, где располагалась очередная "миссия помощи жертвам большевизма". Не то чтобы Борис особо рассчитывал на помощь со стороны этой самой миссии. За время скитаний в эмиграции он немало нагляделся на самые разнообразные миссии и комиссии, твёрдо уяснив - здесь, на Западе, человек без средств никого, в сущности, сам по себе не интересует. Его либо используют для каких-то своих целей люди со средствами, либо ещё проще - сами эти фонды и миссии служат для отмывания тех же самых средств, а "бедные жертвы" всего лишь предлогом для этого процесса. Но пренебрегать в его положении любыми, даже призрачными возможностями глупо. Вдруг чудо случится? Человеку вообще свойственна надежда на чудо. Разумеется, далеко не со всеми верующими в чудеса эти чудеса случаются. Но с людьми, утратившими в своей душе веру в чудеса, чудеса не случаются никогда.
– Простите, вы крайний? Я за вами буду.
Пожилой мужчина, по виду вроде как бывший казак, восседавший на неудобном низеньком пуфике, неодобрительно покосился на нового претендента. Мало того, читалось в его взгляде, что просрали Россию-матушку, интеллигенты задрипанные, так и тут норовят у честного мужика его долю отнять… Работа небось не резиновая, на всех не хватит… Опять на улицу идти, побираться, или на сортировку мусора…
Оказавшись в Англии, Борис первое время пытался искать занятие по душе - к примеру, сделаться астрономом в Королевском обществе. Смешно вспомнить! Очень скоро выяснилось, что в астрономах Королевское общество недостатка не испытывает, и вообще, тут даже пасторы имеют о душе весьма смутное представление, не говоря уже о её потребностях.
Осознав эту истину, Борис начал искать работу не для души, а для тела, то есть любую хорошо оплачиваемую. Но и тут оказалось не всё так просто. Работа "для тела" в Англии имелась, да вот хорошо платили тут только своим. Русскому же эмигранту платить норовили хорошо если половину, а то и треть от заработка коренного англичанина. А иначе какой смысл брать на работу эмигрантов?
Но всё-таки Борис приспособился. Он поселился в лондонском пригороде, в маленькой комнатке в мансарде у одинокой старушки, обиженной на весь мир и зачем-то старательно копившей золотые гинеи, уже давным-давно вышедшие из оборота. Году в двадцать третьем или двадцать четвёртом Борис даже купил себе небольшую двухдюймовую трубу на треноге, слабое подобие телескопа. Но вскоре совсем бросил это занятие. Во-первых, сильно уставал на работе. Во-вторых, небо над Лондоном практически никогда не благоприятствовало астрономическим наблюдениям - не тучи, так смог. И в-третьих, после того давнего, безвозвратно утраченного цейссовского инструмента теперешняя "позорная труба" только портила настроение, подобно тому, как если бы скрипач, привыкший к скрипке Страдивари, был вынужден играть на русской лучковой пиле.
Но где-то в самой глубине души Борис осознавал, что есть и четвёртая причина, самая главная. Егочудо уже произошло, и больше не повторится.
Дверь, за которой заседала вожделённая миссия-комиссия, отворилась, и в коридор вышел долговязый лысый мужчина с вислыми запорожскими усами на изрядно уже испитом лице. Бормоча невнятные проклятия, человек широким шагом устремился на выход.
– Следующий, проходите!
Отставной казак вздрогнул, перекрестился и шагнул в дверь, тут же за ним закрывшуюся. Борис проводил его взглядом, привалился к стене, вытянув ноги. Пуфиков тут понатыкали, надо же… Нет чтобы лавки поставить в присутственном месте…
Да, приспособился господин Переверзев к новой жизни на чужбине. Освоил английский язык, и даже весьма прилично, не коверкая слова, мог изъясняться на различные темы. Сумел даже получить британское гражданство, а это ой как не просто. Сыт, одет, обут… Вообще-то жизнью в понимании русского человека такое прозябание назвать трудно. Жизнь по русским понятиям - это ожидание в будущем чего-то большого и светлого. Ожидание чуда, если угодно. А если человек просто отбывает срок на земле перед собственной кончиной, то это уже не жизнь, а существование.
И всё бы так и тянулось, не наступи этот тысяча девятьсот двадцать девятый год. Кризис, который всё чаще теперь зовут уже Великой Депрессией.
К счастью, к этому времени у Бориса скопилось кое-что на чёрный день, поскольку жил он очень скромно, и даже от небогатого заработка у него оставались определённые излишки. Благодаря этим сбережениям он до сих пор жил у старушки в мансарде, а не переехал под один из лондонских мостов. Правда, старушка, лишившаяся почти всех своих квартирантов ввиду полной их неплатежеспособности, согласилась временно снизить тихому русскому плату за жильё - очевидно, из страха лишиться последнего постояльца. Вот только такое состояние не могло тянуться бесконечно. Борис последнее время всё ожидал, что приедут судебные приставы и выселят старушку вон за неуплату налогов и прочего, заодно очистив дом от накопившегося хлама и завалявшегося на чердаке одинокого русского эмигранта. Но старушка упорно держалась, вероятно, пустив в ход заветные гинеи из сундучка…
Рослый, упитанный констебль оторвал наконец взгляд от созерцания хмурого октябрьского неба, обычного для Лондона, и поглядел на бумагу, которую протягивал ему пожилой, потрёпанного вида человек. Всё ясно, русский эмигрант…
– Да, проходите - полицейский даже не добавил "мистер". Очень надо, всех оборванцев, понаехавших в благословенную Великобританию, величать ещё…
Борис Переверзев, в свою очередь, не стал благодарить полисмена. Толкнув дверь, вошёл в здание, где располагалась очередная "миссия помощи жертвам большевизма". Не то чтобы Борис особо рассчитывал на помощь со стороны этой самой миссии. За время скитаний в эмиграции он немало нагляделся на самые разнообразные миссии и комиссии, твёрдо уяснив - здесь, на Западе, человек без средств никого, в сущности, сам по себе не интересует. Его либо используют для каких-то своих целей люди со средствами, либо ещё проще - сами эти фонды и миссии служат для отмывания тех же самых средств, а "бедные жертвы" всего лишь предлогом для этого процесса. Но пренебрегать в его положении любыми, даже призрачными возможностями глупо. Вдруг чудо случится? Человеку вообще свойственна надежда на чудо. Разумеется, далеко не со всеми верующими в чудеса эти чудеса случаются. Но с людьми, утратившими в своей душе веру в чудеса, чудеса не случаются никогда.
– Простите, вы крайний? Я за вами буду.
Пожилой мужчина, по виду вроде как бывший казак, восседавший на неудобном низеньком пуфике, неодобрительно покосился на нового претендента. Мало того, читалось в его взгляде, что просрали Россию-матушку, интеллигенты задрипанные, так и тут норовят у честного мужика его долю отнять… Работа небось не резиновая, на всех не хватит… Опять на улицу идти, побираться, или на сортировку мусора…
Оказавшись в Англии, Борис первое время пытался искать занятие по душе - к примеру, сделаться астрономом в Королевском обществе. Смешно вспомнить! Очень скоро выяснилось, что в астрономах Королевское общество недостатка не испытывает, и вообще, тут даже пасторы имеют о душе весьма смутное представление, не говоря уже о её потребностях.
Осознав эту истину, Борис начал искать работу не для души, а для тела, то есть любую хорошо оплачиваемую. Но и тут оказалось не всё так просто. Работа "для тела" в Англии имелась, да вот хорошо платили тут только своим. Русскому же эмигранту платить норовили хорошо если половину, а то и треть от заработка коренного англичанина. А иначе какой смысл брать на работу эмигрантов?
Но всё-таки Борис приспособился. Он поселился в лондонском пригороде, в маленькой комнатке в мансарде у одинокой старушки, обиженной на весь мир и зачем-то старательно копившей золотые гинеи, уже давным-давно вышедшие из оборота. Году в двадцать третьем или двадцать четвёртом Борис даже купил себе небольшую двухдюймовую трубу на треноге, слабое подобие телескопа. Но вскоре совсем бросил это занятие. Во-первых, сильно уставал на работе. Во-вторых, небо над Лондоном практически никогда не благоприятствовало астрономическим наблюдениям - не тучи, так смог. И в-третьих, после того давнего, безвозвратно утраченного цейссовского инструмента теперешняя "позорная труба" только портила настроение, подобно тому, как если бы скрипач, привыкший к скрипке Страдивари, был вынужден играть на русской лучковой пиле.
Но где-то в самой глубине души Борис осознавал, что есть и четвёртая причина, самая главная. Егочудо уже произошло, и больше не повторится.
Дверь, за которой заседала вожделённая миссия-комиссия, отворилась, и в коридор вышел долговязый лысый мужчина с вислыми запорожскими усами на изрядно уже испитом лице. Бормоча невнятные проклятия, человек широким шагом устремился на выход.
– Следующий, проходите!
Отставной казак вздрогнул, перекрестился и шагнул в дверь, тут же за ним закрывшуюся. Борис проводил его взглядом, привалился к стене, вытянув ноги. Пуфиков тут понатыкали, надо же… Нет чтобы лавки поставить в присутственном месте…
Да, приспособился господин Переверзев к новой жизни на чужбине. Освоил английский язык, и даже весьма прилично, не коверкая слова, мог изъясняться на различные темы. Сумел даже получить британское гражданство, а это ой как не просто. Сыт, одет, обут… Вообще-то жизнью в понимании русского человека такое прозябание назвать трудно. Жизнь по русским понятиям - это ожидание в будущем чего-то большого и светлого. Ожидание чуда, если угодно. А если человек просто отбывает срок на земле перед собственной кончиной, то это уже не жизнь, а существование.
И всё бы так и тянулось, не наступи этот тысяча девятьсот двадцать девятый год. Кризис, который всё чаще теперь зовут уже Великой Депрессией.
К счастью, к этому времени у Бориса скопилось кое-что на чёрный день, поскольку жил он очень скромно, и даже от небогатого заработка у него оставались определённые излишки. Благодаря этим сбережениям он до сих пор жил у старушки в мансарде, а не переехал под один из лондонских мостов. Правда, старушка, лишившаяся почти всех своих квартирантов ввиду полной их неплатежеспособности, согласилась временно снизить тихому русскому плату за жильё - очевидно, из страха лишиться последнего постояльца. Вот только такое состояние не могло тянуться бесконечно. Борис последнее время всё ожидал, что приедут судебные приставы и выселят старушку вон за неуплату налогов и прочего, заодно очистив дом от накопившегося хлама и завалявшегося на чердаке одинокого русского эмигранта. Но старушка упорно держалась, вероятно, пустив в ход заветные гинеи из сундучка…