Сьюзан Конант
Пес, который порвал поводок
Глава 1
Меня зовут Холли Винтер; иначе Остролист Зимний. Я в том неповинна. Пока не родилась я, мои родители, или, как они всегда называли себя, производители, ни разу не давали имен новорожденным людям. За неделю до моего рождения две их суки — золотистые ретриверы — принесли в общей сложности семнадцать щенят. Я шла номером восемнадцатым. Так что мне еще повезло — я не стала ни «Малышкой Бака», ни «Милашкой Марисы». У меня частенько возникало такое чувство, что человечий щенок, должно быть, вызывал у Бака и Марисы удивление. Вот, верно, обалдели они, когда я начала произносить слова! Бак ведь считает речь чем-то вроде особо продвинутой формы лая. Когда я окончила среднюю школу, он объяснял всем, что я достигла своего СТ — а это, коли вам еще невдомек, некая степень при дрессировке, Собака-Товарищ. Получив аттестат зрелости, я стала Отличной Собакой-Товарищем (ОСТ), а когда вышла в бакалавры гуманитарных наук по журналистике, то сделалась пятой Собакой-Помощником Марисы. Бак тогда гордился мною, и гордится посейчас — потому, подозреваю, что мне тридцать, а у меня так и не развился щенячий рахит. Есть во мне и кое-что еще, ставящее его в тупик. Хотя он и выписывает журнал «Coбачья Жизнь» и читает мою колонку, ему никак не понять, почему я пишу о собаках, вместо того чтобы их разводить. И еще до него никак не доходит, почему это тот, кто приглашен в штат Мэн, чтобы разделить кров с ним и его пятнадцатью гибридами волка и собаки, предпочитает жить в Кембридже, штат Массачусетс. После смерти Марисы Бак за восемь лет стал чуточку эксцентричен.
Как и в моем имени, Бак и Мариса повинны в том, что я замешана в истории, связанной со смертью доктора Стэнтона. Если бы мне с детства привили нормальное отношение к собакам, оставшимся без хозяина, я никогда и не стала бы отыскивать регистрационные документы Рауди. Но тогда я была бы одной из тех, кто подкармливает всяких приблудных дворняг, вместо того чтобы пестовать северную ездовую лайку, и я в жизни не настаивала бы на дотошном расследовании, и никто не узнал бы, кто убил старика.
Все началось в ноябре прошлого года, в четверг вечером. Четверговые вечера для меня — что пятничные ночи для правоверных евреев. Каждый четверг по вечерам, от семи до десяти, кембриджский кинологический клуб проводит занятия в кембриджском арсенале, и, пока у меня нет пустующей суки, вы меня там и найдете. Суха, кстати, словцо вовсе не заборное; новичка в собачьем мире как раз и отличают по некоторой неуверенности, с какой он его произносит. Пустующие суки есть суки отчаянно притягательные и, по само собой понятным соображениям, не приветствуются на собачьих занятиях по дрессировке или испытаниях на послушание. Единственное, чему повинуется любой кобель в присутствии пустующей суки, — это зов природы.
Чтобы понять то, что случилось с д-ром Стэнтоном, вам надо кое-что узнать о кембриджском арсенале. Многие клубы собачьей дрессировки занимаются в арсеналах, потому что арсеналы достаточно просторны; чтобы вместить даже и большие начальные классы, а также потому, что арсеналы куда удобнее, чем школы или помещения ИМКА[1], когда дело касается так называемой «неприятности». В арсеналах, конечно, тоже не любят «неприятностей». И весьма. Во всех, какие есть на свете, собачьих дрессировочных классах существует единое правило: если с вашей собакой «неприятность», вы эту «неприятность» за ней подчищаете. Есть и другое правило насчет «неприятностей»: не позволяйте своей собаке справлять нужду на участке арсенала. Управляющие арсеналами убеждены, будто у собак в жизни только эта цель. В вечер, когда умер д-р Стэнтон, Джерри Питс — смотритель кембриджского арсенала — по крайней мере раз десять обследовал все снаружи, чтобы увериться: никто из собачьих вожатых не выгуливал собак на лужайке.
Если вы подходите к арсеналу с Конкорд-авеню, вас слева и справа отгораживают от лужайки металлические сетки оград. Лишь у самых ступеней, ведущих в здание, с обеих сторон возникают воротца на лужайку. Вход в вестибюль через ряд стеклянных дверей. Слева мужской туалет. Перед вами — ряд вращающихся дверей, которые всегда открыты, а за дверьми — большой зал, где мы проводим занятия.
На самом деле это гимнастический зал с давно не натиравшимся полом, который больше подходит для дрессировки собак, чем для баскетбола. На хорошо отполированных поверхностях собаки скользят, а самое ненавистное для собак — это скользить. Ни одна собака не возражала против полов кембриджского арсенала, и лелею надежду, что никому не придет в голову эти полы натирать. Арсенал сильно запущен, но именно таким он мне и нравится.
Если вы заявитесь в четверг вечером, то прямо перед собой увидите большую группу собак и проводников, а в дальнем конце зала — небольшой класс продвинутых, отделенный переносными раздвижными воротцами. Слева от вас, напротив стены, возле двери в служебные помещения арсенала, будет наша конторка, которая, конечно, стол учета карточек. Дамская комната, уж коли она вам понадобится, слева от двери в арсенальный офис. По всей левой стороне зала — дешевые места для зрителей. В дальнем конце справа, за небольшим классом продвинутых, можно приметить дверь, ведущую в приют для бездомных. Он открыт только в холодную погоду. Этим людям разрешается войти в приют около десяти, когда мы расходимся, но иногда они, ожидая, толкутся у входных дверей и в вестибюле.
В тот четверг вечером собаки со мной не было; у меня не было собаки уже около месяца. Моя последняя сука — золотистый ретривер, прощальный дар Марисы — в сентябре умерла, а Бак тянул время, подыскивая мне другую, — в основном, подозреваю, потому, что намеревался удивить меня помесью волка и собаки. Поймите меня правильно. Мне нравятся волки, и помесь волка с собакой мне нравится не меньше других собак. Единственное мое возражение против завладевшей нынче Баком навязчивой идеи в том, что эту помесь не зарегистрировать в Американском клубе собаководства (или, как говорит Бак, пока что не зарегистрировать), а если пса не зарегистрировать, то его не допустят к установленному испытанию на послушание. Можно обучить и выдвинуть его на шоу собачьих куншпоков, но тут я истинная дочь Марисы и не стану тратить силы, тренируя собаку, которую не смогу по-настоящему показать. Кроме того, я зарабатываю на жизнь в собачьем мире и при моей репутации всегда могу подыскать себе другого СТ.
Так или иначе, в тот вечер я охотно вызвалась помочь Рэю Меткалфу у конторки — потому, возможно, что знала: я, как всегда, бессобачна только временно, и хотела как можно скорее избавиться от этой ежегодной обязанности. Эти Меткалфы разводят кламбер-спаниелей и, согласно «правилу Винтер», не имеют ничего общего со своими псами. И Рэй, и Лин так высоки и костлявы, что, родись они собаками, быть бы им стареющими борзыми. Кламбер-спаниели длинны и низки, как бассеты, и должны казаться тяжеловесными. Хотя волосы у меня цвета шерсти темного золотистого ретривера, во мне нет и не было сходства ни с одной собакой из тех пород, какими я когда-либо владела.
Около семи Рэй и я оказались крепко загружены, потому что это был первый четверг месяца, когда обычно приступает к занятиям новый начальный класс, а в наши обязанности входило выдавать формы для заполнения, собирать эти формы и деньги и, пока вожатые занимаются писаниной, оберегать «новичков» от трепки, которую им может задать кто-нибудь из «старичков». Барбара Дойл, хозяйка немецких овчарок, нам помогала. Мы зарегистрировали также и нескольких людей, приведших своих псов в продвинутый класс — класс СТ, — с которым работает в дальнем конце зала Роза, покуда Винс Дрэгон, наш ведущий дрессировщик, занимается с начальным.
Чем более продвинут собачий дрессировочный класс, тем он меньше. Большинство людей поначалу идут с собакой на занятия, потому что всего-то хотят, чтобы она шла на зов. Но быстренько обнаруживают, что никакого «всего-то» в этом деле нет. Чуть только начинающие соображают, что за восемь подготовительных занятий подлинного собачьего отзыва на команду не добьешься, большинство из них улетучивается. В тот четверговый вечер в начальном классе Винса было двадцать пять собак, а в продвинутом классе Розы — три.
В восемь начинающие отбыли, и подошли начинающие продвинутые, получившие четыре урока. Рэй и я всех их записали, и Винс приступил ко второму в этот вечер занятию. Хасан, его ротвейлер, все еще находился в том, что называется «укладкой»: Хасан с семи часов с места не двинулся и пребывал точнехонько там же, пока Винс его не освободил. Чтобы так здорово обучить собаку, требуется уйма терпения, и необходима железная воля, чтобы являться в семь, три часа обучать и уходить в десять таким с виду свеженьким, будто потратил на это дело всего десять минут. Когда клуб уволил Маргарет Робишод и взял на ее место Винса, Маргарет обвинила д-ра Стэнтона и сказала, что мы — женофобы, но ведь члены нашего клуба его поддержали. Метод Маргарет — резко дергать пса за поводок, а если это не срабатывает, дергать еще резче — был не в нашем стиле, да и порядком все мы устали от особого ее дарования — отпугивать людей. Она вечно талдычила начинающим, что если они не намерены посвящать дрессировке два часа в день, то им лучше отправиться домой и забыть о дрессуре. Друзьями с д-ром Стэнтоном они, конечно, не были, но он выразил общее мнение. Нас всех и радовала, и пугала возможность нанять Винса, который понимал, что все собаки произошли от волков, и любил собак такими, какие они есть.
В восемь тридцать подошли пять членов предподготовительного класса Розы. Приготовишки следуют после новичков и перед продвинутыми. Новичок, приготовишка, стажер — Собака-Товарищ, Отличная Собака-Товарищ, Собака-Помощник — СТ, ОСТ, СП. Упражнения для новичков, они же СТ, невероятно важны, поскольку в них — фундамент для всего прочего, но смышленому псу они могут наскучить. Этот вид упражнений в предподготовительном классе Розы существовал, чтобы оживить занятия, давая собакам вдобавок основной толчок к приготовительным упражнениям, которые занятны, особенно поиск и прыжки. Пятеро собачников поймали Розу на слове — организовать предподготовительный класс.
Первым записавшимся к Розе на этот вечер был мой ветеринар и любовник Стив Делани со своей немецкой овчаркой Индией. Глаза у Стива голубые — голубые, как у сибирской лайки — но мягче и теплее, а волосы лежат такими же плотными волнами, как на спине у ретривера с Чесапикского залива. Только на случай, если вы заинтересовались, скажу, что нет ничего этически дурного в том, чтобы крутить любовь со своим же ветеринаром, особенно если вы с ним встретились при эмоционально напряженных обстоятельствах. Когда в июне старый доктор Дрейпер диагностировал у моей Винни рак, я думала, он доведет нас до конца, но в августе он вышел в отставку. У Винни не было болей до начала сентября, а когда они появились, должность ветеринара занял Стив. Прекратив мучения Винни, он еще добрых полчаса держал мою руку в своей и выслушивал историю всей ее жизни. Моя подружка Рита, психиатр, верит в изначальную связь меж сексом и смертью. В ту ночь мне приснился яркий сон о Стиве. На другой день я позвонила, чтобы поблагодарил его — за помощь в деле с Винни, не за сон, — и с тех пор он всегда меня утешает.
Вторым записавшимся в класс Розы на этот четверг был д-р Фрэнк Стэнтон, один из столпов дела дрессировки. Он выглядел получше, чем в последнее время. Примерно до прошлого года он был живым доказательством того, что, если хочешь остаться молодым, забудь о снотворных и психотропных лекарствах. И не бросай дрессировать собак. В последнее время, правда, он был бледен, но, когда в лице у него появлялась краска, он смотрелся привлекательным мужчиной — высокий, с густой копной белых волос и в тяжеленных очках. В этот вечер он оделся теплее всех. Свитер на нем был из дорогих — ирландский, ручной вязки, а поверх него он надел спортивную твидовую куртку.
Член-учредитель Кембриджского клуба дрессировки собак, он являлся также официальным лицом в четырех-пяти других собачьих организациях и неофициальным историком американского собачьего мира. Двумя годами раньше, когда у него стало ухудшаться зрение, он прекратил посещать выставки, но не пропускал занятий и был еще достаточно силен, чтобы справляться с Рауди, своим аляскинским маламутом. A они очень сильны. Есть более крупные собаки, которые могут тащить и побольше маламута, но в своей весовой категории это, пожалуй, сильнейший пес в мире. Если перед вами голубоглазая северная собака, то это сибирская эскимосская лайка, а не маламут, у которого глаза карие. Сибиряки мельче и подвижнее. (Кстати, никогда не называйте сибиряков эскимосами.) Припоминаю, как д-р Стэнтон, записываясь на этот вечер, недоумевал, почему это Бак решил разводить помесь собаки и волка, когда мог бы заиметь маламута. Может быть, потому, что он счел, будто волков легче выучить. Многие с ним согласились бы.
— Как нынче Рауди? — спросила я, возвращая д-ру Стэнтону карточку.
Как только вы кончаете с разрядом начинающих и вступаете в наш клуб, вы платите двадцать долларов за карточку — это цена шести уроков. На карточке понизу напечатаны номера от единицы до шести, и, когда бы вы ни записались, сидящий за конторкой прокалывает очередной номер.
— По-моему, Рауди уже чуть меньше тянет, когда идет на поводке, но, конечно, могу и обманываться, — сказал он.
У него были изысканные манеры, особенно с молодыми женщинами. Знаете этот гарвардский акцент, которым никак не могут в совершенстве овладеть киноактеры? Так у д-ра Стэнтона акцент был истинно гарвардский, а голос, благодаря тому, что он всю жизнь говорил с собаками, звучал довольно молодо для старика. Рауди явно нравились и этот акцент, и голос. Когда д-р Стэнтон произнес его имя, он тут же прекратил провокационные попытки поднять из укладки Хасана и одарил д-ра Стэнтона собачьей улыбочкой и ударом хвоста. Когда д-р Стэнтон не соблюдал правил вежливости, то мог быть неприкрыто резок с людьми, но у собак он всегда заслуживал улыбки и взмаха хвостом.
Лин Меткалф с молодым кламбер-спаниелем тоже записались в класс Розы. Лин очень богата, и ей нет нужды зарабатывать на жизнь, но она все равно мила. Следующим явился Рон Кафлин с Виксен, сукой-метиской (сеттер, золотистый ретривер, доберман и невесть что еще), которая была, возможно, самой смышленой собакой клуба. Рон двадцать лет состоит младшим партнером водопроводно-отопительной фирмы «Кафлин и сыновья». Затем пришла Диана Д’Амато с кинозвездой клуба, карликовым черным пуделем Курчи, который только что снялся на коммерческом TV, рекламируя кожаные сыромятные щенячьи игрушки для жевания. Одна и специальностей Курчи — танцы на задних лапках. Он поднимается на цыпочки и гарцует по кругу или поперек комнаты. Он умеет и аккомпанемент себе вылаивать. Не подумайте, что Диана богата. Собаки получают незавидный гонорар без всяких добавок при повторной рекламе. Диана зарабатывает на хлеб как управляющая косметическими киосками при заправочных. Работа Курчи приносит немного, но зато Диана, видя его по ТV, получает огромное удовольствие, — впрочем, и другие у нас в клубе тоже.
Собачьи дрессировщики — группа разнородная. У нас нет почти ничего общего, кроме собак. Некоторые жалобы на Маргарет Робишод были вызваны тем, что она предпочитала неработающих богачей остальным нашим. Я никогда за ней этого не замечала, но она ведь, конечно, избегала наносить обиды тому, кто пишет для «Собачьей Жизни». А замечала я, что Маргарет тратит больше времени на чистопородных собак — особенно на золотистых ретриверов, — чем на метисов, и это мне не нравилось. Что при дрессировке совершенно неприемлемо, так это любого рода снобизм.
К восьми тридцати пяти продвинутые начинающие Винса были почти что готовы работать на подзыв.
— Вы подходите, чтобы приказать своему псу остаться, — объяснял Винс. — Не называйте его по имени. Поднесите руку ладонью вниз прямо ему к носу. Прикажите ему остаться и отойдите на длину поводка.
Собаки Розы тоже учились оставаться — но пока еще оставаться с деревянными гантелями во рту. После этого им полагалось делать прыжки, которые большинство собак обожает, а затем — укладку в отсутствие проводника. Занятия собачьей дрессировкой точно расписаны. Они почти всегда кончаются укладкой, потому что это последнее упражнение в испытаниях на послушание.
Чуть позже я услышала, как Роза, следуя расписанию, говорит:
— Вожатые, уложите своих собак.
«Уложить собаку», быть может, звучит несколько настораживающе, но это значит всего лишь приказать собаке лечь.
— Оставьте своих собак, — сказала она.
Стив, Диана и Лин промаршировали к конторке, миновали нас и вышли в служебную дверь.
Люди смешно ходят, когда оставляют своих собак или к ним возвращаются. При испытаниях на послушание не следует вертеть головой, отбрасывать со лба волосы или делать любой другой обычный жест — все это может быть сочтено сигналом вожатого собаке. Вам также полагается вести себя естественно, но это всем трудно дается.
Рон и д-р Стэнтон тоже миновали контору, обходя продвинутых начинающих, и вышли в вестибюль. Не прошло и минуты, как Курчи встал, что, конечно, против правил длительной укладки, и Роза крикнула, прося нас вернуть Диану. Как и многие карликовые пудели, Курчи проворен и шаловлив. Он знает, что ему положено оставаться в укладке.
Диана была как раз за ближайшим к конторке углом.
— Курчи встал, — сказала я ей, и она возмущенно прошествовала назад, поправила его и снова ушла.
Непослушание Курчи на сто процентов умышленно. Всегда можно определить, когда он намеревается выкинуть что-нибудь разэтакое. Начинает он с едва заметных движений головой вперед-назад. Его черные глазки сверкают. Если ему велено лежать, он встает. Если велено стоять — мягко перебирает лапами. Диана порой тревожится, что его портит успех.
Около восьми сорока пяти Роза крикнула:
— Вожатые, вернитесь к собакам!
Рон вошел через вращающиеся двери вестибюля, а Диана, Стив и Лин — через служебную дверь.
— Вожатые! — улыбаясь, еще раз позвала Роза.
Роза часто улыбается. Ей лет сорок пять. У нее по-деловому короткие седые волосы, а носит она обычно футболку с изображением белого терьера, которых у нее три.
Д-р Стэнтон не впервые замешкался при возвращении. Он любил ждать за дверьми, на ступенях крыльца, и, хотя слух у него куда лучше зрения, не всегда слышал Розу.
«Рауди знает, если я не по-настоящему ушел, — говорил всегда д-р Стэнтон. — Не пойму, откуда он это знает, но знает.»
Быть может, д-р Стэнтон был прав. Рауди не шевелился — разве что бил пышным хвостом, настораживал уши и бросал на других собак быстрые взгляды темных глаз. Кое-кто скажет вам, что маламута нельзя выдрессировать. Ерунда. Они либо не понимают маламутов, либо не уделяют этому достаточно времени.
— Приведите кто-нибудь Фрэнка! — выкрикнула Роза.
Но д-р Фрэнк Стэнтон так никогда и не вывел из укладки своего прекрасного пса. Фрэнк Стэнтон сам находился в самой что ни на есть длительной укладке.
Как и в моем имени, Бак и Мариса повинны в том, что я замешана в истории, связанной со смертью доктора Стэнтона. Если бы мне с детства привили нормальное отношение к собакам, оставшимся без хозяина, я никогда и не стала бы отыскивать регистрационные документы Рауди. Но тогда я была бы одной из тех, кто подкармливает всяких приблудных дворняг, вместо того чтобы пестовать северную ездовую лайку, и я в жизни не настаивала бы на дотошном расследовании, и никто не узнал бы, кто убил старика.
Все началось в ноябре прошлого года, в четверг вечером. Четверговые вечера для меня — что пятничные ночи для правоверных евреев. Каждый четверг по вечерам, от семи до десяти, кембриджский кинологический клуб проводит занятия в кембриджском арсенале, и, пока у меня нет пустующей суки, вы меня там и найдете. Суха, кстати, словцо вовсе не заборное; новичка в собачьем мире как раз и отличают по некоторой неуверенности, с какой он его произносит. Пустующие суки есть суки отчаянно притягательные и, по само собой понятным соображениям, не приветствуются на собачьих занятиях по дрессировке или испытаниях на послушание. Единственное, чему повинуется любой кобель в присутствии пустующей суки, — это зов природы.
Чтобы понять то, что случилось с д-ром Стэнтоном, вам надо кое-что узнать о кембриджском арсенале. Многие клубы собачьей дрессировки занимаются в арсеналах, потому что арсеналы достаточно просторны; чтобы вместить даже и большие начальные классы, а также потому, что арсеналы куда удобнее, чем школы или помещения ИМКА[1], когда дело касается так называемой «неприятности». В арсеналах, конечно, тоже не любят «неприятностей». И весьма. Во всех, какие есть на свете, собачьих дрессировочных классах существует единое правило: если с вашей собакой «неприятность», вы эту «неприятность» за ней подчищаете. Есть и другое правило насчет «неприятностей»: не позволяйте своей собаке справлять нужду на участке арсенала. Управляющие арсеналами убеждены, будто у собак в жизни только эта цель. В вечер, когда умер д-р Стэнтон, Джерри Питс — смотритель кембриджского арсенала — по крайней мере раз десять обследовал все снаружи, чтобы увериться: никто из собачьих вожатых не выгуливал собак на лужайке.
Если вы подходите к арсеналу с Конкорд-авеню, вас слева и справа отгораживают от лужайки металлические сетки оград. Лишь у самых ступеней, ведущих в здание, с обеих сторон возникают воротца на лужайку. Вход в вестибюль через ряд стеклянных дверей. Слева мужской туалет. Перед вами — ряд вращающихся дверей, которые всегда открыты, а за дверьми — большой зал, где мы проводим занятия.
На самом деле это гимнастический зал с давно не натиравшимся полом, который больше подходит для дрессировки собак, чем для баскетбола. На хорошо отполированных поверхностях собаки скользят, а самое ненавистное для собак — это скользить. Ни одна собака не возражала против полов кембриджского арсенала, и лелею надежду, что никому не придет в голову эти полы натирать. Арсенал сильно запущен, но именно таким он мне и нравится.
Если вы заявитесь в четверг вечером, то прямо перед собой увидите большую группу собак и проводников, а в дальнем конце зала — небольшой класс продвинутых, отделенный переносными раздвижными воротцами. Слева от вас, напротив стены, возле двери в служебные помещения арсенала, будет наша конторка, которая, конечно, стол учета карточек. Дамская комната, уж коли она вам понадобится, слева от двери в арсенальный офис. По всей левой стороне зала — дешевые места для зрителей. В дальнем конце справа, за небольшим классом продвинутых, можно приметить дверь, ведущую в приют для бездомных. Он открыт только в холодную погоду. Этим людям разрешается войти в приют около десяти, когда мы расходимся, но иногда они, ожидая, толкутся у входных дверей и в вестибюле.
В тот четверг вечером собаки со мной не было; у меня не было собаки уже около месяца. Моя последняя сука — золотистый ретривер, прощальный дар Марисы — в сентябре умерла, а Бак тянул время, подыскивая мне другую, — в основном, подозреваю, потому, что намеревался удивить меня помесью волка и собаки. Поймите меня правильно. Мне нравятся волки, и помесь волка с собакой мне нравится не меньше других собак. Единственное мое возражение против завладевшей нынче Баком навязчивой идеи в том, что эту помесь не зарегистрировать в Американском клубе собаководства (или, как говорит Бак, пока что не зарегистрировать), а если пса не зарегистрировать, то его не допустят к установленному испытанию на послушание. Можно обучить и выдвинуть его на шоу собачьих куншпоков, но тут я истинная дочь Марисы и не стану тратить силы, тренируя собаку, которую не смогу по-настоящему показать. Кроме того, я зарабатываю на жизнь в собачьем мире и при моей репутации всегда могу подыскать себе другого СТ.
Так или иначе, в тот вечер я охотно вызвалась помочь Рэю Меткалфу у конторки — потому, возможно, что знала: я, как всегда, бессобачна только временно, и хотела как можно скорее избавиться от этой ежегодной обязанности. Эти Меткалфы разводят кламбер-спаниелей и, согласно «правилу Винтер», не имеют ничего общего со своими псами. И Рэй, и Лин так высоки и костлявы, что, родись они собаками, быть бы им стареющими борзыми. Кламбер-спаниели длинны и низки, как бассеты, и должны казаться тяжеловесными. Хотя волосы у меня цвета шерсти темного золотистого ретривера, во мне нет и не было сходства ни с одной собакой из тех пород, какими я когда-либо владела.
Около семи Рэй и я оказались крепко загружены, потому что это был первый четверг месяца, когда обычно приступает к занятиям новый начальный класс, а в наши обязанности входило выдавать формы для заполнения, собирать эти формы и деньги и, пока вожатые занимаются писаниной, оберегать «новичков» от трепки, которую им может задать кто-нибудь из «старичков». Барбара Дойл, хозяйка немецких овчарок, нам помогала. Мы зарегистрировали также и нескольких людей, приведших своих псов в продвинутый класс — класс СТ, — с которым работает в дальнем конце зала Роза, покуда Винс Дрэгон, наш ведущий дрессировщик, занимается с начальным.
Чем более продвинут собачий дрессировочный класс, тем он меньше. Большинство людей поначалу идут с собакой на занятия, потому что всего-то хотят, чтобы она шла на зов. Но быстренько обнаруживают, что никакого «всего-то» в этом деле нет. Чуть только начинающие соображают, что за восемь подготовительных занятий подлинного собачьего отзыва на команду не добьешься, большинство из них улетучивается. В тот четверговый вечер в начальном классе Винса было двадцать пять собак, а в продвинутом классе Розы — три.
В восемь начинающие отбыли, и подошли начинающие продвинутые, получившие четыре урока. Рэй и я всех их записали, и Винс приступил ко второму в этот вечер занятию. Хасан, его ротвейлер, все еще находился в том, что называется «укладкой»: Хасан с семи часов с места не двинулся и пребывал точнехонько там же, пока Винс его не освободил. Чтобы так здорово обучить собаку, требуется уйма терпения, и необходима железная воля, чтобы являться в семь, три часа обучать и уходить в десять таким с виду свеженьким, будто потратил на это дело всего десять минут. Когда клуб уволил Маргарет Робишод и взял на ее место Винса, Маргарет обвинила д-ра Стэнтона и сказала, что мы — женофобы, но ведь члены нашего клуба его поддержали. Метод Маргарет — резко дергать пса за поводок, а если это не срабатывает, дергать еще резче — был не в нашем стиле, да и порядком все мы устали от особого ее дарования — отпугивать людей. Она вечно талдычила начинающим, что если они не намерены посвящать дрессировке два часа в день, то им лучше отправиться домой и забыть о дрессуре. Друзьями с д-ром Стэнтоном они, конечно, не были, но он выразил общее мнение. Нас всех и радовала, и пугала возможность нанять Винса, который понимал, что все собаки произошли от волков, и любил собак такими, какие они есть.
В восемь тридцать подошли пять членов предподготовительного класса Розы. Приготовишки следуют после новичков и перед продвинутыми. Новичок, приготовишка, стажер — Собака-Товарищ, Отличная Собака-Товарищ, Собака-Помощник — СТ, ОСТ, СП. Упражнения для новичков, они же СТ, невероятно важны, поскольку в них — фундамент для всего прочего, но смышленому псу они могут наскучить. Этот вид упражнений в предподготовительном классе Розы существовал, чтобы оживить занятия, давая собакам вдобавок основной толчок к приготовительным упражнениям, которые занятны, особенно поиск и прыжки. Пятеро собачников поймали Розу на слове — организовать предподготовительный класс.
Первым записавшимся к Розе на этот вечер был мой ветеринар и любовник Стив Делани со своей немецкой овчаркой Индией. Глаза у Стива голубые — голубые, как у сибирской лайки — но мягче и теплее, а волосы лежат такими же плотными волнами, как на спине у ретривера с Чесапикского залива. Только на случай, если вы заинтересовались, скажу, что нет ничего этически дурного в том, чтобы крутить любовь со своим же ветеринаром, особенно если вы с ним встретились при эмоционально напряженных обстоятельствах. Когда в июне старый доктор Дрейпер диагностировал у моей Винни рак, я думала, он доведет нас до конца, но в августе он вышел в отставку. У Винни не было болей до начала сентября, а когда они появились, должность ветеринара занял Стив. Прекратив мучения Винни, он еще добрых полчаса держал мою руку в своей и выслушивал историю всей ее жизни. Моя подружка Рита, психиатр, верит в изначальную связь меж сексом и смертью. В ту ночь мне приснился яркий сон о Стиве. На другой день я позвонила, чтобы поблагодарил его — за помощь в деле с Винни, не за сон, — и с тех пор он всегда меня утешает.
Вторым записавшимся в класс Розы на этот четверг был д-р Фрэнк Стэнтон, один из столпов дела дрессировки. Он выглядел получше, чем в последнее время. Примерно до прошлого года он был живым доказательством того, что, если хочешь остаться молодым, забудь о снотворных и психотропных лекарствах. И не бросай дрессировать собак. В последнее время, правда, он был бледен, но, когда в лице у него появлялась краска, он смотрелся привлекательным мужчиной — высокий, с густой копной белых волос и в тяжеленных очках. В этот вечер он оделся теплее всех. Свитер на нем был из дорогих — ирландский, ручной вязки, а поверх него он надел спортивную твидовую куртку.
Член-учредитель Кембриджского клуба дрессировки собак, он являлся также официальным лицом в четырех-пяти других собачьих организациях и неофициальным историком американского собачьего мира. Двумя годами раньше, когда у него стало ухудшаться зрение, он прекратил посещать выставки, но не пропускал занятий и был еще достаточно силен, чтобы справляться с Рауди, своим аляскинским маламутом. A они очень сильны. Есть более крупные собаки, которые могут тащить и побольше маламута, но в своей весовой категории это, пожалуй, сильнейший пес в мире. Если перед вами голубоглазая северная собака, то это сибирская эскимосская лайка, а не маламут, у которого глаза карие. Сибиряки мельче и подвижнее. (Кстати, никогда не называйте сибиряков эскимосами.) Припоминаю, как д-р Стэнтон, записываясь на этот вечер, недоумевал, почему это Бак решил разводить помесь собаки и волка, когда мог бы заиметь маламута. Может быть, потому, что он счел, будто волков легче выучить. Многие с ним согласились бы.
— Как нынче Рауди? — спросила я, возвращая д-ру Стэнтону карточку.
Как только вы кончаете с разрядом начинающих и вступаете в наш клуб, вы платите двадцать долларов за карточку — это цена шести уроков. На карточке понизу напечатаны номера от единицы до шести, и, когда бы вы ни записались, сидящий за конторкой прокалывает очередной номер.
— По-моему, Рауди уже чуть меньше тянет, когда идет на поводке, но, конечно, могу и обманываться, — сказал он.
У него были изысканные манеры, особенно с молодыми женщинами. Знаете этот гарвардский акцент, которым никак не могут в совершенстве овладеть киноактеры? Так у д-ра Стэнтона акцент был истинно гарвардский, а голос, благодаря тому, что он всю жизнь говорил с собаками, звучал довольно молодо для старика. Рауди явно нравились и этот акцент, и голос. Когда д-р Стэнтон произнес его имя, он тут же прекратил провокационные попытки поднять из укладки Хасана и одарил д-ра Стэнтона собачьей улыбочкой и ударом хвоста. Когда д-р Стэнтон не соблюдал правил вежливости, то мог быть неприкрыто резок с людьми, но у собак он всегда заслуживал улыбки и взмаха хвостом.
Лин Меткалф с молодым кламбер-спаниелем тоже записались в класс Розы. Лин очень богата, и ей нет нужды зарабатывать на жизнь, но она все равно мила. Следующим явился Рон Кафлин с Виксен, сукой-метиской (сеттер, золотистый ретривер, доберман и невесть что еще), которая была, возможно, самой смышленой собакой клуба. Рон двадцать лет состоит младшим партнером водопроводно-отопительной фирмы «Кафлин и сыновья». Затем пришла Диана Д’Амато с кинозвездой клуба, карликовым черным пуделем Курчи, который только что снялся на коммерческом TV, рекламируя кожаные сыромятные щенячьи игрушки для жевания. Одна и специальностей Курчи — танцы на задних лапках. Он поднимается на цыпочки и гарцует по кругу или поперек комнаты. Он умеет и аккомпанемент себе вылаивать. Не подумайте, что Диана богата. Собаки получают незавидный гонорар без всяких добавок при повторной рекламе. Диана зарабатывает на хлеб как управляющая косметическими киосками при заправочных. Работа Курчи приносит немного, но зато Диана, видя его по ТV, получает огромное удовольствие, — впрочем, и другие у нас в клубе тоже.
Собачьи дрессировщики — группа разнородная. У нас нет почти ничего общего, кроме собак. Некоторые жалобы на Маргарет Робишод были вызваны тем, что она предпочитала неработающих богачей остальным нашим. Я никогда за ней этого не замечала, но она ведь, конечно, избегала наносить обиды тому, кто пишет для «Собачьей Жизни». А замечала я, что Маргарет тратит больше времени на чистопородных собак — особенно на золотистых ретриверов, — чем на метисов, и это мне не нравилось. Что при дрессировке совершенно неприемлемо, так это любого рода снобизм.
К восьми тридцати пяти продвинутые начинающие Винса были почти что готовы работать на подзыв.
— Вы подходите, чтобы приказать своему псу остаться, — объяснял Винс. — Не называйте его по имени. Поднесите руку ладонью вниз прямо ему к носу. Прикажите ему остаться и отойдите на длину поводка.
Собаки Розы тоже учились оставаться — но пока еще оставаться с деревянными гантелями во рту. После этого им полагалось делать прыжки, которые большинство собак обожает, а затем — укладку в отсутствие проводника. Занятия собачьей дрессировкой точно расписаны. Они почти всегда кончаются укладкой, потому что это последнее упражнение в испытаниях на послушание.
Чуть позже я услышала, как Роза, следуя расписанию, говорит:
— Вожатые, уложите своих собак.
«Уложить собаку», быть может, звучит несколько настораживающе, но это значит всего лишь приказать собаке лечь.
— Оставьте своих собак, — сказала она.
Стив, Диана и Лин промаршировали к конторке, миновали нас и вышли в служебную дверь.
Люди смешно ходят, когда оставляют своих собак или к ним возвращаются. При испытаниях на послушание не следует вертеть головой, отбрасывать со лба волосы или делать любой другой обычный жест — все это может быть сочтено сигналом вожатого собаке. Вам также полагается вести себя естественно, но это всем трудно дается.
Рон и д-р Стэнтон тоже миновали контору, обходя продвинутых начинающих, и вышли в вестибюль. Не прошло и минуты, как Курчи встал, что, конечно, против правил длительной укладки, и Роза крикнула, прося нас вернуть Диану. Как и многие карликовые пудели, Курчи проворен и шаловлив. Он знает, что ему положено оставаться в укладке.
Диана была как раз за ближайшим к конторке углом.
— Курчи встал, — сказала я ей, и она возмущенно прошествовала назад, поправила его и снова ушла.
Непослушание Курчи на сто процентов умышленно. Всегда можно определить, когда он намеревается выкинуть что-нибудь разэтакое. Начинает он с едва заметных движений головой вперед-назад. Его черные глазки сверкают. Если ему велено лежать, он встает. Если велено стоять — мягко перебирает лапами. Диана порой тревожится, что его портит успех.
Около восьми сорока пяти Роза крикнула:
— Вожатые, вернитесь к собакам!
Рон вошел через вращающиеся двери вестибюля, а Диана, Стив и Лин — через служебную дверь.
— Вожатые! — улыбаясь, еще раз позвала Роза.
Роза часто улыбается. Ей лет сорок пять. У нее по-деловому короткие седые волосы, а носит она обычно футболку с изображением белого терьера, которых у нее три.
Д-р Стэнтон не впервые замешкался при возвращении. Он любил ждать за дверьми, на ступенях крыльца, и, хотя слух у него куда лучше зрения, не всегда слышал Розу.
«Рауди знает, если я не по-настоящему ушел, — говорил всегда д-р Стэнтон. — Не пойму, откуда он это знает, но знает.»
Быть может, д-р Стэнтон был прав. Рауди не шевелился — разве что бил пышным хвостом, настораживал уши и бросал на других собак быстрые взгляды темных глаз. Кое-кто скажет вам, что маламута нельзя выдрессировать. Ерунда. Они либо не понимают маламутов, либо не уделяют этому достаточно времени.
— Приведите кто-нибудь Фрэнка! — выкрикнула Роза.
Но д-р Фрэнк Стэнтон так никогда и не вывел из укладки своего прекрасного пса. Фрэнк Стэнтон сам находился в самой что ни на есть длительной укладке.
Глава 2
Когда я отправилась искать д-ра Стэнтона, Джерри Питс, смотритель арсенала, пошел со мной, именно, как мне сдается, на случай, если кто-нибудь из класса новичков, придя раньше своих девяти часов, выгуливал собаку на лужайке. Глянув из подъезда в сторону Конкорд-авеню, я приметила Гэла, ошивавшегося на тротуаре. Пол-Кембриджа узнало бы Гэла в лицо, и совсем немногие знали его имя, как знала я, потому что он имел обыкновение представляться, когда сдавал мусорные мешки, полные банок и бутылок, в Бродвейский супермаркет или прятался возле счетчиков на автостоянке, что-то бормоча себе под нос.. Далеко не у всех клиентов приюта для бездомных лица так незабываемо аристократичны, как у Гэла, а поскольку ночь была не слишком холодная, никто из прочих не явился.
Джерри придержал для меня одну из стеклянных дверей, и я, выйдя, позвала:
— Доктор Стэнтон?
— Может быть, он вышел в туалет? — сказал Джерри. — Пойду-ка погляжу.
Погода была не столь холодна, чтобы стянуть в этот ранний час толпу бездомных к приюту, но для моей футболки и джинсов — чуточку прохладна, и я потрусила по тротуару, стараясь согреться. Гэл, который, верно, подумал, что я рванула за ним, пустился наутек к площадке для игр, что была рядом с арсеналом. В Кембридже бездомный пьянчужка, считающий, что люди гонятся именно за ним, не обязательно параноик.
— Его там нет, — крикнул Джерри с порога, и я повернула обратно.
Из принципа Джерри внимательно осмотрел лужайку и, наверное, заметил, что воротца были открыты, — воротца в металлической сетке с правой стороны, если стоять лицом к зданию. Я увидела, как Джерри наклонился, а услышав его болезненное мычание, припустилась бегом. Д-р Стэнтон лежал на лужайке, как раз в воротцах.
— Я приведу Стива, — сказала я.
Помимо д-ра Стэнтона, ближайший ДМ, доктор медицины, к которому обращался клуб, был ДВМ, доктор-ветеринар. Кроме того, если задуматься — насколько ДМ действительно знают медицину? Все они специализируются на распространенных болезнях какого-нибудь одного, недавно выявленного вида, угрожающего населению. А ветеринар, напротив, должен знать все — от птичьих вшей до собачьего бруцеллеза, от бычьего сыпного тифа до симптомов сапа у африканских непарнокопытных. Если за пациентами ветеринара как следует не присматривать, они его укусят, а то и собственный свой молодняк слопают. Как бы то ни было, Стив понимает в сердечных приступах. Ведь у кошек и собак они бывают, а я решила, что у д-ра Стэнтона приступ.
Стив все еще был в дальнем конце зала с Розой, своей овчаркой Индией и другими, и я махнула ему, чтобы шел к выходу. Он уже поднял было Индию из укладки, но тут же уложил ее сызнова. Даже с противоположного конца зала я различила, как она взглянула на него, будто недоумевая, что же она не так сделала. Она держала голову высоко, навострив уши и уставившись на Стива. Это была крупная сука, в сановном черная, с рыжевато-коричневыми лапами и светлым брюхом, великолепная овчарка и настоящая собака-однолюб. Она не любила, чтобы Стив исчезал из ее поля зрения. Я — тоже.
— Кажется, у Стэнтона коронарный спазм, — сказала я, когда он подошел. — Он там, на лужайке. С ним Джерри.
— Мне бы еще свету, — попросил Стив. Он привык оказывать срочную помощь.
Обычно арсенал освещали только две лампочки над входной дверью. Я не была уверена, что существовали еще какие-нибудь наружные светильники. А если они и были, я понятия не имела, где выключатель. Поэтому я последовала за Стивом и передала его просьбу Джерри. Несмотря на лишние сорок фунтов весу, отсутствие волос на голове и обилие бородавок на лице, я никогда, не считала Джерри уродом. Но сейчас, когда он ринулся мимо меня, он показался мне чуть ли не омерзительным. Как выяснилось, над арсеналом есть громадные наружные прожекторы, и Джерри, конечно, знал, где выключатель. Как только вспыхнул свет, я разглядела, что д-р Стэнтон лежит в траве на спине, а Стив стоит рядом с ним на коленях. Такое яркое освещение никого не может украсить разве только Стива. Лицо Стэнтона было жутко искажено. Ничего подобного я в жизни не видела. Распростертый под светом прожектора, он напоминал тряпичную куклу в какой-то ведьмовской резиновой маске вроде тех, которые надевают на День Всех Святых, — нервозные кембриджские родители стараются не допустить, чтобы их дети покупали эти маски в игрушечной лавке Ирвина.
— Позвони в «Скорую», — сказал Стив. — И в полицию. Его удушили поводком Рауди.
Если бы дело происходило на выставке, поводок лежал бы в арсенале на полу, прямо позади Рауди, но если ваш пес во время занятия встает и пытается куда-то смыться, нужно, чтобы поводок был у вас под рукой, когда придется ловить собаку. Я точно поняла, что произошло. Д-р Стэнтон повесил поводок на шею, оставил Рауди и вышел наружу. Он стоял на той стороне лестницы, где темно, а может быть, просто открыл воротца и сошел на лужайку. Стоять на лужайке не запрещается, пока при вас нет собаки. Предполагалось, что вожатые не станут там облегчаться. Кто-то, наверное, к нему подкрался, ухватил за поводок, обмотал вокруг шеи и сильно рванул.
Вернувшись внутрь, я позвонила в «Скорую» и в полицию. Пока я разговаривала, Рэй, Лин и еще несколько наших прислушивались — ведь автомат висит на стене возле конторки. Казалось, полдня прошло с тех пор, как я ушла, чтобы попросить д-ра Стэнтона освободить Рауди, но пройти могло не больше нескольких минут — Винс только что окончил занятие, а он обычно верен расписанию.
— Кто-то должен остаться здесь, — сказал Рэй, — и что-нибудь придумать с теми, кто записан на девятичасовой урок.
Из зала до меня доносились голоса и лай. Женщина с сальными волосами и португальским водолазом прислонилась к конторке и жадно вслушивалась, ожидая записи. Если бы вы вошли в арсенал и увидели Стива и Джерри, стоявших на коленях склонясь над д-ром Стэнтоном, то подумали бы — а многие так и решили, — что один из клиентов приюта потерял сознание от пьянства или голода. Но с приездом полиции такое предположение сразу отпадало.
Основной причиной нашего: спокойствия было то, что Винс и Роза привыкли беспрестанно нам приказывать, а мы — им повиноваться. Говорят, труднейшая часть собачьей дрессировки — дрессировка владельца. Роза и Винс хорошо со всеми нами поработали. После целых часов повиновения по командам: «Поворот налево», «Поворот направо», «Кругом» и «Стой» — мы послушно сбились в кучу в дальнем конце зала, едва Винс приказал нам собраться там, а новоприбывшие послушно ждали в передней части зала, когда Роза, встав в дверях, об этом распорядилась. Опыт Розы и Винса пригодился еще в одном. Им обоим приходилось ловить убежавших собак, что немаловажно в таком здании, как арсенал, стоящий вблизи от транспортного потока на Конкорд-авеню и от кольцевой развязки на Фреш-Понд. Поэтому оба они носили с собой поводки. Когда Роза увидела, что д-р Стэнтон не возвращается, то взяла Рауди на себя и привязала его к одной из зрительских скамеек в дальнем конце зала.
Джерри придержал для меня одну из стеклянных дверей, и я, выйдя, позвала:
— Доктор Стэнтон?
— Может быть, он вышел в туалет? — сказал Джерри. — Пойду-ка погляжу.
Погода была не столь холодна, чтобы стянуть в этот ранний час толпу бездомных к приюту, но для моей футболки и джинсов — чуточку прохладна, и я потрусила по тротуару, стараясь согреться. Гэл, который, верно, подумал, что я рванула за ним, пустился наутек к площадке для игр, что была рядом с арсеналом. В Кембридже бездомный пьянчужка, считающий, что люди гонятся именно за ним, не обязательно параноик.
— Его там нет, — крикнул Джерри с порога, и я повернула обратно.
Из принципа Джерри внимательно осмотрел лужайку и, наверное, заметил, что воротца были открыты, — воротца в металлической сетке с правой стороны, если стоять лицом к зданию. Я увидела, как Джерри наклонился, а услышав его болезненное мычание, припустилась бегом. Д-р Стэнтон лежал на лужайке, как раз в воротцах.
— Я приведу Стива, — сказала я.
Помимо д-ра Стэнтона, ближайший ДМ, доктор медицины, к которому обращался клуб, был ДВМ, доктор-ветеринар. Кроме того, если задуматься — насколько ДМ действительно знают медицину? Все они специализируются на распространенных болезнях какого-нибудь одного, недавно выявленного вида, угрожающего населению. А ветеринар, напротив, должен знать все — от птичьих вшей до собачьего бруцеллеза, от бычьего сыпного тифа до симптомов сапа у африканских непарнокопытных. Если за пациентами ветеринара как следует не присматривать, они его укусят, а то и собственный свой молодняк слопают. Как бы то ни было, Стив понимает в сердечных приступах. Ведь у кошек и собак они бывают, а я решила, что у д-ра Стэнтона приступ.
Стив все еще был в дальнем конце зала с Розой, своей овчаркой Индией и другими, и я махнула ему, чтобы шел к выходу. Он уже поднял было Индию из укладки, но тут же уложил ее сызнова. Даже с противоположного конца зала я различила, как она взглянула на него, будто недоумевая, что же она не так сделала. Она держала голову высоко, навострив уши и уставившись на Стива. Это была крупная сука, в сановном черная, с рыжевато-коричневыми лапами и светлым брюхом, великолепная овчарка и настоящая собака-однолюб. Она не любила, чтобы Стив исчезал из ее поля зрения. Я — тоже.
— Кажется, у Стэнтона коронарный спазм, — сказала я, когда он подошел. — Он там, на лужайке. С ним Джерри.
— Мне бы еще свету, — попросил Стив. Он привык оказывать срочную помощь.
Обычно арсенал освещали только две лампочки над входной дверью. Я не была уверена, что существовали еще какие-нибудь наружные светильники. А если они и были, я понятия не имела, где выключатель. Поэтому я последовала за Стивом и передала его просьбу Джерри. Несмотря на лишние сорок фунтов весу, отсутствие волос на голове и обилие бородавок на лице, я никогда, не считала Джерри уродом. Но сейчас, когда он ринулся мимо меня, он показался мне чуть ли не омерзительным. Как выяснилось, над арсеналом есть громадные наружные прожекторы, и Джерри, конечно, знал, где выключатель. Как только вспыхнул свет, я разглядела, что д-р Стэнтон лежит в траве на спине, а Стив стоит рядом с ним на коленях. Такое яркое освещение никого не может украсить разве только Стива. Лицо Стэнтона было жутко искажено. Ничего подобного я в жизни не видела. Распростертый под светом прожектора, он напоминал тряпичную куклу в какой-то ведьмовской резиновой маске вроде тех, которые надевают на День Всех Святых, — нервозные кембриджские родители стараются не допустить, чтобы их дети покупали эти маски в игрушечной лавке Ирвина.
— Позвони в «Скорую», — сказал Стив. — И в полицию. Его удушили поводком Рауди.
Если бы дело происходило на выставке, поводок лежал бы в арсенале на полу, прямо позади Рауди, но если ваш пес во время занятия встает и пытается куда-то смыться, нужно, чтобы поводок был у вас под рукой, когда придется ловить собаку. Я точно поняла, что произошло. Д-р Стэнтон повесил поводок на шею, оставил Рауди и вышел наружу. Он стоял на той стороне лестницы, где темно, а может быть, просто открыл воротца и сошел на лужайку. Стоять на лужайке не запрещается, пока при вас нет собаки. Предполагалось, что вожатые не станут там облегчаться. Кто-то, наверное, к нему подкрался, ухватил за поводок, обмотал вокруг шеи и сильно рванул.
Вернувшись внутрь, я позвонила в «Скорую» и в полицию. Пока я разговаривала, Рэй, Лин и еще несколько наших прислушивались — ведь автомат висит на стене возле конторки. Казалось, полдня прошло с тех пор, как я ушла, чтобы попросить д-ра Стэнтона освободить Рауди, но пройти могло не больше нескольких минут — Винс только что окончил занятие, а он обычно верен расписанию.
— Кто-то должен остаться здесь, — сказал Рэй, — и что-нибудь придумать с теми, кто записан на девятичасовой урок.
Из зала до меня доносились голоса и лай. Женщина с сальными волосами и португальским водолазом прислонилась к конторке и жадно вслушивалась, ожидая записи. Если бы вы вошли в арсенал и увидели Стива и Джерри, стоявших на коленях склонясь над д-ром Стэнтоном, то подумали бы — а многие так и решили, — что один из клиентов приюта потерял сознание от пьянства или голода. Но с приездом полиции такое предположение сразу отпадало.
Основной причиной нашего: спокойствия было то, что Винс и Роза привыкли беспрестанно нам приказывать, а мы — им повиноваться. Говорят, труднейшая часть собачьей дрессировки — дрессировка владельца. Роза и Винс хорошо со всеми нами поработали. После целых часов повиновения по командам: «Поворот налево», «Поворот направо», «Кругом» и «Стой» — мы послушно сбились в кучу в дальнем конце зала, едва Винс приказал нам собраться там, а новоприбывшие послушно ждали в передней части зала, когда Роза, встав в дверях, об этом распорядилась. Опыт Розы и Винса пригодился еще в одном. Им обоим приходилось ловить убежавших собак, что немаловажно в таком здании, как арсенал, стоящий вблизи от транспортного потока на Конкорд-авеню и от кольцевой развязки на Фреш-Понд. Поэтому оба они носили с собой поводки. Когда Роза увидела, что д-р Стэнтон не возвращается, то взяла Рауди на себя и привязала его к одной из зрительских скамеек в дальнем конце зала.