Конрат Дж.. Виски с лимоном

   — У меня имеется ряд сообщений для прессы, а затем я смогу ответить на несколько вопросов, — объявила я собравшейся ораве, давая им возможность включить свои камеры и настроить фокус. — Прежде всего в меня стрелял тот самый преступник, которого пресса называет Пряничным человеком. Вчера ночью он вломился ко мне в квартиру. Как сами видите, рана легкая. Он даже не умеет правильно взять прицел, потому что является типичным истериком, из тех, что сразу начинают звать маму.
   Харб легонько толкнул меня локтем в бок, но я еще только набирала обороты.
   — Помимо своих явных эмоциональных проблем, убийца еще и феноменально глуп. Единственная причина, по которой он еще на свободе, — это его везение дурака, а еще обыкновенная трусость: при всяком открытом противостоянии он удирает как заяц. Я полностью рассчитываю, что совместными усилиями чикагской полиции и ФБР мы уже очень скоро упрячем его за решетку. А теперь задавайте вопросы.
   Интервью прошло хорошо. Когда оно закончилось, я также добавила, что убийца мочится в постель, обозвала его импотентом и сообщила, что, когда мы придем его брать, он, вероятно, будет ковырять в носу. Я пояснила, что не питаю к нему злобы; скорее чувствую жалость — как к бешеной собаке. Когда меня спросили, не боюсь ли я, что он откроет на меня охоту, я рассмеялась и сказала, что он слишком напуган, чтобы предпринять вторую попытку.
   При этих словах зазвонил мой сотовый телефон, и у меня возникло вполне четкое мнение, кто бы это мог быть. Извинившись, я завершила интервью и, прежде чем ответить, отошла от толпы в сторонку.
   — Дэниелс.
   — Почему вы не посоветовались со мной, прежде чем в живом виде показываться на пяти каналах?
   Капитан Бейнс.
   — Так я выглядела живой? И как впечатление? Голос звучал не пискляво?
   — Впечатление такое, что вы его провоцировали. Дешевая психология — это не тот метод, с помощью которого можно раскрыть крупное дело, о котором кричат все СМИ.
   — Вы оставили меня ведущим следователем по делу, капитан. А это тот способ, которым я собираюсь его вести.
   — А когда этот тип угробит еще дюжину людей, взбесившись, что вы назвали его маменькиным сынком, и на нас посыплются судебные иски — как, по-вашему, мы долго продержимся на этой работе?
   — Я провоцирую его начать на меня охоту. Единственный человек, которого я подвергаю опасности — это я сама.
   — А если вы его не поймаете? Вы только что объявили во всеуслышание, что скоро упрячете его за решетку.
   — Я его поймаю.
   — Если нет — пеняйте на себя.
   Он повесил трубку. М-да, за два дня два разговора с Бейнсом. Может, как раз хороший момент просить его о повышении?
   — Джек… — Меня догнал Харб. После того как я ушла со сцены, репортеры ухватились за моего напарника, задав нему несколько вопросов. — Знаешь, что ты только что разворошила осиное гнездо?
   — В надежде, что оса вылетит. Можешь оказать услугу хромой девушке?
   — Конечно. Ты же угостила меня обедом.
   — Видишь мой «хвост»? — Я кивнула в сторону двух копов в штатском, следующих за нами на расстоянии двадцати футов. — Если они еще хоть чуток приблизятся, то уткнутся в меня носом. Попроси их осадить.
   — Будет сделано.
   Бенедикт неторопливо, вразвалочку подошел к ним и провел ликбез по искусству ведения слежки. Чтобы сгладить впечатление, я одарила их широкой улыбкой и ободряюще выставила вверх большие пальцы. Не хотелось обижать парней, оберегающих мою жизнь.
   Харб отвез меня домой, заехав по моей просьбе в офис Армии спасения, где я собиралась заменить свою антисептическую алюминиевую больничную трость на что-нибудь более утонченное. Я нашла отполированный кусок орешника, удовлетворивший моим запросам.
   — Очень изысканно, — похвалил Бенедикт.
   — Нам, дамам из хорошего общества, потребно только самое лучшее. Одолжи мне пятьдесят центов, чтобы я могла ее купить.
   Он порылся в карманах и пожертвовал в пользу неимущих требуемую мелочь, а затем настоял на том, чтобы доставить меня до дому.
   — Если ты рассчитываешь на нежный поцелуй на ночь, то я тресну тебя своей тростью.
   — Просто хочу удостовериться, что ты сможешь справиться со своей охранной сигнализацией.
   — С каких это пор пуля в ногу делает человека слабоумным?
   Но я не смогла справиться с охранной сигнализацией, так что Харбу пришлось показать мне.
   — Сначала нажимаешь зеленую кнопку, потом на код.
   — Спасибо. Хочешь чего-нибудь выпить?
   — Не могу. Сегодня воскресенье. Я ждала дальнейших объяснений.
   — Вечер лазаньи, — пояснил Бенедикт. — Должен идти домой.
   — Что ж, увидимся завтра, Харб. Еще раз спасибо.
   — Отдохни немного, Джек.
   Он оставил меня наедине с моей пустой и безмолвной квартирой. Сотрудники лаборатории забрали половину моих вещей, включая телефонную трубку, что избавляло меня от необходимости снимать ее с рычажка. Свободная пресса не испытывает моральных колебаний по поводу круглосуточного вмешательства в чужую частную жизнь.
   Кровь в моей ноге так пульсировала, словно там имелось свое самостоятельное сердце. Я доковыляла до спальни, разделась и потерянно застыла.
   Ужас и отвращение вместе с мурашками стали наползать на меня.
   На матрасе все так же оставалась моя засохшая кровь. В стене по-прежнему зияли дырки от пуль. Дверь стенного шкафа была закрыта, и меня охватил иррациональный страх, что Пряничный человек до сих пор прячется там. Я понимала, что все это глупо и по-детски, но страх не уменьшался.
   Я заставила себя отворить дверь шкафа и так и оставила ее открытой. Потом собрала всю, до тряпки, одежду из шкафа и приготовила ее в химчистку. У меня не было желания надевать ничего, к чему он мог прикасаться.
   После этого приняла четыре таблетки тайленола, забрала одеяло и пошла спать в кресло-качалку.
   Ну, то есть сделала такую попытку.
   В квартире было слишком тихо. Так тихо, что я слышала собственное дыхание. Так тихо, что, когда за окном просигналила машина, я чуть не описалась со страху.
   Я включила весь свет и врубила телевизор, чтобы быть не одной. По телевизору шла программа Макса Трейнтера — местное мыльное ток-шоу примитивнейшего уровня. Тогда как другие шоу для поддержания зрительского интереса полагались на мелодраму, Трейнтер выбрал своим коньком непреходящие ценности эмоционального шока и силового столкновения. На съемочной площадке в студии постоянно присутствовало шестеро вышибал, призванных не давать приглашенным бить друг другу морду. Но тем все равно удавалось по нескольку раз за программу затеять идиотскую потасовку.
   Я постаралась расслабиться и полностью отдаться очередной удивительной драме человеческих характеров. Деклассированная белая пара сцепилась с любовницей своей дочери. Лесбиянка отбивалась складным стулом, который, похоже, был специально поставлен там именно для этой цели. Прежде чем мне окончательно надоела эта передача, я насчитала на экране четыре серьезных, уголовно наказуемых деяния и с дюжину правонарушений поменьше. После чего устала и выключила телевизор.
   Когда наконец ко мне пришел сон, он сопровождался кошмарами.

Глава 22

   Проснулась я от боли. Моя нога за ночь одеревенела, и от кончика ее большого пальца до ягодиц я ощущала себя куском перекрученной лакрицы. Сознаюсь, что несколько раз неэстетично вскрикнула, пока выбиралась из кресла и, припадая на одну ногу, ползла в ванную комнату в поисках каких-нибудь лекарств. В больнице мне выписали рецепт на кодеин, но я не потрудилась его отоварить — такая вот большая и закаленная девочка. К счастью, у меня завалялись какие-то обезболивающие таблетки от Дона, оставшиеся еще с тех пор, когда ему вырывали зуб мудрости. Называлось средство викодин. Я проглотила две таблетки.
   Принятие душа превратилось в трудное, болезненное мероприятие, с участием пластикового мешка для мусора, клейкой ленты, а также потребовавшее больше терпения, чем во мне оказалось. Когда же наконец я была вымыта и одета, целый час жизни пропал безвозвратно.
   С помощью сотового телефона я проинформировала своих телохранителей, что проснулась и в полном порядке. Викодин в моем организме чуть ли не побуждал меня петь. Я чувствовала себя хорошо. Очень хорошо. Лекарство, кажется, даже сняло мой насморк.
   Впоследствии именно это снадобье я винила в своем решении не пойти с утра на работу и передвинуть на пораньше свой визит в службу знакомств «Ленч вдвоем».
   Синяки на моем лице после драки в баре уже начинали желтеть, но я отвергла маскирующий тональный крем, сделав выбор в пользу естественного облика. Облаченная в просторные брюки из хлопчатобумажного твида, свой чудный свитер от “L.L.Веап” и пару темных очков, купленных в аптеке, я вышла из дома без трости и окликнула такси, проинформировав свой «хвост», что иду по следу, выведшему меня на службу знакомств. Пускай смеются. Я чувствовала себя слишком приподнятой, чтобы париться об этом.
   Таксист, молодой парень с Ямайки, в берете из манильской пеньки, завел разговор о «Буллз» ^[19]— тема, к которой обычно я равнодушна, но на сей раз вдруг разразилась мнением. Когда минут через десять он высадил меня на углу улиц Мичиган и Бальбо, я дала ему на чай пять баксов.
   Здание, в котором размещалась служба «Ленч вдвоем», недавно было реконструировано. Я помню, что несколько лет назад здесь размещалась гостиница для мужчин — грязные коричневые кирпичи и крохотные желтые окошки. Теперь оно все здесь было отделано хромом, отполировано, с зелеными растениями и фонтаном в вестибюле. Чикаго, как и все крупные города, был каннибалом, пожирал сам себя. Что-то должно умереть, чтобы другое выросло.
   Я доковыляла до справочного стола, и меня направили на третий этаж. Лифт был весь в зеркалах, и я осмотрела себя со всех сторон. Для недавно подстреленной фараонши сорока с чем-то лет совсем неплохо.
   Но это уже пошли бы разговоры о здоровье.
   Две двери из толстого стекла пропустили меня непосредственно в офис службы знакомств, где привлекательный мужчина с великолепной шевелюрой сверкнул в меня белозубой улыбкой из-за конторки дежурного администратора. Я одарила его ответной улыбкой, хотя и не такой ослепительной.
   — Доброе утро!
   — Доброе утро! Я Джек Дэниелс. У меня назначено время.
   — Рад познакомиться с вами, Джек. Я Фрэнк. Кофе?
   Я отклонила предложение, памятуя о кофейном дыхании. Он любезно предложил мне присесть, сделав гостеприимный жест в сторону стоявшего слева от меня кожаного дивана. Я погрузилась в него, вытянув вперед свою увечную ногу — в манере, как я надеялась, скромной и степенной. Внимание мое привлек лежащий на кофейном столике журнал по виндсерфингу. Поскольку балансирование на зыбкой поверхности составляет основу моего существования, я взяла в руки журнал и внимательно прочла статью о том, как надо осаживать и притормаживать, если море волнуется.
   — Джек? Здравствуйте! Я Мэтью. Я буду вашим агентом.
   Этот был даже привлекательнее, чем Фрэнк. Блондин, с голубыми глазами младенца и образцовой квадратной челюстью, как у фотомодели. Я даже спросила себя: может, Пряничный человек на самом деле убил меня, а теперь я мертва и нахожусь в раю?
   Я встала ему навстречу и пожала протянутую руку. Она была мягкой и сухой, что еще больше заставило меня почувствовать, насколько мои руки не ухожены. Я так и не смогла оставить привычку грызть ногти. Это казалось настолько проще, чем их подстригать.
   — Рада с вами познакомиться.
   — Прекрасный свитер. Он очень идет к вашим глазам.
   — Недавнее приобретение. Я имею в виду свитер, а не глаза, конечно.
   Непринужденный смех с обеих сторон. Он повел меня через устланные коврами коридоры компании «Ленч вдвоем». Заведение напоминало любой другой офис, с характерными произведениями абстрактного искусства по стенам и непременными кубиками полуизолированных отсеков, где сотрудники долбят по клавишам компьютера в промежутках между перерывами на кофе. Такой кабинетик вполне мог бы сойти и за мое рабочее место, разве что здесь освещение было ярче и все излучали счастье.
   Мы немного поговорили о погоде и последних новостях, а затем меня провели в угловой кабинет, оснащенный видом из окна, камином и декором, придававшими ему вид уютной уединенной комнатки. Мы уселись друг напротив друга в два глубокие замшевые кресла, почти соприкасаясь коленями. Он потянулся к стоящему рядом столику и подхватил с него кожаную папку.
   — А сейчас, Джек, я попрошу вас ответить на несколько вопросов о себе, и мы составим вот такую же распечатку данных.
   И Мэтью показал мне глянцевый лист бумаги с фотографией женщины в верхнем правом углу. Это было очень похоже на резюме.
   — Эти сводные данные будут переданы мужчинам, которые могли бы составить вам пару. Я также дам вам распечатку анкетных данных мужчин… то есть мужчины, с которым вы хотели бы познакомиться, хорошо?
   — Да. Я решила дать еще один шанс своей гетеросексуальности.
   Он сверкнул мне своей миллиондолларовой улыбкой, а я в ответ улыбнулась своей, пятибаксовой. С гидом в лице викодина легко и радостно одолеваешь нормы и условности светского общения.
   — Итак… если вы и некий мужчина выбираете друг друга, мы вместе с вами подбираем место и назначаем дату встречи. Если желаете, то можете заполнить эту анкету самостоятельно, но я больше люблю сам задавать вопросы, потому что тогда у меня складывается лучшее представление о характере и о его совместимости с другими.
   — Вперед, задавайте.
   Я откинулась на спинку и, скрестив руки на груди, посидела так некоторое время, пока до меня не дошло, что эта поза слишком оборонительная. Тогда я сложила руки на коленях и закинула ногу на ногу. Это было тоже довольно нелепо, но я осталась в этом положении, предпочитая не ерзать так часто.
   — Вы упомянули, что служите в полиции. Как долго?
   — Двадцать три года. Теперь я лейтенант. Отдел особо тяжких преступлений.
   — Расскажите мне о вашей работе. Она вам нравится?
   Я сделала слишком длинную паузу перед тем, как ответить. Нравится ли мне моя работа? Как могут нравиться особо тяжкие преступления? Я сталкивалась с самыми подонками общества, я становилась свидетелем таких зверств, которые нормальному человеку даже трудно себе вообразить, я перерабатывала по времени, недополучала по деньгам и была недоразвитой в социальном смысле. Но я все равно продолжала на ней коптеть. Уж не нравилась ли она мне на самом деле?
   — Мне нравится, когда работа сделана. — Я опять скрестила руки на груди в оборонительной позе.
   — Вы когда-нибудь были замужем?
   — Да. Я развелась пятнадцать лет назад.
   — Дети?
   — Нет. Во всяком случае, таких, о которых я знаю.
   Приятный смех.
   — Образование?
   — Северо-Западный университет, бакалавр.
   — На чем вы специализировались?
   На чем же, черт подери, я специализировалась?
   — Политология.
   — У вас есть какие-нибудь хобби, любимые занятия в свободное время?
   Интересно, можно ли считать бессонницу любимым занятием?
   — Я играю в бильярд. Люблю читать, когда есть время.
   Он делал частые паузы в опросе, чтобы записать то или это. Я прокрутила в голове то, что уже успела сказать на данный момент, и осталась не слишком довольна. Получалась скучнейшая особа из всех, когда-либо ходивших по земле. Если я не хочу, чтобы на меня клюнул какой-нибудь вялый и сонный тип в полукоматозном состоянии, мне необходимо чем-то приправить свои пресные ответы.
   — На днях я попала в драку. Потасовка в баре. Видите синяки?
   Я показала на свое лицо и хихикнула. Мой болеутолитель далеко обошел мой здравый смысл.
   — А еще на днях я получила огнестрельное ранение. В мою квартиру вломился маньяк.
   — О Боже! Куда же вас ранили?
   — В ногу. Такая уж работа. Может, вы даже видели меня вчера в новостях.
   И с этого места все пошло под уклон. Меня было не остановить. Я распространялась о своих геройских подвигах. Я хвалилась, как классно умею целоваться. Собеседование закончилось тем, что я дала ему пощупать свои бицепсы.
   Затем он повел меня в другую комнату, где я получила свое фото, а он — мои деньги. Достаточно приличный кус, чтобы вышибить из меня хорошее настроение. Прежде чем я успела передумать, мне вручили связку мужских анкет, похлопали по плечу и проводили до дверей.
   Всю дорогу, пока такси везло меня домой, я пребывала в молчании. Действие болеутолителя заканчивалось, и в ноге опять запульсировало. Но хуже боли было нарастающее чувство унижения. Я чувствовала себя так, словно выиграла Большое кентуккское дерби для ослов. Я была уверена, что после моего ухода у Мэтью осталось твердое убеждение, зачем главным образом мне понадобилась служба знакомств. Для полного идиотизма я еще выложила почти восемьсот баксов, и все, что получила за эти деньги, — это список мужчин, которые, по мнению Мэтью, окажутся совместимы с той дурищей, которую я из себя состроила.
   Я убрала викодин обратно в аптечку и проглотила четыре таблетки аспирина. Зазвонил мой сотовый, и я стремительно прижала его к уху, почти надеясь: это моя группа надзора звонит сообщить, что Пряничный человек стоит у меня за спиной с пистолетом. Я бы точно позволила ему меня застрелить.
   — Джек? Это Харб. Знаю, что ты отдыхаешь, но эту новость ты захочешь услышать. Мы установили личность второй девушки. Позвонила ее подруга по комнате. Ты на ногах? Готова сейчас туда поехать?
   — Я на ногах и готова. Буду через десять минут.
   Я позвонила своей команде и сообщила им эту новость. Как ни изнуряла меня работа, она все-таки помогала мне забыть про мою жизнь, а именно это и требовалось в данный момент.
   В ясном уме получилось завести машину с третьей попытки. Все время, пока ехала, я старалась вытряхнуть из головы образ того самого дохляка, из милости взятого в дворовую команду.
   У меня это не получилось.

Глава 23

   Он отлично понимает, чего добивается Джек. Вся эта ложь. Все эти оскорбления. Она пытается его выманить. Заставить его совершить ошибку. Это хитрый ход со стороны Джек, это умный ход, и он помогает ей спасти лицо после той боли, что она испытала прошлой ночью.
   Но все равно он горит от обиды. Город вряд ли затрепещет от страха, если Пряничный человек предстанет в их сознании трусом. Он должен исправить это представление и заставить Джек заплатить за свою ложь. Все это вопрос власти: кто кого? Так всегда было и всегда будет.
   Уже с очень раннего возраста он знал, что не такой, как другие, — еще с той поры, как связал нитками их домашнего кота и тыкал в него палкой до тех пор, пока внутренности не полезли наружу. Отец, когда узнал, избил его шипованным ремнем, требуя ответа, как он мог совершить такую отвратительную вещь.
   Но для него это вовсе не отвратительно. Это волнует. Возбуждает. И знание того, что это плохо, возбуждает еще больше.
   На протяжении всего подросткового периода ему нравится отрывать ноги лягушкам, бросаться горящими спичками в сестру, а еще — звонить людям и говорить, что собирается их убить. Потому что это потеха.
   Иногда он пытается сформулировать, почему он таков, каков он есть. На протяжении всей своей жизни он никогда ничего не чувствовал. Уж определенно не испытывал никакой любви ни к кому, кроме себя. Ни вины, ни сочувствия, ни страсти, ни жалости, ни счастья. Это довольно грустно — не уметь засмеяться, когда все вокруг тебя смеются. Возможно, люди вообще принадлежат совсем к другому, отличному от него виду, насколько он может судить об их взаимоотношениях, их обществе, их культуре.
   По мере взросления он научается имитировать эмоции, так чтобы не выделяться. Он ощущает себя наблюдателем в неведомом мире, хамелеоном, который может слиться с окружающей средой, но не является на самом деле ее частью.
   До тех пор, пока не узнает, что может испытывать какие-то чувства — это когда убивает кота.
   Это увлекательно, захватывающе — убить кота. От этого у него начинает сильно биться сердце и вспотевают ладони. Жалкие и ничтожные попытки животного вырваться и удрать по-настоящему веселят его, забавляют, и Чарлз впервые за всю жизнь смеется. И когда кот в конце концов издыхает, когда он лежит там, на земле, кишками наружу, а его кровь превращает землю в жидкую грязь, Чарлз испытывает нечто большее, чем веселье. Он испытывает сексуальное возбуждение.
   Почему смерть какого-то котяры вызывает в нем все это? У Чарлза есть на это только единственный ответ — из-за власти. Все дело во власти. Власти над жизнью и смертью. Власти над страданием. Внезапно оказывается, что он умеет чувствовать. Слепой прозреет и глухой услышит, и теперь он знает, в чем его цель.
   Все эти людишки, с их глупыми взаимоотношениями и их никчемными жизнями, находятся здесь только для его развлечения. Он нисколько не меньше, чем они. Он — больше. Более хитроумный. Более развитой. Более могущественный. Он принимает это ощущение как чудесный наркотик.
   По мере того как он делается старше, он выучивается скрывать от других свою одержимость. В округе пропадают домашние животные, но след редко приводит к нему. У него есть заветное местечко в лесу, куда он уносит животных. Где никто не слышит их диких воплей. Где он может зарыть их после того, как все кончено.
   Эти его расчленения сопровождаются фантазиями. Он воображает себя владыкой мира, где каждое существо трепещет перед его могуществом. Словно сам сатана на троне из костей, терзающий безропотных, хохочущий над их болью. Порой растягивая это удовольствие на сутки, не позволяя тварям умереть сразу.
   Или бывает, что животные олицетворяют для него людей. Учителей. Одноклассников. Отца.
   Это бодрит, заряжает энергией — притвориться, что пес, которого он привязал и кастрирует, на самом деле его отец.
   Из того, что он прочел о серийных убийцах, вроде него, он выявил несколько черт, которые объединяют их между собой. Нечто вроде большого братства, где каждый следует набору общих принципов.
   Большинство из этих принципов относится и к нему.
   Важную роль в убийстве для развлечения играет фантазия; в сущности, и предварительное планирование, и выслеживание, и подкарауливание добычи, само терпеливое ожидание являются почти таким же захватывающим приключением, как и само по себе отнятие чужой жизни.
   Многие родственные ему по духу серийные убийцы в детстве проявляют наличие таких трех признаков: они мочатся в постель, устраивают поджоги и мучат животных. Он подписывается под всеми тремя, причем в кровать он мочился вплоть до конца подросткового возраста.
   Присутствуют также так называемый стрессор и нарастание.
   Стрессором служит событие, которое высвобождает, запускает в действие волну насилия по отношению к людям. В карьере Пряничного человека как жестокого убийцы такой всплеск деятельности можно увязать с одним очень специфическим инцидентом. А что касается нарастания… Это как со всяким наркотиком: чем больше потребляешь, тем больше требуется в следующий раз, чтобы достичь того же пика.
   Большинство серийных убийц также подвергались в детстве жестокому надругательству, физическому или сексуальному.
   Он не любит думать об этом.
   В возрасте пятнадцати лет он поступает работать в приют для животных.
   Интенсивность его фантазий внезапно учетверяется.
   В приюте есть масса вещей, с помощью которых можно позабавиться. Именно там он овладевает умением делать инъекции, он делает много разных: ядовитых инъекций, инъекций в глазное яблоко… На каком-то этапе он даже заводит журнал наблюдений, куда записывает разнообразные вещества, которые вкалывает животным, с описанием последствий.
   Стрессор наступает, когда его застигают за жестоким обращением с животными и немедленно увольняют. Его ярости нет границ. Он продолжает приходить туда по ночам, используя оставшиеся у него ключи, но этого ему мало. Он жаждет большего.
   Тогда он решает убить человека.
   Он выбирает для этого девочку из школы, прыщавую толстуху. Он наблюдает за ней в течение недели, чтобы удостовериться, что у нее нет никаких подруг.
   Затем однажды, в обеденную перемену, он садится рядом с ней и спрашивает, не хочет ли она посмотреть щенков там, где он работает.
   Она хочет.
   «Только никому не говори», — предупреждает он, потому что тогда он может потерять работу. Она обещает сохранить все втайне, взволнованная тем, что кто-то обратил на нее внимание.
   Они идут туда после школы. Он говорит ей, что они войдут с черного хода, заводит ее в боковой безлюдный тупик и вкалывает в нее успокоительное средство для животных.
   Когда приют закрывается на ночь, он проникает туда.
   После неудачных попыток вернуть в сознание он употребляет ее сексуально и затем утаскивает в крематорий.
   Это возвращает ее к жизни. На некоторое время, во всяком случае.
   В тот год в городе пропадают три молодые женщины.
   Его ни разу никто не допрашивает.
   А теперь, много смертей спустя, он созрел для громкого успеха. Сенсационные выпуски новостей и газеты с кричащими заголовками. Всеобщее внимание в масштабах всей страны. Все убийства, что он совершил прежде, были только тренировкой, чтобы набить руку, для разогрева перед главным событием.
   Когда он убьет последнюю из этих шлюх — ту, что заварила всю эту кашу, подстроила ему такую подлянку, — он напишет длинное письмо в масс-медиа. В котором объяснит, что именно всех их объединяло и почему он оставлял на трупах эти пряники. Письмо, в котором выставит на посмешище Джек и всю чикагскую полицию.