Страница:
Я принялась рыться в карманах в поисках бумажных платков «Клинекс» — отправляясь на боевое задание, я не брала с собой сумку: уж слишком громоздко и неудобно. Вот почему я предпочитаю блейзеры с большими карманами. Сегодня на мне был как раз такой, от фирмы «Донна Каран», с подходящей юбкой. А также синяя блузка и черные туфли без каблуков. Каблуки — еще одна помеха в нашей работе.
К сожалению, на сей раз в моих карманах платков не оказалось. Я быстро рассмотрела запасной вариант: воспользоваться взамен галстуком Бенедикта, чудовищным изделием в зеленую и оранжевую полоску, вдобавок широченным — такие фасоны устарели уже лет тридцать назад. Он был также щедро усеян пятнами шоколада. Да, может, Харб и отстает от моды, но умеет уравновесить это неряшливостью.
Очевидно, Бенедикт разгадал мое намерение, потому что протянул мне пачку платков из своего кармана.
Комнату 514 мы нашли без особых затруднений. На табличке рядом с дверью все еще значилось имя доктора Бустера. Приемная была полна орущих детей и обессиленных мамаш. Я подошла к стойке дежурной сестры и сумела обратить на себя ее внимание.
— Я лейтенант Дэниелс. А это детектив Бенедикт. У нас есть несколько вопросов относительно доктора Бустера.
Девушка подняла на меня неправдоподобно зеленые глаза. Мне потребовалось некоторое время, чтобы сообразить: скорее всего это просто контактные линзы.
— Вы поймали убийцу?
— Нет, мэм. Еще нет. Вы знали доктора Бустера?
— Я работала у него в течение семи лет. Он был хорошим врачом. Он не заслужил такой участи.
— Могу я узнать ваше имя, мэм? — У Бенедикта уже был наготове блокнот.
— Растич. Мария Растич.
Зазвонил телефон. Она сняла трубку, произнесла несколько слов и переключила вызов.
— Нам хотелось бы взглянуть на список пациентов.
— Мы уже передали такой список тому, другому офицеру.
Увы, тот список мы уже видели. В нем не было Чарлза Смита. Вообще никого по имени Чарлз.
— Мы хотели бы увидеть список, который бы перекликался с фамилиями на рецептах. Доктор Бустер незадолго до смерти выписал рецепт на большое количество секонала. Кто-нибудь из его пациентов принимал секонал?
Она нахмурилась и развернулась на офисном стуле к компьютеру. Несколько секунд нажимания клавиш — и она отрицательно покачала головой:
— Нет. Никакого секонала.
— А как насчет пациентов доктора Куздорфф и доктора Потта? — спросил Бенедикт.
— Это относится и к ним. Ни одного такого пациента нет. Несколько лет назад мы прописывали секонал при нарушениях сна, но сейчас предпочтительным средством является флюразепам.
— У вас есть копии рецептов доктора Бустера?
— Тех, что он выписывает здесь, — да. Они должны быть в компьютере. Наша база данных позволяет извлекать информацию, исходя из имени пациента, номера страхового свидетельства, заболевания, даты посещения, даты записи на прием и выписанного рецепта.
— Могло так случиться, что доктор выписал рецепт вне своих приемных часов?
— На секонал? Это было бы странно. Ведь данное лекарство относится к медикаментам, применение которых находится под контролем, ко второй их категории. Я вообще не понимаю, с какой стати было его выписывать, будь то в приемные часы или нет.
— Но в принципе такое возможно?
— Конечно. Все, что в данном случае потребовалось бы доктору, — это бланк рецепта.
— А из аптек звонят вам сюда, чтобы получить подтверждение на выписанный рецепт?
— Иногда. Но если это вне приемных часов, они могут продать лекарство и без предварительного звонка. Из больничной аптеки никогда не звонят. Тамошние фармацевты знают всех наших врачей.
Я протянула свою визитную карточку.
— Благодарю вас, мисс Растич. Прошу вас позвонить, если вы вспомните что-либо, могущее помочь. Если вас не слишком затруднит, я хотела бы поговорить еще с некоторыми сотрудниками.
— Конечно, нет. Я доложу о вас.
Мы с Харбом провели еще час, беседуя с персоналом Бустера и его коллегами-врачами. Все они в один голос повторили то, что уже сообщила нам зеленоглазая медсестра. Никто не знал, зачем Бустеру понадобилось выписывать рецепт на секонал, и никто не знал того пациента, которому он мог понадобиться.
Но как бы то ни было, Бустер все-таки выписал этот рецепт, что подтверждалось Департаментом норм и правил штата Иллинойс и некто, назвавшийся Чарлзом Смитом, получил по нему лекарство и предположительно использовал его при похищении нашей Джейн Доу. Если никто из конторы Бустера не мог его вспомнить, быть может, вспомнит принимавший рецепт фармацевт?
Мы вышли из здания амбулатории и дошли до его уродливого собрата, где нас поджидала больничная аптека. Перед ней выстроилась очередь. Однако одной из немногих привилегий человека, имеющего полицейский значок, является возможность проходить без очереди. Что и говорить, это вызвало раздражение дюжины людей, впереди которых мы влезли, но невозможно угодить всем и всегда.
Фармацевт выглядел именно так, как и положено выглядеть аптекарю: лысеющий, средних лет, «истинный американец», «белая кость», в очках и белом халате. Звали его Стив, и он сообщил, что работает здесь уже три года.
— Вы были на службе десятого августа?
Он дважды сверился со своим графиком и сказал, что да, он действительно работал в тот день.
— Вы не помните, как в тот день отпустили по рецепту шестьдесят миллилитров жидкого секонала?
В его карих глазах зажегся огонек.
— Да. Да, помню! Этот заказ практически истощил наши запасы.
— Не могли бы вы описать, как выглядел тот человек?
Его лоб пошел морщинами.
— Это был мужчина — вот что я точно помню. Но как он выглядел? Нет, тут я пас. Через мои руки проходят сотни рецептов в день, а это было два месяца назад.
— Не было ли в его наружности чего-нибудь необычного? Может, очень высокий или, наоборот, приземистый? Старый или молодой? Цвет кожи, глаз? — спросил Харб.
— По-моему, он был белый. Ни молодой, ни старый. Но я не уверен.
— Не был ли он горбатым? — вмешалась я, вспомнив психологический профиль, выданный ФБР.
Бенедикт метнул в меня обалделый взгляд, но из уважения к званию не стал расспрашивать в присутствии штатского лица.
— Вы имеете в виду, как Квазимодо? — спросил Стив.
Я почувствовала себя дурой, но кивнула.
— Нет, я бы тогда запомнил.
— Приобрел ли он также и шприцы вместе с секоналом?
— Я не уверен. Позвольте мне проверить.
Он подошел к своему компьютеру и нажал несколько клавиш.
— Вот он, рецепт. — Стив указал на экран. — Выписан на имя Чарлза Смита. Больше этот человек нигде не значится в нашем компьютере. Об иглах тоже ничего нет. Единственное, что он приобрел у нас, — это секонал.
— У вас есть изначальный рецепт, тот, что написан от руки?
— Нет. Мы их выбрасываем в конце недели.
— Как вы определяете, настоящий рецепт или поддельный?
— Я полагаю, что сфальсифицировать рецепт возможно, но кто, кроме самого врача, может знать, сколько именно миллиграммов тетрациклина требуется для борьбы с респираторной инфекцией? Что же касается медикаментов, относящихся к классам «В» и «С», — тех, которые потом можно загнать на улице, — по поводу их мы звоним врачу, чтобы уточнить.
— Насчет того лекарства вы звонили?
— Нет. Я помню, что подумывал это сделать, но было уже восемь часов, и приемная доктора Бустера закрылась. Кроме того, я узнал подпись доктора Бустера. Хотя выписанное количество меня насторожило, все вроде бы казалось подлинным.
Я шмыгнула носом, ломая голову над этой загадочной ситуацией.
— Простудились? — спросил Стив.
— Непреднамеренно.
— Я бы рекомендовал антигистаминовые препараты. Они отпускаются без рецепта. Воздерживайтесь от назальных спреев. Они вызывают привыкание.
— Буду иметь в виду. — Я протянула ему свою карточку. — Если вас не затруднит, мне бы хотелось, чтобы вы зашли к нам после работы и встретились с полицейским художником. Посмотрим, нельзя ли получить изображение этого человека.
— Я правда его не помню.
— Наш художник очень хорош в своем деле. Он умеет помочь людям вспомнить. Это крайне важно, Стив, поверьте. Этот Чарлз Смит зверски убил двух человек. Что бы вы нам ни предоставили — все равно это больше того, чем мы располагаем на сегодняшний день.
Фармацевт кивнул, обещая заскочить. Мы с Харбом покинули аптеку, сопровождаемые язвительными взглядами людей, которых обскакали в очереди. В частности, одна пожилая женщина облила меня таким презрением, что от него молоко могло свернуться. Я хотела было одарить ее тем же самым, но сочла, что это будет мелко и банально. Так что больницу мы покинули без приключений.
— Что там насчет конфет? — спросила я Бенедикта, когда мы вновь забрались в мою машину. — Как там с передачей их больным детям?
— Я подумал, что сладкое вредно для зубов. Да и вообще оно детям вредно. Не та это пища, чтобы кормить ею больных детей.
— Как отважно с твоей стороны в одиночку тащить на себе бремя этого вреда!
— Хочешь одну?
— Давай. Если ты в состоянии с ней расстаться.
— Только одну. Я забочусь о твоем здоровье, Джек.
Он протянул мне батончик, и я выехала со стоянки. Держа одну руку на рулевом колесе, я зубами разорвала обертку и уже собралась было сунуть конфету в рот, как Харб вдруг пронзительно вскрикнул и захрипел.
Сначала я подумала, что его рвет.
Но это была не рвота.
Изо рта у него выливалась кровь.
Глава 9
К сожалению, на сей раз в моих карманах платков не оказалось. Я быстро рассмотрела запасной вариант: воспользоваться взамен галстуком Бенедикта, чудовищным изделием в зеленую и оранжевую полоску, вдобавок широченным — такие фасоны устарели уже лет тридцать назад. Он был также щедро усеян пятнами шоколада. Да, может, Харб и отстает от моды, но умеет уравновесить это неряшливостью.
Очевидно, Бенедикт разгадал мое намерение, потому что протянул мне пачку платков из своего кармана.
Комнату 514 мы нашли без особых затруднений. На табличке рядом с дверью все еще значилось имя доктора Бустера. Приемная была полна орущих детей и обессиленных мамаш. Я подошла к стойке дежурной сестры и сумела обратить на себя ее внимание.
— Я лейтенант Дэниелс. А это детектив Бенедикт. У нас есть несколько вопросов относительно доктора Бустера.
Девушка подняла на меня неправдоподобно зеленые глаза. Мне потребовалось некоторое время, чтобы сообразить: скорее всего это просто контактные линзы.
— Вы поймали убийцу?
— Нет, мэм. Еще нет. Вы знали доктора Бустера?
— Я работала у него в течение семи лет. Он был хорошим врачом. Он не заслужил такой участи.
— Могу я узнать ваше имя, мэм? — У Бенедикта уже был наготове блокнот.
— Растич. Мария Растич.
Зазвонил телефон. Она сняла трубку, произнесла несколько слов и переключила вызов.
— Нам хотелось бы взглянуть на список пациентов.
— Мы уже передали такой список тому, другому офицеру.
Увы, тот список мы уже видели. В нем не было Чарлза Смита. Вообще никого по имени Чарлз.
— Мы хотели бы увидеть список, который бы перекликался с фамилиями на рецептах. Доктор Бустер незадолго до смерти выписал рецепт на большое количество секонала. Кто-нибудь из его пациентов принимал секонал?
Она нахмурилась и развернулась на офисном стуле к компьютеру. Несколько секунд нажимания клавиш — и она отрицательно покачала головой:
— Нет. Никакого секонала.
— А как насчет пациентов доктора Куздорфф и доктора Потта? — спросил Бенедикт.
— Это относится и к ним. Ни одного такого пациента нет. Несколько лет назад мы прописывали секонал при нарушениях сна, но сейчас предпочтительным средством является флюразепам.
— У вас есть копии рецептов доктора Бустера?
— Тех, что он выписывает здесь, — да. Они должны быть в компьютере. Наша база данных позволяет извлекать информацию, исходя из имени пациента, номера страхового свидетельства, заболевания, даты посещения, даты записи на прием и выписанного рецепта.
— Могло так случиться, что доктор выписал рецепт вне своих приемных часов?
— На секонал? Это было бы странно. Ведь данное лекарство относится к медикаментам, применение которых находится под контролем, ко второй их категории. Я вообще не понимаю, с какой стати было его выписывать, будь то в приемные часы или нет.
— Но в принципе такое возможно?
— Конечно. Все, что в данном случае потребовалось бы доктору, — это бланк рецепта.
— А из аптек звонят вам сюда, чтобы получить подтверждение на выписанный рецепт?
— Иногда. Но если это вне приемных часов, они могут продать лекарство и без предварительного звонка. Из больничной аптеки никогда не звонят. Тамошние фармацевты знают всех наших врачей.
Я протянула свою визитную карточку.
— Благодарю вас, мисс Растич. Прошу вас позвонить, если вы вспомните что-либо, могущее помочь. Если вас не слишком затруднит, я хотела бы поговорить еще с некоторыми сотрудниками.
— Конечно, нет. Я доложу о вас.
Мы с Харбом провели еще час, беседуя с персоналом Бустера и его коллегами-врачами. Все они в один голос повторили то, что уже сообщила нам зеленоглазая медсестра. Никто не знал, зачем Бустеру понадобилось выписывать рецепт на секонал, и никто не знал того пациента, которому он мог понадобиться.
Но как бы то ни было, Бустер все-таки выписал этот рецепт, что подтверждалось Департаментом норм и правил штата Иллинойс и некто, назвавшийся Чарлзом Смитом, получил по нему лекарство и предположительно использовал его при похищении нашей Джейн Доу. Если никто из конторы Бустера не мог его вспомнить, быть может, вспомнит принимавший рецепт фармацевт?
Мы вышли из здания амбулатории и дошли до его уродливого собрата, где нас поджидала больничная аптека. Перед ней выстроилась очередь. Однако одной из немногих привилегий человека, имеющего полицейский значок, является возможность проходить без очереди. Что и говорить, это вызвало раздражение дюжины людей, впереди которых мы влезли, но невозможно угодить всем и всегда.
Фармацевт выглядел именно так, как и положено выглядеть аптекарю: лысеющий, средних лет, «истинный американец», «белая кость», в очках и белом халате. Звали его Стив, и он сообщил, что работает здесь уже три года.
— Вы были на службе десятого августа?
Он дважды сверился со своим графиком и сказал, что да, он действительно работал в тот день.
— Вы не помните, как в тот день отпустили по рецепту шестьдесят миллилитров жидкого секонала?
В его карих глазах зажегся огонек.
— Да. Да, помню! Этот заказ практически истощил наши запасы.
— Не могли бы вы описать, как выглядел тот человек?
Его лоб пошел морщинами.
— Это был мужчина — вот что я точно помню. Но как он выглядел? Нет, тут я пас. Через мои руки проходят сотни рецептов в день, а это было два месяца назад.
— Не было ли в его наружности чего-нибудь необычного? Может, очень высокий или, наоборот, приземистый? Старый или молодой? Цвет кожи, глаз? — спросил Харб.
— По-моему, он был белый. Ни молодой, ни старый. Но я не уверен.
— Не был ли он горбатым? — вмешалась я, вспомнив психологический профиль, выданный ФБР.
Бенедикт метнул в меня обалделый взгляд, но из уважения к званию не стал расспрашивать в присутствии штатского лица.
— Вы имеете в виду, как Квазимодо? — спросил Стив.
Я почувствовала себя дурой, но кивнула.
— Нет, я бы тогда запомнил.
— Приобрел ли он также и шприцы вместе с секоналом?
— Я не уверен. Позвольте мне проверить.
Он подошел к своему компьютеру и нажал несколько клавиш.
— Вот он, рецепт. — Стив указал на экран. — Выписан на имя Чарлза Смита. Больше этот человек нигде не значится в нашем компьютере. Об иглах тоже ничего нет. Единственное, что он приобрел у нас, — это секонал.
— У вас есть изначальный рецепт, тот, что написан от руки?
— Нет. Мы их выбрасываем в конце недели.
— Как вы определяете, настоящий рецепт или поддельный?
— Я полагаю, что сфальсифицировать рецепт возможно, но кто, кроме самого врача, может знать, сколько именно миллиграммов тетрациклина требуется для борьбы с респираторной инфекцией? Что же касается медикаментов, относящихся к классам «В» и «С», — тех, которые потом можно загнать на улице, — по поводу их мы звоним врачу, чтобы уточнить.
— Насчет того лекарства вы звонили?
— Нет. Я помню, что подумывал это сделать, но было уже восемь часов, и приемная доктора Бустера закрылась. Кроме того, я узнал подпись доктора Бустера. Хотя выписанное количество меня насторожило, все вроде бы казалось подлинным.
Я шмыгнула носом, ломая голову над этой загадочной ситуацией.
— Простудились? — спросил Стив.
— Непреднамеренно.
— Я бы рекомендовал антигистаминовые препараты. Они отпускаются без рецепта. Воздерживайтесь от назальных спреев. Они вызывают привыкание.
— Буду иметь в виду. — Я протянула ему свою карточку. — Если вас не затруднит, мне бы хотелось, чтобы вы зашли к нам после работы и встретились с полицейским художником. Посмотрим, нельзя ли получить изображение этого человека.
— Я правда его не помню.
— Наш художник очень хорош в своем деле. Он умеет помочь людям вспомнить. Это крайне важно, Стив, поверьте. Этот Чарлз Смит зверски убил двух человек. Что бы вы нам ни предоставили — все равно это больше того, чем мы располагаем на сегодняшний день.
Фармацевт кивнул, обещая заскочить. Мы с Харбом покинули аптеку, сопровождаемые язвительными взглядами людей, которых обскакали в очереди. В частности, одна пожилая женщина облила меня таким презрением, что от него молоко могло свернуться. Я хотела было одарить ее тем же самым, но сочла, что это будет мелко и банально. Так что больницу мы покинули без приключений.
— Что там насчет конфет? — спросила я Бенедикта, когда мы вновь забрались в мою машину. — Как там с передачей их больным детям?
— Я подумал, что сладкое вредно для зубов. Да и вообще оно детям вредно. Не та это пища, чтобы кормить ею больных детей.
— Как отважно с твоей стороны в одиночку тащить на себе бремя этого вреда!
— Хочешь одну?
— Давай. Если ты в состоянии с ней расстаться.
— Только одну. Я забочусь о твоем здоровье, Джек.
Он протянул мне батончик, и я выехала со стоянки. Держа одну руку на рулевом колесе, я зубами разорвала обертку и уже собралась было сунуть конфету в рот, как Харб вдруг пронзительно вскрикнул и захрипел.
Сначала я подумала, что его рвет.
Но это была не рвота.
Изо рта у него выливалась кровь.
Глава 9
Харбу наложили во рту одиннадцать швов. Укол новокаина снял боль, но наблюдать, как кривая игла входит и выходит из его корчащегося языка, само по себе было пыткой. Я могла бы подождать за дверью хирургического кабинета, но мне хотелось самолично видеть, что сделал с моим другом какой-то больной ублюдок.
— Тпатыбо, — благодарно кивнул врачу Бенедикт, после того как последний узелок был завязан.
Я впилась глазами в смертоносный шоколадный батончик, лежащий на металлическом лотке возле кровати Харба. Сквозь слой карамели торчало лезвие ножа «Х-Аcto», поблескивая в свете флуоресцентных ламп.
— Еще одна просьба, док. Я знаю, не положено вас об этом просить, но в полицейском участке у меня нет доступа к рентгеновскому аппарату.
Я изложила свою просьбу, и он согласился, отослав пока меня и Харба в комнату ожидания. Пока Бенедикт заполнял необходимые бланки и формы, я постаралась припомнить всех врагов, которыми обзавелась за всю свою жизнь.
Их оказалось больше, чем мне бы навскидку пришло в голову. Всякий, кого мне довелось арестовывать с той поры, когда я еще была патрульным, и до нынешнего времени, вполне мог затаить неприязнь. Были люди, с которыми я не сошлась характерами и в своей частной жизни. Но я не могла реально представить никого — даже убийц, которых засадила в тюрьму и которые клялись, что сбегут и убьют меня, — кто бы оставил мне такой жуткий подарок.
Это могла быть просто несчастная случайность. Какой-нибудь случайный псих, которого я в жизни никогда не видела, решил выразить свою ненависть к копам, разбрасывая смертоносные гостинцы на автопарковке перед полицейским участком. Но звонок в наш районный участок развеял эту гипотезу. Вроде бы никто, кроме меня, не получал таких конфет. Я была вынуждена взглянуть в глаза шокирующей правде: гостинец предназначался именно мне.
— Как нафёт неданых флутаев? — спросил Харб.
— Недавних случаев?
Он кивнул. Нижняя губа у него распухла от швов, отчего он произносил слова, словно надув губы. Язык у него тоже раздулся, вызывая впечатление набитого рта. Но набитый рот был для Харба обычным делом, так что это не особенно его портило.
— Единственные криминальные случаи, которые были у нас за последние несколько недель, — это бандитские разборки да еще суициды. Кроме разве что дела Пряничного человека. Но откуда он вообще мог узнать обо мне?
— Новофти?
— Не думаю, что меня персонально упоминали в новостях.
Он пожал плечами. По подбородку у него бежала дорожка слюны, но он этого не замечал: чувствительность тканей у Харба была все еще слишком мала после наркоза. Я показала стирающее движение на своем лице, и он, поняв намек, отер подбородок.
— Ты все еще собираешься на встречу с дочкой доктора Бустера или на сегодня довольно?
— Дотька Буфтера.
Я кивнула и обернулась вправо — оттуда к нам приближался врач Бенедикта. В одной руке, затянутой в резиновую перчатку, он держал мешочек с шоколадными конфетами. В другой была картонная папка.
— Это может прозвучать жестоко, — проговорил он, протягивая нам папку, — но вы очень легко отделались. Все могло обернуться не просто гораздо хуже, но прямо-таки фатальным образом. Никогда не видел ничего подобного.
Я раскрыла скоросшиватель и уставилась на рентгеновский снимок двадцати одной оставшейся в пакете конфеты, включая и ту, что я почти уже надкусила.
— Гофподи Ифуфе! — произнес Харб.
— Мы насчитали свыше сорока игл, тридцать рыболовных крючков и десять лезвий «Х-Асto», — покачал головой врач. — Только одна конфета из всей пачки не была изуродована. Если бы крючок или лезвие вонзились в горло, они могли бы с легкостью разорвать артерию.
Я безмолвно взирала на эти снимки и чувствовала, как меня охватывает озноб. Кто-то провел массу времени, начиняя эти конфеты смертоносной начинкой. Несколько часов. Я попыталась представить себе этого человека, как он, склонившись над столом, втискивает рыболовные крючки в шоколадные батончики. Столько мороки — и все ради надежды, что я съем всего одну штуку. Или подарю кому-то еще. Я подумала о Харбе, который чуть не отдал конфеты в детское отделение больницы. Мои руки сами собой сжались в кулаки.
— Итак, доктор, — произнесла я, стараясь удержать кипящую во мне ярость, — если мы найдем того, кто это сделал, как, по-вашему, можем мы предъявить ему или ей обвинение в предумышленном убийстве? Меня интересует ваше профессиональное мнение.
— Лейтенант, для меня тут нет вопроса. Я бы сказал, что у вас было бы больше шансов выжить после огнестрельного ранения, чем после одной из этих конфет.
Я поблагодарила врача, позаботившись обзавестись его визитной карточкой на тот случай, если нам понадобится потолковать еще раз. Мы с Харбом в молчании вышли на парковочную площадку, уже во второй раз за этот день покидая больницу «Мерси-Хоспитал».
— Ленч? — спросила я.
Бенедикт кивнул. Одиннадцати швов во рту было недостаточно, чтобы удержать его от еды.
Но прежде я подъехала к дому Харба, чтобы он мог выйти и привести себя в порядок, сама же осталась ждать в машине. Вообще-то мне нравилась его жена Бернис, но ее способ ведения светской беседы состоял в задавании десятка вопросов личного характера, ни на один из которых я в данный момент отвечать не была расположена.
Когда Харб вышел, его заляпанная кровью рубашка сменилась чистой, и он даже надел другой галстук — тоже безнадежно устарелый, но теперь уже лет на двадцать более узкий.
Мы заехали в придорожную закусочную, где я взяла себе сандвич с тефтелей, а Харб — с сыром и двойным слоем мяса.
— Как на вкус? — поинтересовалась я. Бенедикт пожал плечами:
— Не тюфтую никакого фкуфа. Но пахнет квафно.
Подкрепившись, мы взяли курс к дому Реджинальда Бустера, располагавшемуся в северо-западной части пригорода Палатайн. Ехать туда надо было по шоссе № 90, проходящему между штатами. Его также называли шоссе имени Кеннеди. Из других скоростных автомагистралей в Чикаго имелись шоссе имени Идена, Эйзенхауэра и Дэна Райана. То, что они были названы в честь политиков, ничуть не прибавляло им привлекательности.
На шоссе имени Кеннеди последние два года шли дорожные работы, так что движение, и без того вечно затрудненное, сейчас было в два раза хуже. Но с другой стороны, не было такого времени, чтобы какая-нибудь из скоростных автострад не была на ремонте. Так что слово «скоростная» было здесь совершенно неуместно.
Даже с моей выставленной на крышу мигалкой и воющей сиреной я не могла обойти цепочку вытянувшихся в одну линейку машин. Если ты коп, то еще одной твоей привилегией является возможность выезда на разделительную полосу, но разделительное пространство кишело дорожными рабочими и желтыми асфальтоукладчиками. Я выдержала это испытание, но без всякого удовольствия.
Пока мы ехали, Бенедикт еще раз устно прошелся со мной по материалам нынешнего дела, причем с тренировкой произношение его улучшилось и уменьшилась шепелявость. Итак, девятого августа некий человек или некие люди вломились в дом доктора Реджинальда Бустера по адресу Элм-стрит, 175, в Палатайне. Бустер жил там один, поскольку жена его три года назад погибла в автокатастрофе. Преступник связал Бустера и перерезал ему горло. Перед этим доктору было нанесено двенадцать ножевых ран в область груди и брюшной полости, которые тем не менее были недостаточны, чтобы вызвать смерть.
Причина, по которой я вспомнила имя доктора Бустера, состояла в том, что дело тогда прогремело в новостях под именем «Зверское убийство в Палатайне». Средства массовой информации вообще обожают зверские убийства.
Тело Бустера было найдено на следующий день приходящей прислугой. Украдено как будто бы ничего не было. Ни подозреваемых, ни свидетелей, ни внятного мотива.
— Чем он был связан? — спросила я Бенедикта. Тот пролистал отчет.
— Шпагатом или бечевкой.
По заключению экспертов в кожу на запястьях и лодыжках нашей Джейн Доу тоже въелись веревочные волокна. Возможная ниточка.
— Нож был зазубренный?
— Нет. Края ран гладкие. Но раны не были такими глубокими, как у той девушки.
Я поразмыслила над этим.
— Зазубрины на охотничьем ноже… они начинаются не прямо от кончика, а на несколько дюймов дальше. На конце он как обычный нож, с гладким лезвием.
— Значит, это мог быть тот самый нож.
— Как преступник проник в дом?
— Способ проникновения не установлен. Когда пришла уборщица, дверь была заперта. У нее имелся свой ключ.
— Они отрабатывали эту версию?
— Еще как. Но уборщица, прости за каламбур, оказалась чиста. В своих показаниях она упомянула, что Бустер иногда по ночам держал дверь в патио открытой, чтобы впустить свежего воздуха.
Это немало меня подивило, но я выросла в городе. Жители пригородов имели иной менталитет, у них не было пунктика насчет запирания. Когда выложишь с полмиллиона за дом в тихой, приятной округе, начинает казаться, что преступления должны обходить тебя стороной.
— Есть какие-нибудь отпечатки на месте преступления?
— Нет. Но есть несколько смазанных пятен на самом теле, которые могут указывать на латексные перчатки.
— А дочь сейчас живет там же?
— Не-ет. Она живет в микрорайоне Хофман-Истейтс. Работает воспитательницей в детском саду.
— Отважная женщина, — заметила я, вспомнив ораву ревущих детей в приемной у педиатра.
— А что ты там говорила насчет Квазимодо в аптеке?
— А-а, эту идею мне подали двое из ларца, одинаковы с лица.
— Фэбээровцы, что ли?
— Ну да. Опять со своими психологическими портретами.
Харб покачал головой. У него было несколько стычек с федералами в прошлом году, в деле об убийстве. Шестнадцатилетняя девушка была убита выстрелом в голову, почерк преступления был таким же, как у еще одного убийства, в Мичигане. Выданный фэбээровским компьютером психологический профиль утверждал, что убийца — шестидесятилетний белый мужчина, водитель грузовика, в прошлом срочнослужащий, с бородой, мочится в постель.
Виновными же оказались два члена молодежной банды, не достигшие восемнадцати лет, чернокожие и гладко выбритые, не имеющие никакого отношения к армии и без всяких признаков энуреза. Ни Харб, ни я не питали большого доверия к психологическим портретам. По правде сказать, ни один из нас не питал большого доверия и к ФБР.
— Значит, по их мнению, у Пряничного человека искривление позвоночника?
— Угу, горб нутром чуют, — подтвердила я.
Харб не рассмеялся моей шутке, но оценил старания.
— Что ж, может, мы теперь как раз установим личность преступника, — сказал он. — Люди обязаны реагировать на имя Квазимодо.
— Почему это?
— Потому что этот персонаж рождает ассоциации, пробуждает людское воображение.
Я передернулась.
— Наш персонаж скорее вызывает людские страдания.
— Ладно, вы с Гюго идите своим путем, а я пойду своим.
— Давай немного помолчим.
Мы подъехали к будке, где взимали подорожный сбор, и я разыскала у себя в пепельнице сорок центов мелкой монетой. Полицейские из департамента штата избавлялись от уплаты пошлины, но мы, скромные городские копы, не обладали таким иммунитетом. Еще одна причина избегать пригородов.
Шоссе имени Кеннеди пересекалось с магистралью № 53, образуя обычную развязку в виде трилистника, и я выбрала листок, ведущий на север, в направлении Роллинг-Медоуз.
Наконец-то вдали от толчеи, вызванной дорожными работами, я скинула напряжение и поддала газу. Харба это не особенно впечатлило. Вероятно, потому, что ускорение моей «новы» было сравнимо с вкатыванием валуна вверх по склону.
Дорога Палатайн-роуд, уходя на запад, уводила нас в сторону от скоростной магистрали, прямо в сердце среднеамериканского предместья. Мимо проносились кварталы жилой застройки и торговые центры, снова жилые районы и полоса прогулочно-развлекательной зоны, и наконец я без труда отыскала ту самую Элм-стрит.
Было чуть меньше двух часов, когда мы въезжали на подъездную дорожку перед домом доктора Бустера, зажатую между двумя высокими елями. Дом был двухэтажный, коричневый, частично заслоненный разросшимися деревьями и кустарниками, нуждавшимися в подрезке. Неухоженная лужайка была покрыта рыжими листьями, они уютно шуршали под ногами, когда мы шли к парадной двери.
Мелисса Бустер открыла нам сразу же после первого стука — видимо, заметив, как мы подъехали. Это была крупногабаритная, прямо-таки обширная девица: прибавьте фунтов сто к рубенсовским образам — и получите представление о ее фигуре. Я думаю, что в ее случае требования политкорректных формулировок пасовали перед реалиями калорийного питания либо нарушения обмена веществ. Она была в домашнем платье красного цвета, которое смотрелось на ее фигуре, как комплект оконных занавесок. Макияж был очень простой и умело наложенный, карие глаза, щурясь, глядели на нас из-за складок рыхлой, напоминающей плохо пропеченное тесто кожи, составлявших ее лицо. Приветливо улыбнувшись — причем при этом все три ее подбородка заколыхались, — она пригласила нас в дом.
Я протянула ей руку.
— Извините, что опоздали. Я лейтенант Дэниелс, а это детектив Бенедикт.
— Не нужно никаких извинений, лейтенант. Прошло уже немало времени с тех пор, как полиция в последний раз беседовала со мной. Рада узнать, что расследование еще продолжается.
Она говорила нараспев, как делают люди, когда читают вслух детям. Я думаю, когда все время находишься с детьми, трудно перестроиться. Мы прошли за ней в гостиную, где она усадила нас на тахту перед пыльным столиком, а сама вперевалочку отправилась в кухню, настояв на том, чтобы напоить нас кофе.
Харб тихонько подтолкнул меня локтем в бок:
— Вот это да. Женщина-гора.
— И я слышу это от мужчины с объемом талии в сорок шесть дюймов?
— Это ты о моем планшире на животе?
— Ты хотел сказать «бочке вместо пуза»? Тише, она несет пончики.
Мелисса Бустер вернулась, неся две кружки кофе, поставленные на коробку с пирожными от «Данкин Донатс».
— Надеюсь, я вас не обижаю? — Она протянула мне чашку.
— Не поняла.
— Ну, с этими пончиками для копов. Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, будто я мыслю избитыми штампами.
— Никакой обиды, что вы, — улыбнулась я.
— Есть с желейной начинкой? — потянулся в коробку Бенедикт.
Он выудил оттуда что-то липкое и издал довольное ворчание. Кто-нибудь другой, отведав конфету с начинкой из ножевых лезвий, стал бы относиться к еде подозрительно, но только не Харб.
— Извините за беспорядок в доме. — Мелисса тяжело плюхнулась в двойное кресло напротив. Мебельный остов протестующе скрипнул. — Уборщица так больше и не приходила после того, как нашла папу мертвым, и все тут запылилось. Я сама в первый раз сюда вернулась. Вроде бы уже достаточно времени прошло, но все еще тяжело здесь бывать. Есть какие-нибудь новости?
— Возможно. Нас привела сюда ниточка от другого дела, которое может быть связано с вашим. Ваш отец когда-нибудь выписывал рецепты вне работы?
— Конечно. Каждый раз, когда было какое-то семейное сборище, он приносил с собой рецептурный блокнот с отрывными бланками. У меня в родне половина иллинойских ипохондриков. Возможно, именно поэтому папа стал врачом.
— А что он прописывал родственникам?
— Как обычно. Обезболивающее, таблетки от бессонницы, слабительное, слабые препараты от простуды, крем от прыщей, контрацептивы — весь стандартный набор. Из новомодных — пропеция и виагра. По-моему, он не возражал, что семья его так использует, он был рад помочь родственникам. Обе мои бабушки молились на него, как на святого.
— Тпатыбо, — благодарно кивнул врачу Бенедикт, после того как последний узелок был завязан.
Я впилась глазами в смертоносный шоколадный батончик, лежащий на металлическом лотке возле кровати Харба. Сквозь слой карамели торчало лезвие ножа «Х-Аcto», поблескивая в свете флуоресцентных ламп.
— Еще одна просьба, док. Я знаю, не положено вас об этом просить, но в полицейском участке у меня нет доступа к рентгеновскому аппарату.
Я изложила свою просьбу, и он согласился, отослав пока меня и Харба в комнату ожидания. Пока Бенедикт заполнял необходимые бланки и формы, я постаралась припомнить всех врагов, которыми обзавелась за всю свою жизнь.
Их оказалось больше, чем мне бы навскидку пришло в голову. Всякий, кого мне довелось арестовывать с той поры, когда я еще была патрульным, и до нынешнего времени, вполне мог затаить неприязнь. Были люди, с которыми я не сошлась характерами и в своей частной жизни. Но я не могла реально представить никого — даже убийц, которых засадила в тюрьму и которые клялись, что сбегут и убьют меня, — кто бы оставил мне такой жуткий подарок.
Это могла быть просто несчастная случайность. Какой-нибудь случайный псих, которого я в жизни никогда не видела, решил выразить свою ненависть к копам, разбрасывая смертоносные гостинцы на автопарковке перед полицейским участком. Но звонок в наш районный участок развеял эту гипотезу. Вроде бы никто, кроме меня, не получал таких конфет. Я была вынуждена взглянуть в глаза шокирующей правде: гостинец предназначался именно мне.
— Как нафёт неданых флутаев? — спросил Харб.
— Недавних случаев?
Он кивнул. Нижняя губа у него распухла от швов, отчего он произносил слова, словно надув губы. Язык у него тоже раздулся, вызывая впечатление набитого рта. Но набитый рот был для Харба обычным делом, так что это не особенно его портило.
— Единственные криминальные случаи, которые были у нас за последние несколько недель, — это бандитские разборки да еще суициды. Кроме разве что дела Пряничного человека. Но откуда он вообще мог узнать обо мне?
— Новофти?
— Не думаю, что меня персонально упоминали в новостях.
Он пожал плечами. По подбородку у него бежала дорожка слюны, но он этого не замечал: чувствительность тканей у Харба была все еще слишком мала после наркоза. Я показала стирающее движение на своем лице, и он, поняв намек, отер подбородок.
— Ты все еще собираешься на встречу с дочкой доктора Бустера или на сегодня довольно?
— Дотька Буфтера.
Я кивнула и обернулась вправо — оттуда к нам приближался врач Бенедикта. В одной руке, затянутой в резиновую перчатку, он держал мешочек с шоколадными конфетами. В другой была картонная папка.
— Это может прозвучать жестоко, — проговорил он, протягивая нам папку, — но вы очень легко отделались. Все могло обернуться не просто гораздо хуже, но прямо-таки фатальным образом. Никогда не видел ничего подобного.
Я раскрыла скоросшиватель и уставилась на рентгеновский снимок двадцати одной оставшейся в пакете конфеты, включая и ту, что я почти уже надкусила.
— Гофподи Ифуфе! — произнес Харб.
— Мы насчитали свыше сорока игл, тридцать рыболовных крючков и десять лезвий «Х-Асto», — покачал головой врач. — Только одна конфета из всей пачки не была изуродована. Если бы крючок или лезвие вонзились в горло, они могли бы с легкостью разорвать артерию.
Я безмолвно взирала на эти снимки и чувствовала, как меня охватывает озноб. Кто-то провел массу времени, начиняя эти конфеты смертоносной начинкой. Несколько часов. Я попыталась представить себе этого человека, как он, склонившись над столом, втискивает рыболовные крючки в шоколадные батончики. Столько мороки — и все ради надежды, что я съем всего одну штуку. Или подарю кому-то еще. Я подумала о Харбе, который чуть не отдал конфеты в детское отделение больницы. Мои руки сами собой сжались в кулаки.
— Итак, доктор, — произнесла я, стараясь удержать кипящую во мне ярость, — если мы найдем того, кто это сделал, как, по-вашему, можем мы предъявить ему или ей обвинение в предумышленном убийстве? Меня интересует ваше профессиональное мнение.
— Лейтенант, для меня тут нет вопроса. Я бы сказал, что у вас было бы больше шансов выжить после огнестрельного ранения, чем после одной из этих конфет.
Я поблагодарила врача, позаботившись обзавестись его визитной карточкой на тот случай, если нам понадобится потолковать еще раз. Мы с Харбом в молчании вышли на парковочную площадку, уже во второй раз за этот день покидая больницу «Мерси-Хоспитал».
— Ленч? — спросила я.
Бенедикт кивнул. Одиннадцати швов во рту было недостаточно, чтобы удержать его от еды.
Но прежде я подъехала к дому Харба, чтобы он мог выйти и привести себя в порядок, сама же осталась ждать в машине. Вообще-то мне нравилась его жена Бернис, но ее способ ведения светской беседы состоял в задавании десятка вопросов личного характера, ни на один из которых я в данный момент отвечать не была расположена.
Когда Харб вышел, его заляпанная кровью рубашка сменилась чистой, и он даже надел другой галстук — тоже безнадежно устарелый, но теперь уже лет на двадцать более узкий.
Мы заехали в придорожную закусочную, где я взяла себе сандвич с тефтелей, а Харб — с сыром и двойным слоем мяса.
— Как на вкус? — поинтересовалась я. Бенедикт пожал плечами:
— Не тюфтую никакого фкуфа. Но пахнет квафно.
Подкрепившись, мы взяли курс к дому Реджинальда Бустера, располагавшемуся в северо-западной части пригорода Палатайн. Ехать туда надо было по шоссе № 90, проходящему между штатами. Его также называли шоссе имени Кеннеди. Из других скоростных автомагистралей в Чикаго имелись шоссе имени Идена, Эйзенхауэра и Дэна Райана. То, что они были названы в честь политиков, ничуть не прибавляло им привлекательности.
На шоссе имени Кеннеди последние два года шли дорожные работы, так что движение, и без того вечно затрудненное, сейчас было в два раза хуже. Но с другой стороны, не было такого времени, чтобы какая-нибудь из скоростных автострад не была на ремонте. Так что слово «скоростная» было здесь совершенно неуместно.
Даже с моей выставленной на крышу мигалкой и воющей сиреной я не могла обойти цепочку вытянувшихся в одну линейку машин. Если ты коп, то еще одной твоей привилегией является возможность выезда на разделительную полосу, но разделительное пространство кишело дорожными рабочими и желтыми асфальтоукладчиками. Я выдержала это испытание, но без всякого удовольствия.
Пока мы ехали, Бенедикт еще раз устно прошелся со мной по материалам нынешнего дела, причем с тренировкой произношение его улучшилось и уменьшилась шепелявость. Итак, девятого августа некий человек или некие люди вломились в дом доктора Реджинальда Бустера по адресу Элм-стрит, 175, в Палатайне. Бустер жил там один, поскольку жена его три года назад погибла в автокатастрофе. Преступник связал Бустера и перерезал ему горло. Перед этим доктору было нанесено двенадцать ножевых ран в область груди и брюшной полости, которые тем не менее были недостаточны, чтобы вызвать смерть.
Причина, по которой я вспомнила имя доктора Бустера, состояла в том, что дело тогда прогремело в новостях под именем «Зверское убийство в Палатайне». Средства массовой информации вообще обожают зверские убийства.
Тело Бустера было найдено на следующий день приходящей прислугой. Украдено как будто бы ничего не было. Ни подозреваемых, ни свидетелей, ни внятного мотива.
— Чем он был связан? — спросила я Бенедикта. Тот пролистал отчет.
— Шпагатом или бечевкой.
По заключению экспертов в кожу на запястьях и лодыжках нашей Джейн Доу тоже въелись веревочные волокна. Возможная ниточка.
— Нож был зазубренный?
— Нет. Края ран гладкие. Но раны не были такими глубокими, как у той девушки.
Я поразмыслила над этим.
— Зазубрины на охотничьем ноже… они начинаются не прямо от кончика, а на несколько дюймов дальше. На конце он как обычный нож, с гладким лезвием.
— Значит, это мог быть тот самый нож.
— Как преступник проник в дом?
— Способ проникновения не установлен. Когда пришла уборщица, дверь была заперта. У нее имелся свой ключ.
— Они отрабатывали эту версию?
— Еще как. Но уборщица, прости за каламбур, оказалась чиста. В своих показаниях она упомянула, что Бустер иногда по ночам держал дверь в патио открытой, чтобы впустить свежего воздуха.
Это немало меня подивило, но я выросла в городе. Жители пригородов имели иной менталитет, у них не было пунктика насчет запирания. Когда выложишь с полмиллиона за дом в тихой, приятной округе, начинает казаться, что преступления должны обходить тебя стороной.
— Есть какие-нибудь отпечатки на месте преступления?
— Нет. Но есть несколько смазанных пятен на самом теле, которые могут указывать на латексные перчатки.
— А дочь сейчас живет там же?
— Не-ет. Она живет в микрорайоне Хофман-Истейтс. Работает воспитательницей в детском саду.
— Отважная женщина, — заметила я, вспомнив ораву ревущих детей в приемной у педиатра.
— А что ты там говорила насчет Квазимодо в аптеке?
— А-а, эту идею мне подали двое из ларца, одинаковы с лица.
— Фэбээровцы, что ли?
— Ну да. Опять со своими психологическими портретами.
Харб покачал головой. У него было несколько стычек с федералами в прошлом году, в деле об убийстве. Шестнадцатилетняя девушка была убита выстрелом в голову, почерк преступления был таким же, как у еще одного убийства, в Мичигане. Выданный фэбээровским компьютером психологический профиль утверждал, что убийца — шестидесятилетний белый мужчина, водитель грузовика, в прошлом срочнослужащий, с бородой, мочится в постель.
Виновными же оказались два члена молодежной банды, не достигшие восемнадцати лет, чернокожие и гладко выбритые, не имеющие никакого отношения к армии и без всяких признаков энуреза. Ни Харб, ни я не питали большого доверия к психологическим портретам. По правде сказать, ни один из нас не питал большого доверия и к ФБР.
— Значит, по их мнению, у Пряничного человека искривление позвоночника?
— Угу, горб нутром чуют, — подтвердила я.
Харб не рассмеялся моей шутке, но оценил старания.
— Что ж, может, мы теперь как раз установим личность преступника, — сказал он. — Люди обязаны реагировать на имя Квазимодо.
— Почему это?
— Потому что этот персонаж рождает ассоциации, пробуждает людское воображение.
Я передернулась.
— Наш персонаж скорее вызывает людские страдания.
— Ладно, вы с Гюго идите своим путем, а я пойду своим.
— Давай немного помолчим.
Мы подъехали к будке, где взимали подорожный сбор, и я разыскала у себя в пепельнице сорок центов мелкой монетой. Полицейские из департамента штата избавлялись от уплаты пошлины, но мы, скромные городские копы, не обладали таким иммунитетом. Еще одна причина избегать пригородов.
Шоссе имени Кеннеди пересекалось с магистралью № 53, образуя обычную развязку в виде трилистника, и я выбрала листок, ведущий на север, в направлении Роллинг-Медоуз.
Наконец-то вдали от толчеи, вызванной дорожными работами, я скинула напряжение и поддала газу. Харба это не особенно впечатлило. Вероятно, потому, что ускорение моей «новы» было сравнимо с вкатыванием валуна вверх по склону.
Дорога Палатайн-роуд, уходя на запад, уводила нас в сторону от скоростной магистрали, прямо в сердце среднеамериканского предместья. Мимо проносились кварталы жилой застройки и торговые центры, снова жилые районы и полоса прогулочно-развлекательной зоны, и наконец я без труда отыскала ту самую Элм-стрит.
Было чуть меньше двух часов, когда мы въезжали на подъездную дорожку перед домом доктора Бустера, зажатую между двумя высокими елями. Дом был двухэтажный, коричневый, частично заслоненный разросшимися деревьями и кустарниками, нуждавшимися в подрезке. Неухоженная лужайка была покрыта рыжими листьями, они уютно шуршали под ногами, когда мы шли к парадной двери.
Мелисса Бустер открыла нам сразу же после первого стука — видимо, заметив, как мы подъехали. Это была крупногабаритная, прямо-таки обширная девица: прибавьте фунтов сто к рубенсовским образам — и получите представление о ее фигуре. Я думаю, что в ее случае требования политкорректных формулировок пасовали перед реалиями калорийного питания либо нарушения обмена веществ. Она была в домашнем платье красного цвета, которое смотрелось на ее фигуре, как комплект оконных занавесок. Макияж был очень простой и умело наложенный, карие глаза, щурясь, глядели на нас из-за складок рыхлой, напоминающей плохо пропеченное тесто кожи, составлявших ее лицо. Приветливо улыбнувшись — причем при этом все три ее подбородка заколыхались, — она пригласила нас в дом.
Я протянула ей руку.
— Извините, что опоздали. Я лейтенант Дэниелс, а это детектив Бенедикт.
— Не нужно никаких извинений, лейтенант. Прошло уже немало времени с тех пор, как полиция в последний раз беседовала со мной. Рада узнать, что расследование еще продолжается.
Она говорила нараспев, как делают люди, когда читают вслух детям. Я думаю, когда все время находишься с детьми, трудно перестроиться. Мы прошли за ней в гостиную, где она усадила нас на тахту перед пыльным столиком, а сама вперевалочку отправилась в кухню, настояв на том, чтобы напоить нас кофе.
Харб тихонько подтолкнул меня локтем в бок:
— Вот это да. Женщина-гора.
— И я слышу это от мужчины с объемом талии в сорок шесть дюймов?
— Это ты о моем планшире на животе?
— Ты хотел сказать «бочке вместо пуза»? Тише, она несет пончики.
Мелисса Бустер вернулась, неся две кружки кофе, поставленные на коробку с пирожными от «Данкин Донатс».
— Надеюсь, я вас не обижаю? — Она протянула мне чашку.
— Не поняла.
— Ну, с этими пончиками для копов. Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, будто я мыслю избитыми штампами.
— Никакой обиды, что вы, — улыбнулась я.
— Есть с желейной начинкой? — потянулся в коробку Бенедикт.
Он выудил оттуда что-то липкое и издал довольное ворчание. Кто-нибудь другой, отведав конфету с начинкой из ножевых лезвий, стал бы относиться к еде подозрительно, но только не Харб.
— Извините за беспорядок в доме. — Мелисса тяжело плюхнулась в двойное кресло напротив. Мебельный остов протестующе скрипнул. — Уборщица так больше и не приходила после того, как нашла папу мертвым, и все тут запылилось. Я сама в первый раз сюда вернулась. Вроде бы уже достаточно времени прошло, но все еще тяжело здесь бывать. Есть какие-нибудь новости?
— Возможно. Нас привела сюда ниточка от другого дела, которое может быть связано с вашим. Ваш отец когда-нибудь выписывал рецепты вне работы?
— Конечно. Каждый раз, когда было какое-то семейное сборище, он приносил с собой рецептурный блокнот с отрывными бланками. У меня в родне половина иллинойских ипохондриков. Возможно, именно поэтому папа стал врачом.
— А что он прописывал родственникам?
— Как обычно. Обезболивающее, таблетки от бессонницы, слабительное, слабые препараты от простуды, крем от прыщей, контрацептивы — весь стандартный набор. Из новомодных — пропеция и виагра. По-моему, он не возражал, что семья его так использует, он был рад помочь родственникам. Обе мои бабушки молились на него, как на святого.