Страница:
Тучи всё сгущались. Иногда их контуры выделялись светом далёких мертвенно-синих зарниц. Что-то ворчало, с неба сыпалась морось, давило предчувствие грозы. Мне вспомнилась роза, я в очередной раз достал её. На этот раз я перевернул брошку застёжкой вверх. И чуть не уронил на пол, увидев фамильное клеймо «Деверо», стилизовано под арабскую вязь, двойной овал вокруг. Господи, неужели София увидела это? Неужели это клеймо было в тот момент, когда она взяла розу?
А если клеймо возникло недавно? Тогда же, когда я стал владельцем ювелирного дела?
Я сошёл с ума или ещё только схожу?
Лёгкие шаги. Доминик, в белом домашнем халате. Лента поверх волос. И на ленте, и на рукавах халата – китайский дракон. Красный дракон.
– Брюс, – позвала она. – Идём. Мне нужна помощь.
Только бы не сработала пожарная сигнализация. Однако угли тлели чисто, без дыма, источая лёгкий запах. Мне померещился всё тот же жасмин.
Огромная картина на стене, напротив кровати, оказалась телевизором. Плоский, замаскирован под картину. Торрессон, «Рассвет в Альпах». Ники переключилась на первый канал и выключила звук.
Откуда-то добыла горсть безделушек – кулоны, медальоны, крестики – всё на цепочках. По спине у меня пробежали мурашки. Я понял, что это. Точнее, чьё это.
Доминик взглянула на меня, кивнула. Мороз вновь продрал по коже. Что она собирается делать?
Ники распутала клубок украшений, разложила на скамеечке. Вздохнула, прижала ладони к груди, сделала такое движение, словно стряхивала с рук невидимую воду.
– Присмотрись, – она махнула дистанционным пультом, и ночник засветился чуть ярче. – Что видишь? Не трогай руками.
Я склонился над россыпью. В оранжевом свете ночника украшения казались фальшивыми, ненастоящими. Склонился ниже, несколько раз повернул голову.
Странно. Три украшения ярче остальных. Всего их дюжина. Три поярче, остальные какие-то тусклые.
– Эти, – я указал, и Ники тут же протянула руку, чтобы я не прикоснулся к вещицам. – Не знаю, как сказать. Более яркие?
Доминик улыбнулась.
– Я не ошиблась в тебе. Всё, Брюс. Включи звук. Тихонько. Переключайся между первым и вторым каналом, жди.
– Чего именно?
– Ты поймёшь. Не обращайся ко мне, не прикасайся ко мне. Сиди и смотри.
Жаровня тускло рдела перед нами.
– А если зазвонит телефон? Если кто-нибудь придёт?
– Не зазвонит. Не придёт. Всё, Брюс, молчи.
Она замерла, скрестив ноги, сложив руки на ноги, прикрыла глаза. Дышала медленно-медленно.
– Пора, – прошептала она. – Проявите себя. Покажитесь.
Я переключал с канала на канал. Рекламные выпуски, музыкальные клипы, вся традиционная дребедень. Минут через пятнадцать это и случилось.
Яркая, мигнувшая красным, заставка. Огромные красные буквы на белом фоне.
«Чрезвычайная ситуация. Захват заложников в университете Сант-Альбан».
Ники подняла голову. Я заметил, что лицо её осунулось. Она права, чтоб мне провалиться. Она была права…
– Сделай громче, – приказала она. Протянула руку, взяла один из «ярких» амулетов, сжала его в левом кулаке. Вторую руку запустила в карман халата. Достала оттуда небольшой, старый на вид нож с кривым лезвием и костяной ручкой. И вновь мне стало зябко и страшно.
– Брюс, не бойся, – шепнула Ники. – Ни в коем случае не бойся.
Через минуту пошёл репортаж. Я сразу узнал главный корпус Университета. Вокруг уже было двойное оцепление из полиции, повсюду – прожекторы, суета, бегущие люди. Все окна здания были тёмными, никакого света. Я сидел и изо всех сил пересиливал, перебарывал страх.
Террористы оказались изоляционистами. Антиглобалистами. Выдвинули требование распространить свой манифест по СМИ Галлии, Северных Штатов, Британии и прочих стран. После этого – если им гарантируют жизнь – они отпустят всех заложников и сдадутся.
– Мы обещаем жизнь всем заложникам, – прошептала Доминик.
– Мы обещаем жизнь всем заложникам, – послышался голос с экрана. Террорист в маске, пользуется устройством для искажения голоса. Они впустили репортёров?
– Мы не желаем кровопролития, – донеслось с губ Доминик. И то же самое, и с теми же интонациями, произнёс и террорист. Я примёрз к ковру, не в силах пошевелиться, что-то сказать. Что происходит?!
Раскат грома за окном.
Доминик открыла глаза. На лице её проступила злость.
– Сукин сын, – произнесла она сквозь зубы. – Сукин сын!
Замерла. Вздрогнула, схватила второй «яркий» амулет. Тут всё и случилось.
Потом скажут, что главарю террористов что-то померещилось. Возможно, показалось, что у репортёра в камере спрятано оружие. Что-то такое.
Многие слышали хлопок. Выстрел. Репортёр рухнул на месте. Похоже, стрелял кто-то из террористов. Главарь, это было ещё видно, выстрелил в кого-то, кто стоял за убитым репортёром. И тут…
Этот кадр повторили много раз. Здание словно приподнялось и тяжело опустилось. Ослепительный свет, стеклянная пыль, вылетевшая изо всех окон – словно внутри главного корпуса зажглось солнце.
Здание медленно, величественно сложилось внутрь самого себя. Султан дыма и пыли вознёсся над ним. Тут же молния ударила прямо в центр происходящей катастрофы. Ещё одна.
– Сволочи… – прошептала Доминик. – Сволочи! – закричала она во весь голос. – Бросила оба амулета в жаровню, прямо на угли. – Господи, какой кретин поставил там снайпера?! Им же всё показали, всё сказали… – слёзы текли по её щекам.
Доминик смела остальные украшения со скамеечки. Взяла последний «яркий» амулет.
– Покажи зубки, – процедила она сквозь зубы. – Покажи зубки, пёс! Покажи! – крикнула она.
На экране показывали тот ужас, что творится сейчас в университетском городке. До меня не сразу дошло, что пятьсот с лишним человек погибло мгновенно, а главного корпуса Университета больше нет.
Доминик бросила нож, распахнула халат. Прижала амулет к груди.
– Ты помнишь меня, пёс! – крикнула она. – Помнишь! Покажи зубы!
Помедлила, закрыв глаза, стиснув зубы. Я видел, как с её висков стекают струйки пота.
Доминик вновь схватила нож, одним движением разрезала кожу на груди. Я хотел броситься к ней, отнять нож – но не мог пошевелиться. Ники прижала амулет к ране, измазывая в крови.
– Вспомни этот запах, пёс! – крикнула она. – Покажи зубы, я приказываю!
Замерла, прижимая руку к груди, тяжело дыша. Улыбнулась. Оскалилась. Бросила амулет на скамеечку. Взяла нож, подняла над головой…
– Прощай, Ив, – спокойные, тихие слова. Размахнулась и ударила острием в центр амулета, монетки на цепочке. Пробила насквозь, прибила к скамеечке.
Тишина. Стук собственного сердца оглушал меня. Ники выдернула нож, взяла окровавленной рукой амулет и бросила в жаровню. На раскалённые угли. Поднялась, пошатываясь, и направилась вон из комнаты.
Я хотел отобрать его, не дать ей… Ники была боса, стояла прямо на осколках стекла и не замечала этого. Она молча оттолкнула меня. С такой силой, что я чуть не свернул шею, поскользнувшись на пролитом спиртном и крови. Доминик допила второй стакан, швырнула его в пространство и рухнула на пол.
Я дополз до неё, приподнял. Все ноги изрезаны, кровь течёт, раны очень плохие. Сжатые зубы. Рана на груди не опасна, но выглядит страшно. Доминик вздрогнула, открыла глаза. Прижала меня к себе.
Мы так и сидели. Она плакала, не отпускала меня, не позволяла помочь ей. Я поддерживал её, прижимая её голову к своей груди, и не знал, совершенно не знал, что же мне делать.
Брюс, отель «Мажестик», апартаменты «Жасмин», 22 июня 2010 года, 19:40
Я поднял Ники на руки, понёс в ванную. За нами оставалась кровавая дорожка, но я боялся торопиться, боялся уронить Ники. Она открыла глаза, едва я переступил порог своей спальни.
– Нет, – она закашлялась, я чуть не уронил её. – Оставь меня здесь. Там, на полу. Да, рядом с жаровней. Не бойся, не умру. Аптечка и бинты в ванной.
Я положил её на пол. Подушку – под ноги. Сбросил с кровати покрывало, вытащил простыню, подложил под подушку. Побежал в ванную.
– Брюс! – позвала Доминик. – Не забудь щипчики.
Когда я вернулся, она уже сидела. Смотрела телевизор. По всем каналам шла трансляция из университетского городка Сант-Альбан. Лицо Доминик вновь стало каменным, лицом робота. Она молча указала, движением головы: положи на пол. Взяла маникюрные щипцы и принялась вынимать из ступней осколки стекла. Если честно, меня замутило. Она посмотрела на меня, без эмоций, бесстрастно.
– Принеси тёплой воды, – приказала-попросила она. Я не смог понять интонации. Едва я отвернулся и перестал ощущать её взгляд, как стало легче.
Я принёс тазик с водой. С тёплой. Доминик медленно улеглась, расстегнула халат.
– Возьми губку, – попросила она. Теперь я ощущал интонацию, чувствовал живое тепло в голосе. – Протри меня. Всю.
– Ники, твои раны…
– Вытерплю. Давай, пока вода не остыла.
Это было и приятно, и страшно, и противно. Вот очередь дошла и до кровавой полосы на груди. Кровь я смыл, а под ней… ничего. Нет, едва заметный след. Белёсый, едва заметный шрамик.
Я чуть не воскликнул «Этого не может быть!»
Та же история с ногами. Только следы. Ни одной раны. Ничего. Подушка выглядело страшно, простыня – ещё страшнее. Халат и вовсе лучше не описывать.
– В корзину для белья, – указала Доминик. – Там же, в ванной. В южной спальне, в левом от входа шкафу, есть ещё халат. Принеси, пожалуйста.
Я так и сделал. Прихватил тазик с водой, чуть не уронил всё это. Когда шёл обратно, с чистым халатом, заметил неладное. На пороге в гостиную.
Нет кровавой дорожки.
Ники так и сидела, уставившись в телевизор. Сидела прямо на полу. Не обратила на меня никакого внимания. Я осторожно положил халат на тумбочку перед зеркалом, вернулся в большую гостиную. То место, где Ники пила виски.
Чисто. Никакого беспорядка. Все бутылки, стаканы и бокалы на месте, ничего разбитого. Пол идеально сух.
Но это всё было!
Я медленно вернулся. Ники так и сидела, так и смотрела. Я взял халат, двинулся к ней. Жаровня потушена, видны оплавившиеся кусочки металла. Ники сидит на полу, скрестив ноги, перед скамеечкой. Всё так же, только без халата.
– Ники…
– Сядь за моей спиной, – голос её был совсем тихим. – Так же, как я. Возьми руками за плечи. И помолчи, пожалуйста.
– Твой халат, Ники…
– Помолчи. Я устала, Брюс. Страшно устала.
Я уткнулся подбородком в её плечо. Замер. Она медленно подняла левую руку, приложила ладонь к моей щеке. Что-то там говорили, сообщали цифры, имена и версии, слышался звук сирен, вещали сенаторы, Президент…
Прошло минут тридцать. Мне показалось, что я задремал. Когда очнулся, ничего не изменилась. Ники выпрямилась, сняла мою левую руку с плеча, прижала к своему животу.
– Держи так, – шепнула она. – Так я вылечусь быстрее.
– Ники, куда делась кровь? Куда делись бутылки?
Только сейчас понял, что спиртным от неё не пахнет.
– Я передумала пить. Мне всё равно не помогло бы.
Передумала?!
– Я напьюсь потом. В хорошей компании. По хорошему поводу.
Прошло ещё минут десять. Ники мягко отняла мою ладонь от живота. Запрокинула голову, прикоснулась губами к щеке.
– Дай халат, – попросила она. – И закажи ужин. Выбери что-нибудь сам.
Эта ночь, самая короткая ночь в году, оказалась самой длинной. С момента, как Ники вышла к ужину, мир ещё раз изменился. И вновь – бесповоротно. Второй халат был чёрным, драконы на нём – по-прежнему красными. Лицо Доминик заострилось. Куда-то пропала её жизнерадостность.
Ела она через силу. Возможно, я тому виной – попросил официанта выбрать что-нибудь, восстанавливающее силы. И похоже, меня поняли не так. Первым делом, как руки дойдут, займусь кулинарными книгами. Научусь отличать одно блюдо от другого.
И тут зазвонил телефон. В каждой комнате есть по аппарату, звонят все одновременно. Ники тут же стала живой и бодрой – во мгновение ока; подбежала к аппарату.
– Да, мама! – крикнула она в трубку. – Да, видела. Конечно, кошмар. Я уже поговорила с полицией, назначила награду… А мне плевать! Это наш университет, мама.
Пауза. Доминик что-то слушает, лицо её становится недобрым.
– Мама, я уже двадцать семь лет Иреанн Доминик, – резко перебила она. – Ничего я не забыла! Да, буду на всех этих приёмах. Да. Да. Нет, не одна. А то ты не знаешь! Да, Брюс Деверо. Нет, мы тут не просыхаем и оргии устраиваем!
Я сделал всё, чтобы сохранить каменное выражение лица. Доминик смотрела на меня.
– Мама, перестань меня пилить, – Доминик надулась. Это выглядело комично. – Я ищу работу. Нет, буду. А ты попробуй, помешай!
Швырнула трубку на рычаг. Закрыла лицо руками. Я думал, она расплачется… но она расхохоталась. Выпрямилась, вытирая слёзы.
– Прости, Брюс. Надо изображать совершенно неуправляемую, энергичную и вздорную девчонку. Сейчас она снова позвонит.
Прошла минута, и телефон вновь разразился колокольным звоном.
– Мама, я не буду отчитываться за каждый шаг. Я не маленькая! Нет, не нужны мне деньги. Не нужны!
Ники замолчала и стояла, слушала. На лице её появилось и пропало ехидное положение.
– Нет, я всегда осторожна. Ты это знаешь! Да, конечно. Почему, приедем как-нибудь. Привет папе! Целую!
И снова бросила трубку.
– Ну вот, за неделю отчиталась, – Ники рассмеялась ещё раз. Вытерла лицо рукавом. Подошла к моему стулу, встала за спинкой, положила мне руки на плечи.
– Мне плохо, Брюс, – сообщила она. Спокойно. Словно сказала, что ужин был хорошим, она устала, пойдёт спать.
– Что я могу сделать, Ники?
– Останься со мной. И, умоляю, не задавай вопросов.
Я кивнул, и долго сидел, закрыв глаза. Она стояла и держала меня за плечи.
Я сидел с Ники, у себя в спальной. На полу, на подушках. Так же, как и час назад – позади неё, держал за плечи. Только теперь мы оба были одеты. Доминик смотрела выпуски новостей, посвящённые расследованию теракта. Я её не понимал. Если вся эта история доставила такую боль, зачем смотреть и слушать?
До меня пока ещё не дошло, что Университет пережил трагедию. Что вся страна в шоке. Всё ещё воспринимал действительность неверно, упрощённо, не полностью. Для меня всё происходящее было фильмом, картинками на экране.
Через два часа Ники взяла пульт и выключила телевизор.
– Пойду спать, – решила она. – Помоги дойти.
Я проводил её в её спальню. Принял халат, укрыл её одеялом. Встал, чтобы уйти. Ники поймала меня за руку.
– Брюс, со мной всё будет хорошо, – прошептала она, закрыв глаза. – Закрой дверь. Ни о чём не беспокойся.
Я прикоснулся губами к её ладони и покинул спальню. Выключил свет, закрыл за собой дверь.
Дошёл до своей спальни, разобрал постель. Лёг – и выключился.
Тишина. Неприятная, нежилая, недобрая. За окном, судя по лунному свету, ветер разогнал тучи. Я несколько раз сглотнул, чтобы избавиться от навязчивого чувства «ваты в ушах». Отыскал взглядом пульт управления телевизором и включил.
«…деятельность организации «Фаланга» не включала в свой арсенал, до вчерашнего вечера, применение насилия и тем более террора. Как заявил заместитель министра иностранных дел Анри Фаберье, инцидент в Сант-Альбан заставил пересмотреть позицию власти в отношении…»
Вот, это стало инцидентом. Пятьсот девяносто два погибших. Дело не ограничилось только главным корпусом: террористы планировали подорвать все те корпуса, где должны были остановиться высокие гости. Заряды уже были обнаружены, и только чудом не сработали все. Элементарная небрежность: монтировал не очень опытный человек. В каждом жилом здании городка – по двенадцать килограммов пластика «C6Exo», по полтора литра бинарной смеси «Nox rubra». Университетский городок должен был стать некрополем. Если бы взорвались контейнеры с бинарной смесью и сохранялся устойчивый северный ветер, половина Сант-Альбан тоже не пережила бы этой ночи…
Я слушал все эти ужасы и мне, запоздало, начинало становиться страшно. Я уже взял пульт, чтобы переключить канал, как услышал…
«Как нам стало известно, происшествие в пригородном поезде Сант-Альбан – Ле-Тесс, случившееся одновременно с трагедией в университете Сант-Альбан, проливает дополнительный свет на подлинные цели и задачи «Фаланги». Функционер организации, известный под именем Ива Мерсье, вместе с другими, пока не опознанными, боевиками, устроили бойню в третьем вагоне поезда. По словам очевидцев, среди боевиков неожиданно вспыхнула драка…»
Я вздрогнул, увидев на экране лицо Ива. «Покажи зубы, пёс…»
«…немедленно ставшая перестрелкой. Погибли все до единого члены «Фаланги», убито двое и ранено более пятидесяти мирных граждан. Группа Мерсье везла с собой восемнадцать килограммов пластиковой взрывчатки и девять литров отравляющего газа…»
«Прощай, Ив». Я вспомнил Ива Мерсье, главного баскетболиста университетской сборной. Чтобы он решил стать террористом? Ив, из семьи владельца сети автозаправочных станций? Ему-то зачем всё это? Хотя что теперь гадать.
Доминик забрала у каждого из них что-то личное. Что было вчера – она слышала и повторяла то, что говорил оставшийся безымянным главарь? Или это главарь говорил то, что приказывала Доминик?
Она забрала личные вещи, талисманы, не только у террористов. У меня. У Софии. А что теперь будет с Жаном? Если Доминик права, на свободе ему быть недолго. Спецслужбы работают иногда медленно, но всё же работают.
Мне вдруг страшно захотелось позвонить Софии. Она ведь тоже слышала всё это и, при её складе ума, уже сделала те же выводы: Жану несдобровать. Либо пожизненное, если память и рассудок вернутся к нему, либо бессрочное пребывание где-нибудь в психиатрической клинике. Но звонить некуда, Доминик намеренно не стала оставлять никаких контактов. Только что спросить её саму. Бедная Софи…
Мне становилось всё более страшно. Не сидеть на месте. Не слушать всё это. В малой гостиной я видел музыкальный центр. Раз здесь хорошая звукоизоляция, можно послушать музыку.
Я открыл дверь, но, видимо спросонок, открыл не ту. Дверь в коридор, ведущий в ванную и прочие удобства, в кабинет и в южную спальню. Дверь в южную спальню, в спальню Доминик, была приоткрыта.
«Я буду приходить к тебе». Чёрт с ними, с правилами! Я вошёл. Медленно, осторожно, хотя под ногами ковёр, красться не нужно. Постоял шагах в трёх от входа, подождал, пока глаза привыкнут к сумраку.
Одеяло, откинутое, смятое. Доминик нет в постели, куда-то ушла. Халата рядом с кроватью тоже нет. Я чуть было не покраснел. Понятно, куда она ушла.
Вышел и, зачем-то на цыпочках, подобрался ко входу в ванную. Ни звука. Впрочем, здесь отличнейшая звукоизоляция, не зря апартаменты обходятся ей в пятнадцать тысяч в день. Постоял. Почему бы и мне не захотеть посетить ванную? Осторожно повернул ручку.
Никого. Чисто, сухо. Воздух ещё содержит влагу. Ванной недавно пользовались. Точно: капельки воды на занавеске. В небольшом бассейне, рядом – ничего. Сухо. Есть ещё два агрегата для омовения, но я даже не знаю, как они называются.
Ничего не понимаю, куда она делась? Я точно так же проверил, уже из любопытства, прочие комнаты рядом с ванной. Никого. Я вернулся в её спальню.
Подошёл к изголовью кровати, прикоснулся ладонью к подушке. Мне кажется, или она ещё тёплая? Проще всего было бы позвать Ники, но я не осмелился. Мне и так тут нечего делать. Если верить Ники, рассерженной, на самом деле, я её ещё не видел. Это должно быть что-то ужасное, если вспомнить то, какой я её видел…
Любопытство победило страх. Я вышел из её спальни и принялся обходить комнаты.
Коридор разветвляется на выходе. Прямо – в мою спальню. Очень романтично… Направо – ванная и прочие удобства. Двери из коридора налево ведут в кабинет, в спортивную комнату, в столовую, в обе гостиные и в бильярдную. Там, впрочем, есть во что сыграть помимо бильярда.
Ники нигде не было. Я вошёл в спортивную комнату. Здесь самые сильные кондиционеры, покрытия со специальной пропиткой, всё такое. Не пристало постояльцем такого ранга оскорблять обоняние запахами пота и тому подобного. И вновь мне померещилось, что Ники здесь была. Вон, её спортивные туфли, стоят не на полочке у входа, а сброшены, валяются как попало.
Минут за тридцать я обошёл всё и добрался до большой гостиной. Той, где холмы и фонтан. Запах жасмина здесь особенно сильный. Почему Доминик так любит этот аромат?
Я прошёлся по «ложбинам» и «холмам». Зачем-то плеснул себе в лицо из фонтана. Сейчас заметил, что уже не стучу зубами от холода.
Тот стакан, из которого она пила (не пила?) виски. Судя по звуку, стакан разбился где-то у фонтана. Разумеется, здесь сухо и чисто, нет осколков. Никто не убирался, обслуга появится только к полудню. И только если её вызовут.
Я медленно поднимался по крохотным каменным лесенкам к выходу, в сторону бара, и вспоминал, что было. Как Доминик стояла вот за этой стойкой, прямо на битом стекле. Я подошёл. Вот здесь стоял я. Я попробовал поймать её руку, отобрать стакан, она меня оттолкнула…
В глазах потемнело, голова закружилась. Левая нога стояла на чём-то скользком: я схватился за стойку, чтобы не упасть, но нога подвела, поехала в сторону. Я упал, едва успев вытянуть перед собой руки. Боль пронзила правую руку, я с криком вскочил на ноги, едва не упав повторно.
В голове прояснилось – разом. Я поднёс правую ладонь к лицу. Вся в крови. Три мелких куска стекла пробили кожу. Меня вновь замутило, но сильнее всего испугало другое: вся рука была в какой-то жидкости. Я принюхался. Коньяк.
Опустил взгляд. Пол чистый. Ни разбитых бутылок, ни пролитого спиртного. Ни осколков стекла, ни моей крови. Господи, что происходит?!
Скрипнув зубами, я оторвался от стойки. Пошёл. Побежал, рискуя упасть и разбить голову. Влетел в ванную, схватил щипчики с полки. Проклятье… не переношу крови. Вынуть три осколка оказалось нелёгким подвигом. Я ни один не сумел вытащить с первого раза, а каждое прикосновение к ним вызывало немыслимую боль. Я вспомнил, как Ники вынимала осколки – бесстрастно, сосредоточенно – и осознал, что боюсь Доминик. До дрожи боюсь.
Третий осколок. Раны колотые, глубокие. Кровь текла и текла. Я открыл холодную воду, подставил руку под неё, пока рука не онемела. Устроил основательный разгром в аптечке, пока искал, чем остановить кровь, чем замотать руку. В конце концов, кое-как замотал. Болело сильно, но можно терпеть.
Ещё минут за двадцать я навёл в ванной порядок. Взглянул на корзину для грязного белья и… Открыл её. И уже не особенно удивился, обнаружив там белый халат Ники, подушку и простыню. Ни на одном предмете не было и следа крови. Я закрыл корзину и уселся прямо на пол. Ничего не понимаю.
Посидел минут десять, успокоился и понял, что хочу есть. Страшно. Заказать что-нибудь? Разумеется, пойти в столовую и заказать. Лифт поднимет заказ прямо в апартаменты.
Минуты через три тихонько зашумел лифт. Ещё минуты через три он мелодично прозвенел, зажёг зелёный огонёк на двери – заказ доставлен. Я уже знал, как с этим обращаются. Открыл дверцу, выкатил тележку, она же столик на колёсах, подвёз всё к обеденном столу. Замер.
Показалось, что Ники рядом. Совсем рядом. Я не выдержал ощущения присутствия, вышел в коридор. Прошёл до прихожей. Никого.
Вернулся назад. Вот здесь я сидел, она стояла у меня за спиной.
А если клеймо возникло недавно? Тогда же, когда я стал владельцем ювелирного дела?
Я сошёл с ума или ещё только схожу?
Лёгкие шаги. Доминик, в белом домашнем халате. Лента поверх волос. И на ленте, и на рукавах халата – китайский дракон. Красный дракон.
– Брюс, – позвала она. – Идём. Мне нужна помощь.
* * *
…Мы сидели у меня в спальне. Доминик опустила жалюзи, зажгла ночник. Принесла из гостиной скамеечку и несколько подушек. Велела мне положить рядом с кроватью толстый асбестовый лист – из тех, что кипой лежат у камина. Принести жаровню, разжечь и поставить рядом.Только бы не сработала пожарная сигнализация. Однако угли тлели чисто, без дыма, источая лёгкий запах. Мне померещился всё тот же жасмин.
Огромная картина на стене, напротив кровати, оказалась телевизором. Плоский, замаскирован под картину. Торрессон, «Рассвет в Альпах». Ники переключилась на первый канал и выключила звук.
Откуда-то добыла горсть безделушек – кулоны, медальоны, крестики – всё на цепочках. По спине у меня пробежали мурашки. Я понял, что это. Точнее, чьё это.
Доминик взглянула на меня, кивнула. Мороз вновь продрал по коже. Что она собирается делать?
Ники распутала клубок украшений, разложила на скамеечке. Вздохнула, прижала ладони к груди, сделала такое движение, словно стряхивала с рук невидимую воду.
– Присмотрись, – она махнула дистанционным пультом, и ночник засветился чуть ярче. – Что видишь? Не трогай руками.
Я склонился над россыпью. В оранжевом свете ночника украшения казались фальшивыми, ненастоящими. Склонился ниже, несколько раз повернул голову.
Странно. Три украшения ярче остальных. Всего их дюжина. Три поярче, остальные какие-то тусклые.
– Эти, – я указал, и Ники тут же протянула руку, чтобы я не прикоснулся к вещицам. – Не знаю, как сказать. Более яркие?
Доминик улыбнулась.
– Я не ошиблась в тебе. Всё, Брюс. Включи звук. Тихонько. Переключайся между первым и вторым каналом, жди.
– Чего именно?
– Ты поймёшь. Не обращайся ко мне, не прикасайся ко мне. Сиди и смотри.
Жаровня тускло рдела перед нами.
– А если зазвонит телефон? Если кто-нибудь придёт?
– Не зазвонит. Не придёт. Всё, Брюс, молчи.
Она замерла, скрестив ноги, сложив руки на ноги, прикрыла глаза. Дышала медленно-медленно.
– Пора, – прошептала она. – Проявите себя. Покажитесь.
Я переключал с канала на канал. Рекламные выпуски, музыкальные клипы, вся традиционная дребедень. Минут через пятнадцать это и случилось.
Яркая, мигнувшая красным, заставка. Огромные красные буквы на белом фоне.
«Чрезвычайная ситуация. Захват заложников в университете Сант-Альбан».
Ники подняла голову. Я заметил, что лицо её осунулось. Она права, чтоб мне провалиться. Она была права…
– Сделай громче, – приказала она. Протянула руку, взяла один из «ярких» амулетов, сжала его в левом кулаке. Вторую руку запустила в карман халата. Достала оттуда небольшой, старый на вид нож с кривым лезвием и костяной ручкой. И вновь мне стало зябко и страшно.
– Брюс, не бойся, – шепнула Ники. – Ни в коем случае не бойся.
Через минуту пошёл репортаж. Я сразу узнал главный корпус Университета. Вокруг уже было двойное оцепление из полиции, повсюду – прожекторы, суета, бегущие люди. Все окна здания были тёмными, никакого света. Я сидел и изо всех сил пересиливал, перебарывал страх.
* * *
Мы сидели почти час. Как и вся страна, мы, вероятно, не отрывались от телевизора. Пока что показывали только то, что творится снаружи. Передавали статистику. В здании как минимум двадцать террористов, более пяти сотен заложников. К счастью, высокопоставленные гости из других стран не находились в здании в тот момент; среди заложников министр образования Галлии и вице-премьер…Террористы оказались изоляционистами. Антиглобалистами. Выдвинули требование распространить свой манифест по СМИ Галлии, Северных Штатов, Британии и прочих стран. После этого – если им гарантируют жизнь – они отпустят всех заложников и сдадутся.
– Мы обещаем жизнь всем заложникам, – прошептала Доминик.
– Мы обещаем жизнь всем заложникам, – послышался голос с экрана. Террорист в маске, пользуется устройством для искажения голоса. Они впустили репортёров?
– Мы не желаем кровопролития, – донеслось с губ Доминик. И то же самое, и с теми же интонациями, произнёс и террорист. Я примёрз к ковру, не в силах пошевелиться, что-то сказать. Что происходит?!
Раскат грома за окном.
Доминик открыла глаза. На лице её проступила злость.
– Сукин сын, – произнесла она сквозь зубы. – Сукин сын!
Замерла. Вздрогнула, схватила второй «яркий» амулет. Тут всё и случилось.
Потом скажут, что главарю террористов что-то померещилось. Возможно, показалось, что у репортёра в камере спрятано оружие. Что-то такое.
Многие слышали хлопок. Выстрел. Репортёр рухнул на месте. Похоже, стрелял кто-то из террористов. Главарь, это было ещё видно, выстрелил в кого-то, кто стоял за убитым репортёром. И тут…
Этот кадр повторили много раз. Здание словно приподнялось и тяжело опустилось. Ослепительный свет, стеклянная пыль, вылетевшая изо всех окон – словно внутри главного корпуса зажглось солнце.
Здание медленно, величественно сложилось внутрь самого себя. Султан дыма и пыли вознёсся над ним. Тут же молния ударила прямо в центр происходящей катастрофы. Ещё одна.
– Сволочи… – прошептала Доминик. – Сволочи! – закричала она во весь голос. – Бросила оба амулета в жаровню, прямо на угли. – Господи, какой кретин поставил там снайпера?! Им же всё показали, всё сказали… – слёзы текли по её щекам.
Доминик смела остальные украшения со скамеечки. Взяла последний «яркий» амулет.
– Покажи зубки, – процедила она сквозь зубы. – Покажи зубки, пёс! Покажи! – крикнула она.
На экране показывали тот ужас, что творится сейчас в университетском городке. До меня не сразу дошло, что пятьсот с лишним человек погибло мгновенно, а главного корпуса Университета больше нет.
Доминик бросила нож, распахнула халат. Прижала амулет к груди.
– Ты помнишь меня, пёс! – крикнула она. – Помнишь! Покажи зубы!
Помедлила, закрыв глаза, стиснув зубы. Я видел, как с её висков стекают струйки пота.
Доминик вновь схватила нож, одним движением разрезала кожу на груди. Я хотел броситься к ней, отнять нож – но не мог пошевелиться. Ники прижала амулет к ране, измазывая в крови.
– Вспомни этот запах, пёс! – крикнула она. – Покажи зубы, я приказываю!
Замерла, прижимая руку к груди, тяжело дыша. Улыбнулась. Оскалилась. Бросила амулет на скамеечку. Взяла нож, подняла над головой…
– Прощай, Ив, – спокойные, тихие слова. Размахнулась и ударила острием в центр амулета, монетки на цепочке. Пробила насквозь, прибила к скамеечке.
Тишина. Стук собственного сердца оглушал меня. Ники выдернула нож, взяла окровавленной рукой амулет и бросила в жаровню. На раскалённые угли. Поднялась, пошатываясь, и направилась вон из комнаты.
* * *
Только, когда она вышла, я смог пошевелиться сам. Бросился следом, чуть не опрокинул жаровню. Ники добрела до большой гостиной. Взяла с полки бутылку виски (уронила и разбила при этом три других). Налила в стакан и опрокинула. Залпом. Когда я подбегал, она наливала второй стакан.Я хотел отобрать его, не дать ей… Ники была боса, стояла прямо на осколках стекла и не замечала этого. Она молча оттолкнула меня. С такой силой, что я чуть не свернул шею, поскользнувшись на пролитом спиртном и крови. Доминик допила второй стакан, швырнула его в пространство и рухнула на пол.
Я дополз до неё, приподнял. Все ноги изрезаны, кровь течёт, раны очень плохие. Сжатые зубы. Рана на груди не опасна, но выглядит страшно. Доминик вздрогнула, открыла глаза. Прижала меня к себе.
Мы так и сидели. Она плакала, не отпускала меня, не позволяла помочь ей. Я поддерживал её, прижимая её голову к своей груди, и не знал, совершенно не знал, что же мне делать.
Брюс, отель «Мажестик», апартаменты «Жасмин», 22 июня 2010 года, 19:40
Я поднял Ники на руки, понёс в ванную. За нами оставалась кровавая дорожка, но я боялся торопиться, боялся уронить Ники. Она открыла глаза, едва я переступил порог своей спальни.
– Нет, – она закашлялась, я чуть не уронил её. – Оставь меня здесь. Там, на полу. Да, рядом с жаровней. Не бойся, не умру. Аптечка и бинты в ванной.
Я положил её на пол. Подушку – под ноги. Сбросил с кровати покрывало, вытащил простыню, подложил под подушку. Побежал в ванную.
– Брюс! – позвала Доминик. – Не забудь щипчики.
Когда я вернулся, она уже сидела. Смотрела телевизор. По всем каналам шла трансляция из университетского городка Сант-Альбан. Лицо Доминик вновь стало каменным, лицом робота. Она молча указала, движением головы: положи на пол. Взяла маникюрные щипцы и принялась вынимать из ступней осколки стекла. Если честно, меня замутило. Она посмотрела на меня, без эмоций, бесстрастно.
– Принеси тёплой воды, – приказала-попросила она. Я не смог понять интонации. Едва я отвернулся и перестал ощущать её взгляд, как стало легче.
Я принёс тазик с водой. С тёплой. Доминик медленно улеглась, расстегнула халат.
– Возьми губку, – попросила она. Теперь я ощущал интонацию, чувствовал живое тепло в голосе. – Протри меня. Всю.
– Ники, твои раны…
– Вытерплю. Давай, пока вода не остыла.
Это было и приятно, и страшно, и противно. Вот очередь дошла и до кровавой полосы на груди. Кровь я смыл, а под ней… ничего. Нет, едва заметный след. Белёсый, едва заметный шрамик.
Я чуть не воскликнул «Этого не может быть!»
Та же история с ногами. Только следы. Ни одной раны. Ничего. Подушка выглядело страшно, простыня – ещё страшнее. Халат и вовсе лучше не описывать.
– В корзину для белья, – указала Доминик. – Там же, в ванной. В южной спальне, в левом от входа шкафу, есть ещё халат. Принеси, пожалуйста.
Я так и сделал. Прихватил тазик с водой, чуть не уронил всё это. Когда шёл обратно, с чистым халатом, заметил неладное. На пороге в гостиную.
Нет кровавой дорожки.
Ники так и сидела, уставившись в телевизор. Сидела прямо на полу. Не обратила на меня никакого внимания. Я осторожно положил халат на тумбочку перед зеркалом, вернулся в большую гостиную. То место, где Ники пила виски.
Чисто. Никакого беспорядка. Все бутылки, стаканы и бокалы на месте, ничего разбитого. Пол идеально сух.
Но это всё было!
Я медленно вернулся. Ники так и сидела, так и смотрела. Я взял халат, двинулся к ней. Жаровня потушена, видны оплавившиеся кусочки металла. Ники сидит на полу, скрестив ноги, перед скамеечкой. Всё так же, только без халата.
– Ники…
– Сядь за моей спиной, – голос её был совсем тихим. – Так же, как я. Возьми руками за плечи. И помолчи, пожалуйста.
– Твой халат, Ники…
– Помолчи. Я устала, Брюс. Страшно устала.
Я уткнулся подбородком в её плечо. Замер. Она медленно подняла левую руку, приложила ладонь к моей щеке. Что-то там говорили, сообщали цифры, имена и версии, слышался звук сирен, вещали сенаторы, Президент…
Прошло минут тридцать. Мне показалось, что я задремал. Когда очнулся, ничего не изменилась. Ники выпрямилась, сняла мою левую руку с плеча, прижала к своему животу.
– Держи так, – шепнула она. – Так я вылечусь быстрее.
– Ники, куда делась кровь? Куда делись бутылки?
Только сейчас понял, что спиртным от неё не пахнет.
– Я передумала пить. Мне всё равно не помогло бы.
Передумала?!
– Я напьюсь потом. В хорошей компании. По хорошему поводу.
Прошло ещё минут десять. Ники мягко отняла мою ладонь от живота. Запрокинула голову, прикоснулась губами к щеке.
– Дай халат, – попросила она. – И закажи ужин. Выбери что-нибудь сам.
* * *
Ночь.Эта ночь, самая короткая ночь в году, оказалась самой длинной. С момента, как Ники вышла к ужину, мир ещё раз изменился. И вновь – бесповоротно. Второй халат был чёрным, драконы на нём – по-прежнему красными. Лицо Доминик заострилось. Куда-то пропала её жизнерадостность.
Ела она через силу. Возможно, я тому виной – попросил официанта выбрать что-нибудь, восстанавливающее силы. И похоже, меня поняли не так. Первым делом, как руки дойдут, займусь кулинарными книгами. Научусь отличать одно блюдо от другого.
И тут зазвонил телефон. В каждой комнате есть по аппарату, звонят все одновременно. Ники тут же стала живой и бодрой – во мгновение ока; подбежала к аппарату.
– Да, мама! – крикнула она в трубку. – Да, видела. Конечно, кошмар. Я уже поговорила с полицией, назначила награду… А мне плевать! Это наш университет, мама.
Пауза. Доминик что-то слушает, лицо её становится недобрым.
– Мама, я уже двадцать семь лет Иреанн Доминик, – резко перебила она. – Ничего я не забыла! Да, буду на всех этих приёмах. Да. Да. Нет, не одна. А то ты не знаешь! Да, Брюс Деверо. Нет, мы тут не просыхаем и оргии устраиваем!
Я сделал всё, чтобы сохранить каменное выражение лица. Доминик смотрела на меня.
– Мама, перестань меня пилить, – Доминик надулась. Это выглядело комично. – Я ищу работу. Нет, буду. А ты попробуй, помешай!
Швырнула трубку на рычаг. Закрыла лицо руками. Я думал, она расплачется… но она расхохоталась. Выпрямилась, вытирая слёзы.
– Прости, Брюс. Надо изображать совершенно неуправляемую, энергичную и вздорную девчонку. Сейчас она снова позвонит.
Прошла минута, и телефон вновь разразился колокольным звоном.
– Мама, я не буду отчитываться за каждый шаг. Я не маленькая! Нет, не нужны мне деньги. Не нужны!
Ники замолчала и стояла, слушала. На лице её появилось и пропало ехидное положение.
– Нет, я всегда осторожна. Ты это знаешь! Да, конечно. Почему, приедем как-нибудь. Привет папе! Целую!
И снова бросила трубку.
– Ну вот, за неделю отчиталась, – Ники рассмеялась ещё раз. Вытерла лицо рукавом. Подошла к моему стулу, встала за спинкой, положила мне руки на плечи.
– Мне плохо, Брюс, – сообщила она. Спокойно. Словно сказала, что ужин был хорошим, она устала, пойдёт спать.
– Что я могу сделать, Ники?
– Останься со мной. И, умоляю, не задавай вопросов.
Я кивнул, и долго сидел, закрыв глаза. Она стояла и держала меня за плечи.
* * *
Ночь.Я сидел с Ники, у себя в спальной. На полу, на подушках. Так же, как и час назад – позади неё, держал за плечи. Только теперь мы оба были одеты. Доминик смотрела выпуски новостей, посвящённые расследованию теракта. Я её не понимал. Если вся эта история доставила такую боль, зачем смотреть и слушать?
До меня пока ещё не дошло, что Университет пережил трагедию. Что вся страна в шоке. Всё ещё воспринимал действительность неверно, упрощённо, не полностью. Для меня всё происходящее было фильмом, картинками на экране.
Через два часа Ники взяла пульт и выключила телевизор.
– Пойду спать, – решила она. – Помоги дойти.
Я проводил её в её спальню. Принял халат, укрыл её одеялом. Встал, чтобы уйти. Ники поймала меня за руку.
– Брюс, со мной всё будет хорошо, – прошептала она, закрыв глаза. – Закрой дверь. Ни о чём не беспокойся.
Я прикоснулся губами к её ладони и покинул спальню. Выключил свет, закрыл за собой дверь.
Дошёл до своей спальни, разобрал постель. Лёг – и выключился.
* * *
Когда я «включился», всё ещё была ночь. Часы, светящийся диск на тумбочке у изголовья, показывали без пяти минут полночь. В апартаментах не было холодно, не могло быть холодно, но мне казалось, что я продрог насквозь, что зуб на зуб не попадает. Выбрался из-под одеяла – будто нырнул в полынью. Трясущимися руками нашарил предметы одежды. Уронил на пол пульт управления освещением, пришлось идти целых три шага к выключателю. Дошёл.Тишина. Неприятная, нежилая, недобрая. За окном, судя по лунному свету, ветер разогнал тучи. Я несколько раз сглотнул, чтобы избавиться от навязчивого чувства «ваты в ушах». Отыскал взглядом пульт управления телевизором и включил.
«…деятельность организации «Фаланга» не включала в свой арсенал, до вчерашнего вечера, применение насилия и тем более террора. Как заявил заместитель министра иностранных дел Анри Фаберье, инцидент в Сант-Альбан заставил пересмотреть позицию власти в отношении…»
Вот, это стало инцидентом. Пятьсот девяносто два погибших. Дело не ограничилось только главным корпусом: террористы планировали подорвать все те корпуса, где должны были остановиться высокие гости. Заряды уже были обнаружены, и только чудом не сработали все. Элементарная небрежность: монтировал не очень опытный человек. В каждом жилом здании городка – по двенадцать килограммов пластика «C6Exo», по полтора литра бинарной смеси «Nox rubra». Университетский городок должен был стать некрополем. Если бы взорвались контейнеры с бинарной смесью и сохранялся устойчивый северный ветер, половина Сант-Альбан тоже не пережила бы этой ночи…
Я слушал все эти ужасы и мне, запоздало, начинало становиться страшно. Я уже взял пульт, чтобы переключить канал, как услышал…
«Как нам стало известно, происшествие в пригородном поезде Сант-Альбан – Ле-Тесс, случившееся одновременно с трагедией в университете Сант-Альбан, проливает дополнительный свет на подлинные цели и задачи «Фаланги». Функционер организации, известный под именем Ива Мерсье, вместе с другими, пока не опознанными, боевиками, устроили бойню в третьем вагоне поезда. По словам очевидцев, среди боевиков неожиданно вспыхнула драка…»
Я вздрогнул, увидев на экране лицо Ива. «Покажи зубы, пёс…»
«…немедленно ставшая перестрелкой. Погибли все до единого члены «Фаланги», убито двое и ранено более пятидесяти мирных граждан. Группа Мерсье везла с собой восемнадцать килограммов пластиковой взрывчатки и девять литров отравляющего газа…»
«Прощай, Ив». Я вспомнил Ива Мерсье, главного баскетболиста университетской сборной. Чтобы он решил стать террористом? Ив, из семьи владельца сети автозаправочных станций? Ему-то зачем всё это? Хотя что теперь гадать.
Доминик забрала у каждого из них что-то личное. Что было вчера – она слышала и повторяла то, что говорил оставшийся безымянным главарь? Или это главарь говорил то, что приказывала Доминик?
Она забрала личные вещи, талисманы, не только у террористов. У меня. У Софии. А что теперь будет с Жаном? Если Доминик права, на свободе ему быть недолго. Спецслужбы работают иногда медленно, но всё же работают.
Мне вдруг страшно захотелось позвонить Софии. Она ведь тоже слышала всё это и, при её складе ума, уже сделала те же выводы: Жану несдобровать. Либо пожизненное, если память и рассудок вернутся к нему, либо бессрочное пребывание где-нибудь в психиатрической клинике. Но звонить некуда, Доминик намеренно не стала оставлять никаких контактов. Только что спросить её саму. Бедная Софи…
Мне становилось всё более страшно. Не сидеть на месте. Не слушать всё это. В малой гостиной я видел музыкальный центр. Раз здесь хорошая звукоизоляция, можно послушать музыку.
Я открыл дверь, но, видимо спросонок, открыл не ту. Дверь в коридор, ведущий в ванную и прочие удобства, в кабинет и в южную спальню. Дверь в южную спальню, в спальню Доминик, была приоткрыта.
* * *
Постоял у входа в спальню Доминик. Тепло, спокойно. Едва слышно тикают часы. Сейчас только вспомнил, что в её комнатах, в Университете, тоже были часы. Настенные, с маятником. Войти?«Я буду приходить к тебе». Чёрт с ними, с правилами! Я вошёл. Медленно, осторожно, хотя под ногами ковёр, красться не нужно. Постоял шагах в трёх от входа, подождал, пока глаза привыкнут к сумраку.
Одеяло, откинутое, смятое. Доминик нет в постели, куда-то ушла. Халата рядом с кроватью тоже нет. Я чуть было не покраснел. Понятно, куда она ушла.
Вышел и, зачем-то на цыпочках, подобрался ко входу в ванную. Ни звука. Впрочем, здесь отличнейшая звукоизоляция, не зря апартаменты обходятся ей в пятнадцать тысяч в день. Постоял. Почему бы и мне не захотеть посетить ванную? Осторожно повернул ручку.
Никого. Чисто, сухо. Воздух ещё содержит влагу. Ванной недавно пользовались. Точно: капельки воды на занавеске. В небольшом бассейне, рядом – ничего. Сухо. Есть ещё два агрегата для омовения, но я даже не знаю, как они называются.
Ничего не понимаю, куда она делась? Я точно так же проверил, уже из любопытства, прочие комнаты рядом с ванной. Никого. Я вернулся в её спальню.
Подошёл к изголовью кровати, прикоснулся ладонью к подушке. Мне кажется, или она ещё тёплая? Проще всего было бы позвать Ники, но я не осмелился. Мне и так тут нечего делать. Если верить Ники, рассерженной, на самом деле, я её ещё не видел. Это должно быть что-то ужасное, если вспомнить то, какой я её видел…
Любопытство победило страх. Я вышел из её спальни и принялся обходить комнаты.
Коридор разветвляется на выходе. Прямо – в мою спальню. Очень романтично… Направо – ванная и прочие удобства. Двери из коридора налево ведут в кабинет, в спортивную комнату, в столовую, в обе гостиные и в бильярдную. Там, впрочем, есть во что сыграть помимо бильярда.
Ники нигде не было. Я вошёл в спортивную комнату. Здесь самые сильные кондиционеры, покрытия со специальной пропиткой, всё такое. Не пристало постояльцем такого ранга оскорблять обоняние запахами пота и тому подобного. И вновь мне померещилось, что Ники здесь была. Вон, её спортивные туфли, стоят не на полочке у входа, а сброшены, валяются как попало.
Минут за тридцать я обошёл всё и добрался до большой гостиной. Той, где холмы и фонтан. Запах жасмина здесь особенно сильный. Почему Доминик так любит этот аромат?
Я прошёлся по «ложбинам» и «холмам». Зачем-то плеснул себе в лицо из фонтана. Сейчас заметил, что уже не стучу зубами от холода.
Тот стакан, из которого она пила (не пила?) виски. Судя по звуку, стакан разбился где-то у фонтана. Разумеется, здесь сухо и чисто, нет осколков. Никто не убирался, обслуга появится только к полудню. И только если её вызовут.
Я медленно поднимался по крохотным каменным лесенкам к выходу, в сторону бара, и вспоминал, что было. Как Доминик стояла вот за этой стойкой, прямо на битом стекле. Я подошёл. Вот здесь стоял я. Я попробовал поймать её руку, отобрать стакан, она меня оттолкнула…
В глазах потемнело, голова закружилась. Левая нога стояла на чём-то скользком: я схватился за стойку, чтобы не упасть, но нога подвела, поехала в сторону. Я упал, едва успев вытянуть перед собой руки. Боль пронзила правую руку, я с криком вскочил на ноги, едва не упав повторно.
В голове прояснилось – разом. Я поднёс правую ладонь к лицу. Вся в крови. Три мелких куска стекла пробили кожу. Меня вновь замутило, но сильнее всего испугало другое: вся рука была в какой-то жидкости. Я принюхался. Коньяк.
Опустил взгляд. Пол чистый. Ни разбитых бутылок, ни пролитого спиртного. Ни осколков стекла, ни моей крови. Господи, что происходит?!
Скрипнув зубами, я оторвался от стойки. Пошёл. Побежал, рискуя упасть и разбить голову. Влетел в ванную, схватил щипчики с полки. Проклятье… не переношу крови. Вынуть три осколка оказалось нелёгким подвигом. Я ни один не сумел вытащить с первого раза, а каждое прикосновение к ним вызывало немыслимую боль. Я вспомнил, как Ники вынимала осколки – бесстрастно, сосредоточенно – и осознал, что боюсь Доминик. До дрожи боюсь.
Третий осколок. Раны колотые, глубокие. Кровь текла и текла. Я открыл холодную воду, подставил руку под неё, пока рука не онемела. Устроил основательный разгром в аптечке, пока искал, чем остановить кровь, чем замотать руку. В конце концов, кое-как замотал. Болело сильно, но можно терпеть.
Ещё минут за двадцать я навёл в ванной порядок. Взглянул на корзину для грязного белья и… Открыл её. И уже не особенно удивился, обнаружив там белый халат Ники, подушку и простыню. Ни на одном предмете не было и следа крови. Я закрыл корзину и уселся прямо на пол. Ничего не понимаю.
Посидел минут десять, успокоился и понял, что хочу есть. Страшно. Заказать что-нибудь? Разумеется, пойти в столовую и заказать. Лифт поднимет заказ прямо в апартаменты.
* * *
Я заказал фруктов, кофейник крепкого кофе, пару пирожных. Простую незатейливую еду. Ту, к которой привык. Я просто не смогу правильно произнести большинство названий того, что в меню. Не говоря о том, что не всегда понимаю, что это будет такое, латинским я владею слабо.Минуты через три тихонько зашумел лифт. Ещё минуты через три он мелодично прозвенел, зажёг зелёный огонёк на двери – заказ доставлен. Я уже знал, как с этим обращаются. Открыл дверцу, выкатил тележку, она же столик на колёсах, подвёз всё к обеденном столу. Замер.
Показалось, что Ники рядом. Совсем рядом. Я не выдержал ощущения присутствия, вышел в коридор. Прошёл до прихожей. Никого.
Вернулся назад. Вот здесь я сидел, она стояла у меня за спиной.