Страница:
Я проиграл первый же бой всухую. И второй. Тренер, Жак Сешел, жестом пригласил следовать за собой, в свой кабинет.
– Мне очень жаль, мсье Деверо, – он уселся за стол и предложил присесть напротив. – Я не хотел, чтобы вас поднимали на смех. Мне казалось, что мы уже обо всём договорились.
– Договорились? – я был в полном недоумении.
Ну да, ведь после несчастного случая у вас нарушена координация.
– Напомните, пожалуйста, – я ощущал, что почва начинает уплывать из-под ног.
– Неделю назад на вас напали неизвестные, когда вы возвращались в общежитие и жестоко избили, – он положил на стол папку, открыл и развернул так, чтобы я мог прочесть. – Доктор указал, что у вас будут сложности с координацией, что потребуется время, чтобы всё вернулось в норму.
– Откуда взялась эта справка?! – я чувствовал, что вот-вот взорвусь. И вспомнились слова – ты не представляешь, на какие гадости я могу быть способна. – Кто её принёс?
– Мсье, мсье, – Жаку было за пятьдесят, весил он, словно пёрышко, но покрепче и выносливее многих своих учеников. – Прошу, не надо так волноваться. Вам не стоит пока заниматься, но доктор сказал – через полгода всё должно прийти в норму. Я буду рад видеть вас в нашей секции.
Я отсиделся, пришёл немного в себя и предпочёл уйти. Я ощущал взгляды всех, кто занимался – казалось, они все прекратили занятия, чтобы проводить меня взглядом.
– Брюс? – тренер сильно удивился. – Готов? В самом деле? Ну, давай, у нас через неделю матч. Ты нам сильно поможешь.
И вот тут надо мной посмеялись как следует. Едва я вышел на поле, как вернулось расстройство координации. Ни бегать, ни прыгать я по-настоящему не мог.
– Что это там за полено?! – тренер был взбешён, и не скрывал этого. – Брюс, идём со мной. Остальным продолжать! Запасного на поле!
– …Мне сказали, что у тебя серьёзная травма, – он побарабанил пальцами по крышке стола. – Я думал, что это всё выдумки, ты крепкий парень – подумаешь, в лоб стукнули пару раз. Пока не поправишься, чтобы я тебя здесь не видел!
На меня накатила совершенно детская, жуткая и неприятная обида. Наверное, тренер всё прочёл по лицу, потому что смягчился и хлопнул меня по плечу.
Брюс, со здоровьем не шутят! На кой мне все эти победы, если один из лучших игроков станет после них инвалидом?
Я потряс головой, и ощутил, что обиды как и не бывало.
– Отдыхай и лечись, – тренер пожал мне руку. – Извини за «полено», но это так и выглядело. Как поправишься, обязательно возвращайся. Нам без тебя трудно.
Я не стал ему говорить, что расстройство координации проходит бесследно, едва я выхожу за пределы поля. Потому что сам не сразу в это поверил.
Но расстройство координации было не самым неприятным. Похоже, это было только началом неприятностей.
Брюс, общежитие, 14 ноября 2009 года, 9:00
Предметы, которые мне давались почти без усилий – все экономические, а также основы точных наук – становились крепким орешком. Я ощущал это так же, как потерю координации там, в спорткомплексе. Стоило прийти в читальный зал и сесть заниматься – всё, начиналось мельтешение и круговерть в голове.
«Лекарство» от подобного отыскалось не сразу. Им оказался всё тот же платок.
Дома я постоянно держал его в кармане. Не знаю уже, зачем. Пару раз хотел выбросить и поставить точку на всём этом, но каждый раз, едва только подходил к мусоропроводу, урне или чему-то такому, начинала кружиться голова. Брался а платок – и всё проходило.
Я вспомнил историю про шагреневую кожу. И задумался, отчего всё происходит так, как происходит. Я могу поверить, что человек может подговорить кого-то напасть на меня и избить. Могу поверить, что может восстановить против меня всех остальных. Но как человек может устраивать потерю координации и рассеянность внимания, причём ен везде, а когда это неприятнее всего?
«Брюс», я услышал свой собственный голос и очнулся от полузабытья. Вот не хватало только самому с собой говорить! Ты держишь платок в руке, продолжал внутренний голос, у тебя странные провалы в памяти и ты помнишь то, что быть не могло. Откуда после всего этого желание найти рациональное объяснение? Вот тебе объяснение: ты спятил.
И я решился пойти к психиатру.
– Спасибо, доктор, – он энергично пожал мне руку.
– Мозги, – проворчал я. Мне хотелось сказать что-то грубое, но в присутствии Жана не получалось всерьёз сердиться. – Психиатр выписал мне новые.
– Без мозгов у нас никуда, – согласился Жан. – Я хотел тебе передать. Парни ждут тебя – ну, вся компания – наша сборная. Ты как в воду опущенный. Тебе нельзя сидеть одному старик, не то будешь новые мозги выписывать каждый день.
– Спасибо за заботу, – злость поднималась из глубины. Я помнил, с каким лицом Жан смотрел, когда мы с Софией пытались поговорить, и, что хуже, я видел лицо самой Софии – с виноватым выражением.
– Не кисни, – Жан перестал иронически улыбаться. – Я же серьёзно. У нас там такие планы…
– Что, обыграть сборную Англии?
– Бери выше, старик. Завоевать весь мир! Всех обыграть!
– Удачи, – пожал я плечами.
– Слушай, мы выиграли последний матч только благодаря тебе! А такое не забывают, – он протянул руку. – Заходи.
Наверное, мне стоило зайти тогда. В тот же вечер. Но я не зашёл.
И все обо мне забыли. Кроме Софии и, как оказалось потом, Ники.
Брюс, общежитие, 6 апреля 2010 года, 9:00
– Брюс, – Поль редко заговаривал со мной. Похоже, то, что я отказался тогда встречаться с бывшей сборной, задело его сильнее всего. – Доминик просила передать тебе приглашение. Через пять дней у неё день рождения, – он протянул мне карточку. – Она будет рада тебя видеть.
– Да? – я посмотрел ему в глаза.
– Не будь размазнёй, – он поморщился. – Что-то изменилось, но не враги же мы теперь. Я же знаю, ты смог преодолеть ту полосу. Передумал брать отпуск, с учёбой всё в порядке. Приходи!
– Хорошо, – я принял карточку. – Приду. Что ей подарить?
Он усмехнулся и хлопнул меня по плечу. Скоро я начну ненавидеть это проявление дружелюбия.
– У неё всё есть, Брюс. У неё есть больше, чем ты можешь представить. Просто приходи.
Да, он был прав. Я смог преодолеть «ту полосу». И средством являлся вначале платок.
Так и учился. Сидеть в общежитии было проще, хотя такая учёба не поощрялась. Студенты должны жить единой большой семьёй и общаться чаще. Поначалу я вызывал смешки, когда сидел в читальном зале, держа левую руку или в кармане или просто под столом. А что делать? Если платок кто-нибудь увидит, меня как минимум спросят, откуда я его взял. Все знают, что Ники вручила этот платок Полю. А тот наверняка хранит его в очень надёжном месте.
Меня уже не беспокоило, что приходится думать о вещах, которые не могли случиться одновременно. Наверное, в глубине души я всё-таки считал себя сумасшедшим.
Мне хотелось взять отпуск, уехать домой и забыть обо всём, что было. Но что потом? Моя матушка и не не скрывает, что готова суетиться вокруг меня остаток жизни, и снова уехать куда-то на учёбу будет очень трудно. И я разозлился в какой-то момент – не на неё, а на себя. И злость прекрасно помогла. Когда она особенно удавалась, я занимался безо всякого платка и безо всяких усилий.
Но это отнимало много сил. Нужно дотерпеть, окончить этот курс и подумать, не перевестись ли куда-нибудь ещё. Хотя я понимал, что не хочу переводиться, – из-за Софии и, главным образом из-за Ники.
Мне начали сниться сны. Я не могу назвать их иначе, пусть даже там всё было очень реально. Сны приходили каждую ночь, отнимали много сил, я часто просыпался разбитым.
Сейчас мне снилось прошлое, но в нём у меня была возможность менять что-то, пусть самую капельку. Я помнил, как всё происходило – я помнил каждую нашу встречу с ней, в лесу или в кафе в университете или общежитии, все разговоры. И мог – во сне – не говорить то, что ей неприятно, узнавать о неё больше – она охотно рассказывала. Я не понимал, вначале, почему она так свободно говорит о весьма личном. Потом понял. Я видел, как она однажды дала пощёчину одной из студенток – потом мне рассказали, что Ники, после бокала вина, поделилась какими-то интимными подробностями своей жизни. И когда услышала их от кого-то другого, поняла – кто разболтал.
Проверяла. Она проверяла меня, как и других. Ну что же, я не болтун.
Много раз сны доходили до того нелепого «испытания». Многие запомнят тот холодный пруд – трое слегли с воспалением лёгких, двое чуть не утонули. Но в моих снах этого просто не было. И я не знал, что было – знал только, что она не прогоняла меня, не отдаляла, никто не говорил про меня ничего за моей спиной и – мне продолжало всё удаваться.
Я говорил с ней в снах. О том, о чём в реальности, в прошлом, не говорил. И разговоры запоминались. Может быть, именно разговоры во сне и помогли мне продержаться так долго – ведь в реальности Ники вела себя всё более странно.
Одевалась всё более крикливо. Вела себя надменно и агрессивно по отношению к тем, кто не выказывал ей уважение (а выказывали немногие). И, что самое неприятное, в присутствии Поля, Жана или других «прошедших испытание» становилась другой – деланно услужливой, крайне любезной, а в случае Поля – прямо-таки покорной. Это настолько не походило на знакомую мне Ники, что я не знал, что и думать. Игра. Непонятная мне игра. И часто, почти каждый день, она попадалась мне на глаза, молча смотрела. Во взгляде всё чаще начинало появляться презрение и злость.
Но не пойти на день рождения я бы не смог теперь.
А София… забавно, но мы начали переписываться. Я никогда особенно не любил эпистолярный жанр, но переписка выходила интересной. Мы с ней там даже играли в шахматы. Это был, наверное, единственный способ общения – попытайся я встретиться с ней, моментально где-нибудь рядом, как по волшебству, оказывался Жан.
София уговаривала меня не ходить на день рождения. Что бы мне в этот раз послушаться доброго совета!
Но добрые советы на то и добрые, чтобы их никогда не слушались.
Брюс, праздничный зал, 11 апреля 2010 года, 14:00
Странно, но дверь в праздничный зал оказалась открытой и – никакой охраны, ни приглашённых, никого. Заходи кто хочешь, бери что хочешь. По поводу последнего я, конечно, преувеличил. «Крысятничать» в кампусе никто не стал бы – за подобное выгоняют с позором, а сделать что-то тайком трудно. Кругом камеры, полно охраны, а студентам за своевременное предупреждение о возможных нарушениях закона полагается поощрение.
Я открыл дверь и ещё раз подумал, не уйти ли отсюда. Тем более, уже два часа пополудни, объявленное время, а здесь ни души. Накрытые столы, яркое освещение, тепло и уют. И никого. Розыгрыш? Или все передумали?
– Брюс? – услышал я из-за спины. Ники. Я уже начал вздрагивать от звука её голоса. Моего общества за прошедшие несколько месяцев начали избегать почти все – и всякий раз, когда Ники появлялась, обычно в компании Поля, Длинного, как его звали за спиной – все делали вид, что меня здесь нет.
С днём рождения, мадемуазель де Сант-Альбан, – я коротко поклонился. Звать себя по имени она теперь не позволяла. Несколько раз я получал от неё пощёчину за фамильярность, а рядом, с выражением скуки и брезгливости, всегда стоял Длинный.
Ники приблизилась. Вся в чёрном – это теперь праздничный наряд? И никаких духов. И на том спасибо.
– Ничего не хочешь сказать?
Она стояла на расстоянии двух шагов, пристально смотрела мне в лицо.
Хороший вопрос. Я бы у неё самой хотел спросить многое… но мне уже не хотелось ничего выяснять.
– Почему никто не пришёл?
– Потому что я так захотела, – она не отводила взгляда. – Почему ты ничего не делал?
Я оторопел.
– Ч-что?!
– Почему ничего не делал?! – крикнула она и ударила кулаком в грудь. Меня как будто огрели кувалдой – стоило немалых трудов не упасть, я хватал ртом воздух, словно рыба. – Я ждала, что это будешь ты! Почему ты просто ушёл? Почему?!
– Я не умею плавать, – сейчас это звучало на редкость нелепо. – И ты это знала.
– Ты даже не попробовал, – я заметил слёзы на её лице. Неприятным оказалось сочетание, слёзы и ярость. – Ты даже не попробовал!
– Я утонул бы, – она шла ко мне, держа кулаки сжатыми, мне приходилось отступать. – Ты этого хотела?
– Откуда ты знаешь?! – крикнула она так, что уши заложило. – Откуда ты знаешь, если ты даже не пробовал? Думаешь, я дала бы тебе утонуть? Трус! Ты ничего не сделал ради меня, даже не попробовал!
Я нащупал в кармане брюк платок. И на какой-то момент наваждение прошло.
– Спасибо за приглашение, – я ещё раз поклонился, обошёл Ники и направился к двери.
– Я не отпускала тебя, – услышал я из-за спины. – Мы ещё не закончили разговор! Немедленно вернись!
Вот ещё.
Я открыл дверь… и за ней оказалась Ники. Та же самая. Я оглянулся, ощущая, что сплю – позади меня стояла ещё одна. Та, что вошла с улицы, дала мне пощёчину.
– Ты не ответил, – услышал я с обеих сторон. – Почему? Отвечай!
Я сплю, подумал я. Такого не может быть. Я повернулся к двери, ведущей на кухню, и побежал туда. Из-за спины донёсся смех. Я влетел на кухню…
Ники. На кухне было пять человек – и все они были ей. В халатах, передниках, всё как положено. Ближайшая ко мне держала в руке хлебный нож.
– От меня не убежишь, – она шагнула мне навстречу и остальные четверо засмеялись.
Меня словно наэлектризовало. Я испугался, но страх не отнял силы – наоборот, подстегнул. И нарушение координации вернулось, в тот же момент. Я чудом избежал взмаха ножом, оттолкнул ещё одну Ники и ринулся в следующую дверь.
И вылетел наружу. Но вокруг – ночь, в небе холодно сияет Луна. И – куда ни глянь, всюду Ники. Её было, наверное, несколько тысяч. В форме рабочих и учителей, студентки и клерки – но кругом была она. Она одна.
– Почему? – услышал я вопрос, его задал хор голосов. Меня взяли за шиворот, встряхнули. Я оглянулся – это Поль. Длинный был одет в рыцарские доспехи и стал ещё чуть не полметра выше, и комично, и страшно одновременно.
– Тебя же спрашивают, – голос его звучал неприятно, он менял высоту и тембр, от него мурашки шли по коже. – Отвечай!
Темнота.
– Я не начинал даже, – услышал я свой голос, поднял голову. Поль холодно улыбнулся, отошёл в сторону. Я встал – похоже, никто не заметил, что я сижу у стены.
В зале было полно народа. И веселье шло полным ходом.
Меня никто не замечал. В том числе – Ники. Дым висел коромыслом, что-то что-пел для неё, танцевал для неё. А Ники была уже пьяна в дым и выглядела, как и всегда в последние дни – вульгарно, вызывающе. Я оглянулся – да тут человек двести, или даже больше! Я присматривался – узнавал почти всех, с кем играл в сборных, с кем участвовали турнирах. Общался на философском кружке, сидел вечерами на лоджии. Я со многими сидел по ночам, и те, кто днём избегали моего общества, по ночам охотно сидели рядом, иногда угощали, вопреки строгим запретам, вином и говорили, говорили… Я вспоминал теперь все эти разговоры. Ники добралась почти до всех, кого я видел рядом. Кому-то наговорила грубостей, у кого-то отбила, просто так, парня, про кого-то наговорила гадостей. Но все они здесь, почему?
От аромата еды кружилась голова, я ощущал зверский голод, но мне казалось, что я пиру у людоедов, как в известной сказке. Стоит только съесть маленький кусочек, и я стану свиньёй, и меня тут же зарежут и приготовят для гостей. Через два столика я заметил Софию – она смотрела в мою сторону, вид у неё был осунувшийся, разбитый. Ей тоже досталось, но за что? Последние два месяца она смотрела только себе под ноги, не отвечала колкостями на колкость, и только когда доходило до шахмат, становилась прежней. Жан стоял рядом с её столиком, словно часовой. И ещё один парень – вроде бы, Ив Мерсье, наш запасной в команде – как и Жан, в безликом костюме – ни дать ни взять телохранитель.
Рядом – за соседним столиком – сидели те двое девушек, одна из них посоветовала мне когда-то бежать за Золушкой. Теперь я знал их имена – та, что выше, холодная и неприступная красавица – Шарлотта, другая – неуклюжая, хмурая и похожа на хомячка – Кристин. Они посматривали на меня, о чём-то шептались. Шарлотта посмотрела в сторону подиума, где, словно королева, находилась Ники, и тронула подругу за плечо. Та посмотрела в сторону Ники, тихо рассмеялась.
Я ощутил, как посмотрела на них Ники. Я ощущал, что смотрит она именно на Шарлотту и Кристин. Шарлотта спокойно встретила её взгляд. Вынула сигарету, закурила. Ники нехорошо улыбнулась ей и отвела взгляд.
Шарлотта потушила сигарету, вновь склонилась к Кристин, они тихо поговорили – из-за музыки ничего не было слышно – затем Шарлотта встала и прошла через весь зал – к знакомым. По пути бросила мне, незаметно для других, скомканную салфетку. Я развернул, усмехнулся.
«Уходи немедленно», было написано там. Да. Верно, Шарлотта. Раз меня не видят, пора уходить. Я тихонько встал и пошёл. Но не дошёл всего каких-то пять шагов до двери.
– Брюс?
Музыка смолкла. Голос Ники прозвучал неожиданно громко.
– Уже уходишь?
Я обернулся. Она спускалась ко мне, шла – нет, вышагивала. На какой-то момент я увидел в ней ту Ники, из первого дня.
– Если не возражаешь.
– Возражаю, – она рассмеялась и все – я готов был побиться о заклад – все вокруг подхватили её смех. – Не хочешь станцевать со мной?
– Нет, – мне надоело это всё. Голова закружилась, я машинально полез в карман за платком.
– Что это там у тебя? – поинтересовалась она насмешливо. – Ну-ка, покажи!
Меня схватили за руки. Я не думал, что ко мне могут подобраться так незаметно. Ив полез в мой карман и достал платок. Лицо Ники окаменело.
Поль быстрым шагом подошёл ко мне и, коротко размахнувшись, ударил в челюсть. Меня отпустили – позволили упасть на пол. Поль молча прятал своё сокровище в карман, а Ники смотрела на меня с презрением. Я с трудом поднялся.
– Что ещё ждать от сына уголовника? Заявила она громко. И я ощутил, как изменились все взгляды, стали брезгливыми и презрительными. – Теперь ты точно станцуешь для меня. Там, снаружи, в грязи!
– Попробуй заставь, – я смотрел в её глаза.
– Кого угодно, – она прошипела, подойдя вплотную. – Кого угодно заставлю сделать что угодно!
Она обернулась, махнула кому-то рукой – и два парня с девушкой запрыгнули на столик и принялись плясать там – разбрасывая в стороны тарелки и стаканы, под стройный смех и аплодисменты.
– Танцуй! – она взмахнула руками, и заиграла музыка. Музыка дешёвых забегаловок, под неё танцуют, когда напились в дым.
Нет, – злость вернулась ко мне и придала сил. Ники расхохоталась, хлопнула в ладоши и я вновь ощутил, что умираю. Но платка уже не было под рукой.
Брюс, парк «Иероглиф», 11 апреля 2010 года, 22:30
– Брюс, – София сидела рядом со мной на скамейке. – Брюс, уезжай. Пожалуйста, уезжай!
Я смутно помнил, что случилось со мной. Помнил, что земля – грязь и лужи – кружились перед глазами. Помню смех, кто-то стоял вокруг меня и хлопал в ладоши. Помню, что голова прекратила кружиться и я понял, что сижу в луже. В своём единственном приличном костюме. Я полез в карман брюк и не удивился, обнаружив там платок.
Мне казалось, что мня весь вечер избивали – не было почти никаких ушибов, кроме того удара по лицу, но болело всё, что есть у человека.
Откуда взялась София, я не понимал. Мне казалось, что всё это приснилось, и что пора просыпаться. Но похоже, это как раз не было сном.
– Почему… ты здесь? – один из зубов начал шататься. Во рту скапливалась кровь, приходилось выплёвывать, и это выглядело мерзко.
– Жан напился, – сообщила София с отсутствующим видом. – Я убежала, пока он не заметил. Брюс, уезжай! Уезжай прямо сейчас! Она же убьёт тебя!
– Я подумаю, – лицо Софии окаменело.
– Ты не понимаешь! Брюс, я слышала, что они там про тебя наговорили! Я видела, как ты танцевал в грязи, я же знаю, что ты сам не стал бы!
– Софи, – я взял её за руку. Испачкаю ей сейчас, сам весь в грязи. Только теперь я стал ощущать, что промок насквозь. – Я не сдамся. Я закончу этот год.
– Какие вы все глупые, – София бросилась ко мне на грудь. Я не успел помешать ей, не дать перепачкаться. – Но если одумаешься, скажи мне, хорошо? Пришли письмо!
– Что сказать?
– Куда уедешь, – она смотрела мне в глаза.
– А Жан?
Она отвела взгляд.
– Вы… – она сглотнула. – Вы оба, Брюс. Я не знаю, как так случилось. Прости. Не теряйся, хорошо? Я приеду!
– Хорошо, – она снова обняла меня. И убежала. Прочь, в темноту, не оглядываясь.
Глава 5. Грань
– Мне очень жаль, мсье Деверо, – он уселся за стол и предложил присесть напротив. – Я не хотел, чтобы вас поднимали на смех. Мне казалось, что мы уже обо всём договорились.
– Договорились? – я был в полном недоумении.
Ну да, ведь после несчастного случая у вас нарушена координация.
– Напомните, пожалуйста, – я ощущал, что почва начинает уплывать из-под ног.
– Неделю назад на вас напали неизвестные, когда вы возвращались в общежитие и жестоко избили, – он положил на стол папку, открыл и развернул так, чтобы я мог прочесть. – Доктор указал, что у вас будут сложности с координацией, что потребуется время, чтобы всё вернулось в норму.
– Откуда взялась эта справка?! – я чувствовал, что вот-вот взорвусь. И вспомнились слова – ты не представляешь, на какие гадости я могу быть способна. – Кто её принёс?
– Мсье, мсье, – Жаку было за пятьдесят, весил он, словно пёрышко, но покрепче и выносливее многих своих учеников. – Прошу, не надо так волноваться. Вам не стоит пока заниматься, но доктор сказал – через полгода всё должно прийти в норму. Я буду рад видеть вас в нашей секции.
Я отсиделся, пришёл немного в себя и предпочёл уйти. Я ощущал взгляды всех, кто занимался – казалось, они все прекратили занятия, чтобы проводить меня взглядом.
* * *
Зачем я пошёл на баскетбол, сам не понимаю. Ведь было же предчувствие – не ходить, махнуть рукой и плюнуть на всё. Но я пошёл.– Брюс? – тренер сильно удивился. – Готов? В самом деле? Ну, давай, у нас через неделю матч. Ты нам сильно поможешь.
И вот тут надо мной посмеялись как следует. Едва я вышел на поле, как вернулось расстройство координации. Ни бегать, ни прыгать я по-настоящему не мог.
– Что это там за полено?! – тренер был взбешён, и не скрывал этого. – Брюс, идём со мной. Остальным продолжать! Запасного на поле!
– …Мне сказали, что у тебя серьёзная травма, – он побарабанил пальцами по крышке стола. – Я думал, что это всё выдумки, ты крепкий парень – подумаешь, в лоб стукнули пару раз. Пока не поправишься, чтобы я тебя здесь не видел!
На меня накатила совершенно детская, жуткая и неприятная обида. Наверное, тренер всё прочёл по лицу, потому что смягчился и хлопнул меня по плечу.
Брюс, со здоровьем не шутят! На кой мне все эти победы, если один из лучших игроков станет после них инвалидом?
Я потряс головой, и ощутил, что обиды как и не бывало.
– Отдыхай и лечись, – тренер пожал мне руку. – Извини за «полено», но это так и выглядело. Как поправишься, обязательно возвращайся. Нам без тебя трудно.
Я не стал ему говорить, что расстройство координации проходит бесследно, едва я выхожу за пределы поля. Потому что сам не сразу в это поверил.
Но расстройство координации было не самым неприятным. Похоже, это было только началом неприятностей.
Брюс, общежитие, 14 ноября 2009 года, 9:00
Предметы, которые мне давались почти без усилий – все экономические, а также основы точных наук – становились крепким орешком. Я ощущал это так же, как потерю координации там, в спорткомплексе. Стоило прийти в читальный зал и сесть заниматься – всё, начиналось мельтешение и круговерть в голове.
«Лекарство» от подобного отыскалось не сразу. Им оказался всё тот же платок.
Дома я постоянно держал его в кармане. Не знаю уже, зачем. Пару раз хотел выбросить и поставить точку на всём этом, но каждый раз, едва только подходил к мусоропроводу, урне или чему-то такому, начинала кружиться голова. Брался а платок – и всё проходило.
Я вспомнил историю про шагреневую кожу. И задумался, отчего всё происходит так, как происходит. Я могу поверить, что человек может подговорить кого-то напасть на меня и избить. Могу поверить, что может восстановить против меня всех остальных. Но как человек может устраивать потерю координации и рассеянность внимания, причём ен везде, а когда это неприятнее всего?
«Брюс», я услышал свой собственный голос и очнулся от полузабытья. Вот не хватало только самому с собой говорить! Ты держишь платок в руке, продолжал внутренний голос, у тебя странные провалы в памяти и ты помнишь то, что быть не могло. Откуда после всего этого желание найти рациональное объяснение? Вот тебе объяснение: ты спятил.
И я решился пойти к психиатру.
* * *
– Нарушения сна, ложная память, – пробормотал психиатр. – Нет-нет, мсье Деверо, я не думаю, что вам стоит считать себя сумасшедшим. Вы перенесли тяжёлую травму, у вас неприятности личного характера, вам стало труднее учиться, – вам просто нужен хороший отдых, чаще гуляйте на свежем воздухе и не перенапрягайтесь. Я выпишу вам сейчас лекарства – пейте на ночь, вам больше всего необходим хороший сон. И вот ещё что. Если с вами будет происходить что-то, что вы сочтёте тревожным, просьба записать это – ваши ощущения – и сразу же приходить ко мне. Вот, – он протянул карточку. – Звоните, если что-то случится.– Спасибо, доктор, – он энергично пожал мне руку.
* * *
– Брюс? – Жан встретил меня у выхода. – Что ты там забыл?– Мозги, – проворчал я. Мне хотелось сказать что-то грубое, но в присутствии Жана не получалось всерьёз сердиться. – Психиатр выписал мне новые.
– Без мозгов у нас никуда, – согласился Жан. – Я хотел тебе передать. Парни ждут тебя – ну, вся компания – наша сборная. Ты как в воду опущенный. Тебе нельзя сидеть одному старик, не то будешь новые мозги выписывать каждый день.
– Спасибо за заботу, – злость поднималась из глубины. Я помнил, с каким лицом Жан смотрел, когда мы с Софией пытались поговорить, и, что хуже, я видел лицо самой Софии – с виноватым выражением.
– Не кисни, – Жан перестал иронически улыбаться. – Я же серьёзно. У нас там такие планы…
– Что, обыграть сборную Англии?
– Бери выше, старик. Завоевать весь мир! Всех обыграть!
– Удачи, – пожал я плечами.
– Слушай, мы выиграли последний матч только благодаря тебе! А такое не забывают, – он протянул руку. – Заходи.
Наверное, мне стоило зайти тогда. В тот же вечер. Но я не зашёл.
И все обо мне забыли. Кроме Софии и, как оказалось потом, Ники.
Брюс, общежитие, 6 апреля 2010 года, 9:00
– Брюс, – Поль редко заговаривал со мной. Похоже, то, что я отказался тогда встречаться с бывшей сборной, задело его сильнее всего. – Доминик просила передать тебе приглашение. Через пять дней у неё день рождения, – он протянул мне карточку. – Она будет рада тебя видеть.
– Да? – я посмотрел ему в глаза.
– Не будь размазнёй, – он поморщился. – Что-то изменилось, но не враги же мы теперь. Я же знаю, ты смог преодолеть ту полосу. Передумал брать отпуск, с учёбой всё в порядке. Приходи!
– Хорошо, – я принял карточку. – Приду. Что ей подарить?
Он усмехнулся и хлопнул меня по плечу. Скоро я начну ненавидеть это проявление дружелюбия.
– У неё всё есть, Брюс. У неё есть больше, чем ты можешь представить. Просто приходи.
Да, он был прав. Я смог преодолеть «ту полосу». И средством являлся вначале платок.
* * *
Я обнаружил, что если держу его в руке, неважно в какой, то мысли становятся на место, а тело слушается, как и всегда. Вообще всё становится на редкость понятно и привычно. Я пытался поговорить с психиатром о платке, но – всякий раз я напрочь о нм забывал, когда входил в его кабинет.Так и учился. Сидеть в общежитии было проще, хотя такая учёба не поощрялась. Студенты должны жить единой большой семьёй и общаться чаще. Поначалу я вызывал смешки, когда сидел в читальном зале, держа левую руку или в кармане или просто под столом. А что делать? Если платок кто-нибудь увидит, меня как минимум спросят, откуда я его взял. Все знают, что Ники вручила этот платок Полю. А тот наверняка хранит его в очень надёжном месте.
Меня уже не беспокоило, что приходится думать о вещах, которые не могли случиться одновременно. Наверное, в глубине души я всё-таки считал себя сумасшедшим.
Мне хотелось взять отпуск, уехать домой и забыть обо всём, что было. Но что потом? Моя матушка и не не скрывает, что готова суетиться вокруг меня остаток жизни, и снова уехать куда-то на учёбу будет очень трудно. И я разозлился в какой-то момент – не на неё, а на себя. И злость прекрасно помогла. Когда она особенно удавалась, я занимался безо всякого платка и безо всяких усилий.
Но это отнимало много сил. Нужно дотерпеть, окончить этот курс и подумать, не перевестись ли куда-нибудь ещё. Хотя я понимал, что не хочу переводиться, – из-за Софии и, главным образом из-за Ники.
Мне начали сниться сны. Я не могу назвать их иначе, пусть даже там всё было очень реально. Сны приходили каждую ночь, отнимали много сил, я часто просыпался разбитым.
* * *
Это были не те фантазии, скажем так, которые преследовали меня после нескольких первых дней знакомства. Я ощущал физическое притяжение, и она знала, и хорошо этим пользовалась. Но когда угар проходил и наступало утро, я понимал, что это, как повторял учитель биологии, «химия организма».Сейчас мне снилось прошлое, но в нём у меня была возможность менять что-то, пусть самую капельку. Я помнил, как всё происходило – я помнил каждую нашу встречу с ней, в лесу или в кафе в университете или общежитии, все разговоры. И мог – во сне – не говорить то, что ей неприятно, узнавать о неё больше – она охотно рассказывала. Я не понимал, вначале, почему она так свободно говорит о весьма личном. Потом понял. Я видел, как она однажды дала пощёчину одной из студенток – потом мне рассказали, что Ники, после бокала вина, поделилась какими-то интимными подробностями своей жизни. И когда услышала их от кого-то другого, поняла – кто разболтал.
Проверяла. Она проверяла меня, как и других. Ну что же, я не болтун.
Много раз сны доходили до того нелепого «испытания». Многие запомнят тот холодный пруд – трое слегли с воспалением лёгких, двое чуть не утонули. Но в моих снах этого просто не было. И я не знал, что было – знал только, что она не прогоняла меня, не отдаляла, никто не говорил про меня ничего за моей спиной и – мне продолжало всё удаваться.
Я говорил с ней в снах. О том, о чём в реальности, в прошлом, не говорил. И разговоры запоминались. Может быть, именно разговоры во сне и помогли мне продержаться так долго – ведь в реальности Ники вела себя всё более странно.
Одевалась всё более крикливо. Вела себя надменно и агрессивно по отношению к тем, кто не выказывал ей уважение (а выказывали немногие). И, что самое неприятное, в присутствии Поля, Жана или других «прошедших испытание» становилась другой – деланно услужливой, крайне любезной, а в случае Поля – прямо-таки покорной. Это настолько не походило на знакомую мне Ники, что я не знал, что и думать. Игра. Непонятная мне игра. И часто, почти каждый день, она попадалась мне на глаза, молча смотрела. Во взгляде всё чаще начинало появляться презрение и злость.
Но не пойти на день рождения я бы не смог теперь.
А София… забавно, но мы начали переписываться. Я никогда особенно не любил эпистолярный жанр, но переписка выходила интересной. Мы с ней там даже играли в шахматы. Это был, наверное, единственный способ общения – попытайся я встретиться с ней, моментально где-нибудь рядом, как по волшебству, оказывался Жан.
София уговаривала меня не ходить на день рождения. Что бы мне в этот раз послушаться доброго совета!
Но добрые советы на то и добрые, чтобы их никогда не слушались.
Брюс, праздничный зал, 11 апреля 2010 года, 14:00
Странно, но дверь в праздничный зал оказалась открытой и – никакой охраны, ни приглашённых, никого. Заходи кто хочешь, бери что хочешь. По поводу последнего я, конечно, преувеличил. «Крысятничать» в кампусе никто не стал бы – за подобное выгоняют с позором, а сделать что-то тайком трудно. Кругом камеры, полно охраны, а студентам за своевременное предупреждение о возможных нарушениях закона полагается поощрение.
Я открыл дверь и ещё раз подумал, не уйти ли отсюда. Тем более, уже два часа пополудни, объявленное время, а здесь ни души. Накрытые столы, яркое освещение, тепло и уют. И никого. Розыгрыш? Или все передумали?
– Брюс? – услышал я из-за спины. Ники. Я уже начал вздрагивать от звука её голоса. Моего общества за прошедшие несколько месяцев начали избегать почти все – и всякий раз, когда Ники появлялась, обычно в компании Поля, Длинного, как его звали за спиной – все делали вид, что меня здесь нет.
С днём рождения, мадемуазель де Сант-Альбан, – я коротко поклонился. Звать себя по имени она теперь не позволяла. Несколько раз я получал от неё пощёчину за фамильярность, а рядом, с выражением скуки и брезгливости, всегда стоял Длинный.
Ники приблизилась. Вся в чёрном – это теперь праздничный наряд? И никаких духов. И на том спасибо.
– Ничего не хочешь сказать?
Она стояла на расстоянии двух шагов, пристально смотрела мне в лицо.
Хороший вопрос. Я бы у неё самой хотел спросить многое… но мне уже не хотелось ничего выяснять.
– Почему никто не пришёл?
– Потому что я так захотела, – она не отводила взгляда. – Почему ты ничего не делал?
Я оторопел.
– Ч-что?!
– Почему ничего не делал?! – крикнула она и ударила кулаком в грудь. Меня как будто огрели кувалдой – стоило немалых трудов не упасть, я хватал ртом воздух, словно рыба. – Я ждала, что это будешь ты! Почему ты просто ушёл? Почему?!
– Я не умею плавать, – сейчас это звучало на редкость нелепо. – И ты это знала.
– Ты даже не попробовал, – я заметил слёзы на её лице. Неприятным оказалось сочетание, слёзы и ярость. – Ты даже не попробовал!
– Я утонул бы, – она шла ко мне, держа кулаки сжатыми, мне приходилось отступать. – Ты этого хотела?
– Откуда ты знаешь?! – крикнула она так, что уши заложило. – Откуда ты знаешь, если ты даже не пробовал? Думаешь, я дала бы тебе утонуть? Трус! Ты ничего не сделал ради меня, даже не попробовал!
Я нащупал в кармане брюк платок. И на какой-то момент наваждение прошло.
– Спасибо за приглашение, – я ещё раз поклонился, обошёл Ники и направился к двери.
– Я не отпускала тебя, – услышал я из-за спины. – Мы ещё не закончили разговор! Немедленно вернись!
Вот ещё.
Я открыл дверь… и за ней оказалась Ники. Та же самая. Я оглянулся, ощущая, что сплю – позади меня стояла ещё одна. Та, что вошла с улицы, дала мне пощёчину.
– Ты не ответил, – услышал я с обеих сторон. – Почему? Отвечай!
Я сплю, подумал я. Такого не может быть. Я повернулся к двери, ведущей на кухню, и побежал туда. Из-за спины донёсся смех. Я влетел на кухню…
Ники. На кухне было пять человек – и все они были ей. В халатах, передниках, всё как положено. Ближайшая ко мне держала в руке хлебный нож.
– От меня не убежишь, – она шагнула мне навстречу и остальные четверо засмеялись.
Меня словно наэлектризовало. Я испугался, но страх не отнял силы – наоборот, подстегнул. И нарушение координации вернулось, в тот же момент. Я чудом избежал взмаха ножом, оттолкнул ещё одну Ники и ринулся в следующую дверь.
И вылетел наружу. Но вокруг – ночь, в небе холодно сияет Луна. И – куда ни глянь, всюду Ники. Её было, наверное, несколько тысяч. В форме рабочих и учителей, студентки и клерки – но кругом была она. Она одна.
– Почему? – услышал я вопрос, его задал хор голосов. Меня взяли за шиворот, встряхнули. Я оглянулся – это Поль. Длинный был одет в рыцарские доспехи и стал ещё чуть не полметра выше, и комично, и страшно одновременно.
– Тебя же спрашивают, – голос его звучал неприятно, он менял высоту и тембр, от него мурашки шли по коже. – Отвечай!
Темнота.
* * *
– Что такое? – услышал я голос Длинного. И оказалось, что я сижу на полу, у стены, закрывая голову руками, а Поль, воплощённая элегантность, трясёт меня за плечо. – Брюс, ты что, перебрал?– Я не начинал даже, – услышал я свой голос, поднял голову. Поль холодно улыбнулся, отошёл в сторону. Я встал – похоже, никто не заметил, что я сижу у стены.
В зале было полно народа. И веселье шло полным ходом.
Меня никто не замечал. В том числе – Ники. Дым висел коромыслом, что-то что-пел для неё, танцевал для неё. А Ники была уже пьяна в дым и выглядела, как и всегда в последние дни – вульгарно, вызывающе. Я оглянулся – да тут человек двести, или даже больше! Я присматривался – узнавал почти всех, с кем играл в сборных, с кем участвовали турнирах. Общался на философском кружке, сидел вечерами на лоджии. Я со многими сидел по ночам, и те, кто днём избегали моего общества, по ночам охотно сидели рядом, иногда угощали, вопреки строгим запретам, вином и говорили, говорили… Я вспоминал теперь все эти разговоры. Ники добралась почти до всех, кого я видел рядом. Кому-то наговорила грубостей, у кого-то отбила, просто так, парня, про кого-то наговорила гадостей. Но все они здесь, почему?
От аромата еды кружилась голова, я ощущал зверский голод, но мне казалось, что я пиру у людоедов, как в известной сказке. Стоит только съесть маленький кусочек, и я стану свиньёй, и меня тут же зарежут и приготовят для гостей. Через два столика я заметил Софию – она смотрела в мою сторону, вид у неё был осунувшийся, разбитый. Ей тоже досталось, но за что? Последние два месяца она смотрела только себе под ноги, не отвечала колкостями на колкость, и только когда доходило до шахмат, становилась прежней. Жан стоял рядом с её столиком, словно часовой. И ещё один парень – вроде бы, Ив Мерсье, наш запасной в команде – как и Жан, в безликом костюме – ни дать ни взять телохранитель.
Рядом – за соседним столиком – сидели те двое девушек, одна из них посоветовала мне когда-то бежать за Золушкой. Теперь я знал их имена – та, что выше, холодная и неприступная красавица – Шарлотта, другая – неуклюжая, хмурая и похожа на хомячка – Кристин. Они посматривали на меня, о чём-то шептались. Шарлотта посмотрела в сторону подиума, где, словно королева, находилась Ники, и тронула подругу за плечо. Та посмотрела в сторону Ники, тихо рассмеялась.
Я ощутил, как посмотрела на них Ники. Я ощущал, что смотрит она именно на Шарлотту и Кристин. Шарлотта спокойно встретила её взгляд. Вынула сигарету, закурила. Ники нехорошо улыбнулась ей и отвела взгляд.
Шарлотта потушила сигарету, вновь склонилась к Кристин, они тихо поговорили – из-за музыки ничего не было слышно – затем Шарлотта встала и прошла через весь зал – к знакомым. По пути бросила мне, незаметно для других, скомканную салфетку. Я развернул, усмехнулся.
«Уходи немедленно», было написано там. Да. Верно, Шарлотта. Раз меня не видят, пора уходить. Я тихонько встал и пошёл. Но не дошёл всего каких-то пять шагов до двери.
– Брюс?
Музыка смолкла. Голос Ники прозвучал неожиданно громко.
– Уже уходишь?
Я обернулся. Она спускалась ко мне, шла – нет, вышагивала. На какой-то момент я увидел в ней ту Ники, из первого дня.
– Если не возражаешь.
– Возражаю, – она рассмеялась и все – я готов был побиться о заклад – все вокруг подхватили её смех. – Не хочешь станцевать со мной?
– Нет, – мне надоело это всё. Голова закружилась, я машинально полез в карман за платком.
– Что это там у тебя? – поинтересовалась она насмешливо. – Ну-ка, покажи!
Меня схватили за руки. Я не думал, что ко мне могут подобраться так незаметно. Ив полез в мой карман и достал платок. Лицо Ники окаменело.
Поль быстрым шагом подошёл ко мне и, коротко размахнувшись, ударил в челюсть. Меня отпустили – позволили упасть на пол. Поль молча прятал своё сокровище в карман, а Ники смотрела на меня с презрением. Я с трудом поднялся.
– Что ещё ждать от сына уголовника? Заявила она громко. И я ощутил, как изменились все взгляды, стали брезгливыми и презрительными. – Теперь ты точно станцуешь для меня. Там, снаружи, в грязи!
– Попробуй заставь, – я смотрел в её глаза.
– Кого угодно, – она прошипела, подойдя вплотную. – Кого угодно заставлю сделать что угодно!
Она обернулась, махнула кому-то рукой – и два парня с девушкой запрыгнули на столик и принялись плясать там – разбрасывая в стороны тарелки и стаканы, под стройный смех и аплодисменты.
– Танцуй! – она взмахнула руками, и заиграла музыка. Музыка дешёвых забегаловок, под неё танцуют, когда напились в дым.
Нет, – злость вернулась ко мне и придала сил. Ники расхохоталась, хлопнула в ладоши и я вновь ощутил, что умираю. Но платка уже не было под рукой.
Брюс, парк «Иероглиф», 11 апреля 2010 года, 22:30
– Брюс, – София сидела рядом со мной на скамейке. – Брюс, уезжай. Пожалуйста, уезжай!
Я смутно помнил, что случилось со мной. Помнил, что земля – грязь и лужи – кружились перед глазами. Помню смех, кто-то стоял вокруг меня и хлопал в ладоши. Помню, что голова прекратила кружиться и я понял, что сижу в луже. В своём единственном приличном костюме. Я полез в карман брюк и не удивился, обнаружив там платок.
Мне казалось, что мня весь вечер избивали – не было почти никаких ушибов, кроме того удара по лицу, но болело всё, что есть у человека.
Откуда взялась София, я не понимал. Мне казалось, что всё это приснилось, и что пора просыпаться. Но похоже, это как раз не было сном.
– Почему… ты здесь? – один из зубов начал шататься. Во рту скапливалась кровь, приходилось выплёвывать, и это выглядело мерзко.
– Жан напился, – сообщила София с отсутствующим видом. – Я убежала, пока он не заметил. Брюс, уезжай! Уезжай прямо сейчас! Она же убьёт тебя!
– Я подумаю, – лицо Софии окаменело.
– Ты не понимаешь! Брюс, я слышала, что они там про тебя наговорили! Я видела, как ты танцевал в грязи, я же знаю, что ты сам не стал бы!
– Софи, – я взял её за руку. Испачкаю ей сейчас, сам весь в грязи. Только теперь я стал ощущать, что промок насквозь. – Я не сдамся. Я закончу этот год.
– Какие вы все глупые, – София бросилась ко мне на грудь. Я не успел помешать ей, не дать перепачкаться. – Но если одумаешься, скажи мне, хорошо? Пришли письмо!
– Что сказать?
– Куда уедешь, – она смотрела мне в глаза.
– А Жан?
Она отвела взгляд.
– Вы… – она сглотнула. – Вы оба, Брюс. Я не знаю, как так случилось. Прости. Не теряйся, хорошо? Я приеду!
– Хорошо, – она снова обняла меня. И убежала. Прочь, в темноту, не оглядываясь.
Глава 5. Грань
Брюс, общежитие, 12 апреля 2010 года, 9:30
Я привыкал к своему новому жилищу. После вчерашней вечеринки, будь она проклята, я не сразу нашёл дорогу домой. Когда нашёл и дошёл, то дверь была закрыта и меня не впускали. Стучи не стучи – толку нет. Поднимать шум на весь этаж я не хотел, сил злиться не было, и так уже на меня в блоке косились все, а Поль смотрел с неприкрытым презрением.
Я спустился на первый этаж – мадам Цербер не было нигде. Тоже новость – она всегда была поблизости. Но не в тот вечер. И я пошёл бродить где придётся, зашёл к паре-другой друзей – я их считал друзьями – но меня там другом уже не считали. Чертовщина! Что такого могло случиться!? Кому какое дело до моего отца?!
Мелькнула мысль зайти к Софии – попытаться – просто поговорить с кем-то. Но она, после того, как Поль пригрозил, что убьёт меня, если я хоть слово скажу о Ники, стала избегать меня.
Я просидел ту ночь в «Иероглифе» и чуть не замёрз насмерть.
А когда пришёл утром – мои вещи валялись у дверей блока. Мадам Цербер молча выдала мне ключ от комнатушки в конце коридора на шестом этаже – похоже, здесь редко жили, а чаще хранили инвентарь – вёдра, тряпки и всё такое.
А теперь меня вызывает ректор. И я догадываюсь, почему.
Брюс, кабинет ректора, 12 апреля 2010 года, 9:55
– Мсье Деверо, – ректор жестом пригласил меня сесть. – Мне очень жаль, что с вами так обошлись сокурсники. Если вы знаете, кто из них мог так поступить, я хотел бы знать.
У меня его предложение вызвало отвращение – и так ведь знает, и знает, что будет, напиши я такую жалобу. Я просто пожал плечами.
– Мсье Деверо, – ректор положил на стол папку. – У вас не очень хорошо складываются отношения с другими студентами, и думаю, вам пора задуматься, почему. Университет живёт на принципах сотрудничества, братства и уважения. Если все начали избегать вас, вам следует задуматься и что-то изменить в своей жизни.
«Иначе на следующий учебный год вас здесь не будет», читалось в его взгляде.
– Я понял вас, мсье ректор, – вежливо отозвался я.
Он кивнул, взгляд его выражал трудно скрываемое презрение. Я никогда не видел мсье Лагранжа таким. Интересно, не побывала ли и здесь Ники, не оставила ли какую-нибудь жалобу или сплетню? Я ведь знаю, чувствую, что это её рук дело – что все начинают сторониться меня.
– И ещё один момент, – ректор снял очки. – Ваша анкета. Да, она придумана очень давно, в ней есть пункты сомнительной ценности, но вы не указали, что вашего отца была судимость.
Он что-то говорил ещё, я молча или почти молча соглашался, мне хотелось одного – уйти оттуда и никогда не возвращаться.
Уйти.
Да, именно так я и поступлю. Решение пришло неожиданно. Доучусь, чего бы то ни стоило, а затем перейду в другой ВУЗ, их много.
– Полиция подтвердила, ректор уже устроил мне сцену, – я не сдержался, говорил злым голосом. – Что с ним случилось? Почему он попал в тюрьму? Мама, ты что, думала, что я не смог бы понять? За кого ты меня принимаешь?
Я привыкал к своему новому жилищу. После вчерашней вечеринки, будь она проклята, я не сразу нашёл дорогу домой. Когда нашёл и дошёл, то дверь была закрыта и меня не впускали. Стучи не стучи – толку нет. Поднимать шум на весь этаж я не хотел, сил злиться не было, и так уже на меня в блоке косились все, а Поль смотрел с неприкрытым презрением.
Я спустился на первый этаж – мадам Цербер не было нигде. Тоже новость – она всегда была поблизости. Но не в тот вечер. И я пошёл бродить где придётся, зашёл к паре-другой друзей – я их считал друзьями – но меня там другом уже не считали. Чертовщина! Что такого могло случиться!? Кому какое дело до моего отца?!
Мелькнула мысль зайти к Софии – попытаться – просто поговорить с кем-то. Но она, после того, как Поль пригрозил, что убьёт меня, если я хоть слово скажу о Ники, стала избегать меня.
Я просидел ту ночь в «Иероглифе» и чуть не замёрз насмерть.
А когда пришёл утром – мои вещи валялись у дверей блока. Мадам Цербер молча выдала мне ключ от комнатушки в конце коридора на шестом этаже – похоже, здесь редко жили, а чаще хранили инвентарь – вёдра, тряпки и всё такое.
А теперь меня вызывает ректор. И я догадываюсь, почему.
Брюс, кабинет ректора, 12 апреля 2010 года, 9:55
– Мсье Деверо, – ректор жестом пригласил меня сесть. – Мне очень жаль, что с вами так обошлись сокурсники. Если вы знаете, кто из них мог так поступить, я хотел бы знать.
У меня его предложение вызвало отвращение – и так ведь знает, и знает, что будет, напиши я такую жалобу. Я просто пожал плечами.
– Мсье Деверо, – ректор положил на стол папку. – У вас не очень хорошо складываются отношения с другими студентами, и думаю, вам пора задуматься, почему. Университет живёт на принципах сотрудничества, братства и уважения. Если все начали избегать вас, вам следует задуматься и что-то изменить в своей жизни.
«Иначе на следующий учебный год вас здесь не будет», читалось в его взгляде.
– Я понял вас, мсье ректор, – вежливо отозвался я.
Он кивнул, взгляд его выражал трудно скрываемое презрение. Я никогда не видел мсье Лагранжа таким. Интересно, не побывала ли и здесь Ники, не оставила ли какую-нибудь жалобу или сплетню? Я ведь знаю, чувствую, что это её рук дело – что все начинают сторониться меня.
– И ещё один момент, – ректор снял очки. – Ваша анкета. Да, она придумана очень давно, в ней есть пункты сомнительной ценности, но вы не указали, что вашего отца была судимость.
Он что-то говорил ещё, я молча или почти молча соглашался, мне хотелось одного – уйти оттуда и никогда не возвращаться.
Уйти.
Да, именно так я и поступлю. Решение пришло неожиданно. Доучусь, чего бы то ни стоило, а затем перейду в другой ВУЗ, их много.
* * *
– Брюс, кто тебе мог такое сказать? – по голосу я понимал, что матушка чуть не потеряла дар речи. Я решил звонить из кафе, не с вахты общежития – в моей новой каморке телефона не было.– Полиция подтвердила, ректор уже устроил мне сцену, – я не сдержался, говорил злым голосом. – Что с ним случилось? Почему он попал в тюрьму? Мама, ты что, думала, что я не смог бы понять? За кого ты меня принимаешь?