Страница:
– Здравствуйте. Вы вовремя. Редкая черта для журналистов, – язвительно заметил он.
Мы поднялись на третий этаж и зашли в довольно просторный кабинет. Обычный такой кабинет, без изысков. Даже странно. Все-таки губернатор. За спиной Варвары Ивановны висел портрет президента. Лаппа глянула на него и втянула голову в плечи. Она как-то сказала, что с некоторых пор… стесняется фотоизображений ВВП. Странно… С чего это?
– Здравствуйте! – хором поздоровались мы с женщиной, сидящей в кресле. Розовый костюм, кстати говоря, был ей очень к лицу. Мне бы такой тоже пошел.
– Добрый день, присаживайтесь, – губернатор продолжала подписывать какие-то бумаги. Видно было, что она знала, о чем речь в документах, потому что быстро просматривала их и так же быстро ставила свою подпись. Наконец она отдала папку с документами секретарю. На рабочем столе Варвары Николаенко ничего не осталось, кроме до боли знакомого журнала. Глава города устало подняла на нас глаза:
– Думаю, объяснять, почему я вас сюда пригласила, не надо?
– Варвара Ивановна, мы знаем, почему мы здесь, и готовы дать объяснения, – начала Рита.
– Ваши объяснения мне ни к чему! Вы хоть сами понимаете, что сделали непозволительное! Вы меня скомпрометировали!!! – тон губернатора не обещал ничего хорошего.
– Все-таки, Варвара Ивановна, позвольте нам рассказать, – настойчиво продолжала Лаппа. – У нас не было другого выхода.
Мадам Николаенко все-таки оказалась человечной. И ей хватило сил выслушать нашу историю: и про кастинг на роль Маргариты, и про снимки в порножурнале, и про то, как всем пришлось уволиться с прежней работы, и как задумали отомстить злодею Ворошилову, начав издавать собственный женский журнал. Вот только про то, как добывали первые деньги у Марата, Ритка умолчала.
– Представляете, Варвара Ивановна, – влезла в Лаппин монолог Ника, – вот вас бы так взяли и – голую! – в порножурнал…
Варвара Ивановна аж подскочила:
– Даже представлять не хочу…
Рита под столом наступила Нике на ногу. Но «Остапа понесло»:
– Нет, вот что бы вы сделали?
– Да в порошок бы стерла! – голос НВИ аж зазвенел: – Он бы пожалел, что на свет родился…
– Вот и мы про то же, – гнула свою линию Стрельцова. – Ну что нам оставалось после такого позора?
Варвара Ивановна помолчала. Потом вздохнула:
– Да, женщиной всегда быть нелегко… Думаете, у меня здесь, в Смольном, – сахар? Постоянно приходится всем доказывать свою компетентность, свое право занимать высокий пост… Все на виду. Мешки под глазами – и то повод для обсуждений и насмешек. И кому какое дело, что сидишь тут до ночи, с бумагами разбираешься… А потом утром явятся на правительство мужички наши районные – сонные, рыхлые, ни на один вопрос ответить не могут, ни одной цифры на память не помнят. Женщина, а срываться приходится, орать, сама себе иногда противна… – Варвара Ивановна на секунду перевела дух. Но и у нее, видимо, наболело: – А что в Госдуме творится! А в правительстве страны! Мужики называется. Чуть что – на личности переходят, это когда аргументов не хватает. Я лично столько о себе выслушала. И лоханями грязь выливали, и шантажировали…
Мы, как заядлые феминистки, активно кивали Николаенко на все ее пассажи, направленные против мужчин. Но прощать нас, оказывается, Варвара Ивановна еще не собиралась:
– Я вас, девочки, понимаю. Тяжело вам. И на эту… прямо скажем, провокацию вы пошли вынужденно. Но и вы должны понимать, что я не могу вот так оставить все это… безнаказанно. Ведь только дай слабину, и плотину прорвет: другим будет повадно… Вы понимаете, что это может быть ваш первый и последний номер? Не говоря уже об административных штрафах, которые вас ждут, и возможных исках о защите чести и достоинства?
Ну вот. А казалась такой милой…
Раздался стук в дверь, и на пороге появился Бабловский:
– Варвара Ивановна, можно?
– Заходите, Михаил Валерьевич, – кивнула Николаенко. – Что у вас?
– Только что звонили из Инженерно-экономической академии. Они в следующем году отмечают столетний юбилей со дня основания. Сейчас готовят книгу к этой дате. Собирают данные о выпускниках, ставших известными, влиятельными людьми. Вот, просят вашу фотографию тех лет…
Варвара Ивановна задумалась:
– Понятно. Только что же я им дам?.. У меня все фотографии тех лет в старом доме, в Ростове, сгорели при пожаре. Может, обойдутся как-то сегодняшней?
– Варвара Ивановна, они очень просили. Вы же их самая знаменитая выпускница… Сами понимаете… Может, в каких-нибудь архивах поискать?
– Даже не знаю, что и делать…
– Варвара Ивановна, – вдруг вмешалась Рита. – Может, мы могли бы вам помочь?
– Спасибо, вы уже мне и так помогли… – с иронией ответила Николаенко.
– Но… Посмотрите в нашем журнале свою фотографию… Вам не кажется, что она могла бы подойти? У нас остались еще и другие снимки. Они отретушированы, хорошего качества. Мы можем вам привезти, если надо…
Николаенко взяла в руки журнал, открыла на странице с рекламой и стала снова разглядывать снимок.
– Если я не ошибаюсь, это фото было сделано года через два после окончания академии. Я там еще похожа на студентку…
– Давайте мы вам привезем? – я решила поддержать идею Риты.
– Варвара Ивановна, – тут уже заговорил Бабловский, – а ведь неплохая идея. Пусть дамы исправятся…
– Ох, везите… – согласилась Николаенко.
– Фотографии будут у вас сегодня, – пообещала Рита.
– А кстати, – улыбнулась Николаенко, – кто позировал для «головы в шляпе»?
– Я, – насторожилась Ника и инстинктивно встала. Николаенко придирчиво осмотрела фигуру Ники:
– Ну, вы мне, конечно, слегка польстили… А впрочем, в юности я была очень даже ничего…
– Вы и сейчас – симпатичная, – ляпнула Ритка.
– И – фигуристая, – добавила Ника.
– Зато вы – нахалки и подхалимки, – устало сказала губернатор.
Мы снова напряглись.
– Ну что ж, – Варвара Ивановна посмотрела на часы. – У меня сейчас совещание. Я вас больше не задерживаю.
– А… С нами-то что? С журналом?.. – осторожно спросила Рита.
– Да делайте свой журнал дальше. Идея-то – неплохая: у нас с женскими изданиями неважно в городе. Как и вообще – с гендерными проблемами…
Мы подскочили, как ужаленные, и бросились к выходу.
– Да… – услышали мы голос Варвары Ивановны и обернулись. – Думается, что шляпку я заслужила?
– Конечно, – ответила Лаппа, и мы все расхохотались.
– А чего бояться-то? – хвасталась Ника. – Николаенко – нормальная баба. Я вот жалею, что не спросила у нее, где она такой чудный розовый костюмчик прикупила.
– Тебе тоже понравился? – вспомнила я изящный деловой костюм губернатора. Но получить ответ не успела, потому что взвилась Лаппа:
– Вот если бы ты еще и этот вопрос задала, я б тебя там точно пристукнула.
– А что наша красавица там отчебучила? – Роза снисходительно посмотрела на Стрельцову.
– Представляешь, – снова завелась Ритка, – спрашивает у Николаенко: что бы вы, мол, делали, если бы вас – голой! – напечатали в журнале?
– Во дает! – ахнула Катя.
– А что она ответила? – Маша с восхищением посмотрела на Стрельцову.
– «В порошок бы стерла!» – процитировала Ника губернатора. – Я ж говорю – нормальная баба! И нечего на меня наезжать. Милка, между прочим, всю эту кашу со шляпками заварила, а в Смольном сидела, как в рот воды набрав. Вы бы там без меня вообще ни до чего не договорились…
– Ладно, – подвела черту Лаппа, – все хорошо, что хорошо кончается. Ну, а у вас какие новости в офисе?
– У нас – супер новости, – довольно улыбнулась Роза.
– Да? Что произошло?
– Рита, – торжественно произнесла Асланова, – у нас – первая читательница, первая поклонница!
– И она не просто позвонила, – встряла нетерпеливая Маша, – а уже и свой собственный материал Розе прислала. Мы все читали – супер!
– По порядку, – скомандовала Лаппа, потирая от нетерпения руки.
Роза, придя в офис сразу после того, как мы отправились в Смольный, включила компьютер и обнаружила письмо читательницы нашего журнала, которое начиналось словами: «Здравствуй, подруга! Пишет тебе грустная и одинокая лапушка…» Роза сначала решила, что дальше последует исповедь юной девочки, мечтающей о большой любви, о принце, плачущей по ночам от мелодраматических дамских романов, замышляющей суицид из-за сломанного ногтя или прыщика на подбородке… Ан, нет. Нашей читательнице было неполных двадцать восемь, из них восемь лет она была замужем за успешным бизнесменом, а, стало быть, имела хорошую машину, удобную квартиру, полный гардероб и набитую шкатулку. Когда-то она мечтала именно об этом – о массе свободного времени, когда можно читать, мечтать, плавать в бассейне, смотреть фильмы, бездумно болтать с подругами по телефону. Однако все вышло по-другому. Подруги болтать по телефону не могли – они работали, делали карьеры, воспитывали детей. Детей у нашей грустной рассказчицы не было (муж не хотел категорически), на работу устраиваться ей тоже не разрешал. Даже институт закончить не дал: так с двумя курсами Института дизайна и осталась. Сам же он сутками был на работе, часто ездил в командировки. А она целыми днями валялась на тахте, одуревая от телесериалов… И вдруг – наш журнал. С первой страницы она почувствовала себя в задорной, веселой компании молодых женщин-ровесниц, которые понимают тебя с полуслова…
– Понятно, – подытожила Лаппа, – исповедь пухнущей от денег и скуки жены нового русского.
– Так, да не так, – вступилась за незнакомку Роза. – Я ей ответила, поблагодарила за внимание к нашему журналу и, сама не знаю, почему, – предложила написать нам какой-нибудь материал. И она, представляете, прислала. Хороший, яростный материал о женском рабстве, о женщинах, которых мужики используют в качестве мебели, заколки для галстука. Хороший стиль. Точные наблюдения. И гонорар, к слову, ей не нужен.
– Гонорар для авторов у нас пока вообще не предусмотрен в статье «расходы», – вставила я.
– Ну так прикрепите ее ко мне. Для моей тетрадки «Лапушка и друг», может, и сгодится, – лениво протянула Ника.
– Нет уж, этим автором буду заниматься я, – категорично сказала Роза.
– Это почему? – не унималась Ника.
– Потому что я первая с ней познакомилась. Раз. Во-вторых, в тетрадке «Лапушка и работа» ей тоже есть что сказать. В-третьих, ее зовут… Лилия.
– Ах, ну теперь – понятно: «К цветку цветок сплетай венок… – Ника смешно передразнила юную Пьеху: – Пусть будет красив он и ярок…»
– Все, девчонки, хватит болтать! – Лаппа снова была начальницей. – Люся, ты что, забыла, что должна позвонить своему французу. Учти, уплывет губернаторская шляпка, в Париж за собственные деньги поедешь, чтобы купить аналог. Если только он вообще существует…
Я тут же бросилась звонить Лакруа и сообщила, что мы хотим приобрести шляпку для губернатора. Ту самую, розовую, в которой она была на постере нашего журнала. Оказалось, что я позвонила вовремя: на эту шляпку уже поступил заказ. Я упросила Лакруа сделать все возможное, чтобы она не была продана никому, кроме нас. Не буду объяснять, что Жане отказать мне не смог. Через пару часов к нам была доставлена красивая коробка со шляпкой для НВИ. А менеджер-француз позвонил мне и долго благодарил за удачную рекламу салона. Ему уже пришлось звонить в Париж и заказывать новые головные приборы.
– Я хочу пригласить вас на ужин, – сделал осторожное предложение Лакруа.
Все складывалось удачно, и я не видела повода для отказа. Надеюсь, что Костик на меня не обидится. Это просто ужин. Мы договорились встретиться в пятницу вечером. И я уже представила, как стою перед шкафом, перебирая вешалки, чтобы выглядеть улетно. Но в этот момент опять закричала Лаппа:
– Мила, быстро сюда!
Я влетела в ее кабинет. На Ритке не было лица. Она ткнула мне в руки платежку. Я быстро пробежала глазами документ и ахнула: счет из салона за шляпку для губернатора составлял… почти всю сумму нашего рекламного контракта.
Розка прыснула:
– Да, хорошо мы умеем деньги тратить.
– А у Николаенко губа не дура, – встряла Маша.
– Я же вам говорила: отличная баба, – согласилась Ника. – И умная к тому же. Не чета некоторым рекламным агентам.
– Люся, – вздохнула Лаппа, – открывай сейф. Уговор дороже денег… В конце концов личное знакомство с губернатором стоит тех денег…
Я же все время думала, как уломать Шершнева А. В. Того самого несдающегося Шершнева, который владел крупной сетью распространения прессы в метрополитене и не брал наш журнал в розничную продажу. Если бы нам удалось уговорить этого «стойкого оловянного солдатика», мы смогли бы заметно увеличить наш тираж.
Я общалась с Шершневым один раз. Этого было достаточно, чтобы иметь о нем представление. Главное – он был профессионалом и четко знал выгоду своей фирмы: наш еще малоизвестный журнал в его планы по увеличению оборотов продаж никак не вписывался. Но самое ужасное – на женские чары он никак не реагировал: до этого Роза и Катя предлагали мне его соблазнить, но он даже ни разу не задержался взглядом на моем декольте. Собирать компромат на Шершнева и шантажировать его запретила Лаппа: в памяти еще была свежа история с Маратом (Ритка почему-то всегда краснела, когда кто-то из нас вспоминал наш первый опыт получения денег).
Ритка потом вспоминала, что у меня после этого известия глаза из голубых враз стали зелеными – под цвет известных условных единиц за рекламный контракт.
Сама реклама, надо сказать, выглядела бесподобно. Фирма считалась белорусской только номинально. На самом деле минчане несколько лет назад создали совместное с Западом производство, и все оборудование, ткани, лекала были фирменными. Поэтому лифчики, трусики, комбидресы и топики, надетые на красивых девиц славянской внешности, выглядели великолепно. Узенькие бретельки, пенящиеся кружева, ленты и бисеринки… Даже придирчивая Ника, рассматривая цветные рекламные фотографии, заметила: «Да, в таком белье не стыдно раздеться…»
Предполагалось, что за пять цветных рекламных полос в журнале мы получим пять тысяч долларов. Этих денег нам катастрофически не хватало на авансирование типографии для печати третьего номера. Издательство «Полноцвет», по сути, было монополистом в городе, производящим подобную продукцию, и без предоплаты работать не хотело. А типографию в Финляндии мы еще не могли потянуть.
Как финансиста меня смущало в этом проекте только одно. Заказчик обещал перевести деньги только в пятницу, в день, когда мы отправляли диски в типографию. Я требовала с минского господина авансирования, но он был неумолим. Ритка отмахнулась от моих мрачных сомнений: «Люся, кто не рискует, тот не пьет шампанского».
Однако сегодня с самого утра меня снова терзало смутное предчувствие. Все предвещало, что день пройдет для меня не очень приятно. Для начала утром у меня убежал кофе, залив всю надраенную накануне плиту. На моей любимой фиалковой блузке утюг оставил противный желтый след. И в довершение всего перед самым выходом из дома я зацепилась колготками за Костенькин дипломат. Он открылся, из него посыпались разные предметы, но собирать было уже некогда. Переодевшись, я на полчаса позже, чем предполагалось, вышла из квартиры. Было понятно, что в редакцию я опаздываю. Я решила поймать такси, но ни одной машины в моем поле зрения не наблюдалось. Пришлось ехать на метро и подвергаться прессингу в вагоне. На планерку я опаздывала в итоге уже на час.
…На ступеньках, ведущих к нашему офису, мне попались пятеро незнакомых парней в спортивных костюмах и кроссовках. Они устало спускались вниз, как будто только что затащили на самый верхний этаж тяжелый рояль. Странно, что бы это они у нас в редакции делали? Обычно мужчин в офисе не встретишь – все больше поклонницы дамского журнала шастают.
Я открыла дверь в приемную. Здесь было непривычно тихо. У меня противно засосало под ложечкой. Обычно в день сдачи номера («обычно» – это всего один раз, зато какой памятный!) наш офис превращался в Садом и Гоморру одновременно. А низкий голос Лаппы периодически срывался на фальцет, который отдавался во всех нервных окончаниях головного мозга.
А вдруг… Вся кровь отлила от моих щек. А вдруг это были бандиты, наемники? Влетели в офис, поубивали всех лапушек и спокойненько только что прошли мимо меня…
Тьфу, дура! С чего это вдруг нас убивать? Все-таки нельзя столько сладкого и мучного есть на ночь. Какие только кошмары с утра не примерещатся.
Но почему тогда так тихо?
Я осторожно (каждый шаг отдавался под высокими сводами потолка) пробиралась к дверям Лаппиного кабинета. Хоть бы Ника откуда-нибудь взвизгнула…
Тихонько нажав на ручку двери, я втекла в кабинет подруги.
Я могла мысленно представить любую картину (даже шесть прекрасных обезглавленных трупов), только не эту.
Ритку я сначала не заметила. Впрочем я вообще никого не заметила, хотя все шесть лапушек оказались в кабинете. Да их и невозможно было разглядеть, поскольку повсюду – на столах, на полу и даже на компьютерах – стояли многочисленные картонные коробки. Вид этого склада готовой продукции настолько потряс меня, настолько изменил Ритин кабинет, что я не сразу заметила снующих между коробками подруг, которые приподнимали картонные крышки, ахали, охали, снова закрывали их и бросались к новым бездонным складилищам.
– А, явилась, – зло буркнула Ника, чуть не с головой ныряя в очередную коробку.
– Девочки… а что это вы делаете?
– Мы, Люсечка… плачем, – действительно хлюпнула носом Маша, извлекая из коробки какую-то уродливую тряпку грязно-белого цвета.
Рита прекратила рыться в «своей» коробке и, не мигая, смотрела на меня.
– Да что произошло? – снова спросила я.
– А ничего страшного, по сути, не произошло, – хохотнула Роза. – Вместо твоих пяти тысяч долларов, которые так и не упали сегодня на счет, с нами расплатились бартером. Да еще каким! Глаз не отвести…
Я молча взяла из рук Маши тряпку, не понимая прикладного ее назначения.
– Что это?
Как что, не видишь? Чепчики для сиамских близнецов, – даже Оленька Клюева не казалась доброй и мягкой.
Я пригляделась к тряпке. Действительно, два огромных, грубо сшитых из неправильных сегментов полушария напоминали сшитые вместе чепчики для уже больших, годовалых детей. Тогда для чего эти огромные пуговицы и лямки? Я взяла одно из полушарий и попыталась натянуть на голову; пуговицы сразу больно запутались в кольцах волос.
– А что, для сиамцев шьют специальную детскую одежду? Разве у нас в стране так много рождается уродцев? – я пыталась стянуть «чепчик» с головы.
Девки грохнули во все шесть глоток. Ника свалилась в единственное свободное кресло и задрыгала ногами.
Рита ежесекундно вытирала враз выступившие от смеха слезы. Верхогляд замычала, как молодая стельная Буренка.
Мне же захотелось плакать. От обиды. Первой пришла в себя Лаппа:
– Все. Хватит! – давя в себе последние остатки смеха, сказала она. – Что делать будем?
Из обрывочных фраз девчонок (они все еще периодически взрывались хохотом, который не могли прекратить даже сведенные в одну линию брови Лаппы) я узнала невероятное.
В назначенный час в редакцию явился представитель фирмы из Минска. Только не с копией платежного поручения, а… с дикими извинениями. С его слов получалось, что у них на производстве произошло ЧП: остановилась главная швейная машина, выполняющая операцию оверлок (вроде это такой красивый отделочный шов на тончайших «женских тряпочках»). Пока сделали заказ в Бельгию, пока придут запасные детали… В общем, предприятие временно остановилось, продажи упали, и свободных денег, в том числе на оплату рекламных услуг нашему журналу, у фирмы сейчас нет. Но за имидж свой фирма ручается крепко, «кидать» партнеров не намерена. Как быть? Они там в Минске посоветовались и… вспомнили, что еще с 90-х годов, до того как они объединились с западной швейной компанией, у них на складе лежат тюки с нереализованной советской продукцией – женскими бязевыми лифчиками-грациями. Вот они и решили с нашим журналом рассчитаться по бартеру. Чтоб уж совсем неплатежеспособными не оказаться…
– Так это – бюстгальтеры! – ахнула я, стянув, наконец, «чепчик» с головы.
– Самые что ни на есть женские совдеповские лифчики, – подтвердила Катя.
– И что мы с ними должны делать?
– Представляешь, Милка, этого наглеца? – зло сказала Рита. – Он мне говорит: «Маргарита Альбертовна, здесь, в коробках – семьсот пятьдесят изделий. Если вы реализуете в розничной торговле каждое из них даже по двести рублей, вот вам и будут наши пять тысяч долларов».
– Да кто ж такое купит? – возмутилась Маша. – Да вы мне приплатите, я – не надену. У нас даже бабки в деревнях такое уже не носят…
– А почему они все с такими высокими корсажами и так много пуговиц спереди?
– Может, для кормящих матерей? – осторожно предположила Оля, при этом строго зыркнув на Катю. – Корсажем остатки живота подбираются, а пуговицы – чтоб удобнее грудь для кормления вынимать…
– И где мы найдем семьсот пятьдесят кормящих матерей? – съязвила Роза.
– Никого искать не будем, – вяло сказала я. – Сейчас снимем их рекламные полосы из журнала, а лифчики свои поганые пусть назад забирают.
– А что вместо этих пяти полос прикажешь поставить? Твоей голой попой будем журнальные страницы прикрывать? – обалдела Лаппа.
– Возьмем из запаса.
– Да нет у меня никакого запаса! – заорала Ритка. – С колес работаем!..
За два месяца Лаппа откуда-то нахваталась журналистского сленга и лихо бравировала малопонятными мне терминами.
– Ну, пусть наша «звезда журналистики» возьмет и напишет…
– Что, опять я должна за всех отдуваться? – взвилась Ника. – Ты соображаешь – через три часа диск записывать! Пять полос написать за три часа?.. Ты хоть сама одну заметку в номер написала?..
– Я – бухгалтер и рекламный агент, а не журналистка, – парировала я.
– Видим мы, какой ты рекламный агент…
– Отставить! – рявкнула Рита. – Ника права: полосы уже менять не будем, времени нет. К тому же фирма нас кинула, но не до конца – бартером расплатилась. Нам надо придумать, что с этими коробками теперь делать.
Все молча уставились в пол. Одна Ника крутила в руках «грацию»: она напоминала мартышку, не знающую, на какое место цепляются очки.
– Может, по знакомым реализуем, – неуверенно предложила я.
– И много среди твоих знакомых кормящих матерей? – снова завела свою тему Роза.
– Повторяю, даже у нас в деревне такое уже не носят, – напомнила Маша.
– Потому что твои деревенские знакомые ничего не понимают в высокой моде, для них высший пилотаж – pret-a-porte.
Мы все повернулись к Нике. Она лукаво вертела бабский лифчик в руках и чему-то улыбалась.
– Ника, у тебя… идея? – осторожно спросила Оля. Стрельцова еще раз улыбнулась, и видно было, что решение уже окончательно созрело в ее красивой голове.
– Скажите мне, девочки, что может украсить не очень красивое платье или блузку?
– Ничего, – отрезала Роза.
– Может-может, думайте, думайте…
– Бриллиантовое колье, – буркнула Рита. – Все будут смотреть на каменья, а платья – не заметят.
– Шарфик! – подхватила шар Оля.
– Воротничок!
– Боа!
– Сумочка! – наперебой стали мы вспоминать красивые слова.
– Правильно, лапушки. Хороший аксессуар – главное в женском наряде. Не случайно в фирменных бутиках аксессуары стоят столько же, сколько сам конфекцион, а то и дороже.
– Правильно, Ника, – согласилась я, – вот в шляпном салоне Леви Больруа…
Мы поднялись на третий этаж и зашли в довольно просторный кабинет. Обычный такой кабинет, без изысков. Даже странно. Все-таки губернатор. За спиной Варвары Ивановны висел портрет президента. Лаппа глянула на него и втянула голову в плечи. Она как-то сказала, что с некоторых пор… стесняется фотоизображений ВВП. Странно… С чего это?
– Здравствуйте! – хором поздоровались мы с женщиной, сидящей в кресле. Розовый костюм, кстати говоря, был ей очень к лицу. Мне бы такой тоже пошел.
– Добрый день, присаживайтесь, – губернатор продолжала подписывать какие-то бумаги. Видно было, что она знала, о чем речь в документах, потому что быстро просматривала их и так же быстро ставила свою подпись. Наконец она отдала папку с документами секретарю. На рабочем столе Варвары Николаенко ничего не осталось, кроме до боли знакомого журнала. Глава города устало подняла на нас глаза:
– Думаю, объяснять, почему я вас сюда пригласила, не надо?
– Варвара Ивановна, мы знаем, почему мы здесь, и готовы дать объяснения, – начала Рита.
– Ваши объяснения мне ни к чему! Вы хоть сами понимаете, что сделали непозволительное! Вы меня скомпрометировали!!! – тон губернатора не обещал ничего хорошего.
– Все-таки, Варвара Ивановна, позвольте нам рассказать, – настойчиво продолжала Лаппа. – У нас не было другого выхода.
Мадам Николаенко все-таки оказалась человечной. И ей хватило сил выслушать нашу историю: и про кастинг на роль Маргариты, и про снимки в порножурнале, и про то, как всем пришлось уволиться с прежней работы, и как задумали отомстить злодею Ворошилову, начав издавать собственный женский журнал. Вот только про то, как добывали первые деньги у Марата, Ритка умолчала.
– Представляете, Варвара Ивановна, – влезла в Лаппин монолог Ника, – вот вас бы так взяли и – голую! – в порножурнал…
Варвара Ивановна аж подскочила:
– Даже представлять не хочу…
Рита под столом наступила Нике на ногу. Но «Остапа понесло»:
– Нет, вот что бы вы сделали?
– Да в порошок бы стерла! – голос НВИ аж зазвенел: – Он бы пожалел, что на свет родился…
– Вот и мы про то же, – гнула свою линию Стрельцова. – Ну что нам оставалось после такого позора?
Варвара Ивановна помолчала. Потом вздохнула:
– Да, женщиной всегда быть нелегко… Думаете, у меня здесь, в Смольном, – сахар? Постоянно приходится всем доказывать свою компетентность, свое право занимать высокий пост… Все на виду. Мешки под глазами – и то повод для обсуждений и насмешек. И кому какое дело, что сидишь тут до ночи, с бумагами разбираешься… А потом утром явятся на правительство мужички наши районные – сонные, рыхлые, ни на один вопрос ответить не могут, ни одной цифры на память не помнят. Женщина, а срываться приходится, орать, сама себе иногда противна… – Варвара Ивановна на секунду перевела дух. Но и у нее, видимо, наболело: – А что в Госдуме творится! А в правительстве страны! Мужики называется. Чуть что – на личности переходят, это когда аргументов не хватает. Я лично столько о себе выслушала. И лоханями грязь выливали, и шантажировали…
Мы, как заядлые феминистки, активно кивали Николаенко на все ее пассажи, направленные против мужчин. Но прощать нас, оказывается, Варвара Ивановна еще не собиралась:
– Я вас, девочки, понимаю. Тяжело вам. И на эту… прямо скажем, провокацию вы пошли вынужденно. Но и вы должны понимать, что я не могу вот так оставить все это… безнаказанно. Ведь только дай слабину, и плотину прорвет: другим будет повадно… Вы понимаете, что это может быть ваш первый и последний номер? Не говоря уже об административных штрафах, которые вас ждут, и возможных исках о защите чести и достоинства?
Ну вот. А казалась такой милой…
Раздался стук в дверь, и на пороге появился Бабловский:
– Варвара Ивановна, можно?
– Заходите, Михаил Валерьевич, – кивнула Николаенко. – Что у вас?
– Только что звонили из Инженерно-экономической академии. Они в следующем году отмечают столетний юбилей со дня основания. Сейчас готовят книгу к этой дате. Собирают данные о выпускниках, ставших известными, влиятельными людьми. Вот, просят вашу фотографию тех лет…
Варвара Ивановна задумалась:
– Понятно. Только что же я им дам?.. У меня все фотографии тех лет в старом доме, в Ростове, сгорели при пожаре. Может, обойдутся как-то сегодняшней?
– Варвара Ивановна, они очень просили. Вы же их самая знаменитая выпускница… Сами понимаете… Может, в каких-нибудь архивах поискать?
– Даже не знаю, что и делать…
– Варвара Ивановна, – вдруг вмешалась Рита. – Может, мы могли бы вам помочь?
– Спасибо, вы уже мне и так помогли… – с иронией ответила Николаенко.
– Но… Посмотрите в нашем журнале свою фотографию… Вам не кажется, что она могла бы подойти? У нас остались еще и другие снимки. Они отретушированы, хорошего качества. Мы можем вам привезти, если надо…
Николаенко взяла в руки журнал, открыла на странице с рекламой и стала снова разглядывать снимок.
– Если я не ошибаюсь, это фото было сделано года через два после окончания академии. Я там еще похожа на студентку…
– Давайте мы вам привезем? – я решила поддержать идею Риты.
– Варвара Ивановна, – тут уже заговорил Бабловский, – а ведь неплохая идея. Пусть дамы исправятся…
– Ох, везите… – согласилась Николаенко.
– Фотографии будут у вас сегодня, – пообещала Рита.
– А кстати, – улыбнулась Николаенко, – кто позировал для «головы в шляпе»?
– Я, – насторожилась Ника и инстинктивно встала. Николаенко придирчиво осмотрела фигуру Ники:
– Ну, вы мне, конечно, слегка польстили… А впрочем, в юности я была очень даже ничего…
– Вы и сейчас – симпатичная, – ляпнула Ритка.
– И – фигуристая, – добавила Ника.
– Зато вы – нахалки и подхалимки, – устало сказала губернатор.
Мы снова напряглись.
– Ну что ж, – Варвара Ивановна посмотрела на часы. – У меня сейчас совещание. Я вас больше не задерживаю.
– А… С нами-то что? С журналом?.. – осторожно спросила Рита.
– Да делайте свой журнал дальше. Идея-то – неплохая: у нас с женскими изданиями неважно в городе. Как и вообще – с гендерными проблемами…
Мы подскочили, как ужаленные, и бросились к выходу.
– Да… – услышали мы голос Варвары Ивановны и обернулись. – Думается, что шляпку я заслужила?
– Конечно, – ответила Лаппа, и мы все расхохотались.
* * *
– Ой, девчонки, я думала, что от страха рожу прямо в Смольном, – это я уже в редакции рассказывала остальным четырем лапушкам о нашем визите к губернатору.– А чего бояться-то? – хвасталась Ника. – Николаенко – нормальная баба. Я вот жалею, что не спросила у нее, где она такой чудный розовый костюмчик прикупила.
– Тебе тоже понравился? – вспомнила я изящный деловой костюм губернатора. Но получить ответ не успела, потому что взвилась Лаппа:
– Вот если бы ты еще и этот вопрос задала, я б тебя там точно пристукнула.
– А что наша красавица там отчебучила? – Роза снисходительно посмотрела на Стрельцову.
– Представляешь, – снова завелась Ритка, – спрашивает у Николаенко: что бы вы, мол, делали, если бы вас – голой! – напечатали в журнале?
– Во дает! – ахнула Катя.
– А что она ответила? – Маша с восхищением посмотрела на Стрельцову.
– «В порошок бы стерла!» – процитировала Ника губернатора. – Я ж говорю – нормальная баба! И нечего на меня наезжать. Милка, между прочим, всю эту кашу со шляпками заварила, а в Смольном сидела, как в рот воды набрав. Вы бы там без меня вообще ни до чего не договорились…
– Ладно, – подвела черту Лаппа, – все хорошо, что хорошо кончается. Ну, а у вас какие новости в офисе?
– У нас – супер новости, – довольно улыбнулась Роза.
– Да? Что произошло?
– Рита, – торжественно произнесла Асланова, – у нас – первая читательница, первая поклонница!
– И она не просто позвонила, – встряла нетерпеливая Маша, – а уже и свой собственный материал Розе прислала. Мы все читали – супер!
– По порядку, – скомандовала Лаппа, потирая от нетерпения руки.
Роза, придя в офис сразу после того, как мы отправились в Смольный, включила компьютер и обнаружила письмо читательницы нашего журнала, которое начиналось словами: «Здравствуй, подруга! Пишет тебе грустная и одинокая лапушка…» Роза сначала решила, что дальше последует исповедь юной девочки, мечтающей о большой любви, о принце, плачущей по ночам от мелодраматических дамских романов, замышляющей суицид из-за сломанного ногтя или прыщика на подбородке… Ан, нет. Нашей читательнице было неполных двадцать восемь, из них восемь лет она была замужем за успешным бизнесменом, а, стало быть, имела хорошую машину, удобную квартиру, полный гардероб и набитую шкатулку. Когда-то она мечтала именно об этом – о массе свободного времени, когда можно читать, мечтать, плавать в бассейне, смотреть фильмы, бездумно болтать с подругами по телефону. Однако все вышло по-другому. Подруги болтать по телефону не могли – они работали, делали карьеры, воспитывали детей. Детей у нашей грустной рассказчицы не было (муж не хотел категорически), на работу устраиваться ей тоже не разрешал. Даже институт закончить не дал: так с двумя курсами Института дизайна и осталась. Сам же он сутками был на работе, часто ездил в командировки. А она целыми днями валялась на тахте, одуревая от телесериалов… И вдруг – наш журнал. С первой страницы она почувствовала себя в задорной, веселой компании молодых женщин-ровесниц, которые понимают тебя с полуслова…
– Понятно, – подытожила Лаппа, – исповедь пухнущей от денег и скуки жены нового русского.
– Так, да не так, – вступилась за незнакомку Роза. – Я ей ответила, поблагодарила за внимание к нашему журналу и, сама не знаю, почему, – предложила написать нам какой-нибудь материал. И она, представляете, прислала. Хороший, яростный материал о женском рабстве, о женщинах, которых мужики используют в качестве мебели, заколки для галстука. Хороший стиль. Точные наблюдения. И гонорар, к слову, ей не нужен.
– Гонорар для авторов у нас пока вообще не предусмотрен в статье «расходы», – вставила я.
– Ну так прикрепите ее ко мне. Для моей тетрадки «Лапушка и друг», может, и сгодится, – лениво протянула Ника.
– Нет уж, этим автором буду заниматься я, – категорично сказала Роза.
– Это почему? – не унималась Ника.
– Потому что я первая с ней познакомилась. Раз. Во-вторых, в тетрадке «Лапушка и работа» ей тоже есть что сказать. В-третьих, ее зовут… Лилия.
– Ах, ну теперь – понятно: «К цветку цветок сплетай венок… – Ника смешно передразнила юную Пьеху: – Пусть будет красив он и ярок…»
– Все, девчонки, хватит болтать! – Лаппа снова была начальницей. – Люся, ты что, забыла, что должна позвонить своему французу. Учти, уплывет губернаторская шляпка, в Париж за собственные деньги поедешь, чтобы купить аналог. Если только он вообще существует…
Я тут же бросилась звонить Лакруа и сообщила, что мы хотим приобрести шляпку для губернатора. Ту самую, розовую, в которой она была на постере нашего журнала. Оказалось, что я позвонила вовремя: на эту шляпку уже поступил заказ. Я упросила Лакруа сделать все возможное, чтобы она не была продана никому, кроме нас. Не буду объяснять, что Жане отказать мне не смог. Через пару часов к нам была доставлена красивая коробка со шляпкой для НВИ. А менеджер-француз позвонил мне и долго благодарил за удачную рекламу салона. Ему уже пришлось звонить в Париж и заказывать новые головные приборы.
– Я хочу пригласить вас на ужин, – сделал осторожное предложение Лакруа.
Все складывалось удачно, и я не видела повода для отказа. Надеюсь, что Костик на меня не обидится. Это просто ужин. Мы договорились встретиться в пятницу вечером. И я уже представила, как стою перед шкафом, перебирая вешалки, чтобы выглядеть улетно. Но в этот момент опять закричала Лаппа:
– Мила, быстро сюда!
Я влетела в ее кабинет. На Ритке не было лица. Она ткнула мне в руки платежку. Я быстро пробежала глазами документ и ахнула: счет из салона за шляпку для губернатора составлял… почти всю сумму нашего рекламного контракта.
Розка прыснула:
– Да, хорошо мы умеем деньги тратить.
– А у Николаенко губа не дура, – встряла Маша.
– Я же вам говорила: отличная баба, – согласилась Ника. – И умная к тому же. Не чета некоторым рекламным агентам.
– Люся, – вздохнула Лаппа, – открывай сейф. Уговор дороже денег… В конце концов личное знакомство с губернатором стоит тех денег…
* * *
Итак, что мы имели? Прекрасный офис, первый номер журнала «Лапушки», бесконечные интервью Ники на ТВ, которая враз стала звездной журналисткой за блестящие материалы своей рубрики, несколько статей и верстку второго номера, нового автора Лилю, несколько не очень выгодных для нас договоров с мелкими распространителями печатной прессы. И – почти пустой кошелек. Девчонки, правда, не очень сильно давили на меня тем, что нужно срочно решать проблему с тиражом. Во-первых, несмотря на не очень приятную историю с рекламой шляп губернатором, они все-таки осознавали, что и здесь мы все равно выиграли и что без моей помощи в дальнейшем им не обойтись. А во-вторых, все были заняты подготовкой очередных сенсационных материалов. Целый день в офисе трендел телефон, клацала клавиатура, приходили какие-то люди…Я же все время думала, как уломать Шершнева А. В. Того самого несдающегося Шершнева, который владел крупной сетью распространения прессы в метрополитене и не брал наш журнал в розничную продажу. Если бы нам удалось уговорить этого «стойкого оловянного солдатика», мы смогли бы заметно увеличить наш тираж.
Я общалась с Шершневым один раз. Этого было достаточно, чтобы иметь о нем представление. Главное – он был профессионалом и четко знал выгоду своей фирмы: наш еще малоизвестный журнал в его планы по увеличению оборотов продаж никак не вписывался. Но самое ужасное – на женские чары он никак не реагировал: до этого Роза и Катя предлагали мне его соблазнить, но он даже ни разу не задержался взглядом на моем декольте. Собирать компромат на Шершнева и шантажировать его запретила Лаппа: в памяти еще была свежа история с Маратом (Ритка почему-то всегда краснела, когда кто-то из нас вспоминал наш первый опыт получения денег).
* * *
От мыслей о несдающемся Шершневе меня отвлек телефонный звонок. Я не верила своим ушам: представитель известной белорусской фирмы по производству женского нижнего белья… покупал у нас пять полос второго номера под модульную рекламу.Ритка потом вспоминала, что у меня после этого известия глаза из голубых враз стали зелеными – под цвет известных условных единиц за рекламный контракт.
Сама реклама, надо сказать, выглядела бесподобно. Фирма считалась белорусской только номинально. На самом деле минчане несколько лет назад создали совместное с Западом производство, и все оборудование, ткани, лекала были фирменными. Поэтому лифчики, трусики, комбидресы и топики, надетые на красивых девиц славянской внешности, выглядели великолепно. Узенькие бретельки, пенящиеся кружева, ленты и бисеринки… Даже придирчивая Ника, рассматривая цветные рекламные фотографии, заметила: «Да, в таком белье не стыдно раздеться…»
Предполагалось, что за пять цветных рекламных полос в журнале мы получим пять тысяч долларов. Этих денег нам катастрофически не хватало на авансирование типографии для печати третьего номера. Издательство «Полноцвет», по сути, было монополистом в городе, производящим подобную продукцию, и без предоплаты работать не хотело. А типографию в Финляндии мы еще не могли потянуть.
Как финансиста меня смущало в этом проекте только одно. Заказчик обещал перевести деньги только в пятницу, в день, когда мы отправляли диски в типографию. Я требовала с минского господина авансирования, но он был неумолим. Ритка отмахнулась от моих мрачных сомнений: «Люся, кто не рискует, тот не пьет шампанского».
* * *
Я очень люблю пятницу. Уже с утра ты понимаешь, что это – последний рабочий день. Можно слегка расслабиться, подумать над тем, куда пойти вечером, и выстроить планы на субботу и воскресенье.Однако сегодня с самого утра меня снова терзало смутное предчувствие. Все предвещало, что день пройдет для меня не очень приятно. Для начала утром у меня убежал кофе, залив всю надраенную накануне плиту. На моей любимой фиалковой блузке утюг оставил противный желтый след. И в довершение всего перед самым выходом из дома я зацепилась колготками за Костенькин дипломат. Он открылся, из него посыпались разные предметы, но собирать было уже некогда. Переодевшись, я на полчаса позже, чем предполагалось, вышла из квартиры. Было понятно, что в редакцию я опаздываю. Я решила поймать такси, но ни одной машины в моем поле зрения не наблюдалось. Пришлось ехать на метро и подвергаться прессингу в вагоне. На планерку я опаздывала в итоге уже на час.
…На ступеньках, ведущих к нашему офису, мне попались пятеро незнакомых парней в спортивных костюмах и кроссовках. Они устало спускались вниз, как будто только что затащили на самый верхний этаж тяжелый рояль. Странно, что бы это они у нас в редакции делали? Обычно мужчин в офисе не встретишь – все больше поклонницы дамского журнала шастают.
Я открыла дверь в приемную. Здесь было непривычно тихо. У меня противно засосало под ложечкой. Обычно в день сдачи номера («обычно» – это всего один раз, зато какой памятный!) наш офис превращался в Садом и Гоморру одновременно. А низкий голос Лаппы периодически срывался на фальцет, который отдавался во всех нервных окончаниях головного мозга.
А вдруг… Вся кровь отлила от моих щек. А вдруг это были бандиты, наемники? Влетели в офис, поубивали всех лапушек и спокойненько только что прошли мимо меня…
Тьфу, дура! С чего это вдруг нас убивать? Все-таки нельзя столько сладкого и мучного есть на ночь. Какие только кошмары с утра не примерещатся.
Но почему тогда так тихо?
Я осторожно (каждый шаг отдавался под высокими сводами потолка) пробиралась к дверям Лаппиного кабинета. Хоть бы Ника откуда-нибудь взвизгнула…
Тихонько нажав на ручку двери, я втекла в кабинет подруги.
Я могла мысленно представить любую картину (даже шесть прекрасных обезглавленных трупов), только не эту.
Ритку я сначала не заметила. Впрочем я вообще никого не заметила, хотя все шесть лапушек оказались в кабинете. Да их и невозможно было разглядеть, поскольку повсюду – на столах, на полу и даже на компьютерах – стояли многочисленные картонные коробки. Вид этого склада готовой продукции настолько потряс меня, настолько изменил Ритин кабинет, что я не сразу заметила снующих между коробками подруг, которые приподнимали картонные крышки, ахали, охали, снова закрывали их и бросались к новым бездонным складилищам.
– А, явилась, – зло буркнула Ника, чуть не с головой ныряя в очередную коробку.
– Девочки… а что это вы делаете?
– Мы, Люсечка… плачем, – действительно хлюпнула носом Маша, извлекая из коробки какую-то уродливую тряпку грязно-белого цвета.
Рита прекратила рыться в «своей» коробке и, не мигая, смотрела на меня.
– Да что произошло? – снова спросила я.
– А ничего страшного, по сути, не произошло, – хохотнула Роза. – Вместо твоих пяти тысяч долларов, которые так и не упали сегодня на счет, с нами расплатились бартером. Да еще каким! Глаз не отвести…
Я молча взяла из рук Маши тряпку, не понимая прикладного ее назначения.
– Что это?
Как что, не видишь? Чепчики для сиамских близнецов, – даже Оленька Клюева не казалась доброй и мягкой.
Я пригляделась к тряпке. Действительно, два огромных, грубо сшитых из неправильных сегментов полушария напоминали сшитые вместе чепчики для уже больших, годовалых детей. Тогда для чего эти огромные пуговицы и лямки? Я взяла одно из полушарий и попыталась натянуть на голову; пуговицы сразу больно запутались в кольцах волос.
– А что, для сиамцев шьют специальную детскую одежду? Разве у нас в стране так много рождается уродцев? – я пыталась стянуть «чепчик» с головы.
Девки грохнули во все шесть глоток. Ника свалилась в единственное свободное кресло и задрыгала ногами.
Рита ежесекундно вытирала враз выступившие от смеха слезы. Верхогляд замычала, как молодая стельная Буренка.
Мне же захотелось плакать. От обиды. Первой пришла в себя Лаппа:
– Все. Хватит! – давя в себе последние остатки смеха, сказала она. – Что делать будем?
Из обрывочных фраз девчонок (они все еще периодически взрывались хохотом, который не могли прекратить даже сведенные в одну линию брови Лаппы) я узнала невероятное.
В назначенный час в редакцию явился представитель фирмы из Минска. Только не с копией платежного поручения, а… с дикими извинениями. С его слов получалось, что у них на производстве произошло ЧП: остановилась главная швейная машина, выполняющая операцию оверлок (вроде это такой красивый отделочный шов на тончайших «женских тряпочках»). Пока сделали заказ в Бельгию, пока придут запасные детали… В общем, предприятие временно остановилось, продажи упали, и свободных денег, в том числе на оплату рекламных услуг нашему журналу, у фирмы сейчас нет. Но за имидж свой фирма ручается крепко, «кидать» партнеров не намерена. Как быть? Они там в Минске посоветовались и… вспомнили, что еще с 90-х годов, до того как они объединились с западной швейной компанией, у них на складе лежат тюки с нереализованной советской продукцией – женскими бязевыми лифчиками-грациями. Вот они и решили с нашим журналом рассчитаться по бартеру. Чтоб уж совсем неплатежеспособными не оказаться…
– Так это – бюстгальтеры! – ахнула я, стянув, наконец, «чепчик» с головы.
– Самые что ни на есть женские совдеповские лифчики, – подтвердила Катя.
– И что мы с ними должны делать?
– Представляешь, Милка, этого наглеца? – зло сказала Рита. – Он мне говорит: «Маргарита Альбертовна, здесь, в коробках – семьсот пятьдесят изделий. Если вы реализуете в розничной торговле каждое из них даже по двести рублей, вот вам и будут наши пять тысяч долларов».
– Да кто ж такое купит? – возмутилась Маша. – Да вы мне приплатите, я – не надену. У нас даже бабки в деревнях такое уже не носят…
– А почему они все с такими высокими корсажами и так много пуговиц спереди?
– Может, для кормящих матерей? – осторожно предположила Оля, при этом строго зыркнув на Катю. – Корсажем остатки живота подбираются, а пуговицы – чтоб удобнее грудь для кормления вынимать…
– И где мы найдем семьсот пятьдесят кормящих матерей? – съязвила Роза.
– Никого искать не будем, – вяло сказала я. – Сейчас снимем их рекламные полосы из журнала, а лифчики свои поганые пусть назад забирают.
– А что вместо этих пяти полос прикажешь поставить? Твоей голой попой будем журнальные страницы прикрывать? – обалдела Лаппа.
– Возьмем из запаса.
– Да нет у меня никакого запаса! – заорала Ритка. – С колес работаем!..
За два месяца Лаппа откуда-то нахваталась журналистского сленга и лихо бравировала малопонятными мне терминами.
– Ну, пусть наша «звезда журналистики» возьмет и напишет…
– Что, опять я должна за всех отдуваться? – взвилась Ника. – Ты соображаешь – через три часа диск записывать! Пять полос написать за три часа?.. Ты хоть сама одну заметку в номер написала?..
– Я – бухгалтер и рекламный агент, а не журналистка, – парировала я.
– Видим мы, какой ты рекламный агент…
– Отставить! – рявкнула Рита. – Ника права: полосы уже менять не будем, времени нет. К тому же фирма нас кинула, но не до конца – бартером расплатилась. Нам надо придумать, что с этими коробками теперь делать.
Все молча уставились в пол. Одна Ника крутила в руках «грацию»: она напоминала мартышку, не знающую, на какое место цепляются очки.
– Может, по знакомым реализуем, – неуверенно предложила я.
– И много среди твоих знакомых кормящих матерей? – снова завела свою тему Роза.
– Повторяю, даже у нас в деревне такое уже не носят, – напомнила Маша.
– Потому что твои деревенские знакомые ничего не понимают в высокой моде, для них высший пилотаж – pret-a-porte.
Мы все повернулись к Нике. Она лукаво вертела бабский лифчик в руках и чему-то улыбалась.
– Ника, у тебя… идея? – осторожно спросила Оля. Стрельцова еще раз улыбнулась, и видно было, что решение уже окончательно созрело в ее красивой голове.
– Скажите мне, девочки, что может украсить не очень красивое платье или блузку?
– Ничего, – отрезала Роза.
– Может-может, думайте, думайте…
– Бриллиантовое колье, – буркнула Рита. – Все будут смотреть на каменья, а платья – не заметят.
– Шарфик! – подхватила шар Оля.
– Воротничок!
– Боа!
– Сумочка! – наперебой стали мы вспоминать красивые слова.
– Правильно, лапушки. Хороший аксессуар – главное в женском наряде. Не случайно в фирменных бутиках аксессуары стоят столько же, сколько сам конфекцион, а то и дороже.
– Правильно, Ника, – согласилась я, – вот в шляпном салоне Леви Больруа…