Константинов Андрей Дмитриевич. Ультиматум губернатору Петербурга

* * *

   Рубоповский опер положил на стол капитана Тоболова рапорт с результатами проверки неизвестного, зафиксированного после взрыва, в районе пос. Агалатово на автомобиле ВАЗ-2106, госномер… Проверка показала, что автомобиль принадлежит гражданке Забродиной Наталье Викторовне, проживающей по адресу… На приложенных фотографиях изображен ее гражданский муж Воробьев Алексей Дмитриевич, 1966 года рождения, проживающий там же. Автослесарь. В 1991-м году осужден Василеостровским нарсудом на пять лет лишения свободы по статье 103 УК РСФСР. Отбывал в ИТУ ОЕ-256/15. После освобождения ведет обычный образ жизни, негативной или компрометирующей информации на него нет.
   Тоболов внимательно прочитал страничку донесения, быстро переговорил с опером и набрал номер майора Рощина. Он знал то, чего не знал, да и не мог знать сотрудник, собиравший материал на Птицу, — он знал биографию погибшего в Агалатово перевозчика тротила Козули. Точнее, некоторые подробности его биографии. В справке, которую Тоболову предложили из следственной службы ФСБ, был — среди прочего — и номер зоны, где перевоспитывался Козлов. В донесении опера, разрабатывающего Воробьева, был указан тот же самый адресок.

* * *

   Часы стучали… Время приближалось к полуночи. Полковник Любушкин снял очки и помассировал уставшие за день глаза. Часы на столе показывали 23:45. Полковник подошел к окну. В темноте, за мелкой сеткой дождя, лежал огромный северный город, рассеченный на части Невой, разбитый на острова ее рукавами, большими и малыми каналами и речками, стремящийся к заливу, великий и дряхлеющий, с осыпающимися фасадами дворцов и панельных муравейников. С застывшими заводами и разоренными институтами, с нищими бюджетными больницами и переполненными вонючими тюрьмами. С шикарными кабаками и казино, с притонами наркоманов и тайными борделями. С памятниками, садами и парками, с оградами, набережными, соборами и мостами, связывающими воедино берега и острова Санкт-Петербурга.
   Полковник устало смотрел сквозь косую сетку дождя. Он, как и большинство людей его профессии, очень остро ощущал ту ответственность, которая лежала на нем лично. Эту ношу Любушкин взвалил на себя в страшно далеком теперь уже семьдесят восьмом, когда молодым следователем перешагнул порог одной из районных прокуратур. Крошечный кабинетик площадью около семи квадратных метров стал тем цехом, где приобретался первый следственный опыт. Дела тогда проходили общеуголовного характера: кражи, грабежи, изнасилования, тяжкие телесные… иногда убийства. О, убийства… в семидесятых и начале восьмидесятых их было на порядок меньше. Нет, на два порядка… Прогремевшее в восьмидесятом году дело группы Феоктистова казалось тогда очень крутым даже профессионалам. Как же — мафия!
   Работы было много и тогда. В производстве каждого следователя находилось по восемь-десять дел. Молодой следак пахал от рассвета до заката. Но железное здоровье и молодость позволяли еще и тренироваться по вечерам. Четыре раза в неделю Любушкин ездил на тренировки по карате через полгорода, на проспект Космонавтов. Любопытно, что руководил той секцией некто Павел Кудряшов. Так встретились в спортивном зале два молодых человека, один из которых впоследствии станет широко известным Пашей Кудряшом, а другой — начальником следственной службы УФСБ.
   Молодой следак набирался опыта, был замечен и через три года переведен в городскую прокуратуру. А еще через два — приглашен на работу в КГБ СССР. Все это было как будто вчера… Все это было в другом городе и даже в другой стране. Все тогда выглядело твердым и незабываемым. Сотрудники КГБ, организации мощной и информированной, способной решать и решавшей сложнейшие вопросы внутри страны и за ее пределами, видели, разумеется, скрытые язвы и пороки системы. Они могли пресекать деятельность чужих разведок и собственных взяточников, могли своевременно выявлять потенциальных предателей и прогнозировать действия противников.
   Но… до определенного уровня. Настоящее предательство зрело так высоко, что ГБ просто не имела возможности хоть как-то повлиять на действия прорабов перестройки. Неважно. Именно им все и поставят в вину. От сталинских репрессий до развала СССР и всей социалистической системы в целом. И когда однажды в застольном разговоре друг и одноклассник Любушкина Сашка Стариков зло бросит фразу что вы, мол, Комитет ГОСУДАРСТВЕННОЙ безопасности, эту самую безопасность государства не обеспечили, Любушкин ничего не ответит. Слышать это несправедливое обвинение было обидно. Оправдываться — глупо. А Стариков поднял рюмку с водкой и, весело поблескивая очками, продолжил:
   — Ладно, у тебя сегодня день варенья. Давай-ка плюнем на все это… Ну, за здоровье!
   Ах, как, Саня, ты хорошо сформулировал: давай плюнем на это… за здоровье.
   И плевали. На Комитет, на страну, на историю. Плевали в пьяных разговорах, на митингах, съездах, со страниц кино, газет, экранов ТВ. Вчерашние парторги, секретари, кандидаты в члены Политбюро рассказывали, как они боролись с проклятой Системой, а чекисты выкручивали им руки. С трибун лаяли Собачкины. Им подвывали шакалы еще более мелких пород…
   Любушкин смотрел сквозь сетку дождя на огромный город, в котором жили его родители, жена и сын. Его друзья. И еще несколько миллионов человек, которых он не знал лично. Но за каждого из которых он отвечал. Всю жизнь он работал на обеспечение безопасности этих людей. Он пресекал ввоз в страну оружия и наркотиков, он предотвращал вывоз рукописей и цветных металлов, секретных технологий и икон. За эту невидимую работу редко говорили спасибо. А вот палачами и дармоедами называли часто… В 93-м, когда началась большая чистка внутри КГБ, которую незатейливо обозвали аттестацией сотрудников, Любушкину в приватной беседе предложили пост начальника СБ солидного банка. Оклад превышал его зарплату более чем в двадцать раз…
   23:55. Часы мерно отстукивали секунды. В пятимиллионном мегаполисе всего около восьмидесяти человек знали о грозящем теракте. Еще около сотни предполагали, но не имели достаточной информации. А еще тысячи людей, так или иначе задействованных в оперативно-розыскных мероприятиях, использовались втемную. Невидимое движение стрелок китайского будильника с прикрепленными к ним проводами руководило действиями большого количества самых разных специалистов. Одноногий инвалид Семен Фридман стремительно приближался к своему звездному часу.
   Полковник ФСБ Любушкин стоял у окна и напряженно ожидал полуночи. Часы показывали 23:58. Опохмелившийся петух на баковом орудии Черной Галеры расправлял крылья. Он готовился запеть.

* * *

   — Этот чемоданчик может представлять немалый интерес, — сказал Штирлиц. — Попробуйте его отыскать. Пусть Лариса продолжит наблюдение. А ты, Петрович, возвращайся. Я подошлю Краба и Попова в помощь.
   — Может быть, отложим до утра? — спросил разведчик. — Там немалая территория… захламленная. Чемодан наверняка спрятан. В темноте обнаружить его будет трудно.
   — Нет, Петрович, нужно начинать сейчас. Я гарантирую дополнительную премию. Действуй. Через час я сам подъеду.
   Шалимов положил трубку. День сегодня дурной какой-то… События развивались стремительно и непредсказуемо. Странные маневры Дуче, спрятанный чемоданчик, появление большого количества новых действующих лиц… Чемоданчик интересовал Шалимова больше всего. Он не исключал, что в нем могли находиться деньги, предназначенные для выплаты долга… Там, впрочем, могло находиться все, что угодно… Но не зря же Дуче затеял спрятать чемодан в предназначенном под капремонт доме. И ликвидировал при этом одного из подельников.
   Штирлиц-Шалимов связался с Сашкой-Крабом и предложил ему вместе с Поповым выехать в адрес, на помощь Петровичу. И стал собираться сам. Менеджер по работе с персоналом понимал, что поиск относительно небольшого предмета в пустующем доме и дворе, заваленном строительным хламом, задача отнюдь не простая. Да еще в темноте. Делать ее, тем не менее, нужно.

* * *

   В голове стоял звон… Птица приходил в себя медленно. Он не мог понять, где находится и как здесь оказался. В темноте где-то совсем рядом тикал будильник. Шуршал дождь на улице. Птица попытался подняться — сразу навалилась чудовищная боль в затылке, вспыхнули яркие пятна перед глазами. Он со стоном рухнул обратно, на груду мелкого строительного мусора. В лицо больно впились какие-то камешки… Было холодно, хотелось пить.
   Он полежал еще какое-то время и снова начал подниматься. Он делал это медленно, осторожно. Обмануть боль не удалось. Она вспрыгнула на затылок дикой кошкой, запустила когти прямо в мозг. Леха стоял на четвереньках и жмурился, но цветные пятна все плыли, плыли перед глазами, раскачивались, как воздушные шарики в руках ребенка. Он стиснул зубы и встал. Захрустело битое стекло под ногами, его повело в сторону, как пьяного, он сделал несколько шагов и налетел на стену. Сел, прислонился к стене затылком и вскрикнул…
   Хотелось пить, хотелось курить. Хотелось понять — где он? И как сюда попал? Леха начал искать сигарету, но в карманах было пусто… Где-то совсем рядом равномерно отбивал время будильник. Если не шевелить головой… то ничего. А сколько времени? Часы были на руке, но рассмотреть без света ничего нельзя. Из черных проемов основательно тянуло холодом, и он догадался, что это окна… С улицы проникал слабый свет. Оконные проемы без стекла… даже без рам. Похоже на заброшенную казарму… Болит голова… Похоже, ему дали чем-то тяжелым по затылку. А, дошло… ограбили. Через минуту он понял, что это не так — и бумажник и документы были на месте. Не из-за сигарет же с зажигалкой его вырубили.
   Потихоньку перестали плавать круги перед глазами. Он встал. Медленно, держась за стенку, но все-таки встал. Надо отсюда выбираться… Осторожно ощупывая ногой пол, Леха медленно двинулся вдоль стены. Однажды ему послышался человеческий голос, но разобрать слов и определить направление он не смог. Минуты через три, или через час, он выбрался на улицу. Моросил дождь. Капли падали на разбитое, окровавленное лицо, принося облегчение… Метрах в двадцати, за грудами мусора, битого кирпича, досок, виднелась арка. В свете уличного фонаря она выделялась светлым проемом… Где же все-таки я? Дурдом… Он побрел к арке. Упал по дороге. Снова накатила боль. Ладно-ладно, я осторожно. Наконец вышел на улицу. В свете фонаря посмотрел на часы. «Командирские» показывали без двух двенадцать. Полночь, значит… дела!
   Пробираясь по мусору под аркой, Леха не заметил прижавшегося к стене человека. Человеком был Петрович — один из разведчиков господина Шалимова. Он проводил Птицу внимательным взглядом. Значит, не добили, решил Петрович. Впрочем, грязный и окровавленный человек двигался нетвердым шагом и вполне мог оказаться обычным синяком или бомжом… Как бы там ни было, но чемоданчика он не выносил. А Штирлиц направил Петровича именно на поиски чемоданчика Дуче.
   В 23:59 посланец Штирлица проник во двор старого заброшенного дома, откуда только что вышел Птица.

* * *

   Семен Ефимович Фридман бросил взгляд на часы. Ровно через минуту прозвучит первый аккорд великой тротиловой сонаты. Или фуги… или чего там еще? Неважно… «Ваши условия приняты», — сказала Баконина. Терминатору казалось, что он видит медленное сближение часовых стрелок и движение маленьких пластмассовых шестеренок в корпусе китайской разовой поделки… Он прикрыл веки.
   …Втроем они быстро пересекли захламленный двор: Птица, за ним Дуче, за ним Прапор. Прапор, придурок, так и нес в руках бутылку водки. Они вошли в дом. Скрипел под ногами строительный хлам… В доме Семен включил фонарик. Узкий луч света выхватывал доски, битый кирпич, рваный кирзовый сапог…
   — Где? — спросил Птица глухо.
   — Не знаю, — ответил Дуче. — А где предельно эффективно?
   — Да все равно. Десять килограмм — это что-то. Семен немного поколебался и ткнул пальцем в угол. Птица пожал плечами и бесцеремонно швырнул чемоданчик на груду битого кирпича. Прапор испуганно отшатнулся…
   — Банкуй, Сема.
   — Может… ты сам, Леша? — осторожно ответил Дуче. Ему не было страшно, нет. Просто он ВОЛНОВАЛСЯ.
   Птица промолчал. Вспыхнула зажигалка, выхватила из темноты плотно сжатые губы, шрам на щеке. Семен понял, что Птица ничего делать не станет… Он присел возле чемоданчика и начал возиться с проводами. Пальцы слегка подрагивали, луч фонаря тек желтой струей мочи. Прапор за спиной громко икнул.
   — Готово, — шепотом сказал Дуче. Он осторожно переводил стрелки. Дома он проверил все десять будильников. Работали исправно, случаев преждевременного срабатывания не было.
   — Тихо! — сказал вдруг Птица и выключил фонарь. Искры сигареты вмиг погасли, придавленные его же ботинком.
   — Что? — шепнул Семен снизу.
   — Голоса, — ответил Птица из темноты.
   — Не ссы… это бомжи за стеной. Как нажрутся — орут.
   — Какие бомжи? — спросила темнота.
   — Там еще дом примыкает… тоже расселенный. В нем трое бомжей живут, — спокойно сказал Дуче. — Включи свет.
   Фонарь вспыхнул, и близко-близко блеснули Лехины глаза.
   — Так ты чего же?
   — Тебе что — их жалко? — Терминатор выставил время — 23:05.
   — Нет, погоди, — сказал Птица, — ты же говорил: демонстрационный фейерверк… без жмуров. Прапор снова громко икнул.
   — Леха, они уже давно все жмуры. Не бери в голову.
   — Нет, Сема. Я такой подписки не давал. Снимай на хер провод.
   Сидеть на корточках было неудобно, давил протез. Стрелять — тем более… Дуче начал выпрямляться. Тикал будильник, сопел в темноте Прапор… Нужно решить миром, не доводя до стрельбы…
   Снова послышались невнятные голоса бомжей за стеной. Похоже, ругались… Нужно с Птицей решить миром. Выстрел за час до взрыва может привлечь внимание…
   — Слушай, Леха…
   — Не хер тут слушать, — ответил Птица, выпрямился и сунул руку в запах куртки. Щелкнули взводимые курки…
   …И тут же он начал валиться на Дуче. Тяжелое тело бывшего морпеха обрушилось на Дуче вместе с осколками бутылочного стекла, брызгами дешевой водки и голосом Ваньки Колесника:
   — Будешь слушать, интеллигент… будешь слушать!
   Терминатор открыл глаза и посмотрел на часы. Они показывали ровно полночь. На Черной Галере громко закричал петух с огненно-красным гребнем. Стрелки на китайском будильнике сошлись, сомкнулись витки медных проволочек, и…
   …Молот детонирующего тротила ударил со скоростью шесть тысяч девятьсот девяносто метров в секунду. Чудовищное давление, вызванное процессом быстрого химического изменения ВВ из твердого состояния в газообразное и сопровождающееся превращением его потенциальной энергии в механическую работу, мгновенно изменило здание, в котором разведчик Шалимова искал загадочный чемоданчик. Волна раскаленного газа разрушила столетнюю цементную связку между кирпичами. Она разрушала сами кирпичи, выворачивала из стен стальные балки, врывалась в полости дымоходов и вентиляционных шахт, распирала их изнутри и раскрывала навстречу себе же. Взрывная волна поднимала полы, ломала крепкие дубовые брусья и устремлялась — вверх, вверх, вверх! — к стропилам крыши, к проржавевшим листам кровельной жести и еще выше — к замершим облакам. Она несла на себе тысячи кирпичей, перекрученных железяк, тонны цементной пыли и куски человеческих тел… Она несла на себе всю ненависть Терминатора и всю жадность и похоть прапорщика Колесника.
   Она казалась всемогущей и всесокрушающей. Абсолютной. Лаконичной. Совершенной и завершенной.
   Спустя секунду огненный столб уже опадал. Вместе с ним падали кирпичи, железо, дерево… порхали в воздухе листы кровельного железа. Падали человеческие ошметки. Трое бомжей умерли счастливыми, что на бомжовом языке означает — пьяными. Они никогда не будут мучиться от похмелья, язв, вшей, голода, холода и больных зубов… Петрович, разведчик Игоря Шалимова, так и не узнал, что он нашел чемоданчик Дуче. Или, вернее, чемоданчик нашел его.
   Тонны кирпича еще падали на землю, сталкивались в воздухе, крошились, а уже лопались окна в близлежащих домах. Тысячи мелких обломков барабанили по крышам, повреждая кровлю и антенны. Сработала сигнализация сотни автомобилей, находящихся в округе. На соседней улице нежно и глубоко зазвенела всеми своими подвесками хрустальная елисеевская люстра в квартире бывшего партработника, нынешнего преуспевающего бизнесмена.
   Одновременно залаяли, завыли и замяукали сотни собак и кошек… Хлопал крыльями и громко кричал петух на баковой пушке Черной Галеры. Морщинистые лапы скользили по мокрому медному стволу. Петух кричал и косил круглым глазом на своего главного собутыльника-комендора. А тот уже наливал желтый ром в плошку…
   Пронзительно билась разноголосая автомобильная сигнализация. Висела цементная пыль над разрушенным зданием. Прозрачные дождевые капли, падающие в этот пылевой вулкан, долетали до земли серыми комочками влажного цемента. Пылали, тлели во мраке сотни маленьких огоньков.
   В Санкт-Петербурге наступило 21 октября 1998 года.

Глава третья. Вчерашняя молочница

   На пульт дежурного ФСБ первое сообщение о взрыве поступило в 0:06 — из РУВД Адмиралтейского района. Никаких иллюзий больше не оставалось… Три микроавтобуса со следователями и экспертами выехали в адрес.
   Генерал Егорьев позвонил губернатору.
   — Они начали.
   — Да, — сказал губернатор, — я знаю… Что мы можем предпринять?
   — Мы проводим очень широкий комплекс мероприятий. С привлечением всех возможных сил и средств. Кроме того, у нас появилась дополнительная информация о лицах, возможно причастных к теракту. Сейчас она проверяется.
   — Данные о характере взрыва, о жертвах у вас есть?
   — Оперативно-следственная группа выехала, ждем сообщений. Но, по данным РУВД, взрыв произошел в нежилом, расселенном доме. Хочется надеяться, что…
   — Да, — сказал Яковлев. — Мне тоже. А что Терминатор?
   — Ждем звонка. Видимо, он последует в самое ближайшее время. Наши службы находятся в полной готовности. Мы гарантируем безошибочную фиксацию абонента, но… захват его в точке выхода на связь маловероятен. Звонок, скорее всего, будет с уличного таксофона. Тем не менее мы рассредоточили по всей площади города около шестидесяти групп захвата. Теоретически они смогут добраться до любого места выхода Терминатора на связь за три-четыре минуты. Возможно — быстрее.
   — Хорошо, Евгений Сергеевич, держите меня, пожалуйста, в курсе. Я постоянно на связи.
   Губернатор положил трубку. Он сидел на своем обычном рабочем месте. Без галстука, в мягком вязаном пуловере. На столе стоял остывший стакан чаю в серебряном подстаканнике. У губернатора было еще много вопросов к генералу, но он воздержался. Егорьев и его люди — профессионалы. Лезть к ним с мелочной опекой, контролировать совсем ни к чему. Яковлев знал, что делается все возможное. …И тем не менее первый взрыв прозвучал! Губернатор снял трубку аппарата ВЧ-связи. Ему предстояло разговаривать с Москвой.
   Пятьдесят восемь автомобилей с вооруженными оперативниками ФСБ и бойцами РОСО «Град» были рассредоточены по всей площади города. Схема операции такого рода была выработана на базе компьютерного анализа с учетом таксофонной сети, плотности населения по районам и времени суток. Сейчас использовался вариант «Ночь». Радиостанции во всех автомобилях работали на прием. На вокзалах и около станций метро дежурили разведчики наружного наблюдения. Людей не хватало… В принципе, сетка расположения групп захвата позволяла перекрывать любой из известных таксофонов за двести двадцать секунд. Но контакт с террористом мог быть вдвое, втрое, вчетверо короче.
   Уже третий час двести тридцать мужчин в пятидесяти восьми автомобилях ожидали звонка Терминатора.
   Но он не звонил.

* * *

   Маргарита Микульска, третья жена Семена Фридмана, сидела в гостиной с бокалом водки в руке. На столе перед ней лежал лист бумаги с машинописным текстом. Не очень четкий текст (видимо, третий экземпляр) начинался со слов Ультиматум. Маргарита изумленно качала головой. Она читала текст во второй раз… После того как возбужденный Семен уехал на ночь глядя, она обнаружила незапертым сейф.
   Ох, лучше бы, пани Микульска, вам туда не влезать!
   Она ни разу не видела, чтобы Сема забыл запереть сейф. Такого не случалось никогда! Маргарита открыла массивную металлическую дверцу с невынутым ключом. Бумаги… пачка долларов и две пачки сторублевок в банковских бандеролях… ее собственный паспорт. Она открыла паспорт на странице девять — семейное положение… Зарегистрирован брак с гражданином Фридманом Семеном Ефимовичем, 1953 года рождения. Рита горько усмехнулась. Взяла в руки деньги — столько она еще не держала в руках никогда. Рубли, доллары… ОАО «Альфа-банк» — синела печать на бандероли. — 20 июля 1998. БИК 044030786. Грязнова С.П. Столько денег!
   Сто листов по 100 рублей. При получении пересчитывать. Без гарантии. Вот так — без гарантии.
   Мелькнула мысль: забрать деньги, паспорт и… А куда? Куда?… Да куда угодно! В гостиницу, в Ростов к Ольге… Хоть куда, только бы вырваться от Дуче… Так, что там еще? Коробка с патронами… еще коробочка. Тяжелая… Что? Золото: перстни, запонки, монеты и даже зубные коронки… много.
   Маргарита представила, как Дуче выбивает молотком коронки у покойников. Это, конечно, чушь, но Сенечка смог бы. Он бы и у живых смог! Ее передернуло, прошел по телу мерзкий озноб. Брак, заключенный с гр. Фридманом Семеном Ефимовичем, 1953 года рождения, давно уже превратился в кошмар. Образованная женщина из интеллигентной семьи, кандидат наук, она даже не заметила, как Семен подавил ее волю, сломал ее всю. Превратил в рабыню, в дрожащую секс-машину, в МЯСО, как говорил он сам.
   Иногда, подвыпив, Дуче спрашивал:
   — А чего ты, пани Микульска, курва польская, в ментуру не пойдешь? А? Правильно… не поможет ментура. А я тебе глотку перережу.
   Иногда она говорила себе: хватит! Выходила на балкон и смотрела вниз… каждый раз не хватало духу. Она презирала себя, но ничего не могла поделать. И терпела побои, издевательства, ежедневное циничное насилие… Но сегодня, сегодня появился шанс.
   …золото. А что там еще? На верхней полке лежал одинокий листок бумаги в прозрачной пластиковой папке и видеокассета. Маргарита Микульска взяла в руки Ультиматум. Великий Ультиматум Терминатора.
   Она прочитала текст и… ничего не поняла. Прочитала второй раз, и ей стало страшно. Рита схватила кассету, сунула в пасть видика. Сообщение для Терминатора. Ваши условия приняты полностью. Она вспомнила, как вырвался рев из глотки Семена, и ошеломленно опустилась на диван.
   Часы показывали полночь. Без гарантии, предупреждала банковская бандероль. Маргарита налила себе водки. Без гарантии. Она сделала большой глоток и перечитала текст в третий раз. Вот это шанс! Шанс освободиться от Сенечки раз — и навсегда.
   Рита быстро начала одеваться. Кое-как, наспех… Бросила в сумку паспорт, деньги и коробочку с золотом. Подумала и положила туда же видеокассету и папку с копией Ультиматума. Обулась, надела плащ… Ну что? Все… сюда она вернется уже свободной. Водка и чувство свободы кружили голову. Без гарантии, предупреждала бандероль.
   Третья жена Синей Бороды подошла к двери и замерла. Внезапно пришедшая мысль ошеломила ее. Не разуваясь, она быстро прошла в комнату и вставила кассету в видик. Два круглосуточно действующих контактных телефона, — сказала Марианна Баконина. И повторила еще раз. Рита лихорадочно нажимала кнопки телефона… сбилась, начала снова. Трубку сняли сразу:
   — Слушаю вас, — сказал спокойный мужской голос.
   — Вам нужен Терминатор? — выдохнула Рита. — Это Фридман. Семен Ефимович Фридман… это он — Терминатор.
   Она положила трубку и быстро прошла в прихожую, отодвинула массивный язык задвижки. Без гарантии, Рита, без гарантии… Она распахнула дверь.
   — Куда же ты собралась в такое позднее время, дорогая? — ласково спросил Дуче.
   Брандспойты выбрасывали мощные струи воды. Очагов возгорания было много: горели доски, горели обрывки войлока. Огоньки мерцали и понизу, и высоко над землей, на чудом уцелевшем куске стены. Фантастическое зрелище напоминало декорацию из фильма Тарковского.
   Нервно бились сполохи милицейских мигалок, в лучах прожекторов покачивались, сверкая, тугие струи. Трагическая суть происходящего как бы спряталась за киношным декором. Эффект сходства с киносъемкой дополняли два оператора с профессиональной аппаратурой. Еще один оператор вел скрытую съемку и был невидим для зевак, которых он собственно и снимал. Сотни жителей окрестных домов высыпали на улицу и возбужденно обсуждали врыв. В основном здесь были те, чьи окна при взрыве не пострадали.
   Среди зевак находились разведчики Штирлица — пара Краб-Попов. Они прибыли в адрес почти одновременно с милицией и пожарными расчетами. Из всех присутствующих именно эти двое особенно остро ощущали сопричастность событию — они оба могли оказаться ТАМ. Рядом со своим коллегой Петровичем. В большой братской могиле, в сюрреалистическом мавзолее из битого кирпича. Впрочем, спецы из наружки не думали о красоте. Краб отзвонился Штирлицу и доложил обстановку: в адресе взрыв большой силы. Петрович, по всей видимости, погиб. Его «жигуленок» Попов обнаружил в соседнем переулке…