Константинов Владимир. Право на месть (Страх - 2)

   После этого я понял, что вполне созрел для самых решительных действий. Ад когитантум эт агэндум хомо натус эст (человек рожден для мысли и действия). Аудэнтэс фортуна юват (смелым судьба помогает). Факт.
   Я напрочь забыл все телефоны Окуневой, знал лишь обувной магазин на Комсомольском проспекте, где она была хозяйкой и директрисой и, на удачу, направился туда.
   Кабинет Окуневой напоминал бодуар какой-нибудь очень богатой ясновельможной пани и своей пышностью и помпезностью мог бы поспорить с альковом, где я провел не худшие дни своей жизни. Любит мадам окружать себя роскошью. Страсть как любит. Мое появление привело её в состояние полного стопора, я бы даже сказал столбняка. Глаза округлились и расширились до размеров рубля царской чеканки, да в таком положении и застыли. Трудно было сразу определить, какие чувства они выражали. Здесь было всего понемногу: страха, смятения, радости, удивления. А вот лицо... Лицо при более детальном рассмотрении выражало только страх, даже мистический ужас, будто мадам увидела одного из постояльцев мрачного средневекового и давно заброшенного замка. А ещё отметил, что время не властно над этой женщиной. Здесь одно из двух: или она, как когда-то небезызвестный литературный герой Дориан Грей, заключила сделку с самим сатаной, или тратит немыслимые деньги для поддержания формы. Ее блистательный, отполированный до ослепительного блеска взглядами мужчин бюст по-прежнему поражал своей безупречностью и совершенством. Сколько ради него совершено безумств, сказано слов любви и восхищения, пролито слез, произнесено проклятий. Но это не причинило ему никакого урона. Напротив он стал ещё совершенней.
   - Здравствуйте, Майя Павловна! - воскликнул я, изобразив на лице одну из самых жизнерадостных улыбок. Хотя, если честно признаться, зная взрывной и необузданный характер Окуневой, откровенно трусил. Этот визит мог закончиться для меня не одними лишь душевными травмами. Факт. - Вы по-прежнему удивляете, восхищаете, ослепляете!
   У Майи Павловны моргнул сначала правый глаз, потом - левый. Это, как я понял, - сработала её сигнальная система. И
   состояние стопора, сменилось взрывом прекрасной плоти. Мадам вскочила. Все её тело пришло в движение, руки с неверояной быстротой чертили в воздухе какие-то то ли кабалистические знаки, то ли колдовские фигуры проклятия, божественный бюст так бурно вздымался, словно намеревался разнести в клочья сдерживающую его ткань, из её прелестного рта поначалу выкатились грозные рыкающие звуки и только потом стали выскакивать тяжелые, будто отлитые из медного колчедана, слова:
   - Негодяй!!! Наглец!! Хам!! Ничтожество! Как ты посмел явиться, подонок! Видеть тебя не хочу! Вон! Вон из моего кабинета! Что б духу твоего здесь...
   Обессилив от эмоций, Майя Павловна плюхнулась обратно в кресло и заплакала.
   - Как же ты прекрасна в гневе, дорогая! - восхитился я. - Клеопатра! Цирцея! Немизида!
   - Дура-а-ак!... Болт-у-ун! - уже по-настоящему ревала Окунева. - Как вор, не попрощавшись!... Как ты мог?!... Даже не позвонил! Не написал ни строчки! Какая же ты после этого сволочь!
   - Не мог, Майя. Никак не мог, - проговорил я серьезно, с трагическими нотками в голосе. - К сожалению, я себе не принадлежу. По распоряжению высшего командования был срочно переброшен с одно из сопредельных и очень враждебных нам государств, где все это время выполнял важное государственное задание.
   Рыдания прекратились. Окунева удивленно взглянула на меня, вытерла ладонями лицо и, веря и не веря моему трепу, спросила:
   - Правда что ли?!
   - Обижаешь, - сделал я оскорбленную мину. - Вспомни, я тебя когда-нибудь обманывал?
   Так как Майе Павловне очень хотелось поверить в то, что я только-что тут наплел, она поверила.
   - Ну хоть позвонить-то мог? - сказала она обижено и виновато одновременно.
   - О чем ты говоришь! - укоризненно покачал головой. - Я даже свою зубную щетку, прошедшую со мной концентрационные лагеря и политическую ссылку, забыл. А ты говоришь - позвонить? Ты не вышла замуж?
   - И он ещё спрашивает? Знаешь сколько слез я о тебе проплакала? Все ждала, надеялась - вот-вот позвонишь. А потом, когда надеяться было не на что, решила, что если тебя ещё встречу, то отрублю голову!
   - Так уж и голову? А зачем тебе нужна моя голова?
   - А шут меня знает. Посчитала, что ты именно этого заслуживаешь, рассмеялась она. - Ты сегодня свободен?
   - Во всяком случае, до обеда я полностью и всецело в твоем распоряжении.
   Она посмотрела на часы, возмутилась:
   - Каков нахал! Век не виделись, а он заскочил на каких-то три часа.
   - У меня важная деловая встреча. от которой, можно сказать, зависит судьба страны.
   - Никаких встреч! - безапелляционно заявила Окунева. - Страна подождет. Ничего с ней за день не случится. Сегодня ты мой! - Она выскочила из-за стола, обняла меня и крепко поцеловала. И по этому поцелую я понял, что мой образ прочно и надолго, если не навсегда, засел в этой хорошенькой головке. Надо же! Я-то считал, что она легкомысленная Армида, а она по сути своей Пенелопа. Вот те раз. Мне, кажется, опять угораздило вляпаться в достаточно щекотливую ситуацию.
   - Ты меня испачкаешь в помаде, - сказал я, отстраняясь и едва переводя дыхание от её слишком бурного проявления чувств.
   - Моя косметика никогда не течет и не красится, - заявила она. И, приняв позу фотомодели, добавила: - Ведь я этого достойна?!
   - Достойна, достойна! - рассмеялся я, окончательно сдавшись на милось победителя. Встреча с олигархом переносится на завтра.
   Она по телефону заказала обед, способный удовлетворить вкусы самых взыскательных гурманов. После чего мы покинули магазин, сели в "Вольво" и покатили к ней домой.
   Потом... Что было потом я хочу опустить по нескольким соображениям. Во-первых, описать эту сцену, даже при моем красноречии, невозможно. Во-вторых, не хочу будоражить воображение молодых читателей. У них ещё все впереди. Пусть каждый из них испытает это на собственном опыте, а не заимствует его у других. В-третьих, не хочу будить воспоминания тех читателей, у которых все в прошлом. Они этого не любят. И, наконец, в-четвертых, не хочу подводить автора этого романа. Он и так не раз жаловался, что я делаю его книги несколько легковесными. А данная сцена явно не придаст солидности роману.
   Сцена эта была прервана лишь тогда, когда в дверь позвонили доставили заказ. Через полчаса мы уже сидели за столом, в буквальном смысле слова ломившемся от всевозможных явств. Описывать кои не берусь по соображениям этического характера. Меня самого всегда раздражает реклама "Вискаса" и прочих кошачьих и собачьих деликатесов, так как многие мои соотечественники едят подобный "вискас" лишь по большим праздникам.
   Обретя смысл своего земного существования, Майя Павловна болтала без умолку. Вскоре я был в курсе всех московских сплетен. Кто с кем и почему. Кто чисто голубой, а кто лишь косит под голубого, чтобы оторвать приличную роль, а кто и вашим и нашим.
   Потом...
   Опомнился я, когда за окном стало уже смеркаться. Надо позвонить ребятам и предупредить, чтобы не волновались. Набрал номер телефона нашего номера. Трубку взял Рома.
   - Алло, слушаю! - голос его был обеспокоенным.
   - Товарищ генерал, прошу меня извинить, что не мог прибыть в назначенное время, - отчеканил я. - Непредвиденные обстоятельства.
   - Слушай, кончай прикалываться, - сердито проговорил Шилов. - Тут за него беспокоятся... А он - прикалывается!
   - Есть быть в девять часов... Нет-нет, обязательно буду ровно в девять. Спокойной ночи, Роман Владимирович! Передавайте поклон вашей супруге Тамаре Григорьевне!
   - Эй, ты что там, - таинственно зашептал Рома. - Ты откуда?
   - Спасибо, товарищ генерал! У меня все в порядке. До свидания! До встречи, господин генерал!
   Я положил трубку и снисходительно глядя на Окуневу, устало проговорил:
   - Из-за тебя я нарвался на выговор генерала.
   - Подумаешь, - беспечно махнула она рукой. - Я за тебя готова умереть.
   - Так уж и умереть?
   - Запросто, - сказала она с такой уверенностью, что я понял, что она совсем даже неплохой человек. Жаль, что я не раглядел это в прошлый раз. Кого там, тогда я был слишком хомо беспечным, чтобы это разглядеть.
   - Скажи, ты знаешь Сосновского?
   - Кто ж его не знает, - презрительно проговорила она. - Тот ещё козел!
   - Я не об этом. Ты лично с ним знакома?
   - Я как раз об этом. Он же меня сватал.
   - Правда что ли?! - удивился я.
   - А то вру.
   - И что же?
   - Нужен мне этот черт, как же. Как представила, что надо будет с ним ложиться в постель, чуть не сташнило. Брр. Отказала конечно.
   - А говорят, что у него жены - одна краше другой.
   - Они ж не на него бросаются, а на его деньги. А у меня своих денег достаточно.
   - Он обо мне ничего не спрашивал?
   - Как ещё спрашивал - целый допрос учинил. Интересовался - в курсе ли я твоих дел.
   - И что ты сказала?
   - Сказала, что сплю с тобой. А твоими делами никогда не интересовалась. Поверил.
   - Когда это произошло?
   - Сразу после твоего исчезновения. Приехали за мной два амбала и буквально силой доставили к нему. Тогда я поняла, что ты ему чем-то здорово насолил.
   - Что он ещё спрашивал?
   - Спрашивал - знаю ли Потаева и не я ли тебя с ним познакомила. Я ответила, что с Потаевым пару раз встречалась на презентациях, где и была ему представлена и что тебя с ним не знакомила. Вот и все.
   - После этого ты с ним встречалась?
   - Видемся иногда на тусовках.
   - Ну и как он к тебе относится?
   - Нормально. Недавно то ли в шутку, то ли в серьез сказал... - Смешно копируя олигарха, Окунева продолжала: - Ты, Майя, того, этого... Если, ага... Если передумаешь того... То позвони по этому... По телефону этому... - Она заливисто рассмеялась.
   - Очень похоже, - одобрил я её актерские способности.
   - Его пока дождешься, что он хочет сказать, дважды родить можно.
   - Кстати, почему у тебя нет детей?
   - Не сыпь мне соль на рану, - опечалилась Майя Павловна. - Выкрутасы молодости. Вот и довыступалась. - А-а, что об этом говорить. Близок локоть, а не укусишь. Верно?
   - Верно, - согласился я. - Майя, ты можешь мне помочь?
   - Буду только рада.
   - Надо одного хорошего парня устроить в систему безопасности Сосновского.
   - А зачем хорошего парня устраивать в этот гадюшник? - резонно спросила она.
   - Так надо, - уклончиво ответил.
   - Неужели вы серьезно хотите взяться за этого черта? Вот было бы замечательно. А то он всем уже осточертел, Везде сует свой грязный нос, хочет быть в каждой бочке затычкой.
   - У тебя есть родственники за пределами Москвы?
   - Навалом. Это в Москве у меня никого нет, а так - хоть отбавляй. Я ведь сама из Томска. Слышал про такой город?
   Я поразился подобному совпадению. Вот и не верь после этого, что всеми нашими поступками управляет сам Космос.
   - Еще бы мне его не знать, когда я пять лет учился в вашем университете.
   - Правда что ли?! - очень удивилась и отчего-то обрадовалась она. - И почему мы с тобой там не встретились? Вот было бы здорово!
   "Потому, дорогая, что ты к тому времени лет пять, а то и больше была замужем", - хотел я сказать, но по гуманным соображениям во время сдержался.
   - Ты могла бы его рекомендовать, как своего племянника.
   - Что, я такая старая, что у меня может быть взрослый племянник? обиделась Окунева.
   - Ну, почему, - смутился я. - Может же быть у молодой тети взрослый племянник.
   - Нет, лучше я его представлю как двоюродного брата.
   - Такой брат есть в природе?
   - Конечно. У моей тети Нины есть сын Валентин. Очень непутевый парень. То занялся продажей подержанных автомобилей. Кому-то там задолжал и его за это чуть было не убили. Потом работал в охранной фирме. Бросил. Связался с рэкетирами. Чуть не посадили. Уехал на Восток и пропал.
   Все складывалось на редкость удачно. Первый день своей командировки я прожил не зря. Факт.
   Глава вторая: Беркутов. Первое задание.
   Я едва не офонарел, когда Одиноков шлепнул этого жирного борова. Сделал он это хладнокровно, как привычное для себя дело. Похоже, что моя смерть откладывается на неопределенный период. Я буду совсем непротив, если навсегда. А кто-то ещё говорил, что я страшно невезучий? Кто-кто. Я сам и говорил, кто ж ещё может до такого додуматься. И был, как всегда, неправ. Если разобраться, то я самый везучий человек на планете. Определенно. Сколько раз я попадал в такие критические ситуации, что, казалось, у меня нет никакой иной альтернативы, как сыграть в ящик, но в самый критический момент удача всегда мне улыбалась. Вчерашний случай показал, что я имею эксклюзивное право на везение. Точняк.
   Когда мы вышли из квартиры, длинный мосластый парень (у него и кличка соответствующая - Мосел. При знакомстве, как мне помниться он назвался Александром Лествянко) спросил Тонкова:
   - Ну как?
   Павел похлопал меня п плечу, ответил:
   - Все в ажуре. Свой парень. Снял без шума и пыли. Этот хряк и пикнуть не успел.
   - Поздравляю! С крещением тебя! - ощерился Мосел щербатым ртом, пожимая мне руку. - В таком случае с тебя, братан, причитается. Это дело грех не обмыть.
   - А ты как, Паша? - спросил я Одинокова.
   - Он не против, - ответил он и весело подмигнул.
   Павел оставил машину на стоянке, и мы заскочили в какую-то вшивую забегаловку и я нагрузил своих новых корешей по самую ватерлинию. Однако, как отметил, Одиноков пил через раз. Я меня, после того, что случилось, водка вообще не брала. Зато Мосел и второй боевик, не помню его имени, упились в драбадан. Павел поймал такси, отвалил водителю приличные бабки и попросил развести их по домам.
   - Будь спок, - ответил тот, пряча деньги во внутренний карман. - Все сделаю в лучшем виде.
   Оставшись одни, мы решили малость прогуляться.
   - Почему ты это сделал? - спросил я Одинокова.
   - Не берите в голову, Дмитрий Константинович, - нехотя ответил он. Чем меньше вопросов, тем дольше жизнь.
   - И все-таки?
   - Будем считать, что вы мне понравились, - усмехнулся Одиноков. Этого пока достаточно.
   Я понял, что больше он ничего не скажет.
   - Хозяин - барин, - пожал я плечами.
   - Скажите, Дмитрий Константинович, вы бы действительно это сделали?
   - Да, Паша, да. Только я тогда ещё не решил - уходить мне одному, или с тобой под ручку.
   - Вот видите, я спас жизнь не только вам, но ещё и себе.
   - А ты классно шлепнул этого Плохиша. Такое впечатление, что ты этим занимаешься все свободное от работы время.
   - Да, опыт у меня солидный, - согласился со мной Одниоков.
   - А чем ты раньше занимался?
   - Я же вам говорил - был киллером.
   - Все понятно - ты им родился.
   - Можно и так сказать, - усмехнулся Павел. - Когда меня по кусочкам собрали в госпитале и я родился на свет второй раз.
   - В госпитале? Ты воевал?
   - Было дело.
   - В Чечне?
   - Нет. В Афгане.
   - И что же там такое произошло, если ты решил стать киллером?
   - А, долго рассказывать, - махнул рукой Одиноков. - Пойдемте на стоянку. Надо хоть немного поспать.
   Через полчаса мы оказались у него дома в большой двухкомнатной полногабаритной квартире почти в центре Москвы. Такая квартира стоит сумасшедших бабок. Определенно.
   Осмотрев квартиру, я сделал заключение:
   - Судя по всему, киллеры у нас относятся к высокооплачиваемой категории трудящихся.
   Павел только рассмеялся, ничего не ответив.
   Он постелил мне в большой комнате на диване и, пожелав спокойной ночи, исчез. Я разделся и лег, но сна не было ни в одном глазу. От случившегося внутри до сих пор все тряслось и звенело, а в голове шумело, будто душ в медвытрезвителе. Лупил глаза в белеющий потолок и пытался понять - чем продиктован поступок Одинокова. Человеколюбием? Киллер - гуманист! Неплохо звучит, да? Обхохочешься. Тогда, что же? А может быть у него свои счеты со всей этой кодлой. Не зря же он говорил о своем втором рождении. По всему, парню здорово досталось в первой жизни, так здорово, что он решил предьявить счет всему миру, записавшись в киллеры. А что если?... От этой мысли я даже подскочил. Что если он и есть тот, кто мне нужен таинственный оператор гребанной встречи двух гребанных олигархов?! Чем дольше я над этим думал, тем больше укреплялся во мнении, что прав. Уснул я, когда в окно заглянуло солнце. Я сказал: "Привет тебе, солнце!", - и вырубился.
   Разбудил меня Одиноков.
   - Доброго здравия, Дмитрий Константинович! - громко он меня приветствовал. - Как поспалось?
   - Спасибо! Хреново. Несознательный ты, Паша, человек. Сам встал ни свет - ни заря и другим спать не даешь.
   - Обстоятельства, Дмитрий Константинович, вынуждают. Во-первых, вас вызывает шеф. Во-вторых, уже половина двенадцатого.
   - Сосновский что ли?
   - Сосновский - босс. Варданян.
   - Слушай, Паша, кончай ты это безобразие, честное слово.
   - Какое безобразие?! - очень он удивился.
   - Выкать, возвеличивать. А то я к тебе со всей душой: "Паша - друг!", а ты вроде как дистанцию держишь: "Дмитрий Константинович".
   - Обещаю исправиться. Умывайся. Я уже приготовил завтрак.
   С большим трудом встал и поплелся в ванную. Стоило лишь взглянуть на себя в зеркало, едва не прослезился от обиды и унижения. Я походил на постоянного да, к тому же, буйного пациента психушки. Рожа опухшая, синюшняя, волосы всклокочены, глаза горят алчным, неутоленным огнем.
   "Эка провернула бедолагу эта самая штука с таким симпатиным названием - жизнь!" - подумал о себе, как о ком-то совершенно постороннем.
   В половине второго я уже стоял перед Варданяном, как молодой курсант перед генеральской вдовой, улыбался глупо и самозабвенно. С сегодняшнего дна я зачислен к нему на службу, а потому надо с первых шагов наводить мосты. Время их развода кончилось для меня этой ночью. Каково сказано! Силен бродяга!
   - Позлравляю, Дмитрий Константинович, с блестяще выполненным заданием! - торжественно провозгласил Варданян, выходя из-за стола и крепко пожимая мне руку.
   - Счастлив служить нашему "святому" братству ныне и пристно, и вовеки веков! - ответил я не менее торжественно и смахнул воображаемую слезу, выкатившуюся по такому случаю.
   Но дядя Алик отчего-то не поверил в мою искренность, печально покачал головой и укоризненно сказаол:
   - Ну, зачем вы так, Дмитрий Константинович?! Только все испортили.
   - Все испортить невозможно, Алик Иванович. Всегда что-нибудь да останется, что-то по-настоящему значительное, доброе, светлое. Неужто у вас уже все в прошлом. В таком случае, позвольте посочувствовать.
   Но отставному генералу госбезопасности эти слова ещё больше не понравились. Лицо медленно налилось красной спелостью, глаза стали колючими и злобными, как у хорька. Набычился, насупился, нахохлился, как мышь на крупу, только мышь сильно разжиревшая на хороших харчах. Вот, блин, что не скажу, все ему не нравится, все не так. Заколебал! А хо-хо не хо-хэ, дядя? Столько лет на свете прожил, а остался наивным, как Чебурашка. Чтобы Дима Беркутов тебе задницу, старый хрен, лизал, танец маленьких дураков перед тобой вытанцовывал? Не дождешься. Мне ведь доподлинно известно какие "нежные" чувства ты ко мне испытываешь, как богославлял на мученическую смерть. Но я туда не тороплюсь и, как человек по натуре добрый и где-то по большому счету вежливый, уступлю тебе свою очередь.
   Варданян сел за стол, сделал ну совсем зверское лицо, словно снимался на стенд: "Их разыскивает милиция", хмуро и раздражено проговорил:
   - Что у вас за манера такая - все превращать в балаган?
   - Превращать жизнь в балаган, а страну в общую "Палату N 6" - это по вашей части, дядя. Я же хочу дать вам понять, что в отношении меня вы сильно заблуждаетесь. Определенно. А то, что я вынужден на вас ишачить ровным счетом ничего не значит. Делаю я это в целях безопасности своей семьи. Однако, отношения своего к вашей банде не изменил и в ближайшее время менять не собираюсь.
   - Ну-ну, - криво усмехнулся дядя Алик. - Только, как мне помнится, вы это уже говорили.
   - И буду говорить при каждом удобном случае, до тех пор, пока у вас не проснется совесть, не осознаете всю гнусность вашей теперешней жизни, не раскаятесь и не попросите у людей прощения.
   - А ну прекратить! - заорал благим матом Варданян и грохнул об стол кулаком. - Черт знает что такое!
   То, что я вывел-таки из себя этого старого мерина доставило моей усталой сущности массу положительных эмоций, взбодрило. Значит, не потерял ещё форму. Однако, хватит экспериментов на выживаемость. Зачем травить быка флагом бывшей империи. Нам ещё с ним предстоит какое-то время пройти по жизни рука об руку, хотя и разными дорогами.
   Я сделал покаянное лицо, нарисовал виноватую улыбку.
   - Уж и пошутить нельзя.
   - Шутить будете дома с женой, молодой человек! - строго сказал дядя Алик, глядя на меня, будто питон на несчастного грызуна, - властно и немигающе. - Если, конечно, такая встреча состоится. Но у меня складывается впечатление, что вы никак этого не хотите.
   - Как сказал бы один из моих бывших клеентов - "хоп, понял, начальник". Приказывайте! Готов выполнить любое, даже самое дебильное задание командования.
   Генерал покачал своей "милой" головкой пятилетнего бугая, надолго замолчал, очевидно размышлял, как отнестись к моей очередной выходке. Похоже, моя готовность номер один ему понравилась.
   - С вами положительно не соскучишься, - с улыбкой проговорил он.
   - И не надо. Скука сокращает жизнь. Улыбка и хорошее настроение продлевают. Выбирайте. Или вы загнетесь через пару, от силы через пять лет, или будете удивлять окружающих своей живучестью и способностью к воспроизводству.
   - Вы не оставили мне выбора, Дмитрий Константинович, - рассмеялся дядя Алик. И даже позволил себе пошутить: - Однако, как говориться, - ближе к телу. У меня к вас есть одна деликатная просьба.
   - Деликатная - это какая? Это не когда по мордам? Нет?
   - Это, когда деликатная, - уже совсем серьезно сказал Варданян. - И прекратите, Дмитрий Константинович, хотя бы на время ваньку валять.
   - Хорошо, - тут же согласился я. - А кого прикажите? Вашего босса? Так он и так весь настолько вывален, что ни одного живого места нет - сплошное дерьмо.
   Неожиданно для меня, но больше - для себя самого, Варданян громко и весело рассмеялся. Смеялся долго. Делал попытки, но все никак не мог остановиться. Лицо покраснело от натуги, глаза слезились. Этот его смех показал, что он ненавидит своего босса нисколько не меньше чем я. Просто, волею обстоятельств он вынужден верно и предано ему служить, ибо отставка таких, как он, всегда заканчивается весьма плачевно. Определенно.
   Наконец, устав смеяться, он достал носовой платок, вытер слезы и смущенно, даже, как мне показалось, испуганно проговорил:
   - Извините! Это, очевидно, что-то нервное.
   - В ваши годы немудрено, - посочувствовал я.
   - Так о чем это мы? - спросил Варданян, потеряв нить разговора.
   - Как мне помнится, вы приготовили для меня какой-то деликатес, напомнил я.
   - Ах, да. У меня к вам есть предложение... Вы, как мне помнится, хотели мне помочь в поиске человека, сделавшего запись беседы Сосновского и Лебедева.
   - Это когда ещё было. С тех пор обстоятельства резко изменились не в вашу пользу.
   - Не будем вдаваться в подробности в чью пользу они изменились, съехидничал дядя Алик. - Я попросил бы вас этим заняться и помочь нам его найти. Вы человек здесь новый, наблюдательный, быстро сходитесь с людьми, да к тому же опытный оперативник. Думаю, что вам удастся это сделать. Обещаю хорошо заплатить и, если будете настаивать, ходайствовать о вашем освобождении.
   "Я его уже нашел", - подмывало меня сказать, но вместо этого сказал:
   - Ну, насчет освобождения вы малость загнули. Это не в вашей компетенции. Не для того меня траспортировали через всю Россию и проводили надо мной эксперементы, как над бедным кроликом, чтобы отпускать. А вот деньги... Деньги моей семье, лишенной по вашей милости кормильца, сейчас очень бы пригодились. И потом, у меня нет иной альтернативы, как согласиться. Как говорят в народе, - не мытьем, так катаньем, но вы своего добьетесь. Знаю по личному опыту.
   - Вот и хорошо. Будем считать, что мы договорились. - Варданян выдвинул ящик стола, достал из него связку ключей, протянул мне. - А это небольшой аванс - ключи от вашей квартиры. Кстати, она находится в том же доме, что и квартира Одинокова.
   Я поразился их возможностям. Неужели они каждому боевику отваливают по квартире? Нет, наверное, лишь особо одаренным, с кем они связывают определенные надежды. При желании я бы смог сделать у них неплохую карьеру. Но дохлый номер, господа мокрушники! Не на того нарвались. Дима Беркутов всю свою сознательную жизнь давил вас, отморозков, и будет давить. Это я вам обещаю и где-то по большому счету гарантирую. Определенно.
   Глава третья. Калюжный. Новые неприятности.
   Шли четвертые сутки моего пребывания в "колонии истинно свободных граждан", как именовал нас Профессор, когда вернулись из своего свадебного путешествия молодожены. Молодой супруг, хилый невазрачный парень с длинными, что у горилы руками, подошел ко мне, протянул руку,
   - Гена Хрящ.
   - Иван. А почему Хрящ? - пожал я его руку.
   - Шут его знает. Кликуху мне на зоне дали. Наверное потому, что у меня вместо костей хрящи.