Константинов Владимир. Право на месть (Страх - 2)

   - А если этот?... Реактор этот?... Взорвется если? - спросил он внешне сдержанно.
   - Ну и что, - усмехнулся Лебедев. - Ты ведь хотел, что бы весь мир вдрогнул? Вот он и вздрогнет.
   - Это конечно, ага, - тут же согласился Сосновский. Испытывающим взглядом обвел присутствующих. - И как вам?... Предложение как вам?
   - Но ведь это может привести к огромным жертвам. - робко, едва слышно проговорил Викторов.
   - А то нас пугали когда-то жертвы! - презрительно фыркнул Шапиро. Вот только не пойму, как это организовать? Ведь это секретный военный объект?
   - Для нас нет ничего невозможного, - ответил Лебедев. - Надо подумать. Но зато какой будет резонанс?!
   - Это конечно да! - воскликнул Виктор Ильич. Вскочил из-за стола и принялся в возбуждении бегать по залу. В его голове уже созрел план, как все можно замечательно того... Осуществить, ага. - За это стоит... Выпить стоит. Жора, наливай!
   Шапиро наполнил рюмки.
   - За то, что б все удачно, ага! - торжественно провозгласил Виктор Ильич, поднимая рюмку. - Получилось, что б удачно и все такое!
   Участники совещания пили за этот тост с разными чувствами. Легче всех было Шапиро. При любом раскладе он оставался как бы в стороне. А наблюдать события со стороны, зная, кто за ними стоит, всегда забавно. Погибнут люди? При чем тут это. Подумаешь! Сколько там, в этой лодке? Они больше каждый день от пьянства гибнут.
   Директор ФСБ Виноградов в который уже раз здорово пожалел, что когда-то ввязался во все это дело. Яро ненавидел всех сидящих за столом, а себя - в первую очередь. Ненавидел и презирал. Но прекрасно осознавал, что обратной дороги для него не существует.
   Заместитель главы президентской администрации Зайнутдинов относился к происходящему весьма индифферентно. До недавнего времени он работал журналистом, всегда кому-то служил, отстаивал интересы хозяина. Проще говоря, был слугой. А слуга не должен иметь своего мнения. Главное - уметь в точности выполнять любое указание. Он это очень хорошо усвоил. Потому и достиг таких высот.
   А олигарху Лебедеву было глубоко на все наплевать. И его душа, и все его помыслы уже давно были на Западе, где проживала его семья. И он мечтал о той минуте, когда сможет покинуть эту огромную сумасбродную страну с её дебильным народом. Так здесь все надоело, что даже поташнивает от отвращения. Скорее бы все закончилось!
   Сосновский не стал садиться за стол. Выпил водку, бросил в рот оливку и вновь забегал по комнате.
   "Экий он смешной и нелепый, - презрительно подумал Лебедев, наблюдая за хозяином дома. - Ему б с его внешностью паяцем где-нибудь работать. Многого бы добился".
   Наконец Виктор Ильич остановился, выстрелил указательным пальцем в грудь Зайнутдинова.
   - Ты вот что, Рашид э-э-э...
   - Шаронович, - подсказал тот.
   - Это конечно да, - кивнул Сосновский. - Ты своему этому... Шефу этому скажи, чтобы переговорил, ага... С министром, который... Вооружением который.
   - С Бондаренко? - решил уточнить Зайнутдинов.
   - С ним, - кивнул Виктор Ильич. - Пусть оганизует... Ученние организует... С испытанием этого, нового... Вооружения нового... У них должно быть... Новое должно быть... Не может не того, ага.
   Все поразились простоте и гениальности идеи Сосновского. Гениальнее трудно что-либо придумать. Под видом испытания нового вооружения на лодку доставляется ракета или торпеда и все - дело сделано. Остается лишь в нужный момент нажать нужную кнопку. Нет, это не голова. Это черт знает что такое! И мысли в ней бегают быстрее элементарных частиц в синхрофазотроне. Точно.
   - Это фантастика! - выразил общее мнение Шапиро.
   - Ну так! - самодовольно разулыбался Виктор Ильич. - Думать надо, а не просто так... Но это основное. Это не все. Для начала надо чтобы... Надо разогреть надо этот... Народ. Надо разогреть народ. Подготовить, ага... Как предлагал Рашид э-э-э... Как тебя?
   - Шаронович, - обиженно проговорил Зайнутдинов.
   - Это конечно, ага... Небольшой такой... И что б по телевизору... Больше по телевизору... Люди это любят... Кровь и все такое. Любят. А уж потом лодка.
   - Гениально! - вновь восхитился Шапиро.
   - А что если в довершение что-нибудь этакое экстравагантное? - сказал Лебедев.
   - Какое еще? - не понял Сосновский. - Куда уж еще?... Чего еще?
   - К примеру, взорвать к шутам одну из башень кремля, или Собор Василия Блаженного, или Останкинскую вышку.
   - Надо того... Подумать надо, ага, - задумчиво проговорил Виктор Ильич. Но по выражению его лица было видно, что идея Лебедева ему очень понравилась. - Вот когда мы все это того... Организуем когда... Тогда и посмотрим на рейтинг этого... Вот, мол, до чего страну довел и все такое... Тогда и оппозицию тогда... А сейчас эти распределим... Роли распределим... Чтобы каждый... Что б не просто так.
   После окончания совешания Сосновский и Лебедев остались вдвоем.
   - Как у тебя с этим?... С обыском этим? - спросил Виктор Ильич.
   - А то ты не знаешь? - вопросом ответил Лебедев.
   - Видел... По телевизору, ага... Смешно.
   - Не говори. Я и сам без смеха на это не могу смотреть. Словом, все по плану идет. Все по плану. За свободу "страдаю". Ха-ха-ха!
   - Это ты хорошо, ага... Придумал хорошо... А как того?... С арестом как? Не раздумал?
   - Нет. Морально готовлюсь. Это ведь, как говорится, не к теще на блины. Тюрьма - дело отвественное.
   - А она решится?... Арестовать решится?
   - Кто? - не понял Лебедев.
   - Ну, эта... Прокуратура эта?
   - А куда они денутся, - рассмеялся Сергей Георгиевич. - У нас ведь все схвачено, за все заплачено. Так ведь, кажется, говорят крутые.
   - Это конечно да... А насчет лидера оппозиции?... Надумал насчет?
   Разговор о лидере оппозиции, то-есть человеке, кто официально должен был возглавить новую партию, между Сосновским и Лебедевым состоялся месяц назад. Поначалу хотели остановить выбор на президенте Удмурдии, но после долгого обсуждения поняли, что по настоящему раскрутить его не удастся. Слишком заметный и не очень чистый след тот оставил в большой политике, чтобы можно было на это рассчитывать. Так и разошлись они ни с чем. За этот месяц Сергей Георгиевич перебрал в памяти всех заметных политиков, известных людей, но так и не определился с выбором.
   - Может быть снова Лебедя задействовать? - неуверенно сказал он.
   - Нет, этот не того, - тут же забраковал кандидатуру Виктор Ильич. Этот уже отработанный этот... Материал этот... Мавр сделал свое, ага... Мавр может того.
   - В таком случае, мне некого предложить.
   - Это конечно да... А что если Кемеровского?... Губернатора Кемеровского если?
   - Шутишь? - недоуменно спросил Лебедев.
   - Ну, почему же... Какие тут могут быть... Серьезно.
   - Так ведь он же пролетарий. По психологии своей пролетарий. Он же нас всеми фибрами души ненавидит.
   - Ну это конечно да... Ну и что?... Подумаешь... Переживем... Даже лучше так... Никому и в голову, что он того... Что от нас... Что на нас, ага... Зато он - эта, личность эта... Если его того... Раскрутить если... За ним толпами в новую партию и вообще... А коммунистов мы в этот... Как его? Чулан, вот... Коммунистов мы в чулан... Пусть там себе... Сидят... Кукарекают. Ха-ха-ха!
   - Так ты что с ним, уже разговаривал?! - все более удивлялся идее Сосновского Сергей Гергиевич.
   - Нет... А зачем?
   - Ты что уверен, что он согласится?
   - А куда он того... Денется куда... Мы все так, что никуда, ага... Он и знать на кого... Работает на кого... А зачем ему?... Так даже лучше... У меня уже все того... Подготовлено, ага.
   Лебедев во все глаза смотрел на Сосновского. Нет, кто бы что не говорил, а это замечательно, что на этом этапе у них есть такой человек с таким изворотливым, изощренным умом. Кому в голову могла прийти подобная идея? Сергей Георгиевич был уверен - никому. Но самое удивительное то, что все самые сумасбродные, самые фантастические идеи Сосновского блестяще удавались. Поистине, этому человеку помогает сам сатана.
   Лебедев почувствовал, как по спине у него пробежали мурашки. Он впервые испытал перед Сосновским какой-то мистический страх.
   Глава третья: Говоров. Разлука ты разлука.
   Правильно говорили древние греки: "Хомо пропонит, сэд дэус диспонит" "Человек предполагает, а Бог располагает". Факт. Еще вчера я строил воздушные замки, мечтал развестись с Мариной-Ксантипой и тут же жениться на лихой наезднице на современных стальных мустангах своей несравненной Тане. Даже представлял, как это будет замечательно и торжественно. Перед ЗАГСом мы непременно заедем в церковь и обвенчаемся. Этот светлый день должен остаться в памяти навсегда. Таня полностью была со мной согласна. А моя астральная душа на крыльях мечты возносилась в такие глубины Космоса, открывала такие тайны бытия, что становилось жутко, страшно и весело одновременно. Я посетил Марс, Сатурн. Везде была жизнь, буйная, яркая, многоцветная, наполненная верой и смыслом. Побывал в огромных и светлых городах. Здесь было много зелени, цветов, прудов, где плавали величественные птицы, похожие на наших лебедей, фонтанов, в которых плескалась веселая детвора. Люди здесь были добры и внимательны друг к другу. Как хорошо им должно быть живется. Я даже успел покататься на здешних автомобилях, быстрых и бесшумных, похожих на летающие тарелки, кои иногда забредают к нам из параллельного мира. Вероятно они могут запросто нас посещать. У них же могут бывать лишь наши души, которые передают нам увиденное лишь в виде розовых снов или голубой мечты. Для передвижения здесь научились использовать гравитационные поля планет. Вот так бы и нам обустроить наше измерение. Все для этого у нас есть. Не хватает лишь согласия и разумения. Виной тому - черная энергия, завладевшая многими из нас.
   Но это было вчера. А сегодня Сергей Иванович, предложив ехать в Москву, перечеркнул все мои далеко идущие планы и заставил угомониться мечтам. А моя астральная душа, свалившись со звезд, теперь пребывала в сильном растройстве, сетовала на обстоятельства, на судьбу и раз за разом повторяла ту самую фразу о человеке и Боге, с которой, собственно, и началась моя новая встреча с читателем. Поистине, сегодня у меня был диэс инфаустус (несчастливый день). Что мог я ответить на предложение Иванова? Сказать, что не могу по семейным обстоятельствам? Архи глупо. Этим бы я здорово развеселил почтенное собрание. А любой из моих товарищей мог бы меня спросить: "Зачем же тогда, дорогой, ты выбирал столь мужское занятие?" И был бы прав.
   И я смирился с обстоятельствами. Одно меня удручало - как скажу об отъезде Тане и как она это воспримет?
   Но Таня весть о моей командировке восприняла весьма и весьма мужественно. Лишь слегка побледнела, тихо спросила:
   - Когда уезжаешь?
   - Уже завтра, Танюша. Так надо.
   - Я понимаю, - кивнула она.
   - Надеюсь, что это ненадолго.
   - Всякое бывает, - пожала она плечами. Серьезно глянула на меня. Только ты мне обещай, больше не исчезать.
   Я обнял её за плечи и наигранно оптимистично проговорил:
   - Об этом не может быть и речи, Таня!
   Она слегка отстранилась и все также серьезно сказала:
   - Нет, ты обежай.
   - "Суб спэциэ этэрнитатис", - как говорили древние греки. Что означает - "под знаком вечности" клянусь не только никогда не исчезать, но и всегда, как бы далеко не забросила меня судьба и каким бы испытаниям не подвергла мою бренную оболочку, душа моя будет оставаться здесь, подле моей возлюбленной, самой замечательной и прекрасной девушке на планете Земля.
   Но Таня даже не улыбнулась моей тираде. Лишь укоризненно спросила:
   - Что у тебя, Андрюша, за манера все переводить в шутку?
   - Я очень даже серьезно, Таня, - возразил. - Нон сум квалис эрам - я не таков, каким был. Теперь я человек серьезный да, к тому же, влюбленный. А влюбленный, как дитя малое, не может лгать, у него все написано на лице. Посмотри на меня внимательно и ты сразу все поймешь.
   Таня пристально на меня посмотрела и впервые улыбнулась.
   - Я тебе верю. В таком случае, я тебя буду ждать всегда, что бы с тобой не случилось.
   И такая убежденность прозвучала в её словах, что я здорово себе позавидовал. Честно.
   А потом была ночь. Волшебная, чарующая, бесподобная, нежная, упоительная, робкая, трепетная, величественная, божественная! И все было будто впервые. А наши души вновь поселились меж звезд. Им там было хорошо и уютно. И лишь мысль о скорой разлуке омрачала радость бытия.
   Утром, получив в бухгалтерии причитающиеся мне командировочные, я предстал перед шефом. Сергей Иванович выглядел хмурым и озабоченным. Пытливо осмотрел меня с ног до головы и, отвернувшись к окну, пробормотал:
   - Ты там не очень-то актерствуй, не выпендривайся.
   - Это вы о ком?! - сделал я удивление в голосе.
   - О Говорове Андрее Петровиче. Ты кажется был с ним близко знаком?
   - Когда это было. С тех пор столько воды утекло. Как говорится, "иных уж нет, а те далече". А отчего вы о нем вспомнили?
   - Да так как-то. Слишком несерьезный тип, этот Говоров. Не советую тебе брать с него пример.
   - Вот здесь, Сергей Иванович, я позволю себе с вами не согласиться. Лично я знал Андрея Петровича исключительно с положительной стороны. Умный, отвественный, деятельный, остроумный, серьезный.
   - Серьезный?! - хмыкнул Иванов. - Ну, ну. Свежо предание, да верится с трудом. А помнишь, как он своей импровизацией в магазине "Бета" нам едва все дело не завалил?
   - Вот насчет дела, я действительно что-то не того. Зато прекрасно помню другое. Именно благодаря этой самой, как вы изволили охарактерезовать, импровизации в этом самом магазине он выявил того самого Алика, которого все асы, в том числе и с весьма внушительными звездами на погонах, долго и безуспешно пытались найти. Или я не прав? В таком случае пусть старшие товарищи меня поправят.
   - Хвастун! - усмехнулся Сергей Иванович. - И все же будь там поосторожнее. Ты должен понимать, в какую игру мы ввязались и кто нам противостоит.
   - Мне ли этого не знать. Я с этой публикой лично знаком. Один Сосновский чего стоит.
   - Вот именно. С чего думаешь начать?
   Я кратко изложил свой план. Иванов его одобрил. Спросил:
   - Ты уверен, что на этих мужиков из ФСБ можно положится?
   - На все сто. Даже больше чем на самого себя.
   - Это хорошо. Такая помощь нам очень нужна. Иначе очень трудно будет выйти на Петрова. А как быть с Беркутовым?
   - Думаю обратиться к Потаеву. Однажды он меня вырвал из лап банды Сосновского. Не должен отказать и на этот раз.
   - Так-то оно так. Но он, по всему, сейчас переживает не лучшие времена и вряд ли пойдет на открытую конфронтацию с Сосновским.
   - Наоборот, это его единственный шанс свалить Сосновского, - возразил я. - А, зная его характер, я больше чем уверен, что Потаев этот шанс не упустит.
   - Ты что, собираешься раскрыть перед ним все карты? - озадачился Сергей Иванович.
   - Придется. Иначе он вряд ли согласится.
   - Как бы нам потом это боком не вышло, - задумчиво проговорил Иванов. Встал из-за стола, взад-вперед прошелся по кабинету. Был он сегодня в "генеральской" форме, которая очень ему шла. Я невольно залюбовался шефом. Немудрено, что Светлана Козицина в него влюбилась. Хорош. Этакий эталон мужской красоты и мужественности. А какой умница. Об остроумии я уж не говорю. Он нам с Беркутовым сто очков вперед даст. Нет, мне с начальством очень здорово повезло. Факт.
   Сергей Ивапнович остановился, решительно махнул рукой.
   - Шут с ним. Черт не выдаст, свинья не съест. Действуй по обстановке. Я полностью на тебя полагаюсь. Но только, Андрюша, очень тебя прошу - не лезь на рожон. Обещаешь?
   - Обещаю, Сергей Иванович, - ответил я голосом, каким эскулапы дают клятву Гиппократа.
   - Вот и лады. Каждый день будешь меня информировать о делах.
   - Это само-собой.
   - А теперь давай прощаться. - Он подошел ко мне, крепко, по-мужски обнял. - Ни пуха тебе, ни пера, Андрей Петрович.
   Я ответил традиционным:
   - К черту!
   Глава четвертая: Он.
   ...Там, на Кандагаре, где тучи встречаются с землей, где гулкое эхо кричит, улюлюкает, плачет и хохочет человеческими голосами, будто потешаясь над парнями с широкоскулыми славянскими лицами, обветренными от холодных ветров и ослепительного солнца...
   Вот опять. Когда это кончится?! В который раз Он задавал себе этот вопрос? В сотый? Тысячный? Хотя заранее знал ответ - это не кончится никогда. Сволочная память железной хваткой вцепилась в тот пасмурный осенний день, когда погиб его взвод и очередью из крупнокалиберного пулемета было расстреляно его Я. Он даже свое имя стал потихоньку забывать, так как жил по подлоджным документам. У Него отняли все - прошлое, настоящее, веру, надежду, любовь. Осталось лишь одно, испепеляющее душу и разум чувство - месть, месть, месть, и ничего, кроме мести. И вскоре, выписавшись из госпиталя, он, став киллером, открыл послужной список своих жертв, тех, кто был повинен во всем этом кровавом кошмаре. Но, странное дело, чем больше он убивал, тем больше разгоралась его месть, требуя новых и новых жертв. Он оказался в каком-то заколдованном лабиринте, выхода из которого не было. А потом была первая Чеченская война, где тысячами гибли желторотые необстрелянные пацаны. И Он понял и до конца осознал несостоятельность, даже абсурдность своей затеи. Он убивал лишь пешек, выполняющих волю "королей". Возможно потому и принял предложение работать в системе безопасности олигарха Сосновского, ибо интуитивно чувствовал - там, где крутяться огромные деньги, и рождаются великие гнусности. И очень скоро в этом убедился. Тогда-то и родилась новая идея.
   Однако все по порядку...
   После того как вопрос о Его приеме в систему безопасности олигарха был окончательно решен, Он был представлен шефу этой службы Варданяну, полному пожилому мужчине с внушительным лицом и умным, въедливым взглядом темно-карих чуть навыкате глаз. Их беседа продолжалась около часа. Варданяна в основном интересовало отчего Он стал киллером и много лет подряд занимался столь опасным и неблагодарным ремеслом. Он отвечал, что профессия киллера не хуже многих других. Если есть спрос, то должно быть и предложение. К тому же, оказавшись на гражданке без средств к существованию и ничего больше не умея как убивать людей, Он выбрал именно эту профессию, так как за неё прилично платили. По всему, генерал остался доволен их беседой.
   Определили Его поначалу в службу, обеспечивающую охрану многочисленных офисов, дач и особняков олигарха. Шеф этой службы Кондратюк Май Михайлович, довольно ещё молодой подвижный субъект с лакейскими манерами и лицом угодливого негодяя Ему откровенно не понравился. Про таких говорят - "без мыла в задницу залезет". Во всем его облике было что-то бабское, и Он грешным делом подумал - уж не педераст ли тот? Но потом парни объяснили, что Кондратюк большой охотник до баб-с, а гомиков сам терпеть не может, что прежде хаживал в больших комсомольских вождях. Это обстоятельство лишь укрепило Его антипатию к новому шефу, так как комсомольских работников, этих бесхребетных подхалимов, мечтавших о партийной карьере, Он ещё в юности терпеть не мог. Разговаривал Кондратюк с Ним свысока и, как не пытался, не мог скрыть брезгливый мины на гладком, ухоженном лице. Этакий гаденыш-чистоплюй, привыкший творить мерзости чужими руками. Очень шеф Ему не понравился, и Он обещал себе непременно разобраться с ним при первом удобном случае. Этот случай предоставился Ему через пару лет. Кондратюка нашли в подъезде собственного дома с прострелянной башкой.
   Их служба непосредственно подчинялась начальнику личной охраны Сосновского Афанасьеву Роману Викторовичу, который в свою очередь подчинялся Варданяну. Приходилось только удивляться: как при такой системе безопасности олигарха кто-то ещё отваживался на него покушаться? О чем Он лично читал в газетах и слышал по телевидению. Это могли сделать лишь самоубийцы. Что-то здесь было не так. Уж не организовывает ли сам олигарх эти "покушения"? Вскоре Он смог в этом убедиться, когда при въезде в свой загородный дворец, который Сосновский арендовал у правительства, его машина была буквально изрешечена автоматными очередями очередного "бандита". Были убиты шофер и телохранитель олигарха, а сам Сосновский лишь каким-то "чудом" остался жив. Ну и что из того, что его в это время не было в машине, а труп самого "бандита" был откуда-то привезен и брошен у ворот. Об этом знал лишь очень ограниченный круг провернных лиц, которые никогда, ни при каком раскладе не скажут правды. Он входил в этот круг, так как к тому времени был уже переведен в команду самого Афанасьева и Ему поручались особо ответственные операции, такие, как это "покушение". На место "происшествия", будто вороны на падаль, тут же слетелась огромная стая журналистов. А сам "потерпевший", бледный и взволнованный, возмущенно говорил:
   - Я убежден, что за этим... За очередным этим... Покушением этим... Коммунисты, ага. Они хотели бы того... Назад хотели бы страну... Когда очереди, когда этот... Как его? Когда дефицит и все такое... Не нравятся товарищам наши эти... Порядки эти. Не нравятся.
   А Он смотрел на весь этот пошлый спектакль и Его поташнивало от омерзения. Так делалась большая политика, формировалось общественное мнение. Ложь и грязь, грязь и ложь - вон константа этой политики. Но это были лишь цветочки. Очень скоро Он столкнулся с куда более серьезными вещами.
   С Его прошлым Он пользовался полным доверием начальства и очень скоро был зачислен в непосредственные телохранители олигарха, всегда находился рядом с ним в офисе, дома, сопровождал в поездках. Неоднократно ездил с ним и в Чечню, где Сосновский встречался с руководством и известными полевыми командирами и даже присутствовал при этих встречах. Иногда их в этих поездках сопровождал бывший заместитель министра МВД, человек с лакейской внешностью и беспристанно бегающими воровскими глазками. Здесь-то Он и узнал, кто именно стоит за творимыми там безобразиями. Боевики были по сути марионетками в руках олигарха, которым он щедро платил за грязную и кровавую работу. У истоков лютой ненависти чеченцев к русским и русских к чеченцам, переполнявшей их сердца и помутившей их разум, стоял этот черт лысый со своими вассалами: продажными политиками, правительством, администрацией президента во главе с самим "всенародноизбранным". Бог мой! И этот гнусный черт, пародия на человека, ещё ругал по чем зря коммунистов. Да прошлые партийные бонзы агнцы, или как говорят блатные - сявки, в сравнении со современными новоявленными ротшильдами, разбогатевшими на беспардонном и тотальном ограблении и оболванивании народа. Однажды Он был близок к тому, чтобы кончить олигарха, а там будь что будет. Но поразмылив, понял, что это ничего не даст, может даже усугубить положение. Во-первых, у Сосновского целая команда, её ещё называют "семьей", каждый из которой мечтает и готов занять его место. Во-вторых, современные борзописцы, питающиеся объедками с барского стола, так распишут его "мученическую смерть", что сделают из него национального героя. А это совсем никуда не годится. И вот тогда в Его голове созрел план. Надо всему миру показать подлинное лицо этой сволочи и всей его камарильи. И Он стал тщательно готовиться к осуществлению этого плана.
   Вскоре такой случай Ему представился. Сосновский пригласил к себе на загородную виллу олигарха Лебедева, с которым был в давних приятелях. Потому, какой таинственностью был окружен предстоящий визит Лебедева, Он сразу понял, что будут обсуждаться какие-то очень и очень важные вопросы. Так и случилось.
   Позже, просматривая запись этой беседы, Он изнывал от ярости и от бессилия что-либо изменить. Наивно было бы полагать, что кто-то возмет на себя смелость придать эту видеокассету гласности. Это все равно, что подписать самому себе смертный приговор. Найдется ли такой смельчак? Вряд ли. Во всяком случае, среди пишущей братии Он таких не знал, не видел. И Он с стал ждать дальнейшего развития событий. А они не заставили себя долго ждать. Со взрывов жилых домов и нападения банд Басаева и Хотаба на Дагестан начал осуществляться страшный и подлый сверх всякой меры сценарий двух олигархов. А потом разразилась новая "победоносная" военная кампания в Чечне, выдвинувшая на авансцену нового "героя", молодого, энерогичного, решительного и бескомпромиссного, собравшегося "мочить" бандитов даже в сортире". Эта фраза подняла его рейтинг на не бывалую высоту.
   А видеокассета лежала в тайнике Его квартиры и требовала решения. Что делать? Теперь каждую ночь Он вместе со своим взводом был на Кандагаре. Вместе в парнями карабкался вверх, цепляясь за мокрые, осклизлые камни, и погибал под кинжальным огнем "духов". И вновь гремело, хохотало и улюлюкало, потешаясь над ними, чужое многоликое эхо. "Когда ты покончишь с этой сволочью?!" - строго спрашивал Его мертвый взводный Миша Чугунов. "Когда?" - вторил ему рядовой Обнищенко, потрясая в воздухе оторванной ногой. "Когда?" - спрашивали остальные. А он ничего не мог им ответить. Теперь каждая ночь превращалась для него в пытку.
   Онажды Он натолкнулся в какой-то газете на сообщение о конференции независимых средств массовой информации. Решил сходить. Из всех выступлений ему понравилось выступление журналиста из Владивостока Вахрушева. Тот не хвастал, как все прочие, своей независимостью и боевитостью, нет. Наоборот, говорил, что свобода и независимость СМИ - блеф, красивая сказка для простаков. Свободы не было, нет и не может быть в принципе. Он не знает как в Москве, а в провинции газеты и журналы бы давно прогорели без поддержки денежных мешков. А кто платит, тот и заказывает музыку. Журналисты становятся все более циничны и напоминают девиц на панели - озабочены лишь тем, как себя подороже продать. Его выступление вызвало бурю возмущения в зале. А Он понял, что Вахрушев именно тот, кто ему нужен. Этот не побоится рассказать страшную правду, чем бы это ему не грозило.