Страница:
— Ага. Я сейчас, — попытался Вадим встать с дивана.
— Сиди. Я сам, — остановил его Юрий и пошел на кухню.
— Кофе в шкафу на верхней полке, — крикнул ему вдогонку Сидельников.
— А что ты её спеленал, как родное дитя? — спросил я, указывая на больную ногу Вадима, укутанную в пуховую шаль.
— Это мама принесла свою шаль и сказала, чтобы делал водочные компрессы и укутывал ногу — помогает.
— Нашел на что переводить добро, — провочал я неодобрительно. — Слышал бы тебя мой сосед-алкаш. Убил бы за подобные слова.
Когда кофе был выпит, я сказал:
— Давайте, накачивайте меня информацией.
— Ты в курсе, что здесь произошло? — спросил Сидельников.
— Да, шеф меня просвятил. Он сказал, что нам предстоит заняться отрядом ВОХР Новосибирского отделения дороги.
— Ну не всем отрядом, а лишь небольшой его частью, которая пашет на мафию, — уточнил Вадим. — Есть основания полагать, что именно эта группа является исполнителем всех убийств, в том числе и покушения на Дронова и Колесова. Пока что мы знаем лишь Сердюкова и Кондобина, которые осуществляли связь Башутина с центром и местным руководством. В отношении Башутина ты в курсе?
— Да, — кивнул я. — Кстати, чем он сейчас занимается?
— Похоже, что он свою задачу выполнил. Он уже пару раз звонил в Главное управление ФСБ своему непосредственному начальнику генералу Крамаренко, спрашивал, что ему делать. Тот ответил: «Ждите». Возможно, что на него имеют виды на период появления Кудрявцева. Однако, пока это лишь версия.
— И что же во «вохровцами»?
Вадим развел руками.
— Пока глухо, как в танке.
— А нельзя ли поподробнее? По этой скудной информации, можно подумать, что вы здесь били баклуши.
— С помощью Башутина мы составили фотороботы тех трех парней, которые участвовали в инсценировке нападения на Башутина у станции метро «Речной вокзал». По договоренности с Уравлением Западно-Сибирской дороги организовали инспекторскую проверку в отряде ВОХР, проверили все личные дела стрелков. Но, увы, она ничего не дала.
— Очего вы решили, что они работают в этом отряде?
— А Сердюков с Кондобиным? — сказал Дронов.
— Только поэтому?
— А этого мало? Ведь ясно, что они не простые пешки, а довольно значительные фигуры, — ответил Юрий.
— Кстати, кто они такие?
— Сердюков — три года назад работал старшим испектором ОБЭП в отделе милиции станции Новосибирск-Главный, майор. После уволнения был принят на должность заместителя начальника отряда ВОХР. Кандобин работал раньше в службе проводников бригадиром поезда. Сейчас заведует спортивно-оздоровительным комплексом отряда.
— Что за коплекс?
— А шут его знает, — пожал плечами Дронов. — Я им не интересовался.
— Что не делает вам чести, господин подполковник. Ведь может так случиться, что этот комплекс окажется штабом мафии. Как вы после этого мне в глза будете смотреть?
— Я там был года два назад, — сказал Вадим. — Они такое отгрохали, что любое спортобщество богло бы позавидывать. Там тебе и сауна с басейном, и тренажерный зал, и бильярд, и банкетный зал. Словом, все как в лучших домах.
— А как вы, товарищ майор — простой российский мент, там оказались? Только не говорите нам тут, что туда всех пускают. Мы все равно этому не поверим.
— Один мой приятель из Управления транспортной милиции пригласил отметить там свой день рождения.
— Вот с этого и начинается моральное разложение наших лучших офицеров.
— Ну, завелся, — проворчал Дронов.
— А с вами, подполковник, уже все давно ясно. Так что, не возникайте, а слушайте о чем умные люди говорят. Вы мне лучше вот что скажите, друзья, — неужели тех трех парней у станции метро, кроме Башутина, никто не видел?
— Видела масса норода, — ответил Юрий. — Но все дают крайне противоречивые показания.
— А безвременно ушедший от нас воровской авторитет Сережа Безбородов по кличке Буряк, он что — прибыл к нам из космоса и сразу скорешился с этими ребятами? Неужели его с ними никто из родных и близких убиенного не видел?
— Его сожительница Паршина, говорила, что к нему действительно в последнее время захаживали трое парней, — сказал задумчиво Дронов.
— Вы её допросили?
— Да. С ней встречался Колесов. Я читал её показания. Она говорила о каких-то трех его товарищах по воровскому бизнесу и рисовала совершенно других парней, нежели Башутин. Поэтому её показаниям мы не придали особого значения. А вот теперь... — Юрий замолчал и обеспокоено взглянул сначала на меня, потом — на Сидельникова.
Моя интуиция забеспокоилась, затем сделал стойку, будто спаниель при виде дичи, и сказала: «Ищи здесь, придурок!» За последние годы нашего общения, её авторитет настолько вырос, что я беспрекословно ей подчинялся. Но она, кажется, начинает потихоньку наглеть.
И будто в подтверждение возникшей у меня неясной догадки, Дронов продолжал:
— Теперь мне кажется очень странным, что её показания совпадают с желанием организаторов этого действия пустить нас по ложному следу — представить дело таким образом, будто в нападении на Башутина участвовали воровские авторитеты.
— Вот именно, господин подполковник, — согласился я. — Только отчего у вас так поздно включилось «зажигание»? Если бы я вас не знал, то мог бы подумать, что вы были заодно с этой кодлой. Определенно. Но я вас слишком хорошо знаю, поэтому сей факт списываю на вашу природную «сообразительность». А кто она такая эта Паршина?
— Как мне помниться, она работает проводником на железной дороге.
— Обана! — воскликнул я. — А не кажется ли вам, друзья, что это не случайное совпадение?
— Какое совпадение? — спросил Сидельников.
— Вспомните — кем работал раньше Кандобин? Бригадиром поезда. Следовательно, не мог не знать Паршину. Вы внимательно следите за ходом моей мысли?
— А ведь верно! — удивился Дронов. — Дима, ты молоток! Мне представляется, что именно Паршина и уговорила Безбородова участвовать в нападении на Башутина.
— Спешите видеть, господа! — заорал я во всю ивновскую. — Смертельный аттракцион! Крутой контрразведчик впервые родил здравую мысль!
— Горбатого могила исправит, — сокрушенно вздохнул Дронов.
А Вадим удивленно спросил его:
— Слушай, Юра, как ты все это терпишь?
— Привык. Да с ним иначе и нельзя. Стоит только возмутиться, как его не остановишь.
— Это вы о ком, парни?
— О тебе, Дима, — ответил Юрий. — О ком же еще?
— А кого вы все норовите остановить? Коня на скаку или ещё кого?
— Преступников, Дима. Исключительно их.
— Ваше желание я понимаю и даже где-то разделяю. Только отчего оно у вас так поздно возникло? Вот что мне непонятно.
— Ждали тебя.
— Ясно. Тогда слушай сюда. Я сейчас отправляюсь в отряд проводников. Вы, подполковник, побеседуйте с соседями Паршиной о её морали и нравственности, дурных привычках и пагубных наклонностях. Уже сегодня мы должны знать о ней все. Задание ясно?
— Так точно, гражданин начальник.
— А я? — возник Сидельников. — Я тоже хочу.
— А вы, майор, будете в резерве главного командования, — ответил я. — А пока сидите и не рыпайтесь. Делайте водочные компрессы, как наружние, так и внутривенные. Попровляйтесь, одним словом. Мы очень на вас рассчитываем.
Итак, мне предстояло посетить отряд проводников Новосибирского отделения дороги. Не исключено, что там я могу встретить Паршину. Представиться ей тем, кем я являюсь на самом деле, я не мог. Если она имеет ко всей этой кухне непосредственное отношение, то может насторожиться и предупредить своих сообщников. А это в наши планы явно не входило. Надо было подумать на тем, в каком образе лучше перед ней предстать. Вскоре моя легенда была готова. Для её воплощения в жизнь мне необходимо было заехать домой.
Стоило мне лишь переступить через порог квартиры, как раздался радостный крик Настеньки:
— Папа плишел! — Она подбежала ко мне и повисла у меня на шее. Папой она меня стала называть по собственной инициативе по возращении с Кавказа. И это было приятно.
— Привет, Настена! Как поживаешь?
— Холосо! — убежденно проговорила она.
Из кухни вышла Светлана. Поцеловала меня, спросила:
— А ты что так рано?
А я глядел на неё и глупо улыбался. «Неужели вот эта красивая женщина меня любит?!» — удивлялась и ликовала моя душа. Удивительно! Повезло дураку. Впрочем, дуракам всегда везет. Определенно.
— Я не насовсем. Пришел лишь переодеться. Сегодня намечается премиленькое рандеву с одной довольно хорошенькой куртизанкой.
— Смотри мне, — грозно насупила брови Светлана. — Если что узнаю — убью! Ты обедать будешь?
— Конечно, что за вопрос.
Интересно, сможет она меня к кому приревновать? Вряд ли. Она уверена, что я полностью её со всеми потрохами, как с серьезными так и несерьзными мыслями в легкомысленной голове и всем прочем.
— Пап, а плавда Миска говолит, что ты милицинел? — спросила Настя.
— А кто такой — Мишка?
— Да так, — пренебрежительно ответила она.
Из этого я понял, что Ммшка у неё не пользуется автритетом,
— Да, я милиционер.
Глаза её засветились гордостью.
— Здолово! А у тебя фолма есть?
— Есть. — Я подошел к шифоньеру, открыл, достал плечики с формой. — Вот видишь?
— Ага. — кивнула она. Умоляющим голосом попросила: — Одень, а!
Мне ничего другого не оставалось, как удовлетворить её детское желание.
— Ой, как класиво! — воскликнула она, с восхищением меня рассматривая. Вдоволь насладившись моим видом, Настя ушла к себе в комнату.
А я переоделся в видавший виды джинсовый костюм. Начистил до ослепительного блеска две съемные латунно-бронзовые фиксы, пригнал их по месту на второй и третий верхних зуба справа. Сделал аккуратный пробор на голове. Ощерился. Порядок. Еще чуть-чуть наглости во взгляде и буду совсем соответствовать тому персонажу, которого мне предстоит сыграть.
Когда я появился на кухне, то Светлана, увидев меня, всплеснула руками и рассмеялась.
— В таком виде и с таким лицом ты собираешься идти на свидание?!
— Мадам, я не понимаю — отчего возник этот вопрос и прозучал столь легкомысленный смех?! До некоторых пор это лицо вас устраивало. Не отпирайтесь! Я это видел по вашим прекрасным глазам. Отчего же сейчас оно перестало вас устраивать? Это, по меньшей степени странно, если на сказать больше. Я вас определенно не узнаю.
— С такой внешностью ты можешь рассчитывать на успех лишь у весьма легкомысленной и ограниченной особы.
— Вот что мне, Света, всегда в тебе нравилось, так это твоя честность и прямота. Я бы так не смог. Честно.
— Господи! С кем я решила связать свою жизнь! — вздохнула она. — Ты борщ будешь?
— Я буду все. А почему ты дома?
— Я оформила отпуск, получила деньги и даже купила бутылку итальянского вермута. Сегодня вечером тебя ждет праздничный ужин.
— До него ещё дожить надо, — скромно, как и подобает герою, ответил я.
Я преградил дорогу одной такой, тощей и сухой, будто вяленная вобла, с некрасивым озабоченным лицом.
— Томозни, коза... — начал было я, но она сходу меня срезала, не дав договорить.
— Пошел на хрен, мудак! — и хотела было меня обйти и двигать дальше, но я поймал её за форменную пуговицу, притянул к себе и, страшно выкатывая глаза, угрожающе прохрипел:
— Ты кому это, дешевка! С тебя сейчас скальп снять, или отложим на потом?
Она страшно испугалась. Побледнела. Отчего на носу и около него проявилась стайка симпатичных веснушек. И она уже не была столь некрасива. В её внешности появился какой-то шарм.
— Что вам нужно, — пролепетала она.
— Ты Паршину Оксану знаешь?
— Ну.
— Ну, загну, коралька будет, — передразнил я её. — Так знаешь или нет?
— Знаю.
— А как мне её найти?
— Я только-что ее... — И, вдруг, дурнинушкой визгливо закричала: — Оксана! Паршина!
От этого крика все остановились, недоуменно и удивленно уставились на нас. Я даже смутился.
— Ну, ты, блин, даешь! Чего орешь-то?
Но в это время открылась какая-то дверь справа, из неё вышла девица лет двадцати пяти и, глядя на мою собеседницу, точь в точь повторила мой вопрос:
— Чего опрешь-то?
— Это к тебе, — ответила та и, вжав голову в плечи, прошмыгнула мимо меня.
Поршина медленно подошла ко мне. Она была рослой и плотной. Не в смысле — полной, а в смысле — сильной, тренированной. Такая прижмет — век будешь помнить. Определенно. Лицо её — глазастое и курносое, можно было бы назвать миловидным, если бы нагловатый взгляд да тяжелый подборок. По этому взгляду и этому подбородку можно было понять, что характера она нордического, а порочащих связей имела не меряно. Словом, она очень даже подходила тому персонажу, которого я играл. Она смерила меня с головы до ног, а затем ещё в обратном направлении, строгим взглядом, спросила:
— Чего надо?
— А ты ничего, подходящая! — ухмыльнулся я, будто мартовский кот.
Но она была настроена на серьезный лад.
— Чего, спрашиваю, надо? — спросила сердито, даже угрожающе.
— Ой, боюсь, боюсь! — закривлялся я. — Пойдем, поговорить надо.
Она пожала плечами и направилась к выходу. Видно, в своей жизни она насмотрелась на всяких хануриков.
Мы сели на скамейку недалеко от входа. Я достал пачку «Явы», предложил ей сигарету. Она не отказалась. Закурили.
— А у Буряка губа была не дура, — проговорил я и бесцеремонно ткнул пальцем в «птичку». «Птичка» спряталась в глубокое «гнездышко». Но стоило мне отпустить палец — стремительно вылетела наружу.
— Какого ещё Буряка? — вильнула она взглядом, не обратив внимание на мои действия.
— Ну чего ты, в натуре, гонишь?! — возмутился я. — Скажешь, что не знала Серегу Безбородова — кореша моего?
— Ах, Серегу... Так бы сразу и сказал. А как ты на меня вышел?
— Я только-что с зоны слинял. Ломанулся к браткам. А они сказали, что Буряка грохнули. Сказали, что он последнее время у тебя кантовался. Вот я и приканал, чтобы узнать что к чему и что почем. Кто его?
— А я откуда знаю. Хмырь какой-то. — А глаза у неё стали настолько лживые, насколько и противные. И я понял, что эта чукча знает все. Уверен, что это она и подставила Серегу Безбородова с симпатичной кличкой Буряк. Знала она и тех парней, кто с ним был в то роковое для него утро. Моя задача состояла в том, чтобы вытянуть из неё эти знания.
— А за что его?
— Не знаю, — пожала она плечами.
— Этого козла взяли?
— Откуда.
— Вот, блин! Буряк вот такой вот друган был! Мы с ним такие дела делали! Он тебе ничего обо мне не рассказывал?
— А кто ты такой?
— Ходок я. Кликуха у меня такая. Неужели не рассказывал?
— Возможно, — ответила она нерешительно. — Он много чего рассказывал. Разве все упомнишь.
— Врешь ты все, коза, — нехорошо усмехнулся я. — «Бабки» его прикарманила, вот и гонишь мне тут тюльку. А ведь там половина моих.
Лицо её мгновенно налилось красным, глаза стали страшными и непредсказуемыми.
— А ну пошел вон, козел! Будет он мне тут еще... права качать! Видела я таких дешевых фраеров! Я те покажу «бабки»! Ты у меня быстро забудешь, что это такое!
— Ладно, ладно, остынь. Чего раскипятилась, как электрочайник, — сказал я, примирительно улыбаясь. — Хрен с ними, с «бабками». Может быть они уже давно того, накрылись. Столько всяких реформ было. Но у Сереги был мой ствол. Ты мне ствол верни. Он вот как нужен.
Взгляд её стал цепким, изучающим. Я понял, что заинтересовал её.
— А зачем он тебе нужен?
Я воровато зыркнул по сторонам, наклонившись к её уху, прошептал:
— Дело есть на миллион, а то и больше. Но без ствола никак нельзя.
— Так уж и на миллион, — фальшиво рассмеялась она.
— Ты над кем, мочалка, лыбишься?! — вновь завозникал я. — Я тебе ни какой-нибудь мелкий шушера, гопник, чтобы надо мной... Поняла?
— Никакого ствола после него не осталось, — сказала она равнодушно.
— Гонишь?
— Больно надо.
— Вот, блин! Где же мне достать «пушку»? Может быть у тебя есть кореша, кто мог бы продать?
— Откуда. Я с такими не вожусь, — ответила она неуверенно.
— Да, плохи мои дела! — сокрушенно вздохнул я и будто случайно положил ей руку на бедро. Она сделал вид, что не заметила этого. Бедро было твердое, будто панцирь черепахи. Рука моя, окончательно обнаглев, стала массировать ей ляжку. Оксана усмехнулась и сказала одобрительно:
— А ты шустрый панишка!
— Будешь тут, когда столько лет живой бабы не видел. А ты такая крутая. что аж слюнки текут, в натуре. Ты где квасишь?
— В каком смысле?
— В самом прямом. Где культурно отдыхаешь? В смыле — оттянуться и забыться. Душа жаждет праздника! Поняла?
— В основном здесь, в ресторане, — она кивнула в сторону здания вокзала.
— Ты завтра не в поздке?
— Нет. Я сегодня только вернулась.
— Заметано. Завтра в восемь ноль ноль я приглашаю тебя в ресторан. «Зацелую допьяна, изомну, как цвет!» Эх, дадим по газам!
— Шустрила! — рассмеялась она, а глаза её стали многообещающими. — Я не против. У тебя человеческое-то имя есть?
— Ах, да, — спохватился я. Вскочил и, галантно поклонившись, взял её руку и поцеловал. — Разрешите представиться, мадам! Жора.
— Георгий что ли?
— Нет. Егор.
— Очень приятно было с тобой, Егор, познакомиться! — Она перехватила мою руку и так её жиманула, что я едва на эту самую не сел от неожиданности и боли. Ни хрена себе! Вот это девушка, да?! Кажется я слишком разухарился: «Изомну, как цвет!» Эта так изомнет, что имя свое забудешь. Определенно. Нет, не хотел бы я остаться с ней один на один в темной комнате. Последствия могут быть непредсказуемыми.
— А ты ничего, Егор. Подходящий! — одробрительно проговорила она, усмехнувшись. А это означало, что я прошел испытание пыткой и зачислен в её ухажеры.
И, глядя на нее, меня, вдруг, посетила такая шальная мысль, что моя интуиция прямо-таки задохнулась от восторга. А что если она и на этот раз окажется права? Хотелось бы в это верить.
Домой я летел на крыльях удачи. Сегодня я заслужил праздничий ужин. Еще как заслужил!
Глава восьмая: Иванов. Потрясяющее известие.
— Сиди. Я сам, — остановил его Юрий и пошел на кухню.
— Кофе в шкафу на верхней полке, — крикнул ему вдогонку Сидельников.
— А что ты её спеленал, как родное дитя? — спросил я, указывая на больную ногу Вадима, укутанную в пуховую шаль.
— Это мама принесла свою шаль и сказала, чтобы делал водочные компрессы и укутывал ногу — помогает.
— Нашел на что переводить добро, — провочал я неодобрительно. — Слышал бы тебя мой сосед-алкаш. Убил бы за подобные слова.
Когда кофе был выпит, я сказал:
— Давайте, накачивайте меня информацией.
— Ты в курсе, что здесь произошло? — спросил Сидельников.
— Да, шеф меня просвятил. Он сказал, что нам предстоит заняться отрядом ВОХР Новосибирского отделения дороги.
— Ну не всем отрядом, а лишь небольшой его частью, которая пашет на мафию, — уточнил Вадим. — Есть основания полагать, что именно эта группа является исполнителем всех убийств, в том числе и покушения на Дронова и Колесова. Пока что мы знаем лишь Сердюкова и Кондобина, которые осуществляли связь Башутина с центром и местным руководством. В отношении Башутина ты в курсе?
— Да, — кивнул я. — Кстати, чем он сейчас занимается?
— Похоже, что он свою задачу выполнил. Он уже пару раз звонил в Главное управление ФСБ своему непосредственному начальнику генералу Крамаренко, спрашивал, что ему делать. Тот ответил: «Ждите». Возможно, что на него имеют виды на период появления Кудрявцева. Однако, пока это лишь версия.
— И что же во «вохровцами»?
Вадим развел руками.
— Пока глухо, как в танке.
— А нельзя ли поподробнее? По этой скудной информации, можно подумать, что вы здесь били баклуши.
— С помощью Башутина мы составили фотороботы тех трех парней, которые участвовали в инсценировке нападения на Башутина у станции метро «Речной вокзал». По договоренности с Уравлением Западно-Сибирской дороги организовали инспекторскую проверку в отряде ВОХР, проверили все личные дела стрелков. Но, увы, она ничего не дала.
— Очего вы решили, что они работают в этом отряде?
— А Сердюков с Кондобиным? — сказал Дронов.
— Только поэтому?
— А этого мало? Ведь ясно, что они не простые пешки, а довольно значительные фигуры, — ответил Юрий.
— Кстати, кто они такие?
— Сердюков — три года назад работал старшим испектором ОБЭП в отделе милиции станции Новосибирск-Главный, майор. После уволнения был принят на должность заместителя начальника отряда ВОХР. Кандобин работал раньше в службе проводников бригадиром поезда. Сейчас заведует спортивно-оздоровительным комплексом отряда.
— Что за коплекс?
— А шут его знает, — пожал плечами Дронов. — Я им не интересовался.
— Что не делает вам чести, господин подполковник. Ведь может так случиться, что этот комплекс окажется штабом мафии. Как вы после этого мне в глза будете смотреть?
— Я там был года два назад, — сказал Вадим. — Они такое отгрохали, что любое спортобщество богло бы позавидывать. Там тебе и сауна с басейном, и тренажерный зал, и бильярд, и банкетный зал. Словом, все как в лучших домах.
— А как вы, товарищ майор — простой российский мент, там оказались? Только не говорите нам тут, что туда всех пускают. Мы все равно этому не поверим.
— Один мой приятель из Управления транспортной милиции пригласил отметить там свой день рождения.
— Вот с этого и начинается моральное разложение наших лучших офицеров.
— Ну, завелся, — проворчал Дронов.
— А с вами, подполковник, уже все давно ясно. Так что, не возникайте, а слушайте о чем умные люди говорят. Вы мне лучше вот что скажите, друзья, — неужели тех трех парней у станции метро, кроме Башутина, никто не видел?
— Видела масса норода, — ответил Юрий. — Но все дают крайне противоречивые показания.
— А безвременно ушедший от нас воровской авторитет Сережа Безбородов по кличке Буряк, он что — прибыл к нам из космоса и сразу скорешился с этими ребятами? Неужели его с ними никто из родных и близких убиенного не видел?
— Его сожительница Паршина, говорила, что к нему действительно в последнее время захаживали трое парней, — сказал задумчиво Дронов.
— Вы её допросили?
— Да. С ней встречался Колесов. Я читал её показания. Она говорила о каких-то трех его товарищах по воровскому бизнесу и рисовала совершенно других парней, нежели Башутин. Поэтому её показаниям мы не придали особого значения. А вот теперь... — Юрий замолчал и обеспокоено взглянул сначала на меня, потом — на Сидельникова.
Моя интуиция забеспокоилась, затем сделал стойку, будто спаниель при виде дичи, и сказала: «Ищи здесь, придурок!» За последние годы нашего общения, её авторитет настолько вырос, что я беспрекословно ей подчинялся. Но она, кажется, начинает потихоньку наглеть.
И будто в подтверждение возникшей у меня неясной догадки, Дронов продолжал:
— Теперь мне кажется очень странным, что её показания совпадают с желанием организаторов этого действия пустить нас по ложному следу — представить дело таким образом, будто в нападении на Башутина участвовали воровские авторитеты.
— Вот именно, господин подполковник, — согласился я. — Только отчего у вас так поздно включилось «зажигание»? Если бы я вас не знал, то мог бы подумать, что вы были заодно с этой кодлой. Определенно. Но я вас слишком хорошо знаю, поэтому сей факт списываю на вашу природную «сообразительность». А кто она такая эта Паршина?
— Как мне помниться, она работает проводником на железной дороге.
— Обана! — воскликнул я. — А не кажется ли вам, друзья, что это не случайное совпадение?
— Какое совпадение? — спросил Сидельников.
— Вспомните — кем работал раньше Кандобин? Бригадиром поезда. Следовательно, не мог не знать Паршину. Вы внимательно следите за ходом моей мысли?
— А ведь верно! — удивился Дронов. — Дима, ты молоток! Мне представляется, что именно Паршина и уговорила Безбородова участвовать в нападении на Башутина.
— Спешите видеть, господа! — заорал я во всю ивновскую. — Смертельный аттракцион! Крутой контрразведчик впервые родил здравую мысль!
— Горбатого могила исправит, — сокрушенно вздохнул Дронов.
А Вадим удивленно спросил его:
— Слушай, Юра, как ты все это терпишь?
— Привык. Да с ним иначе и нельзя. Стоит только возмутиться, как его не остановишь.
— Это вы о ком, парни?
— О тебе, Дима, — ответил Юрий. — О ком же еще?
— А кого вы все норовите остановить? Коня на скаку или ещё кого?
— Преступников, Дима. Исключительно их.
— Ваше желание я понимаю и даже где-то разделяю. Только отчего оно у вас так поздно возникло? Вот что мне непонятно.
— Ждали тебя.
— Ясно. Тогда слушай сюда. Я сейчас отправляюсь в отряд проводников. Вы, подполковник, побеседуйте с соседями Паршиной о её морали и нравственности, дурных привычках и пагубных наклонностях. Уже сегодня мы должны знать о ней все. Задание ясно?
— Так точно, гражданин начальник.
— А я? — возник Сидельников. — Я тоже хочу.
— А вы, майор, будете в резерве главного командования, — ответил я. — А пока сидите и не рыпайтесь. Делайте водочные компрессы, как наружние, так и внутривенные. Попровляйтесь, одним словом. Мы очень на вас рассчитываем.
* * *
На улице была путевая погода. Светило солнце. Дул легкий ветерок. По голубому небу бежали легкие облака. Чирикали воробьи. Торопились куда-то по своим земным делам озабоченные люди. И в полном соответствии с природой на душе у меня тоже было путево.Итак, мне предстояло посетить отряд проводников Новосибирского отделения дороги. Не исключено, что там я могу встретить Паршину. Представиться ей тем, кем я являюсь на самом деле, я не мог. Если она имеет ко всей этой кухне непосредственное отношение, то может насторожиться и предупредить своих сообщников. А это в наши планы явно не входило. Надо было подумать на тем, в каком образе лучше перед ней предстать. Вскоре моя легенда была готова. Для её воплощения в жизнь мне необходимо было заехать домой.
Стоило мне лишь переступить через порог квартиры, как раздался радостный крик Настеньки:
— Папа плишел! — Она подбежала ко мне и повисла у меня на шее. Папой она меня стала называть по собственной инициативе по возращении с Кавказа. И это было приятно.
— Привет, Настена! Как поживаешь?
— Холосо! — убежденно проговорила она.
Из кухни вышла Светлана. Поцеловала меня, спросила:
— А ты что так рано?
А я глядел на неё и глупо улыбался. «Неужели вот эта красивая женщина меня любит?!» — удивлялась и ликовала моя душа. Удивительно! Повезло дураку. Впрочем, дуракам всегда везет. Определенно.
— Я не насовсем. Пришел лишь переодеться. Сегодня намечается премиленькое рандеву с одной довольно хорошенькой куртизанкой.
— Смотри мне, — грозно насупила брови Светлана. — Если что узнаю — убью! Ты обедать будешь?
— Конечно, что за вопрос.
Интересно, сможет она меня к кому приревновать? Вряд ли. Она уверена, что я полностью её со всеми потрохами, как с серьезными так и несерьзными мыслями в легкомысленной голове и всем прочем.
— Пап, а плавда Миска говолит, что ты милицинел? — спросила Настя.
— А кто такой — Мишка?
— Да так, — пренебрежительно ответила она.
Из этого я понял, что Ммшка у неё не пользуется автритетом,
— Да, я милиционер.
Глаза её засветились гордостью.
— Здолово! А у тебя фолма есть?
— Есть. — Я подошел к шифоньеру, открыл, достал плечики с формой. — Вот видишь?
— Ага. — кивнула она. Умоляющим голосом попросила: — Одень, а!
Мне ничего другого не оставалось, как удовлетворить её детское желание.
— Ой, как класиво! — воскликнула она, с восхищением меня рассматривая. Вдоволь насладившись моим видом, Настя ушла к себе в комнату.
А я переоделся в видавший виды джинсовый костюм. Начистил до ослепительного блеска две съемные латунно-бронзовые фиксы, пригнал их по месту на второй и третий верхних зуба справа. Сделал аккуратный пробор на голове. Ощерился. Порядок. Еще чуть-чуть наглости во взгляде и буду совсем соответствовать тому персонажу, которого мне предстоит сыграть.
Когда я появился на кухне, то Светлана, увидев меня, всплеснула руками и рассмеялась.
— В таком виде и с таким лицом ты собираешься идти на свидание?!
— Мадам, я не понимаю — отчего возник этот вопрос и прозучал столь легкомысленный смех?! До некоторых пор это лицо вас устраивало. Не отпирайтесь! Я это видел по вашим прекрасным глазам. Отчего же сейчас оно перестало вас устраивать? Это, по меньшей степени странно, если на сказать больше. Я вас определенно не узнаю.
— С такой внешностью ты можешь рассчитывать на успех лишь у весьма легкомысленной и ограниченной особы.
— Вот что мне, Света, всегда в тебе нравилось, так это твоя честность и прямота. Я бы так не смог. Честно.
— Господи! С кем я решила связать свою жизнь! — вздохнула она. — Ты борщ будешь?
— Я буду все. А почему ты дома?
— Я оформила отпуск, получила деньги и даже купила бутылку итальянского вермута. Сегодня вечером тебя ждет праздничный ужин.
— До него ещё дожить надо, — скромно, как и подобает герою, ответил я.
* * *
«Служба бортпроводников Новосибирского отделения Западно-Сибирской жклкзной дороги», — добросовестно причитал я вывеску. Открыл дверь и оказался в довольно большой комнате, по которой стремительно летали девицы, все в красивых формах с «птичкой» на груди.Я преградил дорогу одной такой, тощей и сухой, будто вяленная вобла, с некрасивым озабоченным лицом.
— Томозни, коза... — начал было я, но она сходу меня срезала, не дав договорить.
— Пошел на хрен, мудак! — и хотела было меня обйти и двигать дальше, но я поймал её за форменную пуговицу, притянул к себе и, страшно выкатывая глаза, угрожающе прохрипел:
— Ты кому это, дешевка! С тебя сейчас скальп снять, или отложим на потом?
Она страшно испугалась. Побледнела. Отчего на носу и около него проявилась стайка симпатичных веснушек. И она уже не была столь некрасива. В её внешности появился какой-то шарм.
— Что вам нужно, — пролепетала она.
— Ты Паршину Оксану знаешь?
— Ну.
— Ну, загну, коралька будет, — передразнил я её. — Так знаешь или нет?
— Знаю.
— А как мне её найти?
— Я только-что ее... — И, вдруг, дурнинушкой визгливо закричала: — Оксана! Паршина!
От этого крика все остановились, недоуменно и удивленно уставились на нас. Я даже смутился.
— Ну, ты, блин, даешь! Чего орешь-то?
Но в это время открылась какая-то дверь справа, из неё вышла девица лет двадцати пяти и, глядя на мою собеседницу, точь в точь повторила мой вопрос:
— Чего опрешь-то?
— Это к тебе, — ответила та и, вжав голову в плечи, прошмыгнула мимо меня.
Поршина медленно подошла ко мне. Она была рослой и плотной. Не в смысле — полной, а в смысле — сильной, тренированной. Такая прижмет — век будешь помнить. Определенно. Лицо её — глазастое и курносое, можно было бы назвать миловидным, если бы нагловатый взгляд да тяжелый подборок. По этому взгляду и этому подбородку можно было понять, что характера она нордического, а порочащих связей имела не меряно. Словом, она очень даже подходила тому персонажу, которого я играл. Она смерила меня с головы до ног, а затем ещё в обратном направлении, строгим взглядом, спросила:
— Чего надо?
— А ты ничего, подходящая! — ухмыльнулся я, будто мартовский кот.
Но она была настроена на серьезный лад.
— Чего, спрашиваю, надо? — спросила сердито, даже угрожающе.
— Ой, боюсь, боюсь! — закривлялся я. — Пойдем, поговорить надо.
Она пожала плечами и направилась к выходу. Видно, в своей жизни она насмотрелась на всяких хануриков.
Мы сели на скамейку недалеко от входа. Я достал пачку «Явы», предложил ей сигарету. Она не отказалась. Закурили.
— А у Буряка губа была не дура, — проговорил я и бесцеремонно ткнул пальцем в «птичку». «Птичка» спряталась в глубокое «гнездышко». Но стоило мне отпустить палец — стремительно вылетела наружу.
— Какого ещё Буряка? — вильнула она взглядом, не обратив внимание на мои действия.
— Ну чего ты, в натуре, гонишь?! — возмутился я. — Скажешь, что не знала Серегу Безбородова — кореша моего?
— Ах, Серегу... Так бы сразу и сказал. А как ты на меня вышел?
— Я только-что с зоны слинял. Ломанулся к браткам. А они сказали, что Буряка грохнули. Сказали, что он последнее время у тебя кантовался. Вот я и приканал, чтобы узнать что к чему и что почем. Кто его?
— А я откуда знаю. Хмырь какой-то. — А глаза у неё стали настолько лживые, насколько и противные. И я понял, что эта чукча знает все. Уверен, что это она и подставила Серегу Безбородова с симпатичной кличкой Буряк. Знала она и тех парней, кто с ним был в то роковое для него утро. Моя задача состояла в том, чтобы вытянуть из неё эти знания.
— А за что его?
— Не знаю, — пожала она плечами.
— Этого козла взяли?
— Откуда.
— Вот, блин! Буряк вот такой вот друган был! Мы с ним такие дела делали! Он тебе ничего обо мне не рассказывал?
— А кто ты такой?
— Ходок я. Кликуха у меня такая. Неужели не рассказывал?
— Возможно, — ответила она нерешительно. — Он много чего рассказывал. Разве все упомнишь.
— Врешь ты все, коза, — нехорошо усмехнулся я. — «Бабки» его прикарманила, вот и гонишь мне тут тюльку. А ведь там половина моих.
Лицо её мгновенно налилось красным, глаза стали страшными и непредсказуемыми.
— А ну пошел вон, козел! Будет он мне тут еще... права качать! Видела я таких дешевых фраеров! Я те покажу «бабки»! Ты у меня быстро забудешь, что это такое!
— Ладно, ладно, остынь. Чего раскипятилась, как электрочайник, — сказал я, примирительно улыбаясь. — Хрен с ними, с «бабками». Может быть они уже давно того, накрылись. Столько всяких реформ было. Но у Сереги был мой ствол. Ты мне ствол верни. Он вот как нужен.
Взгляд её стал цепким, изучающим. Я понял, что заинтересовал её.
— А зачем он тебе нужен?
Я воровато зыркнул по сторонам, наклонившись к её уху, прошептал:
— Дело есть на миллион, а то и больше. Но без ствола никак нельзя.
— Так уж и на миллион, — фальшиво рассмеялась она.
— Ты над кем, мочалка, лыбишься?! — вновь завозникал я. — Я тебе ни какой-нибудь мелкий шушера, гопник, чтобы надо мной... Поняла?
— Никакого ствола после него не осталось, — сказала она равнодушно.
— Гонишь?
— Больно надо.
— Вот, блин! Где же мне достать «пушку»? Может быть у тебя есть кореша, кто мог бы продать?
— Откуда. Я с такими не вожусь, — ответила она неуверенно.
— Да, плохи мои дела! — сокрушенно вздохнул я и будто случайно положил ей руку на бедро. Она сделал вид, что не заметила этого. Бедро было твердое, будто панцирь черепахи. Рука моя, окончательно обнаглев, стала массировать ей ляжку. Оксана усмехнулась и сказала одобрительно:
— А ты шустрый панишка!
— Будешь тут, когда столько лет живой бабы не видел. А ты такая крутая. что аж слюнки текут, в натуре. Ты где квасишь?
— В каком смысле?
— В самом прямом. Где культурно отдыхаешь? В смыле — оттянуться и забыться. Душа жаждет праздника! Поняла?
— В основном здесь, в ресторане, — она кивнула в сторону здания вокзала.
— Ты завтра не в поздке?
— Нет. Я сегодня только вернулась.
— Заметано. Завтра в восемь ноль ноль я приглашаю тебя в ресторан. «Зацелую допьяна, изомну, как цвет!» Эх, дадим по газам!
— Шустрила! — рассмеялась она, а глаза её стали многообещающими. — Я не против. У тебя человеческое-то имя есть?
— Ах, да, — спохватился я. Вскочил и, галантно поклонившись, взял её руку и поцеловал. — Разрешите представиться, мадам! Жора.
— Георгий что ли?
— Нет. Егор.
— Очень приятно было с тобой, Егор, познакомиться! — Она перехватила мою руку и так её жиманула, что я едва на эту самую не сел от неожиданности и боли. Ни хрена себе! Вот это девушка, да?! Кажется я слишком разухарился: «Изомну, как цвет!» Эта так изомнет, что имя свое забудешь. Определенно. Нет, не хотел бы я остаться с ней один на один в темной комнате. Последствия могут быть непредсказуемыми.
— А ты ничего, Егор. Подходящий! — одробрительно проговорила она, усмехнувшись. А это означало, что я прошел испытание пыткой и зачислен в её ухажеры.
И, глядя на нее, меня, вдруг, посетила такая шальная мысль, что моя интуиция прямо-таки задохнулась от восторга. А что если она и на этот раз окажется права? Хотелось бы в это верить.
Домой я летел на крыльях удачи. Сегодня я заслужил праздничий ужин. Еще как заслужил!
Глава восьмая: Иванов. Потрясяющее известие.
«Сто часов счастья. Разве этого мало?» — всплыли в сознини строчки из известного стихотворения. Странно. Разве счастья может быть много? Глупость. Последнее время я буквально купаюсь в нем. А хочется еще, ещё и еще. Кошмар какой-то! «Сережа, ты меня любишь?» — спрашивает она, на французский манер катая во рту "р". А у меня в груди твориться что-то такое, что готов тут лечь и умереть у её ног. Вот таким я стал с недавнего времени малохольным товарищем, в такие вот железные шоры взяла меня эта самая любовь. Влюбленный — явление уникальное и даже опасное для окружающих, так как невозможно предсказать его поведение. Он может стоически переносить адскую боль и заплакать от нечаянно брошенного грубого слова, может стремительно преодолевать огромные пространства, не ведая усталости, и бесконечно созерцать цветок ромашки, делая далеко идущие философские выводы. Часами без устали говорить, и не проронить ни единого слова до скончания дней своих. Он одинаково заряжен как на подвиг, так и на предательство. Здесь все зависит от побудительных мотивов и желания его возлюбленной. Ибо влюбленный сам себе не принадлежит. Влюбленный же следователь опасен вдвойне. Я бы даже сказал — социально опасен. Ему вверены судьбы многих людей, а он не хозяин даже собственной. Вот взять, к примеру, меня. А что вы улыбаетесь? Абсолютно не вижу никаких поводов для улыбок. Дело обстоит гораздо серьезнее, чем вы можете себе представить. Ага. Вот вы думаете, что я не совсем осознаю в какие жестокие игры мы ввязались? Прекрасно сознаю. Ну и что? Меня это даже не колышит. Думаете, не знаю, что наступила пора решительных действий, когда требуется концентрация всех жизненных ресурсов и мобилизация умстенных извилин? Знаю. Но вместо того, чтобы думать о деле, думаю о ней — своей возлюбленной. Вот сижу за столом, заваленном томами уголовного дела, и смотрю отсутствующим взглядом в пространство перед собой. И что же вы думаете я там вижу? Доказательства вины моих будущих обвиняемых? Как бы не так. Новые интересные версии по делу? Ничуть не бывало. А вижу я песчаный пляж, синее ласковое море и красивую белокурую девушку. Вот она смеется и машет мне рукой. Я улыбаюсь и машу ей в ответ. А теперь преставте себе эту картину и посмотрите на неё как бы со стороны. Сидит в кабинете великовозрастный дядя, облаченный в генеральский мундир, глупо улыбается и мажет привественно рукой. Представили? И что бы вы о таком господине подумали? Вряд ли что-нибудь для него утишительное. Верно?
В кабинет ко мне врывается Рокотов.
— Привет! Что у тебя с телефоном? С утра звоню, не могу дозвониться?
— Здравствуй, Володя! А что у меня может быть с телефоном? По-моему, у меня с телефоном все в порядке. — Смотрю на телефон и вижу, что телефонная трубка, вместо того, чтобы лежать на своем месте, лежит на тарелке с вчерашней недоеденной пиццей . Вот вам ещё одно доказательство того, наколько сильно я контужен этой самой любовью.
— Да, ты прав — с телефоном действительно того. Уборщица, наверное, — говорю смущенно, возвращая трубку на место. И до того мне хорошо от этой своей рассеянности и безалаберности, до того хорошо, что рот непроизвольно начинает растягивать идиотская улыбка.
— Рокотов садится и долго сочувственно смотрит на меня, говорит:
— Да я — ладно. До тебя Москва не может дозвониться.
— А ей что от меня? — спрашиваю, продолжая улыбаться.
— Ты знаешь, что завтра из Москвы вылетают киллеры, чтобы тебя убить?
— Да ладно тебе, — отмахиваюсь я от этой новости.
— В каком смысле? — недоуменно спрашивает Владимир.
— Ничего у них не получится, — беспечно говорю я, будучи совершенно уверенным, что влюбленного невозможно убить, он, как Вечный жид, обречен скитаться по лабиринтам любви, отыскивая там все новые удивительные вещи, вроде симпатичной родинки за левым ухом возлюбленной.
— Сережа, опомнись! — начинает заводится Рокотов. — Возьми себя в руки! Пойми, наконец, что если мафия пошла на крайние меры, значит — мы их здорово достали. И потом, откуда эта беспечность?
Постепенно сказанное Володей начинает доходить до моего сознания и прочно им завладевать. Ни фига, блин, заявочки! Ну почему опять я?! Чем я вновь не угодил этой гидре — нашей доморощенной мафии?! У неё что, нет других клиентов? Как, блин, привяжется к одному, так и долбит, долбит. Я ведь не железный, верно? У меня и нервы и все прочее имеются. Новость была действительно потрясающей! Да, но откуда в Москве узнали про киллеров?!
— А этой информации можно верить? Может быть просто — хотят взять на испуг?
— Нет, информация самая достоверная. Ее раздобыл Андрюша Говоров. — Рокотов улыбнулся. — У тебя, Сережа, будет достойный приемник. Классно парнишка работает!
— Да, — согласился я. — Я его ещё не видел, а он уже, можно сказать, спас мне жизнь. Но как ему удалось это узнать?
— Он звербовал зятя Танина Вениамина Архангельского. Тот понаставил в доме микрофонов и теперь переодически слушает разговоры тестя. Слышал и его разговор с киллерами.
— Молодцы! Известно каким рейсом прилетают киллеры?
— Нет. Но у нас есть их приметы. Вычислить их из толпы не представит большого труда.
— И все же, отчего наши оппоненты пошли на крайнее средство?
— Скорее всего, после встречи Леонтьева с Поляковым. Тот его просветил, что от тебя возможно избавиться только одним способом.
— Скорее, что так. Поляков — мой постоянный оппонент. Даже находясь там, пытается меня достать. Вот почему мне до сих пор не позвонил Леоньев, соблазнявший меня высокооплачиваемой работой, и его подруга Верхорученко, пытавшаяся меня совратить. Все говорит за то, что именно Антон Сергеевич посоветовал им от меня избавиться. Тем более, он прекрасно знал, кто такая Светлана, что по её милости он и угодил в места не столь отдаленные.
— Все это так. Но что нам делать? Ведь приезд киллеров спутывает все наши планы. Если мы их арестуем, то это сразу же станет известно Москве, и вся наша тщательно подготовленная операция по приему «правителя Всея Сибири» Кудрявцева, разом рухнет. Кроме того, они могут понять, что в их системе произошла утечка информации и вычислить её «источника». А если возьмут Архангельского, то возьмут и Говорова. Ставить их под удар мы не имеем права.
— Очень логично. Очень, — кивнул я. — Из твоих рассуждений я понял лишь одно — ради сохранения многого мне потребуется пожертвовать собой. Спасибо, дружище, за оказанную честь. Я готов. Надеюсь, что заботы о моих детях ты возьмешь на себя?
— Не говори глупости! — рассердился Рокотов. — Твой черный юмор здесь неуместен.
— Не понял?! Что же ты предлагаешь?
— Я предлагаю — хорошенько все обдумать.
— Ах да, извини, совсем забыл, что у тебя с этим делом всгда была большая напряженка.
В кабинет ко мне врывается Рокотов.
— Привет! Что у тебя с телефоном? С утра звоню, не могу дозвониться?
— Здравствуй, Володя! А что у меня может быть с телефоном? По-моему, у меня с телефоном все в порядке. — Смотрю на телефон и вижу, что телефонная трубка, вместо того, чтобы лежать на своем месте, лежит на тарелке с вчерашней недоеденной пиццей . Вот вам ещё одно доказательство того, наколько сильно я контужен этой самой любовью.
— Да, ты прав — с телефоном действительно того. Уборщица, наверное, — говорю смущенно, возвращая трубку на место. И до того мне хорошо от этой своей рассеянности и безалаберности, до того хорошо, что рот непроизвольно начинает растягивать идиотская улыбка.
— Рокотов садится и долго сочувственно смотрит на меня, говорит:
— Да я — ладно. До тебя Москва не может дозвониться.
— А ей что от меня? — спрашиваю, продолжая улыбаться.
— Ты знаешь, что завтра из Москвы вылетают киллеры, чтобы тебя убить?
— Да ладно тебе, — отмахиваюсь я от этой новости.
— В каком смысле? — недоуменно спрашивает Владимир.
— Ничего у них не получится, — беспечно говорю я, будучи совершенно уверенным, что влюбленного невозможно убить, он, как Вечный жид, обречен скитаться по лабиринтам любви, отыскивая там все новые удивительные вещи, вроде симпатичной родинки за левым ухом возлюбленной.
— Сережа, опомнись! — начинает заводится Рокотов. — Возьми себя в руки! Пойми, наконец, что если мафия пошла на крайние меры, значит — мы их здорово достали. И потом, откуда эта беспечность?
Постепенно сказанное Володей начинает доходить до моего сознания и прочно им завладевать. Ни фига, блин, заявочки! Ну почему опять я?! Чем я вновь не угодил этой гидре — нашей доморощенной мафии?! У неё что, нет других клиентов? Как, блин, привяжется к одному, так и долбит, долбит. Я ведь не железный, верно? У меня и нервы и все прочее имеются. Новость была действительно потрясающей! Да, но откуда в Москве узнали про киллеров?!
— А этой информации можно верить? Может быть просто — хотят взять на испуг?
— Нет, информация самая достоверная. Ее раздобыл Андрюша Говоров. — Рокотов улыбнулся. — У тебя, Сережа, будет достойный приемник. Классно парнишка работает!
— Да, — согласился я. — Я его ещё не видел, а он уже, можно сказать, спас мне жизнь. Но как ему удалось это узнать?
— Он звербовал зятя Танина Вениамина Архангельского. Тот понаставил в доме микрофонов и теперь переодически слушает разговоры тестя. Слышал и его разговор с киллерами.
— Молодцы! Известно каким рейсом прилетают киллеры?
— Нет. Но у нас есть их приметы. Вычислить их из толпы не представит большого труда.
— И все же, отчего наши оппоненты пошли на крайнее средство?
— Скорее всего, после встречи Леонтьева с Поляковым. Тот его просветил, что от тебя возможно избавиться только одним способом.
— Скорее, что так. Поляков — мой постоянный оппонент. Даже находясь там, пытается меня достать. Вот почему мне до сих пор не позвонил Леоньев, соблазнявший меня высокооплачиваемой работой, и его подруга Верхорученко, пытавшаяся меня совратить. Все говорит за то, что именно Антон Сергеевич посоветовал им от меня избавиться. Тем более, он прекрасно знал, кто такая Светлана, что по её милости он и угодил в места не столь отдаленные.
— Все это так. Но что нам делать? Ведь приезд киллеров спутывает все наши планы. Если мы их арестуем, то это сразу же станет известно Москве, и вся наша тщательно подготовленная операция по приему «правителя Всея Сибири» Кудрявцева, разом рухнет. Кроме того, они могут понять, что в их системе произошла утечка информации и вычислить её «источника». А если возьмут Архангельского, то возьмут и Говорова. Ставить их под удар мы не имеем права.
— Очень логично. Очень, — кивнул я. — Из твоих рассуждений я понял лишь одно — ради сохранения многого мне потребуется пожертвовать собой. Спасибо, дружище, за оказанную честь. Я готов. Надеюсь, что заботы о моих детях ты возьмешь на себя?
— Не говори глупости! — рассердился Рокотов. — Твой черный юмор здесь неуместен.
— Не понял?! Что же ты предлагаешь?
— Я предлагаю — хорошенько все обдумать.
— Ах да, извини, совсем забыл, что у тебя с этим делом всгда была большая напряженка.