Константинов Владимир. Жестокие игры

   — Может быть, может быть, — задумчиво говорит олигарх. Возвращается за стол. Садится. Насмешливо смотрит на меня. — Извините, но как мне вас называть? Вы можете сказать ваше подлинное имя?
   Вот оно что. Оказывается, и люди Потаева не сидели сложа руки и навели кое-какие справки о герое, которого я до недавнего времени имел честь играть и довольно успешно. Что же мне сейчас делать? Ничего другое не остается, как сказать все начистоту. Возможно, это и будет тем самым мостом к нашему откровенному разговору и взаимопониманию.
   — Ипсо факто ( в силу очевидности) я сделаю это с большим удовольствием, Петр Эдуардович. Пусть магна эст вэритас, эт прэвалебит (сила правды восторжествует). Я такой же как и вы, — тэррэ филиус (сын земли) Русской Андрей Петрович Говоров.
   — Очень приятно вновь с вами познакомиться, Андрей Петрович. Надеюсь, что на этот раз вы говорите правду. На кого вы работаете?
   — Надеюсь, что разговор у нас приватный и останется сугубо между нами?
   — Конечно, — заверил меня олигарх.
   — В таком случае, думаю, не будет большой беды, если я нарушу данную мной присягу — я работаю на Федеральную службу безопасности.
   — Я так и предполагал, — проговорил Потаев, как давно для себя решенное. Неспеша достал из стола трубку, коробку с табаком. Набил трубку. Раскурил. — А отчего ФСБ заинтересовалось моей скромной персоной?
   — Исключительно из уважения к вам, Петр Эдуардович.
   Но олигарх явно не поверил в мою искренность. Насупился. Сердито попыхал трубкой, отчего стал походить на Визувий в период возбуждения. Глухо пророкотал:
   — Скажите тоже. Мне нужна правда.
   — В таком случае, я вас не понимаю, какая вам ещё правда нужна, Петр Эдуардович. Похоже на то, что я сурдо фабулям наррас (глухому басню рассказываю). Подобным образом мы с вами вряд ли сможем прийти к взаимопониманию. В таком случае, ответьте — почему мы были заинтересованы, чтобы был аннулирован договор фирмы Танина с «Боингом» и чтобы этот договор заключили вы?
   — Откуда я знаю, — пожал плечами Потаев. — Очевидно, у вас были на то свои мотивы.
   — Разумеется были. Мы знали, что если договор заключите вы, то он будет работать на благо страны, если Танин — ей во вред.
   — Что же, весьма логично, — согласился олигарх. — А какова, в таком случае, ваша, так сказать, стратигическая цель?
   — Объединить наши усилия в борьбе с сосновскими, таниными и прочими, то-есть всеми теми, кто озабочен лишь тем, как побольше ограбить страну и народ. Поймите, Петр Эдуардович, вы в нас заинтересованы не меньше, чем мы — в вас.
   — А кого вы представляете, Андрей Петрович?
   — Я ведь уже говорил — ФСБ.
   — Но ведь вы — тоже ФСБ. Только вы, со своими возможностями, вряд ли можете что-то решать и кардинально изменить ситуацию. Верно?
   — Верно, — согласился я. — Но можете мне поверить на слово — я представляю тех, кто может это сделать. Кроме того, за мной ни одно лишь ФСБ. Лично я работаю в органах прокуратуры. Более детально на все ваши вопросы вам мог бы ответить полковник ФСБ Павел Петрович Слуцкий. Вы согласны с ним встретиться?
   — Да, — твердо ответил Потаев.
   — В таком случае, он вам позвонит и вы обо всем договоритесь. А моя миссия на этом заканчивается. Большое спасибо за то, что вырвали из лап сатрапа.
   — Не за что.
   Я встал.
   — Засим, разрешите откланяться, Петр Эдуардович! До свидания!
   Потаев встал, вышел из-за стола и крепко пожал мне руку.
   — Очень приятно было с вами познакомиться, Андрей Петрович. Если у вас возникнут проблемы с работой, то милости прошу ко мне. У вас хватка делового человека. С вашими способностями вы могли бы добиться многого.
   — Спасибо за приглашение!

* * *

   Через час я уже рассказывал свою одиссею полковнику Слуцкому. Выслушав меня, он сказал:
   — Вы сделали большое дело, Андрей Петрович. Я буду ходятайствовать перед руководством о награждении вас правительственной наградой.
   — Не за славу и почести муки терпел, Павел Петрович. — скромно вздохнул я. — Что орден? — «Яркая заплата на ветхом рубище певца».
   — Это конечно, — усмехнулся полковник. — Но все-таки... Архангельский в курсе, что должен вас заменить?
   — Нет. Но он к этому готов.
   — Еще раз благодарю за службу, Андрей Петрович.
   — Да ладно, чего там, — махнул я рукой. — Свои люди, сочтемся славою. Главное — чтобы это все дало нужные результаты. Ведь недаром в народе говорят: «Конец — всему делу венец». Дожить бы нам до этого конца.
   — Доживем, — уверенно проговорил Слуцкий. — А то может к нам на службу, Андрей Петрович? Вы ведь прирожденный оперативник.
   — Нет уж, нет уж. Я возвращаюсь к родным пенатам. И не уговаривайте.
   — Что ж, как говорится, вольному — воля.
 
   А на следующий день я уже летел в Новосибирск. Загостился я в столице. Пора и честь знать.

Глава шестая. Беркутов. Сауна и её обитатели.

   Ну что я за придурок такой?! В кого только уродился?! Кошмар! Когда-нибудь я с этими приколами подведу себя под статью. Определенно. Что за вредный характер! И хоть бы не понимал. Нет, все прекрасно понимаю. Но, как алкоголик не может остановиться после первой выпитой рюмки, так и я не могу кого-нибудь не разыграть, если подворачивается удобный случай. До сих пор не могу без содрогания вспоминать эту безобразную сцену в гостинице. Жуть! Какой черт тянул меня за язык, когда я сказал Пригоде, что его вызывает сам министр МВД, прибывший к нам с ниспекционной поездкой? Да ещё про эти цветы, дурак, ляпнул. Вы бы видели его лицо, как все трое носились в графинами — поливали цветы? Это ж умереть со стыда можно, а я лыбился, как последний кретин. Хорошо, что он молодой и сердце, как у гепарда. А если бы больное? Пришлось бы платить его вдове всю жизнь пенсию за причиненный вред. Дома рассказал об этой безобразной сцене Светлане — она чуть со смеху не померла. Думаете — ей смешно было? Как бы не так. А то я её не знаю. Это она смеялась из жалости ко мне, из сочувствия — видела, как я страдаю, и решила таким образом поддержать. Все правильно. Такие типы, как я, ничего другого, кроме сочувствия, и не могут вызывать. Определенно.
   Шеф назначил оперативное совещание на пять часов. Но я решил прийти пораньше, чтобы иметь возможность покаяться и загладить свою вину перед друзьями. Сережа Колесов был уже на месте. Увидев меня, он сделал загадочное лицо, обнял за плечи, отвел к окну и приблизив губы к самому моему уху, будто нас окружали толпы завстников и стукачей, заговорщицки проговорил:
   — Ты ничего не знаешь?
   — О чем? — в том ему прошептал таинственно.
   — Ну, об этом... О тебе?
   — Неужели снова выпрут из милиции? — сделал я страшные глаза.
   — Да нет, совсем наоборот. О том, что шеф послал на тебя представление на подполковника?! — глаза у Колесова горели, как две сигнальные ракеты.
   — Врешь! — очень сильно «удивился» я. — А кто тебе это сказал?
   — Кадровик Хропатый под страшным секретом.
   — А не просил он тебя за эту новость поставить бутылку? — спросил я.
   — Просил. — Лицо Колесова выразило растерянность. — А ты откуда знаешь?
   — И ты ему поставил?
   — Н-нет, — неуверенно проговорил Сергей.
   — Не ври.
   — Откуда тебе это известно? — сразу «раскололся» старший оперуполномоченный по особо важным делам.
   — Во первых, от тебя грустно пахнет чесноком. А, во-вторых, этот козел Хропатый вчера вечером мне уже продал эту новость за бутылку.
   — Я ему морду набью, — очень обиделся Колесов и даже направился с решительным видом к двери. Но я его остановил.
   — Брось, Серега, за эту новость и двух бутылок не жалко, верно? Если считаешь, что здорово потратился, то обещаю все вернуть с большими дивидендами.
   — Да ладно тебе, — разулыбался Сергей. — Поздравляю!
   — Это звание ещё надо получить, Сережа, — решил умерить пыл друга.
   — Получишь! — без тени сомнения проговорил Колесов. — Этот змей Хропатый сказал, что там такую петицию сочинили, что впору присваивать полковника.
   — Поживем — увидим.
   — И вообще, наш шеф золотой мужик, а ты...
   — А что — я?
   — Ведешь себя по хамски — вот что.
   — Вот здесь ты, Сережа, совершенно прав. Но я больше не буду. Честное слово!
   — "Свежо предание. Да верится с трудом", — выдал Сергей что-то из школьной программы.

* * *

   Шеф опоздал на совещание на десять минут, что раньше с ним никогда не было. Пришел весь такой деловой, мобилизованный и целеустремленный. Обвел нас умным взглядом и решительно сказал:
   — Будем брать все эту сауну вместе с содержимым. А там разбиремся что к чему.
   — А это не может отразиться на операции с Кудрявцевым? — спросил настороженно Дронов. Он готов был выпустить на свободу всех преступников, лишь бы упрятать в тюрягу своего злейшего врага.
   — Нет. С Москвой связан лишь Леонтьев, а он теперь сам больше всех заинтересован в благополучном прибытии к нам Кудрявцева. Так что у нас теперь развязаны руки. А теперь детально разработаем план захвата.

* * *

   Ровно в девять вечера рота омоновцев незаметно окружила сауну. Я, Дронов и наш «малыш» Рома Шилов подошли к входной двери, но она оказалась запертой. Я постучал. Ни ответа, ни привета. Постучал громче.
   — Чего надо? — послышался глухой голос. Видно, у них здесь был свой условный стук.
   — Слышь, открой, дело есть.
   — Какое ещё дело? А ну вали отсюда!
   — Ты что такой, блин, казенный! — возмутился я. — Меня Оксана Паршина приглашала, а ещё Павел, рыжий такой.
   Видно, охранник был предупрежден о моем приходе, так как сказал уже добродушно:
   — Так бы сразу и сказал.
   — А я и говорю.
   Щелкнул замок и дверь открылась. Перед нами стоял долговязый юноша с суровым, аскетическим лицом схимника и печально взирал на нас, будто по нашими лицам хотел прочитать ответ на мучавшие его вопросы — для чего ор радился на Божий свет и есть ли в этом какой-то смысл? Я приставил дуло пистолета к его животу, негромко, но внушительно сказал:
   — Тихо, пацан! Иначе буду вынужден сделать несимпатичную дырку в твоем симпатичном теле.
   — Ийок, — громко икнул боевик и, казалось, замолк навсегда.
   Малыш с Дроновым поникли во внутрь здания. Там раздался короткий вскрик и все смолкло. Я дулом пистолета вдавил своего «подопечного» в небольшую прихожую, где на полу уже валялся его приятель.
   — Как звать? — спросил.
   — Гриша, — таинственно прошептал он, будто поведал государственную тайну.
   — Оружие есть, Гриша?
   — Ага, — кивнул он и сильно закосил глазами, пытаясь ими показать, где у него оружие. — Там за ремнем пистолет, в натуре.
   — А почему по фене? Уже успел оттянуть срок?
   — Неа. У меня ещё все впереди, — улыбнулся Гриша.
   Я достал у него пистолет, сунул в карман. Указал на деревянную скамейку, стоявшую вдоль стены.
   — А теперь садись и помалкивай. Сделай вид, что происходящее тебя не касается. Как понял?
   — Понял, — закивал головой боевик.
   — Вот и хорошо.
   И в это время в дверях нарисовалась моя «гренадерша». На ней был облегающий спортивный костюм, подчеркивающий её внушительную фигуру. Она быстро разобралась в ситуации, глаза её запылали, как два инквизиторских костра, и со страшным воплем разъяренной гетеры:
   — Козел! — она бросилась ко мне и мощно «пробила» правой ногой по моей голове, словно по футбольному мячу, да так удачно, что я тут же вырубился.
   Когда пришел в себя, то услышал в соседней комнате вскрики и глухие удары — там работали Юра Дронов и Малыш. Мимо меня бежали омоновцы. Напротив на полу сидела, прикованная к батарее наручниками Оксана, смотрела на меня нехорошими глазами, от бессилия кусала губы и материлась. Увидев, что я открыл глаза, зашипела, будто гадюка:
   — Сука! Мент поганый! Ты еще, мент, пожалеешь! Я тебя ещё достану!
   — Очень сожалею, мадам, что нас с вами не пришлось сыграть на рояле в четыре руки, — сказал я, поднимаясь. — У нас мог бы получиться неплохой дуэт.
   Она принялась молотить затылком по батарее, словно передавала своим подельникам зашифрованную информацию, и разразилась такой матерщиной, какую я и от мужиков никогда не слышал. Есть ещё женщины в русских селениях. Есть! Определенно.
   Омоновцы стали выводить боевиков. Все они были «окольцованы» и готовы к отправке. На лицах большинства читалась растерянность от случившегося, а на некоторых — откровенное расскаяние. Последние уже готовы были «встать на путь исправления» и активно помогать родной милиции чистосердечным признанием. Кроме рыжего Павла, среди них были и двое его корешей, участвовавших в инсценировке нападения на Башутина, а, говоря протокольным языком, — соучастников убийства Сергея Безбородова по кличке Буряк.
   Боевиков вывели во двор и поставили около здания сауны. Всего их оказалось семнадцать человек — двенадцать парней и пять девиц, включая мою «гренадершу». Здесь же были руководитель банды Кандобин и его заместитель Сердюков. Затем их посадили в машины и развезли по ИВС города таким образом, чтобы они не имели возможности друг с другом общаться.
   — Сергей Петрович, — обратился Рокотов к Колесову, — пригласите, пожалуйста, понятых.
   Через пару минут Сергей привел двух железнодорожных рабочих в ярких оранжевых куртках и мы приступили к основательному шмону сауны, называемом обыском. Через полчаса в подвале нашли несколько деревянных яжиков с целым арсеналом оружия. Здесь были: автоматы «Калашникова» и «Узи», пистолеты «Макарова» и «ТТ», кольты, ручные гранаты и даже два гранотомета. Для чего банде нужна была такая прорва оружия, предстоит выяснить на следствии. Скорее всего — для продажи. Определенно.

* * *

   Вернулся домой далеко за полночь. Но Светлана не спала — ждала меня. Обняла, поцеловала, сочувственно проговорила:
   — Замотала тебя, Дима, вконец эта работа.
   И усталось больше не давила на плечи, и сознание уже не мучил вопрос: «А на хрена это все нужно?», во всем теле и вообще ощущалась легкость необыкновенная. Все же хорошо, когда у человека прочные тыла. Да с такими тылами, как у меня, можно горы свернуть и даже этого не заметить. Определенно.
   — Все нормально, Света, все путем! — проговорил беспечно, как самый отчаянный оптимист на свете. — У нас пожрать что-нибудь есть?
   — Конечно. Я уже замучилась все подогревать. Иди, мой руки.
   А потом мы лежали в постели и мечтали о моем отпуске, как о чем-то совершенно несбыточном и нереальном. Боже, каких только планов мы не строили, где только не побывали. Но я-то знал точно, что придет он, пролетит и оставит после себя тревожное ощущение чего-то недоделанного, недосвершившегося, как недосказанная история или недописанный роман.
   А утром меня разбудил звонок подполковника отдела по борьбе с наркотиками Вадима Вахрушева.
   — Ты знаешь, что сегодня ночью прибыл контейнер? — спросил он меня.
   Ё-маё! Со всеми этими заморочками я совершенно забыл про этот контейнер. Не до него было. Да и сейчас, если честно, он был мне совершенно неинтересен. Пусть им занимаются те, кому это положено. А у меня своих дел выше крыши.
   — Допустим. И что ты этим хочешь сказать?
   — Как это?! — озадачился Вадим. — Ты ведь сам хотел участвовать в задержании.
   — Я?!
   — А то кто же. — Мое удивление окончательно сбило его с толку. Голос теперь у него был совсем растерянным. — Сам же говорил.
   — И ты этому поверил? О святая простота! Это бы означало, что я вам в чем-то недоверяю. Не знаю, как вас, а меня бы это обидело. Я доверяю вам, ребята, даже больше, чем себе. Уверен, что в вашем отделе собраны настоящие ассы своего дела. И как бы я не хотел, но не вправе мешать вашей работе. Интуиция мне подсказывает, что без меня вы это сделаете гораздо лучше и профессиональнее. Так что, ни пуха вам, ребята, не пера!
   — К черту! — недружелюбно сказал Вахрушев и положил трубку.
   А ближе к вечеру он поймал меня в коридоре управления, притиснул к стене и, сжав солидные кулаки, с обидой и даже надрывом проговорил:
   — Ты что трепался, что там две тонны героина?! — На его симпатичном курносом лице было написано явное разочарование, будто он был обманут мной в лучших чувствах.
   — А сколько там, Вадик?
   — Всего триста килограммов.
   — "Всего триста", — передразнил я его. — Тебе этого мало?
   — Но ведь не две тонны.
   — Ну ты, блин, даешь! — возмутился я. — Ответь мне честно, глядя в мои красивые глаза, — ты когда-нибудь в своей жизни изымал такую партию героина?
   — При чем тут это, — пробурчал Вахрушев, отступая.
   — Нет, ты не уходи от ответа. Изымал?
   — Ну и что? Ты же говорил, что там две тонны.
   — Ну, ошибся человек. С кем не бывает. А ты сразу за грудки лапать! А ещё в милиции работаешь! Стыдно! Гнать таких надо из милиции поганой метлой, чтоб форму не позорили, понимаешь! Нет, ты не подполковник милиции, ты по своим методам работы — какой-нибудь штурмбанфюрер СС. Определенно. Да и те, думаю, не допускали подобного отношения к солуживцам.
   — Ты что, охринел совсем?! — растерялся Вадим и отступил ещё на один шаг, кося глазом — свободен ли коридор для срочного отступления.
   — А ну прекрати лается, архаровец! — заорал я, уже наступая. — Совсем, блин, оборзел, будто нахаловская шпана! Вместо того, чтобы отблагодарить человека, набрасывается на него с кулаками, бандит!
   — Ну, я в смысле и хотел того.
   — Чего — того?
   — Хотел пригласить отметить это дело вечерком.
   — Вот с этого и надо было начинать. А то размахался тут, хунвейбиновец!
   — Извини! — покаяно проговорил Вахрушев. — Как ты сегодня вечером? Здесь есть одно премилое кафе. Посидим, отметим это дело, побалякаем.
   — Хорошее мероприятие. Но сегодня не могу. Давай на завтра?
   — Хорошо. Давай завтра.
   — Ну и как прошла операция? Задержали оптовиков?
   — Все нормально. Знаешь куда привезли контейнер?
   — Конечно. Я ж в нем сидел.
   — На склад охранной фирмы «Законность». Представляешь?!
   — Ни хрена себе, компот из сухофруктов, да?! — присвистнул я.
   — А что тебя так удивило? — спросил Вадим.
   — А то, что теперь нам не открутиться от твоих наркотиков. Представители этой фирмы наши постоянные клиенты. Вы кого-нибудь арестовали?
   — Конечно. Директора фирмы Васюкова, его заместителя Обушкова и ещё четверых сотрудников сопровождавших и выдававших героин мелким оптовикам и ещё четверых этих самых оптовиков. Сейчас с ними работают следователи. Значит, вместе будем работать?
   — Выходит, что так.
   — Слушай, Дима, а ты не хочешь снова съездить на Кавказ? Ты ведь уже там знаешь, что к чему.
   — Нет. И не уговаривай. У меня скоро свадьба.
   — Свадьба? — расстроился Вадим. — Свадьба — это конечно уважительная причина. Выходит, что мне придется ехать. Шеф уже намекал. Вот черт! Неохота! Ладно, бывай, Дима! Я завтра тебе брякну.
   — Звони, — ответил, пожимая ему на прощание руку.
   Пошел доложить о новости шефу. Дело стремительно разрасталось до неимоверных размеров. Похоже, что в этом году мне не видеть отпуска, как собственных ушей. Определенно.

Глава седьмая: Иванов. К встрече все готово.

   Утренние газеты вышли с сенсационными заголовками: «Жертва мафии», «Беспредел», — извещали одни. «Кто стоит за убийством следователя Иванова?», «Кто остановит мафию?» — вопрошали вторые. «Третий передел собственности ещё не окончен», — предупреждали третьи. И во всех фотография моего «окровавленного трупа» на лесничной площадке. Егтпетские ночи! Страшно, аж жуть! Да, заварил я кашу. Теперь буду ходить по городу и пугать своим видом знакомых, как упырь или вурдалак. Представляю, что сейчас твориться в прокуратуре — прокурор не успевает отвечать на телефонные звонки. Но иначе нельзя. Убийство старшего следователя по особо важным делам облпрокуратуры не может пройти не замеченным. А те, кто его заказывал, должны убедиться, что дело сделано.
   Я обосновался на конспиративной квартире, где мы разговаривали с Леонтьевым, а Светлана доставляла всю информацию о стремительно развивающихся событиях. Она смотрела на меня нежно, робко и грустно, будто на моем лице уже проступили признаки приближающейся смерти.
   «Дурак! — возмутился Иванов. — Совсем, блин, крыша поехала! Ты говори, говори, да не заговаривайся».
   «Извини, приятель! — тут же согласился я с ним. — Я действительно ляпнул что-то не то».
   — Я уже устала делать скорбное лицо и отвечать на соболезнование, — пожаловалась Светлана.
   — Терпи, золотко. Скоро мы дадим сообщение о том, что слухи о моей смерти были сильно преувеличены, и тогда тебя все будут поздравлять с моим чудесным «воскрешением». Представляешь, — сколько будет желающих побывать на нашей свадьбе?
   — Представляю, — рассмеялась она. — Ты наверное голоден?
   — Да не то, чтобы, а так как-то.
   — Я сейчас приготовлю завтрак.
   Светлана ушла на кухню, а я стал читать принесенные ею протоколы допросов подозреваемых, арестованных вчера в сауне отряда ВОХР. В основном все отрицали какую-либо причастность к убийствам. И о складе оружия они, естественно, не имели не малейшего понятия. Лишь один Геннадий Никитин, успешно дурачивший нас в роли вокзального бомжа, сразу и во всем признался. Об инсценировке нападения на Башутина он ничего толком не знал. Операцией этой руководил сам Кандобин. Слышал, что кино крутили Безменов Павел по кличке Рыжик, Контарь Олег, Столешников Игорь и якобы хахаль Оксаны Паршиной, которого там и хлопнули. А что там почему и зачем, он не знает. Задание убить воровского авторитета Мартынова по кличке Крот и «кагэбэшника» Оксане Паршиной, Павлу Безменову, Олегу Контарю и ему, Геннадию, давал также сам Кандобин. А операцией непосредственно на месте, то-есть в казино «Черный кот», руководил заместитель начальника отряда ВОХР Сердюков Борис Игнатьевич. Паршина вызвала авторитета уже после закрытия казино и в мужском туалете шлепнула. «Кагэбэшника» же они прихватили на улице. Контарь сначала вырубил его ударом кастета по голове. После чего его погрузили в УАЗик и там, в машине, Павел Безменов, его убил. После этого они отвезли труп к Пашино и там неподалеку в лесочке прикопали, но так, чтобы труп быстро обнаружили. Да, перед этим Кандобин решил подставить торгоша Спиридонова, чтобы милиция поверила, что это именно он совершил эти убийства. Накануне Игорь Столешников пробрался в квартиру Спиридонова и выкрал его туфли и рубашку. А когда труп «кагэбэшника» прикопали, то рядом на свежей земле оставили след ботинка Спиридонова, а рубашку испашкали в крови «кагэбэшника». А на следущий день Столешников отнес ботинки и рубашку назад в квартиру Спиридонова. Почему решили подставить именно этого торгоша? У него в ларьке Кандобин брал как-то водку и тот вместо нормальной, подсунул ему «самопальную». С того времени Кандобин имел на Спиридонова большой зуб. А когда все это началось, решил подставить. А чтобы милиция быстрее на него вышла, он, Никитин, сыграл роль вокзального бомжа и на похоронах Мартынова сказал одному из воровских авторитетов, что видел, как какой-то мужик около подъезда дома Мартынова подходил к нему накануне убийства и совал пачку денег. Авторитеты за это ухватились и с его, Никитина, слов нарисовали портрет Спиридонова. Вот и все, что он знает. Слышал, что Спиридонова повязала милиция. А что потом произошло, не знает. Об убийстве подполковника милиции Щаповаленко ему ничего неизвестно. Поговаривают, что его «замочил» якобы Сердюков, но точно сказать не может.
   И вдруг, ноздри мои затрепетали от вкусного запаха жаренной ветчины. Я немедля прервал свое скучное занятие, пошел по запаху и вышел прямиком на кухню, где обнаружил Светлану, а на сковороде дозревал ветчина с яйцом — мой любимый завтрак. И глядя на неё (Светлану конечно), я вспомнил, что совсем, совсем скоро у нас будет свадьба. За большим празднмичным столом соберутся все наши друзья, будут пить вино и до самозабвения кричать нам «горько». А мы будем вставать и целоваться, вызывая бешенный восторг у «почтенной публики». Неужели же все это будет?! Я до сих пор до конца в это не могу поверить. Кажется, что стоит лишь хорошенько себя ущипнуть и... И «все пройдет, как с белых яблонь дым», исчезнет, растает, улетучится, будто мираж, как прекрасный цветной сон. Вот с этим постоянным ощущением страха однажды проснуться я и живу. Ага. Мое большое и основательно потрепанное жизнью сердце с большим трудом справляется с подобными перегрузками.
   Однако, господа, со всей отвественностью должен заявить, что все это глюки пожилого и вечно рефликсирующего Иванова, ничего общего ко мне не имеющего. Я — матерый практик, материалист и неисправимый оптимист, привык опираться на факты, а не на умозрительные схоластические представления о жизни. Если я вижу на скородке яичницу с ветчиной, ощущаю её цвет и запах, то знаю наверняка, что очень скоро обязательно её съем чего бы мне это не стоило. Если вижу перед собой прекрасную молодую женщину, смотрящую на меня, будто на картину Иванова (не этого шизика, а художника) «Явление Христа народу», то уверенно подхожу к ней, целую её в трепетные уста и ощущаю под рукой биение её сердца. И это сводит меня с ума, и я на какое-то время забываю все на свете — и эту яичницу, и свой голод, и все эти протоколы (пропади они пропадом).
   — Сережа, ты с ума сошел! — говорит она с предыханием. — А как же яичница?
   — Яичница не волк, в лес не убежит.
   — Но она остынет, — пытается вразумить меня Светлана.
   — Лучше пусть остынет яичница, чем все остальное. — И, чтобы не дать ей возможности возразить, вновь её целую.