Страница:
Авенас бывал с ней часто, и, видя его, она задыхалась от нежности, не отдавая себе отчета в своих чувствах. У нее еще не хватало силы ни на какое притворство. И она его боялась – ему было пятнадцать лет или даже четырнадцать, он был ученый, как хронист, и она безмерно изумлялась этому, даже не пряча долгих восхищенных взглядов… День за днем, день за днем… Иногда она мечтала, чтобы во время длинных и мучительных перевязок он держал бы ее голову на своих коленях, склонялся бы над ней, едва сдерживая слезы, тонкими пальцами накладывая мазь на алый крест ожога. Он садился возле нее, заводя тихие разговоры, как правило о чем-то надмирном, нездешнем, ласкал душу жемчужным взглядом. Она утопала в сладком, как душистый дым, блаженстве, Он замолкал, видя, что она закрыла глаза…
Авенас вздрогнул, почувствовав прикосновение ее руки, лицо его вспыхнуло. Приподнявшись на утонувшем в перинах локте, на него глядела женщина, исхудавшая, черноглазая, с короткими, как у церковного служки, волосами. Подбородок ее чуть подрагивал от напряжения, глаза были внимательны и печальны.
– Может, мне попробовать встать? – спросила она с хрипотцой в голосе. – Помоги мне, Авенас. Я хочу попробовать. – Эта хрипотца, эти короткие волосы, эта доверчивость, прозвучавшая в ее голосе, заставили его забыть, что эта женщина на семь лет его старше, что она королева и мученица.
– С радостью, госпожа моя! – Он отбросил книгу, за которую было взялся, ожидая, пока она проснется.
Она медленно села, спустила с шелковых простынь на приступок босые ноги. Авенас накинул ей на плечи меховой пеллисон. Комната была устлана волчьими шкурами, можно было ходить босиком.
Она сделала шаг, и у нее закружилась голова, она беспомощно уцепилась за его плечо.
– Ох!
– Сядьте! – Он торопливо подставил ей скамеечку. – Сядьте, госпожа моя! Нельзя было так сразу. Вы долго не ходили.
Она потерла лоб, выпрямилась. Какая-то мысль тревожила ее сознание, на переносице появилась морщинка.
– Сколько?
– Недели две, моя госпожа, не меньше.
– Две недели… Ну надо же когда-то и начинать? Я хочу дойти до окна. – Ее узкие ступни неслышно приминали волчий мех рядом с остроносыми туфлями Авенаса. – Ну и вот. – Она оперлась на низкий скошенный подоконник. От окна сквозило. Снег слежался на переплетах, примерз к стеклышкам. Внизу шла широкая внутренняя стена, и по ней в снегу цепочки следов – это ходили караулы. Внешней стены было не видно, сбоку выступала углом серая башня. Белые земля и небо сливались в окне.
Беатрикс как-то бездумно всматривалась в даль. Потом спросила:
– Что там, в той стороне?
– Навригр и Хаар, госпожа моя.
– Мы хотели предложить вам оружие, почтенный господин. Оно пока находится в тайном месте, но мы принесли чертежи и готовы открыть, как оно действует.
Чертежи на великолепных белых листах, совершенно гладких, ничуть не напоминающих пергамент, имели очень подробные подписи на Священной речи. На одном – листе серебряным грифелем была вычерчена ничем не примечательная камнеметательная машина, – этот лист Ниссагль отложил. Второй его заинтересовал больше – на нем была изображена служившая снарядом тонкостенная корчага, закупоренная в узкой горловине пробкой с длинным мочальным хвостом и неведомой жидкостью внутри. Третий лист полностью все прояснил и привел Ниссагля в тихий восторг. Там было показано со всеми расчетами, как корчага, получив толчок, взлетает по кривой, падает, разбивается и от зажженного перед выстрелом фитиля вспыхивает широко разлившаяся жидкость, про которую было лаконично сказано: «Горит на воде, на земле, на человеческом теле, потушить невозможно».
– Сколько?! – вскрикнул Ниссагль, мигом представив силу и пользу этого оружия. – Сколько вы за это просите?!
– Нисколько, – раздался ответ. – Мы даем вам это, поскольку хотим присоединиться к вашему мщению, но сами не обучены воинскому искусству.
– А, а… а… Сколько вы можете дать таких… Таких?..
– Сколько вам будет угодно. Огненной жидкости у нас тоже достаточный запас, также и горшков. Мы привезем их через несколько дней.
Ниссагль вылез из-за стола и долго рассыпался в благодарностях, прикладывая руки к сердцу. Он попросил копии чертежей и послал за Раэннартом и Вельтом, более смышлеными, чем он, в военном деле. Придя, они почти сразу разобрались в чертежах и нашли шарэльское изобретение превосходным.
Факелы пятнами расплывались в мокром воздухе, повсюду, будто в праздник, хлопали двери, бросая желтые полосы на оседающие снега. Шел к концу навригрский день, в сумрачной дали таяли белые спины холмов.
Ниссагль отдыхал – от беготни разболелась едва-едва поджившая рука, – сейчас он грел ее, приобняв здоровой, и бранился вялым шепотом. Ноющая боль досаждала, также грызли застарелые сомнения насчет Морна – он старался, проследить его зигзаги от присланных обозов и отрядов до дружбы с Окером. Ладно, донесений он, хотя и обещал, не шлет – боится, что перехватит Аргаред. Но где он сейчас? В Хааре? Лазутчики не видели, чтобы он входил в Хаар или выходил из Хаара, а они постоянно там толкутся в надежде выведать какие-нибудь новости. Хотя зачем ему выезжать, если он въехал… Или там подземный ход есть? Что-то темнит могучий союзник… Отряды-то у него чистые – сколько ни накачивали «Омутом» старших и простых солдат, ничего подозрительного у них с языков не слетало. Может, хочет стать королем или для сына своего старается? У него ведь сын – пятнадцати лет или четырнадцати даже, необыкновенного, говорят, ума и красоты ангельской. Солдаты не стеснялись нахваливать Морна и его сына, но хвалили просто как добрых князей. Расспросить бы самого Иогена Морна за бокалом вина. Только князь с палачом пить не сядет.
Не темнил бы уж… По крайней мере насчет Беатрикс. Тоска опять неодолимо сжала сердце, да так, что поплыли перед глазами черные суковатые балки. Неужто вправду было ему дано это счастье – держать в объятиях Беатрикс? Даже сейчас страшно – неужели она действительно ночевала у него в Сервайре и уходила на рассвете, тихонько шурша меховыми башмаками вдоль сводов и решеток? Неужели он проникал к ней в опочивальню с тайного хода, пачкаясь в извести и цепляя шляпой паутину?
Он очнулся. Во дворе загикали – кто-то подъехал. По притихшим голосам он понял, что подъехавших сразу пропускают. Кто-то важный. Кто? Комес из Элеранса? На днях пришел отряд копейщиков оттуда, Аддрик прислал. Или… Морн? Он приподнялся на подушках, вслушиваясь.
Вот затопотали глухо внизу. Идут наверх, к нему. Голос мужской – как будто и вправду Морн. А ответила ему женщина.
Кровь отхлынула от лица, сердце замерло. Ниссагля словно вихрем сорвало с постели, понесло через всю комнату в приемную, где одиноко мерцала свеча. Дверь с лестницы была открыта. К нему входили. И уже вслепую, едва дыша, столкнув кого-то с пути, он свалился к ее ногам, замер комочком, обняв даже не колени ее – лодыжки, опушенные в толстый мех.
Путаясь в лисьих рукавах, она пыталась его поднять. Иоген Морн и Авенас смотрели из-за ее спины с опасливым изумлением – им надо было бы уйти, но они не уходили, и Ниссагль, поднимаясь, увидел их сквозь слезы. Этого хватило ему, чтобы навсегда запомнить ангельское лицо Авенаса – тот смотрел пристально, с болезненным любопытством, смотрел так, как смотрят на животное или на шута, занявшего человечье место…
Старые правила предписывают также воевать в хорошую, но бессолнечную погоду, чтобы не светило солнце никому в глаза, чтобы легкий ветер освежал разгоряченных воинов и красиво развевал вымпелы и флаги.
Старые правила еще как-то помнились. И никому не хотелось вязнуть в глубоких сырых снегах между холмами, где кони проваливаются выше стремени. Подходящим для битвы казалось Змеиное озеро, на котором оттепель не тронула льда.
Ранним утром спустились на лед с удобного пологого берега войска магнатов.
Было еще сумрачно. Широкая белая гладь мутилась у дальних берегов – озеро было длинное. Над головами ходили под мокрым ветром стяги с деревами, зверями и химерами. Суровые, закованные в броню мальчики всматривались в даль поверх копий рингенской пехоты. Кони дышали паром, качали головами, звеня железом.
Дальние берега сходились, превращаясь в обрывистое устье речки, по льду которой только и можно было выйти на озеро с той стороны. С обеих сторон устья торчали черные скалы, издали напоминающие столпившихся и о чем-то сговаривающихся великанов. Там не было заметно никакого движения, хотя вчера вечером лазутчики обнаружили лагерь королевских войск, пришедших из Навригра и готовых к бою.
Небо становилось светлее, тучи низко стелились над холмами, уползая на запад.
– Как в нисходящих мирах. – Аргаред щурился почти беспомощно.
– Где? – Родери повернул к нему голову в каске с гребнем. Каска эта среди старинной брони и шлемов выглядела донельзя неуместно, делая Родери похожим на наемника.
– Нисходящие миры. Это где Обитель бед. Я потом расскажу тебе. Когда закончится битва. Там есть мир вечной зимы с мертвыми деревьями, со странными белыми зверьками. В этом мире идет снег.
– Слава Богу, сейчас-то снега нет. – Оба, разговаривая, едва шевелили губами, шепот рассеивался вместе с паром.
– Родери… Я намерен оставить Беатрикс в живых, если мы одержим победу.
– Почему?
– Боюсь, это объяснение тоже придется отложить на потом. Она кое-что мне сказала…
– Поэтому ты был перед казнью как сам не свой?
– Поэтому тоже.
Оба одновременно заметили движение у подножия скал.
– Идут! – По всему строю затрубили рога, потом смолкли, и раздался тысячеголосый Зов Силы.
Казалось, тучи поднялись выше, так посветлело. Далеко-далеко колыхались ряды врагов, бредущих по снегу.
– Рингенская конница – вперед. Раздавим их о скалы! – Конница под предводительством Эринто и рингенского капитана с грохотом и звоном покатилась по туманной белизне навстречу выползающим из-под скал темным фигуркам. Зареяли на склоненных древках десятки вымпелов, зазвучали кличи, серебристо отозвались боевые трубы.
Перед мчащимися всадниками вырастал королевский строй, пестрели желто-лиловые сдвинутые щиты, торчали выставленные копья.
Под напором конницы этот строй трещал, прогибался, оставляя на утоптанном снегу мертвецов, выпускал с флангов рейтар. Из-за валунов стреляли арбалетчики – стрелы с тонким пением пропарывали рыхлый серый воздух, настигая цель. Королевские войска не успели развернуться. Они заполнили все устье, задыхались в мерзлых обрывах, не имея возможности маневрировать в тесной каменной щели. Мечи нападавших перерубали обвитые лентами древки в руках элеранских копейщиков, резали, точно масло, шлемы вместе с головами, выпуская красно-серую кашу мозгов, рассекали надвое щиты. Кличи потонули в брани, реве и хрипах ярости, дерево ломалось с оглушительным треском, звонко схлестывались клинки, визжали и бились, расшвыривая всех копытами, стиснутые в смертоносной давке лошади… Первый порыв конницы ослабел.
Тут приспело время пешим рингенцам. Они, сомкнув ряды, приближались тяжелой скорой поступью.
Тупо залязгали по щитам секиры, противники обдавали друг друга паром, сходясь грудь в грудь, берясь за ножи и тесаки, орудуя обломками мечей и наконечниками рогатин с коротко отломанными древками, протыкая пальцами глаза, – словом, была свалка. Рингенцы упорно прорубались вперед, круша все на своем пути, вдавливая противника в русло, точно клин в щель загоняя, напирая строй за строем, выжимая врагов на стены обрывов, топча своих и чужих упавших, пролезая под животами стиснутых в толкотне лошадей.
Королевское войско дрогнуло и попятилось. Осталось разбить его до того, как оно успеет просочиться в узкий проход устья и рассыпаться по холмам.
К Аргареду, оставшемуся с самыми сильными отрядами, то и дело подлетали вестники с дикими от радости глазами. На лице Аргареда играла холодная улыбка.
– Не промедлим. Жаль, в обход послать некогда. Но добьем зверя. Могут быть засады на выходе из ущелья, и там пригодится свежая сила.
Под совсем уже светлым небом торжествующе запели трубы. Вскинулись стяги.
– Родери… Ты бы не ехал. Твоя рана не совсем зажила еще.
– Пустяки. – Родери закинул голову и тоже холодно улыбнулся.
– Как мне доносят, военачальников Беатрикс с войсками нет. Они, наверное, смотрят со скал.
– Да. Но здесь не ристалище и не фехтовальный зал, отец. А они трусы. Боюсь, нам еще придется погоняться за ними по холмам…
Аргаред улыбнулся чуть теплее и поднял руку, зовя изготовиться к чему-то важному.
– ЭНКАЛЛИ ХАЙЯ ОРОНКИ!.. – Они тронулись тихой-рысью. Зов Покорности разнесся над озером. Рысь становилась все размашистей, строй вытягивался блестящим треугольником, и во главе – стремя к стремени – скакали Родери и Аргаред. Впереди блестела мелькающая остриями толчея сражающихся. Очевидно, королевские войска пытались удержаться на выходе из устья, чтобы не пустить противника к шатрам лагеря…
– ОНКИ АЙАНА ЭТАР! – Последним напором остатки королевского войска вышибло из прохода, как пробку из бочки, они хлынули веером в холмы, пятная белизну кровавыми следами, победа уже жарко дышала в лицо наступавшим, а клинки вздымались и со свистом обрушивались на белые, безглазые от ужаса, вывернутые назад лица врагов, кони хрипели, вставали на дыбы. Рингенцы завели победный клич, вырубая под корень последних сопротивляющихся.
Вдруг что-то засвистело, шлепнулось, ухнуло глухо. Раин, не переставая крутить мечом, оглянулся: огонь! Не понял. Свистнуло, ухнуло, опалило огнем лицо, конь шарахнулся, присел, закидывая морду, – между его передними ногами широко змеилось дымное пламя. И сразу отовсюду засвистело, заухало, задымило, дробно зарокотало… Запрыгали раскоряками, с воем покатились по снегу загоревшиеся. Раин крутился, ничего не понимая – врагов больше не подвертывалось под меч и отца рядом не было. И все чаще свистело, ухало, с жарким треском рвалось! Заметались безумные лица. Огонь летел сверху, с откосов, его швыряли спрятанные за валунами метательные машины, в пламени дико носились люди, и голоса их уже людскими не были – это был бессловесный ужасный рев… Ловушка!..
– За мной! – Раин дал коню шпоры, повернул к близкому уже выходу из устья. – За мной, кто смел и не хочет сгореть! За мной на лагерь! За мной на лагерь! – Опять перед самым носом вспыхнуло, жгучая горечь ударила в лицо, опалила ноздри, он заслонился, сильнее и сильнее пришпоривая коня, пригнувшись к его холке. Конь, вытянув шею, пластался над снегом, пропарывая дымную мглу. Слева мелькнул всадник, схватившийся за грудь, – полмига спустя Раин понял, что это Эринто, обернулся – и увидел только черный дым… Кто-то все-таки скакал и бежал за ним, тоже заслоняясь и отплевываясь… Рокот становился назойливей, резче, впереди во что-то часто и сильно стучали…
– Стоять! – отчаянно взвизгнул Раин, что было сил осаживая лошадь.
Выход был отрезан – загораживая путь, сдвинув щиты, выставив копья, стояли рядами воины в белых кот д'арм, в касках, скрывающих лица. Строй был глубок – не прорваться, а с краю гарцевал латник без шлема на задастой рыжей лошади – Вельт – и издевательски улыбался.
Рванув на себя поводья, закрыв коню ладонью глаза, Раин бросился обратно – в пламя. Сверху падали, разбиваясь и гулко вспыхивая, большие горшки, лицо жгло уже нестерпимо. Под полосами дыма корчились люди, бились, издыхая, лошади с раскинутыми ногами. Огня прибывало. Снег казался рыжим. Сквозь рев и вой где-то впереди звенели мечи – выход на озеро тоже был заперт, и там отчаянно рубились с белыми копейщиками и рейтарами те, кто не желал гореть. В спину свистели стрелы.
Родери перехватил поудобнее двуручный меч и бросился в гущу сражающихся.
Под стремена подкатывались все новые и новые, норовили поднять на пики, он с яростной бранью отправлял их на тот свет, слух отупел от лязга, от одинаковых хриплых воплей, едкий воздух трудно было вдыхать, он глотал его перекошенным ртом, с каждым замахом все сильнее болело плечо – рана проклятая… Родери повел вокруг бешеными глазами:
– Где Окер? – Не нашел… Крутя мечом, подскочил рейтар. Он удачно пронзил его сбоку меж пластин брони, до печенки, должно быть. Снова, как волки, лезли копейщики… – За мной! – Вдруг он уловил тот перелом, когда сопротивление врага на миг ослабело. Строй прорвался… Он оглянулся – где же Окер? Откуда-то опять набегали с криками копейщики. Всадники-Этарет редким веером уносились в затянувшую озеро пелену. Свистя, летели над ними стрелы. Пешие, пригибаясь, убегали под берег, хоронились в скалах. Где же Окер? Взгляд метался, не находя, и, обезумев от страха быть пойманным, Раин с визгливым проклятием дал коню шпоры и нагнал бегущих. К дьяволу! Все к дьяволу! Прочь! Прочь отсюда! Он все-таки еще раз обернулся и увидел только, как скачет над обрывом большой отряд.
Озеро безрадостно стлалось под копыта. Они мчались не к лагерю, а куда-то вбок, в пасмурную синеву, где не было видно ничего, кроме белых холмов, мчались, лишь бы умчаться… Приближался, нарастал берег, высокий, пока еще слишком высокий.
– Остановиться! – закричали сзади и сбоку, и он, подпрыгнув в седле, обернулся – нагнали. Тот самый отряд, который он видел над обрывом. Арбалетчики, рыцари, предводитель в золоченых латах – не меньше полутора сотен. Шпорить коней было бесполезно, кони устали.
Берег был близко, но высокий, все еще такой высокий, что не взъехать.
Уцелевшие Этарет сгрудились вокруг Раина, с мечами на изготовку, которые у них даже не было времени обтереть. У многих на броне розовела кровь, своя и чужая, лица были в копоти.
– Сдавайтесь, чтобы не проливать лишнюю кровь! – Предводитель снял шлем с фигурной маской, открыв юное лицо такой красоты, что Раин несколько опешил. Потом, все же взяв себя в руки, спросил:
– Позвольте узнать, кому же сдаваться?
– Авенасу Морну, сыну князя Калскуны. – Отрок развернул коня боком.
– Ты сын предателя. И я тебе не сдамся. Выбирайте противников, братья, и пусть Сила покажет, на чьей стороне правда, – сказал Раин, уже, впрочем, не веря в победу.
– Твои люди устали. К чему их губить? – ответил Авенас. – А ты, если хочешь крови, выбери любого из моих рыцарей для поединка.
– Так я выбираю тебя, ангелочек! – захохотал Раин, натягивая узду. Конь захрипел, мотая мордой.
– Хорошо! – Авенас отъехал от своих, обнажил оружие. – Пусть будет так.
Отряды молчаливо разъезжались, осаживая лошадей. Слышно было только позвякивание сбруи.
– Ну и разделаю же я тебя… Не боишься? А? – Меч посвистывал в воздухе, выписывая круги, но плечо пронизывала усиливающаяся боль. <Надо будет поскорее с ним покончить, долго не продержусь…» – Твоя дама тебя разлюбит и найдет другого, потому что кому ты нужен будешь со своей разрубленной мордой?! Даже Беатрикс постесняется взять тебя в любовники, мой мальчик!
– Она не постеснялась назвать меня своим рыцарем!
Их мечи со звоном скрестились.
– Это только начало, мой мальчик! Это только начало! Потом она ляжет с тобой в постель! – Раин похохатывал, теснил, целя врагу в лицо. Авенас, стиснув зубы, сосредоточенно отбивал удары. Он не пытался уворачиваться, но даже задеть его почему-то не получалось…
– … Потом она осыплет тебя серебром и золотом так, что ты рукой пошевельнуть не сможешь, и пожалует тебе какую-нибудь тепленькую постельную должность при себе… – Слова помогали, как заклинание. Противник в таких случаях распалялся и начинал пропускать удары… Родери еле-еле уклонился, когда острие меча Авенаса едва не распороло ему щеку.
– Не надо, не надо меня калечить, мой мальчик, я едва ли смогу быть тебе соперником на ее ложе! Так вот, потом, когда ты ей разонравишься или захочешь слишком многого – а ты захочешь, потому что все входят во вкус, – она прикажет Ниссаглю тебя убить!! – Увлекшись, он сам пропустил сильный удар справа по наплечнику. Край искореженной брони врезался в раненое плечо, и с пронзительным криком Раин откинулся в седле, выпустив из пальцев рукоять меча. Лицо его покрылось испариной, он начал падать, слыша приказы: «На прицел… бросайте оружие… взять…»
Его стащили с седла, быстро и умело сорвали доспехи, скрутили локти, словно вору. Он, отдышавшись, смотрел из-за плеча, как обходятся с остальными. Их не спешивали, не связывали… Значит, ему одному такая особая милость… Потом его поставили на ноги, конец веревки привязал к седлу старшина арбалетчиков в посеребренной каске. Конники тронулись шагом через озеро. Раин шагал впереди всех, лицо у него было серое, волосы закрывали ему глаза, и он даже не мотал головой, чтобы их откинуть.
Беатрикс сидела в кресле на пороге шатра. На ней была распашная шуба, разрезанная сзади для удобства верховой езды. Морн, Ниссагль, Раэннарт в доспехах и при оружии стояли слева и справа от нее. Ждали, пока рассеется дым и можно будет поехать взглянуть на место битвы. Слуги привели коней в ковровых попонах. Вначале ехали шагом по устью речки, над которым все выше поднимались мерзлые песчанистые стены. Здесь было натоптано и виднелись выгоревшие черные плешины.
Потом снег закончился. Кони стали испуганно фыркать, их копыта скользили на черной блестящей поверхности. Здесь было уже немало мертвецов – скорченных, бесформенных, обгоревших, словно вплавленных в землю. Повсюду маслянисто блестели лужи черной непрогоревшей жижи. Кое-где бледными синеватыми язычками вспыхивал над ними, перебегая с места на место, никнущий огонь. От скал веяло теплом. Мертвецов с обугленными до кости лицами было все больше, они полегли густо, вперемешку, почти сплетаясь в объятиях, свои и чужие. Закопченные латы, опаленное оружие было раскидано, как сушняк после бури, кони запинались о мечи, об изглоданные огнем древки, грохотали по щитам, с хрустом давили шипастыми подковами черепки разбившихся корчаг. Сверху, со скал, перекликались метальщики. Искушенные боевые лошади шли осторожным шагом. Беатрикс ехала впереди, сидела по-мужски, меч приподнимал бобровую полу шубы. Глаза ее были сужены и напряженно рыскали из-под низкого бархатного борта шляпы, словно она что-то искала.
Вороны еще не слетелись. Стояла зловещая, тягостная тишина. Сильно пахло паленым мясом.
По левую руку нависала скала, сильно выдаваясь вперед полукруглым, бархатным от сажи выступом. Под ним желтел клочок земли, не тронутый огнем.
На этом клочке лежал необожженный мертвец. Он, видно, отполз сюда, будучи уже раненым. Лежал на боку, закрыв руками темноволосую голову. Волосы были немного опалены. Сорванный шлем с жалким хохлом вместо плюмажа был отброшен. Кот д'арм и блестящую чешую кольчуги покрывала копоть.
– Переверните его на спину, – сказала королева, отъехав и дав место рейтарам эскорта. Тело еще не окоченело. Увидев лицо убитого, Беатрикс вздрогнула и отвернулась, – раскинув руки, у ног ее коня лежал Эринто.
– Почему он умер? – спросила она с каким-то угрюмым разочарованием. – Я не вижу ран.
– Задохся, похоже, – отозвался, распрямляясь, рейтар. – Тут же черно было, в двух шагах ничего не видать… Задохся, да и горло наверняка сжег, пока воздух глотал.
Шумно, неспокойно вздыхали лошади.
– Вот что. Заберите его отсюда, – Беатрикс посмотрела на Морна, точно ища одобрения, – заберите в лагерь. Это посол Аддрика, Эринто. На самом деле он лучше, чем его поступки. Я не хочу оставлять его на поживу мародерам.
Рейтары послушно перекинули мертвеца через седло. Звякнули латы.
– Едем далее, господа. – Королева тихонько уколола коня шпорой через разрез попоны.
– Мы собираем трупы личных врагов? – вполголоса осведомился Ниссагль, но ему никто не ответил. Все были угнетены видом черного льда и повисшей над ним едкой серой пелены. Из-за запаха старались вдыхать пореже – иначе тошнило. Лошади начинали упрямиться.
Авенас вздрогнул, почувствовав прикосновение ее руки, лицо его вспыхнуло. Приподнявшись на утонувшем в перинах локте, на него глядела женщина, исхудавшая, черноглазая, с короткими, как у церковного служки, волосами. Подбородок ее чуть подрагивал от напряжения, глаза были внимательны и печальны.
– Может, мне попробовать встать? – спросила она с хрипотцой в голосе. – Помоги мне, Авенас. Я хочу попробовать. – Эта хрипотца, эти короткие волосы, эта доверчивость, прозвучавшая в ее голосе, заставили его забыть, что эта женщина на семь лет его старше, что она королева и мученица.
– С радостью, госпожа моя! – Он отбросил книгу, за которую было взялся, ожидая, пока она проснется.
Она медленно села, спустила с шелковых простынь на приступок босые ноги. Авенас накинул ей на плечи меховой пеллисон. Комната была устлана волчьими шкурами, можно было ходить босиком.
Она сделала шаг, и у нее закружилась голова, она беспомощно уцепилась за его плечо.
– Ох!
– Сядьте! – Он торопливо подставил ей скамеечку. – Сядьте, госпожа моя! Нельзя было так сразу. Вы долго не ходили.
Она потерла лоб, выпрямилась. Какая-то мысль тревожила ее сознание, на переносице появилась морщинка.
– Сколько?
– Недели две, моя госпожа, не меньше.
– Две недели… Ну надо же когда-то и начинать? Я хочу дойти до окна. – Ее узкие ступни неслышно приминали волчий мех рядом с остроносыми туфлями Авенаса. – Ну и вот. – Она оперлась на низкий скошенный подоконник. От окна сквозило. Снег слежался на переплетах, примерз к стеклышкам. Внизу шла широкая внутренняя стена, и по ней в снегу цепочки следов – это ходили караулы. Внешней стены было не видно, сбоку выступала углом серая башня. Белые земля и небо сливались в окне.
Беатрикс как-то бездумно всматривалась в даль. Потом спросила:
– Что там, в той стороне?
– Навригр и Хаар, госпожа моя.
***
Он остался в столице из-за того, что ненавидел войну, которая переворачивала мир с ног на голову и возвращала во главу угла силу и оружие вместо столь милых его сердцу золота и интриг.– Мы хотели предложить вам оружие, почтенный господин. Оно пока находится в тайном месте, но мы принесли чертежи и готовы открыть, как оно действует.
Чертежи на великолепных белых листах, совершенно гладких, ничуть не напоминающих пергамент, имели очень подробные подписи на Священной речи. На одном – листе серебряным грифелем была вычерчена ничем не примечательная камнеметательная машина, – этот лист Ниссагль отложил. Второй его заинтересовал больше – на нем была изображена служившая снарядом тонкостенная корчага, закупоренная в узкой горловине пробкой с длинным мочальным хвостом и неведомой жидкостью внутри. Третий лист полностью все прояснил и привел Ниссагля в тихий восторг. Там было показано со всеми расчетами, как корчага, получив толчок, взлетает по кривой, падает, разбивается и от зажженного перед выстрелом фитиля вспыхивает широко разлившаяся жидкость, про которую было лаконично сказано: «Горит на воде, на земле, на человеческом теле, потушить невозможно».
– Сколько?! – вскрикнул Ниссагль, мигом представив силу и пользу этого оружия. – Сколько вы за это просите?!
– Нисколько, – раздался ответ. – Мы даем вам это, поскольку хотим присоединиться к вашему мщению, но сами не обучены воинскому искусству.
– А, а… а… Сколько вы можете дать таких… Таких?..
– Сколько вам будет угодно. Огненной жидкости у нас тоже достаточный запас, также и горшков. Мы привезем их через несколько дней.
Ниссагль вылез из-за стола и долго рассыпался в благодарностях, прикладывая руки к сердцу. Он попросил копии чертежей и послал за Раэннартом и Вельтом, более смышлеными, чем он, в военном деле. Придя, они почти сразу разобрались в чертежах и нашли шарэльское изобретение превосходным.
Факелы пятнами расплывались в мокром воздухе, повсюду, будто в праздник, хлопали двери, бросая желтые полосы на оседающие снега. Шел к концу навригрский день, в сумрачной дали таяли белые спины холмов.
Ниссагль отдыхал – от беготни разболелась едва-едва поджившая рука, – сейчас он грел ее, приобняв здоровой, и бранился вялым шепотом. Ноющая боль досаждала, также грызли застарелые сомнения насчет Морна – он старался, проследить его зигзаги от присланных обозов и отрядов до дружбы с Окером. Ладно, донесений он, хотя и обещал, не шлет – боится, что перехватит Аргаред. Но где он сейчас? В Хааре? Лазутчики не видели, чтобы он входил в Хаар или выходил из Хаара, а они постоянно там толкутся в надежде выведать какие-нибудь новости. Хотя зачем ему выезжать, если он въехал… Или там подземный ход есть? Что-то темнит могучий союзник… Отряды-то у него чистые – сколько ни накачивали «Омутом» старших и простых солдат, ничего подозрительного у них с языков не слетало. Может, хочет стать королем или для сына своего старается? У него ведь сын – пятнадцати лет или четырнадцати даже, необыкновенного, говорят, ума и красоты ангельской. Солдаты не стеснялись нахваливать Морна и его сына, но хвалили просто как добрых князей. Расспросить бы самого Иогена Морна за бокалом вина. Только князь с палачом пить не сядет.
Не темнил бы уж… По крайней мере насчет Беатрикс. Тоска опять неодолимо сжала сердце, да так, что поплыли перед глазами черные суковатые балки. Неужто вправду было ему дано это счастье – держать в объятиях Беатрикс? Даже сейчас страшно – неужели она действительно ночевала у него в Сервайре и уходила на рассвете, тихонько шурша меховыми башмаками вдоль сводов и решеток? Неужели он проникал к ней в опочивальню с тайного хода, пачкаясь в извести и цепляя шляпой паутину?
Он очнулся. Во дворе загикали – кто-то подъехал. По притихшим голосам он понял, что подъехавших сразу пропускают. Кто-то важный. Кто? Комес из Элеранса? На днях пришел отряд копейщиков оттуда, Аддрик прислал. Или… Морн? Он приподнялся на подушках, вслушиваясь.
Вот затопотали глухо внизу. Идут наверх, к нему. Голос мужской – как будто и вправду Морн. А ответила ему женщина.
Кровь отхлынула от лица, сердце замерло. Ниссагля словно вихрем сорвало с постели, понесло через всю комнату в приемную, где одиноко мерцала свеча. Дверь с лестницы была открыта. К нему входили. И уже вслепую, едва дыша, столкнув кого-то с пути, он свалился к ее ногам, замер комочком, обняв даже не колени ее – лодыжки, опушенные в толстый мех.
Путаясь в лисьих рукавах, она пыталась его поднять. Иоген Морн и Авенас смотрели из-за ее спины с опасливым изумлением – им надо было бы уйти, но они не уходили, и Ниссагль, поднимаясь, увидел их сквозь слезы. Этого хватило ему, чтобы навсегда запомнить ангельское лицо Авенаса – тот смотрел пристально, с болезненным любопытством, смотрел так, как смотрят на животное или на шута, занявшего человечье место…
Глава восемнадцатая
ОГНЕМ И МЕЧОМ
Старые правила предписывают воевать на ровном месте, где рыцарям легко разгонять коней и валить друг друга с седел, где нога или копыто не наткнется на ямку или предательский камень.Старые правила предписывают также воевать в хорошую, но бессолнечную погоду, чтобы не светило солнце никому в глаза, чтобы легкий ветер освежал разгоряченных воинов и красиво развевал вымпелы и флаги.
Старые правила еще как-то помнились. И никому не хотелось вязнуть в глубоких сырых снегах между холмами, где кони проваливаются выше стремени. Подходящим для битвы казалось Змеиное озеро, на котором оттепель не тронула льда.
Ранним утром спустились на лед с удобного пологого берега войска магнатов.
Было еще сумрачно. Широкая белая гладь мутилась у дальних берегов – озеро было длинное. Над головами ходили под мокрым ветром стяги с деревами, зверями и химерами. Суровые, закованные в броню мальчики всматривались в даль поверх копий рингенской пехоты. Кони дышали паром, качали головами, звеня железом.
Дальние берега сходились, превращаясь в обрывистое устье речки, по льду которой только и можно было выйти на озеро с той стороны. С обеих сторон устья торчали черные скалы, издали напоминающие столпившихся и о чем-то сговаривающихся великанов. Там не было заметно никакого движения, хотя вчера вечером лазутчики обнаружили лагерь королевских войск, пришедших из Навригра и готовых к бою.
Небо становилось светлее, тучи низко стелились над холмами, уползая на запад.
– Как в нисходящих мирах. – Аргаред щурился почти беспомощно.
– Где? – Родери повернул к нему голову в каске с гребнем. Каска эта среди старинной брони и шлемов выглядела донельзя неуместно, делая Родери похожим на наемника.
– Нисходящие миры. Это где Обитель бед. Я потом расскажу тебе. Когда закончится битва. Там есть мир вечной зимы с мертвыми деревьями, со странными белыми зверьками. В этом мире идет снег.
– Слава Богу, сейчас-то снега нет. – Оба, разговаривая, едва шевелили губами, шепот рассеивался вместе с паром.
– Родери… Я намерен оставить Беатрикс в живых, если мы одержим победу.
– Почему?
– Боюсь, это объяснение тоже придется отложить на потом. Она кое-что мне сказала…
– Поэтому ты был перед казнью как сам не свой?
– Поэтому тоже.
Оба одновременно заметили движение у подножия скал.
– Идут! – По всему строю затрубили рога, потом смолкли, и раздался тысячеголосый Зов Силы.
Казалось, тучи поднялись выше, так посветлело. Далеко-далеко колыхались ряды врагов, бредущих по снегу.
– Рингенская конница – вперед. Раздавим их о скалы! – Конница под предводительством Эринто и рингенского капитана с грохотом и звоном покатилась по туманной белизне навстречу выползающим из-под скал темным фигуркам. Зареяли на склоненных древках десятки вымпелов, зазвучали кличи, серебристо отозвались боевые трубы.
Перед мчащимися всадниками вырастал королевский строй, пестрели желто-лиловые сдвинутые щиты, торчали выставленные копья.
Под напором конницы этот строй трещал, прогибался, оставляя на утоптанном снегу мертвецов, выпускал с флангов рейтар. Из-за валунов стреляли арбалетчики – стрелы с тонким пением пропарывали рыхлый серый воздух, настигая цель. Королевские войска не успели развернуться. Они заполнили все устье, задыхались в мерзлых обрывах, не имея возможности маневрировать в тесной каменной щели. Мечи нападавших перерубали обвитые лентами древки в руках элеранских копейщиков, резали, точно масло, шлемы вместе с головами, выпуская красно-серую кашу мозгов, рассекали надвое щиты. Кличи потонули в брани, реве и хрипах ярости, дерево ломалось с оглушительным треском, звонко схлестывались клинки, визжали и бились, расшвыривая всех копытами, стиснутые в смертоносной давке лошади… Первый порыв конницы ослабел.
Тут приспело время пешим рингенцам. Они, сомкнув ряды, приближались тяжелой скорой поступью.
Тупо залязгали по щитам секиры, противники обдавали друг друга паром, сходясь грудь в грудь, берясь за ножи и тесаки, орудуя обломками мечей и наконечниками рогатин с коротко отломанными древками, протыкая пальцами глаза, – словом, была свалка. Рингенцы упорно прорубались вперед, круша все на своем пути, вдавливая противника в русло, точно клин в щель загоняя, напирая строй за строем, выжимая врагов на стены обрывов, топча своих и чужих упавших, пролезая под животами стиснутых в толкотне лошадей.
Королевское войско дрогнуло и попятилось. Осталось разбить его до того, как оно успеет просочиться в узкий проход устья и рассыпаться по холмам.
К Аргареду, оставшемуся с самыми сильными отрядами, то и дело подлетали вестники с дикими от радости глазами. На лице Аргареда играла холодная улыбка.
– Не промедлим. Жаль, в обход послать некогда. Но добьем зверя. Могут быть засады на выходе из ущелья, и там пригодится свежая сила.
Под совсем уже светлым небом торжествующе запели трубы. Вскинулись стяги.
– Родери… Ты бы не ехал. Твоя рана не совсем зажила еще.
– Пустяки. – Родери закинул голову и тоже холодно улыбнулся.
– Как мне доносят, военачальников Беатрикс с войсками нет. Они, наверное, смотрят со скал.
– Да. Но здесь не ристалище и не фехтовальный зал, отец. А они трусы. Боюсь, нам еще придется погоняться за ними по холмам…
Аргаред улыбнулся чуть теплее и поднял руку, зовя изготовиться к чему-то важному.
– ЭНКАЛЛИ ХАЙЯ ОРОНКИ!.. – Они тронулись тихой-рысью. Зов Покорности разнесся над озером. Рысь становилась все размашистей, строй вытягивался блестящим треугольником, и во главе – стремя к стремени – скакали Родери и Аргаред. Впереди блестела мелькающая остриями толчея сражающихся. Очевидно, королевские войска пытались удержаться на выходе из устья, чтобы не пустить противника к шатрам лагеря…
– ОНКИ АЙАНА ЭТАР! – Последним напором остатки королевского войска вышибло из прохода, как пробку из бочки, они хлынули веером в холмы, пятная белизну кровавыми следами, победа уже жарко дышала в лицо наступавшим, а клинки вздымались и со свистом обрушивались на белые, безглазые от ужаса, вывернутые назад лица врагов, кони хрипели, вставали на дыбы. Рингенцы завели победный клич, вырубая под корень последних сопротивляющихся.
Вдруг что-то засвистело, шлепнулось, ухнуло глухо. Раин, не переставая крутить мечом, оглянулся: огонь! Не понял. Свистнуло, ухнуло, опалило огнем лицо, конь шарахнулся, присел, закидывая морду, – между его передними ногами широко змеилось дымное пламя. И сразу отовсюду засвистело, заухало, задымило, дробно зарокотало… Запрыгали раскоряками, с воем покатились по снегу загоревшиеся. Раин крутился, ничего не понимая – врагов больше не подвертывалось под меч и отца рядом не было. И все чаще свистело, ухало, с жарким треском рвалось! Заметались безумные лица. Огонь летел сверху, с откосов, его швыряли спрятанные за валунами метательные машины, в пламени дико носились люди, и голоса их уже людскими не были – это был бессловесный ужасный рев… Ловушка!..
– За мной! – Раин дал коню шпоры, повернул к близкому уже выходу из устья. – За мной, кто смел и не хочет сгореть! За мной на лагерь! За мной на лагерь! – Опять перед самым носом вспыхнуло, жгучая горечь ударила в лицо, опалила ноздри, он заслонился, сильнее и сильнее пришпоривая коня, пригнувшись к его холке. Конь, вытянув шею, пластался над снегом, пропарывая дымную мглу. Слева мелькнул всадник, схватившийся за грудь, – полмига спустя Раин понял, что это Эринто, обернулся – и увидел только черный дым… Кто-то все-таки скакал и бежал за ним, тоже заслоняясь и отплевываясь… Рокот становился назойливей, резче, впереди во что-то часто и сильно стучали…
– Стоять! – отчаянно взвизгнул Раин, что было сил осаживая лошадь.
Выход был отрезан – загораживая путь, сдвинув щиты, выставив копья, стояли рядами воины в белых кот д'арм, в касках, скрывающих лица. Строй был глубок – не прорваться, а с краю гарцевал латник без шлема на задастой рыжей лошади – Вельт – и издевательски улыбался.
Рванув на себя поводья, закрыв коню ладонью глаза, Раин бросился обратно – в пламя. Сверху падали, разбиваясь и гулко вспыхивая, большие горшки, лицо жгло уже нестерпимо. Под полосами дыма корчились люди, бились, издыхая, лошади с раскинутыми ногами. Огня прибывало. Снег казался рыжим. Сквозь рев и вой где-то впереди звенели мечи – выход на озеро тоже был заперт, и там отчаянно рубились с белыми копейщиками и рейтарами те, кто не желал гореть. В спину свистели стрелы.
Родери перехватил поудобнее двуручный меч и бросился в гущу сражающихся.
Под стремена подкатывались все новые и новые, норовили поднять на пики, он с яростной бранью отправлял их на тот свет, слух отупел от лязга, от одинаковых хриплых воплей, едкий воздух трудно было вдыхать, он глотал его перекошенным ртом, с каждым замахом все сильнее болело плечо – рана проклятая… Родери повел вокруг бешеными глазами:
– Где Окер? – Не нашел… Крутя мечом, подскочил рейтар. Он удачно пронзил его сбоку меж пластин брони, до печенки, должно быть. Снова, как волки, лезли копейщики… – За мной! – Вдруг он уловил тот перелом, когда сопротивление врага на миг ослабело. Строй прорвался… Он оглянулся – где же Окер? Откуда-то опять набегали с криками копейщики. Всадники-Этарет редким веером уносились в затянувшую озеро пелену. Свистя, летели над ними стрелы. Пешие, пригибаясь, убегали под берег, хоронились в скалах. Где же Окер? Взгляд метался, не находя, и, обезумев от страха быть пойманным, Раин с визгливым проклятием дал коню шпоры и нагнал бегущих. К дьяволу! Все к дьяволу! Прочь! Прочь отсюда! Он все-таки еще раз обернулся и увидел только, как скачет над обрывом большой отряд.
Озеро безрадостно стлалось под копыта. Они мчались не к лагерю, а куда-то вбок, в пасмурную синеву, где не было видно ничего, кроме белых холмов, мчались, лишь бы умчаться… Приближался, нарастал берег, высокий, пока еще слишком высокий.
– Остановиться! – закричали сзади и сбоку, и он, подпрыгнув в седле, обернулся – нагнали. Тот самый отряд, который он видел над обрывом. Арбалетчики, рыцари, предводитель в золоченых латах – не меньше полутора сотен. Шпорить коней было бесполезно, кони устали.
Берег был близко, но высокий, все еще такой высокий, что не взъехать.
Уцелевшие Этарет сгрудились вокруг Раина, с мечами на изготовку, которые у них даже не было времени обтереть. У многих на броне розовела кровь, своя и чужая, лица были в копоти.
– Сдавайтесь, чтобы не проливать лишнюю кровь! – Предводитель снял шлем с фигурной маской, открыв юное лицо такой красоты, что Раин несколько опешил. Потом, все же взяв себя в руки, спросил:
– Позвольте узнать, кому же сдаваться?
– Авенасу Морну, сыну князя Калскуны. – Отрок развернул коня боком.
– Ты сын предателя. И я тебе не сдамся. Выбирайте противников, братья, и пусть Сила покажет, на чьей стороне правда, – сказал Раин, уже, впрочем, не веря в победу.
– Твои люди устали. К чему их губить? – ответил Авенас. – А ты, если хочешь крови, выбери любого из моих рыцарей для поединка.
– Так я выбираю тебя, ангелочек! – захохотал Раин, натягивая узду. Конь захрипел, мотая мордой.
– Хорошо! – Авенас отъехал от своих, обнажил оружие. – Пусть будет так.
Отряды молчаливо разъезжались, осаживая лошадей. Слышно было только позвякивание сбруи.
– Ну и разделаю же я тебя… Не боишься? А? – Меч посвистывал в воздухе, выписывая круги, но плечо пронизывала усиливающаяся боль. <Надо будет поскорее с ним покончить, долго не продержусь…» – Твоя дама тебя разлюбит и найдет другого, потому что кому ты нужен будешь со своей разрубленной мордой?! Даже Беатрикс постесняется взять тебя в любовники, мой мальчик!
– Она не постеснялась назвать меня своим рыцарем!
Их мечи со звоном скрестились.
– Это только начало, мой мальчик! Это только начало! Потом она ляжет с тобой в постель! – Раин похохатывал, теснил, целя врагу в лицо. Авенас, стиснув зубы, сосредоточенно отбивал удары. Он не пытался уворачиваться, но даже задеть его почему-то не получалось…
– … Потом она осыплет тебя серебром и золотом так, что ты рукой пошевельнуть не сможешь, и пожалует тебе какую-нибудь тепленькую постельную должность при себе… – Слова помогали, как заклинание. Противник в таких случаях распалялся и начинал пропускать удары… Родери еле-еле уклонился, когда острие меча Авенаса едва не распороло ему щеку.
– Не надо, не надо меня калечить, мой мальчик, я едва ли смогу быть тебе соперником на ее ложе! Так вот, потом, когда ты ей разонравишься или захочешь слишком многого – а ты захочешь, потому что все входят во вкус, – она прикажет Ниссаглю тебя убить!! – Увлекшись, он сам пропустил сильный удар справа по наплечнику. Край искореженной брони врезался в раненое плечо, и с пронзительным криком Раин откинулся в седле, выпустив из пальцев рукоять меча. Лицо его покрылось испариной, он начал падать, слыша приказы: «На прицел… бросайте оружие… взять…»
Его стащили с седла, быстро и умело сорвали доспехи, скрутили локти, словно вору. Он, отдышавшись, смотрел из-за плеча, как обходятся с остальными. Их не спешивали, не связывали… Значит, ему одному такая особая милость… Потом его поставили на ноги, конец веревки привязал к седлу старшина арбалетчиков в посеребренной каске. Конники тронулись шагом через озеро. Раин шагал впереди всех, лицо у него было серое, волосы закрывали ему глаза, и он даже не мотал головой, чтобы их откинуть.
***
Ветер хлопал знаменами, вздувал бахрому навесов над входом в шатер. Шатер был раскинут на взгорке. Внизу стояли кожаные солдатские палатки, меж них суетились, горланили, стонали и бранились, похваляясь удалью и ранами, стучали друг друга по спинам, орали в сторону взгорка приветствия и здравицы. За палатками виднелись кромки обрывов и скал, неубранные с них метательные орудия. Там до сих пор клубился черный дым. Жидкость быстро выгорала, огонь спадал, но мглистый воздух был пропитан горечью.Беатрикс сидела в кресле на пороге шатра. На ней была распашная шуба, разрезанная сзади для удобства верховой езды. Морн, Ниссагль, Раэннарт в доспехах и при оружии стояли слева и справа от нее. Ждали, пока рассеется дым и можно будет поехать взглянуть на место битвы. Слуги привели коней в ковровых попонах. Вначале ехали шагом по устью речки, над которым все выше поднимались мерзлые песчанистые стены. Здесь было натоптано и виднелись выгоревшие черные плешины.
Потом снег закончился. Кони стали испуганно фыркать, их копыта скользили на черной блестящей поверхности. Здесь было уже немало мертвецов – скорченных, бесформенных, обгоревших, словно вплавленных в землю. Повсюду маслянисто блестели лужи черной непрогоревшей жижи. Кое-где бледными синеватыми язычками вспыхивал над ними, перебегая с места на место, никнущий огонь. От скал веяло теплом. Мертвецов с обугленными до кости лицами было все больше, они полегли густо, вперемешку, почти сплетаясь в объятиях, свои и чужие. Закопченные латы, опаленное оружие было раскидано, как сушняк после бури, кони запинались о мечи, об изглоданные огнем древки, грохотали по щитам, с хрустом давили шипастыми подковами черепки разбившихся корчаг. Сверху, со скал, перекликались метальщики. Искушенные боевые лошади шли осторожным шагом. Беатрикс ехала впереди, сидела по-мужски, меч приподнимал бобровую полу шубы. Глаза ее были сужены и напряженно рыскали из-под низкого бархатного борта шляпы, словно она что-то искала.
Вороны еще не слетелись. Стояла зловещая, тягостная тишина. Сильно пахло паленым мясом.
По левую руку нависала скала, сильно выдаваясь вперед полукруглым, бархатным от сажи выступом. Под ним желтел клочок земли, не тронутый огнем.
На этом клочке лежал необожженный мертвец. Он, видно, отполз сюда, будучи уже раненым. Лежал на боку, закрыв руками темноволосую голову. Волосы были немного опалены. Сорванный шлем с жалким хохлом вместо плюмажа был отброшен. Кот д'арм и блестящую чешую кольчуги покрывала копоть.
– Переверните его на спину, – сказала королева, отъехав и дав место рейтарам эскорта. Тело еще не окоченело. Увидев лицо убитого, Беатрикс вздрогнула и отвернулась, – раскинув руки, у ног ее коня лежал Эринто.
– Почему он умер? – спросила она с каким-то угрюмым разочарованием. – Я не вижу ран.
– Задохся, похоже, – отозвался, распрямляясь, рейтар. – Тут же черно было, в двух шагах ничего не видать… Задохся, да и горло наверняка сжег, пока воздух глотал.
Шумно, неспокойно вздыхали лошади.
– Вот что. Заберите его отсюда, – Беатрикс посмотрела на Морна, точно ища одобрения, – заберите в лагерь. Это посол Аддрика, Эринто. На самом деле он лучше, чем его поступки. Я не хочу оставлять его на поживу мародерам.
Рейтары послушно перекинули мертвеца через седло. Звякнули латы.
– Едем далее, господа. – Королева тихонько уколола коня шпорой через разрез попоны.
– Мы собираем трупы личных врагов? – вполголоса осведомился Ниссагль, но ему никто не ответил. Все были угнетены видом черного льда и повисшей над ним едкой серой пелены. Из-за запаха старались вдыхать пореже – иначе тошнило. Лошади начинали упрямиться.