Оставшись с больным одна, Марина сжалась в комок от охватившей ее паники. Панкратова бил озноб. Вдруг он что-то закричал, схватил больной рукой одеяло и отбросил его в сторону.
– Андрюша, мой хороший, не надо шуметь, спи, мой маленький. – Марина поправила одеяло и положила голову ему на грудь, продолжая шептать нежные слова. Шапочка упала, и пышные шелковистые волосы рассыпались во всей красе. Когда в дверь заглянул Петр, Марина вскочила, вспыхнув от смущения.
– Не стесняйся, видишь ему так лучше, – успокоил он ее, показав знаком, чтобы она заняла прежнее положение. – Я подойду позже, гляну, как рука. А ты уж смотри внимательно.
Тяжко пришлось Марине в этот день. Андрей постоянно бредил. Начинал кричать, биться в постели, потом надолго затихал в страшном оцепенении. Лежал недвижимо, тупо уставившись в потолок, не отвечая на вопросы. Просил пить. И если ей удавалось влить ему воды ложечкой сквозь стиснутые зубы, он воду не глотал, она выливалась из уголка его рта, скатываясь по шее на простыню. Это было самым страшным.
Уже под утро Марина задремала, положив голову ему на грудь. И вдруг почувствовала, что он гладит ее волосы. Она замерла, не решаясь поверить в это, а он все гладил, превращая мгновение в вечность, полную неизъяснимого счастья.
– Давно хотел попросить тебя… – раздался слабый его голос. – Пожалуйста, никогда не крась волосы. – Он попытался засмеяться, но тут же закашлялся
Вторая его фраза привела Марину в полный восторг:
– А почему нет пирожков? Совсем ты меня запустила, не кормишь.
– Я сейчас, я быстро! Я принесла, их подогреть надо, – она вскочила с места, понеслась к двери, остановилась и, сияя, спросила:
– Тебе с чем, с капустой?
Он улыбнулся, кивнул, тихо произнес:
– И с капустой тоже.
Марина махнула рукой:
– Ой, да о каких пирожках мы говорим? – Схватив пакет со стола, она вновь направилась к двери. – Бульон нужен, а я забыла. – Марина остановилась. – Бульон нужен обязательно, Петр Петрович приказал давать, как только вы проснетесь.
– Ну, если Петр Петрович, – уважительно произнес он. -А ты, Марина, настоящая егоза, туда, сюда носишься, как метеор. Действительно егоза, да и только. – Последние слова она вряд ли уже слышала, выскочив с пакетом и банками за дверь.
Панкратов опять уставился в потолок, думая о чем-то и улыбаясь. Он попытался вспомнить операцию и все, что происходило с ним потом. Но вспомнил только глаза Марины.
– Странно. – Подняв оперированную руку, Андрей посмотрел на нее и сказал:
– Кажись, рука на месте, не отчекрыжил ее Петруша, пожалел.
Дверь тут же открылась, вошел Петр Петрович, словно услышав своего шефа. Вид у него был прямо сверхрадостный. Скорее всего, Марина уже порадовала его положительными изменениями в состоянии Андрея.
– Так, Андрей Викторович, говорят, поесть захотелось. Добрый знак. Как наши органоны сегодня себя чувствуют? – Он пощупал пульс, измерил артериальное давление, послушал его фонендоскопом. Похоже, что всем Петр остался довольным.
Марина прямо с порога объявила:
– К торжественному выносу пирожков… – увидев Петра, добавила: – Я и на вашу долю, Петр Петрович подогрела пирожки.
– Нет, нет, спасибо, – начал отказываться тот.
– Позавтракаем все вместе, а то Андрей Викторович обидится на вас, правда, Андрей… Викторович? – произнесла она.
– Точно, обижусь и обязательно уволю. Так что лучше завтракаем все вместе. Петр, помоги подняться своему шефу, загоняли вы меня вконец, мои дорогие помощнички, понимаешь ли, – с обидой в голосе произнес Панкратов.
Он сказал это настолько искренне, что Марина с Петром дружно рассмеялись. Глядя на них, не сдержался и Андрей Викторович. Что здесь смешного, было совсем непонятно. Но они дружно хохотали, и их смех разносился по всем отделениям больницы. Очевидно, им было просто хорошо и легко теперь, когда все плохое осталось позади.
Этот день промчался, как мчится скорый поезд, без остановок и ожиданий. Все было в радость и малейшая оплошность кого-нибудь из них, моментально вызывала радость и веселье. Марина занималась только Андреем. А он, чтобы не огорчать ее, старался есть за двоих и пить за всех присутствующих. Тем более, что по распоряжению его хирурга и лечащего врача Петра Петровича ему было рекомендовано ввести в рацион по 50 граммов коньяка перед приемом пищи. Ну, а докторов, сами понимаете, надо слушаться.
К нему в кабинет в основном заходили только Виктор и Петр. Остальные доктора могли у открытых дверей только помахать ему рукой, женская половина – послать ему воздушный поцелуй. Доктора Кирюхин распорядился не пускать никого, Андрей на это реагировал соответственно. Когда кто-то пытался прорваться к нему, а его не пускали, он виновато разводил руками, говоря:
– Это Кирюхин и Антошкин приказали меня от народа изолировать. Уж извините меня, а то выгонят за нарушение режима.
Однажды у кабинета даже появилась Масият Магомедовна с каким-то пузыречком в руках. Но на нее тут же накинулся лично Виктор, поэтому она моментально исчезла из проема двери.
Но и начальство не оставило Панкратова
Первым пришел Дмитрий Дмитриевич. Казалось бы, он не собирался долго задерживаться, о чем и заявил с самого начала. Спросил Андрея о здоровье, пожелал быстрейшего выздоровления. И уже перед самым уходом добавил:
– Вы уж поправляйтесь, голубчик, быстрее. Вас ждут большие дела, да, да, – он задержался, – впрочем, это весьма конфиденциальное сообщение. – Перешел на шепот, скосив глаза в сторону Марины. Она тут же встала и, ни слова не говоря, быстро вышла из кабинета. – Дорогой мой Андрей Викторович, мы все действительно ждем вас с нетерпением, здоровым, поверьте мне, старику. Он посмотрел на дверь. – В качестве главного хирурга госпиталя. Это, конечно же, только предварительное сообщение, но все же, понимаете, хотели бы знать ваше мнение. Ваше личное отношение к этому, – уточнил он.
Доктор Панкратов, в силу своего не самого лучшего состояния, никак не мог понять, к чему это он ведет. Поэтому молчал, тупо смотря на него. Наконец что-то замкнулось в его еще не здоровом мозгу, и он спросил:
– В качестве кого? Я что-то не совсем… простите, еще не отошел, то есть… – сбился он.
– В качестве главного хирурга, – невозмутимо повторил Дмитрий Дмитриевич. Но, увидев недоумение на его лице, быстро добавил: – Того же хотят и там, – показав пальцем вверх.
– Где, на небесах? – с ужасом произнес Панкратов. Видать, болезнь окончательно еще не отступила. Но, он тут же пришел в себя: – Простите, что-то того или, наоборот, не того, болезнь понимаете, – увидев странность на лице Дмитрия Дмитриевича, исправился Андрей. – Но, по-моему, это место занято? -с еще большим удивлением спросил он.
Главный врач порозовел, расслабился и жизнерадостным голосом произнес:
– Ну, знаете, мой дорогой, Андрей Викторович, это уже не наши с вами заботы. Это… – он хотел вновь указать пальцем вверх, но вовремя остановился, – их проблемы. – И опять заговорил быстро. – Однако это только проекты, батенька, только проекты. Можно сказать, стимулятор вашего быстрейшего выздоровления. – Он сладко улыбнулся: – Вот так вот, мой дорогой Андрей Викторович. Дай-то нам Боже всему свершиться, что мы задумали. – Он поднял руку, очевидно, собираясь похлопать его по больной руке, но вовремя остановился и улыбнулся. – Так что, поправляйтесь поскорее. -Дмитрий Дмитриевич встал: – Надеюсь, этот разговор останется между нами.
Андрей Викторович подтвердил его просьбу кивком. После чего визитер сразу же покинул его, даже не попрощавшись со стоявшей у двери Мариной.
Через некоторое время появился доктор Сергунов. После положенных приветствий и положенных для такого случая вопросов, он, в свойственной только ему манере говорить, неожиданно спросил Панкратова:
– Скажите честно, вы поможете мне?
Можно было только посочувствовать Андрею Викторовичу. Его состояние было далеко не идеальным для приема посетителей со столь странными вопросами и предложениями.
– В чем, Владимир Никифорович? – спросил Панкратов, искренне не понимая, к чему он клонит.
– Меня хотят оклеветать, мое доброе имя… – начал Сергунов, нервно щелкая пальцами. Но, вдруг он замер, уставился на собеседника, как удав на кролика, и неожиданно произнес:
– Вы могли бы подтвердить, что были тоже против операции у Григория Арсеньевича в первые дни его наблюдения?
Доктор Панкратов, по крайней мере, не меньше минуты соображал, о чем он его просит Сергунов.
– О ком идет речь? – спросил Панкратов.
– Ну, как же, – удивился Кефирыч, – это супруг Беллы Вячеславовны.
Когда, наконец, Андрей понял, кто такой Григорий Арсеньевич, то попытался объяснить, что он и доктор Кирюхин не только не были против, но, даже наоборот, рекомендовали операцию выполнить. В какой-то момент он замолчал, увидев, что лицо Сергунова сильно покраснело, а глаза сузились до размеров щелочек. Панкратов знал Кефирыча уже не первый год и сразу понял, что он в данный момент хотел услышать совсем не это. И, не ожидая от себя подобного, залепетал:
– Но вы же прекрасно помните, что диагностика была весьма затруднительной. Да я же вам об этом говорил. – Андрей вновь посмотрел на Сергунова и понял, что развивать эту мысль не стоит. – А что, собственно говоря, случилось? – не понимая озлобления своего собеседника, спросил Панкратов. И тут же закашлялся.
Доктор Сергунов раздраженно махнул рукой и резко проговорил:
– Да что вы, в самом деле, как маленький или, может… – Он побоялся все говорить начистоту, поскольку, посмотрев на Андрея, увидел искреннее непонимание на его лице. Вспомнив, что только вчера он был еще в бреду, Сергунов пробормотал: -Извините, поправляйтесь скорее. – После чего сразу же покинул его.
Андрей остался в полном непонимании. «Что, собственно, произошло»? – спрашивал он себя. Но ответа не находил. И, главное, что посоветоваться в тот момент было не с кем. Марина, обученная уже этикету приема, сразу же вышла из кабинета, когда пришел доктор Сергунов. Да и обсуждать эту тему он ни с кем не хотел, решив во всем разобраться самостоятельно, без суеты. Остаток дня и ночи прошли в заботах Марины, да и его тоже, в становлении здоровья.
Утром на каталке его отвезли в перевязочную. Приятно было видеть, что практически все доктора и сестры отделения и операционной, стоя в сторонке, улыбались ему, незаметно махали рукой, приветствуя его. Среди них стояла и Масият Магомедовна, по-прежнему держа в руках свою склянку. Но сопровождающий процессию Виктор был на месте. Он мягко оттер ее от каталки, спросив:
– Вы не видели Владимира Никифоровича? Он обещал прийти на перевязку.
Зная, как ценит главный хирург ее деятельность, Масият Магомедовна моментально исчезла. На перевязке Андрей узнал, что ему удалили палец. Петр с Виктором до последнего не хотели ему об этом говорить, боясь, что огорчение может повлиять на его выздоровление. Но к их обоюдному удивлению после снятия повязки Панкратов совершенно спокойно заметил:
– Я так и знал, что этим, в лучшем случае, дело и закончится. Спасибо, друзья, кажется, все сделали вовремя. Если бы задержались, все могло быть еще хуже.
– Ничего, Андрей Викторович, – отечески похлопал Петр его по плечу. – Вы же знаете, этот палец в основном используют молодые хулиганы на футболе, показывая неприличности. А вам-то он зачем? Совсем не нужен. Вы у нас человек в возрасте, солидный, заведующий отделением.
На слова своего молодого коллеги Панкратов отреагировал совсем мягко, явно с любовью к нему:
– Ну, ты, Петруха, смотри мне, уволю без выходного пособия. – И тут же улыбнулся ему.
Его неоднократные попытки выяснить, что же произошло в больнице за время его болезни, не увенчались успехом. Все или не понимали, о чем он спрашивает, или делали вид, что ничего не знают. Для него стало понятно, что здесь уже поработал его друг Виктор, и поэтому добиться чего-либо у окружающих было невозможно.
– Старый ты плут, великий конспиратор, – незлобно ругался Панкратов, когда на его вопрос тот изобразил удивление, переспросив:
– А что произошло?
– Тебе бы, Витя, с твоей наивностью и простотой надо рыбок в аквариуме разводить! – заключил свои выяснения Андрей, решив, что рано или поздно все равно все станет известно.
И действительно, к концу рабочего дня в его кабинет-палату, так же, как и в прошлый раз, ворвался Кефирыч. На сей раз он был менее взволнован и более собран, по крайней мере в мыслях, нежели в прошлый раз. Он же и прояснил обстановку. Поздравив его с улучшением в состоянии здоровья, он сразу же без всяких переходов вновь объявил, что против него плетут интриги. И виной всему стала смерть супруга Беллы Вячеславовны. Оказалось, что у него развился перитонит, после перфорации червеобразного отростка.
– Но кто мог это знать? – Доктор Сергунов неприязненно посмотрел на Панкратова. – Да и вы, Андрей Викторович, ведь тоже путались поначалу?
– Я не путался, простите, я затруднялся, – спокойно поправил его Андрей.
– Ну, хорошо, хорошо, – попытался он успокоить Панкратова. – Но теперь-то меня чуть ли не к уголовной ответственности хотят привлечь. Вы понимаете, к уголовной, – сделал он акцент на этом слове. – Благодаря этой… Вы же знаете, – зашептал он, – она мстит мне, да, да, мстит. И все потому, что у нас были, ну, так сказать, отношения в прошлом.
– Простите, Владимир Никифорович, я совершенно не хочу знать, что у вас было, тем более в прошлом. Я не люблю подобных разговоров. Вы лучше мне скажите, оперировали ли вы его или нет?
– Конечно же, оперировал, неужели не понятно, – ответил Сергунов раздраженно, очевидно, в отместку за то, что Андрей Викторович отказался быть посвященным в его любовные отношения. – Но оперировал, – он продолжил, – только вчера, как бы правильно сказать, с небольшой задержкой. Но и вы ведь тоже сомневались в его диагнозе, не правда ли?
– Все это так. Но почему вы так задержались с операцией, ведь мы с доктором Кирюхиным…
– Да оставьте в покое вашего Кирюхина, тоже мне еще нашли авторитет в хирургии.
– Но и я вам об этом говорил. Или я тоже не авторитет?
– Авторитет, авторитет, – заспешил Сергунов. – Разве вы не хотите мне помочь? Я ведь действительно попал в дурную ситуацию. – Она на меня пожаловалась, да не просто кому-то, а туда. – И он, как ранее Дмитрий Дмитриевич, показал пальцем вверх.
«Да что это они все? Сговорились что ли, в самом деле?» -подумал Андрей Викторович, и на сей раз оставив протянутый перст без комментариев.
– Вот теперь приходится, понимаете, отбрехиваться, как мальчишке. В моем-то возрасте, да и на виду у всех сотрудников.
– Но, почему же его не оперировал доктор Кирюхин, ведь мы с вами об этом говорили?
– Вы что же, думаете, что ваш доктор Кирюхин мне будет указывать, когда и кого мне надо оперировать. Спасибо!
– Да при чем здесь доктор Кирюхин? – еле сдерживаясь, чтобы не сорваться, воскликнул Панкратов. – Ведь в результате каких-то совершенно ненужных амбиций мы попросту потеряли больного. А у него ведь был шанс, а мы им не воспользовались.
Панкратов всегда старался поддерживать коллег, совершивших ошибку. Ведь он знал, как непросто себя чувствовать в одиночестве, когда дело приобретает крутой поворот. Поэтому, когда случалось что-либо подобное, он никогда не оставлял в беде коллег. Но ошибка ошибке рознь. Если она совершалась по лености, небрежности или, тем более, по его профессиональной неподготовленности, это одно. В таких случаях доктор Панкратов был беспощаден и никогда не вставал на защиту хирурга. А когда ошибка была результатом искреннего заблуждения или была связана с трудностями в диагностике заболевания, то Андрей всегда протягивал руку помощи. Он становился, что называется, грудью, на защиту коллеги, понимая, что вырастить хорошего хирурга совсем не простое дело. Да и лишая его защиты, получается, что мы просто выкидываем его на улицу, ломая его судьбу и карьеру.
Да не нужно было далеко ходить за примером. Подобное получилось и с его другом Виктором, которого Панкратов буквально вытянул из прокурорских объятий, в которые он попал не без активного участия доктора Сергунова. Это было лет пять назад. А сейчас Виктор – лучший хирург его отделения, на которого всегда можно положиться. А если бы Андрей не вступился тогда за него, да и не взял бы часть вины на себя, неизвестно еще, что произошло. И к тому же, люди, попадающие в подобные ситуации, как правило, сами себя казнят больше, чем это могут сделать карательные органы. Вот почему, зная характер Панкратова, врачи в его отделении работали спокойно, без боязни. А это в медицине совсем не маловажное дело. И что греха таить, коллеги любили и уважали Андрея. Но то, о чем рассказал доктор Сергунов, совершенно иное дело. «Он, видите ли, не захотел прислушаться к мнению младшего по рангу хирурга. Откуда такая фанаберия? – размышлял Андрей. -Ведь я никогда не стыдился прислушиваться к совету, хотя и молодого, но толкового врача. Нет, здесь все не так».
– Скажите, чем я могу помочь вам? – без желания его задать произнес Андрей Викторович. Видно было, что такого вопроса тот совсем не ожидал, поскольку прямо весь засветился и широко заулыбался.
– Все очень просто, – ласково произнес Сергунов. – Вы должны сказать комиссии, которую, как я слышал, собираются сформировать по этому поводу, что вы тоже рекомендовали его понаблюдать. Вот и вся история с географией. Не так все сложно, как можно себе представить.
– Но, подождите, – удивился Андрей Викторович, – а доктор Кирюхин?
– Ничего, у меня есть рычаги, чтобы на него воздействовать. Я его уломаю.
– Вряд ли! – возразил Андрей Викторович. – Я его хорошо знаю. Да и потом, вы же слышали, я сам лично сказал Белле Вячеславовне, что его надо оперировать, и…– пытался еще что-то сказать, но Сергунов его раздраженно перебил:
– Плюньте вы на нее, о чем вы говорите. Она могла этого и не слышать или поняла вас не так. Ну, мало ли чего еще.
– Нет, я этого делать не буду, – твердо заявил Андрей Викторович. – Единственное, что я могу для вас сделать, это подтвердить, что действительно диагностика у этого пациента была затруднена. И что я сам несколько задержался, тоже скажу. А остальное, простите…
Сергунов сразу напрягся, лицо его стало наливаться помидорным цветом. Просидев так с минуту, он поднял голову, лицо его исказила злобная гримаса. Он медленно встал и тихо сказал:
– Ну, хорошо, не надо. Вы об этом еще очень пожалеете, обещаю вам, Андрей Викторович. Еще не раз вспомните доктора Сергунова.
После чего, как и в прошлый свой визит, моментально покинул кабинет Панкратова. Таким Андрей еще ни разу не видел Кефирыча, хотя вместе они проработали в течение девяти последних лет. Теперь Андрею стало все понятно, что произошло за время его болезни. И от того, что он узнал об этом, ему не стало легче или лучше. А вот то, что прибавилось проблем, так уж точно. Надо сказать, что отношения между ними всегда были не очень хорошими, так что нового ничего не прибавилось. Хотя нет, прибавились угрозы. Это было действительно что-то новое в их взаимоотношениях и, естественно, насторожило Андрея.
Остаток дня прошел в размышлениях о случившемся и мелких заботах о своем здоровье. Панкратов уже начал вставать и мог полностью обслуживать себя самостоятельно. Марину он настойчиво попросил отдохнуть и заняться своими институтскими делами.
На следующий день, как и следовало ожидать, его навестил Дмитрий Дмитриевич. Он вновь возобновил вчерашний разговор о предполагаемом назначении Андрея Викторовича. Внимательно выслушав все его доводы в пользу этого, Панкратов неожиданно заявил:
– Простите, Дмитрий Дмитриевич, но это назначение больше похоже на подсидку. А вы знаете, я в подобные игры не играю.
– Хм, – улыбнулся Дмитрий Дмитриевич, – я действительно вас знаю неплохо. И, конечно же, не предложил бы вам подобного. Вы займете его место, а он – ваше. Как теперь говорят, совершим чейндж, что значит обмен. В общем, пустим свежей крови в руководство больницы.
Увидев, что Андрей Викторович погрузился в размышления, он продолжил более настойчиво убеждать его.
– Да вы и сами прекрасно понимаете, доктор Сергунов неправильно поставил себя в коллективе, он груб, если хотите, деспотичен с сотрудниками. А с вашим братом хирургом, я знаю, такие штучки не проходят. Да вот и недавний случай на комиссии по инфекции. Он говорил про вас много нехорошего, а сотрудники его чуть ли не освистали. В общем, сразу после выздоровления можете приступить к новым обязанностям.
– Простите, еще одна проблема, – чувствуя неловкость, Панкратов все-таки задал этот вопрос: – Получается, теперь мне уже не заниматься непосредственно хирургией, остаются только одни бумажки. Я правильно вас понял?
– Абсолютно нет. Я ждал этого вопроса, поэтому проконсультировался с начальством. Вам разрешено оперировать. Причем вы можете по своему усмотрению оперировать любого пациента из трех отделений: первой, второй и третьей хирургии. Естественно, только не в ущерб вашей основной работе главным хирургом. В общем, здесь есть над чем подумать. Я знаю, вас напрягать нельзя, поэтому у вас есть еще время. Но немного. А на этом, – он вздохнул, – мне пора. – Он встал. -Желаю вам здравствовать, и с нетерпением жду вашего решения.
Как обычно, оставшись в одиночестве, Андрей погрузился в размышления. В принципе его все устраивало в этом предложении. Ну, за исключением, пожалуй, только двух моментов. Первое и основное – это то, что в его родное отделение, которое он возглавлял более восьми лет и где работают его ставшие, уже почти родными люди, придет доктор Сергунов. Ему это представлялось прямым предательством своего коллектива. И второе. Какие бы ни были сложными отношения с доктором Сергуновым, его врожденное чувство справедливости не позволяло использовать несчастье, произошедшее с хирургом, в своих корыстных целях. «Так в общем-то и получается», – подумал он. А кодекс порядочного хирурга он чтил неукоснительно и никогда не нарушал его. Да и другим не позволял делать этого, по крайней мере, у себя в отделении. Об этом было всем хорошо известно.
Андрей еще долго пролежал в постели, пересчитывая квадраты на потолке и обдумывая ситуацию. А потом, что-то решив для себя, встал и набрал номер телефона.
– Дмитрий Дмитриевич, я все тщательно обдумал, – очень спокойно, без суеты, сказал он.
– Да, я вас слушаю, – встревоженно ответил тот.
– Очень сожалею, но я должен отказаться от вашего предложения. Спасибо вам… – он на секунду задержался, – и тем, кто наверху. – На том конце был слышен глубокий вздох и грустный голос Дмитрия Дмитриевича.
– Я так и думал, что вы придете именно к такому решению. Очень сожалею. – Возникла пауза, затем он спросил:
– Могу ли я для вас что-нибудь сделать?
– Да, – сразу же ответил Андрей, словно только и ждал этого вопроса. – В свое время я просил Владимира Никифоровича помочь мне с работой за рубежом. Но он, как мне кажется, отчего-то тянет с этим вопросом. Да, и вот еще, чтобы не забыть. Я хотел бы еще узнать, когда он уходит на пенсию? Может, вам этот вопрос покажется очень странным, но это…
– Ничего, ничего, не стесняйтесь, вполне обоснованный вопрос. До пенсии ему еще осталось три года.
– Вот и хорошо, – явно обрадовался Андрей Викторович, -именно на такой срок я и хотел бы уехать. Если все так получится, и если, конечно же, у вас не изменятся планы на мой счет, вот тогда и вернемся к этому разговору.
– Ну, что же. Несмотря на то что вы отказались от моего предложения, тем не менее я хочу остаться с вами в дружеских отношениях. В подтверждение чего открою вам некоторые тайны мадридского двора. У нашего Владимира Никифоровича действительно существуют весьма полезные связи в международном отделе Министерства здравоохранения. Я думаю, что теперь в свете ваших последних решений он не станет тянуть больше с этим вопросом. В его интересах решить дело быстро, – едко засмеялся он. – Я вам обещаю, сегодня же переговорю с ним. Желаю вам здоровья
– До свидания, спасибо.
Как и сказал Дмитрий Дмитриевич, уже через час к нему пришел доктор Сергунов. На сей раз это был совершенно другой человек. Он вежливо улыбался, несколько раз справился о здоровье и столько же раз, не меньше, отсыпал пожеланий скорейшего выздоровления. И сразу же передал координаты его друга, сказав:
– Я ему уже сегодня звонил, – сообщил Владимир Никифорович, – вы будете оформлены в самое кратчайшее время в любую арабскую страну, в которую только пожелаете.
И тут, что очень удивило Андрея, Кефирыч попросил у него прощения, объясняя свое несдержанное поведение тяжелым состоянием, до которого его довела Белла Вячеславовна.
«Вот это не удивительно, – подумал Андрей Викторович. -Она может».
Еще Сергунов почему-то добавил:
– Ваша горячо любимая.
Почему им любимая, да еще горячо, Андрей Викторович не стал выяснять, боясь нарушить состоявшееся перемирие.
Через несколько дней Кефирыч куда-то уехал. По шпионским данным, он как будто бы отправился в Троице-Сергиеву Лавру. Кто-то из его доброжелателей посоветовал ему сделать так, хотя он и не был в прошлом верующим человеком. Когда Андрей Викторович поделился этим сведениями с Дмитрием Дмитриевичем, тот на это только желчно рассмеялся. Но потом все же сказал:
– Горбатого, мой друг, только могила исправит, – тем самым давая понять, что дальнейшего обсуждения этой темы не будет.