– Точно. Откуда ты все знаешь? – Они оба улыбнулись.
Андрей иногда заходил в его унылое учреждение. Чаще свои визиты совершал по необходимости, когда Марк осуществлял вскрытие кого-то из его бывших больных, если диагноз был неясен. В таких случаях он уже никому не доверял из коллег, сам шел на вскрытие. Ну, а Марк всегда был рад ему. Он был дотошным патологоанатомом и любил отгадывать загадки, которые иногда ставили перед ним природа, а чаще врачи. И не было такого случая, когда бы он не дознавался, отчего и почему больной покинул этот мир. Тем самым подтверждая хорошо известную истину, что патологоанатом – лучший диагност. Вот почему Андрей иногда говорил ему; «Я даже не знаю, кому ты больше рад, мне или непонятно от чего умершему пациенту». Марк был человеком начитанным, много знал, и с ним всегда было интересно проводить время, даже в этом малоприятном заведении.
Нередко после очередного вскрытия он затягивал Андрея к себе в кабинет, где готовил кофе, причем действительно на примусе. А когда у Андрея не было напряженки на работе, они выпивали коньячку и вели долгие, весьма плодотворные беседы по различным философским проблемам – о Боге, религии и, естественно, о жизни и любви. И в маленьком полутемном кабинете Марка, заставленном скелетами и многочисленными заспиртованными препаратами, органами и даже целыми, еще не родившимися человечками, эти темы приобретали особый, как бы документированный смысл.
– Может, зайдешь ко мне? – пригласил его Марк. – Давно не виделись.
– Если давно, то в нашем случае хорошо. Это значит, что давно не умирали у меня больные с непонятным диагнозом, да и, кстати, с понятным, тоже. Слава тебе господи, – поблагодарил он Всевышнего. – Насчет того, что хорошо, что тебя давно не видел, я, конечно, Марк, шучу. А то обидишься и не нальешь больше коньяку. Лучше ты ко мне заходи через неделю, ровно в пять.
– Чего?
– Здравствуй, приехали. Я тебе две недели назад говорил об этом, апробация у меня, забыл уже. Aprobatio, напоминаю, с латыни обозначает: утверждать, признавать, то есть, в конце концов, одобрять мою работу. Приходи обязательно, одобришь. Выступать не принуждаю, хотя с удовольствием бы послушал эрудированного человека, каковым, свидетельствую, ты являешься. По крайней мере, одна глава моей диссертации написана под твоим чутким руководством. За это я тебя официально поблагодарю на официальной защите. Если по каким-то причинам не сможешь прийти к пяти, милости просим, будем апробировать чуть позже напитки в кафе «Синичка». Если и туда не придешь, тогда обижусь. Так что до встречи на любой выбранной тобой территории. Я поскакал.
Марк открыл дверь в свою покойницкую, как ее называл Андрей, и исчез среди своих молчаливых клиентов. Официально же это учреждение называлось: патологоанатомическое отделение и кафедра патологоанатомии медицинского института. Ну, а Андрей поплелся, а вовсе и не поскакал, как он изволил выразиться, навстречу своим нерешенным проблемам.
Как всегда, у входа в отделение Панкратова поджидала толпа из сотрудников, больных и их родственников. Все накинулись разом. Кто-то из сотрудников просил посмотреть маму, кто-то пытался быстро на ходу решить рабочие проблемы, один жаловался, другой благодарил. Многие интересовались предстоящей защитой. И он без разбора звал всех в «Синичку», где уже был заказан банкет.
Улыбки, рукопожатия. Тут Панкратов знал всех, да и его знали. Не работа – дом родной. Заодно – и соковыжималка. «Ведь уже более двадцати лет я здесь…» – думал Панкратов, подписывая сестре-хозяйке ведомость по дежурствам.
Он научился решать вопросы, не углубляясь в суть дела, продолжая думать о своем. Но лишь только возникало в неразберихе дел нечто серьезное, моментально настораживался. Андрей чувствовал себя китом, процеживающим тонны воды ради питательного планктона. Часть больных он сразу же отправил в приемное отделение, объяснив:
– Сейчас там принимает хирург из нашего отделения. Он вас посмотрит. Если потребуется мое личное участие, он меня вызовет, и через несколько минут я буду у вас, – успокаивал больных Панкратов.
Еще кто-то пытался выяснить у него на ходу какие-то вопросы, но Андрей уже развернулся и быстро пошел по коридору. Иначе, а он это хорошо знал, до намеченного пункта ему не добраться и за час. Не раз это было проверено и подтверждено за более чем двадцатилетнюю карьеру хирурга.
По пути следования Панкратов со всеми докторами и сестрами здоровался: с кем-то за руку, кого-то приветствовал словом, движением руки. Здесь тоже старался не тормозить, а быстро, на ходу решать вопросы, если таковые возникали. В госпитале он всех знал, и все знали его.
– Ну как, Андрюша, через неделю у тебя боевое крещение? – прервал его мысли встретившийся доктор.
– Да, – вильнув от него вправо, ответил Андрей, – надеюсь, посетишь?
– Обязательно, но только вторую, неофициальную ее часть, – засмеялся тот.
– Тогда фиксируй, – уже где-то за поворотом был слышен его голос, – кафе «Синичка» с восьми и до упора. – Андрей еще слышал, как тот что-то шутил по этому поводу, но он со своими мыслями был уже далеко.
– Андрей Викторович, простите, задержу вас на одну секунду, вижу, что вы спешите, – тормознула его за рукав терапевт.
– Это точно, если через пять минут не буду на месте, все, мне конец. Так что говорите быстро и – главное – внятно. -Врач стала что-то путано говорить о болезни, а потом махнула рукой. – В общем, можете посмотреть маму?
– Зачем спрашивать, родители – это святое. В любое удобное для твоей мамы время, но лучше приходите в среду ко мне на прием. Все поняли, Светлана Аркадьевна. Я вас жду с вашей мамой.
– Спасибо, – это он услышал где-то далеко сзади, когда поднимался по лестнице на второй этаж.
– Андрей Викторович, вас просили срочно зайти в реанимацию, – сообщил ему доктор на переходе между лестничными пролетами. Он тут же встал как вкопанный:
– Что там случилось?
– Я не в курсе, меня просили только это вам передать.
– Считай, что передал, – недовольно проворчал доктор Панкратов. – Привет.
Если дело было пустяковое, Панкратов обычно отвечал, не углубляясь в суть и продолжая думать о своем. Это ему помогало при бесчисленных контактах с людьми. Но если чувствовал серьезность дела, как в последнем случае, он моментально включался в разговор.
В эти минуты, пропуская через себя потоки информации, Панкратов думал о человеке, чье сердце он сегодня держал в руке и чья жизнь все еще висела на волоске. Ноги сами вынесли его к отделению реанимации.
В дверях его уже поджидала заведующая отделением Вика Николаевна – подтянутая, ухоженная с ног до головы, манерная, словно стояла по долгу профессии не на границе жизни и смерти пациентов, а руководила работой процветающего косметического салона.
– Привет, Андрюша. Ты не беспокойся, у нас все как будто бы более-менее терпимо, хотя… Впрочем, пойдем вместе посмотрим.
Они прямиком направились в реанимационный зал, где лежали наиболее тяжелые больные.
– Вот творенье твоих рук, – подвела Панкратова к больному Вика Николаевна. Глаз Панкратова разом ухватил все -трубки искусственной вентиляции легких, меловую бледность кожи, синюшность запекшихся губ.
– Вначале все было ничего… – начала Вика, сунув холеные руки в карманы нестандартного голубого халатика.
Андрей не сдержался.
– Любишь ты тянуть, Вика! Как только начнешь утешать, я уже дергаюсь. И что же потом?
– Нет, нет, все как будто бы ничего, – стала оправдываться она, – ты неправильно меня понял. Пока все терпимо, вполне терпимо. Сам видишь, больной на аппарате…
– Спасибо, не ослеп еще, – начал заводиться он. – Мать, дело говори.
– Так вот, дыхание с аппаратом синхронизовано. Так что с этой стороны все как будто ничего…
– А с какой плохо? Не тяни резину, Вика. Ты же знаешь, как я этого не люблю.
Разговаривая с докторшей, Панкратов щупал живот больного. Надавив на дренажи, заметил, что отделяемое интенсивно окрашено кровью. Насупясь, еще раз подавил на живот.
– Вот-вот, – заметила его беспокойство Вика. – Это меня и волнует. Цвет мне не нравится. Откуда кровь? – закончила она, как всегда, за упокой.
– Ну и что ты хочешь сказать, что у больного ДВС-синдром, что ли? – посмотрел он в ее бегающие голубые глазки.
– Ну, пока я его не вижу в классическом понимании, но… нам нужно быть настороже.
– Вот и будь, – сказал Панкратов зло. Если сказать по правде, Вика Николаевна всегда его раздражала. И не какими-то своими профессиональными или личностными качествами, нет. А исключительно тем, что всегда боялась брать на себя ответственность.
Хорошо работать в таких сложных областях медицины, как хирургия и реаниматология без этого качества просто невозможно. Тем более, что если ты заведующий отделением. Рядовой хирург или реаниматолог всегда может пригласить на консультацию заведующего или кого-то из старших коллег. И тогда уже они невольно становятся ответственными за этого пациента. А вот Вика старалась оградить себя от какой-либо ответственности, даже будучи заведующей. И делала это довольно просто.
Если она отмечала, что у больного развивалось не совсем обычное течение заболевания или возникало непонятное осложнение, вместо того чтобы попытаться разобраться с ним, она сразу же вызывала хирурга и высказывала все возможные в таких случаях предположения. Да и невозможные тоже. Заодно. И все. Хирург становится как бы заложником этой ситуации. А она тут же фиксировала все свои домыслы в историю болезни. Хирург начинал мучаться и размышлять. Она же чувствовала себя в общем неплохо – пила кофе и курила сигаретки. Если не возникло данного осложнения, хорошо. Хирург был счастлив, что его больного минула такая напасть.
Но если, упаси боже, все-таки какое-либо из предположений Вики сбывалось, то возникали жалобы или, еще хуже, судебные дела. Она тут же ссылалась на историю болезни: вот видите, моя запись от такого-то числа, я ему об этом говорила, предупреждала. Да, прав был его друг, заведующий вторым хирургическим отделением, Марк Борисович Лившиц, который как-то по поводу Вики Николаевны сказал:
– Эта тетка хочет жить долго и безбедно.
– Может быть, и грубо, но справедливо, – тогда согласился с ним Андрей.
«Ни хрена себе! Ему еще и ДВС не хватало!» – подумал про себя Панкратов. Несворачиваемость крови, грозящая неминуемой гибелью. А значит, впереди самое невыносимое для хирурга – абсолютно беспомощное, бездейственное ожидание конца! Его еще промеж себя хирурги называют предынфарктным – предынфарктным для хирурга, не в силах помочь умирающему.
– Ладно, я пошел, – как бы между прочим сказал он и тут же, без промедления, покинул владения Вики. И, еще не дойдя до двери, обернулся, увидев, что ее халат с голубыми оборочками мелькнул в дверях комнаты, где обычно отдыхали врачи.
«Пошла, наверное, кофе пить или курить свои сигаретки, -с неприязнью заключил он. – Черт, неужели у этого парнишки ДВС-синдром?» – Скрипнув зубами, он вышел из палаты, озлившись на провидение и хранящие свыше силы.
Возле дверей реаниматорской стояли четыре безмолвных фигуры в черном.
«Прямо торжественный караул у гроба! – с неприязнью подумал он, спеша удалиться от ненужных сейчас расспросов. Но никто за ним не последовал. Даже таинственный старик за поворотом не поджидал. – А ведь прирежут тебя, Панкратов, если парня потеряешь. Пикнуть не успеешь. Вон как ловко вонючку перед фейсом бородатый запалил! Опытный. А уж не померещились ли тебе все эти страсти-мордасти, старик? Давненько глюки не доставали».
Панкратов тряхнул головой, отгоняя воспоминания о непростом периоде его жизни. Все в прошлом. Есть воля, есть любимая работа, друзья, да и просто – хорошие люди!
У родного отделения
он вздохнул устало:
– Уф, наконец-то дополз до дома.
Он вошел в свой кабинет. Там шла конференция. При появлении заведующего отделением все встали, приветствуя хозяина кабинета. Приятный обычай.
– Доброе утро, коллеги. Прошу прощения, в гинекологию вызывали. Наконец-то до своего родного отделения добрался. – Панкратов опустился в председательское кресло за столом.
– У кого какие проблемы, прошу, доводите до сведения вашего родного начальника. Только предупреждаю… – с улыбкой произнес он.
Все присутствующие тоже с улыбкой, почти хором и в унисон произнесли:
– Жалобы на начальство и на зарплату не принимаются.
– Правильно, – согласился Андрей Викторович, поддерживая традицию.
И каждый раз при этом он удивленно спрашивал:
– И откуда вы это все знаете?
Все умиротворенно улыбались и так же хором отвечали:
– От верблюда.
Когда-то в госпитале работал один из заместителей главного врача, некто профессор Верблюжанский. И который точь-в-точь именно так отвечал всем приходящим к нему сотрудникам с просьбами. За что, естественно, был и прозван верблюдом.
С историями болезни в руках к нему подошел Виктор Кирюшин:
– Андрюш, ты в курсе, что у нас сегодня еще две операции?
– Да, как будто бы вы уже порадовали. Слушай, Витя, а что, перенести их никак нельзя? Я как-то притомился.
– Наверное, не получится. Тот, что с грыжей, уже оплатил нам в котел, естественно, при условии, что только ты будешь его оперировать.
– Пропади пропадом этот ваш котел, – неожиданно вырвалось у Панкратова.
– Он не наш, Андрей Викторович, а общественный, – напомнил ему доктор Антошкин.
– Вот прознает про него Кефирыч, придется мне подыскивать другую работу, – проворчал Панкратов, понимая, что главного врача Сергунова Владимира Никифоровича в разумности «котла» не убедишь. Такая уж особенность природного зрения этого человека – во всех видеть хапуг, хитрецов и интриганов.
– Не забудьте в таком случае и про меня, пожалуйста, -ввернул Петр.
– Не забуду, если, конечно, сам хорошо устроюсь. А что насчет второго?
– Второй, к оплате врачебных услуг не склонный, долдонит одно и тоже: он мне обещал оперировать, я лягу только под него.
Панкратов удивленно поднял брови:
– Именно так и сказал?
– Именно так, Андрей Викторович! – подтвердил Петр.
– Какая странная фантазия! И не девушка как будто бы вовсе… а к хорошему специалисту тянется.
– Может, у него нетрадиционная ориентация, – пытался пошутить Петр, но не был понят. Здесь пошлых шуток не любили.
– Ладно, если здесь все уже решено, пошли к нему, попробуем все-таки отговорить от таких коварных замыслов.
В коридоре Петр Петрович Антошкин притормозил Панкратова:
– Извините, Андрей Викторович, у меня личная просьба, -он поправил воротничок рубашки, за неряшливый вид которого был неоднократно браним, – посмотрите, пожалуйста, пациентку. Девушка-студентка, когда ее планировать на выписку? Я посмотрел, у нее шов как будто бы зажил. Вы же помните, Андрей Викторович, что у нее?
– Ну, а как же. Я ведь ее оперировал.
– Да, а я вам ассистировал. Неоперабельный рак желудка. В таком возрасте… Жуть какая-то. Но вот что меня особенно достало… – Петр посмотрел умоляюще на доктора Панкратова, – девчонка штудирует какую-то техническую литературу! Это при ее-то заболевании. Книжка толщенная и прямо нашпигована схемами, формулами вида самого жуткого. Спросил. Оказывается, готовится к экзамену. «Хочу сдать пораньше и уехать к бабушке. Там корова Надька и такой лес густющий!» – объяснила мне эта бедная девчонка, да с такой радостью, словно в Монте-Карло направилась… И вот как представлю, что она читает эту дурацкую книжку, а потом еще и на экзамен пойдет. А ей ведь осталось-то всего ничего.
– Как зовут? – коротко осведомился Панкратов, уже приняв решение.
– Алена.
– Семья состоятельная?
– Да где там! Одна бабушка. Живет на стипендию, чуть подрабатывала до больницы, да бабушка иногда присылала.
– Так, пошли! – Панкратов решительно открыл дверь в палату. Худенькая девушка с перышками светлых волос была похожа на воробья и одновременно на васнецовскую Аленушку. Подтянув колени, на которых лежала большая книга, она что-то выписывала в клетчатую тетрадку.
– Ну что, Аленушка, учимся? – Андрей Викторович взглянул на обложку учебника. – Сопромат – дело серьезное. Только он пока подождет. – Он убрал книгу в тумбочку.
Девушка удивленно смотрела на нежданно явившегося заведующего отделением совершенно круглыми желтыми глазами.
– В общем, так… Мы здесь подумали с Петром Петровичем и решили наградить тебя за примерное поведение путевкой в какой-нибудь хороший подмосковный санаторий. Сама понимаешь, тебе окрепнуть надо. Сейчас никаких занятий. Мы так и напишем в выписном эпикризе, что требуется долечивание в течение полугода как минимум. Ты все поняла?
– Да, все, – испуганно произнесла Алена и тут же попыталась что-то возразить, но Панкратов твердо с нажимом сказал:
– Возьмешь академический отпуск и год проведешь в деревне с бабулькой. Парное молоко – источник витаминов. Сосновый лес – кладезь фитонцидов…Тебе нужно силенок поднабраться, а потом уже идти в институт. Имей в виду, я проверю. Все. Завтра с Петром Петровичем выберете санаторий, и поезжай-ка, милая моя, прямо отсюда. Машину выделим. -Они вышли из палаты.
– Простите, Андрей Викторович, а деньги на путевку откуда? Теперь они таких бабок стоят, особенно санаторские, -удивился Петр.
– А наш родной общак? Ты, Петрочин, только что говорил, что он наш. А Аленка нам разве чужая? Молодец, что привел меня к ней. Теперь давай веди меня, милейший, к жаждущим со мною встретиться на операционном столе. Щас я их разметаю! – Панкратов изобразил бандитскую хватку – пальцы веером.
В мужской палате размещались двое пациентов явно разного имущественного статуса.
Мужичок, смахивающий на отставника, вскочил с кровати, живо заправив в застиранные треники майку. Другой – повальяжнее – не суетился.
– Доброе утро, господа, – поприветствовал Панкратов мужчин и перешел к делу:
– Так, дорогие мои, сегодняшний день я начал что-то уж очень рано, так что, похоже, выдохся. Может быть, мы отменим одну из ваших операций? Прошу, конечно, меня извинить, но… – он развел руками.
Больной с грыжей тут же сделал шал вперед и доложил по-военному:
– Нет проблем, Андрей Викторович, я готов.
Андрей Викторович улыбнулся и так же по-военному ответил:
– Вольно, спасибо за сочувствие. Но мне бы хотелось отложить операцию вашего соседа. Она сложнее и займет значительно большее время. Как вы? – Он шагнул к вальяжному.
Крепенький мужичок, экипированный в отличный спортивный костюм, аж вскочил с кровати:
– С какой такой стати, доктор? Вы сами на сегодня меня на операцию назначили, так что делайте. Никто вас за язык не тянул. Между прочим, каждый мой день сидения вот здесь стоит пять тысяч баксов! Да и нервы у меня от вашего персонала не выдерживают. Вторую жалобу пишу. Вот, – он достал из тумбочки листки. – На имя Сергунова Владимира Кефирыча.
– Ну что вы, Альберт Стальевич, зачем вы так? – Попытался вмешаться Петр, давя смех. Кто-то из обиженного персонала подсказал склочнику кличку Владимира Никифоровича и он использовал ее в своей жалобе. – Доктор вправе отказаться от операции, если он себя плохо чувствует или утомлен. У Андрея Викторовича уже была очень напряженная срочная операция, да не одна.
– Ты мне баки не затирай, Петрович, молод еще, – перебил пациент зардевшегося Антошкина. – Как я понимаю, дело заключается в том, что мы с доктором по бабкам не сошлись. Я ж говорил, что в долгу не останусь. Но по факту. При выписке. Я ж не возражаю! Скажи, сколько нужно, и вперед, на стол!
– Что же вы думаете, что за деньги мы сутками можем из операционной не выходить? Не люди живые? – вскипел Петр. – И не стыдно вам с врачом торговаться? Вам что здесь -рынок?!
– Погоди, Петя, – Панкратов подошел к мужику. Он совершенно не знал, что скажет в данный момент, но злость как инфекция разлилась по всему организму, отравляя его и требуя выхода.
– Пять миллионов. Меньше я не беру.
– Это что ж, в деревянных? – растерялся торгаш. Даже отвислые щеки пошли нервными пятнами, а в голове шуршали подсчеты.
– Нет, зачем же, я беру только в долларах, – заявил Панкратов, наслаждаясь местью. – И как исключение, – добавил он, -в евро.
– А вам, – обратился Панкратов к первому больному, – не пить, не есть. Сейчас к вам придет анестезиолог, будем брать в операционную.
Резко развернувшись, Панкратов пошел к двери. В такие минуты он казался огромным и властным, даже вроде просматривались под халатом генеральские погоны.
– Послушайте, доктор, – побежал вслед за ним больной. Я понял, насчет долларов шутка, конечно! Не можете же вы в самом деле… Но я хорошо заплачу! Когда вы будете меня оперировать?
– Никогда, – чуть обернулся от дверей Панкратов, – я хамов не оперирую.
И тут же вышел из палаты. Догнав его в коридоре, Петр стал объяснять:
– Он здесь уже всех достал – и больных, и сестер. И что мне с ним делать, не понимаю.
– Делай что хочешь, Петр. Я его оперировать не буду. Все, вопрос решен. Тебе надо было давно с ним разобраться. Пригрел хама, понимаешь ли. Боитесь самостоятельно что-либо решить, все на папу смотрите. Так, этого с грыжей бери, будешь сам оперировать, я тебе помогу.
В ординаторской он сразу схватился за телефон и соединился с реанимацией.
– Вика Николаевна, Панкратов беспокоит. Как там, подтвердился ДВС-синдром? – и внутренне замер, ощутив прошедший по спине холод.
– Вроде свертываемость нормальная, – ответила та всегдашним своим будничным тоном: мол, все чепуха, все по фене. Но Панкратов был готов расцеловать ее.
– Спасибо, красавица вы наша! – И на радостях зарядил кофеварку, наслаждаясь дивным кофейным духом.
Совершенно некстати заглянул доктор Линьков. Уже по его кислой физиономии было видно, что принес на хвосте пренеприятные известия.
– В приемное отделение поступил крайне тяжелый больной, – по обыкновению гундося, сообщил Линьков. – Данные по возрасту и фамилии не уточнены.
– Без сознания?
– Пьяный, кажется. Бомж, с гангреной левой нижней конечности четвертой степени.
– Уфф! Только этого сегодня недоставало. Кто его смотрел?
– Я и Антошкин. Петр Петрович малый горячий, рвется немедля оперировать. Я лично считаю, что операции больной не перенесет.
– Эх, Линьков, все на медикаментах экономите. И не расположены вы, как мне кажется, к бомжам. А зря, у нас, как говорится, от тюрьмы и от сумы не зарекайся.
– Было бы на кого дефицитные медикаменты тратить.
– Ладно, пошли-ка на него глянем. Тем более, нас там уже ждет начальство, совсем забыл. – Панкратов, с сожалением бросив взгляд на фырчавшую кофеварку, поднялся.
Линьков, собиравшийся попить кофейку, тоже состроил страдальческую мину, и здесь Панкратова осенила догадка. Он положил руку на плечо коллеги, тихо спросил:
– А не вы ли, мой дорогой, сегодня ночью вызвали меня к больному с ножевым ранением?
– Боже сохрани! – испугался Линьков. – Да как я могу…
– Действительно, – согласился Панкратов, – тайны мадридского двора. Не иначе как ФСБ помогла. – Он поморщился, отчетливо ощутив, что странная история с «абреком» еще очень не скоро придет к завершению.
В приемном отделении к Панкратову прямо у двери подскочил с историей болезни в руках Антошкин – взъерошенный, в запятнанном халате нараспашку. И сразу начал с горячностью тараторить:
– Андрей Викторович, этот больной… ну, который… без определенного места жительства… очень тяжелый, его нужно немедленно оперировать! Там вас уже целый консилиум дожидается. Начальство – Сергунов и Дмитрий Дмитриевич!
– А вы не могли бы застегнуть халат? – перешел на официальный тон Панкратов, зная болезненное отношение Сергунова к вопросам дисциплины и внешнего вида сотрудников. Да и главврач клиники Дмитрий Дмитриевич, в прошлом военврач в Афгане, разгильдяев не любил.
– Сейчас, сейчас, – засмущался Петр Петрович, жестом приглашая Панкратова присоединиться к коллегам, стоявшим у входа в палату.
– Однако и амбре у вас здесь… хоть стой, хоть падай. Прав был доктор Линьков, – приложив носовой платок к лицу, сказал главный врач Дмитрий Дмитриевич своему заместителю, когда к ним подошел Панкратов.
– Не фиалки, – так же тихо ответил главный врач Сергунов Владимир Никифорович, носивший легкомысленную кличку Кефирыч. – Показывайте больного, Петр Петрович.
Тот открыл дверь, приглашая их войти. В нос ударил резкий, неприятный запах. На койке лежал человек крайней степени запущенности. Не брит, не мыт давненько, да возраста неопределенного – опустившийся дедуля, какие стайками кочуют от помойки к помойке. Глаза его были приоткрыты, из груди вырывалось частое, хриплое дыхание.
– Здравствуйте, – обратился к нему Кефирыч, то есть доктор Сергунов. Больной абсолютно никак не отреагировал на его приветствие. – Очевидно, кома, – предположил Сергунов и стал проверять пульс на запястье.
Доктор Антошкин между тем докладывал состояние больного: пульс, давление, анализы, проведенную терапию.
– Обезвоживание, – нахмурился Панкратов. – Переливать ему жидкости как можно больше надо, не менее трех литров. Вот и весь фокус. Правильно сказал доктор Линьков, хоть к водопроводу подключай напрямую. Вот и вся терапия на первое время. – Отбросив простыню, покрывающую больного, Андрей увидел больную конечность и ахнул. – Ничего себе разнесло! Такой ножищи давно не видел. Ну-ка дай-ка мне перчатки, -повернулся он к сестре. И надев перчатки, стал ощупывать конечность, особенно тщательно в области паха. Затем повернул больного на бок, тот промычал что-то невнятное. – Чем недоволен, дружище? Раньше надо было приехать, и проблем бы было всем меньше, и прежде всего, для тебя. – В ответ раздалось лишь смутное бормотание. – Что? Что ты там говоришь? -нагнулся к нему Панкратов.