– Выпить дай, доктор, – с трудом выдавил из себя больной.
– Может быть, вам прямо на подносике подать? Чего изволите, коньяку или водочки? – ехидно осведомился Сергунов.
– Тебя вообще-то как зовут,? – спросил бомжа Андрей Викторович.
– Валька, – чуть слышно произнес больной.
– Валентин, значит… скажи-ка, друг, как ты, операцию выдюжишь? Или сдаваться будешь?
– А, – обреченно выдавил бомж и даже попытался махнуть рукой, – все равно помирать, делай, что хочешь… только водочки все-таки дай немного, нехорошо мне очень.
– Ладно, дам, только смотри, никому об этом. – Панкратов приложил палец к губам. – А то меня с работы выгонят. – Он повернулся к коллегам, улыбнулся. – Видишь, сколько начальников пришло тебя смотреть.
Дмитрий Дмитриевич просительно посмотрел на Панкратова:
– Пойдемте куда-нибудь в другое место, обсудим, что да как… – он помахал ладонью возле носа, – а то здесь как-то неуютно.
– Пойдемте ко мне в кабинет, – предложил Панкратов. Он подозвал медсестру, сказал ей:
– А ты, Машенька, дай ему немного спирта, грамм этак пятьдесят. Только разведи обязательно, чтобы не обжегся.
– Да что вы, Андрей Викторович, у этой категории господ-товарищей глотка, как известно, луженая, – хмыкнул Сергунов, – если захотят, и серную кислоту выпьют, не поморщатся.
– Бывают и такие ситуации… – глубокомысленно заметил Дмитрий Дмитриевич.
Они поднялись на второй этаж, вошли в кабинет. Панкратов настежь распахнул форточку:
– Фу, действительно, как-то нехорошо себя чувствуешь после таких консультаций. И не столько от запаха, сколько от увиденного. Сам бы сейчас с удовольствием пропустил грамм этак… – Он осекся, боясь затрагивать еще недавно столь больную для него тему. – Прошу, – показал он рукой, – садитесь, кому где удобнее.
Все разместились за столом, подчеркивая тем самым официальный и демократичный характер встречи.
– Я что-то вас, Андрей Викторович, не очень понял, вы что же, его действительно хотите оперировать? – со смешанной тревогой и любопытством в голосе спросил его доктор Сергунов. У Кифирыча, соответствуя прозвищу, было мучнисто-белое, мягкое, несколько бабье лицо. Воротничок и галстук, выглядывающие из-под халата, содержались в образцовом порядке, а бледные руки пахли приятным лавандовым одеколоном. Оперировал главный хирург не часто, зато в министерских кабинетах представительствовать умел. Это все знали и нередко обращались к нему с мудреными просьбами – незаконно получить квартиру, путевку в санаторий и пр. Но помогал он не всем, а только тем, кто верно служил ему. Естественно, что команда Панкратова и он сам не относились к этой категории.
– Есть другие предложения по этому поводу? – задиристым тоном, вопреки непреклонному решению вести с себя с начальством сдержанно, обратился к нему Панкратов. – С удовольствием выслушаю.
– Я? Ну, вы же понимаете, больной не перенесет даже наркоза.
– Хм, – улыбнулся Панкратов, – я эту публику знаю достаточно хорошо. Неблагоприятные условия жизни закаляют. Да и то, что им терять нечего, заставляет их меньше дрожать за свою шкуру и не впадать в истерику по пустякам.
– Прямо философия какого-то криминального маргинала, весьма интересная трактовка показаний к операции. Интересная тема для разговора. Стоит обсудить, – пошутил Дмитрий Дмитриевич.
– Если сказать честно, – вздохнул Панкратов, – его хотя и надо оперировать, но крайне не хочется этого делать. Гангрена захватила бедренный сустав и ягодичные мышцы. А это значит, надо делать вычленение всей конечности из тазобедренного сустава. Здесь обычной ампутацией не обойдешься. Петя! Вы, кстати, перелили ему кровь? – вдруг вспомнил он.
– Нет, пока еще не перелили. У него она резус-отрицательная. Кровь мы уже заказали, сейчас должны привезти.
– Давайте переливайте, да не менее чем семьсот пятьдесят за раз, только не спешно. И готовьте к операции.
– Погодите, Андрей Викторович! – от возмущения даже привстал доктор Сергунов. – У нас ведь, по-моему, все-таки консилиум, а не единоличное решение. – Петр, было рванувший выполнять приказ своего шефа по подготовке больного к операции, остановился возле дверей, вопросительно глядя на него.
– Так вот, коллеги, – продолжил медленно и веско Владимир Никифорович, – я категорически против операции! Во-первых, больной на все сто процентов не перенесет такого вмешательства, как вычленение конечности. А во-вторых… Вы меня простите, конечно, Андрей Викторович, но это же настоящее безумие оперировать такого больного! Мы и так перевыполнили уже все возможные и невозможные проценты по смертности на этот год. И во многом это было связано с нашей неразборчивостью, если хотите, поверхностным решением вопроса о показаниях к операции. Как вы считаете, Дмитрий Дмитриевич?
Тот повел рукой, как бы обдумывая ситуацию или отгоняя тяжелые мысли.
– Мм-да, вы, конечно, понимаете, что я не хирург, но мне абсолютно понятно беспокойство Владимира Никифоровича. Больной действительно крайне тяжелый. И операция по этой причине тоже крайне… сложная. Вы понимаете, Андрей Викторович, что есть пределы наших возможностей. Думаю, что торопиться с операцией не надо. Полечите его еще, перелейте кровь, антибиотики, ну, а там посмотрим, что и как. Станет получше, с Божьей помощью и соперируете. Риск уж больно высок. Я согласен с Владимиром Никифоровичем.
– Нет, тянуть здесь нельзя, – категорически заявил Панкратов, забыв все свои «домашние заготовки», касающиеся проблем взаимоотношения с начальством. – У нас совсем немного времени. А выбора… никакого. Сейчас будет нарастать интоксикация, сядут почки, разовьется сердечно-легочная недостаточность, и все…
– Но, простите меня за цинизм, может, так оно Богу угодно? – сказал Кефирыч. – Зачем затягивать страдания абсолютно деградировавшей личности?
– А Гиппократ? – вспыхнул Петя, покрываясь пунцовым пятнистым румянцем. – Мы же все клялись! Он ведь человек!
– И этого человека, продержав месяц после лечения, мы вынуждены будем выкинуть на улицу! Да, на улицу. Таковы факты, неоднократно появлявшиеся на экране телевидения. Таких ведь никуда не берут! Болен не он – больно общество. Его-то и надо оперировать. Но, увы, это не в нашей компетенции, – вздохнул Дмитрий Дмитриевич. – Да, еще, он должен для этого, по крайней мере, выжить после вашей операции. А это весьма сомнительно. Можно, в конце концов, попросить Масият Магомедовну полечить его гангрену каким-нибудь отварчиком. У нее это ловко получается. Сам пробовал у нее лечиться. Рекомендую, укрепляет здоровье
– Если только с целью побыстрее с ним распрощаться, – – раздраженно заметил Владимир Никифорович. Видно было, что он не особо жалует эту докторшу и ее методы лечения. В госпитале недавно появилась новый терапевт, которая очень любила лечить травами. Дмитрий Дмитриевич был ярым поклонником ее методов. Он ее, кстати, и пригласил в больницу. Остальные доктора, особенно хирурги, к ней относились, естественно, в лучшем случае с иронией.
– Так, если я правильно вас понял, коллеги, бомжа надо вернуть туда, где его подобрали, – в ноябрьскую грязь, – снова завелся Панкратов.
– Ну, можно же подлечить… – неуверенно пожал плечами Сергунов.
– Но не оперировать? Выходит, вы против операции?
– Против! – с раздражением буркнул Сергунов.
Доктор Антошкин между тем, пока спорили его начальники, тихо подошел к столу и чуть дрожащим голосом произнес:
– Я присоединяюсь к мнению Андрея Викторовича. Считаю, что операцию следует выполнить. Причем именно сейчас, пока не произошли необратимые изменения.
Дмитрий Дмитриевич и Владимир Никифорович посмотрели на него с удивлением.
– Так, я думаю, рассуждений нам сполна хватило, займемся лучше делом, – резко заключил Владимир Никифорович. – Садитесь, доктор Антошкин, пишите заключение консилиума. Итак, – он начал диктовать четко, сквозь зубы, с трудом сдерживая эмоции. – Состояние больного крайне тяжелое, что связано с распространенной гангреной левой нижней конечности. Операция представляет серьезный и малооправданный риск. Рекомендовано продолжить симптоматическое лечение: дезинтоксикационную терапию, переливание одногрупной крови, антибиотико-, витаминотерапию. При необходимости – повторный осмотр для возможного изменения тактики лечения. Написали?
– Да.
– Вот и хорошо, давайте сюда, – подвинул он к себе историю болезни, тщательно прочел написанное, подписался и передвинул лист по кругу. Дмитрий Дмитриевич долго вертел ручку, как бы взвешивая ответственность и возможные последствия, затем, тяжело вздохнув, все-таки подписал заключение.
– Прошу теперь вас, – он пододвинул историю болезни доктору Линькову.
– Подписывайте, подписывайте, – поторопил его Сергунов, – нужны вам лишние проблемы?
– Да я, в общем-то, – залепетал что-то невразумительное доктор Линьков и, бросив косой взгляд на Андрея Викторовича, все-таки подписал.
– Так что, Андрей Викторович, нас большинство, – взяв в руки историю болезни, с улыбкой заключил доктор Сергунов.
– А Петр Петрович еще не подписал, пусть и он, а я уже потом, – с непонятной подковыркой в голосе произнес Панкратов.
– Ну, это… формальность, – заранее предполагая результат, небрежно бросил Владимир Никифорович и поторопил Антошкина: – Подписывайте Петр Петрович!
Тот почему-то вскочил, потом опять сел. Снова встал.
– Нет, я не буду подписывать! – решительно отрезал он и с детской обидой вновь повторил: – Считаю, что больного надо оперировать, это его единственный шанс.
– Вот видите, оказывается, я не один, мы с Петром Петровичем вместе против решения консилиума, – удовлетворенно заключил Андрей Викторович. – И свое заключение мы оформим как особое мнение. Это допустимый ход при консилиуме. Кстати, кто он по профессии, этот криминальный маргинал? Узнайте, Петя.
– Я мигом сбегаю! – обрадовался Антошкин.
– Ну, что ж, как говорится, Бог в помощь, – твердо произнес Владимир Никифорович. – Однако не забывайте, что трое из консилиума были против операции. И, простите, если случится что-то, нам, к сожалению, не придется вас защищать.
– Владимир Никифорович, я бы не стал ставить так вопрос, это, по крайней мере, некорректно, – заметил Дмитрий Дмитриевич.
В кабинете повисла тягостная тишина, которую нарушил Антошкин. Он, как и всегда это делал, ворвался в кабинет еще более взлохмаченным, чем обычно, словно только что преодолел спринтерскую дистанцию.
– Господа! Знаете, кто он такой, бомж этот? – От волнения губы его дрожали.
– Ну, и кто? – вяло поинтересовался Сергунов.
– Вы не поверите! Он в прошлом был… хирургом! – И, глядя на недоуменные лица окружающих, Петр торжествующе закончил: – Вот такие-то дела!
– Какой еще хирург? Что вы придумываете? – почти в один голос произнесли Дмитрий Дмитриевич с Владимиром Никифоровичем.
– Почему придумываю, – явно обиделся Петр Петрович, -он мне сам сказал только что. Раньше работал в 68-й городской больнице, это что в Текстильщиках. Фамилия… вот я записал, – он глянул в историю болезни, разбирая написанное, -то ли Андрогин, то ли Андрогал… может… Андроген…
– А может, Диоген? – тут нашелся Сергунов. – И наверняка, в какой-нибудь бочке из-под селедки жил. – Да, да, и… -поддержал его Дмитрий Дмитриевич, – судя по источаемому им запаху. Начальство заулыбалось. Петр покраснел и уже взялся за дверную ручку, чтобы улизнуть от такого скопища в одном месте начальства.
– Стой! – остановил его Панкратов. – Ты что, за ночь не набегался, так и рвешь все время куда-то.
– Так, вы…
– Смотри, Антошкин, в следующий месяц в два раза увеличу тебе количество дежурств. Тебе, похоже, энергию девать некуда.
– А что, я согласен, давайте, Андрей Викторович, – заулыбался он, явно довольный, – денег побольше заработаю. -Воспользовавшись наступившей паузой, он моментально исчез из кабинета.
– Вы уж на Петра Петровича не держите зла, – улыбнулся Панкратов, – он парнишка старательный, главное – толковый. А максимализм – это больше от молодости, а не от наглости. Второй год только после института. Кроме того, сегодня выдалось у него тяжелое дежурство. Сами знаете, от недосыпа такая раскованность появляется – море по колено. Особенно в юные годы.
– Молодым был, а хамом – никогда! – отрезал Сергунов. -Кто бы мне в то время позволил подобным образом разговаривать с начальством?
– Обещаю, Владимир Никифорович, я с ним обязательно поговорю на эту тему, сделаем ему клизменное вливание. Да, кстати, я хотел посоветоваться с вами, – решил сгладить ситуацию Андрей Викторович, – анестезиологом я хочу взять Наталь Петровну, поскольку только она…
– Хотите под местной анестезией оперировать? – не дослушав, прервал его доктор Сергунов.
– Не совсем, под спинальной, – поправил его Андрей. -Сейчас большинство наркотизаторов используют только эндо-трахеальный наркоз. Когда вводят трубочку в горло, – посмотрел на главного врача он.
– Спасибо, как-нибудь еще помним из курса общей хирургии, – чуть не обиделся главный врач. Андрей понял, что допустил бестактность, попытался исправить положение. – Дело в том, что прежние методики стали забывать, а отдельные доктора вообще не владеют ими. А Наталья Петровна владеет ею в совершенстве.
– Вы сами будете оперировать его? – спросил Дмитрий Дмитриевич.
– А что, у вас есть какая-то другая кандидатура? С удовольствием уступлю.
– Ну, что вы, – изобразил смущение Дмитрий Дмитриевич, -никто не сомневается в ваших возможностях, просто… просто, – нашелся он, – мы конечно же очень беспокоимся за вас. Давно у нас такого толкового заведующего не было. – Кефирыч недовольно скривил физиономию. По каким-то своим причинам такая похвала ему была не по душе. Может быть, поэтому и возникла следующая его фраза: – Вы уже, пожалуйста, поосторожнее, Андрей Викторович, – ядовито заулыбался он.
Андрей коротко рассмеялся.
– Что это вы меня заранее хороните, чай не впервой такой гадостью занимаемся.
– Простите за назойливость, – не отставал от него Дмитрий Дмитриевич: – А кто вам будет помогать?
– Помогать?…
Он помедлил, взгляд его скользнул по доктору Линькову, продолжающему спокойно сидеть за столом. Глаза их встретились. Все тоже посмотрели на него. Тот, увидев интерес, проявляемый к его персоне, сделал вид, что не заметил этого, стал быстро что-то писать в истории болезни.
– Михаил Феклистович, – обратился Панкратов к своему сотруднику, – наверное, вы сегодня не очень притомились на дежурстве, хотя все говорят, что оно сегодня было непростым.
– Да, сегодня было, как на передовой, не присели за ночь ни на минуту, – виновато согласился Линьков.
– Ну, что ж, решено? – А про себя подумал: «Интересно, откуда он знает, как на передовой?»
Все поняли, что доктор Линьков не сильно стремится помочь на этой операции.
– Операционной сестрой будет Мария Ивановна, – продолжил Панкратов. – Она самая опытная в оперблоке, вы это знаете.
– Что ж, оперируйте, коль заварили эту кашу. Мы вас предупредили о возможном исходе операции. Вы не хотите нас слушать. Ну что ж, как говорится, флаг вам в руки. Но еще раз повторяю, если случится что-нибудь, вы сами понимаете, – с нажимом сказал он, – мы просто не сможем встать на вашу защиту. Под заключением консилиума – наши подписи. А это уже юридический факт.
Видно было, как Андрей Викторович заметно напрягся. Слова главного хирурга ему явно не понравились. Он твердо, без уловок, напрямую сказал:
– Мне всегда казалось, что вы, Владимир Никифорович, хорошо знаете меня. Я не привык скрываться за чьи-то спины и всегда ответственность беру на себя. Это мое, если хотите, жизненное кредо. Прошу извинить меня за резкие и громкие слова. Но тем не менее. От этого принципа я никогда не отступил.
– Господа, господа, не будем думать о худшем, – сразу же постарался потушить назревающий конфликт между хирургами Дмитрий Дмитриевич, – даст Бог, все и обойдется. Тем более, это ваш коллега – хирург. Вообще-то в таких случаях, как мне помнится, подход был несколько иной, чем в ситуации с обычным больным. Ведь ваш коллега знает, что его ждет, если не будет операции.
– Сейчас ему прокапают хотя бы полдозы крови, я еще раз осмотрю его и приму окончательное решение в отношении операции, – решил успокоить начальство Андрей.
Дмитрий Дмитриевич одобрительно кивнул и спросил:
– Что-нибудь нужно из лекарств?
– Вы только скажите, – присоединился к нему и доктор Сер-гунов, – что называется, чем можем, – уже более дружелюбно произнес он.
– Вообще-то, необходимы специальные перчатки. Я вам, Владимир Никифорович, давно об этом говорил. СПИД у нас стоит перед самой дверью. Скоро он, боюсь, доберется и до нас, и тогда уже не удастся от него скрыться даже за десятью дверями и усиленной охраной. А эта гангрена в плане заражения ничуть не лучше СПИДА. Одно отличие, от гангрены умрешь скорее, чем от СПИДа. С ним еще можно какое-то время пожить. С этой анаэробной инфекцией шутить нельзя.
– Так теперь где же я вам их достану, – слегка раздраженно повысил голос Сергунов. – Да и вообще, я сильно сомневаюсь, что в России они где-нибудь имеются. Если только в кремлевской больнице. Но у меня туда хода нет, пока не протоптал дорожку. – Врачи улыбнулись. – Единственное, что могу порекомендовать, надевать по две пары перчаток. Это хоть как-то уменьшит опасность инфицирования хирургов. Ну и, конечно, осторожность и еще раз осторожность. Большего я не могу ничего сделать, – развел он руками.
– А насчет его прошлой работы я обязательно поинтересуюсь. У меня однокурсник в 68-й больнице работает главным врачом. По-моему, Игорь… забыл отчество.
– Да вам, Андрей Викторович, еще можно друг друга Игорьками и Андрюшками называть, молоды вы еще, – улыбнулся главный врач. В дверь постучали.
– Войдите, – на правах хозяина кабинета пригласил Андрей Викторович.
Вошла медицинская сестра Марина – миниатюрная девушка с детскими веснушками на вздернутом носике и часто хмурившимися рыжеватыми бровями. Видимо, таким образом пыталась эта девчушка компенсировать недостаток солидности. А шапочку она надвигала до самых ушей, скрывая скандально пышные для медработника вьющиеся волосы.
– Простите, что явилась без вызова, подумала, может вам приготовить кофе?
– Какой пожелаете? – обратился Панкратов к коллегам. -Например, бразильский? Марина у нас его классно делает.
– Я сейчас живо сварю! – обрадовалась Марина. – И пирожки домашние принесу.
– Нет, нет, не соблазняйте нас посиделками. Слишком много дел, спасибо тебе, Марина, – поблагодарил ее доктор Сергунов.
– Жаль, придется и мне воздержаться, – присоединился к нему Дмитрий Дмитриевич. – Будем считать, что сегодняшний визит завершенным, но в самое ближайшее время обещаю обязательно посетить ваше отделение, Андрей Викторович, именно с этой целью. А откуда у вас чисто бразильский кофе, если не секрет?
– Это Андрей Викторович, все его заботы, – улыбнулась Марина. – Говорит, для того чтобы на работе сотрудники не спали и мысли у них всегда были свежи и чисты, хороший кофе – первейшее средство.
Владимир Никифорович переглянулся с Дмитрием Дмитриевичем, и оба подумали: «Девочка говорит словами Панкратова».
– Значит, жди, Марина, гостей, а вернее, визита начальства, – улыбнулся ей Панкратов. – А начальство, ты же знаешь, всегда приходит без приглашения и не вовремя. Так что придется тебе держать постоянную боевую готовность.
– Разве я когда-нибудь была не готова, Андрей Викторович?
– Вы, Марина, у нас совершенно безупречный сотрудник! -Он снова улыбнулся.
Сергунов опять переглянулся с главным и опять подумал: «Эта дружба, похоже, перерастает…»
На сей раз доктор Панкратов заметил их взгляды, смутился и официальным голосом строго обратился к Марине:
– Как там пациент с ногой, готовите к операции?
– Да, только что закончили обработку конечности дезинфицирующим раствором, – отрапортовала она.
– Надеюсь, ты в этом не принимала участия?
– Зачем же, это сделали сестры из гнойной хирургии, ведь анаэробная инфекция.
– Это ты правильно сделала, – похвалил ее Владимир Никифорович, – а то, упаси боже, разнесем заразу по всему госпиталю. Надо перед палатой установить санпропускник, халаты, бахилы и все, что полагается в таких случаях. Я как-то это упустил.
– Я дал уже по этому поводу соответствующие распоряжения, – пояснил Андрей Викторович. – Спасибо, Марина, иди к больным. – Марина вышла.
– Ну вот, а вы говорите, воспитывать нужно молодежь. Через три года она закончит институт и, думаю, к нам придет, в свое родное отделение. Так что мне практически не приходится заниматься воспитанием сотрудников. Думаю, это связано с тем, что прошлый руководитель Михаил Аркадьевич создал в отделении благоприятный климат.
Дмитрий Дмитриевич встал, видно было, что он взволнован.
– Приятно слышать, что вы не приняли на себя заслуги вашего предшественника. Действительно, Михаил Аркадьевич был человеком с большой буквы, порядочным и интеллигентным. – Он достал платок из кармана. – Простите, от волнения заговорил какими-то штампами. Вы же знаете, я дружил с ним. И приятно, Андрей Викторович, что вы так… Думаю, вы тоже немало сделали для отделения. Михаил Аркадьевич заслуженно гордился бы вами, если бы был с нами. Простите, что-то я растрогался, вспоминая его. – Он сел.
– Никто не спорит, что Марина у вас хорошая девушка, но не следует забывать о воспитании и других сотрудников. Кстати, Дмитрий Дмитриевич, вы же знаете, что Андрей Викторович всех хороших девчонок к себе в отделение берет. Жалуются на вас, Андрей Викторович, заведующие…
– Ну, знаете, Владимир Никифорович, я к себе на аркане никого не тащу. Хотят люди – идут. А мы хорошему человеку всегда рады. Да и к тому же у меня что – крокодилы должны работать? Мы любим работящих и не пошлых девушек. А если они еще и красивые, так…
– Однако пора закругляться, – поднялся, забирая со стола свою папку, Сергунов. – И помните: мы вас упреждали, доктор Панкратов. Теперь – пеняйте только на себя. – Неожиданно Сергунов замялся. – Простите, у меня еще к вам будет один, может быть, не совсем скромный вопрос. Хотелось бы задать при Дмитрии Дмитриевиче. Вы, Андрей Викторович, сегодня ночью в экстренном порядке примчались оперировать этого… этого рыночного барыгу…
– Я… он вообще-то не барыга… – растерялся ошеломленный его осведомленностью Панкратов.
– В общем, бандюгу. И видимо, весьма не бедного. Сколько его банда отстегнула вам в ваш так называемый общак?
– Ага… – наконец сообразил он. – Выходит, вы и про общак знаете?
– Наивно хранить секреты в большом коллективе. Издревле известно: если тайну знают больше двух лиц, она неизбежно становится всеобщим достоянием, – усмехнулся Сергунов.
– Идея, конечно, хорошая, но целиком утопическая, – как подготовившись к этому разговору, присоединился к нему Дмитрий Дмитриевич. – Томас Мор и Томмазо Компанелла в одном коктейле! Разве можно проконтролировать экономику? Даже на государственном уровне пока не удается. И вот наш вам совет, дорогой Андрей Викторович, прикрыть эту сомнительную инициативу, пока не поздно. Обдумаем устройство платного отделения сообща с главком. Тогда и взимайте… по таксе.
– Так ведь платные отделения только для имущих! А стариков, пенсионеров, да вот таких бедолаг – на общих нищих основаниях держать прикажите? Я ведь на их содержание дотацию из этого самого общего котла выплачиваю! – завелся Панкратов.
– Не горячитесь, доктор Панкратов, подумаем, обсудим. Удачи вам, – как бы издеваясь над ним, ласково произнес главный врач. – Ну что ж, господа, – он встал, – пора, похоже, мы с вами совсем прозаседались. Конференция, наверное, давно уже закончилась, и у меня полно народу у кабинета.
– Да и меня, похоже, тоже ждут в первом хирургическом отделении, обещал посмотреть тяжелого больного, – встал и Владимир Никифирович.
– Благодарю всех за консилиум, – несколько старомодно поклонился Дмитрий Дмитриевич.
– Присоединяюсь, – слегка склонив голову, поддержал его Кефирыч. – До новых встреч. – Он повернулся, чтобы уйти, но неожиданно остановился, повернулся: – Тьфу, тьфу, упаси и помилуй, чтобы только не по таким поводам, – произнес он фразу, как заклинание.
Панкратов в ярости заметался по кабинету,
закрыв за ними дверь, и, наконец, рухнул на мягкий диван. «Ну и разговорчики! – еле сдержался Андрей. – Сергунов весь из себя беленький и пушистый, а какие безобразия в отделении – знать не хочет! Тараканы на пищеблоке, драное белье, а из назначений – в основном активированный уголь и пурген! Дорогие лекарства – сам покупай! Как здесь без дополнительного субсидирования справиться? Так, Андрюха, снизь обороты! – притормозил он себя. – Ты все делаешь правильно, а за правду надо бороться! – Он водрузил ноги на чайный столик. Гудели родимые, а ведь никогда спортом не брезговал, тренировал конечности. – Врешь, врешь, старик, – сказал он себе. -Вспомни-ка хорошенько, когда последний раз мяч пинал, на лыжах бегал? А, позабыл уже. В прошлой какой-то жизни. – Он устало опустил веки. – Эх, пролетел на сегодня тот покладистый мужик с грыжей. Пошлю к нему Петьку, пусть все объяснит и перенесет операцию».