Страница:
— А ты страшила кривоногая!
— Хватит! — рявкнул босс. — Давайте по одному. Продолжайте.
Алексей обиженно насупился, а Зулия быстро заговорила:
— В общем, мой отец почему-то дал согласие на брак с этой жадной скотиной. Они как-то там сошлись с ним: Алекс ему понравился. К тому же он из Москвы, деньги считать умеет и все такое. А у отца денег не мерено — урки ему мзду платят за хорошее к себе отношение. А куда их в степи девать — солить?
Короче, договорились они, что я уеду жить к Комову в Москву, а отец за это ему денег даст, чтобы он дело своё открыл. Что-то вроде приданого. Отец у меня в этих делах ни черта не смыслит, а этот урод ему там все плёл про бизнес, про проценты и прочее. Тот и поверил, — она горько усмехнулась. — Думал, Алекс ему станет долю от прибыли отчислять. Как же, жди… В общем, четыре года назад мы с ним поженились и приехали сюда. Он здесь с матерью жил в двухкомнатной квартире. Такая ведьма, я вам скажу…
— Это мама-то ведьма?! — вскинулся Комов. — Да ты её с первого взгляда возненавидела! — Он глянул на босса. — Эта тварь даже отравить маму хотела.
Чтобы жилплощадь освободить, видите ли…
— Ей и так на тот свет давно пора, — хмыкнула жена. — Только место занимает и воздух по ночам портит.
— Заткнись! — Лицо клиента налилось кровью. — А то я за себя не отвечаю!
— Кто — ты? Ха-ха! — Она презрительно рассмеялась ему в лицо. — Да трусливее тебя я ещё вообще никого не видела! Ты ведь ничтожество…
— Успокойтесь, — громко сказал босс, и Зулия продолжила, не обращая внимания на пышущего гневом мужа:
— Ну и вот. Эта скотина на папины деньги открыл здесь фирму по торговле канцтоварами. И все, с тех пор я денег от него не видела. Он мне выдавал только на магазин, да и то потом каждую копейку проверял. Я даже в кино сходить не могла или по городу одна поездить — на метро денег не было. Через год ребёнка ему родила, так он как увидел, что тот немного узкоглазый, сразу к нему охладел. Ничего не покупал, даже игрушек… Говорил, денег нет — все в обороте.
А мне куда деваться, не обратно же ехать с дитем на руках? Кто меня там примет, если я мусульманские законы нарушила, выйдя за русского? Будут в лицо плевать до конца жизни. — Она помрачнела. — Короче, написала я отцу, что, мол, все деньги в развитие фирмы вложены, вышли немного на сына. Тот поверил и стал высылать. И все время спрашивал, сколько процентов ему уже накопилось. Я ему врала что-то целых три года. А потом поняла, что дальше так продолжаться не может. Алекса уже не исправить. К тому же случайно узнала, что он с секретаршей трахался по вечерам в своём кабинете. Как обычно, короче. А мы с ним, несмотря ни на что, в постели ещё держались. Он со мной спал время от времени, и мне вроде хватало для счастья. Думала, хоть что-то у меня есть своё, единственное и неповторимое, — член его раздолбанный мне принадлежит, и на том спасибо… — В её чёрных глазах блеснули слезы. — А оказалось, нет. На русских его, видите ли, потянуло. — Она бросила на меня тоскливый взгляд. — Извини, подруга, я тебя чуть не изуродовала, но ты сама виновата — не нужно было с моим Алексом спать…
— Что?! — задохнулся тот. — Да я её вчера первый раз в жизни увидел! Ты совсем ошизела, дура кривоногая! Она частный детектив!
— Как детектив? — оторопела она. — Она же сама по телефону сказала, что она твоя старая любовница…
Босс удивлённо воззрился на меня, я отвела глаза и пробормотала:
— Это так, просто к слову пришлось. Я вам говорила, помните?
Тот вспомнил, усмехнулся и кивнул Зулии:
— Продолжайте.
— А чего продолжать? Все уже и так ясно. Сказала ему, давай разводиться и квартиру менять. Будешь, говорю, мне алименты на сына выплачивать, мы с ним и в однокомнатной проживём. Так он как взвился, вы бы видели. Весь слюной изошёл, все уши мне пропищал своим ублюдочным голоском. Кричал, что я воровка, представляете? И что не видать мне квартиры, как своих ушей. Что алименты согласен платить только с официальной зарплаты. А официальная зарплата у него сто пятьдесят рублей. Двадцать пять процентов — это меньше сорока рублей. Разве проживёшь? У меня самой ни образования, ни специальности, только внешность, кто меня на работу возьмёт? Не на панель же мне идти? Выпросила я у него деньги на билет, взяла сына и улетела домой, отцу сказала, что погостить приехала. Но там уже не выдержала и все рассказала. Отец меня избил как Сидорову козу и сказал, чтобы обратно собиралась. Выспросил все, я ему сказала, что обо всех Алексовых делах знаю — он ведь все документы дома хранит, а мне делать нечего, я и читала. Дал мне отец немного денег, чтобы хоть приоделась, и адрес своего знакомого урки. Письмо ему написал. Мне приказал без той суммы, что он Алексу давал, домой не возвращаться. Ну и все. Вернулась я, сняла комнату, нашла дядю Колю, договорились мы с ним, что он найдёт людей и все сделает, а я ему за это половину денег отдам. Отец Алексу семнадцать тысяч давал, поэтому-то с него тридцать пять стали требовать.
Комов без кровинки на лице отпрянул назад, и в глазах его появился ужас.
— Вы не закончили, — напомнил босс, сделав вид, что ничего не произошло. — Зачем вы попросили зашить сумку?
— Чтобы дядя Коля туда прежде меня не заглянул. Я ведь, честно говоря, с жизнью уже попрощалась. Ещё там, в Казахстане, когда отец приказал деньги из этого подонка выкачать. Я-то ведь знала, что он не даст ни копейки. Но решила таким образом хоть за любовь свою обманутую отомстить. Думаю, доберусь до чёртовой проститутки секретарши, поизмываюсь, душеньку отведу, а там уже будь что будет. Жить все равно нет смысла. Антон у отца останется, тот его не бросит… Ну вот, до первой стервы добралась, решила, что ради любовницы Алекс хотя бы что-то сделает, деньгами пожертвует. А тут вдруг вторая вроде как объявилась, — она снова посмотрела на меня. — Ты прости, я же не знала, что ты подставная. Поэтому попросила и тебя ещё заодно похитить. А Бугру поставила условие, чтобы в сумку не заглядывал. Он отца боится, поэтому все выполнил, как я хотела. Вот и вся история…
Она замолчала, застыв с кривой усмешкой на губах, и в комнате стало тихо.
— Ну ты и сука, — процедил Комов. — Родного мужа…
— Ты не муж, а мой кровный враг теперь, понял, ублюдок? — зловеще проговорила она, подняв на него мутные глаза. — Запомни, говнюк, мне зона не страшна. Я на зоне родилась и выросла. И меня очень быстро выпустят — отец постарается. А ты после этого проживёшь не больше недели. Аллахом клянусь! И меня уже ничто не остановит. Считай, что смертный приговор тебе, кусок дерьма, уже подписан. Осталось лишь привести его в исполнение. Так что копи деньги на собственные похороны, мразь. Может, хоть на это ты не поскупишься…
Глава 2
— Хватит! — рявкнул босс. — Давайте по одному. Продолжайте.
Алексей обиженно насупился, а Зулия быстро заговорила:
— В общем, мой отец почему-то дал согласие на брак с этой жадной скотиной. Они как-то там сошлись с ним: Алекс ему понравился. К тому же он из Москвы, деньги считать умеет и все такое. А у отца денег не мерено — урки ему мзду платят за хорошее к себе отношение. А куда их в степи девать — солить?
Короче, договорились они, что я уеду жить к Комову в Москву, а отец за это ему денег даст, чтобы он дело своё открыл. Что-то вроде приданого. Отец у меня в этих делах ни черта не смыслит, а этот урод ему там все плёл про бизнес, про проценты и прочее. Тот и поверил, — она горько усмехнулась. — Думал, Алекс ему станет долю от прибыли отчислять. Как же, жди… В общем, четыре года назад мы с ним поженились и приехали сюда. Он здесь с матерью жил в двухкомнатной квартире. Такая ведьма, я вам скажу…
— Это мама-то ведьма?! — вскинулся Комов. — Да ты её с первого взгляда возненавидела! — Он глянул на босса. — Эта тварь даже отравить маму хотела.
Чтобы жилплощадь освободить, видите ли…
— Ей и так на тот свет давно пора, — хмыкнула жена. — Только место занимает и воздух по ночам портит.
— Заткнись! — Лицо клиента налилось кровью. — А то я за себя не отвечаю!
— Кто — ты? Ха-ха! — Она презрительно рассмеялась ему в лицо. — Да трусливее тебя я ещё вообще никого не видела! Ты ведь ничтожество…
— Успокойтесь, — громко сказал босс, и Зулия продолжила, не обращая внимания на пышущего гневом мужа:
— Ну и вот. Эта скотина на папины деньги открыл здесь фирму по торговле канцтоварами. И все, с тех пор я денег от него не видела. Он мне выдавал только на магазин, да и то потом каждую копейку проверял. Я даже в кино сходить не могла или по городу одна поездить — на метро денег не было. Через год ребёнка ему родила, так он как увидел, что тот немного узкоглазый, сразу к нему охладел. Ничего не покупал, даже игрушек… Говорил, денег нет — все в обороте.
А мне куда деваться, не обратно же ехать с дитем на руках? Кто меня там примет, если я мусульманские законы нарушила, выйдя за русского? Будут в лицо плевать до конца жизни. — Она помрачнела. — Короче, написала я отцу, что, мол, все деньги в развитие фирмы вложены, вышли немного на сына. Тот поверил и стал высылать. И все время спрашивал, сколько процентов ему уже накопилось. Я ему врала что-то целых три года. А потом поняла, что дальше так продолжаться не может. Алекса уже не исправить. К тому же случайно узнала, что он с секретаршей трахался по вечерам в своём кабинете. Как обычно, короче. А мы с ним, несмотря ни на что, в постели ещё держались. Он со мной спал время от времени, и мне вроде хватало для счастья. Думала, хоть что-то у меня есть своё, единственное и неповторимое, — член его раздолбанный мне принадлежит, и на том спасибо… — В её чёрных глазах блеснули слезы. — А оказалось, нет. На русских его, видите ли, потянуло. — Она бросила на меня тоскливый взгляд. — Извини, подруга, я тебя чуть не изуродовала, но ты сама виновата — не нужно было с моим Алексом спать…
— Что?! — задохнулся тот. — Да я её вчера первый раз в жизни увидел! Ты совсем ошизела, дура кривоногая! Она частный детектив!
— Как детектив? — оторопела она. — Она же сама по телефону сказала, что она твоя старая любовница…
Босс удивлённо воззрился на меня, я отвела глаза и пробормотала:
— Это так, просто к слову пришлось. Я вам говорила, помните?
Тот вспомнил, усмехнулся и кивнул Зулии:
— Продолжайте.
— А чего продолжать? Все уже и так ясно. Сказала ему, давай разводиться и квартиру менять. Будешь, говорю, мне алименты на сына выплачивать, мы с ним и в однокомнатной проживём. Так он как взвился, вы бы видели. Весь слюной изошёл, все уши мне пропищал своим ублюдочным голоском. Кричал, что я воровка, представляете? И что не видать мне квартиры, как своих ушей. Что алименты согласен платить только с официальной зарплаты. А официальная зарплата у него сто пятьдесят рублей. Двадцать пять процентов — это меньше сорока рублей. Разве проживёшь? У меня самой ни образования, ни специальности, только внешность, кто меня на работу возьмёт? Не на панель же мне идти? Выпросила я у него деньги на билет, взяла сына и улетела домой, отцу сказала, что погостить приехала. Но там уже не выдержала и все рассказала. Отец меня избил как Сидорову козу и сказал, чтобы обратно собиралась. Выспросил все, я ему сказала, что обо всех Алексовых делах знаю — он ведь все документы дома хранит, а мне делать нечего, я и читала. Дал мне отец немного денег, чтобы хоть приоделась, и адрес своего знакомого урки. Письмо ему написал. Мне приказал без той суммы, что он Алексу давал, домой не возвращаться. Ну и все. Вернулась я, сняла комнату, нашла дядю Колю, договорились мы с ним, что он найдёт людей и все сделает, а я ему за это половину денег отдам. Отец Алексу семнадцать тысяч давал, поэтому-то с него тридцать пять стали требовать.
Комов без кровинки на лице отпрянул назад, и в глазах его появился ужас.
— Вы не закончили, — напомнил босс, сделав вид, что ничего не произошло. — Зачем вы попросили зашить сумку?
— Чтобы дядя Коля туда прежде меня не заглянул. Я ведь, честно говоря, с жизнью уже попрощалась. Ещё там, в Казахстане, когда отец приказал деньги из этого подонка выкачать. Я-то ведь знала, что он не даст ни копейки. Но решила таким образом хоть за любовь свою обманутую отомстить. Думаю, доберусь до чёртовой проститутки секретарши, поизмываюсь, душеньку отведу, а там уже будь что будет. Жить все равно нет смысла. Антон у отца останется, тот его не бросит… Ну вот, до первой стервы добралась, решила, что ради любовницы Алекс хотя бы что-то сделает, деньгами пожертвует. А тут вдруг вторая вроде как объявилась, — она снова посмотрела на меня. — Ты прости, я же не знала, что ты подставная. Поэтому попросила и тебя ещё заодно похитить. А Бугру поставила условие, чтобы в сумку не заглядывал. Он отца боится, поэтому все выполнил, как я хотела. Вот и вся история…
Она замолчала, застыв с кривой усмешкой на губах, и в комнате стало тихо.
— Ну ты и сука, — процедил Комов. — Родного мужа…
— Ты не муж, а мой кровный враг теперь, понял, ублюдок? — зловеще проговорила она, подняв на него мутные глаза. — Запомни, говнюк, мне зона не страшна. Я на зоне родилась и выросла. И меня очень быстро выпустят — отец постарается. А ты после этого проживёшь не больше недели. Аллахом клянусь! И меня уже ничто не остановит. Считай, что смертный приговор тебе, кусок дерьма, уже подписан. Осталось лишь привести его в исполнение. Так что копи деньги на собственные похороны, мразь. Может, хоть на это ты не поскупишься…
Глава 2
ЗАКАЗ НА УБИЙСТВО
Со времени последнего дела прошло около недели. За все это время к нам не пришло ни одного клиента — все словно вымерли. Зато у босса было достаточно времени, чтобы выбить из Алексея Комова деньги на лечение несчастной Ольги.
Врачи сказали, что ей нужна обширная пластическая операция, причём делать это нужно прямо сейчас, пока раны не зажили и не превратились в шрамы, которые потом убрать будет труднее. Но у Ольги, естественно, таких денег не было. А Алексей упёрся и наотрез отказался давать на это совершенно неприбыльное дело хоть копейку. Три дня босс вёл с ним переговоры, пытаясь пробудить в этом чудовищном сквалыжнике хоть малую толику совести, но, очевидно, она в нем напрочь отсутствовала. Тогда Родион пошёл на крайнюю меру. Зулии светило около десяти лет строгого режима без права на амнистию за вымогательство, организацию похищения и насилие с отягчающими обстоятельствами. В течение этих десяти лет Комов должен был, по идее, чувствовать себя в относительной безопасности. А там, глядишь, или Зулия поостынет и образумится, или сам Комов за границу сбежит. Босс, понимая, что так с Ольгой поступать нельзя и нужно хоть как-то помочь бедняжке, посоветовался со своим знакомым адвокатом. Тот напичкал его юридическими терминами и подсказал правильное направление удара. В результате Родион позвонил Комову и нарисовал ему очень яркую и убедительную картину ближайшего будущего. Из неё явствовало, что, если он, Комов, не оплатит заграничное лечение своей секретарши, босс наймёт самых лучших адвокатов, и те с лёгкостью добьются для Зулии минимального срока заключения. Если её вообще не освободят из-под стражи в зале суда. И тогда Зулия доберётся до него очень и очень скоро. Выцарапает ему глаза и вырвет его сердце вместе с поджелудочной железой. И ему, Комову, уже никакая операция не поможет, кроме патологоанато-мического вскрытия, во время которого установят, что погиб он страшной, мученической смертью и жить уже никогда не будет. Через два часа Комов, смертельно бледный и дрожащий, уже звонил в дверь нашего офиса.
Трясущейся рукой он положил перед боссом на стол толстый конверт с семнадцатью с половиной тысячами баксов и попросил сделать все, чтобы Ольга стала ещё краше, чем прежде. И добавил, что Зулии все-таки пусть так, но удалось вытащить из него деньги, за что он не простит её до конца своих дней. Он ушёл, и мы были уверены, что больше никогда его не увидим. И слава богу…
Я сидела, хрустя своими любимыми солёными чипсами, за компьютером и вводила бухгалтерские проводки. Занятие это не доставляло мне никакого удовольствия, и я уже давно подумывала о том, что пора бы нам найти профессионального бухгалтера, хотя бы на период подготовки и сдачи баланса. Я, конечно, мастерица на все руки, но, не дай бог, в расчёты вкрадётся ошибка или я не правильно оформлю что-то — и все, нас замучат проверками, арестуют счёт, а то и вовсе фирму закроют. Босс на все эти аргументы отрицательно вертел головой и ворчал, что лишние свидетели нашей нелегальной финансовой деятельности нам не нужны. Мне оставалось лишь тяжко вздыхать в ответ и соглашаться к нашим деньгам никого из чужих и близко подпускать нельзя, если мы не хотим загреметь в каталажку за уплату фиктивных налогов. Но бухгалтер все равно бы не помешал…
Двери нашего офиса открывались все так же автоматически, путём нажатия спрятанной под крышкой моего стола кнопки. Когда кто-то приходил и звонил, я смотрела в видеофон и, если человек мне нравился, сразу впускала его, а если нет, то сначала подробно расспрашивала. Но ещё не было ни одного случая, чтобы в результате я кого-то не впустила — клиенты нынче на вес золота, и нужно было пользоваться любой возможностью вытянуть из людей деньги, если они у тех имелись. И мои личные предпочтения здесь были неуместны. Ладно бы очередь стояла, за три месяца вперёд записывались, а то ведь нет, совсем даже наоборот — впору самим по городу бегать и свои услуги навязывать. Мне даже иногда приходила в голову дикая мысль самой подстраивать людям неприятности, а потом за их же деньги помогать им от них избавляться. Но босс вряд ли поддержал бы эту идею, поэтому я сидела, помалкивала и вводила эти чёртовы проводки, думая о том, что, видно, хорошо жить все стали, если ни у кого никаких проблем нет. А может, просто нет денег, чтобы заплатить нам за решение этих проблем…
Звонок прозвучал так неожиданно, что я по ошибке набрала не ту цифру да ещё нажала ввод. Машина начала считать заведомо не правильную задачу. Проклятье!
Придётся потом переделывать. Оторвавшись от компьютера, я включила видеофон и посмотрела на монитор.
На нашем крыльце стоял бомж. Причём бомж ярко выраженный. Заросшее густой щетиной лицо, фонарь под левым глазом, распухшие синюшные губы с кровоподтёками, мутный бессмысленный взгляд, замызганная кепка на голове, из-под которой выглядывали нечёсаные, поседевшие волосы, все это вырисовалось во весь экран да ещё и скалилось, обнаруживая отсутствие переднего зуба.
Меня даже передёрнуло, я, по-моему, почувствовала омерзительный запах, исходящий, как правило, от подобных существ, но все же собралась с духом, включила микрофон и спросила:
— Какого черта вам здесь нужно? Помойка на другом конце двора.
Он дёрнулся и начал вертеть головой, видимо, выискивая глазами мусорные ящики. Потом опомнился и снова уставился в глазок.
— Пусти, слышь? — просипел он жалостливо. — Я не за едой. Дело есть.
— Денег у нас тоже нет…
— А мне не нужно. Слышь? Открой дверь, базар есть нехилый.
— Одну минутку.
Ещё раз взглянув на него и убедившись, что никаких оснований для того, чтобы впускать его, на лице у него не написано, я соединилась с боссом и попросила:
— Родион Потапович, выйдите на минуту, пожалуйста.
Он тут же появился, обшарил глазами пустую приёмную, не нашёл в пределах видимости ни одного клиента, тоскливо вздохнул и недовольно проворчал:
— Ну что ещё?
— Взгляните сюда, — я кивнула на видеофон. Подойдя, он всмотрелся в физиономию на экране и погрустнел ещё больше.
— Что, еды просит? Так дай ему.
— Нет, он хочет войти, насколько я поняла, и что-то рассказать. У него дело. Впускать?
— Кого — его?! — Глаза босса расширились. — Ни в коем случае! Запах потом три дня держаться будет — он у них стойкий. — Он повёл носом, ещё раз взглянул на пришедшего и уже с ноткой заинтересованности спросил:
— А что ему нужно?
Бомж, словно услышав его вопрос, воровато оглянулся по сторонам, опять нажал на звонок и быстро прохрипел:
— Хозяйка, впусти, слышь? А то пожалеешь… Босс укоризненно покачал головой:
— Мало ему, видать, морду били, хаму этакому. Как ты думаешь, мы на нем заработаем?
— А вы как думаете? — усмехнулась я, глядя, как вертится перед камерой грязный бомж.
Босс посмотрел на часы, вздохнул, повёл носом и махнул рукой.
— Ладно, впусти. А то у меня от скуки скулы сводит, — и пошёл к кабинету. У двери обернулся. — Только сначала спроси, может, он не знает, куда пришёл…
Я включила микрофон.
— Вы знаете, что это за заведение? Бомж обиженно насупился и выдавил:
— Я что, похож на идиота?
Я не стала ему говорить, на кого он похож, а открыла дверь и впустила его внутрь. Одежда на нем выглядела ещё хуже, чем физиономия. Подобранное, очевидно, на помойке, некогда серое, а теперь грязно-бесцветное, покрытое сальными пятнами пальто с оттопыренными карманами было разорвано под мышками.
Оттуда выглядывали куски подкладки. Вместо пуговиц была приспособлена алюминиевая проволока. Снизу свисали абсолютно мятые коричневые штанины, сбираясь крупными складками на двух разных ботинках: правый был чёрный, с острым носом, а другой синий, с тупым. Но зато каблуки были одинаковой высоты, что, очевидно, позволяло ему не хромать при ходьбе. Кепка на голове была под цвет левого ботинка, как и воротник рубашки, видневшейся из-под пальто, что говорило о его приверженности какому-то стилю и вкусу. Но все это ещё полбеды.
Запах, что ворвался вместе с ним в приёмную, был совершенно непереносим. Я тут же зажала нос платочком, достала из стола дезодорант и обильно опрыскала все вокруг, включая самого бомжа, который терпеливо ждал окончания процедуры, видимо давно привыкнув к подобным вещам. И даже глаза закрывал, подлец, чтобы не попало! Но даже не извинился.
— Все, можете идти, — прогундосила я сквозь платочек и махнула рукой на дверь кабинета.
— А раздеваться-разуваться не нужно? — спросил он удивлённо, рассматривая налипшую на ботинки грязь. — Наслежу ведь…
— Да идите же! — не выдержала я, представив, как пахнут его носки, и распахнула перед ним дверь.
Боязливо озираясь, он вошёл и замер на пороге с открытым ртом. Родион сидел за столом с марлевой повязкой на лице и что-то сосредоточенно писал в своей тетради, которая, как я давно поняла, была дневником. Больше всего на свете мне хотелось хоть краешком глазика заглянуть в него, но, к сожалению, я не знала, где босс его прячет.
— Садитесь. — Он поднял глаза на посетителя и посмотрел на кресло. — Мария, подстели туда газету, что ли…
— Не беспокойтесь, у меня все есть, — оскалился бомж, запуская руку за пазуху и вытаскивая скрученную газету, такую же грязную, как и он сам. — Мы ведь все понимаем, не дураки, чай…
Расстелив газету на кресле, он присел на краешек, забросил ногу на ногу, вынул из кармана смятую пачку «Примы», сунул сигарету в рот, прикурил, с наслаждением затянулся, выпустил облако дыма и спросил, словно не замечая наших возмущённых взглядов:
— Значит, вы и есть детективы?
— Мы и есть, — подтвердил босс, с любопытством разглядывая его. — А вы кто будете?
— Михал Михалыч я. Майкл, короче, — непринуждённо представился тот и стряхнул пепел в ладошку. — А пепельницы здесь у вас водятся?
Я принесла ему пепельницу и села в своё кресло.
— Ну и что вас привело сюда?
— А у вас с лицензией все в порядке? — прохрипел Майкл. — А то знаете, сейчас всяких фирм полно, все только надувают и ни черта не делают.
— Есть у нас все. Лицензия в приёмной на стене под стеклом висит, — терпеливо пояснил Родион.
— Да? Как это я не заметил? — удивился бомж. — Ну ладно, не пойду уж проверять — поверю на слово. Между прочим, вы меня не помните, а я вас хорошо запомнил.
— Неужели? — босс подозрительно уставился на него. — И где же мы с вами встречались?
— Ха! — ухмыльнулся тот. — В пельменной. Вы тогда всех бомжей бесплатными обедами кормили, забыли?
— Был такой грех, — проворчал Родион, — кормил. Но это дело прошлое.
Так что у вас за дело?
— Дело такое, что одному не осилить, а на знакомых положиться не могу — сами понимаете, в каком обществе нахожусь. — Он грустно посмотрел на ослепительно белую рубашку Родиона. — А ведь раньше, бывало…
— Фу-у! Что здесь такое?! — раздался из приёмной возмущённый крик Валентины. — Вонь-то какая! Родиоша, что, черт возьми, здесь было?!
Дверь открылась, и в кабинет заглянула Валентина. Нос она зажимала двумя пальцами. Увидев в чистом кресле замызганного бомжа, она выкатила глаза на лоб и прогундосила:
— Вы что, спятили совсем?! Почему «оно» в кресле сидит?
— Это наш потенциальный клиент, дорогая. Его зовут Майкл, познакомься…
— Клиент?! У тебя что, очки испортились?
— На безрыбье и рак рыба, моя сладкая, — нежно глядя на неё, пояснил Родион.
— Но это ведь даже не рак — это бомж!!! — простонала она. — Родиоша, ты меня иногда поражаешь. Все, я пошла в магазин за освежителями!
Дверь с треском закрылась. Тут же открылась снова, появилась улыбающаяся голова Валентины и ласково проговорила:
— Меняй почаще повязку. Тебе купить табака для трубки, котик?
— Отчего же, купи, конечно, — улыбнулся босс. — А теперь не мешай.
Валентина ушла. Бомж, наблюдавший за этой сценой с полнейшим равнодушием, достал из пачки ещё одну сигарету и опять закурил.
— Извините, — проворчал босс, — так на чем мы остановились?
— На том, что в моем районе, где я живу и промышляю, есть один жилой дом. А рядом с ним — помойка. Контейнеры стоят, короче. Я там, между прочим, вот эти штиблеты надыбал. — Он повертел разными башмаками, с них на ковровое покрытие ссыпалась грязь.
— Поздравляю, — буркнул босс.
— Но не только штиблеты там бывают, — усмехнулся Майкл.
Он полез в карман пальто и начал вываливать из него себе на колени всякий мусор: какие-то болтики, шарики, ключи, бумажки, спички, бычки, стекляшки и ещё неизвестно что, без чего, наверное, не может обойтись ни один уважающий себя московский бомж. Освободив один карман, он удивлённо качнул головой, хмыкнул и сердито полез в другой. Процедура повторилась. Мы с боссом сидели и безмолвно взирали на весь этот бардак, теша себя надеждой, что он все-таки выудит то, что нас сможет заинтересовать. Наконец Майкл, по-видимому, отыскал нужную вещь, потому что, зажав что-то в кулаке, начал быстро складывать все своё богатство обратно в карманы. Закончив ничтоже сумняшеся стряхнул остатки мусора с пальто на пол и раскрыл кулак. Там оказалась… зубочистка.
Самая обыкновенная пластиковая зубочистка!
Очистив зубочистку грязными пальцами, он сунул её в рот и как ни в чем не бывало начал ковыряться в зубах. Мы с боссом вытаращили глаза и от возмущения не могли произнести ни слова.
— Так вот, уважаемые, давайте сразу договоримся: чтобы все было по-честному, без обмана, пятьдесят на пятьдесят. Идёт?
— Идёт, — процедил босс. — Но если вы сейчас же не перейдёте к делу, вам придётся дочищать свои зубы уже на улице.
— А что, разве это мешает? — Бомж удивлённо посмотрел на зубочистку. — Гигиена, знаете ли… — Он все-таки спрятал зубочистку и быстро заговорил:
— В общем, живу я, как вы сами понимаете, в подвале одного старого дома. На первом этаже расположено госучреждение, дальше жильцы живут, ну а в подвале, вернее в одном небольшом закутке около бойлерной, имею честь жить я. Раньше, когда я ещё был человеком и жил в Баку, то работал связистом. Занимался ремонтом телефонных сетей. Потом, когда там начались известные события, я оттуда сбежал и стал сначала беженцем, а теперь вот, когда менты отобрали у меня, а потом потеряли паспорт, стал бомжем. У меня почти ничего нет, но кое-какие знания ещё остались. Поэтому в моем подвале есть телефон. Конечно, это не мой телефон, но я им пользуюсь. Сам аппарат я, естественно, украл, а затем нелегально подсоединился к линии той организации, что находится наверху. После семи вечера там уже никого нет, поэтому я могу звонить куда угодно. Понимаете ситуацию?
— Понимаем.
— Отлично. Значит, вчера вечером лежу я себе на своей лежанке, читаю свежую газету, как вдруг звонок. А было уже часов одиннадцать. Вообще-то трубку я никогда не снимаю, чтобы не засветиться, а тут, словно заколдованный, раз — и поднял! Сдуру, понимаете?
— Понимаем.
— Вот и я о том же. Мало того, что снял, так ещё и «алло» сказал. И причём не своим, а женским голосом. Я иногда балуюсь тем, что голоса подделываю — хобби у меня такое. Между прочим, неплохо получается. Хотите продемонстрирую?
Босс, чудовищным усилием воли сдерживая себя, чтобы не взорваться, выдавил:
— Ну продемонстрируйте…
— Огромное вам спасибо! Вы так добры ко мне, — сказал Майкл моим голосом и оскалился. — Ну как?
Босс снял очки, достал платок и начал их протирать. На его скулах ходили желваки.
— Превосходно, — процедил он. — Надеюсь, вы понимаете, что, если бы не наша исключительная доброта, вы бы сейчас мокли под дождём на улице. Поэтому ускорьте, пожалуйста, своё повествование.
— Да ради бога! — испугался бомж. — В общем, как я понял, кто-то просто ошибся номером. Там оказалась какая-то женщина. Говорливая такая, на истеричку похожа. Я сейчас её голосом говорить буду, чтобы вы все в натуре представили.
«Это ателье?» — спрашивает. «Да, — говорю, — это ателье». Зачем сказал — до сих пор не пойму. А она спрашивает: «А с Люсей можно поговорить?» А я ей: «А кто ею интересуется?» А она мне: «Я от Фиксы, он мне вас очень рекомендовал». А я ей:
«Фикса? Замечательный парень. Хорошо, я и есть Люся». И тут эта стерва мне выдаёт: «Хочу заказать вам, Люся, своего мужа». Представляете? Я чуть не ошизел! Но виду не подал. А она продолжает, словно остановиться не может: «Он меня достал до чёртиков. Я его ненавижу. У меня есть любовник, а муж с ним встречаться не даёт, козёл противный! Заплачу вам любые деньги по вашей таксе, только избавьте меня от него, ради всего святого!»
Бомж остановился, посмотрел на нас выжидающе и продолжил:
— Сами понимаете, я был в шоке. Я же ещё не полный идиот, да и газеты иногда почитываю… В общем, въехал я, что какой-то бабе-киллерше убийство заказывают. Честно скажу, про мужиков-киллеров слышал, а про баб — впервые.
Может, потому, что им это проще с рук сходит, на них ведь никто никогда не подумает, а?
Босс надел очки, чтобы скрыть появившуюся в глазах заинтересованность, и спросил:
— А вы ничего не перепутали, уважаемый?
— Я? Обижаете. Вы дальше послушайте и все сами поймёте. «А вы мою таксу знаете?» — спрашиваю. «Конечно, знаю, — отвечает. — Мне Фикса сказал: пятнадцать тысяч долларов. Пять сразу и десять потом. Правильно?» — «Не правильно, — говорю. — Неделю назад расценки повысились. Теперь уже десять сразу и десять потом. Или — до свидания». Она немного подумала и решительно так заявляет: «Деньги для меня не проблема. Все равно это его деньги. Он на них помешался, так пусть они его и погубят, ублюдка. Только сделайте это как можно быстрее, а то я не выдержу и сама его прикончу. Желательно покончить с этим прямо завтра. Сможете?» А я уже в роль вошёл, мне интересно стало — все ж таки двадцать тысяч! «Вы коней не гоните, — говорю, — мне его фотография нужна и места постоянного обитания. А для этого нам встретиться нужно. Вы мне десять кусков передадите и фотку. Заодно все и расскажете. А по телефону я такие вещи не обсуждаю». А она мне: «Ой, извините, меня Фикса предупреждал, но я такая невыдержанная, такая экспрессивная, что все сразу и выложила. Больше ни слова не скажу. Клянусь!» Тут я, непонятно зачем, говорю: «Ладно, на первый раз прощаю. Завтра в пять часов вечера будьте около магазина „Продукты“ на Сретенке. Стойте у входа с букетом роз. Я вас сама найду. Только не забудьте деньги и никому обо мне ни слова, даже Фиксе. Иначе вам обоим конец».
Майкл снова замолчал и полез за сигаретами. Босс задумчиво рисовал свои каракули, а я, забыв про свой блокнот, не могла оторвать глаз от бомжа. Если он не сочинял, то это все выглядело очень даже заманчиво. Родион, думавший, по-видимому, точно так же, спросил:
— Вы нам не вешаете лапшу на уши, гражданин бомж?
Врачи сказали, что ей нужна обширная пластическая операция, причём делать это нужно прямо сейчас, пока раны не зажили и не превратились в шрамы, которые потом убрать будет труднее. Но у Ольги, естественно, таких денег не было. А Алексей упёрся и наотрез отказался давать на это совершенно неприбыльное дело хоть копейку. Три дня босс вёл с ним переговоры, пытаясь пробудить в этом чудовищном сквалыжнике хоть малую толику совести, но, очевидно, она в нем напрочь отсутствовала. Тогда Родион пошёл на крайнюю меру. Зулии светило около десяти лет строгого режима без права на амнистию за вымогательство, организацию похищения и насилие с отягчающими обстоятельствами. В течение этих десяти лет Комов должен был, по идее, чувствовать себя в относительной безопасности. А там, глядишь, или Зулия поостынет и образумится, или сам Комов за границу сбежит. Босс, понимая, что так с Ольгой поступать нельзя и нужно хоть как-то помочь бедняжке, посоветовался со своим знакомым адвокатом. Тот напичкал его юридическими терминами и подсказал правильное направление удара. В результате Родион позвонил Комову и нарисовал ему очень яркую и убедительную картину ближайшего будущего. Из неё явствовало, что, если он, Комов, не оплатит заграничное лечение своей секретарши, босс наймёт самых лучших адвокатов, и те с лёгкостью добьются для Зулии минимального срока заключения. Если её вообще не освободят из-под стражи в зале суда. И тогда Зулия доберётся до него очень и очень скоро. Выцарапает ему глаза и вырвет его сердце вместе с поджелудочной железой. И ему, Комову, уже никакая операция не поможет, кроме патологоанато-мического вскрытия, во время которого установят, что погиб он страшной, мученической смертью и жить уже никогда не будет. Через два часа Комов, смертельно бледный и дрожащий, уже звонил в дверь нашего офиса.
Трясущейся рукой он положил перед боссом на стол толстый конверт с семнадцатью с половиной тысячами баксов и попросил сделать все, чтобы Ольга стала ещё краше, чем прежде. И добавил, что Зулии все-таки пусть так, но удалось вытащить из него деньги, за что он не простит её до конца своих дней. Он ушёл, и мы были уверены, что больше никогда его не увидим. И слава богу…
Я сидела, хрустя своими любимыми солёными чипсами, за компьютером и вводила бухгалтерские проводки. Занятие это не доставляло мне никакого удовольствия, и я уже давно подумывала о том, что пора бы нам найти профессионального бухгалтера, хотя бы на период подготовки и сдачи баланса. Я, конечно, мастерица на все руки, но, не дай бог, в расчёты вкрадётся ошибка или я не правильно оформлю что-то — и все, нас замучат проверками, арестуют счёт, а то и вовсе фирму закроют. Босс на все эти аргументы отрицательно вертел головой и ворчал, что лишние свидетели нашей нелегальной финансовой деятельности нам не нужны. Мне оставалось лишь тяжко вздыхать в ответ и соглашаться к нашим деньгам никого из чужих и близко подпускать нельзя, если мы не хотим загреметь в каталажку за уплату фиктивных налогов. Но бухгалтер все равно бы не помешал…
Двери нашего офиса открывались все так же автоматически, путём нажатия спрятанной под крышкой моего стола кнопки. Когда кто-то приходил и звонил, я смотрела в видеофон и, если человек мне нравился, сразу впускала его, а если нет, то сначала подробно расспрашивала. Но ещё не было ни одного случая, чтобы в результате я кого-то не впустила — клиенты нынче на вес золота, и нужно было пользоваться любой возможностью вытянуть из людей деньги, если они у тех имелись. И мои личные предпочтения здесь были неуместны. Ладно бы очередь стояла, за три месяца вперёд записывались, а то ведь нет, совсем даже наоборот — впору самим по городу бегать и свои услуги навязывать. Мне даже иногда приходила в голову дикая мысль самой подстраивать людям неприятности, а потом за их же деньги помогать им от них избавляться. Но босс вряд ли поддержал бы эту идею, поэтому я сидела, помалкивала и вводила эти чёртовы проводки, думая о том, что, видно, хорошо жить все стали, если ни у кого никаких проблем нет. А может, просто нет денег, чтобы заплатить нам за решение этих проблем…
Звонок прозвучал так неожиданно, что я по ошибке набрала не ту цифру да ещё нажала ввод. Машина начала считать заведомо не правильную задачу. Проклятье!
Придётся потом переделывать. Оторвавшись от компьютера, я включила видеофон и посмотрела на монитор.
На нашем крыльце стоял бомж. Причём бомж ярко выраженный. Заросшее густой щетиной лицо, фонарь под левым глазом, распухшие синюшные губы с кровоподтёками, мутный бессмысленный взгляд, замызганная кепка на голове, из-под которой выглядывали нечёсаные, поседевшие волосы, все это вырисовалось во весь экран да ещё и скалилось, обнаруживая отсутствие переднего зуба.
Меня даже передёрнуло, я, по-моему, почувствовала омерзительный запах, исходящий, как правило, от подобных существ, но все же собралась с духом, включила микрофон и спросила:
— Какого черта вам здесь нужно? Помойка на другом конце двора.
Он дёрнулся и начал вертеть головой, видимо, выискивая глазами мусорные ящики. Потом опомнился и снова уставился в глазок.
— Пусти, слышь? — просипел он жалостливо. — Я не за едой. Дело есть.
— Денег у нас тоже нет…
— А мне не нужно. Слышь? Открой дверь, базар есть нехилый.
— Одну минутку.
Ещё раз взглянув на него и убедившись, что никаких оснований для того, чтобы впускать его, на лице у него не написано, я соединилась с боссом и попросила:
— Родион Потапович, выйдите на минуту, пожалуйста.
Он тут же появился, обшарил глазами пустую приёмную, не нашёл в пределах видимости ни одного клиента, тоскливо вздохнул и недовольно проворчал:
— Ну что ещё?
— Взгляните сюда, — я кивнула на видеофон. Подойдя, он всмотрелся в физиономию на экране и погрустнел ещё больше.
— Что, еды просит? Так дай ему.
— Нет, он хочет войти, насколько я поняла, и что-то рассказать. У него дело. Впускать?
— Кого — его?! — Глаза босса расширились. — Ни в коем случае! Запах потом три дня держаться будет — он у них стойкий. — Он повёл носом, ещё раз взглянул на пришедшего и уже с ноткой заинтересованности спросил:
— А что ему нужно?
Бомж, словно услышав его вопрос, воровато оглянулся по сторонам, опять нажал на звонок и быстро прохрипел:
— Хозяйка, впусти, слышь? А то пожалеешь… Босс укоризненно покачал головой:
— Мало ему, видать, морду били, хаму этакому. Как ты думаешь, мы на нем заработаем?
— А вы как думаете? — усмехнулась я, глядя, как вертится перед камерой грязный бомж.
Босс посмотрел на часы, вздохнул, повёл носом и махнул рукой.
— Ладно, впусти. А то у меня от скуки скулы сводит, — и пошёл к кабинету. У двери обернулся. — Только сначала спроси, может, он не знает, куда пришёл…
Я включила микрофон.
— Вы знаете, что это за заведение? Бомж обиженно насупился и выдавил:
— Я что, похож на идиота?
Я не стала ему говорить, на кого он похож, а открыла дверь и впустила его внутрь. Одежда на нем выглядела ещё хуже, чем физиономия. Подобранное, очевидно, на помойке, некогда серое, а теперь грязно-бесцветное, покрытое сальными пятнами пальто с оттопыренными карманами было разорвано под мышками.
Оттуда выглядывали куски подкладки. Вместо пуговиц была приспособлена алюминиевая проволока. Снизу свисали абсолютно мятые коричневые штанины, сбираясь крупными складками на двух разных ботинках: правый был чёрный, с острым носом, а другой синий, с тупым. Но зато каблуки были одинаковой высоты, что, очевидно, позволяло ему не хромать при ходьбе. Кепка на голове была под цвет левого ботинка, как и воротник рубашки, видневшейся из-под пальто, что говорило о его приверженности какому-то стилю и вкусу. Но все это ещё полбеды.
Запах, что ворвался вместе с ним в приёмную, был совершенно непереносим. Я тут же зажала нос платочком, достала из стола дезодорант и обильно опрыскала все вокруг, включая самого бомжа, который терпеливо ждал окончания процедуры, видимо давно привыкнув к подобным вещам. И даже глаза закрывал, подлец, чтобы не попало! Но даже не извинился.
— Все, можете идти, — прогундосила я сквозь платочек и махнула рукой на дверь кабинета.
— А раздеваться-разуваться не нужно? — спросил он удивлённо, рассматривая налипшую на ботинки грязь. — Наслежу ведь…
— Да идите же! — не выдержала я, представив, как пахнут его носки, и распахнула перед ним дверь.
Боязливо озираясь, он вошёл и замер на пороге с открытым ртом. Родион сидел за столом с марлевой повязкой на лице и что-то сосредоточенно писал в своей тетради, которая, как я давно поняла, была дневником. Больше всего на свете мне хотелось хоть краешком глазика заглянуть в него, но, к сожалению, я не знала, где босс его прячет.
— Садитесь. — Он поднял глаза на посетителя и посмотрел на кресло. — Мария, подстели туда газету, что ли…
— Не беспокойтесь, у меня все есть, — оскалился бомж, запуская руку за пазуху и вытаскивая скрученную газету, такую же грязную, как и он сам. — Мы ведь все понимаем, не дураки, чай…
Расстелив газету на кресле, он присел на краешек, забросил ногу на ногу, вынул из кармана смятую пачку «Примы», сунул сигарету в рот, прикурил, с наслаждением затянулся, выпустил облако дыма и спросил, словно не замечая наших возмущённых взглядов:
— Значит, вы и есть детективы?
— Мы и есть, — подтвердил босс, с любопытством разглядывая его. — А вы кто будете?
— Михал Михалыч я. Майкл, короче, — непринуждённо представился тот и стряхнул пепел в ладошку. — А пепельницы здесь у вас водятся?
Я принесла ему пепельницу и села в своё кресло.
— Ну и что вас привело сюда?
— А у вас с лицензией все в порядке? — прохрипел Майкл. — А то знаете, сейчас всяких фирм полно, все только надувают и ни черта не делают.
— Есть у нас все. Лицензия в приёмной на стене под стеклом висит, — терпеливо пояснил Родион.
— Да? Как это я не заметил? — удивился бомж. — Ну ладно, не пойду уж проверять — поверю на слово. Между прочим, вы меня не помните, а я вас хорошо запомнил.
— Неужели? — босс подозрительно уставился на него. — И где же мы с вами встречались?
— Ха! — ухмыльнулся тот. — В пельменной. Вы тогда всех бомжей бесплатными обедами кормили, забыли?
— Был такой грех, — проворчал Родион, — кормил. Но это дело прошлое.
Так что у вас за дело?
— Дело такое, что одному не осилить, а на знакомых положиться не могу — сами понимаете, в каком обществе нахожусь. — Он грустно посмотрел на ослепительно белую рубашку Родиона. — А ведь раньше, бывало…
— Фу-у! Что здесь такое?! — раздался из приёмной возмущённый крик Валентины. — Вонь-то какая! Родиоша, что, черт возьми, здесь было?!
Дверь открылась, и в кабинет заглянула Валентина. Нос она зажимала двумя пальцами. Увидев в чистом кресле замызганного бомжа, она выкатила глаза на лоб и прогундосила:
— Вы что, спятили совсем?! Почему «оно» в кресле сидит?
— Это наш потенциальный клиент, дорогая. Его зовут Майкл, познакомься…
— Клиент?! У тебя что, очки испортились?
— На безрыбье и рак рыба, моя сладкая, — нежно глядя на неё, пояснил Родион.
— Но это ведь даже не рак — это бомж!!! — простонала она. — Родиоша, ты меня иногда поражаешь. Все, я пошла в магазин за освежителями!
Дверь с треском закрылась. Тут же открылась снова, появилась улыбающаяся голова Валентины и ласково проговорила:
— Меняй почаще повязку. Тебе купить табака для трубки, котик?
— Отчего же, купи, конечно, — улыбнулся босс. — А теперь не мешай.
Валентина ушла. Бомж, наблюдавший за этой сценой с полнейшим равнодушием, достал из пачки ещё одну сигарету и опять закурил.
— Извините, — проворчал босс, — так на чем мы остановились?
— На том, что в моем районе, где я живу и промышляю, есть один жилой дом. А рядом с ним — помойка. Контейнеры стоят, короче. Я там, между прочим, вот эти штиблеты надыбал. — Он повертел разными башмаками, с них на ковровое покрытие ссыпалась грязь.
— Поздравляю, — буркнул босс.
— Но не только штиблеты там бывают, — усмехнулся Майкл.
Он полез в карман пальто и начал вываливать из него себе на колени всякий мусор: какие-то болтики, шарики, ключи, бумажки, спички, бычки, стекляшки и ещё неизвестно что, без чего, наверное, не может обойтись ни один уважающий себя московский бомж. Освободив один карман, он удивлённо качнул головой, хмыкнул и сердито полез в другой. Процедура повторилась. Мы с боссом сидели и безмолвно взирали на весь этот бардак, теша себя надеждой, что он все-таки выудит то, что нас сможет заинтересовать. Наконец Майкл, по-видимому, отыскал нужную вещь, потому что, зажав что-то в кулаке, начал быстро складывать все своё богатство обратно в карманы. Закончив ничтоже сумняшеся стряхнул остатки мусора с пальто на пол и раскрыл кулак. Там оказалась… зубочистка.
Самая обыкновенная пластиковая зубочистка!
Очистив зубочистку грязными пальцами, он сунул её в рот и как ни в чем не бывало начал ковыряться в зубах. Мы с боссом вытаращили глаза и от возмущения не могли произнести ни слова.
— Так вот, уважаемые, давайте сразу договоримся: чтобы все было по-честному, без обмана, пятьдесят на пятьдесят. Идёт?
— Идёт, — процедил босс. — Но если вы сейчас же не перейдёте к делу, вам придётся дочищать свои зубы уже на улице.
— А что, разве это мешает? — Бомж удивлённо посмотрел на зубочистку. — Гигиена, знаете ли… — Он все-таки спрятал зубочистку и быстро заговорил:
— В общем, живу я, как вы сами понимаете, в подвале одного старого дома. На первом этаже расположено госучреждение, дальше жильцы живут, ну а в подвале, вернее в одном небольшом закутке около бойлерной, имею честь жить я. Раньше, когда я ещё был человеком и жил в Баку, то работал связистом. Занимался ремонтом телефонных сетей. Потом, когда там начались известные события, я оттуда сбежал и стал сначала беженцем, а теперь вот, когда менты отобрали у меня, а потом потеряли паспорт, стал бомжем. У меня почти ничего нет, но кое-какие знания ещё остались. Поэтому в моем подвале есть телефон. Конечно, это не мой телефон, но я им пользуюсь. Сам аппарат я, естественно, украл, а затем нелегально подсоединился к линии той организации, что находится наверху. После семи вечера там уже никого нет, поэтому я могу звонить куда угодно. Понимаете ситуацию?
— Понимаем.
— Отлично. Значит, вчера вечером лежу я себе на своей лежанке, читаю свежую газету, как вдруг звонок. А было уже часов одиннадцать. Вообще-то трубку я никогда не снимаю, чтобы не засветиться, а тут, словно заколдованный, раз — и поднял! Сдуру, понимаете?
— Понимаем.
— Вот и я о том же. Мало того, что снял, так ещё и «алло» сказал. И причём не своим, а женским голосом. Я иногда балуюсь тем, что голоса подделываю — хобби у меня такое. Между прочим, неплохо получается. Хотите продемонстрирую?
Босс, чудовищным усилием воли сдерживая себя, чтобы не взорваться, выдавил:
— Ну продемонстрируйте…
— Огромное вам спасибо! Вы так добры ко мне, — сказал Майкл моим голосом и оскалился. — Ну как?
Босс снял очки, достал платок и начал их протирать. На его скулах ходили желваки.
— Превосходно, — процедил он. — Надеюсь, вы понимаете, что, если бы не наша исключительная доброта, вы бы сейчас мокли под дождём на улице. Поэтому ускорьте, пожалуйста, своё повествование.
— Да ради бога! — испугался бомж. — В общем, как я понял, кто-то просто ошибся номером. Там оказалась какая-то женщина. Говорливая такая, на истеричку похожа. Я сейчас её голосом говорить буду, чтобы вы все в натуре представили.
«Это ателье?» — спрашивает. «Да, — говорю, — это ателье». Зачем сказал — до сих пор не пойму. А она спрашивает: «А с Люсей можно поговорить?» А я ей: «А кто ею интересуется?» А она мне: «Я от Фиксы, он мне вас очень рекомендовал». А я ей:
«Фикса? Замечательный парень. Хорошо, я и есть Люся». И тут эта стерва мне выдаёт: «Хочу заказать вам, Люся, своего мужа». Представляете? Я чуть не ошизел! Но виду не подал. А она продолжает, словно остановиться не может: «Он меня достал до чёртиков. Я его ненавижу. У меня есть любовник, а муж с ним встречаться не даёт, козёл противный! Заплачу вам любые деньги по вашей таксе, только избавьте меня от него, ради всего святого!»
Бомж остановился, посмотрел на нас выжидающе и продолжил:
— Сами понимаете, я был в шоке. Я же ещё не полный идиот, да и газеты иногда почитываю… В общем, въехал я, что какой-то бабе-киллерше убийство заказывают. Честно скажу, про мужиков-киллеров слышал, а про баб — впервые.
Может, потому, что им это проще с рук сходит, на них ведь никто никогда не подумает, а?
Босс надел очки, чтобы скрыть появившуюся в глазах заинтересованность, и спросил:
— А вы ничего не перепутали, уважаемый?
— Я? Обижаете. Вы дальше послушайте и все сами поймёте. «А вы мою таксу знаете?» — спрашиваю. «Конечно, знаю, — отвечает. — Мне Фикса сказал: пятнадцать тысяч долларов. Пять сразу и десять потом. Правильно?» — «Не правильно, — говорю. — Неделю назад расценки повысились. Теперь уже десять сразу и десять потом. Или — до свидания». Она немного подумала и решительно так заявляет: «Деньги для меня не проблема. Все равно это его деньги. Он на них помешался, так пусть они его и погубят, ублюдка. Только сделайте это как можно быстрее, а то я не выдержу и сама его прикончу. Желательно покончить с этим прямо завтра. Сможете?» А я уже в роль вошёл, мне интересно стало — все ж таки двадцать тысяч! «Вы коней не гоните, — говорю, — мне его фотография нужна и места постоянного обитания. А для этого нам встретиться нужно. Вы мне десять кусков передадите и фотку. Заодно все и расскажете. А по телефону я такие вещи не обсуждаю». А она мне: «Ой, извините, меня Фикса предупреждал, но я такая невыдержанная, такая экспрессивная, что все сразу и выложила. Больше ни слова не скажу. Клянусь!» Тут я, непонятно зачем, говорю: «Ладно, на первый раз прощаю. Завтра в пять часов вечера будьте около магазина „Продукты“ на Сретенке. Стойте у входа с букетом роз. Я вас сама найду. Только не забудьте деньги и никому обо мне ни слова, даже Фиксе. Иначе вам обоим конец».
Майкл снова замолчал и полез за сигаретами. Босс задумчиво рисовал свои каракули, а я, забыв про свой блокнот, не могла оторвать глаз от бомжа. Если он не сочинял, то это все выглядело очень даже заманчиво. Родион, думавший, по-видимому, точно так же, спросил:
— Вы нам не вешаете лапшу на уши, гражданин бомж?