Корнуэлл Патриция. Мясная муха

   В фойе вбегает служащий, за ним, почти сразу, охранник, который тут же обращается по-английски к пьяному мужчине.
   — Может, вам лучше вернуться в номер? Уже поздно, вам нужно поспать, — твердо говорит охранник. Он подозрительно смотрит на Люси, скорее всего, полагая, что она вульгарная подружка этого пьяницы или проститутка, тоже, вероятно, пьяная.
   Люси тыкает в кнопку лифта, несколько раз промахивается, покачиваясь и держась за руку пьяного мужчины.
   — Пойдем, малыш, давай, — выговаривает Люси с русским акцентом, прижимаясь к нему.
   — Ну надо же... Это так мило... — он уже собирается поделиться своим удивлением с охранником, но Люси целует его в губы.
   Двери лифта открываются, и она заталкивает его внутрь, обнимая и продолжая страстный поцелуй, который отдает чесноком и виски. Охранник неотрывно на них смотрит, пока они не исчезают за дверями лифта.
   Ошибка.
   Охранник запомнит лицо Люси. Ее лицо трудно забыть, а у него было достаточно времени, чтобы хорошенько ее разглядеть, потому что ее застукали с этим пьяным придурком.
   Большая ошибка.
   Люси нажимает кнопку второго этажа, этот засранец все еще лапает ее. Он даже не замечает, что лифт остановился не на том этаже. Неожиданно его новая подружка убегает, он пытается побежать за ней, яростно размахивая руками, но спотыкается и падает.
   Люси бежит, следуя стрелкам выхода, сворачивая в еще один коридор и наконец оказывается на лестнице. Она бесшумно добирается до пятого этажа, останавливается на тускло освещенном лестничном пролете и беспокойно прислушивается. По ее лицу струится пот, сексуальная черная блузка почти насквозь промокла. Она взяла тогда пластиковый ключ со стола Рокко скорее по привычке, чем инстинктивно. Выезжая из отеля, она всегда сохраняет пластиковый ключ, на случай если вдруг вспомнит, что забыла что-нибудь в номере. Однажды — Люси не любит вспоминать этот случай — она оставила пистолет в тумбочке возле кровати и вспомнила об этом, лишь когда садилась в такси. Слава богу, у нее сохранился ключ.
   Табличка «Не беспокоить» по-прежнему зловеще висит на дверной ручке номера 511. Люси оглядывает коридор, надеясь, что больше никаких сюрпризов ее не ожидает. Подойдя к двери, она слышит громкий звук включенного телевизора. У Люси сводит живот. Воспоминание о том, что они с Руди только что сделали, само по себе ужасно, и теперь Люси снова придется увидеть это.
   Зажигается зеленый огонек и ей приходится толкать дверь локтями, потому что она забыла надеть перчатки. Комнату наполняет отвратительная смесь запахов алкоголя, ужина, который съел Рокко, и его испражнений. Голова Рокко лежит в луже крови, загустевшей, словно пудинг, его глаза полузакрыты, стул перевернут, пистолет у него на груди, все так, как они с Руди оставили. Вокруг его разлагающегося тела жужжа летают трупные мухи, выискивая подходящее место для своих яиц. Люси, онемев, смотрит на пирующих насекомых.
   Затем ее внимание переключается на дубинку, которая лежит на тумбочке возле кровати.
   — Слава богу, — тихо произносит она, пряча дубинку в рукав.
   Осторожно открыв дверь, Люси протирает дверную ручку рукавом блузки. На этот раз она спускается по лестнице на первый этаж, где до нее долетает звук голосов, возможно, из кухни. Вдоль стен стоят тележки с грязной посудой, завядшими цветами, пустыми бутылками из-под вина. Остатки еды затвердели на гостиничном фарфоре, грязные салфетки, заляпанные скатерти. Здесь, внизу, нет мух. Ни одной.
   Люси часто сглатывает при мысли о мухах, которые ползают по мертвому телу Рокко и питаются его запекшейся кровью, к горлу подступает тошнота. Она представляет, что будет потом. В тепле отложенные яйца трупных мух превратятся в личинки, которые к тому моменту, как обнаружат тело, будут кишеть на нем, особенно в ране и других углублениях. Они обожают темные глубокие места.
   Обилие этих ненасытных насекомых поможет отсрочить время смерти Рокко, на что, собственно, они и рассчитывали, выпустив в комнату мух. Патологоанатом, который будет исследовать тело Рокко, будет сбит с толку временем, когда Рокко привезли ужин, и стадией разложения тела с нехарактерным для столь короткого промежутка времени обилием личинок. Повышенный уровень алкоголя в крови станет свидетельством того, что в момент совершения самоубийства Рокко находился в состоянии опьянения. Смерть произошла от выстрела в висок, пуля проникла в черепную коробку, задев мозг и оставив после себя рваную рану. Отпечатки на пистолете принадлежат Рокко.
   Температуру в комнате наверняка отметят, но подозрений это не вызовет. Отпечатки на пустой бутылке из-под шампанского тоже принадлежат Рокко, если полиция удосужится проверить это, ведь в списке заказанной им еды бутылка шампанского не значится. Но он мог купить ее где угодно. Если кто-то захочет проверить информацию о розыске Рокко — а Люси подозревает, что кто-нибудь ей все-таки заинтересуется — на бумаге тоже найдут только пальчики Рокко.
   То, что Рокко заказал ужин в номер, могло помешать планам Люси, но она это предвидела, как предвидела и то, что официант наверняка получил чаевые долларами, в чем он, конечно, не сознается, не захочет ввязываться в это дело, тем более что будет вовлечена полиция. Даже если время смерти, определенное патологоанатомом, не совпадет со временем, которое назовет официант, подумают, что этот человек ошибается или врет. Никто в гостинице не признается, что взял чаевые валютой, тем более, если в этот раз Рокко расщедрился. Кто знает, что еще дарил обслуживающему персоналу беглый преступник Рокко Каджиано.
   Кому есть дело до смерти Рокко? Никому, кроме, может, семейки Шандонне. Они удивятся, постараются узнать все. Возможно, им это удастся, а возможно, и нет. Его смерть признают самоубийством, и никто не огорчится, ведь никому нет до этого дела.

46

   Люси бежит по темной улице Щецина, направляясь к машине. Ее сердце бешено колотится вовсе не от этой пробежки. Черный «мерседес» на обочине, кажется, погружен в безмолвие, Руди даже не видно за тонированными стеклами. Она дергает ручку и открывает переднюю дверь.
   — Миссия выполнена? — мрачно осведомляется Руди. — Не заводи пока машину.
   Она рассказывает ему о происшествии с пьяным верзилой. Руди молчит. Люси чувствует его неодобрение и раздражение.
   — Поверь мне, думаю, мы в безопасности.
   — Насколько это возможно в данных обстоятельствах, — признается Руди.
   — Между мной и смертью Рокко нет никакой связи, — продолжает она. — Я готова поклясться, что персонал не сунется в его комнату. А за это время в открытое окно налетят еще мухи. Его найдут через три-четыре дня, к этому моменту личинки сожрут его до неузнаваемости. Если ты не знал, дерьмо тоже привлекает трупных мух.
   — В его крови найдут повышенную концентрацию алкоголя, и другие версии его смерти, кроме самоубийства, отпадут. Администрация гостиницы захочет как можно скорее избавиться от его гниющего тела и личинок. Судмедэксперт констатирует, что смерть Рокко произошла задолго до того момента, когда, по словам персонала, он заказал ужин. Тем более, точного времени никто не знает, они не вносят заказы в компьютер. Я это точно знаю.
   — Точно? — спрашивает Руди. — Как это, черт возьми, ты можешь знать точно?
   — Ты за кого меня принимаешь? За тупую идиотку? Я звонила. Два дня назад. Сказала, что представитель «Хьюлетт-Пакард» и хотела бы проверить их компьютеры, в частности компьютер на кухне, который они используют для регистрации заказов. Они понятия не имели, о чем я говорю, сказали, что пользуются им на кухне только для переучета товара. Тогда я им рассказала обо всех преимуществах процессора «Интел-Пентиум», жесткого диска на восемьдесят гигабайт и привода для дисков — идеальный компьютер для оформления и регистрации обслуживания номеров... В общем, компьютерной записи о точном времени заказа Рокко нет, понятно?
   Помолчав немного, Руди спрашивает:
   — В этой гостинице пользуются «Хьюлетт-Пакард»?
   — Очень легко выяснить, позвонив в их офис. Да, — отвечает Люси.
   — Ладно. Хорошая работа. Значит, даже если этот пьяный придурок или еще кто-то обратил на тебя внимание, то, как мы инсценировали убийство Рокко, убедят всех, что он был мертв задолго до того, как ты якобы пошла на вечеринку с пьяным мужиком.
   — Правильно, Руди. Все в порядке. Мы в безопасности. Тело Рокко уже начинает разлагаться, личинки усилят жару и еще ускорят процесс. Все будет выглядеть самоубийством, которое произошло раньше, намного раньше, чем кто-либо станет предполагать.
   Она заводит машину, накрыв своей рукой руку напарника.
   — Теперь, наконец, можем выбираться отсюда?
   — Мы не должны больше совершать ошибок, Люси, — обреченно произносит он. — Не должны.
   Люси сердито отъезжает от тротуара.
   — По крайней мере, два человека в гостинице думают, что ты подружка того мужика или проститутка, а твое лицо очень трудно забыть, независимо от того, кто ты, по их мнению. Очень может быть, это не имеет никакого значения, но... — Он замолкает.
   — Но может быть и наоборот, — Люси осторожно ведет машину, часто поглядывая в зеркало заднего вида.
   — Вот именно.
   Она чувствует на себе его взгляд, чувствует, как меняется его настроение. Он смягчается, сожалея, что был с ней так резок.
   — Эй, Руди, — Люси протягивает руку, с нежностью касается его щеки. Щетина напоминает ей шершавый кошачий язык. — Мы убрались оттуда, все в порядке.
   Она крепко сжимает его руку.
   — Все пошло не так, Руди, но все будет хорошо. Все в порядке, — снова повторяет она.
   Если кто-нибудь из них боится, то никогда этого не показывает, но другой все равно чувствует, потому что они нуждаются друг в друге, нуждаются в теплоте друг друга. Люси подносит его руку ко рту.
   — Не надо, — говорит он. — Мы оба устали, вымотались. Не очень подходящее время чтобы... чтобы отрывать руки от руля. Люси, не надо, — бормочет Руди. Она целует его пальцы, ладонь, просовывает его вторую руку себе под блузку.
   — Люси, хватит... Господи... это нечестно, — он отстегивает ремень безопасности. — Я не хочу чувствовать это к тебе, черт возьми.
   Люси ведет машину.
   — Ты чувствуешь это ко мне. По крайней мере, иногда, правда?
   Люси взъерошивает его волосы, ласкает шею, просовывает руку под рубашку, гладит мускулы. Она не смотрит на него, потому что ведет быстро.

47

   Уже несколько раз Ник посылала рабочей группе Батон-Руж рапорты, предупреждая об опасности, которую представляют такие гипермаркеты, как «Уол-Март». Там убийца может выследить очередную жертву, не вызывая подозрений.
   Никто не обратит внимания на припаркованный на стоянке автомобиль, в какое бы время суток он там ни находился. А найденные в машинах жертв чеки свидетельствуют, что все женщины перед похищением были в «Уол-Марте», либо в том, который расположен возле университета Луизианы, либо в других, в Батон-Руж и Новом Орлеане. В субботу, еще до своего исчезновения, Иви Форд выехала из Закари и отправилась за покупками именно в «Уол-Март», тот, что возле университета.
   Рабочая группа никогда напрямую не связывалась с Ник по поводу ее рапортов, но, видимо, кто-то оттуда позвонил ее шефу. Однажды, перед отъездом Ник в Ноксвиль, он подошел к ней со словами:
   — Ник, большинство затоваривается в гипермар-кетах, таких, как «Уол-Март», «К-март», «Косткос» и других.
   — Да, сэр, — ответила она. — Это так.
   Батон-Руж находится не в ее юрисдикции и единственный человек, который может это изменить — генеральный прокурор штата. Но у Ник нет оснований требовать от него чего бы то ни было, а у него вряд ли найдутся основания пойти навстречу ее требованиям. Ник никогда не спрашивала разрешения, пока необходимость препятствием не возникала у нее на пути, когда перед ней вставал выбор — повернуть назад или нажать на тормоз. Сейчас она работает под прикрытием, следуя скорее своим инстинктам, которые чаще всего приводят ее к «Уол-Марту» около университета, в Олд-Гарден, недалеко от дома отца. Несложно вычислить, в какую часть магазина придет преступник, выслеживающий свою добычу. Женское нижнее белье возбудит его, особенно если потенциальная жертва будет прикладывать белье к себе, выбирая подходящий размер и фасон, как делала та полная женщина с короткими седеющими волосами перед тем, как выйти из отдела с краденой вещью в рукаве. Сегодня Ник не станет сообщать о краже, у нее есть дела поважнее. Она оставляет свою тележку и выходит из магазина, отмечает про себя каждого встреченного человека, внимательно наблюдает за всеми, невольно ощущая под рукой пистолет.
   Снаружи парковка хорошо освещена фонарями. Ник замечает, что автомобилей немного, меньше сотни, и припаркованы они все рядом, словно чтобы составить друг другу компанию. Ник наблюдает за полной воровкой, которая быстро шагает к темно-синему «шевроле» с луизианскими номерами, и автоматически запоминает номер. На стоянке нет никого, кто хоть немного походит на потенциального серийного убийцу. Нет и намека на то, что кто-то подкарауливает жертву.
   И снова Ник пронзает вина за то, что она чувствует разочарование. Мысль об этом настолько отвратительна, что она не признается даже себе, не говоря уже о том, чтобы поделиться ею с кем-то еще. Огорчена ли она тем, что на стоянке не происходит ничего подозрительного? Нет! Она настолько верит в свою искренность, что если бы на детекторе лжи у нее спросили, вызывает ли сожаление тот факт, что убийца не нападает при ней на жертву, Ник без колебаний ответила бы «нет», оставаясь при этом совершенно спокойной. Чем короче ответ, тем больше шансов, что нервы ее не подведут.
   Она подходит к своей машине, темно-зеленому «форду-эксплореру», набитому всякой всячиной, которая может пригодиться. Например, полицейская сирена, оружие, аптечка, тросы, сигнальные ракеты, огнетушитель. В багажнике лежит сумка со спецодеждой, сапоги, дополнительные патроны и другие боевые принадлежности. Кроме этого у Ник с собой мини-сканер, адаптер к международному сотовому, который также используется в качестве рации. Большинство этих вещиц она купила на свои деньги. В жизни всегда нужно быть готовой к худшему.
   Женщина стоит рядом с «шевроле» и копается в своей пляжной сумке. Она совершенно не подходит под общий тип женщин, ставших жертвами серийного убийцы, но Ник никогда не верила в закономерности. Она помнит слова Скарпетты о том, что не всегда словесные портреты и описания преступника соответствуют истине. Мало кто постоянно придерживается одного и того же правила. На темной пустынной стоянке около университетского городка нет ни души, и это делает женщину уязвимой.
   Воровка из супермаркета достает наконец ключи и тут же роняет их на асфальт. Наклоняясь, чтобы подобрать их, она теряет равновесие и тяжело падает на левое колено.
   Она беспомощно озирается, замечает Ник и кричит ей:
   — Помогите!
   Ник подбегает к женщине:
   — Не шевелитесь. Что у вас болит?
   Она чувствует запах ее тела, смешанный с едким запахом репеллента. Неожиданно, почти неосознанно к ней приходит мысль, что ключи на асфальте даже отдаленно не напоминают ключи от новенькой «шевроле».
   — Думаю, я потянула ногу, — произносит женщина, глядя Ник прямо в глаза. — У меня больная нога.
   У нее отчетливый южный акцент.
   Она явно не местная, ее руки огрубели, видимо, от тяжелой физической работы, такой, как, например, чистка моллюсков. Ник не замечает никаких украшений, даже часов. Женщина задирает штанину и рассматривает малиновый синяк на колене, он явно появился не только что. Ник охватывает инстинктивное отвращение, от женщины противно пахнет и что-то в ее поведении беспокоит Ник. Только непонятно, что. Она поднимается и отступает на шаг.
   — Я могу вызвать «скорую», — предлагает Ник. — Вряд ли я смогу чем-то еще помочь, мадам. Я не врач.
   В тусклом свете фонарей лицо женщины становится суровым.
   — Нет. Мне не нужна «скорая». Как я уже сказала, это часто случается, — она пытается подняться.
   — Тогда почему у вас только один синяк?
   — Я всегда падаю на эту ногу.
   Ник держится от нее на расстоянии. У нее нет ни малейшего желания помогать этой грязной женщине, возможно, психически больной. Лучше не связываться с людьми такого типа. Они могут оказаться заразными, непредсказуемыми, даже агрессивными, если притронуться к ним. Наконец женщина поднимается, поджимая левую ногу.
   — Все в порядке, — говорит она, — я сейчас выпью кофе и передохну немного.
   Она медленно ковыляет обратно к магазину.
   Смягчившись, Ник роется в кармане джинсов и бежит за женщиной.
   — Вот, — она протягивает ей пятидолларовую бумажку.
   Женщина улыбается, устремляя на Ник взгляд темных глаз.
   — Да благословит вас Бог, — она берет деньги. — Вы ягненок.

48

   Дверь напротив открывается и оттуда выглядывает престарелый мужчина в майке и штанах.
   — По какому поводу весь этот шум? — с подозрением спрашивает он Марино, устремив на него взгляд припухших красных глаз. Его морщинистое лицо опасливо высовывается из-за двери, короткие седые волосы, стоящие торчком, напоминают Марино иголки ежа.
   Марино отлично знает этот взгляд. Должно быть, мужчина пил с самого утра.
   — Видел Тома? — спрашивает Марино, хватая ртом воздух. Пот льется с него ручьями.
   — Не могу сказать, что хорошо его знал. У тебя сердечного приступа не будет? Я искусственное дыхание делать не умею, хотя немного знаю прием Хаймлиха^[18].
   — Он обещал встретиться со мной, — Марино переводит дыхание. — Ради этого я тащился сюда из Калифорнии.
   — Да? — голос мужчина звучит уже более заинтересовано, и он выходит на лестничную клетку. — Зачем?
   — Как это — зачем? — Марино достаточно отдышался, чтобы неодобрительно хмыкнуть на старика, словно все, что он скажет, может его касаться. — Потому что все, эта чертова золотая лихорадка прошла, мне надоело сидеть на запасном пути, быть жалким актеришкой.
   — Если ты снимался в кино, то я тебя не видел ни разу, хотя частенько беру что-нибудь напрокат. Чего еще тут делать.
   — Ты видел Тома? — настаивает Марино, дергая ручку двери.
   — Я спал, когда ты начал весь этот сыр-бор, — отвечает мужчина. На вид ему лет шестьдесят, видно, что он уже немного не в себе. — Я не видел Тома и вообще не интересуюсь такими, как он, если ты понимаешь, о чем я.
   Он пристально разглядывает Марино.
   — Что значит — такими, как он?
   — Гомиками.
   — Вот это новость! Мне, конечно, наплевать, чем люди занимаются, пока это не касается меня. Он что, приводил сюда кого-нибудь? Потому что если это так, не думаю, что я хочу...
   — Нет-нет. Никогда не видел, чтобы он приводил кого-нибудь сюда. Но еще один гомик в нашем подъезде, он, кстати, носит кожаную одежду и серьги, сказал мне, что видел Тома в одном из их баров. Ну, тех, куда ходят гомики.
   — Слушай, я собирался снимать эту квартиру у сукина сына, — задушевно признается Марино. — Даже заплатил за три месяца вперед, сегодня приехал, чтобы забрать ключи и въехать. Внизу в машине все мое барахло.
   — Да, меня бы это расстроило.
   — Не то слово, Шерлок.
   — Очень расстроило бы. Кто такой Шерлок? Ах да, сыщик такой, в шляпе и с трубкой. Я не читаю книги про жестокости.
   — В общем, если услышишь хоть какой-то звук отсюда, не обращай внимания. Я попаду туда, даже если придется использовать динамит.
   — Ты же пошутил? — беспокойно интересуется старик.
   — Да уж, — язвительно замечает Марино. — Я тут гуляю с динамитом в кармане. И вообще, я террорист-смертник с акцентом Нью-Джерси. Знаю, как водить самолеты, только у меня проблема со взлетом и посадкой.
   Старик безмолвно исчезает за дверью квартиры, слышно звяканье дверной цепочки.

49

   Марино изучает металлическую дверь квартиры 56.
   Немного выше ручки — глухая железная задвижка. Марино зажигает сигарету, рассматривает сквозь дым своего врага. Дешевая медная ручка с обычным дверным замком, дверная задвижка посложнее. На соседних дверях задвижек нет, это укрепляет в Марино уверенность в том, что Бентон сам ее поставил. Зная Бентона, он, скорее всего, выбрал задвижку, которую не возьмет никакая отмычка профессионального вора, не говоря о тяжелом кулаке разъяренного Марино. Здесь бы подошла металлическая пластинка с пружиной, которая легко проникла бы в задвижку и разладила механизм. Но вот с дверной коробкой — тонкой металлической планкой на деревянной основе — Бентон сделать ничего не смог.
   Проще простого, — говорит про себя Марино, отстегивая от ремня кожаный чехол с универсальными инструментами.
   Дверные петли самые обыкновенные, Марино выдвигает из набора плоскогубцы и принимается выковыривать из петель штыри, которые выскакивают с легкостью, словно пробка из бутылки. Сняв верхнюю петлю, Марино двумя мощными толчками выбивает дверь и входит в квартиру, затем приставляет дверь на место и включает свет.
   Бентон съехал, оставив после себя лишь немного съестного в шкафу, полный холодильник «Бадвайзера» и полупустой мусорный мешок на кухне.
   Раз уж я здесь, можно хоть пива выпить, — думает Марино. Открывалка лежит на том же месте, словно рождественский подарок, радушно приглашая воспользоваться ее услугами. Все остальное тоже на своих местах, даже посудомоечная машина пуста.
   Странно.
   Бентон хорошо постарался, следов не осталось ни на окне, ни на столе, ни на посуде. Марино подносит предмет за предметом к свету, но ничего не находит. Ковер явно пылесосили. Бентон вычистил всю квартиру, даже мусор не забыл. Марино залезает туда и обнаруживает лишь собственные пустые бутылки из-под «Бадвайзера» и разбитое стекло. Все чисто, никаких отпечатков.
   — Что за черт? — восклицает Марино.
   — Я не знаю, — мужской голос раздается из-за двери. — Там все в порядке?
   Марино узнает соседа Бентона.
   — Иди спать, — сурово произносит Марино. — Если хочешь со мной дружить, лучше тебе не совать нос в чужие дела. Как тебя зовут?
   — Дэйв.
   — Забавно, меня тоже. В смысле не имя такое — Тоже, а тоже Дэйв.
   — Дэйв?
   — Вот именно, — Марино заглядывает в проем между дверью и рамой.
   Дэйв, кажется, совершенно не напуган, наоборот, в нем проснулось любопытство, и он пытается рассмотреть квартиру, но тучная фигура Марино загораживает весь вид.
   — Поверить не могу, что этот ублюдок вот так просто слинял, — говорит Марино. — Как тебе это нравится? Взламываю собственную квартиру.
   — Я бы не стал на твоем месте.
   — Если бы только это, так нет, он еще устроил в квартире свинарник и смылся со столовым серебром, посудой, все мыло забрал, даже туалетную бумагу.
   — Столовое серебро и посуда-то не его, — Дэйв неодобрительно качает головой. — Но насколько я вижу, квартира в полном порядке.
   — Ага, ты просто оттуда ничего не видишь.
   — Я всегда считал его странным. Зачем ему туалетная бумага?
   — Я связался с ним всего пару месяцев назад, ответил на объявление о сдаче квартиры, — замечает Марино.
   Он выпрямляется и отходит от двери, снова оглядывает квартиру. Дэйв не упускает возможности заглянуть внутрь. У него красноватые глаза, вислые щеки украшены узором из полопавшихся сосудов, и от этого кажутся розовыми. Возможно, все от пьянства.
   — Да уж, — произносит он. — Он никогда не разговаривал, никогда, даже когда просто проходил мимо меня на лестнице, или нам случалось одновременно открыть дверь. Вот мы стоим друг напротив друга, а он только кивнет головой или улыбнется.
   Марино не верит в случайности, он подозревает, что Дэйв просто подслушивал, когда приходил или уходил Бентон, и специально в это время открывал дверь.
   — Где ты был сегодня днем? — спрашивает Марино, думая, слышал ли Дэйв их громкий спор с Бентоном.
   — Хм, не знаю. После обеда я обычно крепко сплю.
   Пьяный, — думает Марино.
   — У него, похоже, совсем не было друзей, — продолжает Дэйв.
   Марино все еще осматривается, стоя около снятой с петель двери, из-за которой пытается выглянуть Дэйв.
   — Ни разу не видел у него гостей. А я живу тут уже пять лет. Пять лет и два месяца. Ненавижу это место. Кажется, иногда он куда-то уезжал. С тех пор как я ушел на пенсию с должности шеф-повара в «Лобстер-Хаус», я считаю каждую копейку.
   Марино недоумевает, как это может быть связано с его загадочным соседом.
   — Ты был там шеф-поваром? Каждый раз, когда приезжаю в Бостон, иду в «Лобстер-Хаус».
   Это неправда. Марино и в Бостоне-то нечасто бывает.
   — И не вы один, да, сэр. Не то, чтобы я был шеф-поваром, но уж точно был этого достоин. Обязательно приготовлю тебе что-нибудь на днях.
   — Как долго этот чудак здесь жил?
   — Ну, — Дэйв вздыхает, блестящими глазами уставившись на Марино, — примерно два года. А какое было твое любимое блюдо в «Лобстер-Хаус»?
   — Черт, два года! Это интересно. Он мне сказал, что только въехал, и якобы его тут же перевели или что-то в этом роде, поэтому он и сдает квартиру.
   — Что ж, возможно лобстер, — замечает Дэйв. — У нас все туристы обычно заказывают лобстера, при этом они кладут так много масла, что только его, наверное, и чувствуют. Я всегда говорил всем на кухне, зачем переводить свежих лобстеров, если все едят только масло.