Корнуэлл Патриция. В объятиях смерти

   — Я — Пит Марино, — сказал он лаконично, — полиция Ричмонда, отдел убийств. Это — доктор Кей Скарпетта, главный медэксперт Вирджинии. Мы чертовски сочувствуем вашему стремлению к конфиденциальности и уважаем за это ваш отель, мистер Бланд. Но, видите ли. Стерлинг Харпер — мертва. Ее брат, Кери Харпер — мертв. И Берил Медисон тоже мертва. Кери Харпер и Берил были убиты. И мы еще до конца не знаем, что случилось с мисс Харпер. Вот почему мы здесь.
   — Я читаю газеты, детектив Марино, — сказал мистер Бланд, его хладнокровие дало трещину. — Конечно, отель будет сотрудничать с властями всеми доступными способами.
   — Значит, вы говорите, что они останавливались в вашем отеле? — сказал Марино.
   — Кери Харпер никогда не был нашим постояльцем.
   — Но его сестра и Берил Медисон были.
   — Верно, — подтвердил мистер Бланд.
   — Как часто и когда это было в последний раз?
   — Мне нужно взглянуть на счета мисс Харпер. Я оставлю вас ненадолго.
   Он вернулся не более чем через пятнадцать минут, и вручил нам компьютерную распечатку.
   — Как видите, — сказал он, снова усаживаясь, — мисс Харпер и Берил Медисон останавливались у нас шесть раз за последние полтора года.
   — Приблизительно каждые два месяца, — подумала я вслух, просматривая даты распечатки, — за исключением последней недели августа и последних дней октября, когда мисс Харпер, кажется, останавливалась здесь одна.
   Он кивнул.
   — Зачем они приезжали? — спросил Марино.
   — Возможно, по делам. За покупками. Просто развлечься. В действительности я не знаю. Не в правилах отеля наблюдать за своими клиентами.
   — Проявлять интерес к тому, чем заняты ваши клиенты, и не в моих правилах до тех пор, пока они не становятся мертвецами, — отрезал Марино. — Расскажите мне, на что вы обратили внимание, когда обе дамочки были здесь.
   Улыбка мистера Бланда пропала, и он нервно схватил с блокнота золотую шариковую ручку и тут же уставился на нее в недоумении — зачем он это сделал? Засунув ручку в карман своей накрахмаленной розовой рубашки, он прочистил горло:
   — Я могу вам рассказать только то, что заметил.
   — Пожалуйста, расскажите, — попросил Марино.
   — Обе женщины путешествовали независимо друг от друга. Обычно мисс Харпер приезжала за день до Берил Медисон, и уезжали они часто в разное время или, э... порознь.
   — В каком смысле «порознь»?
   — Я имею в виду, что они могли уехать в один и тот же день, но совсем не обязательно в одно и то же время, и не обязательно выбирали один и тот же транспорт. Например, разные такси.
   — Они обе отправлялись на железнодорожный вокзал? — спросила я.
   — Мне кажется, мисс Медисон часто заказывала лимузин до аэропорта, — ответил мистер Бланд. — А мисс Харпер, по-моему, действительно имела обыкновение ездить на поезде.
   — А как насчет их апартаментов? — спросила я, изучая распечатку.
   — Да! — вмешался Марино. — Здесь ничего не сказано насчет их комнаты. — Он постучал по распечатке указательным пальцем. — Они останавливались в двойном или в одинарном номере? Ну, в смысле, с одной кроватью или с двумя?
   Щеки мистера Бланда покраснели от намека, прозвучавшего в словах Марино, и он ответил:
   — Они всегда останавливались в двойном номере с окнами на залив, и если вы действительно хотите знать эту деталь, детектив Марино, то это не для публикации — они были гостями нашего отеля.
   — Эй, я что, похож на какого-то проклятого репортера?
   — Вы хотите сказать, что они жили в вашем отеле бесплатно? — смущенно спросила я.
   — Да, мэм.
   — Вы не могли бы объяснить это? — сказал Марино.
   — Это было желание Джозефа Мактигю, — ответил мистер Бланд.
   — Простите? — Я подалась вперед и уставилась на него. — Подрядчика из Ричмонда? Вы этого Джозефа Мактигю имеете в виду?
   — Покойный мистер Мактигю был одним из застройщиков портовой части города. Он совладелец нашего отеля, — ответил мистер Бланд, — и пожелал, чтобы мы выполняли любое желание мисс Харпер, касающееся проживания здесь. Его волю мы продолжали исполнять и после его смерти.
   Через несколько минут я вручила швейцару долларовую купюру, и мы с Марино погрузились в такси.
   — Ты не могла бы, рассказать мне, черт побери, кто такой этот Джозеф Мактигю? — спросил Марино, когда мы влились в транспортный поток. — У меня такое чувство, что ты знаешь.
   — Я была у его жены в Ричмонде. В «Уютных садах». Я рассказывала тебе об этом.
   — Вот дерьмо! — присвистнул Марино.
   — Да, меня это тоже поразило, — согласилась я.
   — Ты не хочешь сказать мне, что это за чертовщина?
   Сказать мне было нечего, но кое-какие подозрения уже начали появляться.
   — Для начала мне кажется довольно странным, — продолжал Марино, — что мисс Харпер ездила на поезде, тогда как Берил летала, хотя обе двигались в одном направлении.
   — Ничего странного, — сказала я. — Конечно, они не могли путешествовать вместе, Марино. Мисс Харпер и Берил не могли так рисковать. Никто не подозревал что они поддерживали какие-то отношения друг с другом, понимаешь! Поскольку Кери Харпер, как правило, встречал свою сестру на железнодорожной станции, то Берил не удалось бы остаться незамеченной, если бы они с мисс Харпер путешествовали вместе.
   Я замолчала, потому что мне в голову пришла еще одна мысль, которую я тут же и высказала:
   — Может быть, мисс Харпер помогала Берил с ее книгой, снабжая ее информацией о семье Харперов.
   Марино сосредоточенно смотрел в боковое окно.
   — Если хочешь знать мое мнение, — сказал он, — по-моему, обе дамочки были тайными лесбиянками.
   В зеркале заднего обзора я увидела любопытные глаза водителя.
   — Думаю, они любили друг друга, — спокойно ответила я.
   — А может быть, у них было небольшое дельце, сводившее их каждые два месяца здесь, в Балтиморе, где их никто не знает и никому нет до них дела. И знаешь, — продолжал Марино, — может быть, поэтому Берил решила сбежать на Ки Уэст. Она была лесбиянкой и чувствовала себя там как дома.
   — Ты просто помешался на этой теме, я уже не говорю о том, насколько этот утомляет, Марино. Ты должен быть осмотрительнее. Тебя могут неправильно понять.
   — Да, верно, — сказал он покорно.
   Я промолчала, и он продолжил:
   — Дело в том, что Берил могла найти себе маленькую подружку, когда была там.
   — Может быть, тебе стоило бы это проверить?
   — Ни за что, святой Иосиф. У меня нет ни малейшего желания стать жертвой первого попавшегося комара в этой столице СПИДа в Америке. К тому же беседы с толпой голубых — совсем не мой способ проводить досуг.
   — Ты просил полицию Флориды проверить ее контакты на Ки Уэсте? — спросила я серьезно.
   — Пара местных полицейских обещали покопаться там. Теперь жалуются на свою горькую долю — они боялись есть что-нибудь, пить воду. Один из голубых из ресторана, о котором она писала в своих письмах, как раз сейчас, пока мы здесь с тобой говорим, умирает от СПИДа. Полицейским приходилось все время носить перчатки.
   — Когда они снимали показания?
   — О, да. Хирургические маски тоже, по крайней мере, когда они разговаривали с этим умирающим парнем. Ничего, что могло бы помочь, не нашли, никакой стоящей информации.
   — Этого следовало ожидать, — прокомментировала я, — если относиться к людям, как к прокаженным, они вряд ли откроются тебе.
   — Если бы спросили меня, я бы посоветовал отпилить эту часть Флориды и отправить ее свободно дрейфовать в море.
   — К счастью, — сказала я, — тебя никто не спрашивает.

* * *

   Когда я вечером вернулась домой, на автоответчике меня ожидали многочисленные сообщения.
   Я надеялась, что одно из них окажется от Марка, сидела на краю кровати с бокалом вина и нехотя слушала голоса, выплывавшие из динамика автоответчика.
   У Берты, моей экономки, был грипп, и она сообщала, что не сможет прийти ко мне на следующий день. Главный прокурор завтра утром хотел встретиться со мной за завтраком и сообщал, что предъявлен имущественный иск по поводу пропавшей рукописи Берил Медисон. Три репортера звонили с требованиями комментария, и моя мама хотела узнать, что я предпочитаю на Рождество — индейку или окорок? Таким не слишком тонким приемом она пыталась выяснить, может ли она рассчитывать на меня хотя бы один праздник в году.
   Следующий голос с придыханием я не узнала:
   — ...у тебя такие красивые светлые волосы. Это настоящие, или ты обесцвечиваешь их, Кей?
   Я включила перемотку и неистово рванула ящик тумбочки возле кровати.
   — ...это настоящие, или ты обесцвечиваешь их, Кей? Я оставил для тебя маленький подарок на заднем крыльце.
   Ошеломленная, с «Руджером» в руке, я еще раз перемотала пленку. Голос почти шепчущий, спокойный и неторопливый. Белый мужчина. Я не заметила никакого акцента и не почувствовала никаких интонаций.
   Звук собственных шагов по ступеням нервировал меня, и я включила свет в каждой комнате, через которую проходила. Дверь на заднее крыльцо находилась в кухне, с бьющимся сердцем я сбоку подошла к окошку, из которого открывался живописный вид на кормушку для птиц, и чуть приоткрыла занавеску, держа револьвер дулом вверх.
   Свет, сочащийся с крыльца, расталкивал темноту на лужайке и гравировал очертания деревьев в лесистой темноте на краю моего участка. Кирпичное крыльцо было пусто. Я ничего не видела ни на нем, ни на ступенях. Я беззвучно стояла, обхватив пальцами ручку двери.
   С бешено колотящимся сердцем я отперла врезной замок. Когда я открывала дверь, царапающий звук по внешней деревянной поверхности был едва различим. Но то, что я обнаружила висящим на ручке с наружной стороны, заставило меня захлопнуть дверь с такой силой, что затряслись стекла.
   У Марино был такой голос, как будто я вытащила его из постели.
   — Немедленно приезжай сюда! — завопила я в трубку голосом на октаву выше, чем обычно.
   — Оставайся на месте, — твердо сказал он. — Не открывай никому дверь до тех пор, пока я не приеду. Ты поняла? Я уже еду.
   Четыре патрульные полицейские машины выстроились на улице в ряд перед моим домом, и офицеры длинными лучами фонарей ощупывали темноту между деревьями и кустами.
   — На связи К-9, — говорил Марино в рацию, которую поставил на мой кухонный стол. — Я сильно сомневаюсь, что негодяй шатается поблизости, но мы, черт побери, убедимся в этом прежде, чем отвалить отсюда.
   Я первый раз видела Марино в джинсах, еще чуть-чуть, и он бы выглядел вполне стильно, если бы не пара белых носков с дешевыми ботинками и серая, явно не по размеру, трикотажная фуфайка. Запах свежего кофе заполнял кухню. Я сварила кофе в таком большом кофейнике, которого хватило бы на пол-улицы. Я водила глазами по кухне, не зная, чем себя занять.
   — Расскажи мне все это еще раз медленно, — сказал Марино, прикуривая.
   — Я слушала сообщения, записанные на автоответчик, — начала я снова, — и последним оказался этот голос, принадлежащий, похоже, белому молодому мужчине. Ты должен послушать его сам. Он сказал что-то о моих волосах, хотел знать, не обесцвечиваю ли я их. — Глаза Марино бесцеремонно скользнули к корням моих волос. — Затем он сказал, что оставил подарок на моем заднем крыльце. Я спустилась туда, выглянула из окна и ничего не увидела. Я ожидала всего, чего угодно, — коробку с чем-нибудь ужасным, подарочный сверток... Открывая дверь, я услышала, как что-то царапает по дереву. Это висело на наружной ручке.
   Посреди стола в пластиковой упаковке для вещественных доказательств лежал необычный золотой медальон на толстой золотой цепи.
   — Ты уверен, что именно это было на шее Харпера в баре? — снова спросила я.
   — О да. — Лицо Марино сохраняло напряженное выражение. — В этом нет никаких сомнений, также как и в том, где эта вещь находилась до сих пор. Псих забрал ее с тела Харпера, и ты получила рождественский подарок раньше времени. Похоже, наш друг полюбил тебя.
   — Ах, оставь, — сказала я раздраженно.
   — Эй! Я отношусь к этому серьезно, о'кей? — Он придвинул к себе медальон и занялся его изучением, безо всякого намека на улыбку. — Ты заметила, застежка погнута, так же как и маленькое колечко на конце. Это могло произойти, когда он срывал цепочку с шеи Харпера. А потом он, наверное, правил ее плоскогубцами. Возможно, он сам носил ее. Черт! — Марино стряхнул пепел. — Нашли на шее Харпера какие-нибудь повреждения от цепочки?
   — От его шеи не очень-то много осталось, — вяло откликнулась я.
   — А ты когда-нибудь видела подобный медальон раньше?
   — Нет.
   Вещица напоминала геральдический герб из восемнадцатикаратного золота, на котором ничего не было выгравировано, за исключением даты на оборотной стороне.
   — Судя по четырем ювелирным клеймам на реверсе, медальон английского происхождения, — предположила я. — Клейма являются универсальным шифром, указывающим, где была изготовлена вещь, когда и кем. Любой ювелир может их интерпретировать. Я знаю, что это не итальянская работа.
   — Док...
   — На реверсе должно стоять клеймо семь пятьдесят для восемнадцатикаратного золота, пятьсот — для четырнадцатикаратного...
   — Док...
   — У меня есть ювелир-консультант в Шварцшильде...
   — Эй, — громко оборвал меня Марино, — это не имеет значения, верно?
   Я продолжала лепетать, как старая истеричка.
   — Чертово семейное древо всех, кто когда-либо владел этим медальоном, не сообщит нам самое важное — имя того психа, который повесил его на твою дверь. — Его глаза немного смягчились и он понизил голос: — Что ты пьешь в своих пенатах? Наверное, бренди. У тебя есть немного бренди?
   — Ты на работе.
   — Не для меня, — сказал он со смехом, — для тебя. Налей себе вот столько. — Большим и указательным пальцами он показал примерно два дюйма. — А потом поговорим.
   Я пошла к бару и вернулась с маленьким коньячным бокалом. Бренди обожгло пищевод и почти тут же разлилось теплом по всему телу. Внутренняя дрожь унялась, и я перестала трястись. Марино с любопытством разглядывала меня. Его пристальное внимание заставило меня взглянуть на себя со стороны. Я была одета все в тот же помятый костюм, в котором ехала в поезде из Балтимора. Резинка колготок врезалась в талию, и они перекрутились на коленях. Я почувствовала безумное желание умыться и почистить зубы. Кожа головы зудела. Конечно, я выглядела ужасно.
   — Этот парень не угрожает попусту, — спокойно проговорил Марино, когда я отпила бренди.
   — Возможно, он теребит меня просто потому, что я замешана в это дело. Дразнит. Психопатам свойственно дразнить следователей или даже посылать им сувениры. — На самом деле, я вовсе не была в этом уверена. И Марино, конечно, тоже.
   — Я собираюсь выделить один или два патруля для наблюдения за твоим домом, — сказал он. — И у меня есть для тебя пара правил. Следуй, им до последней буквы. Не валяй дурака. — Он заглянул мне в глаза. — Для начала, какие бы привычки у тебя ни были, я хочу, чтобы ты, насколько это возможно, внесла в них сумятицу. Если ты обычно ходишь в магазин за продуктами в пятницу днем, пойди в следующий раз в среду и выбери другой магазин. Шагу не ступи из дома или машины, не оглядевшись вокруг. Если что-то бросается тебе в глаза, например странный автомобиль, запаркованный на улице, или ты уверена, что кто-то есть на твоем участке, немедленно смывайся или как следует закройся здесь и позвони в полицию. Если ты входишь в дом и что-то чувствуешь — я имею в виду, если у тебя по спине ползут мерзкие мурашки, — убирайся отсюда, найди телефон и позвони в полицию. Попроси офицера проводить тебя внутрь и убедиться, что все в порядке.
   — У меня установлена система охраны, — сказала я.
   — И у Берил она тоже была.
   — Она впустила этого ублюдка.
   — Ты не позволяешь никому войти, если ты в нем не уверена.
   — Что он сделает, обойдет мою систему охраны? — настаивала я?
   — Все возможно.
   Я помню, что Уэсли говорил то же самое.
   — Не уходи из отдела после того, как стемнеет, или когда никого нет вокруг. То же самое касается твоего прихода. Если обычно ты приходишь, когда еще довольно темно и стоянка пуста, начни приходить несколько позже. Держи свой автоответчик включенным. Записывай все. Если он позвонит еще раз, немедленно свяжись со мной. Еще пара звонков, и мы поставим твой телефон на прослушивание...
   — Как и в случае с Берил? — Я начала выходить из себя.
   Он не ответил.
   — Что скажешь, Марино? Вы нарушите правила телефонной компании? Или будете следовать им до тех пор, пока не станет слишком поздно что-то для меня сделать?
   — Хочешь, чтобы я спал сегодня у тебя на диване? — спросил он примирительно.
   Встретиться утром нос к носу, — это уж слишком, пожалуй. Я представила себе Марино в спортивных трусах и майке, туго обтягивающей его большое пузо, представила, как он шлепает босыми ногами в обычном утреннем направлении — в сторону ванной комнаты. Может быть, он уже оставил поднятым сиденье унитаза.
   — Со мной будет все в порядке, — сказала я.
   — У тебя есть лицензия на ношение личного оружия?
   — Нет, — ответила я.
   Он решительно отодвинул свой стул:
   — Завтра утром у меня состоится небольшой разговор с судьей Рейнхардом. Мы оформим тебе лицензию.
   На этом мы расстались. Была уже почти полночь.
   Мне никак не удавалось заснуть. Я налила себе порцию бренди, затем еще одну и легла в постель, уставившись в темный потолок. Уж если у тебя в жизни начались неприятности, то можно не сомневаться, что за ними последуют и другие. Они, как магнит, притягивают к себе неудачи, опасности, нездоровье. Меня начали терзать сомнения. Может быть, Итридж был прав, и я слишком глубоко влезаю в дела, которые веду, подвергаю себя риску. Я уже была на волосок от гибели, и следующий раз может окончиться вечностью.
   Когда я, в конце концов, уснула, мне снились нелепые вещи. Итридж пеплом сигары прожег дыру на своем жилете. Филдинг работал над телом, которое уже выглядело как подушечка для иголок, потому что он никак не мог найти артерию, в которой осталось хоть немного крови. Марино скакал на детской одноногой ходуле с пружиной вверх по крутому склону горы, и я точно знала, что он упадет.

Глава 12

   Ранним утром я стояла в своей темной гостиной и вглядывалась в тени и силуэты на моем участке.
   Мой «плимут» еще не вернули из ремонта. Разглядывая здоровенный фургон, с которым была вынуждена мириться, я спрашивала себя, насколько трудно взрослому человеку спрятаться под ним и схватить меня за ногу, когда я буду открывать дверцу. Ему даже не нужно будет убивать меня. Я просто умру от разрыва сердца. Противоположная сторона улицы была пуста, фонари светили тусклым светом. Вглядываясь через едва приоткрытую занавеску, я ничего не видела. Я ничего не слышала. Казалось, снаружи не было ничего необычного. Возможно, и Кери Харперу точно так же ничего не показалось необычным, когда он подъехал к дому, вернувшись из бара.
   До моего завтрака с главным прокурором оставалось меньше часа, и я неминуемо опоздаю, если не наберусь смелости выйти из парадной двери и преодолеть тридцать футов тротуара до машины. Я внимательно изучала кустарник и маленькие кустики кизила, окружавшие лужайку перед моим домом, и все еще рассматривала их мирные силуэты, когда небо мало-помалу засветилось. Вокруг лунного диска распространялось радужное сияние, так же как и вокруг белого утреннего великолепия травы, посеребренной инеем.
   Как он добирался до их домов, до моего дома? У него должны быть какие-то средства передвижения. Мы практически не говорили о том, как убийца перемещается повсюду. Тип автомобиля — это такая же часть криминального портрета, как возраст и раса, однако никто и слова не сказал об этом, даже Уэсли. «Почему?» — недоумевала я, вглядываясь в пустынную улицу. И меня продолжало беспокоить сдержанное поведение Уэсли.
   Я высказала свою озабоченность вслух за завтраком с Итриджем:
   — Может быть, Уэсли просто предпочитает не говорить тебе кое-что, — предположил он.
   — Раньше он всегда был очень откровенен со мной.
   — ФБР имеет склонность держать язык за зубами.
   — Уэсли — аналитик, — ответила я. — Он всегда щедро делился своими теориями и мнением. Но в данном случае он помалкивает. Эти дела он вообще едва анализировал. Он изменился — у него пропало чувство юмора, и он почти не смотрит мне в глаза. Это непривычно и ужасно нервирует.
   Я тяжело вздохнула.
   Затем Итридж сказал:
   — Ты все так же чувствуешь себя в изоляции, да, Кей?
   — Да, Том.
   — И ты взвинчена.
   — И это тоже, — сказала я.
   — Ты доверяешь мне, Кей? Ты веришь, что я на твоей стороне и защищаю твои интересы? — спросил он.
   Я кивнула и еще раз тяжело вздохнула.
   Мы разговаривали вполголоса в зале ресторана отеля «Капитол», где любили собираться политики и богачи. Через три столика от нас сидел сенатор Патин. Мне показалось, что на его хорошо знакомом лице больше морщин, чем хранила моя память. У него был серьезный разговор с молодым человеком, которого я видела где-то раньше.
   — Большинство из нас чувствуют себя изолированными и взвинченными в стрессовых ситуациях. Мы чувствуем себя одинокими, когда у нас что-то не ладится. — Итридж смотрел на меня с искренней озабоченностью.
   — Я чувствую себя одиноко, потому что так оно и есть, — ответила я.
   — Я понимаю, почему Уэсли обеспокоен.
   — Ну, конечно.
   — Что меня беспокоит, Кей, так это то, что ты основываешь свои теории на интуиции. Иногда это может оказаться очень опасно.
   — Иногда может. Но не менее опасно, когда люди слишком все усложняют. Убийство, как правило, угнетающе простая вещь.
   — Однако не всегда.
   — Почти всегда. Том.
   — Ты не думаешь, что махинации Спарацино связаны с этими смертями? — спросил главный прокурор.
   — Я думаю, что его махинации могут запросто сбить с толку. То, что они делают — убийца и Спарацино, — может оказаться всего лишь поездами, идущими по параллельным путям. И то, и другое — опасно, даже смертельно. Но это разные вещи, не связанные друг с другом. Ими движут разные силы.
   — А ты не думаешь, что тут как-то замешана пропавшая рукопись?
   — Я не знаю.
   — Ты не продвинулась в поисках?
   При этом вопросе я почувствовала себя так, как будто не выполнила домашнее задание. Мне хотелось, чтобы он не спрашивал об этом.
   — Нет, Том, — призналась я. — Понятия не имею, где она.
   — А может так оказаться, что ее сожгла Стерлинг Харпер в камине перед смертью?
   — Не думаю. Эксперт по документам обследовал обуглившиеся остатки и определил, что это высококачественная двадцатифунтовая бумага. Они соответствуют хорошей почтовой бумаге или той, которую адвокаты используют для юридических документов. Очень маловероятно, что кто-то будет писать черновик книги на подобных листах. Скорее, мисс Харпер сожгла письма, личные бумаги.
   — Письма от Берил Медисон?
   — Мы не можем этого исключать, — ответила я, хотя сама практически исключала такую возможность.
   — Или, может быть, письма Кери Харпера?
   — В доме найдена целая коллекция его личных бумаг, — сказала я. — Ничто не свидетельствует о том, что их недавно трогали или перебирали.
   — Если это были письма от Берил Медисон, зачем мисс Харпер понадобилось их сжигать?
   — Не знаю. — Я понимала, что Итридж снова думает о Спарацино.
   Спарацино действовал быстро. Я видела иск, который он предъявил, все тридцать три страницы. Он подал жалобы на меня, на полицию, на губернатора. Последний раз, когда я разговаривала с Розой по телефону, она сообщила, что звонили из журнала «Пипл», а один из их фотографов наследующий день, после того как его не пустили внутрь, снимал наше здание снаружи. Я приобретала дурную славу. И я научилась искусно уклоняться от комментариев и вовремя «испаряться».
   — Ты думаешь, мы имеем дело с психопатом, да? — спросил Итридж напрямик.
   Я думала об оранжевом акриловом волокне и воздушных пиратах, с которыми оно было связано, о чем и сказала Итриджу.
   Он опустил взгляд в свою тарелку, а когда посмотрел на меня снова, я была поражена тем, что увидела в его глазах: печаль, досада и ужасное отвращение к тому, что ему нужно было сделать.
   — Кей, — начал он, — я не знаю легкого способа сказать это тебе.
   Я протянула руку за бисквитом.
   — Ты должна знать. Не важно, что на самом деле происходит и почему, не важно, что ты по этому поводу думаешь, но тебе придется кое-что выслушать.
   Я решила, что, пожалуй, лучше буду курить, чем есть, и достала свои сигареты.
   — У меня есть источник информации. Достаточно сказать, что он причастен к деятельности Департамента юстиции...
   — Это по поводу Спарацино? — прервала я.
   — Это по поводу Марка Джеймса, — ответил он.
   Даже если бы главный прокурор обругал меня, я не расстроилась бы больше.
   Я спросила:
   — Что по поводу Марка Джеймса?
   — Я не уверен, что должен спрашивать тебя об этом, Кей.
   — Что именно ты имеешь в виду?
   — Вас двоих видели вместе в Нью-Йорке несколько недель назад. У «Галлахера». — Он неловко замолчал, кашлянул и добавил некстати: — Я не был там много лет.
   Я разглядывала дым, поднимавшийся с кончика моей сигареты.
   — Насколько я помню, бифштексы там просто замечательные...
   — Остановись, Том, — сказала я тихо.
   — Там полно добродушных ирландцев, которые пьют и шутят безо всякого удержу.
   — Остановись, черт побери! — я повысила тон.