Страница:
— Это просто формальный ответ, -сказала я. — Полицейские посылают всех ко мне, а я посылаю всех обратно к ним.
— Попробуй объяснить это Спарацино. Он утверждает, что рукопись была передана тебе вместе с телом Берил. А теперь она исчезла. Он считает, что это вина твоего отдела.
— Какая нелепость!
— Так ли? — Марк задумчиво посмотрел на меня.
Я чувствовала себя как на перекрестном допросе, когда он сказал:
— Разве не правда, что некоторые улики поступили вместе с телом, и ты лично приняла их под расписку или оставила на хранение в комнате для улик?
Конечно, это было правдой.
— Значит, ты имеешь непосредственное отношение к уликам по делу Берил? — спросил он.
— Нет, все, что обнаруживают на месте преступления, в данном случае личные бумаги, сдается в лабораторию под расписку полицейскими, а не мной. На самом деле большинство предметов, собранных в ее доме, должны быть в полицейском департаменте в хранилище личного имущества.
— Попробуй рассказать это Спарацино, — снова повторил он.
— Я никогда не видела рукописи, — сказала я напрямую. — В моем отделе ее нет и никогда не было. И, насколько мне известно, на данный момент она еще не найдена.
— Не найдена? Ты имеешь в виду, что в доме ее не было? Полицейские ее не нашли?
— Нет. Рукопись, которую они нашли, не та, о которой ты рассказывал. Это старая рукопись, возможно, книги, опубликованной несколько лет назад, и к тому же неполная — всего пара сотен страниц. Она была в ее спальне на туалетном столике. Марино забрал ее и проверил отпечатки пальцев на тот случай, если убийца прикасался к листам.
Марк откинулся на стуле.
— Если вы не нашли ее, — спросил он спокойно, — тогда где же она?
— Понятия не имею, — ответила я. — Полагаю, что она может быть где угодно. Например, Берил отослала ее кому-нибудь.
— У нее есть компьютер?
— Да.
— Вы проверили жесткий диск?
— В ее компьютере нет жесткого диска, только два накопителя для флоппи, — сказала я. — Марино проверяет ее дискеты. Я не знаю, что на них.
— Это лишено всякого смысла, — продолжил Марк. — Даже если она отослала кому-нибудь рукопись, совершенно невероятно, что она не скопировала ее, не оставила себе копии.
— Совершенно невероятно, чтобы ее крестный отец Спарацино не имел бы копии, — произнесла я подчеркнуто. — Я не могу поверить, что он не видел книгу. Я не могу поверить, что у него нет черновика, или, может быть, даже последней версии.
— Он так утверждает, и я склоняюсь к тому, чтобы поверить ему по одной весьма убедительной причине. Как я понял, Берил была очень скрытной во всем, касающемся ее литературной деятельности, и не показывала никому, включая Спарацино, то, что она пишет, до тех пор, пока работа не была завершена. Она извещала его о том, как движется дело, в телефонных разговорах и письмах. По его словам, последний раз он получил от нее известия месяц назад. Она, якобы, сказала, что была занята обработкой текста, и книга должна быть готова для публикации к началу года.
— Месяц назад? — спросила я осторожно. — Она написала ему?
— Позвонила.
— Откуда?
— Черт, я не знаю. Думаю, из Ричмонда.
— Это он тебе так сказал?
Марк мгновение подумал.
— Нет, он не упоминал, откуда она звонила. — Он помолчал. — А что?
— Ее долго не было в городе, — ответила я так, как будто это было совершенно не важно. — Мне просто интересно, знал ли Спарацино, где она была?
— Полиция не знает, где она была?
— Большинство полицейских не знает, — сказала я.
— Это не ответ.
— Лучше я отвечу, что мы вообще не должны говорить о ее деле. Я уже и так сказала слишком много. И мне непонятно, почему ты так этим интересуешься.
— И ты не уверена в том, что мои побуждения чисты, — сказал Марк. — И тебе кажется, я затеял этот ужин потому, что мне нужна информация.
— Да, если быть честной, — ответила я, когда наши глаза встретились.
— Я обеспокоен, Кей.
Напряженное выражение его лица — лица, которое все еще имело надо мною власть, — говорило мне, что это действительно так. Я отвела глаза, в душе шевельнулся испуг.
— Спарацино что-то замышляет, — сказал он. — Я не хочу, чтобы тебя прижали. — Он разлил в наши бокалы остатки вина.
— Что именно, Марк? — спросила я. — Позвонить и потребовать рукопись, которой у меня нет? И что дальше?
— Мне кажется, он знает, что у тебя ее нет, — сказал Марк. — Проблема в том, что это не имеет значения. Она просто нужна ему. И он, в конце концов, получит ее, должен получить, если она не потерялась, — он, душеприказчик Берил.
— Это удобно, — сказала я.
— Я просто знаю, что он что-то замышляет. — Казалось, Марк разговаривает сам с собой.
— Еще одна из его рекламных махинаций? — предположила я, пожалуй, слишком беззаботно.
Он пригубил вино.
— Я не могу вообразить, что именно он может устроить, — продолжила я. — Во всяком случае, ничего, затрагивающего меня.
— А я могу, — сказал Марк серьезно.
— Тогда, пожалуйста, объясни мне, — попросила я.
Он объяснил:
— Заголовок: «Главный медицинский эксперт отказывается выдать скандальную рукопись».
Я засмеялась:
— Это нелепо!
Марк даже не улыбнулся.
— Подумай об этом. Скандальная автобиография, написанная зверски убитой писательницей-затворницей. Затем рукопись исчезает, и медицинский эксперт обвиняется в ее краже. Проклятая писанина исчезает из морга. О, господи! Когда книга, в конце концов, выйдет, она, без сомнения, станет бестселлером, и Голливуд будет драться за права на экранизацию.
— Меня это не беспокоит, — сказала я неуверенно. — Это все так надуманно, что я не могу себе такое представить.
— Спарацино мастер делать из мухи слона, Кей, — предупредил Марк. — Я просто не хочу, чтобы ты закончила так же, как Леон Джонс.
Он поискал взглядом официанта, и его глаза застыли в направлении входной двери. Посмотрев на свое недоеденное мясо, он пробормотал:
— О, черт.
Потребовалась вся моя выдержка, чтобы не обернуться. Я даже не поднимала глаз до тех пор, пока у нашего столика не появился крупный человек.
— Прекрасно, Марк, я так и думал, что найду тебя здесь.
Ему было около шестидесяти лет. Его речь отличалась мягкостью, а мясистое лицо производило неприятное впечатление из-за маленьких глаз, голубых и холодных. Он раскраснелся и тяжело дышал, как будто усилия от одного только перемещения его огромного веса вызывали напряжение каждой клеточки тела.
— Мне вдруг стукнуло в голову зайти и предложить тебе выпить, старина.
Расстегнув свое кашемировое пальто, он повернулся ко мне, протягивая руку, и улыбнулся:
— Безмерно рад познакомиться. Роберт Спарацино.
— Кей Скарпетта, — сказала я с удивительным самообладанием.
Глава 5
— Попробуй объяснить это Спарацино. Он утверждает, что рукопись была передана тебе вместе с телом Берил. А теперь она исчезла. Он считает, что это вина твоего отдела.
— Какая нелепость!
— Так ли? — Марк задумчиво посмотрел на меня.
Я чувствовала себя как на перекрестном допросе, когда он сказал:
— Разве не правда, что некоторые улики поступили вместе с телом, и ты лично приняла их под расписку или оставила на хранение в комнате для улик?
Конечно, это было правдой.
— Значит, ты имеешь непосредственное отношение к уликам по делу Берил? — спросил он.
— Нет, все, что обнаруживают на месте преступления, в данном случае личные бумаги, сдается в лабораторию под расписку полицейскими, а не мной. На самом деле большинство предметов, собранных в ее доме, должны быть в полицейском департаменте в хранилище личного имущества.
— Попробуй рассказать это Спарацино, — снова повторил он.
— Я никогда не видела рукописи, — сказала я напрямую. — В моем отделе ее нет и никогда не было. И, насколько мне известно, на данный момент она еще не найдена.
— Не найдена? Ты имеешь в виду, что в доме ее не было? Полицейские ее не нашли?
— Нет. Рукопись, которую они нашли, не та, о которой ты рассказывал. Это старая рукопись, возможно, книги, опубликованной несколько лет назад, и к тому же неполная — всего пара сотен страниц. Она была в ее спальне на туалетном столике. Марино забрал ее и проверил отпечатки пальцев на тот случай, если убийца прикасался к листам.
Марк откинулся на стуле.
— Если вы не нашли ее, — спросил он спокойно, — тогда где же она?
— Понятия не имею, — ответила я. — Полагаю, что она может быть где угодно. Например, Берил отослала ее кому-нибудь.
— У нее есть компьютер?
— Да.
— Вы проверили жесткий диск?
— В ее компьютере нет жесткого диска, только два накопителя для флоппи, — сказала я. — Марино проверяет ее дискеты. Я не знаю, что на них.
— Это лишено всякого смысла, — продолжил Марк. — Даже если она отослала кому-нибудь рукопись, совершенно невероятно, что она не скопировала ее, не оставила себе копии.
— Совершенно невероятно, чтобы ее крестный отец Спарацино не имел бы копии, — произнесла я подчеркнуто. — Я не могу поверить, что он не видел книгу. Я не могу поверить, что у него нет черновика, или, может быть, даже последней версии.
— Он так утверждает, и я склоняюсь к тому, чтобы поверить ему по одной весьма убедительной причине. Как я понял, Берил была очень скрытной во всем, касающемся ее литературной деятельности, и не показывала никому, включая Спарацино, то, что она пишет, до тех пор, пока работа не была завершена. Она извещала его о том, как движется дело, в телефонных разговорах и письмах. По его словам, последний раз он получил от нее известия месяц назад. Она, якобы, сказала, что была занята обработкой текста, и книга должна быть готова для публикации к началу года.
— Месяц назад? — спросила я осторожно. — Она написала ему?
— Позвонила.
— Откуда?
— Черт, я не знаю. Думаю, из Ричмонда.
— Это он тебе так сказал?
Марк мгновение подумал.
— Нет, он не упоминал, откуда она звонила. — Он помолчал. — А что?
— Ее долго не было в городе, — ответила я так, как будто это было совершенно не важно. — Мне просто интересно, знал ли Спарацино, где она была?
— Полиция не знает, где она была?
— Большинство полицейских не знает, — сказала я.
— Это не ответ.
— Лучше я отвечу, что мы вообще не должны говорить о ее деле. Я уже и так сказала слишком много. И мне непонятно, почему ты так этим интересуешься.
— И ты не уверена в том, что мои побуждения чисты, — сказал Марк. — И тебе кажется, я затеял этот ужин потому, что мне нужна информация.
— Да, если быть честной, — ответила я, когда наши глаза встретились.
— Я обеспокоен, Кей.
Напряженное выражение его лица — лица, которое все еще имело надо мною власть, — говорило мне, что это действительно так. Я отвела глаза, в душе шевельнулся испуг.
— Спарацино что-то замышляет, — сказал он. — Я не хочу, чтобы тебя прижали. — Он разлил в наши бокалы остатки вина.
— Что именно, Марк? — спросила я. — Позвонить и потребовать рукопись, которой у меня нет? И что дальше?
— Мне кажется, он знает, что у тебя ее нет, — сказал Марк. — Проблема в том, что это не имеет значения. Она просто нужна ему. И он, в конце концов, получит ее, должен получить, если она не потерялась, — он, душеприказчик Берил.
— Это удобно, — сказала я.
— Я просто знаю, что он что-то замышляет. — Казалось, Марк разговаривает сам с собой.
— Еще одна из его рекламных махинаций? — предположила я, пожалуй, слишком беззаботно.
Он пригубил вино.
— Я не могу вообразить, что именно он может устроить, — продолжила я. — Во всяком случае, ничего, затрагивающего меня.
— А я могу, — сказал Марк серьезно.
— Тогда, пожалуйста, объясни мне, — попросила я.
Он объяснил:
— Заголовок: «Главный медицинский эксперт отказывается выдать скандальную рукопись».
Я засмеялась:
— Это нелепо!
Марк даже не улыбнулся.
— Подумай об этом. Скандальная автобиография, написанная зверски убитой писательницей-затворницей. Затем рукопись исчезает, и медицинский эксперт обвиняется в ее краже. Проклятая писанина исчезает из морга. О, господи! Когда книга, в конце концов, выйдет, она, без сомнения, станет бестселлером, и Голливуд будет драться за права на экранизацию.
— Меня это не беспокоит, — сказала я неуверенно. — Это все так надуманно, что я не могу себе такое представить.
— Спарацино мастер делать из мухи слона, Кей, — предупредил Марк. — Я просто не хочу, чтобы ты закончила так же, как Леон Джонс.
Он поискал взглядом официанта, и его глаза застыли в направлении входной двери. Посмотрев на свое недоеденное мясо, он пробормотал:
— О, черт.
Потребовалась вся моя выдержка, чтобы не обернуться. Я даже не поднимала глаз до тех пор, пока у нашего столика не появился крупный человек.
— Прекрасно, Марк, я так и думал, что найду тебя здесь.
Ему было около шестидесяти лет. Его речь отличалась мягкостью, а мясистое лицо производило неприятное впечатление из-за маленьких глаз, голубых и холодных. Он раскраснелся и тяжело дышал, как будто усилия от одного только перемещения его огромного веса вызывали напряжение каждой клеточки тела.
— Мне вдруг стукнуло в голову зайти и предложить тебе выпить, старина.
Расстегнув свое кашемировое пальто, он повернулся ко мне, протягивая руку, и улыбнулся:
— Безмерно рад познакомиться. Роберт Спарацино.
— Кей Скарпетта, — сказала я с удивительным самообладанием.
Глава 5
Так или иначе, в течение часа мы пили ликер со Спарацино. Это было ужасно. Он вел себя так, как будто ему ничего не было обо мне известно. Но он знал, кто я, и встреча, не сомневаюсь, была не случайной. Как вообще может произойти случайная встреча в таком городе, как Нью-Йорк?
— Ты уверен, что он не знал о моем приезде? — спросила я.
— Не могу предположить, каким образом он мог бы узнать, — сказал Марк.
Я чувствовала нетерпение в кончиках его пальцев, когда он провожал меня на Пятьдесят пятую улицу. Карнеги-Холл опустел, по тротуару прогуливались несколько прохожих. Был уже почти час ночи, мои мысли плавали в алкогольном тумане, и нервы были напряжены. С каждой новой порцией Спарацино становился все более оживленным и подобострастным до тех пор, пока у него не начал заплетаться язык.
— Он заметил обман. Думаешь, он наклюкался и наутро ничего не вспомнит? Черта с два, он настороже, даже когда спит.
— Ты не заражаешь меня оптимизмом, — сказала я.
Мы направились прямо к лифту и в неловком молчании поднялись наверх, наблюдая, как в окошечке перемигиваются цифры, отмечающие номер этажа. Ковер, застилавший коридор, поглощал звук шагов. Беспокоясь, на месте ли моя сумка, я с облегчением увидела ее на кровати, шагнув в свою комнату.
— Ты поблизости? — спросила я.
— Чуть дальше, через пару дверей. — Его глаза стреляли по сторонам. — Ты не собираешься принять на ночь стаканчик спиртного?
— Я ничего с собой не привезла...
— Тут у них в каждой комнате полный бар. Можешь поверить мне на слово.
Дополнительная выпивка была нужна нам, как прыщ на носу.
— Что Спарацино собирается делать? — спросила я.
«Бар» оказался маленьким холодильником, заполненным пивом, вином и крохотными бутылочками емкостью в одну порцию.
— Он видел нас вместе, — добавила я. — Что теперь будет?
— Это зависит от того, что я ему скажу, — ответил Марк.
Я вручила ему пластиковый стаканчик со скотчем.
— Тогда спрошу по-другому: что ты собираешься поведать ему, Марк?
— Ложь.
Я села на край кровати.
Он придвинул стул поближе и начал медленно размешивать янтарную жидкость. Наши колени почти соприкасались.
— Я скажу ему, что пытался вытянуть из тебя какую-нибудь информацию, — произнес Марк, — что пытался помочь ему.
— Что пытался использовать меня? — сказала я. Мои мысли стали невнятными, как плохая радиопередача. — Что ты мог это сделать, благодаря нашему прошлому.
— Да.
— И это ложь? — спросила я.
Он засмеялся, но я уже забыла, как любила, когда он смеялся.
— Не вижу ничего смешного, — огрызнулась я. В комнате было тепло, и от скотча мне стало жарко. — Если это ложь, Марк, то что тогда правда?
— Кей, — сказал он, все еще улыбаясь, не сводя с меня глаз, — я уже сказал тебе правду.
Он немного помолчал, затем наклонился и прикоснулся к моей щеке, и я испугалась, почувствовав, как хочу, чтобы он меня поцеловал.
Он откинулся на стуле.
— Почему бы тебе не задержаться завтра, по крайней мере до полудня? Может быть, было бы не лишним завтра утром нам вдвоем поговорить со Спарацино?
— Нет, — сказала я. — Это как раз то, чего бы он от меня хотел.
— Как скажешь.
Через несколько часов после ухода Марка, я лежала без сна, уставившись глазами в темноту и всем существом ощущая холодную пустоту другой половины кровати. И прежде Марк никогда не оставался на ночь, и наутро я обходила квартиру, собирая предметы туалета, грязные стаканы, тарелки, бутылки и вытряхивая пепельницы. Тогда мы оба имели пристрастие к сигаретам. Засиживаясь до часу, двух, трех часов ночи, мы разговаривали, смеялись, ласкали друг друга, выпивали и курили. Кроме того, мы спорили. Я ненавидела эти дебаты, которые очень часто превращались в злобные нападки, удар за удар, око за око, статья Кодекса с одной стороны против философии с другой. Я всегда ожидала от него слов любви. Он никогда их не произносил. А по утрам во мне было такое же опустошение, как в детстве, когда кончалось Рождество и я помогала матери собирать разбросанную под елкой оберточную бумагу от подарков.
Я не знала, чего хочу. Возможно, никогда не знала. Духовная разобщенность не окупалась близостью, и все же я так ничему и не научилась. Ничего не изменилось. Стоило ему протянуть руку, и я теряла всякую осмотрительность.
Желание и разум несовместимы, и потребность в близости никогда не исчезала. Я многие годы не вызывала в своем воображении образы его поцелуев, его объятий, необузданности нашего желания. Теперь меня мучили воспоминания.
Я забыла попросить, чтобы меня разбудили, и не побеспокоилась о будильнике. Поставив свои «внутренние» часы на шесть, я проснулась как раз вовремя. Села прямо, чувствуя себя весьма паршиво, и выглядела не лучше. Горячий душ и тщательный макияж не скрыли темных отечных кругов под глазами и бледности лица. Освещение в ванной комнате было безжалостным. Я позвонила в авиакомпанию и в семь постучала в дверь Марка.
— Привет. — Марк выглядел поразительно свежим и бодрым. — Ты передумала?
— Да, — сказала я. Знакомый запах его одеколона вновь привел в порядок мои мысли, которые сложились, как яркие кусочки стекла в калейдоскопе.
— Я в этом не сомневался.
— Почему ты был так уверен? — поинтересовалась я.
— Не помню, чтобы ты когда-нибудь уклонялась от драки, — ответил он, наблюдая за мной в зеркало туалетного столика, заканчивая завязывать галстук.
— Чем могу вам помочь? — Секретарша улыбнулась мне заученной улыбкой из глубины своего поста.
Прежде чем я успела ответить, тихо отворилась неразличимая на темной стене дверь, и Марк взял мою сумку и провел в длинный широкий коридор. Мы проходили дверь за дверью, за которыми обнаруживались просторные кабинеты с зеркальными стеклами окон, обращенных на серую перспективу Манхеттэна. Я не видела ни души. Видимо, все были на ленче.
— Кто, во имя Господа, придумал ваш вестибюль? — спросила я шепотом.
— Человек, которого мы собираемся навестить, — ответил Марк.
Кабинет Спарацино был в два раза больше тех, мимо которых я проходила. Его стол представлял собой великолепный куб черного дерева, уставленный полированными пресс-папье из драгоценного камня и окруженный стенами книг. Не менее пугающий, чем вчера вечером, этот адвокат знаменитостей и литераторов был одет во что-то, походившее на дорогой костюм от Джона Готти, носовой платок в его нагрудном кармане добавлял контрастирующий кроваво-красный штрих. Когда мы вошли и расположились на стульях, он не переменил небрежной позы. Повисла натянутая пауза, во время которой он даже не смотрел на нас.
— Как я понимаю, вы собирались позавтракать, — сказал он наконец. Он поднял на нас холодные голубые глаза, его толстые пальцы закрыли папку. — Обещаю, что долго не задержу вас, доктор Скарпетта. Мы с Марком изучали некоторые детали, имеющие отношение к делу моей клиентки Берил Медисон. Как у ее адвоката и душеприказчика у меня имеется несколько вполне очевидных вопросов, и я уверен, что вы сможете помочь мне в исполнении ее воли.
Я промолчала. Мои поиски пепельницы были безрезультатны.
— Роберту нужны ее бумаги, — сказал Марк лишенным выражения голосом. — Особенно рукопись книги, которую она писала, Кей. Перед твоим приходом я объяснил ему, что отдел медицинской экспертизы не имеет отношения к хранению личных вещей, по крайней мере, в данном случае.
Мы отрепетировали эту встречу за завтраком. Предполагалось, что Марк «обработает» Спарацино перед тем, как приду я. У меня же было ощущение, что это меня «обрабатывали».
Я посмотрела прямо на Спарацино и сказала:
— Предметы, полученные под расписку моим отделом, имеют статус улик, и среди них нет бумаг, которые могут вам понадобиться.
— Вы хотите сказать, что у вас нет рукописи? — сказал он.
— Совершенно верно.
— И вы не знаете, где она, — произнес Спарацино.
— Понятия не имею.
— Ну, что ж, у меня есть кое-какие сомнения на этот счет.
Его лицо ничего не выражало, когда он открыл папку и достал копию, в которой я узнала полицейский отчет по делу Берил.
— Согласно этому отчету, рукопись была найдена на месте преступления, — сказал он. — Теперь мне говорят, что рукописи нет. Вы можете мне помочь в этом разобраться?
— Страницы рукописи были найдены, — ответила я, — но я не думаю, что это то, чем вы интересуетесь, мистер Спарацино. По-видимому, они не являются частью последней работы и, более того, я никогда не получала их под расписку.
— Сколько там страниц? — спросил он.
— Но я их в деле не видела, — ответила я.
— А кто видел?
— Лейтенант Марино. С ним вам и нужно поговорить.
— Я уже разговаривал с ним, и он сказал, что своими руками передал эту рукопись вам.
Я не поверила, что Марино действительно такое сказал.
— Это какая-то ошибка, — ответила я. — Я думаю, Марино, скорее всего, имел в виду, что он передал в судебную лабораторию часть рукописи, которая может быть более ранней работой. Бюро судебных исследований — отдельное подразделение, хотя оно и располагается в том же здании, где находится отдел медицинской экспертизы.
Я посмотрела на Марка. Его лицо покрылось испариной, и на нем появилось жесткое выражение.
Заскрипела кожа, когда Спарацино зашевелился в своем кресле:
— Я собираюсь говорить с вами начистоту, доктор Скарпетта, — сказал он. — Я вам не верю.
— Я никак не могу на это повлиять, — спокойно ответила я.
— Я уделил этому делу достаточно много внимания, — сказал он так же спокойно. — Суть в том, что эта рукопись — всего лишь большая куча бумаги, не имеющая стоимости до тех пор, пока вы не поймете ее ценность для конкретных сторон. Я знаю по крайней мере двух людей, не считая издателей, которые заплатили бы высокую цену за книгу, над которой она работала все последнее время.
— Все это не имеет ко мне никакого отношения, — ответила я. — В моем отделе нет рукописи, о которой идет речь. Более того, у нас ее никогда не было.
— У кого-то она все-таки есть. — Он уставился в окно. — Я знал привычки Берил гораздо лучше, чем кто-либо другой, доктор Скарпетта. Ее не было в городе довольно долго, и прежде чем ее убили, она была дома всего несколько часов. Рукопись явно находилась где-то рядом. В ее кабинете, в ее портфеле, в ее чемодане, — голубые глаза снова сверлили меня. — У нее нет сейфа в банке либо другого места, где она могла бы держать ее. Да это и не важно в любом случае. Когда Берил не было в городе, рукопись была с ней — она над ней работала. Очевидно, что рукопись должна была быть с ней, когда она вернулась в Ричмонд.
— Ее не было в городе довольно долго, — повторила я. — Почему вы так уверены в том, о чем говорите?
Марк смотрел в сторону.
Спарацино откинулся на своем кресле и переплел пальцы на огромном брюхе.
— Я знал, что Берил не было дома. Я пытался дозвониться ей несколько недель. А потом она позвонила мне примерно месяц назад. Она не сообщила, где находится, но сказала, что в безопасности и усердно работает над книгой. Короче говоря, я не сую нос в чужие дела. Берил сбежала от страха, потому что этот псих угрожал ей. На самом деле, для меня совершенно неважно, где она была, достаточно того, что у нее все в порядке и она усердно работает, чтобы успеть к сроку. Может быть, это звучит бесчувственно, но я должен быть прагматичным.
— Мы не знаем, где была Берил, — вмешался Марк. — Очевидно, Марино не скажет.
Его выбор местоимений больно царапнул меня. «Мы» — имелись в виду он и Спарацино.
— Если вы просите меня ответить на этот вопрос...
— Это именно то, о чем я спрашиваю, — прервал Спарацино. — В конечном счете, может оказаться, что за последние несколько месяцев она была в Северной Каролине, Вашингтоне, Техасе — черт, да где угодно. Мне нужно знать это сейчас. Вы говорите, что в вашем отделе рукописи нет. Полиция говорит, что ее нет и у них. Единственный для меня верный способ докопаться до сути, это выяснить, где она была последнее время, и таким образом попытаться «выследить» рукопись. Может быть, кто-нибудь отвез Берил в аэропорт. Может быть, она подружилась с кем-нибудь там, где она была. Может быть, у кого-нибудь есть слабые подозрения насчет того, что случилось с ее книгой. Например, была ли рукопись у нее с собой, когда она садилась в самолет?
— За этой информацией вам нужно обратиться к лейтенанту Марино, — ответила я. — Я не имею права обсуждать с вами подробности этого дела.
— Примерно такой ответ я и ожидал от вас услышать, — сказал Спарацино, — возможно, потому, что вам известно, что книга была с ней, когда она садилась в самолет, чтобы лететь домой в Ричмонд. Возможно, потому, что рукопись пришла в ваш отдел вместе с телом, а теперь она исчезла. — Он замолчал, его глаза обдавали меня холодом. — Сколько Кери Харпер, или его сестра, или они оба заплатили вам, чтобы вы передали рукопись им?
Марк молчал. Его лицо было лишено всякого выражения.
— Сколько? Десять, двадцать, пятьдесят тысяч?
— Полагаю, что на этом наш разговор окончен, мистер Спарацино, — сказала я, потянувшись за своей сумочкой.
— Нет, я так не думаю, доктор Скарпетта, — ответил Спарацино.
Он небрежно порылся в папке. Так же небрежно он кинул несколько листов бумаги через стол по направлению ко мне.
Я почувствовала, как кровь отлила от моего лица, когда поняла, что держу в руках копии статей из ричмондских газет годовалой давности. Первый материал был угнетающе знаком:
МЕДИЦИНСКИЙ ЭКСПЕРТ ОБВИНЯЕТСЯ В КРАЖЕ С ТЕЛА УБИТОГО
Когда Тимоти Сматерс был застрелен в прошлом месяце перед своим домом, при нем, по словам жены, которая была свидетелем убийства, якобы, совершенного рассерженным бывшим служащим, находились золотые часы, золотое кольцо и восемьдесят три доллара наличными в карманах брюк. Полиция и члены службы спасения, приехавшие к дому Сматерса после убийства, утверждают, что эти ценные вещи были вместе с телом Сматерса, когда оно было отправлено в отдел медицинской экспертизы для вскрытия...
Там были и другие материалы, но мне не нужно было их читать, чтобы знать, что там написано. Дело Сматерса ввергло наш отдел в одну из самых гнусных шумих, в которые мы когда-либо попадали.
Я передала копии в протянутую руку Марка. Спарацино поймал меня на крючок, и по стандартному сценарию я должна была начать извиваться.
— Если вы читали эти материалы, то обратили внимание на то, что было проведено полное расследование этих обстоятельств и с моего отдела полностью сняли все обвинения.
— Да, действительно, — сказал Спарацино, — вы лично сдали ценности под расписку в похоронное бюро. И уже потом они исчезли. Проблема заключалась в доказательстве этого. Миссис Сматерс до сих пор считает, что отдел медицинской экспертизы похитил ценности и деньги ее мужа. Я разговаривал с ней.
— С ее отдела сняли все обвинения, Роберт, — монотонно произнес Марк, просматривая статьи. — Тем не менее, здесь говорится, что миссис Сматерс был выслан чек на сумму, соответствующую стоимости исчезнувших предметов.
— Это точно, — сказала я холодно.
— Но невозможно измерить в деньгах чувства, — заметил Спарацино. — Вы могли бы выслать ей чек, в десять раз превышающий стоимость вещей, и она все равно будет несчастной.
Это определенно было шуткой. Миссис Сматерс, которую полиция по-прежнему подозревала в том, что она стояла за спиной убийцы, вышла замуж за богатого вдовца прежде, чем на могиле ее покойного мужа начала расти трава.
— А газетные статьи утверждают, — говорил тем временем Спарацино, — что ваш отдел не смог предъявить расписку в получении улик, которая удостоверила бы, что вы на самом деле передали вещи мистера Сматерса в похоронное бюро. Теперь я знаю подробности. Расписку, предположительно, куда-то дел ваш администратор, который за это время ушел работать в другое место. По вашим словам, все сводится к похоронному бюро, и все же проблема так и не была разрешена, по крайней мере настолько, чтобы я был удовлетворен, а теперь никто об этом не вспоминает, и никого это не интересует.
— Какие у вас намерения? — спросил Марк таким же скучным тоном.
Спарацино взглянул на Марка, а затем снова обратил свое внимание на меня:
— Случай со Сматерсом, к несчастью, не последний в ряду такого рода обвинений. В июле ваш отдел получил тело пожилого человека по имени Генри Джексон, который умер своей смертью. Его тело пришло в ваш отдел с пятьюдесятью двумя долларами в кармане костюма. Деньги опять, кажется, пропали, и вы были вынуждены выдать чек сыну покойного. Сын обратился с жалобой, которую передали по местному телевидению. Если у вас возникнет желание посмотреть, я располагаю видеокассетой того, что было передано в эфир.
— Джексон действительно поступил с пятьюдесятью двумя долларами наличных в карманах, — ответила я, почти теряя самообладание, — тело сильно разложилось, и деньги были настолько вонючими, что даже самый отчаянный вор не тронул бы их. Я не знаю, что случилось с этими деньгами, но наиболее вероятно, их неумышленно сожгли вместе с такой же вонючей и кишащей личинками одеждой Джексона.
— Господи, — пробормотал Марк шепотом.
— У вашего отдела проблемы, доктор Скарпетта. — Спарацино улыбнулся.
— У каждого отдела есть свои проблемы, — резко оборвала я, вставая. — Вам нужна собственность Берил Медисон? Договаривайтесь с полицией.
— Сказать тебе? — Я скептически уставилась на него. — Сказать тебе что?
— О предметах, которые пропали, о шумихе. Это как раз та самая грязь, которой и питается Спарацино. Я не знал и завел нас обоих в засаду. Черт побери!
— Ты уверен, что он не знал о моем приезде? — спросила я.
— Не могу предположить, каким образом он мог бы узнать, — сказал Марк.
Я чувствовала нетерпение в кончиках его пальцев, когда он провожал меня на Пятьдесят пятую улицу. Карнеги-Холл опустел, по тротуару прогуливались несколько прохожих. Был уже почти час ночи, мои мысли плавали в алкогольном тумане, и нервы были напряжены. С каждой новой порцией Спарацино становился все более оживленным и подобострастным до тех пор, пока у него не начал заплетаться язык.
— Он заметил обман. Думаешь, он наклюкался и наутро ничего не вспомнит? Черта с два, он настороже, даже когда спит.
— Ты не заражаешь меня оптимизмом, — сказала я.
Мы направились прямо к лифту и в неловком молчании поднялись наверх, наблюдая, как в окошечке перемигиваются цифры, отмечающие номер этажа. Ковер, застилавший коридор, поглощал звук шагов. Беспокоясь, на месте ли моя сумка, я с облегчением увидела ее на кровати, шагнув в свою комнату.
— Ты поблизости? — спросила я.
— Чуть дальше, через пару дверей. — Его глаза стреляли по сторонам. — Ты не собираешься принять на ночь стаканчик спиртного?
— Я ничего с собой не привезла...
— Тут у них в каждой комнате полный бар. Можешь поверить мне на слово.
Дополнительная выпивка была нужна нам, как прыщ на носу.
— Что Спарацино собирается делать? — спросила я.
«Бар» оказался маленьким холодильником, заполненным пивом, вином и крохотными бутылочками емкостью в одну порцию.
— Он видел нас вместе, — добавила я. — Что теперь будет?
— Это зависит от того, что я ему скажу, — ответил Марк.
Я вручила ему пластиковый стаканчик со скотчем.
— Тогда спрошу по-другому: что ты собираешься поведать ему, Марк?
— Ложь.
Я села на край кровати.
Он придвинул стул поближе и начал медленно размешивать янтарную жидкость. Наши колени почти соприкасались.
— Я скажу ему, что пытался вытянуть из тебя какую-нибудь информацию, — произнес Марк, — что пытался помочь ему.
— Что пытался использовать меня? — сказала я. Мои мысли стали невнятными, как плохая радиопередача. — Что ты мог это сделать, благодаря нашему прошлому.
— Да.
— И это ложь? — спросила я.
Он засмеялся, но я уже забыла, как любила, когда он смеялся.
— Не вижу ничего смешного, — огрызнулась я. В комнате было тепло, и от скотча мне стало жарко. — Если это ложь, Марк, то что тогда правда?
— Кей, — сказал он, все еще улыбаясь, не сводя с меня глаз, — я уже сказал тебе правду.
Он немного помолчал, затем наклонился и прикоснулся к моей щеке, и я испугалась, почувствовав, как хочу, чтобы он меня поцеловал.
Он откинулся на стуле.
— Почему бы тебе не задержаться завтра, по крайней мере до полудня? Может быть, было бы не лишним завтра утром нам вдвоем поговорить со Спарацино?
— Нет, — сказала я. — Это как раз то, чего бы он от меня хотел.
— Как скажешь.
Через несколько часов после ухода Марка, я лежала без сна, уставившись глазами в темноту и всем существом ощущая холодную пустоту другой половины кровати. И прежде Марк никогда не оставался на ночь, и наутро я обходила квартиру, собирая предметы туалета, грязные стаканы, тарелки, бутылки и вытряхивая пепельницы. Тогда мы оба имели пристрастие к сигаретам. Засиживаясь до часу, двух, трех часов ночи, мы разговаривали, смеялись, ласкали друг друга, выпивали и курили. Кроме того, мы спорили. Я ненавидела эти дебаты, которые очень часто превращались в злобные нападки, удар за удар, око за око, статья Кодекса с одной стороны против философии с другой. Я всегда ожидала от него слов любви. Он никогда их не произносил. А по утрам во мне было такое же опустошение, как в детстве, когда кончалось Рождество и я помогала матери собирать разбросанную под елкой оберточную бумагу от подарков.
Я не знала, чего хочу. Возможно, никогда не знала. Духовная разобщенность не окупалась близостью, и все же я так ничему и не научилась. Ничего не изменилось. Стоило ему протянуть руку, и я теряла всякую осмотрительность.
Желание и разум несовместимы, и потребность в близости никогда не исчезала. Я многие годы не вызывала в своем воображении образы его поцелуев, его объятий, необузданности нашего желания. Теперь меня мучили воспоминания.
Я забыла попросить, чтобы меня разбудили, и не побеспокоилась о будильнике. Поставив свои «внутренние» часы на шесть, я проснулась как раз вовремя. Села прямо, чувствуя себя весьма паршиво, и выглядела не лучше. Горячий душ и тщательный макияж не скрыли темных отечных кругов под глазами и бледности лица. Освещение в ванной комнате было безжалостным. Я позвонила в авиакомпанию и в семь постучала в дверь Марка.
— Привет. — Марк выглядел поразительно свежим и бодрым. — Ты передумала?
— Да, — сказала я. Знакомый запах его одеколона вновь привел в порядок мои мысли, которые сложились, как яркие кусочки стекла в калейдоскопе.
— Я в этом не сомневался.
— Почему ты был так уверен? — поинтересовалась я.
— Не помню, чтобы ты когда-нибудь уклонялась от драки, — ответил он, наблюдая за мной в зеркало туалетного столика, заканчивая завязывать галстук.
* * *
Мы договорились встретиться с Марком в представительстве «Орндорфф и Бергер» вскоре после полудня. Вестибюль фирмы представлял собой просторное бездушное помещение. Из черного ковра вырастала массивная черная консоль, над которой сияли ряды блестящих медных светильников. Между двумя черными акриловыми стульями располагался сплошной, тоже медный, куб, служивший столом. Удивительно, но не было больше никакой мебели, растений или картин, ничего, кроме нескольких перекрученных скульптур, раскиданных, как шрапнель, призванных разрушить обширную пустоту помещения.— Чем могу вам помочь? — Секретарша улыбнулась мне заученной улыбкой из глубины своего поста.
Прежде чем я успела ответить, тихо отворилась неразличимая на темной стене дверь, и Марк взял мою сумку и провел в длинный широкий коридор. Мы проходили дверь за дверью, за которыми обнаруживались просторные кабинеты с зеркальными стеклами окон, обращенных на серую перспективу Манхеттэна. Я не видела ни души. Видимо, все были на ленче.
— Кто, во имя Господа, придумал ваш вестибюль? — спросила я шепотом.
— Человек, которого мы собираемся навестить, — ответил Марк.
Кабинет Спарацино был в два раза больше тех, мимо которых я проходила. Его стол представлял собой великолепный куб черного дерева, уставленный полированными пресс-папье из драгоценного камня и окруженный стенами книг. Не менее пугающий, чем вчера вечером, этот адвокат знаменитостей и литераторов был одет во что-то, походившее на дорогой костюм от Джона Готти, носовой платок в его нагрудном кармане добавлял контрастирующий кроваво-красный штрих. Когда мы вошли и расположились на стульях, он не переменил небрежной позы. Повисла натянутая пауза, во время которой он даже не смотрел на нас.
— Как я понимаю, вы собирались позавтракать, — сказал он наконец. Он поднял на нас холодные голубые глаза, его толстые пальцы закрыли папку. — Обещаю, что долго не задержу вас, доктор Скарпетта. Мы с Марком изучали некоторые детали, имеющие отношение к делу моей клиентки Берил Медисон. Как у ее адвоката и душеприказчика у меня имеется несколько вполне очевидных вопросов, и я уверен, что вы сможете помочь мне в исполнении ее воли.
Я промолчала. Мои поиски пепельницы были безрезультатны.
— Роберту нужны ее бумаги, — сказал Марк лишенным выражения голосом. — Особенно рукопись книги, которую она писала, Кей. Перед твоим приходом я объяснил ему, что отдел медицинской экспертизы не имеет отношения к хранению личных вещей, по крайней мере, в данном случае.
Мы отрепетировали эту встречу за завтраком. Предполагалось, что Марк «обработает» Спарацино перед тем, как приду я. У меня же было ощущение, что это меня «обрабатывали».
Я посмотрела прямо на Спарацино и сказала:
— Предметы, полученные под расписку моим отделом, имеют статус улик, и среди них нет бумаг, которые могут вам понадобиться.
— Вы хотите сказать, что у вас нет рукописи? — сказал он.
— Совершенно верно.
— И вы не знаете, где она, — произнес Спарацино.
— Понятия не имею.
— Ну, что ж, у меня есть кое-какие сомнения на этот счет.
Его лицо ничего не выражало, когда он открыл папку и достал копию, в которой я узнала полицейский отчет по делу Берил.
— Согласно этому отчету, рукопись была найдена на месте преступления, — сказал он. — Теперь мне говорят, что рукописи нет. Вы можете мне помочь в этом разобраться?
— Страницы рукописи были найдены, — ответила я, — но я не думаю, что это то, чем вы интересуетесь, мистер Спарацино. По-видимому, они не являются частью последней работы и, более того, я никогда не получала их под расписку.
— Сколько там страниц? — спросил он.
— Но я их в деле не видела, — ответила я.
— А кто видел?
— Лейтенант Марино. С ним вам и нужно поговорить.
— Я уже разговаривал с ним, и он сказал, что своими руками передал эту рукопись вам.
Я не поверила, что Марино действительно такое сказал.
— Это какая-то ошибка, — ответила я. — Я думаю, Марино, скорее всего, имел в виду, что он передал в судебную лабораторию часть рукописи, которая может быть более ранней работой. Бюро судебных исследований — отдельное подразделение, хотя оно и располагается в том же здании, где находится отдел медицинской экспертизы.
Я посмотрела на Марка. Его лицо покрылось испариной, и на нем появилось жесткое выражение.
Заскрипела кожа, когда Спарацино зашевелился в своем кресле:
— Я собираюсь говорить с вами начистоту, доктор Скарпетта, — сказал он. — Я вам не верю.
— Я никак не могу на это повлиять, — спокойно ответила я.
— Я уделил этому делу достаточно много внимания, — сказал он так же спокойно. — Суть в том, что эта рукопись — всего лишь большая куча бумаги, не имеющая стоимости до тех пор, пока вы не поймете ее ценность для конкретных сторон. Я знаю по крайней мере двух людей, не считая издателей, которые заплатили бы высокую цену за книгу, над которой она работала все последнее время.
— Все это не имеет ко мне никакого отношения, — ответила я. — В моем отделе нет рукописи, о которой идет речь. Более того, у нас ее никогда не было.
— У кого-то она все-таки есть. — Он уставился в окно. — Я знал привычки Берил гораздо лучше, чем кто-либо другой, доктор Скарпетта. Ее не было в городе довольно долго, и прежде чем ее убили, она была дома всего несколько часов. Рукопись явно находилась где-то рядом. В ее кабинете, в ее портфеле, в ее чемодане, — голубые глаза снова сверлили меня. — У нее нет сейфа в банке либо другого места, где она могла бы держать ее. Да это и не важно в любом случае. Когда Берил не было в городе, рукопись была с ней — она над ней работала. Очевидно, что рукопись должна была быть с ней, когда она вернулась в Ричмонд.
— Ее не было в городе довольно долго, — повторила я. — Почему вы так уверены в том, о чем говорите?
Марк смотрел в сторону.
Спарацино откинулся на своем кресле и переплел пальцы на огромном брюхе.
— Я знал, что Берил не было дома. Я пытался дозвониться ей несколько недель. А потом она позвонила мне примерно месяц назад. Она не сообщила, где находится, но сказала, что в безопасности и усердно работает над книгой. Короче говоря, я не сую нос в чужие дела. Берил сбежала от страха, потому что этот псих угрожал ей. На самом деле, для меня совершенно неважно, где она была, достаточно того, что у нее все в порядке и она усердно работает, чтобы успеть к сроку. Может быть, это звучит бесчувственно, но я должен быть прагматичным.
— Мы не знаем, где была Берил, — вмешался Марк. — Очевидно, Марино не скажет.
Его выбор местоимений больно царапнул меня. «Мы» — имелись в виду он и Спарацино.
— Если вы просите меня ответить на этот вопрос...
— Это именно то, о чем я спрашиваю, — прервал Спарацино. — В конечном счете, может оказаться, что за последние несколько месяцев она была в Северной Каролине, Вашингтоне, Техасе — черт, да где угодно. Мне нужно знать это сейчас. Вы говорите, что в вашем отделе рукописи нет. Полиция говорит, что ее нет и у них. Единственный для меня верный способ докопаться до сути, это выяснить, где она была последнее время, и таким образом попытаться «выследить» рукопись. Может быть, кто-нибудь отвез Берил в аэропорт. Может быть, она подружилась с кем-нибудь там, где она была. Может быть, у кого-нибудь есть слабые подозрения насчет того, что случилось с ее книгой. Например, была ли рукопись у нее с собой, когда она садилась в самолет?
— За этой информацией вам нужно обратиться к лейтенанту Марино, — ответила я. — Я не имею права обсуждать с вами подробности этого дела.
— Примерно такой ответ я и ожидал от вас услышать, — сказал Спарацино, — возможно, потому, что вам известно, что книга была с ней, когда она садилась в самолет, чтобы лететь домой в Ричмонд. Возможно, потому, что рукопись пришла в ваш отдел вместе с телом, а теперь она исчезла. — Он замолчал, его глаза обдавали меня холодом. — Сколько Кери Харпер, или его сестра, или они оба заплатили вам, чтобы вы передали рукопись им?
Марк молчал. Его лицо было лишено всякого выражения.
— Сколько? Десять, двадцать, пятьдесят тысяч?
— Полагаю, что на этом наш разговор окончен, мистер Спарацино, — сказала я, потянувшись за своей сумочкой.
— Нет, я так не думаю, доктор Скарпетта, — ответил Спарацино.
Он небрежно порылся в папке. Так же небрежно он кинул несколько листов бумаги через стол по направлению ко мне.
Я почувствовала, как кровь отлила от моего лица, когда поняла, что держу в руках копии статей из ричмондских газет годовалой давности. Первый материал был угнетающе знаком:
МЕДИЦИНСКИЙ ЭКСПЕРТ ОБВИНЯЕТСЯ В КРАЖЕ С ТЕЛА УБИТОГО
Когда Тимоти Сматерс был застрелен в прошлом месяце перед своим домом, при нем, по словам жены, которая была свидетелем убийства, якобы, совершенного рассерженным бывшим служащим, находились золотые часы, золотое кольцо и восемьдесят три доллара наличными в карманах брюк. Полиция и члены службы спасения, приехавшие к дому Сматерса после убийства, утверждают, что эти ценные вещи были вместе с телом Сматерса, когда оно было отправлено в отдел медицинской экспертизы для вскрытия...
Там были и другие материалы, но мне не нужно было их читать, чтобы знать, что там написано. Дело Сматерса ввергло наш отдел в одну из самых гнусных шумих, в которые мы когда-либо попадали.
Я передала копии в протянутую руку Марка. Спарацино поймал меня на крючок, и по стандартному сценарию я должна была начать извиваться.
— Если вы читали эти материалы, то обратили внимание на то, что было проведено полное расследование этих обстоятельств и с моего отдела полностью сняли все обвинения.
— Да, действительно, — сказал Спарацино, — вы лично сдали ценности под расписку в похоронное бюро. И уже потом они исчезли. Проблема заключалась в доказательстве этого. Миссис Сматерс до сих пор считает, что отдел медицинской экспертизы похитил ценности и деньги ее мужа. Я разговаривал с ней.
— С ее отдела сняли все обвинения, Роберт, — монотонно произнес Марк, просматривая статьи. — Тем не менее, здесь говорится, что миссис Сматерс был выслан чек на сумму, соответствующую стоимости исчезнувших предметов.
— Это точно, — сказала я холодно.
— Но невозможно измерить в деньгах чувства, — заметил Спарацино. — Вы могли бы выслать ей чек, в десять раз превышающий стоимость вещей, и она все равно будет несчастной.
Это определенно было шуткой. Миссис Сматерс, которую полиция по-прежнему подозревала в том, что она стояла за спиной убийцы, вышла замуж за богатого вдовца прежде, чем на могиле ее покойного мужа начала расти трава.
— А газетные статьи утверждают, — говорил тем временем Спарацино, — что ваш отдел не смог предъявить расписку в получении улик, которая удостоверила бы, что вы на самом деле передали вещи мистера Сматерса в похоронное бюро. Теперь я знаю подробности. Расписку, предположительно, куда-то дел ваш администратор, который за это время ушел работать в другое место. По вашим словам, все сводится к похоронному бюро, и все же проблема так и не была разрешена, по крайней мере настолько, чтобы я был удовлетворен, а теперь никто об этом не вспоминает, и никого это не интересует.
— Какие у вас намерения? — спросил Марк таким же скучным тоном.
Спарацино взглянул на Марка, а затем снова обратил свое внимание на меня:
— Случай со Сматерсом, к несчастью, не последний в ряду такого рода обвинений. В июле ваш отдел получил тело пожилого человека по имени Генри Джексон, который умер своей смертью. Его тело пришло в ваш отдел с пятьюдесятью двумя долларами в кармане костюма. Деньги опять, кажется, пропали, и вы были вынуждены выдать чек сыну покойного. Сын обратился с жалобой, которую передали по местному телевидению. Если у вас возникнет желание посмотреть, я располагаю видеокассетой того, что было передано в эфир.
— Джексон действительно поступил с пятьюдесятью двумя долларами наличных в карманах, — ответила я, почти теряя самообладание, — тело сильно разложилось, и деньги были настолько вонючими, что даже самый отчаянный вор не тронул бы их. Я не знаю, что случилось с этими деньгами, но наиболее вероятно, их неумышленно сожгли вместе с такой же вонючей и кишащей личинками одеждой Джексона.
— Господи, — пробормотал Марк шепотом.
— У вашего отдела проблемы, доктор Скарпетта. — Спарацино улыбнулся.
— У каждого отдела есть свои проблемы, — резко оборвала я, вставая. — Вам нужна собственность Берил Медисон? Договаривайтесь с полицией.
* * *
— Извини, — сказал Марк, когда мы спускались в лифте. — Я понятия не имел, что жирный ублюдок собирается вылить на тебя это дерьмо. Ты могла бы сказать мне, Кей...— Сказать тебе? — Я скептически уставилась на него. — Сказать тебе что?
— О предметах, которые пропали, о шумихе. Это как раз та самая грязь, которой и питается Спарацино. Я не знал и завел нас обоих в засаду. Черт побери!