как он и Снежана. На листке из Снежаниного блокнота он машинально нарисовал
японский иероглиф --![0x01 graphic]()
src="http://lib.ru/RUSS_DETEKTIW/KUZNECOW_S/grob-0.png">
и понял, что снова думает о Тане.
В то лето, когда они познакомились, Таня училась рисовать иероглифы.
Она даже знала их значение и объясняла ему магический смысл. На самом деле,
думал Глеб, Таня просто любит рисовать -- все равно, что: она же художница.
Всех иероглифов он не запомнил, но этот ему понравился и, чтобы произвести
на Таню впечатление, Глеб научился рисовать его машинально, без мыслей,
почти единым росчерком.
Сейчас Снежане, должно быть, столько лет, сколько было Тане, когда они
познакомились. Таня старше его, а Снежана -- моложе. Разница в их возрасте
почти равнялась числу лет, которые Глеб прожил в браке. При знакомстве Таня
показалась ему взрослой, зрелой женщиной. Внезапно Глеб понял, что не хочет
возвращаться домой один.
-- Что ты нарисовал? -- Снежана заглянула ему через плечо.
-- Неважно, -- Глеб закрыл блокнот.
-- А это имеет ко мне отношение?
-- Да, -- ответил Глеб, потому что ответить "нет" было бы невежливо. --
Самое непосредственное.
Снежана сгребла вещи в сумку и щелкнула замочком.
-- Поймаешь мне такси? -- сказала она.
Машина остановилась почти сразу, Снежана села на переднее сидение, на
прощание чмокнув Глеба в щеку.
-- Мы разве не ко мне? -- опешил он.
-- Нет, я у подруги ночую. Спасибо за прекрасный вечер.
Машина уехала, а Глеб побрел к метро. Он чувствовал себя обманутым. Не
сомневался, что они поедут к нему, и теперь даже растерялся.
Вероятно, он что-то сделал не так. Может, она обиделась, что он не
объяснил про иероглиф? Или вовремя не дал ей понять, что ее хочет? Или,
может, Снежане просто не понравилось с ним в прошлый раз? Зачем же тогда
весь вечер рассказывать о своих любовниках?
Не хотелось сидеть дома в одиночестве, и Глеб поехал в Ясенево --
отдать Абрамову кредитку и перекинуться парой слов. Снежана оставалась для
него загадкой -- и именно теперь, когда она укатила к подруге (никогда не
слышал раньше о ее подругах), Глеб понял, что никак не может выбросить ее из
головы.
Глеб позвонил в дверь, но Абрамов, видимо, уже спал. Решив оставить
карточку на столе, Глеб полез за ключом, долго искал в темноте скважину, и,
когда попытался вставить ключ, дверь сама распахнулась. В квартире горел
свет, и на секунду Глеб испугался.
-- Абрамов! -- позвал он.
Ответа не было. В комнате Глеб увидел разбросанные по полу машинописные
листы и незастланную постель.
Никого. Только к холодильнику магнитом пришпилена небрежная записка:
"Спасибо за гостеприимство. Выйду на связь. Твой ВА."
Абрамов исчез.
Снежана объявила на весь офис, что идет в парикмахерскую. Если
опоздает, гостей пусть встречают без нее. Андрея с Глебом отправили в
ближайший супермаркет -- круглосуточный, маленький, вполне домашний и не
слишком дорогой. В любом случае, других магазинов поблизости не было. К
подъезду гонцы вернулись, нагруженные едой и выпивкой.
-- Что значит -- "наименее фальшивая водка"? -- недоумевал Глеб. Андрей
уже полчаса разглагольствовал о том, какие водки надо было покупать год
назад, зимой и теперь.
-- Я исхожу из того, что нефальшивых водок не бывает. Различаются
только градации подделки. Качество спирта, который разводят. Ну и так далее.
Названий Глеб не запоминал, тем более, что этим летом пили один
джин-тоник: непривередливые -- из зеленых банок, а кто побогаче -- Gordon's
или Beefeater со "швепсом" из больших пластиковых бутылок. Пару лет назад,
когда Глеб жил с Таней, в моде были цветные ликеры с запахом альдегида,
поддельный спирт "Рояль" и "Амаретто" (его рекомендовалось добавлять в
шампанское).
Лифт не работал, и пришлось подниматься пешком. На стене между третим и
четвертым этажом кто-то написал "Буду пагибать малодым", и Глеб вслух
удивился безграмотности.
-- Это же цитата, -- объяснил Андрей, -- "Мистер Малой", не слышал,
разве? Типа концепт: если рэп в Америке поют негры, то у нас его надо петь с
кавказским акцентом. Оттуда и "буду пагибать малодым, буду пагибать, буду
пагибать". Нормально.
-- Live fast, die young, -- переводя дыхание, сказал Глеб.
-- Молодыми мы уже не успели, -- ответил Андрей, открывая дверь в
квартиру.
Продукты сгрузили на кухню, и в ожидании гостей Глеб сел за компьютер.
Арсен обновится только на следующей неделе, на странице Мая Ивановича
Мухина, виртуального пенсионера из Тарту, всего две новые ссылки: одна -- на
какого-то московского кинокритика, сделавшего себе хомяк на израильском
сервере, другая -- на очередной корпоративный проект Тима Шварцера. Вспомнив
о Марусиной, Глеб заглянул на ее страницу на Geocities. Новый выпуск
начинался так:
"Я решила сегодня подумать о лучшем, что у нас есть: о наших детях.
Во-первых, их приятно делать, во-вторых, мы любим их, когда они маленькие, и
стараемся не потерять это чувство, когда они подрастут. И потому для всех
малышей я предлагаю сегодня Азбуку русского Интернета.
Пусть Андрей будет А, потому что с него начался и алфавит, и русский
Интернет.
Пусть Бен будет Б, потому что без его программ ничего бы не работало.
Пусть Тим будет В, потому что он и так в каждой бочке затычка. И потому
что тогда его домен будет называться не Тим.ру, а просто В.ру.
На Г у нас слишком много претендентов, поэтому оставим на время нашу
Азбуку."
Глеб еще раз перечитал предпоследнюю строчку. Где-то он уже слышал
шутку про домен в.ру. В глубокой задумчивости он встал и пошел искать
Шаневича.
Илья обнаружился на кухне, где уже начали распивать водку. В двух
словах Глеб пересказал новую русу.
-- И что? -- спросил Шаневич. -- Ты хочешь сказать, это смешно?
-- Нет, -- ответил Глеб. -- Я хочу сказать, что эту шутку мне только
вчера пересказала Снежана. У нее на канале кто-то так пошутил.
-- Ну и что? -- спросил Андрей.
-- Нет, я просто так, -- смешался Глеб.
-- Понял, -- кивнул Шаневич. -- Так называемая Русина ебла нашу
Снежаночку. Еще очко в твою пользу, Бен. Это и в самом деле мужик. А теперь
-- где именинница?
-- В парикмахерской, -- ответил Андрей, и Шаневич удалился, забрав
полстакана водки и велев отправить к нему Снежану, как только появится.-- Ты
в Америке никогда не жил? -- спросил Ося Глеба.
-- Нет, а что?
-- Ну, это американцы обычно стучат, -- сказал Ося. -- Русские как-то
знают, что это не по-арийски.
Глеб смутился. Слова "стучать" он не слышал уже лет десять. И признался
себе, что после падения коммунизма слишком быстро позабыл все навыки: не
упоминать по телефону запретных фамилий, никогда не называть тех, у кого
брал Самиздат, и вообще -- никаких имен.
-- Я как-то не подумал, -- пробормотал он и пошел назад, размышляя, что
означает слово "арийский" в устах еврея.
Из глубин квартиры доносился бас Шаневича:
-- Я сейчас занят, но как только гости уйдут -- ты мне расскажешь, кто
есть кто на твоем хрустале!Что отвечала Снежана, Глеб не разобрал.
Глеб проскользнул к своему компьютеру и решил было дочитать русу, когда
в комнату, рыдая, вбежала Снежана.
-- Я не буду раскрывать никнеймы! -- всхлипывала она.
Глеб обернулся. После парикмахерской Снежана чудесно преобразилась:
волосы, еще недавно темные, почти черные, белокурыми прядями сбегали по
плечам.
Заметив его удивление, она улыбнулась сквозь слезы:
-- Я решила сменить имидж. Фам фаталь должна быть блондинкой, ты как
думаешь?
Из прихожей уже доносились голоса -- пришли первые гости. Невысокая
рыжая девушка лет двадцати в короткой юбке, черных колготках, грубых
ботинках и короткой майке с психоделическим узором целовала в щеку Бена и
Осю.
-- Как я рада вас видеть, мальчики, -- сказала она и тут же кинулась к
Снежане с криком: -- А вот кого я в самом деле рада видеть! С днем рождения!
-- Девушки поцеловались. -- Меня зовут Настя, -- сообщила рыжая, сунула
Глебу маленькую ладошку и прошла в большую комнату, где накрыли стол. Андрей
уже разливал водку, Бен вызвался смешать джин с тоником.
Снова открылась дверь, появился худощавый парень в футболке и джинсах.
-- Антон, привет, -- Снежана кинулась к нему на шею. -- Как здорово,
что ты пришел! Это Антон, -- пояснила она Глебу. -- Я его в метро встретила
на днях, помнишь, я рассказывала?
Глеб кивнул.
Антон сдержанно улыбнулся и следом за Снежаной вошел в комнату. Там
Настя втолковывала Бену:
-- Понимаешь, вся эта музыка, которую вы здесь слушаете -- все это
вчерашний день. Сегодня можно слушать только техно.
-- О боже, -- буркнул себе под нос Антон и быстро налил водки.
-- Вчерашний день, -- отвечал Бен, -- это лучшее, что у нас есть. Я вот
за свои тридцать лет не слышал ничего лучше диско.
-- Послушай, -- Настя взяла его за руку, -- ты сходи в "Птюч" на рэйв,
поколбасься немного -- и тебя пропрет. Ты во все въедешь.
-- Вы в вашем "Птюче" еще будете танцевать под диско, помяни мое слово,
-- пообещал Бен.
Только сейчас Глеб понял, почему одежда Бена показалась ему такой
знакомой: все эти клешеные джинсы, широкие воротники, рубашки немыслимых
расцветок. Так выглядели поп-идолы времен их общей юности. Видимо, когда-то,
лет пятнадцать назад, Бен понял, как должны выглядеть модные люди -- и с тех
пор не переменил своего мнения.
Его жена стояла чуть в стороне и молча пила свой джин-тоник. Глеб
спросил, как дела, и Катя рассказала, что дизайнерская контора, где она
работала последний год, вот-вот закроется.
-- А почему ты сюда не пойдешь работать? -- спросил Глеб.
-- О, Вене это не понравится, -- с легкой обидой сказала она. -- Он
невысокого мнения о моих дизайнерских талантах. Он Тимофея любит.
Шварцер негромко беседовал с Арсеном, который то и дело теребил шапочку
на затылке. Наверное, Тим уже знает о том, что Маша Русина -- это кто-то с
канала #xpyctal, подумал Глеб. Злится, небось, чудовищно.
Люди все прибывали. Глеб запомнил сероглазого блондина в черной рубашке
и черных джинсах в обтяжку. Его звали Борис Луганский; он с порога начал
рассказывать Шаневичу, как на телевидении готовят победу Ельцина:
-- Тут самое главное -- правильно сделанный новостной ролик.
-- Двадцать пятый кадр? -- спросил Ося, -- Не удивлюсь -- ельциноиды и
на такое пойдут.
-- Нет, все проще. Мне на "Видео-Интернэшнл" на днях объясняли, что
надо, скажем, показать речь Зюганова -- а фоном тихо, но отчетливо, дать
такой мерзкий звук, чтобы вызвать у зрителя раздражение. И дело в шляпе.
-- А газетку "Не дай Бог" тоже с твой помощью изготавливают? -- Ося
взмахнул рукой.
-- А что за газета? -- вступил Шаневич, на лету поймав опрокинутый Осей
стакан.
-- О, прекрасный ход, прекрасный, -- откликнулся Луганский. --
Антикоммунистическая газета, которую делают журналисты "Коммерсанта". Очень,
очень смешная.
-- Там была подборка писем, -- сказал Ося, почесывая бороду. -- Якобы
от тех, кто за коммунистов. Пишут, что после победы с дерьмократами сделают.
Типа кишки вырежут, яйца оторвут, на улицах развесят, ну и так далее.
Глеб поморщился. Как-то о возможной победе коммунистов он всерьез не
задумывался. И уж тем более -- о возможных казнях. Даже при Брежневе этого
не было, куда уж Зюганову.
-- Понятно, -- продолжал Ося, -- что эта коммерсантовская шушера сама
все придумала. Но я подумал: а ведь правда, когда победим, мы с авторами
этой газеты так и поступим.
-- Мы -- это кто? -- спросил Луганский.
-- Мы -- это НБП, -- ответил Ося. -- Нацболы.
-- Я знал Курехина, -- сказал Луганский, -- встречался с ним пару раз.
Очень был клевый. Жалко, что умер.
-- Курехин -- это который про грибы? -- спросила подошедшая Настя.
-- Он самый, -- сказала Снежана. -- А, кстати, ты грибов не принесла?
-- Нет, не достала, -- девушка виновато улыбнулась. -- В другой раз,
ладно?
-- Хуйня, -- Снежана царственно кивнула. -- И так всем по кайфу.
Она явно наслаждалась положением королевы бала. Комната уже была полна
людей -- большинство Глеб видел впервые -- по крайней мере, не мог
вспомнить, видел ли раньше.
-- Не знаю, -- Настя надула губы. -- Мне противно смотреть, как все
пьют. Водка -- это так не позитивно. Только посмотри, -- и она кивнула на
Антона, который, жестикулируя, что-то излагал Бену.
Внезапно Снежана глянула на часы и рванула в офис с криком:
-- Меня должны поздравить из Америки, скоро буду!
Глеб вернулся к столу. Нюра Степановна молча рассматривала рюмку водки,
словно впервые ее видела. Кто-то предложил включить музыку и потанцевать.
Стол сдвинули к стене, начались танцы под "Жильца вершин" и Murder Ballads.
Глеб некоторое время подпрыгивал, вспоминая свои первые дискотеки, но потом
решил, что с него хватит, и направился в офис. В коридоре он встретил Бена.
В офисе Луганский, сидя на столе, впаривал Снежане и Насте:
-- Я решил, хватит заниматься рекламной мелочовкой. Хочу написать
серьезный сценарий. Начинается с того, что двое братков, чечен и русский,
едут на машине. Русский только что вернулся из Америки, и чечен его
расспрашивает. Вот, слушайте.
Откуда-то Луганский извлек сложенный вчетверо лист бумаги и начал
читать:
-- Правда ли, что там это дело совершенно законно?
-- Да. Совершенно законно. То есть, конечно, нельзя подойти на улице к
мальчику и трахнуть его в жопу, это да. Но если живешь с кем-то -- твое
дело. Или если мужик одевает женское платье и идет в кабак -- его оттуда не
выгоняют.
-- Постой. Я не понял -- то есть если я сижу в кабаке, и входит пидор,
я не могу его вырубить?
-- Ага. Ты не можешь его вырубить. Потому что менты тогда вырубят тебя.
Потому что мусор тоже может оказаться пидором.
-- Круто, -- сказал Глебу Бен. -- Это пародия на "Палп Фикшн", я понял.
Там в начале Сэмюэл Л. Джексон с Траволтой беседуют об Амстердаме.
-- Мой любимый фильм, -- сообщила Настя. -- А вы знаете, что было в
чемоданчике? Душа Марселуса Уоллеса, вот!
-- А я думал, -- сказал Бен, -- бриллианты, украденные в "Бешеных
псах".
Луганский глянул на него возмущенно, Бен пожал плечами и вернулся в
большую комнату. В офис зашли Андрей с Антоном и остановились на пороге. Не
смущаясь, Луганский продолжал читать:
-- А бабы? Как бабы это терпят?
-- Бабы в Штатах совсем обнаглели. Вот если ты ущипнешь ее за жопу, она
волокет тебя в суд, и судья отправляет тебя на зону.
-- Блядь.
-- Бабы в Америке даже говорят на другом языке.
-- Что? Не по-американски?
-- Ну, не совсем. Самое забавное -- это такие маааленькие отличия.
Например, история будет по-английски history, а бабы говорят -- herstory,
потому что...
-- Я не понял, как?
-- Ну, это звучит у меня похоже, а пишется по-разному. То Ха -- И --
Зэ, а то Ха -- Е -- эР. То есть "его" и "ее".
-- У меня была подруга, -- сказал Антон, -- так она год прожила в
Англии. Много мне про феминизм рассказывала. Про феминизм и этот... как
его... джендер.
-- Интернет, -- заметил Андрей, -- отменил гендер. Потому что в Сети
никто не знает -- собака ты, мальчик или девочка.
Они вернулись в большую комнату, оставив Настю дослушивать дурацкую
пародию на самый модный фильм года. Пьянка достигла апогея. Кто-то, чьего
имени Глеб не знал, лежал на трех стульях, протягивая длинные руки к
танцующим и слабо взывал:
-- Седьмой, седьмой, поговори со мной! Почему не отвечаешь, почему
молчишь, а?
В углу Муфаса раскуривал большой косяк и объяснял, что на самом деле у
него другое имя, а Муфаса -- это прозвище, в честь Льва-отца. Глеб подумал,
что, вероятно, двое других участников группы "Мароккасты" должны быть
Львом-сыном и Львом-святым духом. Глядя на танцующих, Глеб тяжело вздохнул.
Может, стоило уйти, но мысль о поездке через весь город была ему неприятна.
Налив себе воды, он пошел на кухню.
Осе стало жарко, и он снял рубашку, оставшись в майке с надписью "Punk
is not dead".
-- А ты панк? -- спросил Глеб.
-- Я анархо-сатанист, -- холодно ответил Ося, и Глебу расхотелось
уточнять, что это такое.
-- А чего тогда майку надел? -- спросил Шаневич.
-- Формально, -- ответил Ося, -- майка с надписью "Punk is not dead" не
значит, что тот, кто в ней -- панк. Он просто доносит до всех информацию о
том, что панк не мертв.
-- А он не мертв? -- ехидно улыбнулся вошедший Арсен.
-- Конечно, нет, -- ответил Шаневич. -- Скажем, Ельцин -- настоящий
панк. Кстати, когда он уйдет -- тогда будет пиздец. И мы еще вспомним эти
времена как самое свободное время нашей жизни.
-- Самое свободное время нашей жизни было при Брежневе, -- сказал Ося.
-- У нас был наш Галич и наш Самиздат. Лучшее время за всю историю России ХХ
века.
Вероятно, мы жили в разных Россиях, подумал Глеб, вспомнив Чака.
Неприятное воспоминание: может, потому что вместе с Чаком он вспомнил
Абрамова, который говорил, что Чак хватает его за ноги. Абрамов теперь тоже
исчез, и Глеб нервничал.
-- Да нет, -- сказал Андрей, -- Ельцин не панк. Или даже если он как бы
панк, так выберут его не потому, что он типа устроил революцию пять лет
назад, просто он сейчас обещает, что революций больше не будет.
-- Я обещаю, что революция еще будет, -- продирижировал Ося, -- и когда
мы победим, уничтожим всю эту мразь, которая осуществила геноцид русского
народа.
Глеба подмывало спросить Осю, верит ли он сам в то, что говорит, но он
сдержался.
-- Нет, будет не революция, а новый порядок, -- сказал Шаневич. -- Хаос
в стране может быть снаружи и не заметен. Улицы даже можно убирать. Но в
любом доме, куда ни зайдешь, творится полный разор, как у меня на кухне, и
это никак не связано ни с деньгами, ни с политикой. Это -- хаос. И как
только людям надоест, что у них в доме нет чистого стула, они проголосуют за
сильную руку и новый порядок.
-- Тогда по мне лучше пусть грязные стулья, -- неожиданно для себя
сказал Глеб.
-- Правильно, -- воскликнул Ося. -- Панки грязи не боятся.
-- Но панки, отец, и не голосуют, -- заметил Арсен.
-- А правда, что на выборах панки будут поддержать Зюганова? -- спросил
Андрей. -- Я даже типа лозунг читал -- "Папа Зю, гаси козлов!"
-- Я думаю, его в штабе Ельцина придумали, -- сказал Ося.
Глеб внезапно понял, что на его глазах та Россия, которую любила
Снежана, Россия анархии и безграничной свободы, перестает существовать. Что
выборы, кто бы ни победил, будут каким-то рубежом, разделяющим десятилетие.
Почему-то ему стало жалко Снежану.
Он вышел в коридор, где Шварцер, собиравшийся с Муфасой на какой-то
концерт, прощался с именинницей. Сквозь приоткрытую дверь кабинета Шаневича
Глеб увидел Нюру Степановну, снова сидевшую за своим столом.
Вскоре в большой комнате остались только Бен, Катя, Ося и Андрей. Катя
лениво дотанцовывала под "Death Is Not the End", а Андрей убирал со стола
грязные тарелки. Собрав рюмки, Глеб вернулся на кухню. Арсен как раз
досказывал анекдот, знакомый Глебу с незапамятных времен:
-- И вот он пробует ковшом водку и говорит: "За это нас и не любят!"
-- Ну да, -- без улыбки сказал Шаневич. -- Он должен был прибавить: "но
поэтому мы и выжили".
Глеб вернулся в комнату и присоединился к Андрею. Ося курил в коридоре,
Бен и Катя куда-то исчезли, Снежаны тоже не было.
-- Хорошая вечеринка, -- сказал Глеб, хотя сам не был в этом уверен.
-- Обычная, -- кивнул Андрей, -- у нас такие каждый месяц бывают.
В несколько заходов они перетаскали посуду на кухню, где Шаневич c
Арсеном обсуждали общих иерусалимских знакомых. По пути в комнату Глеб
услышал из ванной сдавленный звук. Открыв дверь, он увидел Нюру: та блевала
над раковиной.
-- Плохо? -- спросил Глеб.
Она кивнула.
-- Сейчас лучше будет, ты еще попробуй, -- напутствовал Глеб, но тут
появился Андрей и взял дело в свои руки.
-- Открой рот пошире, -- командовал он, -- сейчас я тебе помогу.
"Сразу видно -- опытный человек", -- с уважением подумал Глеб.
Минут через десять они вывели ослабевшую Нюру в коридор.
-- Как она домой-то поедет? -- спросил Глеб.
-- Может, здесь ее оставить? -- предложил Андрей.
Они вышли в прихожую и с удивлением наткнулись на двух милиционеров в
форме, застывших у самой двери.
-- Кто хозяин? -- спросил один.
-- Илья, -- крикнул Андрей, -- к тебе пришли.
Милиционеры неприязненно осматривали прихожую, заглянули в кабинет
Шаневича и в большую комнату. Дверь офиса была закрыта, к тому же ее
загородили Андрей, Глеб и Нюра.
-- Все, уже закончили, -- добродушно сказал Шаневич, -- простите, не
заметили, что уже одиннадцать, но вы видите, гости разошлись, так что,
может, вы присядете...
-- Присядем потом, -- сумрачно ответил один милиционер, -- а вас мы
попросим на минутку выйти с нами.
На секунду у Глеба мелькнула безумная мысль, что Шаневича арестовывают
и, оставив Андрея поддерживать Нюру, он выскочил за Ильей на лестницу.
На площадке между этажами, в луже крови, лежала Снежана. На стене,
прямо над неподвижным телом, кто-то неумело и поспешно нарисовал кровью
несколько черточек.
Это был Танин иероглиф.
Все высыпали из квартиры и столпились на лестнице. Юбка Снежаны
задралась выше резинки чулка. Глеб вспомнил, как Снежана говорила в такси,
что никогда не носит трусов, и захотел поправить юбку, но понял, что менты
не подпустят его к трупу. Нож -- рукоятка замотана изолентой, -- валялся в
луже крови.
Внутри все будто онемело. Глеб оперся на перила и посмотрел вниз, в
лестничный проем. Отчетливо, до головокружения, он почувствовал, что Снежана
умерла -- и почему-то снова подумал о Тане. Они не переписывались, даже ее
е-мэйл он давно забыл, так что, может, она тоже мертва -- никого из общих
знакомых он не видел, и вполне мог об этом и не узнать. Внизу один из ментов
спрашивал женщину из нижней квартиры, зачем она перевернула труп. Сухонькая,
седая старуха громко, на весь подъезд, отвечала милиционеру:
-- Молодой человек! Если бы каждый раз, когда я видела раненого, я бы
ждала появления милиции, вас бы тут вовсе не было!
-- Что вы имеете в виду? -- чуть слышно спросил мент.
-- В каком году родился? -- парировала старушка. -- Отец или дед на
фронте были?
-- Дед был, -- ответил мент и добавил: -- Под Сталинградом погиб. Тебя,
видать, на него не нашлось.
Где-то на периферии сознания Глеба пронеслась мысль о том, что его дед
тоже погиб под Сталинградом и это странным образом связывает его, Глеба, с
ментом. Возможно, их деды знали друг друга, а, может, их останки
перемешались в одной братской могиле.
Глеб вернулся в квартиру. В прихожей стояли Настя и Луганский. Бледная
Нюра Степановна, держась за косяк, замерла в дверном проеме кабинета
Шаневича. Следом за Глебом с лестницы вернулись Ося и Бен с Катей.
-- Какой кошмар, какой кошмар, -- повторял Бен, на время утратив свою
улыбку и бодрый голос. Катя держала его за руку и чуть заметно гладила по
плечу. Ося неприязненно покосился на Луганского и отвернулся, а вошедший в
прихожую Антон спросил:
-- Водка еще осталась? -- и, пройдя в комнату, быстро налил себе рюмку.
Все остальные последовали за Антоном. Двое ментов замыкали шествие:
разложив на столе бумаги, они проверили документы и переписали собравшихся.
Остальные молчали и лишь когда за милиционерами закрылась дверь, заговорили
все сразу, перебивая друг друга: зачем она выходила?.. кто же это сделал?..
в собственный день рождения... какой ужас... видимо, время ей пришло...
какая глупая смерть... Слова казались Глебу лишенными смысла, стертыми: он
столько раз слышал их в кино или читал в книгах. Снова навалилась черная
тоска, захотелось немедленно уйти, но остаться одному будет невыносимо.
-- Да, отец, -- тихо сказал Арсен Шаневичу, -- хуй ты теперь узнаешь,
кто такая Марусина.
Глеб вздрогнул. И тут же вспомнил валявшийся на ступенях нож --
изолента на рукоятке, Глеб его столько раз видел на кухне у Шаневича. Этим
ножом убили Снежану. Но раз было убийство -- значит, был и убийца. Человек,
который взял нож здесь, в квартире, вышел следом за Снежаной и ее убил.
Железные законы логики подсказывали, что сделал это кто-то из людей, еще
несколько часов назад поздравлявших Снежану с днем рождения. Еще раз Глеб
осмотрел собравшихся в комнате.
Настя плакала, прижимаясь к Луганскому, а тот опирался на стол, словно
пытаясь от нее отстраниться. Теперь его черный наряд казался траурным.
Луганский встревоженно переводил взгляд с лица на лицо. Антон стоял рядом, в
руке -- недопитая рюмка водки. Нюра Степановна сидела в кресле -- лицо
бледное, почти зеленое. Чуть в стороне ото всех беседовали Шаневич и Арсен.
Возле стола Катя, Бен, Ося и Андрей говорили все вместе.
Все выглядели потрясенными и потерянными. Но Глеб с математической
ясностью осознал, что один из них полчаса назад убил Снежану.
-- Она так и не набрала своих семи гномов, -- сказал Андрей, и Антон
тут же повернулся и спросил:
-- Каких гномов?
-- Ну, -- сказал Бен, -- у нее игра была. Она же была Сноубол,
Белоснежка.
-- Я всегда говорил, что Дисней убивает, -- заметил Ося. -- Как табак.
-- Очень смешно, -- буркнул Андрей.
Один из них -- убийца, думал Глеб. Когда я видел Снежану в последний
раз живой, все остальные уже ушли. Последними -- Шварцер с Муфасой. Мог ли
кто-то спрятаться на лестнице? Нет, исключено -- лифт не работает, его бы
заметили. Да и уходили толпой, трудно отстать. Значит -- один из нас.
В школе Глеб любил разгадывать в "Науке и жизни" детективные истории:
приводятся показания всех подозреваемых и говорится, например, что каждый из
них дважды говорит правду, а один раз врет. Путем нехитрых логических
операций выяснялось, что возможен только один ответ. Вспомнив об этом, Глеб
с удивлением почувствовал, что его апатия куда-то пропала. Он неожиданно
взбодрился. Так он когда-то собирался на экзамен, каждой клеткой мозга
ощущая свою готовность.
Итак, Арсен и Шаневич все время были на кухне. Антон, кажется, тоже
ушел на кухню вместе со мной. В квартире оставались Ося, Андрей, Бен, Катя,
японский иероглиф --
и понял, что снова думает о Тане.
В то лето, когда они познакомились, Таня училась рисовать иероглифы.
Она даже знала их значение и объясняла ему магический смысл. На самом деле,
думал Глеб, Таня просто любит рисовать -- все равно, что: она же художница.
Всех иероглифов он не запомнил, но этот ему понравился и, чтобы произвести
на Таню впечатление, Глеб научился рисовать его машинально, без мыслей,
почти единым росчерком.
Сейчас Снежане, должно быть, столько лет, сколько было Тане, когда они
познакомились. Таня старше его, а Снежана -- моложе. Разница в их возрасте
почти равнялась числу лет, которые Глеб прожил в браке. При знакомстве Таня
показалась ему взрослой, зрелой женщиной. Внезапно Глеб понял, что не хочет
возвращаться домой один.
-- Что ты нарисовал? -- Снежана заглянула ему через плечо.
-- Неважно, -- Глеб закрыл блокнот.
-- А это имеет ко мне отношение?
-- Да, -- ответил Глеб, потому что ответить "нет" было бы невежливо. --
Самое непосредственное.
Снежана сгребла вещи в сумку и щелкнула замочком.
-- Поймаешь мне такси? -- сказала она.
Машина остановилась почти сразу, Снежана села на переднее сидение, на
прощание чмокнув Глеба в щеку.
-- Мы разве не ко мне? -- опешил он.
-- Нет, я у подруги ночую. Спасибо за прекрасный вечер.
Машина уехала, а Глеб побрел к метро. Он чувствовал себя обманутым. Не
сомневался, что они поедут к нему, и теперь даже растерялся.
Вероятно, он что-то сделал не так. Может, она обиделась, что он не
объяснил про иероглиф? Или вовремя не дал ей понять, что ее хочет? Или,
может, Снежане просто не понравилось с ним в прошлый раз? Зачем же тогда
весь вечер рассказывать о своих любовниках?
Не хотелось сидеть дома в одиночестве, и Глеб поехал в Ясенево --
отдать Абрамову кредитку и перекинуться парой слов. Снежана оставалась для
него загадкой -- и именно теперь, когда она укатила к подруге (никогда не
слышал раньше о ее подругах), Глеб понял, что никак не может выбросить ее из
головы.
Глеб позвонил в дверь, но Абрамов, видимо, уже спал. Решив оставить
карточку на столе, Глеб полез за ключом, долго искал в темноте скважину, и,
когда попытался вставить ключ, дверь сама распахнулась. В квартире горел
свет, и на секунду Глеб испугался.
-- Абрамов! -- позвал он.
Ответа не было. В комнате Глеб увидел разбросанные по полу машинописные
листы и незастланную постель.
Никого. Только к холодильнику магнитом пришпилена небрежная записка:
"Спасибо за гостеприимство. Выйду на связь. Твой ВА."
Абрамов исчез.
Снежана объявила на весь офис, что идет в парикмахерскую. Если
опоздает, гостей пусть встречают без нее. Андрея с Глебом отправили в
ближайший супермаркет -- круглосуточный, маленький, вполне домашний и не
слишком дорогой. В любом случае, других магазинов поблизости не было. К
подъезду гонцы вернулись, нагруженные едой и выпивкой.
-- Что значит -- "наименее фальшивая водка"? -- недоумевал Глеб. Андрей
уже полчаса разглагольствовал о том, какие водки надо было покупать год
назад, зимой и теперь.
-- Я исхожу из того, что нефальшивых водок не бывает. Различаются
только градации подделки. Качество спирта, который разводят. Ну и так далее.
Названий Глеб не запоминал, тем более, что этим летом пили один
джин-тоник: непривередливые -- из зеленых банок, а кто побогаче -- Gordon's
или Beefeater со "швепсом" из больших пластиковых бутылок. Пару лет назад,
когда Глеб жил с Таней, в моде были цветные ликеры с запахом альдегида,
поддельный спирт "Рояль" и "Амаретто" (его рекомендовалось добавлять в
шампанское).
Лифт не работал, и пришлось подниматься пешком. На стене между третим и
четвертым этажом кто-то написал "Буду пагибать малодым", и Глеб вслух
удивился безграмотности.
-- Это же цитата, -- объяснил Андрей, -- "Мистер Малой", не слышал,
разве? Типа концепт: если рэп в Америке поют негры, то у нас его надо петь с
кавказским акцентом. Оттуда и "буду пагибать малодым, буду пагибать, буду
пагибать". Нормально.
-- Live fast, die young, -- переводя дыхание, сказал Глеб.
-- Молодыми мы уже не успели, -- ответил Андрей, открывая дверь в
квартиру.
Продукты сгрузили на кухню, и в ожидании гостей Глеб сел за компьютер.
Арсен обновится только на следующей неделе, на странице Мая Ивановича
Мухина, виртуального пенсионера из Тарту, всего две новые ссылки: одна -- на
какого-то московского кинокритика, сделавшего себе хомяк на израильском
сервере, другая -- на очередной корпоративный проект Тима Шварцера. Вспомнив
о Марусиной, Глеб заглянул на ее страницу на Geocities. Новый выпуск
начинался так:
"Я решила сегодня подумать о лучшем, что у нас есть: о наших детях.
Во-первых, их приятно делать, во-вторых, мы любим их, когда они маленькие, и
стараемся не потерять это чувство, когда они подрастут. И потому для всех
малышей я предлагаю сегодня Азбуку русского Интернета.
Пусть Андрей будет А, потому что с него начался и алфавит, и русский
Интернет.
Пусть Бен будет Б, потому что без его программ ничего бы не работало.
Пусть Тим будет В, потому что он и так в каждой бочке затычка. И потому
что тогда его домен будет называться не Тим.ру, а просто В.ру.
На Г у нас слишком много претендентов, поэтому оставим на время нашу
Азбуку."
Глеб еще раз перечитал предпоследнюю строчку. Где-то он уже слышал
шутку про домен в.ру. В глубокой задумчивости он встал и пошел искать
Шаневича.
Илья обнаружился на кухне, где уже начали распивать водку. В двух
словах Глеб пересказал новую русу.
-- И что? -- спросил Шаневич. -- Ты хочешь сказать, это смешно?
-- Нет, -- ответил Глеб. -- Я хочу сказать, что эту шутку мне только
вчера пересказала Снежана. У нее на канале кто-то так пошутил.
-- Ну и что? -- спросил Андрей.
-- Нет, я просто так, -- смешался Глеб.
-- Понял, -- кивнул Шаневич. -- Так называемая Русина ебла нашу
Снежаночку. Еще очко в твою пользу, Бен. Это и в самом деле мужик. А теперь
-- где именинница?
-- В парикмахерской, -- ответил Андрей, и Шаневич удалился, забрав
полстакана водки и велев отправить к нему Снежану, как только появится.-- Ты
в Америке никогда не жил? -- спросил Ося Глеба.
-- Нет, а что?
-- Ну, это американцы обычно стучат, -- сказал Ося. -- Русские как-то
знают, что это не по-арийски.
Глеб смутился. Слова "стучать" он не слышал уже лет десять. И признался
себе, что после падения коммунизма слишком быстро позабыл все навыки: не
упоминать по телефону запретных фамилий, никогда не называть тех, у кого
брал Самиздат, и вообще -- никаких имен.
-- Я как-то не подумал, -- пробормотал он и пошел назад, размышляя, что
означает слово "арийский" в устах еврея.
Из глубин квартиры доносился бас Шаневича:
-- Я сейчас занят, но как только гости уйдут -- ты мне расскажешь, кто
есть кто на твоем хрустале!Что отвечала Снежана, Глеб не разобрал.
Глеб проскользнул к своему компьютеру и решил было дочитать русу, когда
в комнату, рыдая, вбежала Снежана.
-- Я не буду раскрывать никнеймы! -- всхлипывала она.
Глеб обернулся. После парикмахерской Снежана чудесно преобразилась:
волосы, еще недавно темные, почти черные, белокурыми прядями сбегали по
плечам.
Заметив его удивление, она улыбнулась сквозь слезы:
-- Я решила сменить имидж. Фам фаталь должна быть блондинкой, ты как
думаешь?
Из прихожей уже доносились голоса -- пришли первые гости. Невысокая
рыжая девушка лет двадцати в короткой юбке, черных колготках, грубых
ботинках и короткой майке с психоделическим узором целовала в щеку Бена и
Осю.
-- Как я рада вас видеть, мальчики, -- сказала она и тут же кинулась к
Снежане с криком: -- А вот кого я в самом деле рада видеть! С днем рождения!
-- Девушки поцеловались. -- Меня зовут Настя, -- сообщила рыжая, сунула
Глебу маленькую ладошку и прошла в большую комнату, где накрыли стол. Андрей
уже разливал водку, Бен вызвался смешать джин с тоником.
Снова открылась дверь, появился худощавый парень в футболке и джинсах.
-- Антон, привет, -- Снежана кинулась к нему на шею. -- Как здорово,
что ты пришел! Это Антон, -- пояснила она Глебу. -- Я его в метро встретила
на днях, помнишь, я рассказывала?
Глеб кивнул.
Антон сдержанно улыбнулся и следом за Снежаной вошел в комнату. Там
Настя втолковывала Бену:
-- Понимаешь, вся эта музыка, которую вы здесь слушаете -- все это
вчерашний день. Сегодня можно слушать только техно.
-- О боже, -- буркнул себе под нос Антон и быстро налил водки.
-- Вчерашний день, -- отвечал Бен, -- это лучшее, что у нас есть. Я вот
за свои тридцать лет не слышал ничего лучше диско.
-- Послушай, -- Настя взяла его за руку, -- ты сходи в "Птюч" на рэйв,
поколбасься немного -- и тебя пропрет. Ты во все въедешь.
-- Вы в вашем "Птюче" еще будете танцевать под диско, помяни мое слово,
-- пообещал Бен.
Только сейчас Глеб понял, почему одежда Бена показалась ему такой
знакомой: все эти клешеные джинсы, широкие воротники, рубашки немыслимых
расцветок. Так выглядели поп-идолы времен их общей юности. Видимо, когда-то,
лет пятнадцать назад, Бен понял, как должны выглядеть модные люди -- и с тех
пор не переменил своего мнения.
Его жена стояла чуть в стороне и молча пила свой джин-тоник. Глеб
спросил, как дела, и Катя рассказала, что дизайнерская контора, где она
работала последний год, вот-вот закроется.
-- А почему ты сюда не пойдешь работать? -- спросил Глеб.
-- О, Вене это не понравится, -- с легкой обидой сказала она. -- Он
невысокого мнения о моих дизайнерских талантах. Он Тимофея любит.
Шварцер негромко беседовал с Арсеном, который то и дело теребил шапочку
на затылке. Наверное, Тим уже знает о том, что Маша Русина -- это кто-то с
канала #xpyctal, подумал Глеб. Злится, небось, чудовищно.
Люди все прибывали. Глеб запомнил сероглазого блондина в черной рубашке
и черных джинсах в обтяжку. Его звали Борис Луганский; он с порога начал
рассказывать Шаневичу, как на телевидении готовят победу Ельцина:
-- Тут самое главное -- правильно сделанный новостной ролик.
-- Двадцать пятый кадр? -- спросил Ося, -- Не удивлюсь -- ельциноиды и
на такое пойдут.
-- Нет, все проще. Мне на "Видео-Интернэшнл" на днях объясняли, что
надо, скажем, показать речь Зюганова -- а фоном тихо, но отчетливо, дать
такой мерзкий звук, чтобы вызвать у зрителя раздражение. И дело в шляпе.
-- А газетку "Не дай Бог" тоже с твой помощью изготавливают? -- Ося
взмахнул рукой.
-- А что за газета? -- вступил Шаневич, на лету поймав опрокинутый Осей
стакан.
-- О, прекрасный ход, прекрасный, -- откликнулся Луганский. --
Антикоммунистическая газета, которую делают журналисты "Коммерсанта". Очень,
очень смешная.
-- Там была подборка писем, -- сказал Ося, почесывая бороду. -- Якобы
от тех, кто за коммунистов. Пишут, что после победы с дерьмократами сделают.
Типа кишки вырежут, яйца оторвут, на улицах развесят, ну и так далее.
Глеб поморщился. Как-то о возможной победе коммунистов он всерьез не
задумывался. И уж тем более -- о возможных казнях. Даже при Брежневе этого
не было, куда уж Зюганову.
-- Понятно, -- продолжал Ося, -- что эта коммерсантовская шушера сама
все придумала. Но я подумал: а ведь правда, когда победим, мы с авторами
этой газеты так и поступим.
-- Мы -- это кто? -- спросил Луганский.
-- Мы -- это НБП, -- ответил Ося. -- Нацболы.
-- Я знал Курехина, -- сказал Луганский, -- встречался с ним пару раз.
Очень был клевый. Жалко, что умер.
-- Курехин -- это который про грибы? -- спросила подошедшая Настя.
-- Он самый, -- сказала Снежана. -- А, кстати, ты грибов не принесла?
-- Нет, не достала, -- девушка виновато улыбнулась. -- В другой раз,
ладно?
-- Хуйня, -- Снежана царственно кивнула. -- И так всем по кайфу.
Она явно наслаждалась положением королевы бала. Комната уже была полна
людей -- большинство Глеб видел впервые -- по крайней мере, не мог
вспомнить, видел ли раньше.
-- Не знаю, -- Настя надула губы. -- Мне противно смотреть, как все
пьют. Водка -- это так не позитивно. Только посмотри, -- и она кивнула на
Антона, который, жестикулируя, что-то излагал Бену.
Внезапно Снежана глянула на часы и рванула в офис с криком:
-- Меня должны поздравить из Америки, скоро буду!
Глеб вернулся к столу. Нюра Степановна молча рассматривала рюмку водки,
словно впервые ее видела. Кто-то предложил включить музыку и потанцевать.
Стол сдвинули к стене, начались танцы под "Жильца вершин" и Murder Ballads.
Глеб некоторое время подпрыгивал, вспоминая свои первые дискотеки, но потом
решил, что с него хватит, и направился в офис. В коридоре он встретил Бена.
В офисе Луганский, сидя на столе, впаривал Снежане и Насте:
-- Я решил, хватит заниматься рекламной мелочовкой. Хочу написать
серьезный сценарий. Начинается с того, что двое братков, чечен и русский,
едут на машине. Русский только что вернулся из Америки, и чечен его
расспрашивает. Вот, слушайте.
Откуда-то Луганский извлек сложенный вчетверо лист бумаги и начал
читать:
-- Правда ли, что там это дело совершенно законно?
-- Да. Совершенно законно. То есть, конечно, нельзя подойти на улице к
мальчику и трахнуть его в жопу, это да. Но если живешь с кем-то -- твое
дело. Или если мужик одевает женское платье и идет в кабак -- его оттуда не
выгоняют.
-- Постой. Я не понял -- то есть если я сижу в кабаке, и входит пидор,
я не могу его вырубить?
-- Ага. Ты не можешь его вырубить. Потому что менты тогда вырубят тебя.
Потому что мусор тоже может оказаться пидором.
-- Круто, -- сказал Глебу Бен. -- Это пародия на "Палп Фикшн", я понял.
Там в начале Сэмюэл Л. Джексон с Траволтой беседуют об Амстердаме.
-- Мой любимый фильм, -- сообщила Настя. -- А вы знаете, что было в
чемоданчике? Душа Марселуса Уоллеса, вот!
-- А я думал, -- сказал Бен, -- бриллианты, украденные в "Бешеных
псах".
Луганский глянул на него возмущенно, Бен пожал плечами и вернулся в
большую комнату. В офис зашли Андрей с Антоном и остановились на пороге. Не
смущаясь, Луганский продолжал читать:
-- А бабы? Как бабы это терпят?
-- Бабы в Штатах совсем обнаглели. Вот если ты ущипнешь ее за жопу, она
волокет тебя в суд, и судья отправляет тебя на зону.
-- Блядь.
-- Бабы в Америке даже говорят на другом языке.
-- Что? Не по-американски?
-- Ну, не совсем. Самое забавное -- это такие маааленькие отличия.
Например, история будет по-английски history, а бабы говорят -- herstory,
потому что...
-- Я не понял, как?
-- Ну, это звучит у меня похоже, а пишется по-разному. То Ха -- И --
Зэ, а то Ха -- Е -- эР. То есть "его" и "ее".
-- У меня была подруга, -- сказал Антон, -- так она год прожила в
Англии. Много мне про феминизм рассказывала. Про феминизм и этот... как
его... джендер.
-- Интернет, -- заметил Андрей, -- отменил гендер. Потому что в Сети
никто не знает -- собака ты, мальчик или девочка.
Они вернулись в большую комнату, оставив Настю дослушивать дурацкую
пародию на самый модный фильм года. Пьянка достигла апогея. Кто-то, чьего
имени Глеб не знал, лежал на трех стульях, протягивая длинные руки к
танцующим и слабо взывал:
-- Седьмой, седьмой, поговори со мной! Почему не отвечаешь, почему
молчишь, а?
В углу Муфаса раскуривал большой косяк и объяснял, что на самом деле у
него другое имя, а Муфаса -- это прозвище, в честь Льва-отца. Глеб подумал,
что, вероятно, двое других участников группы "Мароккасты" должны быть
Львом-сыном и Львом-святым духом. Глядя на танцующих, Глеб тяжело вздохнул.
Может, стоило уйти, но мысль о поездке через весь город была ему неприятна.
Налив себе воды, он пошел на кухню.
Осе стало жарко, и он снял рубашку, оставшись в майке с надписью "Punk
is not dead".
-- А ты панк? -- спросил Глеб.
-- Я анархо-сатанист, -- холодно ответил Ося, и Глебу расхотелось
уточнять, что это такое.
-- А чего тогда майку надел? -- спросил Шаневич.
-- Формально, -- ответил Ося, -- майка с надписью "Punk is not dead" не
значит, что тот, кто в ней -- панк. Он просто доносит до всех информацию о
том, что панк не мертв.
-- А он не мертв? -- ехидно улыбнулся вошедший Арсен.
-- Конечно, нет, -- ответил Шаневич. -- Скажем, Ельцин -- настоящий
панк. Кстати, когда он уйдет -- тогда будет пиздец. И мы еще вспомним эти
времена как самое свободное время нашей жизни.
-- Самое свободное время нашей жизни было при Брежневе, -- сказал Ося.
-- У нас был наш Галич и наш Самиздат. Лучшее время за всю историю России ХХ
века.
Вероятно, мы жили в разных Россиях, подумал Глеб, вспомнив Чака.
Неприятное воспоминание: может, потому что вместе с Чаком он вспомнил
Абрамова, который говорил, что Чак хватает его за ноги. Абрамов теперь тоже
исчез, и Глеб нервничал.
-- Да нет, -- сказал Андрей, -- Ельцин не панк. Или даже если он как бы
панк, так выберут его не потому, что он типа устроил революцию пять лет
назад, просто он сейчас обещает, что революций больше не будет.
-- Я обещаю, что революция еще будет, -- продирижировал Ося, -- и когда
мы победим, уничтожим всю эту мразь, которая осуществила геноцид русского
народа.
Глеба подмывало спросить Осю, верит ли он сам в то, что говорит, но он
сдержался.
-- Нет, будет не революция, а новый порядок, -- сказал Шаневич. -- Хаос
в стране может быть снаружи и не заметен. Улицы даже можно убирать. Но в
любом доме, куда ни зайдешь, творится полный разор, как у меня на кухне, и
это никак не связано ни с деньгами, ни с политикой. Это -- хаос. И как
только людям надоест, что у них в доме нет чистого стула, они проголосуют за
сильную руку и новый порядок.
-- Тогда по мне лучше пусть грязные стулья, -- неожиданно для себя
сказал Глеб.
-- Правильно, -- воскликнул Ося. -- Панки грязи не боятся.
-- Но панки, отец, и не голосуют, -- заметил Арсен.
-- А правда, что на выборах панки будут поддержать Зюганова? -- спросил
Андрей. -- Я даже типа лозунг читал -- "Папа Зю, гаси козлов!"
-- Я думаю, его в штабе Ельцина придумали, -- сказал Ося.
Глеб внезапно понял, что на его глазах та Россия, которую любила
Снежана, Россия анархии и безграничной свободы, перестает существовать. Что
выборы, кто бы ни победил, будут каким-то рубежом, разделяющим десятилетие.
Почему-то ему стало жалко Снежану.
Он вышел в коридор, где Шварцер, собиравшийся с Муфасой на какой-то
концерт, прощался с именинницей. Сквозь приоткрытую дверь кабинета Шаневича
Глеб увидел Нюру Степановну, снова сидевшую за своим столом.
Вскоре в большой комнате остались только Бен, Катя, Ося и Андрей. Катя
лениво дотанцовывала под "Death Is Not the End", а Андрей убирал со стола
грязные тарелки. Собрав рюмки, Глеб вернулся на кухню. Арсен как раз
досказывал анекдот, знакомый Глебу с незапамятных времен:
-- И вот он пробует ковшом водку и говорит: "За это нас и не любят!"
-- Ну да, -- без улыбки сказал Шаневич. -- Он должен был прибавить: "но
поэтому мы и выжили".
Глеб вернулся в комнату и присоединился к Андрею. Ося курил в коридоре,
Бен и Катя куда-то исчезли, Снежаны тоже не было.
-- Хорошая вечеринка, -- сказал Глеб, хотя сам не был в этом уверен.
-- Обычная, -- кивнул Андрей, -- у нас такие каждый месяц бывают.
В несколько заходов они перетаскали посуду на кухню, где Шаневич c
Арсеном обсуждали общих иерусалимских знакомых. По пути в комнату Глеб
услышал из ванной сдавленный звук. Открыв дверь, он увидел Нюру: та блевала
над раковиной.
-- Плохо? -- спросил Глеб.
Она кивнула.
-- Сейчас лучше будет, ты еще попробуй, -- напутствовал Глеб, но тут
появился Андрей и взял дело в свои руки.
-- Открой рот пошире, -- командовал он, -- сейчас я тебе помогу.
"Сразу видно -- опытный человек", -- с уважением подумал Глеб.
Минут через десять они вывели ослабевшую Нюру в коридор.
-- Как она домой-то поедет? -- спросил Глеб.
-- Может, здесь ее оставить? -- предложил Андрей.
Они вышли в прихожую и с удивлением наткнулись на двух милиционеров в
форме, застывших у самой двери.
-- Кто хозяин? -- спросил один.
-- Илья, -- крикнул Андрей, -- к тебе пришли.
Милиционеры неприязненно осматривали прихожую, заглянули в кабинет
Шаневича и в большую комнату. Дверь офиса была закрыта, к тому же ее
загородили Андрей, Глеб и Нюра.
-- Все, уже закончили, -- добродушно сказал Шаневич, -- простите, не
заметили, что уже одиннадцать, но вы видите, гости разошлись, так что,
может, вы присядете...
-- Присядем потом, -- сумрачно ответил один милиционер, -- а вас мы
попросим на минутку выйти с нами.
На секунду у Глеба мелькнула безумная мысль, что Шаневича арестовывают
и, оставив Андрея поддерживать Нюру, он выскочил за Ильей на лестницу.
На площадке между этажами, в луже крови, лежала Снежана. На стене,
прямо над неподвижным телом, кто-то неумело и поспешно нарисовал кровью
несколько черточек.
Это был Танин иероглиф.
Все высыпали из квартиры и столпились на лестнице. Юбка Снежаны
задралась выше резинки чулка. Глеб вспомнил, как Снежана говорила в такси,
что никогда не носит трусов, и захотел поправить юбку, но понял, что менты
не подпустят его к трупу. Нож -- рукоятка замотана изолентой, -- валялся в
луже крови.
Внутри все будто онемело. Глеб оперся на перила и посмотрел вниз, в
лестничный проем. Отчетливо, до головокружения, он почувствовал, что Снежана
умерла -- и почему-то снова подумал о Тане. Они не переписывались, даже ее
е-мэйл он давно забыл, так что, может, она тоже мертва -- никого из общих
знакомых он не видел, и вполне мог об этом и не узнать. Внизу один из ментов
спрашивал женщину из нижней квартиры, зачем она перевернула труп. Сухонькая,
седая старуха громко, на весь подъезд, отвечала милиционеру:
-- Молодой человек! Если бы каждый раз, когда я видела раненого, я бы
ждала появления милиции, вас бы тут вовсе не было!
-- Что вы имеете в виду? -- чуть слышно спросил мент.
-- В каком году родился? -- парировала старушка. -- Отец или дед на
фронте были?
-- Дед был, -- ответил мент и добавил: -- Под Сталинградом погиб. Тебя,
видать, на него не нашлось.
Где-то на периферии сознания Глеба пронеслась мысль о том, что его дед
тоже погиб под Сталинградом и это странным образом связывает его, Глеба, с
ментом. Возможно, их деды знали друг друга, а, может, их останки
перемешались в одной братской могиле.
Глеб вернулся в квартиру. В прихожей стояли Настя и Луганский. Бледная
Нюра Степановна, держась за косяк, замерла в дверном проеме кабинета
Шаневича. Следом за Глебом с лестницы вернулись Ося и Бен с Катей.
-- Какой кошмар, какой кошмар, -- повторял Бен, на время утратив свою
улыбку и бодрый голос. Катя держала его за руку и чуть заметно гладила по
плечу. Ося неприязненно покосился на Луганского и отвернулся, а вошедший в
прихожую Антон спросил:
-- Водка еще осталась? -- и, пройдя в комнату, быстро налил себе рюмку.
Все остальные последовали за Антоном. Двое ментов замыкали шествие:
разложив на столе бумаги, они проверили документы и переписали собравшихся.
Остальные молчали и лишь когда за милиционерами закрылась дверь, заговорили
все сразу, перебивая друг друга: зачем она выходила?.. кто же это сделал?..
в собственный день рождения... какой ужас... видимо, время ей пришло...
какая глупая смерть... Слова казались Глебу лишенными смысла, стертыми: он
столько раз слышал их в кино или читал в книгах. Снова навалилась черная
тоска, захотелось немедленно уйти, но остаться одному будет невыносимо.
-- Да, отец, -- тихо сказал Арсен Шаневичу, -- хуй ты теперь узнаешь,
кто такая Марусина.
Глеб вздрогнул. И тут же вспомнил валявшийся на ступенях нож --
изолента на рукоятке, Глеб его столько раз видел на кухне у Шаневича. Этим
ножом убили Снежану. Но раз было убийство -- значит, был и убийца. Человек,
который взял нож здесь, в квартире, вышел следом за Снежаной и ее убил.
Железные законы логики подсказывали, что сделал это кто-то из людей, еще
несколько часов назад поздравлявших Снежану с днем рождения. Еще раз Глеб
осмотрел собравшихся в комнате.
Настя плакала, прижимаясь к Луганскому, а тот опирался на стол, словно
пытаясь от нее отстраниться. Теперь его черный наряд казался траурным.
Луганский встревоженно переводил взгляд с лица на лицо. Антон стоял рядом, в
руке -- недопитая рюмка водки. Нюра Степановна сидела в кресле -- лицо
бледное, почти зеленое. Чуть в стороне ото всех беседовали Шаневич и Арсен.
Возле стола Катя, Бен, Ося и Андрей говорили все вместе.
Все выглядели потрясенными и потерянными. Но Глеб с математической
ясностью осознал, что один из них полчаса назад убил Снежану.
-- Она так и не набрала своих семи гномов, -- сказал Андрей, и Антон
тут же повернулся и спросил:
-- Каких гномов?
-- Ну, -- сказал Бен, -- у нее игра была. Она же была Сноубол,
Белоснежка.
-- Я всегда говорил, что Дисней убивает, -- заметил Ося. -- Как табак.
-- Очень смешно, -- буркнул Андрей.
Один из них -- убийца, думал Глеб. Когда я видел Снежану в последний
раз живой, все остальные уже ушли. Последними -- Шварцер с Муфасой. Мог ли
кто-то спрятаться на лестнице? Нет, исключено -- лифт не работает, его бы
заметили. Да и уходили толпой, трудно отстать. Значит -- один из нас.
В школе Глеб любил разгадывать в "Науке и жизни" детективные истории:
приводятся показания всех подозреваемых и говорится, например, что каждый из
них дважды говорит правду, а один раз врет. Путем нехитрых логических
операций выяснялось, что возможен только один ответ. Вспомнив об этом, Глеб
с удивлением почувствовал, что его апатия куда-то пропала. Он неожиданно
взбодрился. Так он когда-то собирался на экзамен, каждой клеткой мозга
ощущая свою готовность.
Итак, Арсен и Шаневич все время были на кухне. Антон, кажется, тоже
ушел на кухню вместе со мной. В квартире оставались Ося, Андрей, Бен, Катя,