Кортес Родриго. Садовник

   Долорес предложила ему присесть, быстро взбежала по лестнице на второй этаж, постучала, затем скрипнула дверью, и вдруг она испуганно охнула.
   Мигель выронил костыль и, шипя от боли и подволакивая ногу, помчался вслед за ней. Цепляясь за перила, с трудом преодолел два десятка ступенек, чуть не потерял сознание у двери, но собрался и ввалился в комнату Сесила Эсперанса.
   Долорес оторопело стояла в самом центре комнаты, приложив ладони ко рту, а вокруг — словно Бонапарт прошел. Постель смята, подушки на полу, маленький китайский столик нещадно раздавлен, а узорный марокканский ковер усыпан осколками фарфора и обильно полит кофе. И только Сесила Эсперанса здесь не было.
   Мигель стремительно окинул взглядом комнату, привычно отмечая многочисленные признаки борьбы, и прохромал к мятой постели. Наклонился, и по его спине прошел холодок: прямо на подушке лежала знакомая черная шелковая нитка.
   «Как с Ансельмо! — охнул он. — Господи! Неужели он его все-таки убил?!»
   Мигель переместился к настежь распахнутому окну. На белом мраморном подоконнике виднелись отчетливые отпечатки грязных босых ног. Сесила определенно вытащили через окно.
   — Дьявол! — выругался Мигель и повернулся к Долорес. — У вас оружие есть?
   Девушка кивнула.
   — Возьмите, запритесь в комнате и никуда не выходите! — жестко распорядился Мигель и бросился к выходу. Поскользнулся и съехал по лестнице вниз, кряхтя от боли, выскочил на террасу и обвел сад пристальным взглядом. До этих пор Себастьян членов семьи Эсперанса не убивал, но, видимо, всякое правило должно иметь исключения.
   «И где мне его искать?!»
   Мигель прохромал вниз по скрипучей ореховой лестнице террасы и заковылял по широкой, выложенной желтым плитняком тропе.
   Он вдруг подумал, что, возможно, напрасно поверил садовнику и на самом деле и старого полковника, и Тересу с Лусией убил именно Себастьян, а никакие не анархисты и уж тем более не Сесил. Все внутри его сопротивлялось этой следственной версии, но то, что Мигель увидел в комнате, снова переставило акценты, и он теперь даже не знал, чему верить.
   Он дошагал до развилки троп и замер.
   Черт его знает, как и когда садовник успел это сделать, но сад был неузнаваем! Широкая, даже не тропа — настоящая дорога вела сквозь зеленые путы молодых колючих лиан, мимо буйных, каскадами льющихся с каждой альпийской горки цветов куда-то вперед, где фиолетовые и сиреневые краски редкой для этих мест сирени плавно перетекали в небо и словно таяли в нем. И казалось, отойди он в сторону с дороги хоть на несколько шагов, и назад уже дороги не найти.
   Мигель зябко поежился и, преодолевая головокружение, заставил себя пройти еще несколько десятков метров, пока не поймал себя на том, что никого более не преследует, а только тем и занимается, что пытается сообразить, как будет отсюда выбираться. Черт его знает, в чем тут дело, но сочетание цветов буквально гипнотизировало, а дорожки делали такие странные повороты, что он уже и не взялся бы сказать, в какой стороне находится усадьба. И тогда Мигель решительно повернул назад.

***

   Вернуться с первой попытки не удалось. Развилок оказалось больше, чем он предполагал, и каждый раз Мигель почему-то выбирал не ту. Ему не удавалось сориентироваться даже по сторонам света. Сойти с дороги было сложно — колючки, но каждый раз дорога уводила его на несколько градусов в сторону от цели, и Мигель внезапно обнаруживал себя то на каскаде прудов, то у грота, то над прячущимся в зарослях ручьем. И лишь часа через два беспрерывных плутаний, когда Мигель решил прорываться прямо сквозь колючки, он вышел к дому.
   Долорес ждала его на террасе.
   — Не нашли? — с угасающей в глазах надеждой спросила она, и Мигель печально покачал головой.
   — Я должен осмотреть дом.
   — Конечно! — закивала головой девушка. — Только в комнату к кузену не ходите, он пока еще спит.
   Мигель посмотрел на часы — 14.00 — и решил, что первым делом разбудит кузена: еще один мужчина в пустом доме ему бы не помешал. Извинился перед Долорес, попросил провести его в комнату к Пабло и спустя пару минут стоял перед кроватью с храпящим на весь флигель крепким молодым мужчиной.
   Пабло спал лицом вниз и прямо в одежде. Мигель нагнулся над ним, осторожно тронул за плечо и замер. По самому краю рукава Пабло шла полоска до боли знакомого бурого цвета.
   «А если это он? — подумал Мигель. — Хотя нет, в комнате следов крови не было… А если он убил его уже на улице?»
   Он глубоко вздохнул, прикусил губу и толкнул Пабло в бок.
   — Эй! Сеньор Эсперанса! Вставайте!
   Пабло заворочался, перевернулся на спину и открыл глаза. Некоторое время пытался понять, кто это над ним стоит, а затем перевел взгляд на Долорес и понимающе покачал головой:
   — Все-таки… сдала меня… сука…
   Повернулся на бок и стремительно сунул руку под подушку.
   Мигель сразу же бросился вперед и навалился сверху, не давая ему вытащить оружие, но силы были неравны. Пабло ударил его головой в лицо, затем — совершенно расчетливо — по культе, вытащил из-под подушки «браунинг», вскочил и, не отрывая взгляда от сбитого с ног, но пытающегося подняться безрукого полицейского, задом попятился к двери.
   — Пабло! Зачем? — вскрикнула Долорес, но тот даже не обратил на нее внимания и стремительно выскользнул за дверь.
   Мигель с трудом поднялся на ноги, поддерживаемый испуганной девушкой, вышел во двор и с горечью признал, что служба для него закончилась.

***

   Этим же вечером Мигель нанес официальный визит сеньору Рохо. За полным отсутствием иного начальства выложил на стол алькальда служебный револьвер и прошение об отставке и присел на стул.
   — Что, Мигель, совсем плохо? — понимающе улыбнулся алькальд.
   Мигель кивнул.
   — Ну, вот видишь… а хорохорился-то как! — мстительно напомнил алькальд. — А теперь отвечать придется.
   — Что мое — за все отвечу, — коротко отозвался Мигель.
   Алькальд привстал и, важно оттопырив нижнюю губу и выставив живот, подошел к окну. Там, во дворе недавно восстановленной ратуши, маршировал пехотный взвод.
   — Значит, признаешься? — внезапно повернулся он к Мигелю.
   Бывший начальник полиции замер.
   — Да-да… Пабло Эсперанса мне все рассказал, — удовлетворенно усмехнулся алькальд. — И как ты деньги с него требовал, и как угрожал, и как решил несколько убийств на него спихнуть…
   Мигель некоторое время пытался осмыслить всю эту белиберду, а потом сокрушенно покачал головой и натужно рассмеялся. Все было ясно как день. Пабло настолько перепугался, что решил опередить события.
   — Кстати, «Испано-суизу» твою тоже нашли… — вернулся к столу и сел, сложив маленькие крепкие кулаки перед собой, алькальд. — Естественно, всю в крови. В общем, новому начальнику полиции будет над чем поработать.
   — Я арестован? — спросил Мигель.
   — Это не мне решать, лейтенант… так что… гуляй пока.
   Мигель встал со стула и направился к выходу, но у самых дверей остановился. Ему вдруг страстно захотелось напомнить алькальду, что не за горами то время, когда и он, невзирая на всю его лояльность ко всем подряд, станет отработанным материалом. И тогда его спишут — так же беспощадно, как и начальника полиции сейчас.
   Но он сдержался.

***

   Когда начальник полиции пытался разобраться с садовыми тропинками, сеньор Сесил Эсперанса был уже похоронен. Он сражался за жизнь даже не отчаянно — остервенело: зацепил и разбил ногой чашечку с кофе, раздавил весом своего тела хрупкий прикроватный столик, сумел просунуть пальцы между горлом и шнурком… Но с хваткой Себастьяна мало что могло сравниться; садовник просто сел ему на спину, затянул шелковой косичкой шею сеньора Эсперанса вместе с пальцами, натянул удавку до отказа и стал ждать. И секунда за секундой защита медленно, но неуклонно ослабевала. А потом Себастьян спрятал косичку в карман, взвалил обмякшее тело на плечо, поднес к окну, сбросил со второго этажа на газон и прыгнул следом.
   Еще через два часа сеньор Сесил был посажен в стремительно вырытую узкую и глубокую штольню точно посредине своего участка райского сада. А еще через четыре пришел полицейский.
   Привычно прячась за кустами, Себастьян сопровождал его всю дорогу и остался доволен. Полицейский, как и всякий нормальный человек, всячески избегал сходить с тропы и шел строго тем маршрутом, каким должен был бы идти каждый. И только в самом конце отчаялся и рванул прямо по колючкам.
   А потом было это странное бегство сеньора Пабло, затем полицейский ушел, а поздно ночью Пабло снова появился — пьяный и злой, сказал что-то кузине, и Долорес испуганно отшатнулась и убежала в свою комнату. Себастьян перестал отходить от дома дальше, чем на десять-пятнадцать метров.
   Даже при жизни старшего поколения в этой семье находилось время и место для глубоко затаенных обид. Теперь же, после исчезновения сеньора Сесила, остатки хрупкого равновесия дома Эсперанса мгновенно пошатнулись и начали стремительно проседать. Себастьян чувствовал это всей кожей и рисковать шатким благополучием этой семьи сейчас, когда до конца всего сущего осталось всего ничего, не стал бы ни за что.
   Он сбегал на конюшню, вытащил из пачки пару джутовых мешков для подстилки и залег в кустах прямо напротив флигеля. Долго смотрел, как вконец расстроенный сеньор Пабло чистит свой черный «браунинг», периодически целясь в невидимого врага и с остервенением щелкая курком. Затем, таясь за кустами и камнями, он проводил сеньора Пабло до самого грота и терпеливо ждал, когда тот пополнит запасы спиртного. Снова проводил к флигелю…
   Обычно примерно в это время за сеньором Пабло заезжали друзья, и они все вместе исчезали на ночь, а то и на сутки, чтобы, как иногда выражался Пабло, «немного разгрузиться». Но сегодня друзья объявляться не торопились, и, как ни высматривал Себастьян, ведущая к усадьбе дорога была совершенно пуста.
   Сеньора Пабло это определенно беспокоило. Он беспрерывно вскакивал, начинал ходить по комнате и к полуночи, похоже, принял решение. Вывернул шкафы, судорожно отобрал несколько рубашек, выбрал пару туфель, вскрыл половицу и достал пачек двадцать мятых разноразмерных банкнот и мешочек с мелодично брякнувшим внутри золотом, торопливо запихал все это в желтый поцарапанный чемодан, прижал его коленом, застегнул и выскочил во двор.
   Себастьян затаил дыхание.
   Пабло как-то болезненно посмотрел на приоткрытую калитку, затем на яркую полную луну в чистом звездном небе и внезапно скривился.
   — Нет. Сначала — к этой суке!
   Бросил чемодан прямо на клумбу, оттянул вниз галстук, нащупал и расстегнул пуговицу белоснежной рубашки и быстро взбежал по застонавшей лестнице ореховой террасы.
   Себастьян осторожно высунул голову из кустов, огляделся по сторонам, стремительно скользнул к террасе, прижался к стенке и замер. Однажды он уже видел подобное выражение лица — у совсем другого человека, и оно ему не нравилось.
   Внезапно в господском доме загрохотала мебель, ухнуло и посыпалось на газон оконное стекло, и тут же раздался пронзительный женский вопль.
   Сердце Себастьяна забилось. Он уже слышал похожий вопль — за сутки перед тем, как сеньору Тересу и сеньору Лусию вынесли во двор ногами вперед.
   Внутри дома снова что-то грохнуло, затем заскрежетало, потом хлопнула дверь, и на террасу выскочила сеньорита Долорес. Всхлипывая и придерживая разорванную на плече ночную рубашку, с безумными, круглыми от ужаса глазами, она скатилась по лестнице и бросилась прочь от дома.
   Себастьян внимательно проводил ее взглядом, нервно раздул ноздри и, заслышав дробный топот бегущего вслед сеньора Пабло, вжался в стену.
   Сеньор Пабло легко перемахнул через перила террасы, спружинив сильными, тренированными ногами, по-кошачьи мягко приземлился на клумбу, нехорошо улыбнулся и, расчетливо сокращая путь, помчался вслед.
   Внутри у Себастьяна похолодело. Он совершенно точно знал, что означает эта нехорошая улыбка, и сама по себе она бы его не смутила, но чтобы кузен?! Садовник слишком хорошо помнил, что по этому поводу говорил падре Теодоро, — родственникам нельзя!
   Садовник подобрался и широкими, плавными скачками помчался вслед за сеньором Пабло. Позволить ему совершить смертный грех, ускользнуть из Эдема в ад и сделать никчемными титанические усилия по созданию целого каскада райских прудов, специально для сеньора, Себастьян не мог.
   Он продрался сквозь колючки и выскочил на бугор. Отсюда погоня была видна, как на ладони. Босая и полураздетая сеньорита Долорес изо всех сил мчалась по мавританской лужайке прочь от дома, а следом, планомерно сокращая расстояние, бежал сеньор Пабло.
   Себастьян оценил расстояние и направление бега и удовлетворенно всхлипнул. Он знал, что скоро сеньорита Долорес выскочит на круговую тропу и тогда, даже невзирая на испуг, она уже не сможет заставить себя свернуть с дороги. Только бы сеньор Пабло не настиг ее раньше.

***

   Он догнал Пабло в точности там, где рассчитывал: на перекрестке дорог у ручья. Выскочил из зарослей миндаля, сшиб с ног и повалил греховодника на землю. Себастьян знал, что пройдет время, совсем немного времени, и сеньор Пабло успокоится, протрезвеет и сам же будет искренне рад, что избежал совершения смертного греха. Главное, удержать его вдали от кузины хотя бы несколько часов.
   Себастьян видел, что сеньор Пабло напуган, а потому, не особо церемонясь, сгреб его в охапку и вразвалку побежал к ручью — отцу это иногда помогало. Аккуратно опустил вырывающегося господина на камешек у самой воды и тут же почувствовал острую боль в груди. Удивленно скосил глаза вниз и увидел на своей когда-то синей, а теперь серой, давно выцветшей рубахе черную в свете полной луны кровь. И тогда Пабло ударил его еще раз. И еще раз. И еще.
   Это была наваха, и останавливаться оскорбленный господин не собирался. Стиснув зубы и выкатив черные от ненависти глаза, он резал и резал зарвавшегося батрака, пока садовник весь не покрылся черными кровавыми кляксами. А потом Себастьян жалобно захрапел, кулем повалился в руки молодого хозяина и судорожно обхватил его за спину.
   Позвоночник хрустнул, как сломанная порывом ветра гнилая ветвь. Сеньор Пабло охнул, повалился на колени, затем на спину, но сознания не потерял, а потому видел все. Он видел, как садовник растерянно смотрел на свои окровавленные руки и грудь, затем некоторое время размышлял, а потом, превозмогая боль и слабость, взвалил хозяина на плечо.
   Сеньор Пабло видел, как его несут в его собственный, самый любимый уголок сада семьи Эсперанса; как проносят мимо каскада обрамленных ивой и миндалем прудов, заносят в знакомый с малолетства грот, сдвигают в сторону круглый деревянный щит с глубоко вырезанной на нем медузой Горгоной, как разжигают керосиновую лампу и вскрывают третью, крайнюю справа бочку с винным спиртом.
   А потом его подняли и загрузили внутрь и, еще живого, законопатили черной от времени дубовой крышкой.

***

   На следующий день Мигеля Санчеса арестовали и доставили в расположенную в здании бывшего Союза свободных арендаторов военную комендатуру. Несколько часов продержали в одной из комнат с узкими, недавно зарешеченными окнами, а потом провели в караулку, и Мигель увидел перед собой сидящего за столом Диего Дельгадо.
   Мигель машинально пошевелил еще побаливающей культей, но от попреков сдержался, прошел к столу, присел на крашеный солдатский табурет и, отметив на погонах бывшего товарища еще одну звезду, вежливо улыбнулся.
   — Какими судьбами в нашем городе, господин полковник?
   — Тебе-то что? — устало отмахнулся бывший товарищ. — Ты мне лучше скажи, зачем ты вообще этого парня трогал?
   — Ты — о Пабло Эсперанса?
   — О ком же еще? — забарабанил пальцами по столу Диего. — Ты хоть знаешь, что он — герой войны?
   Мигель пожал плечами.
   — У него две благодарности от самого генерала Мола, — продолжил Диего, — и в свои восемнадцать лет он уже несколько раз через линию фронта ходил; в конце концов, он из приличной семьи… А теперь он пропал, и кое-кто считает, что это — твоя работа.
   — Я что, похож на убийцу? — ядовито поинтересовался Мигель. — Если хочешь знать, этот ваш «герой» сам едва меня не продырявил!
   — Не знаю, не знаю, — раздраженно покачал головой полковник. — Но пока все неприятности в городе именно от тебя.
   — Это тебе наш алькальд напел?
   — Не только, — жестко посмотрел ему прямо в глаза Диего. — Комендатура на тебя уже четырнадцать жалоб получила.
   — И что теперь? — испытующе посмотрел на бывшего товарища Мигель.
   — Посидишь до суда… чтоб еще чего не натворил. А там суд все решит. — Диего поднялся из-за стола и стукнул кулаком в тонкую дощатую стенку. — Караул!
   За дверьми раздался грохот сапог, дверь заскрипела и распахнулась, Мигеля подхватили, подняли с табуретки, потащили к выходу, и вот тогда он не выдержал.
   — Скажи мне только одно, Диего, — вывернув голову, прохрипел лейтенант от дверей. — Ты всех своих друзей в ямы кидаешь? Или только раненых?!
   — А ну, стоять! — рявкнул полковник, и конвойные мгновенно остановились — прямо в проходе.
   Диего тяжело подошел к Мигелю и, стиснув зубы, процедил:
   — Я тебя два дня по всему городу искал! Лучших врачей привез… Но иногда приказы перевираются, даже мои…
   Мигель посмотрел в глаза бывшего товарища и вдруг поверил.
   — Слушай меня, Диего. Садовник Эстебан на свободе, и он еще кое-кого похоронит, не только этого козла Пабло. Отпусти меня, Диего…
   Полковник скрипнул зубами, на секунду отвел глаза в сторону и отрицательно замотал головой.
   — Не проси…
   — Там девчонка осталась, Диего… — умоляюще произнес Мигель. — Ты же помнишь маленькую Долорес?
   Полковник насупился и отошел к столу. Конвойные ждали.
   — Сбежишь ведь… — тихо, не глядя Мигелю в глаза, проронил полковник и вдруг обреченно махнул рукой. — Черт с тобой! Отпустите его…

***

   К усадьбе семьи Эсперанса Мигель почти бежал. Задыхаясь от простреливающей тело боли и через каждые двадцать метров останавливаясь, чтобы отдышаться, он пересек опустевший город, затем дощатый разбитый мост через реку, взобрался на холм и ворвался в калитку.
   — Долорес! Сеньора Долорес! Вы здесь?!
   Никто не отвечал.
   Мигель, хромая, взбежал по лестнице на террасу, толкнул дверь, понял, что она закрыта, и что есть силы замолотил в нее кулаком.
   — Долорес! Вы здесь?!
   Дом ответил молчанием.
   Мигель спустился по лестнице, стремительно пробежал к флигелю, ворвался внутрь и испугался еще больше: флигель был пуст. И тогда он повернулся лицом к саду и заорал что было мочи:
   — Долорес! Где вы-ы-ы?!
   — И незачем так кричать… — громко произнесли из кустов напротив. — Идите сюда, лейтенант…
   Мигель помчался на голос. Раздвинул кусты и с облегчением вздохнул.
   — Слава богу! Вы живы… Но почему же вы не откликались?
   Девушка печально улыбнулась.
   — Я слышала, как вы кричали, но здесь так хорошо… уютно… совершенно не хотелось никуда выходить. — Она вздохнула, бросила случайный взгляд на дом и флигель и вдруг как очнулась. — Ой, господин лейтенант, а вы нашли Пабло?
   — Пока нет, — мотнул головой Мигель и опустился на траву. — Извините, я немного отдышусь, а потом и поговорим…

***

   Мигель проговорил с Долорес больше трех часов, и девушка с тревогой и нескрываемым интересом выслушала все его версии по поводу Себастьяна Хосе Эстебана, но покинуть усадьбу отказалась наотрез.
   — Доктор Фрейд — это, конечно, интересно, — покачала она головой, — но для меня Себастьян скорее защита, чем угроза. Или вы уже забыли, как он меня спас?
   — Ничего я не забыл! — горячась, принялся объяснять Мигель. — Но я убежден, что Фрейд прав, и у Эстебана есть какая-то сверхцель, и вы в ней — только средство! И не забудьте, что он все-таки мужчина!
   Долорес густо покраснела.
   — Я не знаю, что вы имеете в виду, но Себастьяна я знаю с десяти лет, и ни разу — вы слышите? — ни разу он не повел себя не только недостойно, но даже навязчиво! Я его даже не вижу в последнее время! Просто знаю, что он здесь, и все!
   — Это меня и беспокоит, — покачал головой Мигель. — У него определенно наступает какая-то новая фаза, и вам здесь оставаться опасно.
   — Это в городе мне опасно, — решительно покачала головой Долорес. — А здесь я дома. И вообще, хватит об этом! Беспокойтесь о ком-нибудь другом! А я ваших сказок наслушалась!
   — Я этим делом девятый год занимаюсь, — уже раздражаясь, начал Мигель, — и это не сказки, а вполне реальная угроза…
   Долорес упрямо поджала губы:
   — Извольте покинуть дом, сеньор Санчес.
   Мигель яростно и недовольно цокнул языком, с трудом поднялся с газона, оглядел окружающий их со всех сторон сюрреалистический ландшафт и решительно покачал головой.
   — Никуда я отсюда не уйду, сеньорита Долорес. Он, может, и сейчас за нами наблюдает… А потому делайте что хотите, а я вас одну с ним не оставлю.

***

   Мигель беспокоился напрасно. О том, что полицейский нарушил все правила приличия и бесстыдно остался под одной крышей с юной незамужней сеньоритой Долорес, Себастьян не знал. Изрезанный многократно использованной и даже толком не отмытой от присохшей крови десятков других людей навахой, с жуткими гноящимися ранами, распухшим лицом и заплывшими глазами, он лежал на участке сеньора Пабло неподалеку от пруда, и впервые за много лет у него не было сил не то чтобы наблюдать за кем-то — даже подняться.
   Временами он видел старую сеньору Долорес, временами ему грезились круги бытия — точь-в-точь как на той картинке из господской Библии, а временами — созданный им сад.
   Ему удалось практически все, и поэтому он улыбался. Его сад изумительным образом перекликался с идеей созданных господом девяти небесных сфер.
   Первая, самая высокая, просторная и пока еще свободная сфера принадлежала самой прекрасной женщине дома — юной сеньорите Долорес.
   Вторая, не менее красивая и значительная, заполненная розами сфера была занята старой сеньорой Долорес Эсперанса.
   В третьей сфере любовалась печальными ирисами над прозрачным ручьем сеньора Тереса.
   В четвертой среди маргариток, апельсиновых деревьев и ярких причудливых монстер наслаждалась покоем сеньора Лусия.
   В пятой в окружении армии молодых оливковых деревьев и во главе своего немалого войска сидел старый полковник.
   В шестой — лавровой, миндальной и тминной — отдыхал от трудов пышноусый и вальяжный капитан Гарсиа.
   В седьмой, залитой солнцем, ждал, когда ему вернут его платаны, сеньор Сесил.
   Восьмая — среди каскада великолепных, обсаженных магнолией и миндалем прудов, — как и первая, пока еще была пустой и только ждала, когда Себастьян сумеет встать на ноги, вытащит сеньора Пабло из бочки и вернет своему молодому господину то, что принадлежит ему по праву.
   И только девятой райской сферы — для себя — Себастьян нигде не видел.
   Себастьян старался этого не замечать, но, увы, не мог скрыть от себя того факта, что для него места в этом саду так и не создано. Он, казалось, знающий о людях все, так и не сумел познать самого себя.
   А потом по всему его телу пошли багровые чирьи, и в грезах его начали появляться еще два покойника — лже-Иисус Энрике и отец. Они плавали в глубоких дубовых бочках, медленно поводя руками и постоянно делая призывные жесты и показывая выбеленными винным спиртом пальцами в сторону третьей бочки. Намек был прозрачен: твоя сфера здесь, вместо Пабло. И тогда Себастьян начинал метаться и кричать, пытаясь вынырнуть из небытия, потому что даже телесная боль реальности не могла сравниться с этим потусторонним ужасом.
   Впрочем, случались у Себастьяна и часы просветления, и, когда он выискивал в себе силы вынырнуть из небытия, чтобы напиться из пруда, его грезы на какое-то время становились легкими и светлыми. И тогда он видел себя и сеньориту Долорес безо всякой одежды и в совершенном одиночестве и начинал догадываться, что им двоим и не суждено жить в четко поделенном на девять равных частей Эдеме, потому что господь назначил им, как некогда Адаму и Еве, быть посеянными в новую землю, чтобы начать новое человечество.
   А потом кризис миновал, и Себастьян открыл глаза и увидел, что приближается осень — пора жатвы.
   Он попытался встать, но тут же ткнулся лицом в землю: отвыкшее от движений тело его не слушалось. Он терпеливо дождался, когда подступившее головокружение пройдет, и на локтях, поминутно останавливаясь и давая себе отдых, пополз к ближайшему апельсиновому дереву — тело следовало накормить. И спустя три дня Себастьян настолько окреп, что сумел встать на ноги и с многократными остановками дойти до господского дома.
   И вот здесь его ждало первое потрясение. Сеньорита Долорес сидела в глубоком кресле на террасе и смеялась — игриво и призывно. А рядом с ней, красиво облокотясь о перила, стоял все тот же однорукий полицейский.
   Себастьян угрожающе зарычал и двинулся вперед, но в самый последний миг осознал, что сейчас полицейский, даже с одной рукой, сильнее, и, недовольно ворча, присел за кустом.
   Сеньорита Долорес опять рассмеялась, и в груди Себастьяна болезненно кольнуло. Затем она легко поднялась с кресла, подошла к полицейскому, бережно коснулась рукой его плеча и что-то тихо сказала. Тот кивнул, и они оба торжественно и одновременно легкомысленно спустились по ступенькам террасы и направились прямиком в сад.
   Себастьян проводил их напряженным взглядом и задумчиво погладил ствол молодой вишни. Полицейского можно было бы и убить, но он уже понимал, что делать это прямо сейчас, на глазах сеньориты Долорес, он не станет. От него можно было избавиться и по-другому.