Страница:
Достаточно определенно Патриарх высказался в своем Обращении и в поддержку реформ. Это была выстраданная всей Церковью позиция. Крах реформ, возвращение к "советской власти" и "коммунизму" означали бы возвращение к практике насильственного государственного атеизма.
Это была очень серьезная моральная поддержка для президента. Она была тем более своевременна, что Борис Николаевич пребывал в тягостных размышлениях о том, где та грань, которую возможно преступать при самозащите. Он плохо спал в эти дни и часто оставался в своем кабинете один с поистине нелегкими мыслями. Мы с ним виделись мало. И небольшая группа помощников могла только догадываться о его планах. Каждый из нас, в меру темперамента, информированности и собственного прогноза развития событий, делал свои заготовки для президента на случай, если потребуется наша интеллектуальная помощь.
В узком кругу помощников, который, при всем нашем различии, жил и работал, в сущности, по-семейному, очень беспокоились за президента. Мы знали, что для него психологически самым тягостным является период вызревания решения. В такие дни он всегда замыкался в себе, становился нелюдимым и трудным в общении.
Конец марта выпал особо тяжелым. 21 марта умерла Клавдия Ивановна Ельцина. Смерть матери Борис Николаевич остро переживал. Наверное, в эти дни и часы ему, как всякому поверженному в горе человеку, хотелось уединиться, остаться только с близкими, сочувствующими и понимающими его людьми. А из-за стен Кремля новости поступали все тревожней и тревожней. 22 марта Конституционный суд принял постановление о неконституционности действий президента в связи с его Обращением к народу. Это открывало формально путь к началу процедуры импичмента.
Пожалуй, это был самый трудный день весны 1993 года.
Я острю сопереживал президенту. На следующий день после того, как было объявлено о смерти Клавдии Ивановны Ельциной, с утра пришел в приемную Бориса Николаевича. В дни праздников или в день рождения Президента мы заходили поздравить его коллективом - приносили букет цветов, говорили слова поздравления. Президент радушно предлагал выпить шампанского. Но в горе коллективное соболезнование как-то неуместно. Я не знаю, говорил ли кто в эти дни с Борисом Николаевичем, кроме В. В. Илюшина, который знал Клавдию Ивановну еще по Свердловску.
Спросил у дежурных, есть ли кто у президента. "Никого не принимает", - ответили мне. Я заглянул в дверь.
- Можно, Борис Николаевич?
Президент молча кивнул головой. Он сидел за столом в домашней вязаной кофте, подперев голову руками. Стол перед ним был совершенно пуст. Разноцветные папки с документами лежали сбоку в строгом порядке. Видно было, что он к ним не притрагивался сегодня. Он жестом предложил мне сесть. Я садиться не стал, сказал, что дела никакого у меня нет, что зашел просто на минутку - выразить сочувствие в связи со смертью матери. Президент так же молча кивнул. Прошло несколько минут, прежде чем президент проговорил низким глухим голосом: "Спасибо, Вячеслав Васильевич".
В такие минуты совершенно не важно, какие говорятся слова: все они примерно одинаковы. Важно другое - искренность и глубина сострадания. А такие вещи воспринимаются без слов, интуитивно, по глазам.
Я повернулся, чтобы уйти, но президент неожиданно встал. Мы посмотрели друг на друга. В глазах у Бориса Николаевича стояли слезы. Да и я, помнится, был растроган до глубины души.
- Давайте помянем, - сказал он. И медленно пошел в заднюю комнату...
А через три дня он снова оказался один на один с разъяренным, не ведавшим жалости съездом. В истории Советского Союза был "съезд победителей", оставивший после себя самую жуткую память - настоящий политический геноцид. 9-й Съезд народных депутатов запомнился мне как "съезд мстителей". И я думаю, что, если бы он победил, история политического насилия пополнилась бы еще одной страницей.
В коридорах Кремля проговаривались различные варианты того, как не допустить развития событий по сценарию съезда. Известно, что голосование на съездах и в Верховном Совете происходило при помощи электронной системы, которая выводила результаты на большое табло. Между голосованием и выводом его результатов на экран существует некий "зазор" во времени. То есть машина уже знает результат, но еще не успела "огласить" его. Специалисты по электронике говорили мне, что, в принципе, этот временной люфт мог бы быть достаточным, чтобы оценить результат (есть импичмент или нет) и... отключить всю систему до того, как результаты будут переброшены на табло. Я, кстати, вспоминаю, что на одной из последних сессий Верховного Совета произошло случайное отключение системы электронного подсчета голосов и что потом работала комиссия с целью выявить причину. О выводах комиссии я не слышал. Не знаю, но, может быть, с учетом такой теоретической возможности депутаты и не решились проводить по импичменту электронное голосование. Голосовали при помощи безымянных бюллетеней.
Со стороны депутатов это тоже было некоторой предосторожностью. При электронном голосовании не представляет большого труда узнать, кто и как голосовал. Я неоднократно видел распечатки результатов электронного голосования в руках у депутатов через день-другой после голосования. Естественно, попадали они и к нам, в службу помощников.
Президент нервничал до последней минуты, хотя эксперты убеждали его, что импичмент по раскладу голосов не проходит. Импичмент действительно не прошел, хотя за отстранение президента от власти проголосовало 617 депутатов из 924 получивших бюллетени. Хасбулатов хотя и потерпел поражение, но был прав, когда заявил на следующий день, что "огромное количество депутатов... едва не устранило президента". Пуля просвистела у самого виска.
И все-таки с каким же облегчением все мы во главе с президентом вышли в тот день из Спасских ворот Кремля на Васильевский спуск, к подножию собора Василия Блаженного, где собрался огромный, бурлящий митинг сторонников президента. Был конец марта, уже стояли теплые дни. Ветер был по-весеннему упруг и напорист, и сотни трехцветных российских флагов трепетали над огромной толпой. По разным оценкам митинг собрал от 50 до 100 тысяч защитников демократии.
Никакой заготовленной трибуны, естественно, не было. Подогнали несколько грузовиков с откидывающимися деревянными бортами, состыковали их вместе, получилась небольшая площадка. Рядом с президентом стояли Е. Гайдар, Е. Боннэр, Ю. Лужков, Г. Попов... Все говорили о необходимости сплочения демократических сил. Увы, демократов не учат ни победы, ни поражения.
В эти дни не было ни одной крупной столицы мира, где бы с беспокойством не наблюдали за схваткой Б. Н. Ельцина и съезда народных депутатов. Ведь поражение Ельцина могло означать серьезную ревизию не только реформ, но и внешней политики России. В случае импичмента или поражения Ельцина на референдуме в России вновь возникла бы проблема прав человека. При известном вкусе коммунистов повсюду развешивать замки, безусловно, серьезно была бы ограничена свобода передвижения и эмиграции. Не случайно за четыре дня до референдума на конференции в Иерусалиме, созванной по инициативе Всемирной сионистской организации, звучали заявления о "необходимости в экстренном порядке вывести из бывшего СССР как можно больше евреев". "Я не знаю, победит ли Ельцин на референдуме, говорил в своем выступлении председатель правления "Еврейского агентства" С. Диниц, - но зато я знаю, что серьезные потрясения неизменно отражаются на национальных меньшинствах". Не трудно представить, сколько тревоги было в Латвии, Литве, Эстонии. Возвращение к власти коммунистов, с их известным вкусом решать все проблемы с помощью железа и крови, могло бы означать лязг танковых гусениц по всему периметру российских границ. У меня в архиве сохранилась телеграмма президента Литовской Республики А. Бразаускаса, пришедшая в Кремль на следующий день после голосования по импичменту. "Господин президент, примите мои искренние поздравления с большой победой российского народа и лично Вашей над консервативными силами. Убежден, что Вы и дальше поведете корабль под названием "Россия" по курсу демократических реформ... " Это был вздох облегчения.
* * *
Борьба за саму идею референдума с враждебным Верховным Советом, потом его подготовка измотали силы президента. Как это нередко бывает после длительного и колоссального напряжения сил, вместе с победой после короткого торжества пришло ощущение безмерной усталости. Президенту не хватало самых простых положительных эмоций.
Накануне референдума проходили полуфинальные игры европейского футбольного турнира. Ельцин, хороший спортсмен и страстный болельщик, очень хотел, чтобы любимый им "Спартак" вышел в финал. В эти дни футбольные матчи были единственным развлечением президента, когда он, хотя бы на короткое время, мог отвлечься от другого "матча" - за политическое первенство. Каково же было его разочарование, когда спартаковцы проиграли! Матч проходил за два дня до качала апрельского референдума. Худшего предзнаменования не могло быть. Борис Николаевич буквально сник, когда спартаковцы с опущенными головами уходили с поля. Наверное, подумал, что через два дня то же может произойти и с ним.
Мы просто не знали, как его поддержать.
Хорошую подсказку дал Борис Грищенко, вице-президент агентства "Интерфакс": "Нужно, чтобы Борис Николаевич направил "Спартаку" слово поддержки. Это поможет команде преодолеть нервный шок от поражения. А все болельщики "Спартака" на референдуме будут голосовать за Ельцина", убеждал он меня по телефону.
Я набросал текст и поплелся (поскольку сам с детства болею за "Спартак" и был огорчен его поражением) к кабинету президента. Мне кажется, что Борис Николаевич воспринял эту идею как некий символ.
"М-да, проигрывать тоже надо уметь. С поднятой головой", - сказал он многозначительно. И подписал телеграмму.
25 апреля 1993 года на всероссийском референдуме Б. Н. Ельцин одержал мощную победу. Он получил вотум доверия почти 60% участников голосования. Население решительно поддержало не только самого президента, но - несмотря на переживаемые трудности - и курс реформ. Масштаб победы был неожиданным даже для самых оптимистичных аналитиков. Но реализовать победу оказалось значительно труднее, чем подвести к ней.
Победа на референдуме далась Борису Николаевичу трудно. Огромное напряжение сил привело к их резкому упадку, к апатии.
А сколько было надежд, ожиданий решительного наступления! И на Президентском совете, и на встрече с ведущими юристами по итогам референдума все только и говорили о необходимости решительного наступления. Вспоминаю слова Сергея Сергеевича Алексеева о том, что в результате референдума "президент стал первичным носителем суверенитета" и "получил уникальный шанс правовым путем перейти от одного общественного строя к другому". "Референдум имеет конституционное значение... Президент получил право говорить от имени новой России - право, которого не имеют Советы. Советы - это бывшие органы бывшей страны". Другой член Президентского совета, Анатолий Александрович Собчак, предлагал, воспользовавшись победой, быстро решить кадровые вопросы.
Д. А. Волкогонов говорил о том, что, оттолкнувшись от успеха на референдуме, нужно решительно двигать вперед военную реформу. "Восемь миллионов личного состава армии и их семей поддержали на референдуме президента. Сломан миф о том, что армия против реформ".
Лейтмотивом буквально всех выступлений, которые президент слышал в эти дни, было: "не потерять темпа!".
Чувство ожидания испытывали не только мы, помощники президента, но и миллионы простых россиян, отдавших свои голоса за Ельцина, пребывали в ожидании. В эти дни я получал десятки писем с просьбами, требованиями, обращенными прежде всего к президенту. Приведу как наиболее характерное письмо Веры Николаевны Носовой, пенсионерки из г. Калининграда Московской области.
"...Поздравляю Бориса Николаевича и Вас с нашей Победой! Победой добра над злом. До подсчета голосов переживала очень. А вдруг они? Калининград - город военно-промышленный. А тут закрытие "Бурана". В магазинах злая критика Бориса Николаевича. Были основания для тревоги и по России. Но наш народ, переживший то, что ни один другой, великодушен, благороден, умен... Я готова жить еще скромнее (моя пенсия сегодня 6.500 руб.), от многого отказаться еще, только бы не ужас фашистско-коммунистического режима. Господи, защити! У меня к коммунистам особый счет: за исковерканную душу, за вынужденную двуличность, за унижение. За страх, который по сей день сидит во мне. Сколько изуродованных, искалеченных, уничтоженных жизней!
Хотелось бы, чтобы Бориса Николаевича окружали достойные скромные люди. Пусть в ежедневной Вашей работе и поведении будет светлый образ Андрея Дмитриевича Сахарова..."
Увы, произошло то, от чего предостерегали сторонники президента. Энергия мощной победы была потеряна в ближайшие же дни. Вместо того чтобы мгновенно распустить оказавшийся без легитимной поддержки Верховный Совет и мощным броском принять Конституцию, президент "влип" в изнурительный процесс доводки Конституции, а потом в вяло текущее Конституционное совещание. По сути дела, не был решен ни один серьезный кадровый вопрос, на чем настаивала демократическая общественность. Антиреформистским гнездом оставалась вся система прокуратуры. Суды охотно принимали иски против демократов и совершенно не реагировали на антиконституционные действия консерваторов. Единственно, от кого смог избавиться президент, - это от Руцкого.
Разочарованию демократической общественности, особенно интеллигенции, которая сделала все, чтобы обеспечить победу президента, не было предела. Рейтинг Ельцина снова пополз вниз. Проведенный в конце июля опрос мнения москвичей "Сто дней после референдума" отразил глубокое разочарование людей и кризис доверия Ельцину. На вопрос: "Оправдались ли ваши надежды, связанные с референдумом?" - позитивно ответили лишь 9% опрошенных. Проведенные подсчеты показали, что если бы референдум с теми же вопросами был проведен снова, спустя сто дней, то Ельцин потерпел бы поражение.
Даже сторонники президента заговорили о "неадекватности Ельцина его роли и месту в российской истории". Особенно острым, я бы сказал болезненным, было разочарование демократов в провинции. Все два года, предшествовавшие референдуму, они подвергались сильнейшим гонениям со стороны фактически сохранивших в провинции власть коммунистов. После референдума их положение практически не изменилось. Власть на местах продолжала держать старая коммунистическая номенклатура.
Демократическая пресса, пожалуй, впервые обрушилась на самого Ельцина. Именно в этот период от него начали постепенно дистанцироваться оплоты демократии в прессе - газеты "Известия", "Аргументы и факты". Но если отвлечься от эмоций и персонализации политики, то винить по-настоящему следовало нас - группу помощников и Администрацию президента. Все так привыкли к планам войны с оппозицией, что никто не задумался о планах реализации победы на референдуме. Опять пошли импровизации. Случайные, а иногда и хаотические "мероприятия". Методы работы президента и его команды фактически не изменились.
4 августа 1993 года президент вылетел в Орел. Поскольку в Орле не было посадочной полосы для личного президентского самолета "ИЛ", летели на маленьком "ЯКе". Из-за тесноты самолета президент взял в поездку только В. Илюшина, А. Коржакова, М. Барсукова и меня. Сидели в одном салоне. За разговором я упомянул, что у меня только что родилась внучка. Борис Николаевич, обожающий собственных внуков, предложил выпить по рюмке коньяку "за внучку". Спросил, как назвали. Предложил назвать Анастасией.
Для меня это было единственным приятным впечатлением от поездки. В политическом смысле она оказалась совершенно бесполезной. Программа была составлена в заскорузлом советском стиле. В Москве бурлили политические страсти. Оппозиция снова пошла в наступление. Буквально за несколько дней до поездки в Орел в столице прошел Конгресс Фронта национального спасения, объявивший своей главной задачей ликвидировать пост президента. Оправившийся от удара Верховный Совет требовал от Ельцина освободить от должности руководителя Министерства внутренних дел В. Ерина и мэра Москвы Ю. Лужкова. В кабинете ближайшего соратника президента М. Полторанина бригада Генеральной прокуратуры произвела обыск. Фактически была предпринята попытка "кадровой контрреволюции".
...А президент, как заурядный секретарь обкома, осматривал экспозицию семян в Институте бобовых культур, выезжал на поля, вел известные всем разговоры "об урожае", интересовался, "дойдет ли пшеница до закромов". Потом было выступление на Торжественном заседании по случаю 50-летия Орловско-Курской битвы. Речь не попала "в струю". Заполнившие зал ветераны войны хотели слушать о своем подвиге, о погибших товарищах, о маршале Жукове. И когда Борис Николаевич, не уловив настроения зала, стал говорить о политике, об обмене денег, в зале недовольно зашумели.
Вице-президент Руцкой, оправившись от поражения, создал "Народную партию свободной России" и в бешеном ритме разъезжал по стране, рекрутируя сторонников. Итоги референдума, по его словам, были куплены. Выступая перед своими сторонниками в Новосибирске, он говорил в свойственной ему манере: "Вы же видите, кто голосует за президента и как оболванивают людей. Голосовали спекулянты, проходимцы, ворье. А сейчас еще будут голосовать "голубые", педерасты - потому что по ним приняты решения, и они сейчас легитимные, - прочая нечисть".
Отвечая на вопрос журналистов по поводу своих отношений с президентом, Руцкой бросил: "Можно быть в оппозиции к умному человеку. Сегодня быть в оппозиции и что-то просить, что-то доказывать сегодняшнему правительству во главе с премьером и президентом - это бесполезно".
Тем временем 13 июля 1993 года президент отбыл на отдых в Новгородскую область. Но и по возвращении "политические каникулы" продолжались.
В конце августа взятая под контроль Верховным Советом "Российская газета" опубликовала свой прогноз "политического пасьянса" на грядущий 1994 год. Если бы он сбылся, то президентом России был бы Руцкой, вице-президентом - Н. Травкин, председателем правительства - Ю. Скоков, министром иностранных дел - Р. Хасбулатов, министром экономики - Г. Явлинский. Такими виделись оппозиции результаты их собственной кадровой реформы.
Глава 8
ВОЙНА НЕРВОВ
Летом 1993 года снова заговорили о здоровье и, как следствие, - о "неадекватности" Б. Н. Ельцина. Это был дурной знак, ибо за ним стояла некая закономерность: слухи и догадки по поводу здоровья и "вредных привычек" президента разгорались всякий раз, когда российская демократия оказывалась на пороге очередного кризиса.
Неравномерностью рабочей нагрузки, неожиданными исчезновениями из поля зрения журналистов и политиков президент неоднократно давал повод для такого рода слухов. Я помню одну едкую, но, в сущности, основанную на анализе реальных фактов, публикацию в газете "Сегодня": ""Господин Нету" во главе Российского государства".
"Он исчез из Москвы в сентябре 1991 г. , когда провал августовского мятежа перераспределил роли героев и злодеев. Он пропал в январе 1992-года, оставив в недоумении прибывших с важными визитами в Москву президента МОК Самаранча и тогдашнего министра иностранных дел Японии Ватанабэ. Он провалился сквозь землю в мае того же года, когда серия скандалов вокруг Черноморского флота привела к подлинному кризису в отношениях с Украиной. Он бесконечно долго отмалчивался в декабре 1992 года, когда съезд народных депутатов методично додавливал первое правительство Гайдара. И дальше опять и опять через каждые три-четыре месяца. Придется, видимо, раз за разом смирять любопытство, примеряясь вести диалог с лидером, которого нисколько не страшит репутация "Господина Нету". Вот только что был - а теперь нету. И все".
Вспомнил автор и нашумевшую в свое время историю, когда американский президент Клинтон не мог в течение многих часов связаться с Б. Н. Ельциным. Официальное объяснение (не помню, кто его дал) состояло в том, что "президент находится там, где нет телефона". На редкость глупое объяснение, поскольку всем, кто хоть немного знает систему обеспечения президента связью, известно, что в любое время суток, в любом месте, в воздухе или под водой, на службе или на отдыхе, в сауне или на теннисном корте рядом с президентом находятся несколько офицеров (полковники и подполковники) в черной морской форме. В руках одного из них так называемая "кнопка", черный чемоданчик, обеспечивающий президенту доступ к ядерному пульту, а в руках другого - небольшой кожаный футляр с трубкой правительственной связи. Даже если президент поползет в узком угольном забое, эти люди обязательно будут ползти рядом с ним.
На самом деле "молчания" президента, как правило, имели политическую подоплеку. Случалось, что у президента просто не имелось ответа или позиции по тому или иному трудному вопросу. В такие периоды он действительно "залегал на дно" и ждал, когда либо эксперты дадут вразумительный анализ и совет, либо его самого "осенит".
Неожиданные отмены уже назначенных встреч, нередко весьма серьезных, крайне осложняли работу пресс-службы. Нередко бывало, что журналисты уже приехали в Кремль, а им приходилось говорить, что мероприятие отменено буквально несколько минут назад. Естественно, приходилось давать всякого рода правдоподобные и неправдоподобные объяснения. Конечно же, это раздражало журналистов. Как правило, мне удавалось снять напряжение в силу добрых отношений с журналистами, которые видели во мне прежде всего коллегу. Но зато они и высказывали мне все, что думают по этому поводу.
Журналистов трудно провести, и лучше не пытаться это делать. Вешать им "лапшу на уши" совершенно бесполезно. Им говоришь, что президент отменил встречу, поскольку работает в Кремле над срочными документами, а они тебе резонно отвечают, что президентский кортеж сегодня вообще в Кремль не прибывал. Меня просто поражало, насколько дотошно они отслеживают все движения президента. Обжегшись пару раз на маленьком лукавстве, я понял, что иногда лучше не "объяснять", а просто развести руками и извиниться.
Иногда на этой почве у меня возникали трения с В. Илюшиным или А. Коржаковым, которые, не имея возможности вникнуть в достаточно сложную технологию работы пресс-службы, обвиняли меня в утечках или излишней разговорчивости с журналистами. На самом же деле журналисты нередко раньше пресс-секретаря или помощников президента узнавали всю подноготную или подробности той или иной деликатной ситуация. И если пресс-служба в силу какой-то необходимости лишала их возможности что-то узнать из президентских кругов, они черпали информацию в других структурах. Нередко источником их информации была Служба безопасности президента.
Многие документы и указы, выходящие за подписью президента, инициируются и готовятся в министерствах, в Совете Министров. Они проходят юридическую экспертизу как в Кремле, так и вне Кремля. И на каждом этапе при общем падении в последние годы государственной дисциплины возможны утечки информации, иногда в высшей степени конфиденциальной. Утечкам способствует и то, что во многих структурах власти остаются многочисленные, явные и тайные, противники и даже ненавистники реформ и президента - и естественно, они не упускают возможности поделиться информацией со своими политическими друзьями в оппозиции. Мы неоднократно оказывались перед фактом публикаций в оппозиционной прессе документов с грифом "Секретно" или документов, которые только находятся в стадии концептуальной проработки. Ну и естественно, в условиях свободного рынка и неустоявшейся этики работы СМИ конфиденциальная информация стала предметом купли и продажи.
Источником "вольных" разговоров о президенте часто становилась и эмоциональная мимика и жестикуляция самого Бориса Николаевича. Чуткая камера телерепортеров внимательно отслеживает походку президента во время его поездок по стране и возвращения в Москву. Объектив безжалостен, он не делает скидки на усталость после многочасового перелета, на бессонную ночь или на естественную потребность человека немного расслабиться после огромной нервной нагрузки. Журналисты же подстерегают президента буквально на каждом шагу. Иногда это откровенно недоброжелательное любопытство. И тогда службе безопасности и пресс-службе приходится принимать меры, чтобы оградить (иногда в самом буквальном смысле слова) президента от излишне пристального взгляда.
Демократизация информации имела для России свои огромные преимущества, но и привела к появлению определенных проблем. Свобода существенно усложнила жизнь политиков в России. Общеизвестна импульсивность и неуравновешенность Н. С. Хрущева, склонность Л. И. Брежнева к выпивке и даже определенному виду "облегчающих жизнь" препаратов. Известна болезненность Ю. Андропова. Но жители СССР в условиях жесткой цензуры никогда не видели Хрущева стучащего башмаком по трибуне ООН, Брежнева, еле волочащего ноги, Андропова в больничной палате. Известно пристрастие Черчилля к серьезным дозам коньяка. Известно, что французский президент Помпиду был болен и страдал сильной отечностью. Но ни английская, ни французская пресса никогда не делали из этого темы ни для размышлений о власти, ни для насмешек. В России, с ее яростью политической борьбы и отсутствием отлаженной системы государственности и преемственности власти, здоровье лидеров, и в особенности президента, немедленно становится крупной ставкой в политических играх.
Это была очень серьезная моральная поддержка для президента. Она была тем более своевременна, что Борис Николаевич пребывал в тягостных размышлениях о том, где та грань, которую возможно преступать при самозащите. Он плохо спал в эти дни и часто оставался в своем кабинете один с поистине нелегкими мыслями. Мы с ним виделись мало. И небольшая группа помощников могла только догадываться о его планах. Каждый из нас, в меру темперамента, информированности и собственного прогноза развития событий, делал свои заготовки для президента на случай, если потребуется наша интеллектуальная помощь.
В узком кругу помощников, который, при всем нашем различии, жил и работал, в сущности, по-семейному, очень беспокоились за президента. Мы знали, что для него психологически самым тягостным является период вызревания решения. В такие дни он всегда замыкался в себе, становился нелюдимым и трудным в общении.
Конец марта выпал особо тяжелым. 21 марта умерла Клавдия Ивановна Ельцина. Смерть матери Борис Николаевич остро переживал. Наверное, в эти дни и часы ему, как всякому поверженному в горе человеку, хотелось уединиться, остаться только с близкими, сочувствующими и понимающими его людьми. А из-за стен Кремля новости поступали все тревожней и тревожней. 22 марта Конституционный суд принял постановление о неконституционности действий президента в связи с его Обращением к народу. Это открывало формально путь к началу процедуры импичмента.
Пожалуй, это был самый трудный день весны 1993 года.
Я острю сопереживал президенту. На следующий день после того, как было объявлено о смерти Клавдии Ивановны Ельциной, с утра пришел в приемную Бориса Николаевича. В дни праздников или в день рождения Президента мы заходили поздравить его коллективом - приносили букет цветов, говорили слова поздравления. Президент радушно предлагал выпить шампанского. Но в горе коллективное соболезнование как-то неуместно. Я не знаю, говорил ли кто в эти дни с Борисом Николаевичем, кроме В. В. Илюшина, который знал Клавдию Ивановну еще по Свердловску.
Спросил у дежурных, есть ли кто у президента. "Никого не принимает", - ответили мне. Я заглянул в дверь.
- Можно, Борис Николаевич?
Президент молча кивнул головой. Он сидел за столом в домашней вязаной кофте, подперев голову руками. Стол перед ним был совершенно пуст. Разноцветные папки с документами лежали сбоку в строгом порядке. Видно было, что он к ним не притрагивался сегодня. Он жестом предложил мне сесть. Я садиться не стал, сказал, что дела никакого у меня нет, что зашел просто на минутку - выразить сочувствие в связи со смертью матери. Президент так же молча кивнул. Прошло несколько минут, прежде чем президент проговорил низким глухим голосом: "Спасибо, Вячеслав Васильевич".
В такие минуты совершенно не важно, какие говорятся слова: все они примерно одинаковы. Важно другое - искренность и глубина сострадания. А такие вещи воспринимаются без слов, интуитивно, по глазам.
Я повернулся, чтобы уйти, но президент неожиданно встал. Мы посмотрели друг на друга. В глазах у Бориса Николаевича стояли слезы. Да и я, помнится, был растроган до глубины души.
- Давайте помянем, - сказал он. И медленно пошел в заднюю комнату...
А через три дня он снова оказался один на один с разъяренным, не ведавшим жалости съездом. В истории Советского Союза был "съезд победителей", оставивший после себя самую жуткую память - настоящий политический геноцид. 9-й Съезд народных депутатов запомнился мне как "съезд мстителей". И я думаю, что, если бы он победил, история политического насилия пополнилась бы еще одной страницей.
В коридорах Кремля проговаривались различные варианты того, как не допустить развития событий по сценарию съезда. Известно, что голосование на съездах и в Верховном Совете происходило при помощи электронной системы, которая выводила результаты на большое табло. Между голосованием и выводом его результатов на экран существует некий "зазор" во времени. То есть машина уже знает результат, но еще не успела "огласить" его. Специалисты по электронике говорили мне, что, в принципе, этот временной люфт мог бы быть достаточным, чтобы оценить результат (есть импичмент или нет) и... отключить всю систему до того, как результаты будут переброшены на табло. Я, кстати, вспоминаю, что на одной из последних сессий Верховного Совета произошло случайное отключение системы электронного подсчета голосов и что потом работала комиссия с целью выявить причину. О выводах комиссии я не слышал. Не знаю, но, может быть, с учетом такой теоретической возможности депутаты и не решились проводить по импичменту электронное голосование. Голосовали при помощи безымянных бюллетеней.
Со стороны депутатов это тоже было некоторой предосторожностью. При электронном голосовании не представляет большого труда узнать, кто и как голосовал. Я неоднократно видел распечатки результатов электронного голосования в руках у депутатов через день-другой после голосования. Естественно, попадали они и к нам, в службу помощников.
Президент нервничал до последней минуты, хотя эксперты убеждали его, что импичмент по раскладу голосов не проходит. Импичмент действительно не прошел, хотя за отстранение президента от власти проголосовало 617 депутатов из 924 получивших бюллетени. Хасбулатов хотя и потерпел поражение, но был прав, когда заявил на следующий день, что "огромное количество депутатов... едва не устранило президента". Пуля просвистела у самого виска.
И все-таки с каким же облегчением все мы во главе с президентом вышли в тот день из Спасских ворот Кремля на Васильевский спуск, к подножию собора Василия Блаженного, где собрался огромный, бурлящий митинг сторонников президента. Был конец марта, уже стояли теплые дни. Ветер был по-весеннему упруг и напорист, и сотни трехцветных российских флагов трепетали над огромной толпой. По разным оценкам митинг собрал от 50 до 100 тысяч защитников демократии.
Никакой заготовленной трибуны, естественно, не было. Подогнали несколько грузовиков с откидывающимися деревянными бортами, состыковали их вместе, получилась небольшая площадка. Рядом с президентом стояли Е. Гайдар, Е. Боннэр, Ю. Лужков, Г. Попов... Все говорили о необходимости сплочения демократических сил. Увы, демократов не учат ни победы, ни поражения.
В эти дни не было ни одной крупной столицы мира, где бы с беспокойством не наблюдали за схваткой Б. Н. Ельцина и съезда народных депутатов. Ведь поражение Ельцина могло означать серьезную ревизию не только реформ, но и внешней политики России. В случае импичмента или поражения Ельцина на референдуме в России вновь возникла бы проблема прав человека. При известном вкусе коммунистов повсюду развешивать замки, безусловно, серьезно была бы ограничена свобода передвижения и эмиграции. Не случайно за четыре дня до референдума на конференции в Иерусалиме, созванной по инициативе Всемирной сионистской организации, звучали заявления о "необходимости в экстренном порядке вывести из бывшего СССР как можно больше евреев". "Я не знаю, победит ли Ельцин на референдуме, говорил в своем выступлении председатель правления "Еврейского агентства" С. Диниц, - но зато я знаю, что серьезные потрясения неизменно отражаются на национальных меньшинствах". Не трудно представить, сколько тревоги было в Латвии, Литве, Эстонии. Возвращение к власти коммунистов, с их известным вкусом решать все проблемы с помощью железа и крови, могло бы означать лязг танковых гусениц по всему периметру российских границ. У меня в архиве сохранилась телеграмма президента Литовской Республики А. Бразаускаса, пришедшая в Кремль на следующий день после голосования по импичменту. "Господин президент, примите мои искренние поздравления с большой победой российского народа и лично Вашей над консервативными силами. Убежден, что Вы и дальше поведете корабль под названием "Россия" по курсу демократических реформ... " Это был вздох облегчения.
* * *
Борьба за саму идею референдума с враждебным Верховным Советом, потом его подготовка измотали силы президента. Как это нередко бывает после длительного и колоссального напряжения сил, вместе с победой после короткого торжества пришло ощущение безмерной усталости. Президенту не хватало самых простых положительных эмоций.
Накануне референдума проходили полуфинальные игры европейского футбольного турнира. Ельцин, хороший спортсмен и страстный болельщик, очень хотел, чтобы любимый им "Спартак" вышел в финал. В эти дни футбольные матчи были единственным развлечением президента, когда он, хотя бы на короткое время, мог отвлечься от другого "матча" - за политическое первенство. Каково же было его разочарование, когда спартаковцы проиграли! Матч проходил за два дня до качала апрельского референдума. Худшего предзнаменования не могло быть. Борис Николаевич буквально сник, когда спартаковцы с опущенными головами уходили с поля. Наверное, подумал, что через два дня то же может произойти и с ним.
Мы просто не знали, как его поддержать.
Хорошую подсказку дал Борис Грищенко, вице-президент агентства "Интерфакс": "Нужно, чтобы Борис Николаевич направил "Спартаку" слово поддержки. Это поможет команде преодолеть нервный шок от поражения. А все болельщики "Спартака" на референдуме будут голосовать за Ельцина", убеждал он меня по телефону.
Я набросал текст и поплелся (поскольку сам с детства болею за "Спартак" и был огорчен его поражением) к кабинету президента. Мне кажется, что Борис Николаевич воспринял эту идею как некий символ.
"М-да, проигрывать тоже надо уметь. С поднятой головой", - сказал он многозначительно. И подписал телеграмму.
25 апреля 1993 года на всероссийском референдуме Б. Н. Ельцин одержал мощную победу. Он получил вотум доверия почти 60% участников голосования. Население решительно поддержало не только самого президента, но - несмотря на переживаемые трудности - и курс реформ. Масштаб победы был неожиданным даже для самых оптимистичных аналитиков. Но реализовать победу оказалось значительно труднее, чем подвести к ней.
Победа на референдуме далась Борису Николаевичу трудно. Огромное напряжение сил привело к их резкому упадку, к апатии.
А сколько было надежд, ожиданий решительного наступления! И на Президентском совете, и на встрече с ведущими юристами по итогам референдума все только и говорили о необходимости решительного наступления. Вспоминаю слова Сергея Сергеевича Алексеева о том, что в результате референдума "президент стал первичным носителем суверенитета" и "получил уникальный шанс правовым путем перейти от одного общественного строя к другому". "Референдум имеет конституционное значение... Президент получил право говорить от имени новой России - право, которого не имеют Советы. Советы - это бывшие органы бывшей страны". Другой член Президентского совета, Анатолий Александрович Собчак, предлагал, воспользовавшись победой, быстро решить кадровые вопросы.
Д. А. Волкогонов говорил о том, что, оттолкнувшись от успеха на референдуме, нужно решительно двигать вперед военную реформу. "Восемь миллионов личного состава армии и их семей поддержали на референдуме президента. Сломан миф о том, что армия против реформ".
Лейтмотивом буквально всех выступлений, которые президент слышал в эти дни, было: "не потерять темпа!".
Чувство ожидания испытывали не только мы, помощники президента, но и миллионы простых россиян, отдавших свои голоса за Ельцина, пребывали в ожидании. В эти дни я получал десятки писем с просьбами, требованиями, обращенными прежде всего к президенту. Приведу как наиболее характерное письмо Веры Николаевны Носовой, пенсионерки из г. Калининграда Московской области.
"...Поздравляю Бориса Николаевича и Вас с нашей Победой! Победой добра над злом. До подсчета голосов переживала очень. А вдруг они? Калининград - город военно-промышленный. А тут закрытие "Бурана". В магазинах злая критика Бориса Николаевича. Были основания для тревоги и по России. Но наш народ, переживший то, что ни один другой, великодушен, благороден, умен... Я готова жить еще скромнее (моя пенсия сегодня 6.500 руб.), от многого отказаться еще, только бы не ужас фашистско-коммунистического режима. Господи, защити! У меня к коммунистам особый счет: за исковерканную душу, за вынужденную двуличность, за унижение. За страх, который по сей день сидит во мне. Сколько изуродованных, искалеченных, уничтоженных жизней!
Хотелось бы, чтобы Бориса Николаевича окружали достойные скромные люди. Пусть в ежедневной Вашей работе и поведении будет светлый образ Андрея Дмитриевича Сахарова..."
Увы, произошло то, от чего предостерегали сторонники президента. Энергия мощной победы была потеряна в ближайшие же дни. Вместо того чтобы мгновенно распустить оказавшийся без легитимной поддержки Верховный Совет и мощным броском принять Конституцию, президент "влип" в изнурительный процесс доводки Конституции, а потом в вяло текущее Конституционное совещание. По сути дела, не был решен ни один серьезный кадровый вопрос, на чем настаивала демократическая общественность. Антиреформистским гнездом оставалась вся система прокуратуры. Суды охотно принимали иски против демократов и совершенно не реагировали на антиконституционные действия консерваторов. Единственно, от кого смог избавиться президент, - это от Руцкого.
Разочарованию демократической общественности, особенно интеллигенции, которая сделала все, чтобы обеспечить победу президента, не было предела. Рейтинг Ельцина снова пополз вниз. Проведенный в конце июля опрос мнения москвичей "Сто дней после референдума" отразил глубокое разочарование людей и кризис доверия Ельцину. На вопрос: "Оправдались ли ваши надежды, связанные с референдумом?" - позитивно ответили лишь 9% опрошенных. Проведенные подсчеты показали, что если бы референдум с теми же вопросами был проведен снова, спустя сто дней, то Ельцин потерпел бы поражение.
Даже сторонники президента заговорили о "неадекватности Ельцина его роли и месту в российской истории". Особенно острым, я бы сказал болезненным, было разочарование демократов в провинции. Все два года, предшествовавшие референдуму, они подвергались сильнейшим гонениям со стороны фактически сохранивших в провинции власть коммунистов. После референдума их положение практически не изменилось. Власть на местах продолжала держать старая коммунистическая номенклатура.
Демократическая пресса, пожалуй, впервые обрушилась на самого Ельцина. Именно в этот период от него начали постепенно дистанцироваться оплоты демократии в прессе - газеты "Известия", "Аргументы и факты". Но если отвлечься от эмоций и персонализации политики, то винить по-настоящему следовало нас - группу помощников и Администрацию президента. Все так привыкли к планам войны с оппозицией, что никто не задумался о планах реализации победы на референдуме. Опять пошли импровизации. Случайные, а иногда и хаотические "мероприятия". Методы работы президента и его команды фактически не изменились.
4 августа 1993 года президент вылетел в Орел. Поскольку в Орле не было посадочной полосы для личного президентского самолета "ИЛ", летели на маленьком "ЯКе". Из-за тесноты самолета президент взял в поездку только В. Илюшина, А. Коржакова, М. Барсукова и меня. Сидели в одном салоне. За разговором я упомянул, что у меня только что родилась внучка. Борис Николаевич, обожающий собственных внуков, предложил выпить по рюмке коньяку "за внучку". Спросил, как назвали. Предложил назвать Анастасией.
Для меня это было единственным приятным впечатлением от поездки. В политическом смысле она оказалась совершенно бесполезной. Программа была составлена в заскорузлом советском стиле. В Москве бурлили политические страсти. Оппозиция снова пошла в наступление. Буквально за несколько дней до поездки в Орел в столице прошел Конгресс Фронта национального спасения, объявивший своей главной задачей ликвидировать пост президента. Оправившийся от удара Верховный Совет требовал от Ельцина освободить от должности руководителя Министерства внутренних дел В. Ерина и мэра Москвы Ю. Лужкова. В кабинете ближайшего соратника президента М. Полторанина бригада Генеральной прокуратуры произвела обыск. Фактически была предпринята попытка "кадровой контрреволюции".
...А президент, как заурядный секретарь обкома, осматривал экспозицию семян в Институте бобовых культур, выезжал на поля, вел известные всем разговоры "об урожае", интересовался, "дойдет ли пшеница до закромов". Потом было выступление на Торжественном заседании по случаю 50-летия Орловско-Курской битвы. Речь не попала "в струю". Заполнившие зал ветераны войны хотели слушать о своем подвиге, о погибших товарищах, о маршале Жукове. И когда Борис Николаевич, не уловив настроения зала, стал говорить о политике, об обмене денег, в зале недовольно зашумели.
Вице-президент Руцкой, оправившись от поражения, создал "Народную партию свободной России" и в бешеном ритме разъезжал по стране, рекрутируя сторонников. Итоги референдума, по его словам, были куплены. Выступая перед своими сторонниками в Новосибирске, он говорил в свойственной ему манере: "Вы же видите, кто голосует за президента и как оболванивают людей. Голосовали спекулянты, проходимцы, ворье. А сейчас еще будут голосовать "голубые", педерасты - потому что по ним приняты решения, и они сейчас легитимные, - прочая нечисть".
Отвечая на вопрос журналистов по поводу своих отношений с президентом, Руцкой бросил: "Можно быть в оппозиции к умному человеку. Сегодня быть в оппозиции и что-то просить, что-то доказывать сегодняшнему правительству во главе с премьером и президентом - это бесполезно".
Тем временем 13 июля 1993 года президент отбыл на отдых в Новгородскую область. Но и по возвращении "политические каникулы" продолжались.
В конце августа взятая под контроль Верховным Советом "Российская газета" опубликовала свой прогноз "политического пасьянса" на грядущий 1994 год. Если бы он сбылся, то президентом России был бы Руцкой, вице-президентом - Н. Травкин, председателем правительства - Ю. Скоков, министром иностранных дел - Р. Хасбулатов, министром экономики - Г. Явлинский. Такими виделись оппозиции результаты их собственной кадровой реформы.
Глава 8
ВОЙНА НЕРВОВ
Летом 1993 года снова заговорили о здоровье и, как следствие, - о "неадекватности" Б. Н. Ельцина. Это был дурной знак, ибо за ним стояла некая закономерность: слухи и догадки по поводу здоровья и "вредных привычек" президента разгорались всякий раз, когда российская демократия оказывалась на пороге очередного кризиса.
Неравномерностью рабочей нагрузки, неожиданными исчезновениями из поля зрения журналистов и политиков президент неоднократно давал повод для такого рода слухов. Я помню одну едкую, но, в сущности, основанную на анализе реальных фактов, публикацию в газете "Сегодня": ""Господин Нету" во главе Российского государства".
"Он исчез из Москвы в сентябре 1991 г. , когда провал августовского мятежа перераспределил роли героев и злодеев. Он пропал в январе 1992-года, оставив в недоумении прибывших с важными визитами в Москву президента МОК Самаранча и тогдашнего министра иностранных дел Японии Ватанабэ. Он провалился сквозь землю в мае того же года, когда серия скандалов вокруг Черноморского флота привела к подлинному кризису в отношениях с Украиной. Он бесконечно долго отмалчивался в декабре 1992 года, когда съезд народных депутатов методично додавливал первое правительство Гайдара. И дальше опять и опять через каждые три-четыре месяца. Придется, видимо, раз за разом смирять любопытство, примеряясь вести диалог с лидером, которого нисколько не страшит репутация "Господина Нету". Вот только что был - а теперь нету. И все".
Вспомнил автор и нашумевшую в свое время историю, когда американский президент Клинтон не мог в течение многих часов связаться с Б. Н. Ельциным. Официальное объяснение (не помню, кто его дал) состояло в том, что "президент находится там, где нет телефона". На редкость глупое объяснение, поскольку всем, кто хоть немного знает систему обеспечения президента связью, известно, что в любое время суток, в любом месте, в воздухе или под водой, на службе или на отдыхе, в сауне или на теннисном корте рядом с президентом находятся несколько офицеров (полковники и подполковники) в черной морской форме. В руках одного из них так называемая "кнопка", черный чемоданчик, обеспечивающий президенту доступ к ядерному пульту, а в руках другого - небольшой кожаный футляр с трубкой правительственной связи. Даже если президент поползет в узком угольном забое, эти люди обязательно будут ползти рядом с ним.
На самом деле "молчания" президента, как правило, имели политическую подоплеку. Случалось, что у президента просто не имелось ответа или позиции по тому или иному трудному вопросу. В такие периоды он действительно "залегал на дно" и ждал, когда либо эксперты дадут вразумительный анализ и совет, либо его самого "осенит".
Неожиданные отмены уже назначенных встреч, нередко весьма серьезных, крайне осложняли работу пресс-службы. Нередко бывало, что журналисты уже приехали в Кремль, а им приходилось говорить, что мероприятие отменено буквально несколько минут назад. Естественно, приходилось давать всякого рода правдоподобные и неправдоподобные объяснения. Конечно же, это раздражало журналистов. Как правило, мне удавалось снять напряжение в силу добрых отношений с журналистами, которые видели во мне прежде всего коллегу. Но зато они и высказывали мне все, что думают по этому поводу.
Журналистов трудно провести, и лучше не пытаться это делать. Вешать им "лапшу на уши" совершенно бесполезно. Им говоришь, что президент отменил встречу, поскольку работает в Кремле над срочными документами, а они тебе резонно отвечают, что президентский кортеж сегодня вообще в Кремль не прибывал. Меня просто поражало, насколько дотошно они отслеживают все движения президента. Обжегшись пару раз на маленьком лукавстве, я понял, что иногда лучше не "объяснять", а просто развести руками и извиниться.
Иногда на этой почве у меня возникали трения с В. Илюшиным или А. Коржаковым, которые, не имея возможности вникнуть в достаточно сложную технологию работы пресс-службы, обвиняли меня в утечках или излишней разговорчивости с журналистами. На самом же деле журналисты нередко раньше пресс-секретаря или помощников президента узнавали всю подноготную или подробности той или иной деликатной ситуация. И если пресс-служба в силу какой-то необходимости лишала их возможности что-то узнать из президентских кругов, они черпали информацию в других структурах. Нередко источником их информации была Служба безопасности президента.
Многие документы и указы, выходящие за подписью президента, инициируются и готовятся в министерствах, в Совете Министров. Они проходят юридическую экспертизу как в Кремле, так и вне Кремля. И на каждом этапе при общем падении в последние годы государственной дисциплины возможны утечки информации, иногда в высшей степени конфиденциальной. Утечкам способствует и то, что во многих структурах власти остаются многочисленные, явные и тайные, противники и даже ненавистники реформ и президента - и естественно, они не упускают возможности поделиться информацией со своими политическими друзьями в оппозиции. Мы неоднократно оказывались перед фактом публикаций в оппозиционной прессе документов с грифом "Секретно" или документов, которые только находятся в стадии концептуальной проработки. Ну и естественно, в условиях свободного рынка и неустоявшейся этики работы СМИ конфиденциальная информация стала предметом купли и продажи.
Источником "вольных" разговоров о президенте часто становилась и эмоциональная мимика и жестикуляция самого Бориса Николаевича. Чуткая камера телерепортеров внимательно отслеживает походку президента во время его поездок по стране и возвращения в Москву. Объектив безжалостен, он не делает скидки на усталость после многочасового перелета, на бессонную ночь или на естественную потребность человека немного расслабиться после огромной нервной нагрузки. Журналисты же подстерегают президента буквально на каждом шагу. Иногда это откровенно недоброжелательное любопытство. И тогда службе безопасности и пресс-службе приходится принимать меры, чтобы оградить (иногда в самом буквальном смысле слова) президента от излишне пристального взгляда.
Демократизация информации имела для России свои огромные преимущества, но и привела к появлению определенных проблем. Свобода существенно усложнила жизнь политиков в России. Общеизвестна импульсивность и неуравновешенность Н. С. Хрущева, склонность Л. И. Брежнева к выпивке и даже определенному виду "облегчающих жизнь" препаратов. Известна болезненность Ю. Андропова. Но жители СССР в условиях жесткой цензуры никогда не видели Хрущева стучащего башмаком по трибуне ООН, Брежнева, еле волочащего ноги, Андропова в больничной палате. Известно пристрастие Черчилля к серьезным дозам коньяка. Известно, что французский президент Помпиду был болен и страдал сильной отечностью. Но ни английская, ни французская пресса никогда не делали из этого темы ни для размышлений о власти, ни для насмешек. В России, с ее яростью политической борьбы и отсутствием отлаженной системы государственности и преемственности власти, здоровье лидеров, и в особенности президента, немедленно становится крупной ставкой в политических играх.