Страница:
В. В. Илюшина, в отличие от других помощников, дежурные загодя предупреждали о выезде президента на работу, и он появлялся в Кремле минут за 15-20 до Бориса Николаевича. Именно он отдавал Семенченко последние указания по поводу срочности или важности тех или иных документов. От В. В. Илюшина и в меньшей степени от В. П. Семенченко зависело вернуть или не вернуть документ на стол президенту, если тот не подписал его. В руках умелого аппаратчика эта возможность - еще раз обратить внимание президента на документ или на человека, ищущего свидания с президентом, - рычаг серьезного влияния.
С начала сентября 1993 года, несмотря на укоротившиеся дни, президент стал появляться в Кремле раньше обычного. Это всегда было свидетельством того, что президент в форме. Несколько раз случалось, что приехав в 8 или 8.15, я обнаруживал, что Борис Николаевич уже в кабинете. 7 сентября 1993 года я добрался до Кремля с небольшим запозданием против обычного: долго простоял на железнодорожном переезде и приехал уже после президента.
- Борис Николаевич звонил, - сказала мне Галина Алексеевна, секретарь, единственный человек, доставшийся мне в наследство от моего предшественника П. Вощанова.
С утра, когда еще не было посетителей и не начинала работать ежедневная административная машина, для того чтобы связаться и поговорить с президентом, у помощников не было особых препятствий.
Я поднял трубку аппарата с надписью "Президент".
- Борис Николаевич, это Костиков, доброе утро. Вы звонили?
- Доброе утро, Вячеслав Васильевич. Вот какое дело...
Президент помедлил, размышляя.
- Надо бы припугнуть Верховный Совет. Но так, чтобы не от вас исходило. Иначе они слишком перепугаются. Пусть это будет как бы идея журналиста со стороны... Хотелось бы посмотреть, какой будет реакция.
- Может быть: "Складывается впечатление, что президент готовит крутые меры", или что-то в этом роде?- предложил я.
- Годится, - согласился президент.
...Это был обычный в мировой практике случай, когда пресс-службе поручается прощупать реакцию прессы и общества на то или иное возможное действие. За три года работы пресс-секретарем мне приходилось заниматься этим неоднократно. Самое сложное было в таких случаях, чтобы "не торчали уши". Поэтому приходилось выстраивать целую цепочку для прохождения информации. Но в цепочке имелся серьезный недостаток: до крайнего звена информация могла дойти в искаженном виде. В данном случае этого никак невозможно было допустить.
Я уже писал о том, что старался не ставить главных редакторов в щекотливое положение и за редким исключением не обращался к ним с просьбами, вовлекающими их в политическую кухню с неизбежными подводными камнями. В данном случае пришлось прибегнуть к их помощи. Задача облегчалась тем, что большинство главных редакторов демократических изданий крайне негативно относились и к Верховному Совету, и к его спикеру Хасбулатову.
Через несколько дней в одной из газет появилась необходимая публикация о возможности "крутых мер". А еще через день паническая статья в контролируемой тогда Хасбулатовым "Российской газете" под заголовком "Пойдет ли Ельцин на государственный переворот".
Коммунистическая пресса зашумела о перевороте, о роспуске парламента, о заговоре радикальных демократов. Демократическая пресса писала об этом с явным сочувствием. Цель была достигнута. Стало ясно, что роспуск Верховного Совета не вызовет в обществе серьезного противодействия. Впоследствии это и подтвердилось. Несмотря на все призывы Хасбулатова и Руцкого, в октябрьские дни 93-го года Россия не поднялась, как они ожидали, на защиту Советов. Не было ни одной забастовки, в том числе и в угольных регионах, на что рассчитывал Руцкой. Продолжали спокойно действовать железные дороги. Даже демонстрации, организованные коммунистами, носили крайне ограниченный характер.
Кроме того, публикации в коммунистической и советской прессе позволили выявить направление, в котором будет действовать оппозиция, выстраивая свою защиту. Она будет пытаться заручиться поддержкой армии или, по крайней мере, обеспечить ее нейтралитет.
Тогда прохасбулатовская "Российская газета" писала:
"Дело ведь еще в том, что противоправные действия могут иметь глобальные последствия для офицеров, которые пойдут на это. Так, в Аргентине и в Греции полковники, участвовавшие в свержении конституционного строя, были подвергнуты суду сразу же после восстановления законности в этих странах, хотя с момента их преступлений прошло немало лет. Наши командиры дивизий в большинстве своем довольно молодые люди, и вряд ли им захочется остаток своей жизни провести в тюрьме после того, как в России восстановится Конституция".
Была в публикации "Российской газеты" и прямая апелляция к тем сипам и личностям, которых оппозиция считала своими сторонниками.
"Названные выше верные главе исполнительной власти охранные формирования (автор статьи имеет в виду: Главное управление охраны, Кремлевский полк, московский ОМОН, отряды типа "Альфа", некоторые формирования МВД) могут на какое-то время установить контроль над столицей. Однако это все же не армия. И стоит хотя бы одному решительному командиру дивизии типа генерала Лебедя заявить, что он сейчас двинет на Москву танки и поднимет в воздух самолеты, мятежники, скорее всего, не смогут удержать своих солдат в подчинении".
Анализ, безусловно, не лишенный интереса. И события октября 1993 года, - когда Ельцин мучительно долго ждал ввода в Москву верных дивизий, а дивизии, обещанные Грачевым, все медлили около кольцевой дороги, не спеша продвигаться к центру, - показали, что стратегия отрыва армии от президента была действительно пущена в ход.
Оппозиции удалось внести некоторое смятение в души офицеров и солдат. Борис Николаевич, судя по всему, отдавал себе отчет в этой опасности. И не случайно, что той осенью он совершил несколько поездок в армейские части, подписал несколько указов, улучшающих материальное положение офицеров. Не случайно и то, что в роковые дни 3-4 октября А. Руцкой взывал из Белого дома:
"Внимание! Приказываю стягивать к "Останкино" войска. Стрелять на поражение...
Я умоляю боевых товарищей! Кто меня слышит! Немедленно на помощь к зданию Верховного Совета! Если слышат меня летчики! Поднимайте боевые машины!"
Видимо, какие-то надежды он все-таки возлагал на определенную часть армии.
Через неделю после предпринятого мною зондажа общественного мнения через прессу я имел возможность убедиться, что план действий президента, в существовании которого я уже не сомневался, продолжает методично осуществляться. 14 сентября с утра позвонил Борис Николаевич и попросил зайти.
Я давно не видел его в таком приподнятом и даже шутливом настроении.
- У меня такое впечатление, что вы недолюбливаете газету "Советская Россия", - сказал он, когда я по его знаку сел в кресло перед столом.
- По-моему, для этого есть основания.
- В таком случае у вас есть возможность поработать. Подготовьте проект Указа о закрытии газет "Советская Россия", "Правда", "День". Аргументация должна быть "сочной", в вашем стиле. Вы это умеете... Но нужно, чтобы пока никто не знал. Только вы и Илюшин.
- Насколько срочно?
- Уложитесь в два дня?
- Борис Николаевич, я так долго ждал этого решения, что мне хватило бы...
- Хорошо, действуйте... Дело, сами понимаете, серьезное...
Я пошел к двери.
- Вячеслав Васильевич! - окликнул меня президент. - А что, если тем же указом... - Ельцин сделал характерный для него резкий жест ладонью, сразу отнять у них и помещения?
- Не стоит, Борис Николаевич. Ваше дело - принять принципиальное политическое решение, а о помещениях пусть позаботятся другие...
- Ну, хорошо...
Я вышел от президента в большом волнении. Я всегда считал, правда, что запрещать нужно не коммунистические газеты, а саму компартию, как это было сделано с нацистской партией в Германии после Нюрнбергского процесса. Совершенно согласен с убийственно четкой формулировкой Генриха Бёлля, что "коммунизм - это фашизм бедных", и считаю, что в отношении КПСС Б. Н. Ельцин был непоследователен. Успехи компартии на выборах в Государственную думу, а потом и на президентских выборах 1996 года - прямой результат этой непоследовательности.
Разумеется, я не стал обсуждать с президентом эту тему, а принялся выполнять распоряжение. Ясно было, что за указанием президента просматривались другие, более серьезные действия.
Ровно через два дня, 16 сентября, В. В. Илюшин поинтересовался, готов ли проект указа. Точная выдержка срока окончательно убедила меня, что речь идет о реализации более обширного плана, о котором мне было известно лишь отчасти. Я, разумеется, не мог не догадываться о его сути.
- Заходи, - как всегда коротко, сказал первый помощник...
По характеру Виктор Васильевич человек скорее суховатый, во всяком случае на службе. Хотя время от времени в нем просыпается его комсомольское прошлое и комсомольский темперамент. Вероятно, со старыми, близкими друзьями он ведет себя иначе. Проживая некоторое время в дачном поселке "Архангельское" неподалеку от него, я имел возможность убедиться, что и этому внешне скучноватому и замкнутому человеку "ничто человеческое не чуждо". По воскресеньям у него нередко собиралась дружеская компания жарили шашлыки, пели песни. Как правило старые, советские. Но этим я ничего плохого сказать не хочу. Я и сам люблю песни советского периода - это песни нашей молодости. К выпивке В. В. Илюшин совершенно равнодушен и явно тяготился, когда необходимость вынуждала его поднимать рюмку водки. По этой причине во время застолий в ходе президентских поездок по стране я старался сесть рядом с ним - вдвоем было легче саботировать выпивку.
Конечно, всякий человек есть тайна. Думаю, что и в душе у Виктора Васильевича есть свои тайные изгибы, свои страсти, которые он тщательно скрывает. Во время совместной работы у нас нередко возникало взаимное неудовольствие. Чаще всего оно было связано с тем, что В. В. Илюшин стремился ограничивать самостоятельность помощников. Подчас он применял довольно изощренные методы "воспитания", приобретенные им, видимо, во время успешной комсомольской карьеры в Свердловске. Выросший вне номенклатурных правил, я его методов не принимал или делал вид, что не понимаю, и это давало возможность сохранить довольно широкое поле для самостоятельного маневра.
Конечно, сегодня многое из этих баталий под кремлевским ковром представляется мелочью. Тем более что в моменты общей опасности (а это была и опасность для демократии) все мы работали вместе, нередко проникаясь чувством товарищества.
...Еще не прочитав текста до конца, Илюшин вычеркнул слово "проект", который значился в подготовленном мною документе, и посмотрел на меня. Все было ясно без слов: окончательное решение принято, формулировки - дело частное. Должен сказать, что В. В. Илюшин - хороший и опытный редактор политических документов. Он мгновенно ухватывает суть и вычеркивает все лишнее или опасное, чувствуя эту опасность нюхом. Несмотря на то что в редактуре я скорее профессионал, мне редко приходилось спорить с ним по предлагаемым коррективам. Спорил лишь в том случае, когда под пером первого помощника "изгибалась" политическая суть.
В данном случае В. В. Илюшин предложил убрать лишь абзац, где говорилось о том, что "органы прокуратуры, суды, Министерство печати и информации уклоняются от правовой и нравственной квалификации апологетики сталинизма и фашизма". Я не стал настаивать, поскольку эта фраза не имела прямого отношения к сути дела. Сделав два-три небольших исправления, Илюшин передал текст в секретное машбюро.
У меня в архиве сохранился экземпляр Указа с правкой Виктора Васильевича.
Он интересен, помимо прочего, еще и тем, что дает представление о том, насколько почерк Илюшина похож на почерк Ельцина. Я неоднократно обращал внимание на это сходство. Схоже не только само начертание букв, но и нажим, стиль подчеркивания и вычеркивания - интенсивный, жирный. Я думаю, что Илюшин пользуется теми же перьями и такими же чернилами, что и президент. Как-то я полюбопытствовал у него по поводу этого сходства. Случайно ли оно? Он отвечал уклончиво: "Я столько лет вместе с президентом, много работал с его документами..."
С редактурой первого помощника текст указа звучал так:
"В последнее время резко возросла негативная роль газет "День", "Советская Россия" и "Правда". Деятельность этих газет вышла за рамки деятельности печатных органов здоровой, конструктивной оппозиции. Они превратились в провокационные и организационные органы экстремистских сил. С их страниц в скрытой и явной форме звучат призывы к свертыванию демократических реформ, к коммунистическому реваншу, к акциям гражданского неповиновения, к забастовкам, вплоть до призывов к насилию.
В то время как общество более всего нуждается в мире и согласии, эти газеты постоянно ведут пропаганду классовой ненависти, сеят семена раздора между группами населения. От публикаций этих газет веет духом гражданской войны.
Предупреждения в адрес этих газет о необходимости соизмерять критику с гражданской ответственностью не возымели действия. Газеты "День", "Советская Россия", "Правда" стали инструментами государственной дестабилизации.
Исходя из интересов сохранения гражданского мира и необходимости обеспечения государственной и общественной безопасности, на основании пункта 11 Статьи 121-5 Конституции РФ постановляю:
1. Закрыть газеты "День", "Советская Россия" и "Правда".
2. Министерству внутренних дел Российской Федерации - обеспечить выполнение настоящего Указа.
3. Министерству печати и информации Российской Федерации оказать при необходимости содействие журналистам этих газет в трудоустройстве.
4. Указ вступает в действие с момента подписания.
Президент Российской Федерации Б. Ельцин"
Перед началом главного штурма - штурма системы коммунистических Советов - важно было лишить их пропагандистского жала.
18 сентября в середине дня мне позвонил М. И. Барсуков и попросил подготовить все необходимое для срочной записи выступления президента с выходом в эфир на следующий день, в воскресенье. Это было необычно. Никогда прежде в моей практике пресс-секретаря такого рода "команды" не исходили от руководителя Главного управления охраны президента. Вопросы записи выступлений президента мы обсуждали исключительно с В. В. Илюшиным. Нетрудно было догадаться, что дело движется к "нештатной" ситуации, в которой задействованы силовые структуры президента. Я созвонился с тогдашним председателем телекомпании "Останкино" В. Брагиным и попросил его сформировать группу записи и держать ее наготове. Однако через несколько часов распоряжение пришлось отменить.
Сам Борис Николаевич в книге "Записки президента" так описывает эту задержку:
"А в пятницу вдруг все чуть не остановилось. На этот день я назначил заключительное совещание (Совета безопасности). На нем мы должны были оговорить последние детали. Я спросил силовых министров, как, на их взгляд, складывается ситуация. И вдруг один за другим они стали предлагать отложить намеченное на воскресенье обращение к народу и соответственно введение с этого же момента в действие указа о роспуске парламента. Предлагалась новая дата - конец следующей недели".
У меня нет документальных оснований утверждать, что силовые министры хотели отговорить Бориса Николаевича от решительных действий. Но сегодня, когда есть возможность изучить информацию из разных источников, такое ощущение возникает.
Ведь к этому времени уже произошла явная утечка информации о готовящемся роспуске Верховного Совета. По свидетельству президента, эта информация ушла непосредственно к Руцкому и Хасбулатову либо из Министерства безопасности, либо из Министерства внутренних дел. Даже для неискушенного в военных вопросах человека понятно, что в случае утечки информации нужно действовать быстрее и решительнее, попытаться опередить время и противника. Министры же пытаются уговорить президента отложить операцию на целую неделю. Нетрудно предположить, как смогли бы воспользоваться недельной отсрочкой лидеры Верховного Совета. Похоже, что силовые министры не хотели брать на себя ответственность и подталкивали президента к продолжению проигрышной для него позиционной борьбы.
Имеются документы, свидетельствующие о явном стремлении Министерства безопасности ввести президента в заблуждение. В справке о деятельности объединений и партий непримиримой оппозиции, которая была подготовлена Министерством безопасности для Администрации президента накануне октябрьских событий, утверждалось, что, "по имеющейся информации, функционирование указанных организаций фактически парализовано". А по поводу "Союза офицеров", который особенно активно действовал в октябре 93-го года, говорилось, что "число его активистов не превышает 100 человек, из них 80% - пенсионеры". Характерно то, что в этой справке вообще не упоминается о ЛДПР Жириновского и о Компартии России. А ведь именно они буквально через несколько месяцев одержали серьезную победу на выборах в Государственное собрание. Наши славные органы как-то "не заметили" нарастания активности этих партий. Не менее умиротворяюще звучала и справка МВД России.
О саботаже борьбы президента с непримиримой оппозицией и ее прессой свидетельствует и то, что после Указа Бориса Николаевича о запрете "Правды", "Советской России" и газеты "День" выход националистических и фашистских листков и газет не прекратился. Листовки и газеты непримиримой оппозиции можно было купить у входа в любую станцию метро и даже около Красной площади. Сотрудники МБ этого как бы не замечали. С разрешения президента я направил министру безопасности Н. Голушко запрос:
"Николай Михайлович! В нарушение Указа Президента газета "День" вновь в открытую распространяется в Москве, меняя название и типографии. Теперь это газета "Завтра". Неужели у Вас нет возможности заставить выполнять решения Президента?"
Более всего меня поразило то, что Н. Голушко, позвонив мне по поводу записки на следующий день, стал расспрашивать, где газета печатается и где ее можно купить. Поразительная информированность для министра безопасности!
Известна и роль Н. Голушко в поспешном освобождении из тюрьмы членов ГКЧП. Думается, что именно по комплексу поведения Министерства безопасности в октябрьские дни 1993 года, президент через несколько месяцев принял решение об его упразднении.
Словом, думаю, что если бы в сентябре 1993 года президент принял предложение силовых министров перенести на неделю свои "решительные действия", то этих решительных действий мы не увидели бы вовсе. И тогда страна, возможно, до сих пор жила бы в условиях двоевластия. Не исключено, что мы имели бы у власти тандем Хасбулатов-Руцкой.
Президент согласился передвинуть график, но лишь на два дня. 21 сентября запись президентского обращения состоялась. По сути дела, это было изложение и мотивировка знаменитого президентского Указа No1400, который переводил Россию в новое политическое измерение, объявляя о роспуске Верховного Совета и Съезда народных депутатов, назначении новых выборов в парламент России и проведении референдума по принятию новой конституции. Назывался он - "О поэтапной конституционной реформе".
Президент придавал особое значение своему обращению к народу и много работал над ним, стараясь сделать его более энергичным. Он неоднократно на этапе подготовки просматривал и правил его. Окончательный текст был рассчитан на 15 минут. Всего 15 минут! Но по мере того как на экранах телевизоров бежали эти минуты, миллионы россиян начинали осознавать, что они живут "в другой стране", при новой власти. С эпохой коммунистических Советов было покончено.
В 17 часов мы произвели запись этого исторического обращения. Эфир был назначен на 20 часов. А в 19 часов фельдъегери повезли запечатанные пакеты с Указом президента по редакциям основных газет и в телеграфные агентства.
Президент, как и всякий человек (если он не профессиональный артист), нервничает во время записи. Во время особо важных записей нервозность особенно высока. Отдельные элементы выступления иногда приходится перезаписывать. Во время записей одна из моих технических задач состояла в том, чтобы остановить президента, если он оговорится или пропустит какое-то слово. Иногда я просил Бориса Николаевича более энергично или, наоборот, более мягко повторить какую-то фразу. Перед началом записи текст "набивается" на компьютер, и в ходе записи строка бежит по экрану перед глазами. Очень важно найти точный ритм движения строки, чтобы он соответствовал и естественному темпу речи Бориса Николаевича, и стилистике текста. Таким устройством, которое называется "автосуфлер" (prompter), пользуются все президенты. В США, например, система "автосуфлера" состоит из нескольких телевизионных экранов. Это дает возможность американскому президенту в ходе записи или публичного выступления менять положение головы, поворачиваться. Создается полная иллюзия, что президент выступает без заготовленного текста, импровизирует. Кстати, такими устройствами пользуются и американские телекомментаторы. В кремлевской пресс-службе такого устройства, к сожалению, долго не было, и мы вынуждены были пользоваться старомодным устройством, которое привозили с собой сами телевизионщики, что не давало хороших результатов. Борис Николаевич на экране выглядел статично, скованно. Из-за того что экран "автосуфлера" находился близко к лицу, искажался облик записывавшегося - сужались плечи, непропорционально большой казалась голова. У меня были планы создать в Кремле небольшую студию записи с новейшим оборудованием, в том числе и с возможностью прямых обращений президента по радио. Но когда я назвал цену современного "промптера", на меня замахали руками. Интересная деталь. Американцы откуда-то узнали о том, что я озабочен технологическим оснащением записей президента и что у пресс-службы нет на это средств. И думаю, далеко не случайно, что через короткое время на одном из приемов в резиденции американского посла "Спассо-хаузе" ко мне подошел сотрудник американского посольства и очень ненавязчиво предлагал предоставить необходимое оборудование бесплатно. "Мы искренне хотели бы помочь вашему президенту и пресс-службе", - говорили мне. Я, разумеется, отказался. Не трудно догадаться, что подарок "американского дядюшки" мог бы таить в себе и всякого рода электронные сюрпризы.
Настоящий "промптер" появился у Ельцина уже в ходе предвыборной кампании 1996 года. Каково его происхождение, я не знаю.
В Верховном Совете отслеживали действия президента чуть ли не по минутам. В Администрации президента имелось, к сожалению, немало скрытых противников Ельцина, и утечка информации из президентских структур шла непрерывно. Пресс-служба еще только готовилась к записи Обращения президента, назначенной на 17 часов, а журналисты, работавшие в Верховном Совете, уже сообщили мне о том, что в 17.30 Р. Хасбулатов созывает Президиум Верховного Совета, на который вызвал начальника Генерального штаба.
Организационная суета, волнения, связанные с поступающей извне информацией, озабоченность ходом записи обращения президента не дали мне возможности оценить силу политического взрыва, заложенного в Указе No1400. Как и все участники записи, я испытывал лишь необыкновенное волнение. По-настоящему понять суть происшедшего я смог лишь в восемь часов вечера, когда запись обращения пошла в эфир.
А в 23 часа в Белом доме, где заседал Верховный Совет, были отключены все линии правительственной связи. Это было тоже частью войны слов.
* * *
С этого дня и вплоть до драматических событий 3-4 октября пресс-служба президента вела беспрецедентную по остроте словесную, а точнее сказать психологическую, борьбу с Верховным Советом. При этом ни от президента, ни от кого бы то ни было не исходило никаких указаний или ориентировок. Президент был слишком занят реализацией и защитой своего Указа No1400, а потом и усмирением бунта Верховного Совета. Ему было, что называется, не до нас. Пресс-секретарь вынужден был действовать, опираясь исключительно на собственное понимание ситуации. Думаю, что работа пресс-службы в эти дни и недели была достаточно эффективной. И, видимо, не случайно пресс-службу президента по совокупности результатов и в самом Кремле и за его стенами часто называли "силовой структурой". В этом была немалая доля истины. Мы и в самом деле чувствовали себя штабом информационной войны против коммунистического Верховного Совета.
С начала сентября 1993 года, несмотря на укоротившиеся дни, президент стал появляться в Кремле раньше обычного. Это всегда было свидетельством того, что президент в форме. Несколько раз случалось, что приехав в 8 или 8.15, я обнаруживал, что Борис Николаевич уже в кабинете. 7 сентября 1993 года я добрался до Кремля с небольшим запозданием против обычного: долго простоял на железнодорожном переезде и приехал уже после президента.
- Борис Николаевич звонил, - сказала мне Галина Алексеевна, секретарь, единственный человек, доставшийся мне в наследство от моего предшественника П. Вощанова.
С утра, когда еще не было посетителей и не начинала работать ежедневная административная машина, для того чтобы связаться и поговорить с президентом, у помощников не было особых препятствий.
Я поднял трубку аппарата с надписью "Президент".
- Борис Николаевич, это Костиков, доброе утро. Вы звонили?
- Доброе утро, Вячеслав Васильевич. Вот какое дело...
Президент помедлил, размышляя.
- Надо бы припугнуть Верховный Совет. Но так, чтобы не от вас исходило. Иначе они слишком перепугаются. Пусть это будет как бы идея журналиста со стороны... Хотелось бы посмотреть, какой будет реакция.
- Может быть: "Складывается впечатление, что президент готовит крутые меры", или что-то в этом роде?- предложил я.
- Годится, - согласился президент.
...Это был обычный в мировой практике случай, когда пресс-службе поручается прощупать реакцию прессы и общества на то или иное возможное действие. За три года работы пресс-секретарем мне приходилось заниматься этим неоднократно. Самое сложное было в таких случаях, чтобы "не торчали уши". Поэтому приходилось выстраивать целую цепочку для прохождения информации. Но в цепочке имелся серьезный недостаток: до крайнего звена информация могла дойти в искаженном виде. В данном случае этого никак невозможно было допустить.
Я уже писал о том, что старался не ставить главных редакторов в щекотливое положение и за редким исключением не обращался к ним с просьбами, вовлекающими их в политическую кухню с неизбежными подводными камнями. В данном случае пришлось прибегнуть к их помощи. Задача облегчалась тем, что большинство главных редакторов демократических изданий крайне негативно относились и к Верховному Совету, и к его спикеру Хасбулатову.
Через несколько дней в одной из газет появилась необходимая публикация о возможности "крутых мер". А еще через день паническая статья в контролируемой тогда Хасбулатовым "Российской газете" под заголовком "Пойдет ли Ельцин на государственный переворот".
Коммунистическая пресса зашумела о перевороте, о роспуске парламента, о заговоре радикальных демократов. Демократическая пресса писала об этом с явным сочувствием. Цель была достигнута. Стало ясно, что роспуск Верховного Совета не вызовет в обществе серьезного противодействия. Впоследствии это и подтвердилось. Несмотря на все призывы Хасбулатова и Руцкого, в октябрьские дни 93-го года Россия не поднялась, как они ожидали, на защиту Советов. Не было ни одной забастовки, в том числе и в угольных регионах, на что рассчитывал Руцкой. Продолжали спокойно действовать железные дороги. Даже демонстрации, организованные коммунистами, носили крайне ограниченный характер.
Кроме того, публикации в коммунистической и советской прессе позволили выявить направление, в котором будет действовать оппозиция, выстраивая свою защиту. Она будет пытаться заручиться поддержкой армии или, по крайней мере, обеспечить ее нейтралитет.
Тогда прохасбулатовская "Российская газета" писала:
"Дело ведь еще в том, что противоправные действия могут иметь глобальные последствия для офицеров, которые пойдут на это. Так, в Аргентине и в Греции полковники, участвовавшие в свержении конституционного строя, были подвергнуты суду сразу же после восстановления законности в этих странах, хотя с момента их преступлений прошло немало лет. Наши командиры дивизий в большинстве своем довольно молодые люди, и вряд ли им захочется остаток своей жизни провести в тюрьме после того, как в России восстановится Конституция".
Была в публикации "Российской газеты" и прямая апелляция к тем сипам и личностям, которых оппозиция считала своими сторонниками.
"Названные выше верные главе исполнительной власти охранные формирования (автор статьи имеет в виду: Главное управление охраны, Кремлевский полк, московский ОМОН, отряды типа "Альфа", некоторые формирования МВД) могут на какое-то время установить контроль над столицей. Однако это все же не армия. И стоит хотя бы одному решительному командиру дивизии типа генерала Лебедя заявить, что он сейчас двинет на Москву танки и поднимет в воздух самолеты, мятежники, скорее всего, не смогут удержать своих солдат в подчинении".
Анализ, безусловно, не лишенный интереса. И события октября 1993 года, - когда Ельцин мучительно долго ждал ввода в Москву верных дивизий, а дивизии, обещанные Грачевым, все медлили около кольцевой дороги, не спеша продвигаться к центру, - показали, что стратегия отрыва армии от президента была действительно пущена в ход.
Оппозиции удалось внести некоторое смятение в души офицеров и солдат. Борис Николаевич, судя по всему, отдавал себе отчет в этой опасности. И не случайно, что той осенью он совершил несколько поездок в армейские части, подписал несколько указов, улучшающих материальное положение офицеров. Не случайно и то, что в роковые дни 3-4 октября А. Руцкой взывал из Белого дома:
"Внимание! Приказываю стягивать к "Останкино" войска. Стрелять на поражение...
Я умоляю боевых товарищей! Кто меня слышит! Немедленно на помощь к зданию Верховного Совета! Если слышат меня летчики! Поднимайте боевые машины!"
Видимо, какие-то надежды он все-таки возлагал на определенную часть армии.
Через неделю после предпринятого мною зондажа общественного мнения через прессу я имел возможность убедиться, что план действий президента, в существовании которого я уже не сомневался, продолжает методично осуществляться. 14 сентября с утра позвонил Борис Николаевич и попросил зайти.
Я давно не видел его в таком приподнятом и даже шутливом настроении.
- У меня такое впечатление, что вы недолюбливаете газету "Советская Россия", - сказал он, когда я по его знаку сел в кресло перед столом.
- По-моему, для этого есть основания.
- В таком случае у вас есть возможность поработать. Подготовьте проект Указа о закрытии газет "Советская Россия", "Правда", "День". Аргументация должна быть "сочной", в вашем стиле. Вы это умеете... Но нужно, чтобы пока никто не знал. Только вы и Илюшин.
- Насколько срочно?
- Уложитесь в два дня?
- Борис Николаевич, я так долго ждал этого решения, что мне хватило бы...
- Хорошо, действуйте... Дело, сами понимаете, серьезное...
Я пошел к двери.
- Вячеслав Васильевич! - окликнул меня президент. - А что, если тем же указом... - Ельцин сделал характерный для него резкий жест ладонью, сразу отнять у них и помещения?
- Не стоит, Борис Николаевич. Ваше дело - принять принципиальное политическое решение, а о помещениях пусть позаботятся другие...
- Ну, хорошо...
Я вышел от президента в большом волнении. Я всегда считал, правда, что запрещать нужно не коммунистические газеты, а саму компартию, как это было сделано с нацистской партией в Германии после Нюрнбергского процесса. Совершенно согласен с убийственно четкой формулировкой Генриха Бёлля, что "коммунизм - это фашизм бедных", и считаю, что в отношении КПСС Б. Н. Ельцин был непоследователен. Успехи компартии на выборах в Государственную думу, а потом и на президентских выборах 1996 года - прямой результат этой непоследовательности.
Разумеется, я не стал обсуждать с президентом эту тему, а принялся выполнять распоряжение. Ясно было, что за указанием президента просматривались другие, более серьезные действия.
Ровно через два дня, 16 сентября, В. В. Илюшин поинтересовался, готов ли проект указа. Точная выдержка срока окончательно убедила меня, что речь идет о реализации более обширного плана, о котором мне было известно лишь отчасти. Я, разумеется, не мог не догадываться о его сути.
- Заходи, - как всегда коротко, сказал первый помощник...
По характеру Виктор Васильевич человек скорее суховатый, во всяком случае на службе. Хотя время от времени в нем просыпается его комсомольское прошлое и комсомольский темперамент. Вероятно, со старыми, близкими друзьями он ведет себя иначе. Проживая некоторое время в дачном поселке "Архангельское" неподалеку от него, я имел возможность убедиться, что и этому внешне скучноватому и замкнутому человеку "ничто человеческое не чуждо". По воскресеньям у него нередко собиралась дружеская компания жарили шашлыки, пели песни. Как правило старые, советские. Но этим я ничего плохого сказать не хочу. Я и сам люблю песни советского периода - это песни нашей молодости. К выпивке В. В. Илюшин совершенно равнодушен и явно тяготился, когда необходимость вынуждала его поднимать рюмку водки. По этой причине во время застолий в ходе президентских поездок по стране я старался сесть рядом с ним - вдвоем было легче саботировать выпивку.
Конечно, всякий человек есть тайна. Думаю, что и в душе у Виктора Васильевича есть свои тайные изгибы, свои страсти, которые он тщательно скрывает. Во время совместной работы у нас нередко возникало взаимное неудовольствие. Чаще всего оно было связано с тем, что В. В. Илюшин стремился ограничивать самостоятельность помощников. Подчас он применял довольно изощренные методы "воспитания", приобретенные им, видимо, во время успешной комсомольской карьеры в Свердловске. Выросший вне номенклатурных правил, я его методов не принимал или делал вид, что не понимаю, и это давало возможность сохранить довольно широкое поле для самостоятельного маневра.
Конечно, сегодня многое из этих баталий под кремлевским ковром представляется мелочью. Тем более что в моменты общей опасности (а это была и опасность для демократии) все мы работали вместе, нередко проникаясь чувством товарищества.
...Еще не прочитав текста до конца, Илюшин вычеркнул слово "проект", который значился в подготовленном мною документе, и посмотрел на меня. Все было ясно без слов: окончательное решение принято, формулировки - дело частное. Должен сказать, что В. В. Илюшин - хороший и опытный редактор политических документов. Он мгновенно ухватывает суть и вычеркивает все лишнее или опасное, чувствуя эту опасность нюхом. Несмотря на то что в редактуре я скорее профессионал, мне редко приходилось спорить с ним по предлагаемым коррективам. Спорил лишь в том случае, когда под пером первого помощника "изгибалась" политическая суть.
В данном случае В. В. Илюшин предложил убрать лишь абзац, где говорилось о том, что "органы прокуратуры, суды, Министерство печати и информации уклоняются от правовой и нравственной квалификации апологетики сталинизма и фашизма". Я не стал настаивать, поскольку эта фраза не имела прямого отношения к сути дела. Сделав два-три небольших исправления, Илюшин передал текст в секретное машбюро.
У меня в архиве сохранился экземпляр Указа с правкой Виктора Васильевича.
Он интересен, помимо прочего, еще и тем, что дает представление о том, насколько почерк Илюшина похож на почерк Ельцина. Я неоднократно обращал внимание на это сходство. Схоже не только само начертание букв, но и нажим, стиль подчеркивания и вычеркивания - интенсивный, жирный. Я думаю, что Илюшин пользуется теми же перьями и такими же чернилами, что и президент. Как-то я полюбопытствовал у него по поводу этого сходства. Случайно ли оно? Он отвечал уклончиво: "Я столько лет вместе с президентом, много работал с его документами..."
С редактурой первого помощника текст указа звучал так:
"В последнее время резко возросла негативная роль газет "День", "Советская Россия" и "Правда". Деятельность этих газет вышла за рамки деятельности печатных органов здоровой, конструктивной оппозиции. Они превратились в провокационные и организационные органы экстремистских сил. С их страниц в скрытой и явной форме звучат призывы к свертыванию демократических реформ, к коммунистическому реваншу, к акциям гражданского неповиновения, к забастовкам, вплоть до призывов к насилию.
В то время как общество более всего нуждается в мире и согласии, эти газеты постоянно ведут пропаганду классовой ненависти, сеят семена раздора между группами населения. От публикаций этих газет веет духом гражданской войны.
Предупреждения в адрес этих газет о необходимости соизмерять критику с гражданской ответственностью не возымели действия. Газеты "День", "Советская Россия", "Правда" стали инструментами государственной дестабилизации.
Исходя из интересов сохранения гражданского мира и необходимости обеспечения государственной и общественной безопасности, на основании пункта 11 Статьи 121-5 Конституции РФ постановляю:
1. Закрыть газеты "День", "Советская Россия" и "Правда".
2. Министерству внутренних дел Российской Федерации - обеспечить выполнение настоящего Указа.
3. Министерству печати и информации Российской Федерации оказать при необходимости содействие журналистам этих газет в трудоустройстве.
4. Указ вступает в действие с момента подписания.
Президент Российской Федерации Б. Ельцин"
Перед началом главного штурма - штурма системы коммунистических Советов - важно было лишить их пропагандистского жала.
18 сентября в середине дня мне позвонил М. И. Барсуков и попросил подготовить все необходимое для срочной записи выступления президента с выходом в эфир на следующий день, в воскресенье. Это было необычно. Никогда прежде в моей практике пресс-секретаря такого рода "команды" не исходили от руководителя Главного управления охраны президента. Вопросы записи выступлений президента мы обсуждали исключительно с В. В. Илюшиным. Нетрудно было догадаться, что дело движется к "нештатной" ситуации, в которой задействованы силовые структуры президента. Я созвонился с тогдашним председателем телекомпании "Останкино" В. Брагиным и попросил его сформировать группу записи и держать ее наготове. Однако через несколько часов распоряжение пришлось отменить.
Сам Борис Николаевич в книге "Записки президента" так описывает эту задержку:
"А в пятницу вдруг все чуть не остановилось. На этот день я назначил заключительное совещание (Совета безопасности). На нем мы должны были оговорить последние детали. Я спросил силовых министров, как, на их взгляд, складывается ситуация. И вдруг один за другим они стали предлагать отложить намеченное на воскресенье обращение к народу и соответственно введение с этого же момента в действие указа о роспуске парламента. Предлагалась новая дата - конец следующей недели".
У меня нет документальных оснований утверждать, что силовые министры хотели отговорить Бориса Николаевича от решительных действий. Но сегодня, когда есть возможность изучить информацию из разных источников, такое ощущение возникает.
Ведь к этому времени уже произошла явная утечка информации о готовящемся роспуске Верховного Совета. По свидетельству президента, эта информация ушла непосредственно к Руцкому и Хасбулатову либо из Министерства безопасности, либо из Министерства внутренних дел. Даже для неискушенного в военных вопросах человека понятно, что в случае утечки информации нужно действовать быстрее и решительнее, попытаться опередить время и противника. Министры же пытаются уговорить президента отложить операцию на целую неделю. Нетрудно предположить, как смогли бы воспользоваться недельной отсрочкой лидеры Верховного Совета. Похоже, что силовые министры не хотели брать на себя ответственность и подталкивали президента к продолжению проигрышной для него позиционной борьбы.
Имеются документы, свидетельствующие о явном стремлении Министерства безопасности ввести президента в заблуждение. В справке о деятельности объединений и партий непримиримой оппозиции, которая была подготовлена Министерством безопасности для Администрации президента накануне октябрьских событий, утверждалось, что, "по имеющейся информации, функционирование указанных организаций фактически парализовано". А по поводу "Союза офицеров", который особенно активно действовал в октябре 93-го года, говорилось, что "число его активистов не превышает 100 человек, из них 80% - пенсионеры". Характерно то, что в этой справке вообще не упоминается о ЛДПР Жириновского и о Компартии России. А ведь именно они буквально через несколько месяцев одержали серьезную победу на выборах в Государственное собрание. Наши славные органы как-то "не заметили" нарастания активности этих партий. Не менее умиротворяюще звучала и справка МВД России.
О саботаже борьбы президента с непримиримой оппозицией и ее прессой свидетельствует и то, что после Указа Бориса Николаевича о запрете "Правды", "Советской России" и газеты "День" выход националистических и фашистских листков и газет не прекратился. Листовки и газеты непримиримой оппозиции можно было купить у входа в любую станцию метро и даже около Красной площади. Сотрудники МБ этого как бы не замечали. С разрешения президента я направил министру безопасности Н. Голушко запрос:
"Николай Михайлович! В нарушение Указа Президента газета "День" вновь в открытую распространяется в Москве, меняя название и типографии. Теперь это газета "Завтра". Неужели у Вас нет возможности заставить выполнять решения Президента?"
Более всего меня поразило то, что Н. Голушко, позвонив мне по поводу записки на следующий день, стал расспрашивать, где газета печатается и где ее можно купить. Поразительная информированность для министра безопасности!
Известна и роль Н. Голушко в поспешном освобождении из тюрьмы членов ГКЧП. Думается, что именно по комплексу поведения Министерства безопасности в октябрьские дни 1993 года, президент через несколько месяцев принял решение об его упразднении.
Словом, думаю, что если бы в сентябре 1993 года президент принял предложение силовых министров перенести на неделю свои "решительные действия", то этих решительных действий мы не увидели бы вовсе. И тогда страна, возможно, до сих пор жила бы в условиях двоевластия. Не исключено, что мы имели бы у власти тандем Хасбулатов-Руцкой.
Президент согласился передвинуть график, но лишь на два дня. 21 сентября запись президентского обращения состоялась. По сути дела, это было изложение и мотивировка знаменитого президентского Указа No1400, который переводил Россию в новое политическое измерение, объявляя о роспуске Верховного Совета и Съезда народных депутатов, назначении новых выборов в парламент России и проведении референдума по принятию новой конституции. Назывался он - "О поэтапной конституционной реформе".
Президент придавал особое значение своему обращению к народу и много работал над ним, стараясь сделать его более энергичным. Он неоднократно на этапе подготовки просматривал и правил его. Окончательный текст был рассчитан на 15 минут. Всего 15 минут! Но по мере того как на экранах телевизоров бежали эти минуты, миллионы россиян начинали осознавать, что они живут "в другой стране", при новой власти. С эпохой коммунистических Советов было покончено.
В 17 часов мы произвели запись этого исторического обращения. Эфир был назначен на 20 часов. А в 19 часов фельдъегери повезли запечатанные пакеты с Указом президента по редакциям основных газет и в телеграфные агентства.
Президент, как и всякий человек (если он не профессиональный артист), нервничает во время записи. Во время особо важных записей нервозность особенно высока. Отдельные элементы выступления иногда приходится перезаписывать. Во время записей одна из моих технических задач состояла в том, чтобы остановить президента, если он оговорится или пропустит какое-то слово. Иногда я просил Бориса Николаевича более энергично или, наоборот, более мягко повторить какую-то фразу. Перед началом записи текст "набивается" на компьютер, и в ходе записи строка бежит по экрану перед глазами. Очень важно найти точный ритм движения строки, чтобы он соответствовал и естественному темпу речи Бориса Николаевича, и стилистике текста. Таким устройством, которое называется "автосуфлер" (prompter), пользуются все президенты. В США, например, система "автосуфлера" состоит из нескольких телевизионных экранов. Это дает возможность американскому президенту в ходе записи или публичного выступления менять положение головы, поворачиваться. Создается полная иллюзия, что президент выступает без заготовленного текста, импровизирует. Кстати, такими устройствами пользуются и американские телекомментаторы. В кремлевской пресс-службе такого устройства, к сожалению, долго не было, и мы вынуждены были пользоваться старомодным устройством, которое привозили с собой сами телевизионщики, что не давало хороших результатов. Борис Николаевич на экране выглядел статично, скованно. Из-за того что экран "автосуфлера" находился близко к лицу, искажался облик записывавшегося - сужались плечи, непропорционально большой казалась голова. У меня были планы создать в Кремле небольшую студию записи с новейшим оборудованием, в том числе и с возможностью прямых обращений президента по радио. Но когда я назвал цену современного "промптера", на меня замахали руками. Интересная деталь. Американцы откуда-то узнали о том, что я озабочен технологическим оснащением записей президента и что у пресс-службы нет на это средств. И думаю, далеко не случайно, что через короткое время на одном из приемов в резиденции американского посла "Спассо-хаузе" ко мне подошел сотрудник американского посольства и очень ненавязчиво предлагал предоставить необходимое оборудование бесплатно. "Мы искренне хотели бы помочь вашему президенту и пресс-службе", - говорили мне. Я, разумеется, отказался. Не трудно догадаться, что подарок "американского дядюшки" мог бы таить в себе и всякого рода электронные сюрпризы.
Настоящий "промптер" появился у Ельцина уже в ходе предвыборной кампании 1996 года. Каково его происхождение, я не знаю.
В Верховном Совете отслеживали действия президента чуть ли не по минутам. В Администрации президента имелось, к сожалению, немало скрытых противников Ельцина, и утечка информации из президентских структур шла непрерывно. Пресс-служба еще только готовилась к записи Обращения президента, назначенной на 17 часов, а журналисты, работавшие в Верховном Совете, уже сообщили мне о том, что в 17.30 Р. Хасбулатов созывает Президиум Верховного Совета, на который вызвал начальника Генерального штаба.
Организационная суета, волнения, связанные с поступающей извне информацией, озабоченность ходом записи обращения президента не дали мне возможности оценить силу политического взрыва, заложенного в Указе No1400. Как и все участники записи, я испытывал лишь необыкновенное волнение. По-настоящему понять суть происшедшего я смог лишь в восемь часов вечера, когда запись обращения пошла в эфир.
А в 23 часа в Белом доме, где заседал Верховный Совет, были отключены все линии правительственной связи. Это было тоже частью войны слов.
* * *
С этого дня и вплоть до драматических событий 3-4 октября пресс-служба президента вела беспрецедентную по остроте словесную, а точнее сказать психологическую, борьбу с Верховным Советом. При этом ни от президента, ни от кого бы то ни было не исходило никаких указаний или ориентировок. Президент был слишком занят реализацией и защитой своего Указа No1400, а потом и усмирением бунта Верховного Совета. Ему было, что называется, не до нас. Пресс-секретарь вынужден был действовать, опираясь исключительно на собственное понимание ситуации. Думаю, что работа пресс-службы в эти дни и недели была достаточно эффективной. И, видимо, не случайно пресс-службу президента по совокупности результатов и в самом Кремле и за его стенами часто называли "силовой структурой". В этом была немалая доля истины. Мы и в самом деле чувствовали себя штабом информационной войны против коммунистического Верховного Совета.