Страница:
Не удивительно, что, когда уже после подавления путча руководитель Администрации президента С. А. Филатов показал мне обнаруженный в кабинете А. Руцкого указ от 3 октября 1993 года об интернировании, а фактически об уничтожении ряда высших государственных лиц, я нашел в списке и свою фамилию (Черномырдин, Филатов, Лужков, Чубайс, Козырев, Шумейко, Коржаков, Барсуков, Костиков, Полторанин... - всего 19 человек).
В час ночи, то есть уже 22 сентября, А. Руцкой провозгласил себя президентом России и принял присягу. Все это было похоже на комедию в пустом театре. Ни Россия, ни мир не приняли этого спектакля всерьез. Мы продолжали работать в Кремле как обычно.
В середине дня М. Н. Полторанин и я провели встречу с большой группой российских и иностранных журналистов в Доме прессы на Пушкинской улице. У нас было две цели. Во-первых, рассказать журналистам о том, что импичмент Ельцину является незаконным и президент твердо держит власть в руках. И во-вторых, - воспользоваться очередной ошибкой Верховного Совета, который в этот же день принял закон, предусматривающий смертную казнь за действия, направленные на насильственное свержение конституционного строя. Этот закон, подписанный А. Руцким, был рассчитан на то, чтобы запугать сторонников Ельцина, и прежде всего военных. Закон, получивший с легкой руки журналистов название "расстрельный", был с негодованием встречен в обществе и еще больше подорвал и без того шаткий авторитет Руцкого.
"Подобное законотворчество обнажает истинную сущность руководства Верховного Совета. Оно фактически подтвердило свою готовность развязать в России политический террор. Можно предвидеть, к каким кровавым последствиям мог бы привести приход к власти кучки изолированных от народа деятелей, пытающихся низложить законно избранного президента", - говорилось в заявлении пресс-секретаря, выпущенном в этот же день.
Два главных лидера октябрьского мятежа - Руцкой и Хасбулатов действительно оказались в политической изоляции.
Важно было дополнить ее и изоляцией информационной.
Оппозиционеры, конечно же, понимали важность доступа к средствам массовой информации и предпринимали все меры, в том числе и самые отчаянные, чтобы овладеть ими. Они, видимо, хорошо помнили, что именно захват большевиками в октябре 1917 года почты, телеграфа и телефона в Петрограде в значительной мере обеспечил им победу.
В этот же день, 22 сентября, председатель парламентского Комитета по средствам массовой информации Владимир Лисин сделал попытку прорваться в "Останкино" и реализовать Постановление Верховного Совета о смещении с должности председателя телерадиовещательной кампании Вячеслава Брагина, На его место они хотели посадить Валентина Лазуткина. Я не знаю, были ли у них основания рассчитывать на сотрудничество этого человека, вели ли они с ним предварительные консультации. Но В. Лисина на телестудию не пустили.
Борьба за обладание эфиром и линиями связи в эти дни была одной из главных. В период с 22 сентября по 4 октября Руцкой и Хасбулатов подписали более тридцати указов и постановлений, в том числе и кадровых. Ими назначались и смещались силовые министры, подписывались обращения и приказы к командующим сухопутными войсками, Военно-Воздушными Силами, Военно-Морским Флотом. 22 сентября, уверенные в своей победе, Руцкой и Хасбулатов отдают приказы командующим родами войск, военных округов, командирам соединений и частей. "Вам надлежит незамедлительно предпринять исчерпывающие меры в связи с антиконституционным указом Б. Н. Ельцина. Об исполнении телеграфируйте". Они уже говорили как хозяева России. Только за два дня, 22 и 23 сентября, в войска поступило около сорока директивных документов за подписью Руцкого, Ачалова, Терехова, Уражцева. Кстати, непонятно, каким образом эти приказы поступали в войска, если армейские линии связи контролировались людьми Грачева. Часть этих приказов касалась направления в Москву войск для защиты Белого дома. К счастью, они не исполнялись. Но каково было командирам, получавшим такие приказы!
Не трудно себе представить, какое впечатление все эти приказы и документы произвели бы на население, если бы представителям Хасбулатова и Руцкого удалось выйти в эфир. Меня до сих пор удивляет беспечность (беспечность ли?) силовых структур, которые не приняли сколько-нибудь серьезных мер по защите телевидения. Ведь штурм телерадиокомпании "Останкино" сторонниками Хасбулатова-Руцкого чуть было не увенчался успехом. Да и Российская телекомпания, возглавлявшаяся тогда Олегом Попцовым, оказалась в очень трудном положении. Даже попытка вооруженного захвата боевиками оппозиции узла связи Министерства обороны на Ленинградском проспекте не насторожила "силовиков" и ничему их не научила. Важнейшие информационные объекты страны - ТАСС, АПН, телевизионные и радиостанции, по существу, не были защищены.
Огромную роль в борьбе Ельцина в октябре 1993 года сыграли журналисты и руководители большинства СМИ. Они решительно отказались сотрудничать с Верховным Советом и самопровозглашенным президентом Руцким. Важное психологическое значение имело Заявление Генеральной дирекции Российской телевизионной и радиовещательной компании (ВГТРК) в поддержку Указа Б. Н. Ельцина "О поэтапной конституционной реформе".
Руководство Верховного Совета остро чувствовало опасность информационной блокады. Через два дня после начала противостояния, 23 сентября, на ночном заседании 10-го (чрезвычайного) Съезда народных депутатов один из самых рьяных тогдашних противников президента, депутат от Кемеровской области Аман Тулеев заявляя с трибуны: "Промедление смерти подобно... Я вот не понимаю, неужели ни один полк нас не поддерживает?.. Мы блокированы! Вы же видите: средства массовой информации вновь оболванивают россиян. Средств массовой информации, действующих в нашу пользу, нет!.."
Это было начало паники.
Отказ средств массовой информации сотрудничать с Верховным Советом и съездом выявили главное: неприятие населением самой идеи возвращения назад - в "светлое царство социализма". Таяла на глазах иллюзия лидеров оппозиции, что стоит начать драку в Москве - и огромные массы трудящихся поднимутся по всей России на защиту Советов.
Это сказалось и на настроении депутатов. Они быстро трезвели. Депутат Б. В. Тарасов из Самарской области в своем выступлении с трибуны съезда говорил:
"Я скажу тем, кто нас убеждал все время в наличии громадных марширующих колонн, только ждущих сигнала, что их ожидания оказались напрасными, построенными на песке. Да, огромное недовольство народа пока выражается в демонстрации здесь относительно героически настроенной, но небольшой части народа". (За героев, похоже, депутаты принимали себя.)
В этих условиях была предпринята отчаянная попытка прибегнуть к привычному коммунистическому обману - бросить населению приманку, сбить этим с толку, а потом, как всегда, обмануть. Тот же А. Тулеев предложил немедленно принять решение о снижении цен на хлеб, молоко, мясо, лекарства, детское питание. Но даже и об этой приманке они уже не могли прокричать в народ. В стенах Белого дома бушевала буря слов, но на улицу вытекали жидкие ручейки. Огромная политическая машина Верховного Совета и съезда работала вхолостую.
Изоляция депутатов усугублялась и тем, что Министерство связи, возглавляемое В. Б. Булгаком, отключило в Белом доме телефонную и телеграфную связь, прекратило вывоз и доставку почты. После снятия блокады Белого дома там было найдено 50 мешков неотправленной почтовой корреспонденции. Что касается междугородней связи, то она была отключена уже через 40 минут после выхода Указа Б. Н. Ельцина. Депутаты оказались отрезанными от регионов, на которые была их основная надежда. У них не было представления даже о том, кто поддерживает Советы, а кто Ельцина.
Стенограмма десятого Съезда зафиксировала "крик души" одного из депутатов у микрофона (не назвал себя): "Мы делаем хорошую мину при плохой игре... Мы должны получить окончательный ответ - совершенный переворот поддерживается только в Москве или на всей территории России. Если за нами Россия, давайте что-то делать!"
* * *
Основываясь на докладной записке Отдела писем Администрации президента, пресс-служба передала в СМИ информацию о том, что в ответ на Обращение президента от населения поступает большое число откликов (писем и телеграмм) в соотношении 5:1 в пользу Ельцина. Это имело огромное политическое значение, поскольку даже явные противники Б. Н. Ельцина в регионах, прикидывая "за" и "против", получив такую информацию, предпочитали занять выжидательную позицию.
25 сентября, через четыре дня после подписания Указа Ельцина "О поэтапной конституционной реформе", подразделения дивизии внутренних войск им. Дзержинского заняли позиции вокруг здания Дома Советов. Появление бойцов дивизии им. Дзержинского имело важное психологическое воздействие. Эта дивизия в глазах населения олицетворяла силу власти. Логика была проста: раз силы безопасности подчиняются В. Ерину, а следовательно Б. Ельцину, значит, назначенный Верховным Советом министр внутренних дел Дунаев - пустое место.
Особо хотелось бы отметить роль журналистов в эти дни. Профессионально они старались работать объективно. Они были как в Кремле, взаимодействуя с пресс-службой президента, так и в Белом доме, передавая информацию из окружения Хасбулатова. Но даже полученная из рук Хасбулатова информация работала против него.
Устроенная им 25 сентября пресс-конференция обернулась крупным информационным проигрышем. Он не смог ответить на вопрос о том, какие воинские части и соединения поддерживают Верховный Совет. А его заявление о том, что к Белому дому "идут подкрепления и уже прибыли 12 курсантов военного училища", только подтвердили тот факт, что армия не собирается выступать на стороне Советов.
Собственные информационные возможности оппозиции были минимальными. В здании Белого дома работало несколько передатчиков армейского образца. Но они выходили на радиолюбителей и не воспроизводились широковещательными радиостанциями. Сторонники Руцкого разбрасывали листовки за его подписью с призывом к бессрочной политической забастовке по всей территории России.
В эти дни я неоднократно говорил Борису Николаевичу, что одних его телевизионных обращений и телеинтервью недостаточно, что населению важно видеть президента не за кремлевскими стенами, и тем более не в окружении военных, а в обыденной обстановке. С большим трудом, не без поддержки Коржакова нам удалось убедить Бориса Николаевича "пройтись по Москве". В один из дней мы выехали в центр столицы, на площадь Пушкина - одно из самых людных мест города.
Никто не знал о предполагаемом выходе президента, и даже Служба безопасности не выезжала на место заблаговременно. С собой взяли лишь несколько охранников. Не было никакого оцепления. Естественно, вокруг президента тотчас же собралась толпа. С точки зрения безопасности, это было, конечно, рискованно. Разумеется, было очень важно, чтобы кадры о встрече с москвичами попали на телевидение, а высказывания президента - в сводки телеграфных агентств. В течение нескольких часов мне пришлось держать в резерве небольшую группу журналистов, до последнего момента не говоря им точного места встречи. Борис Николаевич был несколько удивлен, увидев в толпе телекамеры, фотоаппараты, магнитофоны.
- Я же хотел поговорить с москвичами, а не с журналистами. Откуда они взялись? Кто предупредил?
И с наигранной свирепостью он посмотрел на меня. Я развел руками: такова, дескать, воля Божья...
Впрочем, президент тотчас же, и с явным удовлетворением, начал отвечать на вопросы журналистов.
Для самого президента эта встреча оказалась очень полезной еще и с психологической точки зрения. Да, журналисты вовремя оказались на месте по подсказке пресс-секретаря. Но окружившие президента люди никем не организовывались. И по репликам, по вопросам, по лицам нетрудно было понять, что они доброжелательно настроены к Ельцину. Президенту важно было почувствовать это. Он вернулся в Кремль приободрившийся и явно довольный.
Через несколько дней президент еще раз "вышел в народ" по случаю концерта Мстислава Ростроповича, который специально прилетел в Москву, чтобы в очередной раз поддержать Ельцина. Концерт проходил под открытым небом, на Красной площади, широко показывался по телевидению и был воспринят как демонстрация поддержки президенту со стороны интеллигенции. На концерт пришла московская культурная элита. Ее симпатии были явно на стороне Ельцина. Когда была предпринята попытка создать Общественный штаб деятелей культуры при А. Руцком, организаторы столкнулись с явным нежеланием московской интеллигенции участвовать в нем. Штаб, в который должны были войти Ю. Власов, А. Шилов, Ю. Бондарев, С. Куняев, Т. Доронина, С. Говорухин, так и не был создан.
30 сентября в Кремле состоялась встреча Б. Н. Ельцина с Патриархом Алексием II. С самого начала конфликта между двумя ветвями власти Церковь и Патриарх старательно держались нейтралитета, обращаясь и к той, и к другой стороне с призывами к умиротворению и сохраняя возможность миротворчества. Помню, как тронули за душу слова Патриарха: "Слезно умоляю: не совершайте кровопролития, не пытайтесь решить политические проблемы силой". Это была, безусловно, взвешенная и разумная позиция, давшая возможность Патриарху в наиболее напряженный момент предложить свое посредничество. Фактически впервые за семьдесят с лишним лет, прошедших со времен коммунистического переворота, русская церковь выступила с политической инициативой. Создан был важный и полезный прецедент.
Но за кулисами этой посреднической миссии шла невидимая борьба за церковь и Патриарха. И Руцкой, и Хасбулатов всеми средствами пытались залучить Алексия II в Белый дом. Патриарх мудро уклонялся. Это была разумная осторожность, ибо сторонники Хасбулатова и Руцкого уже воспользовались гуманитарной позицией Патриарха. Когда по просьбе Его Святейшества президентская сторона согласилась возобновить подачу в Белый дом тепла и электроэнергии, это было воспринято как слабость Ельцина и как победа депутатов. По этому случаю в Белом доме воцарилось настоящее ликование.
У президента и Патриарха со временем сложились своеобразные отношения. Их нельзя назвать дружескими. Для дружбы они слишком разные люди. Патриарх спокоен, глубок, предрасположен к молитве и созерцанию. В нем есть идеальная пропорция мягкости и твердости. Ельцин резок, импульсивен, непоседлив. Очевидно, что монаха из него никогда бы не получилось. У Алексия II черты святости - свойство, видимо, приобретаемое долгими молитвами, погружением в свой внутренний мир. Лишенный всякого ханжества, Ельцин иногда совершает поступки, которые даже трудно объяснить. Разве что порывистостью. Ему может взбрести в голову искупаться в ледяной воде, несмотря на запрет врачей. Мне вспоминается случай, который я не могу объяснить иначе как каким-то молодечеством. Во время посещения Красноярского края была предусмотрена поездка на пароходе по Енисею. Она оказалась довольно длительной, и президент, явно томясь вынужденным бездельем, пошел прогуляться на палубу. Две или три официантки, которые обслуживали обед, стояли возле борта и смотрели, как мимо плывут живописные берега. Официанток, вероятно, отбирали особо - все они были статные, высокие, с румянцем на щеках. Ни дать ни взять - русские красавицы. И одеты были по-русски, чуть ли не в кокошниках. Борис Николаевич, естественно, обратил на это внимание. Стал шутливо разговаривать, делая всякие комплименты и особо упирая на дородность. На комплименты он большой мастер. Девушки смущенно молчали.
- Ну, что же вы молчите и молчите. Разве я такой страшный? Я же ваш президент!
Неожиданно он как-то очень ловко подхватил одну из них за талию и сочно, со смаком поцеловал. После этого глянул на нас, махнул рукой, как бы желая сказать: "Ну вот, такой уж я есть, так получилось..." - и пошел к себе в каюту.
Вообще же следует заметить, что президент, ощущая себя сильным мужчиной, всегда подчеркнуто демонстрирует уважение к женщине. Нужно видеть его на кремлевских приемах или на каких-то женских мероприятиях (по случаю 8 марта, например), когда он - сама предупредительность и даже церемонность.
Иными словами, президент и Патриарх казались с первого взгляда людьми несовместимыми. И тем не менее их связывали какие-то особые, не демонстрируемые, по-своему глубокие отношения. Президент видел и ценил в Алексии II моральную высоту, то, что можно назвать святостью. Всякая встреча с Патриархом была для него прикосновением к иному миру, который был ему совершенно неподвластен и во многом непонятен. Человек властный, а в последние годы с гипертрофированным представлением о собственной значимости, он очень высоко ценит и почитает Патриарха. В этом сказывается и уважительное понимание того, что за Алексием II стоит вся великая русская история, история государей и самого государства.
Обычно президент встречался с Патриархом в утренние часы, когда душа еще не перегружена мирскими делами. Разговор у них всегда шел неспешный, размеренный. В расписании Президента, когда ему предстояло говорить с Алексием II, предусматривался "воздух", чтобы следующее по распорядку дня мероприятие не подпирало. Случалось, что на другие встречи, даже с визитерами весьма и весьма высокого ранга, Ельцин мог позволить себе выйти и после хорошей рюмки водки, что называется, "навеселе". С Патриархом это не допускалось никогда. Скажу более. В один из моментов, когда в силу крайней политической усталости Борис Николаевич слишком уж стал прибегать к народному средству успокоения, у нас в группе помощников даже возникла идея просить Патриарха воздействовать своим словом на Бориса Николаевича. Действовать тут нужно было крайне осторожно и осмотрительно, чтобы никак не унизить президента, не обидеть его неловким вмешательством. Помню, как мы говорили об этом с Филатовым, который был в очень хороших и тесных отношениях с Алексием II. Не знаю, беседовал ли Сергей Александрович с Патриархом на эту тему, но при встречах с президентом Патриарх с особым упором желал ему здоровья, многозначительно просил "беречь себя".
Что же все-таки сближало этих людей, помимо общей ответственности за судьбу России? Думаю, некое тайное родство душ, которое обнаруживалось, в частности, в удивительной схожести глаз. У обоих глаза небольшие, серые, но взгляд на редкость интенсивный, пронизывающий. Я, конечно, недостаточно знаю Его Святейшество, чтобы судить о его характере, но судя по глазам это человек сильной воли и большой убежденности. И оба они, и Ельцин, и Патриарх, умеют расположить к себе человека.
Неудивительно, что в дни, предшествовавшие трагическим событиям октября 1993 года, эти два человека должны, обязаны были встретиться. Не знаю точно, кто был инициатором. Думаю, что президентская сторона. Преимущества такой личной встречи для Ельцина были очевидны. Это было бы косвенное выражение поддержки. Беседа проходила без свидетелей, с глазу на глаз. Но я помню, с какой осторожностью вместе с митрополитами Кириллом и Ювеналием мы после встречи доводили до кондиции сообщение для печати. У владыки Кирилла, как у представителя Патриарха, были свои задачи, а у меня, как у пресс-секретаря президента - свои. Сложность моей миссии состояла в том, чтобы, не посягая на желание Церкви полностью сохранить нейтралитет, тем не менее все-таки обозначить поддержку Патриархом позиции президента в этом конфликте. У представителей Патриарха была иная задача - выявить и подчеркнуть роль Патриарха и не допустить дисбаланса оценок.
Исходный текст был подготовлен пресс-службой президента, в нем имелась фраза о возможности посредничества Патриарха в переговорах с Верховным Советом и съездом. Однако упоминание об этом в коммюнике не понравилось Ельцину. Он готов был принять посредничество, но не хотел, чтобы о нем говорилось открыто. Видимо, опасался, что противники воспримут согласие на посредничество как проявление слабости. Ведь, помимо прочего, шла война нервов. Со своей стороны, сопровождавшие Патриарха митрополиты Ювеналий и Кирилл не хотели, чтобы в коммюнике было упоминание о конституционной реформе, - это как бы вовлекало Церковь в односторонние политические оценки. Особое возражение вызвала фраза, которую мне очень хотелось оставить, - о том, что "президент полностью контролирует ситуацию в стране".
- Если президент все контролирует, то зачем ему миротворческие усилия Патриарха, - резонно и не без доли иронии заметили представители Патриарха. Это было логично, и я вынужден был согласиться. Меня вполне удовлетворила фраза, которую предложил вставить митрополит Кирилл: "Президент Б. Ельцин поблагодарил Алексия II за его готовность принять участие в миротворческих усилиях..." Здесь была и необходимая мера вежливости и признательности в отношении Патриарха, и вместе с тем выявлялась политическая инициатива президента.
Работая над этой главой, я просмотрел фотографии, связанные с этой встречей. Меня поразила одна деталь, на которую ранее я не обратил внимания: удивительная умиротворенность и спокойствие лиц Патриарха и президента. И я подумал о том, что в день встречи 30 сентября 1993 года ни Его Святейшество, ни президент не могли представить, в какой бедственный круг вовлекут их события самых ближайших дней грядущего октября.
Их лица еще жили надеждой.
Потом были изнурительные для Патриарха три дня бесплодных переговоров между представителями президента и Верховного Совета в Свято-Даниловом монастыре. Лукавые дни, полные лжи, обманов, разочарований.
Политические повороты переговоров достаточно известны. Но за остротой взаимных обвинений, видимо, мало кто уловил одну из основных целей, которую преследовали представители Хасбулатова и Руцкого на этих переговорах. Это была еще одна отчаянная и последняя попытка прорвать информационную блокаду. Апеллируя к авторитету Патриарха, непримиримая оппозиция искала выхода в прямой эфир. Лидеры Верховного Совета, видимо, все еще полагали, что они проигрывают не в политике, а в информационной войне, что, стоит прорвать блокаду слова, и массы бросятся на защиту Советов.
Ю. Воронин:
- Ваше Святейшество, я очень прошу все-таки в протоколе официально записать: "Дать выступить в прямом эфире нашей делегации". Очень просил бы. Это мнение не мое, это мнение и тех, кто находится сегодня в Белом доме.
Алексий II:
- Может быть, совместную пресс-конференцию провести, чтобы каждая сторона высказалась. Но без разжигания страстей...
К этому времени Патриарх, похоже, уже начал догадываться об истинных целях, с которыми люди Хасбулатова согласились на посредничество Русской Православной Церкви - выиграть время, создать впечатление силы, добиться снятия информационной блокады. Пока первый заместитель Хасбулатова Юрий Воронин, человек, прошедший горнило коммунистического атеизма и ни разу в жизни не перекрестивший лба, ханжески юродствовал в присутствии Патриарха "Бог помоги нашему народу!", Руцкой и Хасбулатов обращались к толпе и боевикам с призывом идти на штурм московской мэрии.
Руцкой:
- Молодежь! Боеспособные мужчины! Вот здесь в левой части строиться, формировать отряды, и надо сегодня штурмом взять мэрию и "Останкино".
Хасбулатов:
- Я призываю наших доблестных воинов привести сюда... и танки для того, чтобы штурмом взять Кремль с узурпатором, бывшим преступником Ельциным!..
Это были прямые призывы к кровопролитию, против которого слезно молился Патриарх.
Лишь на третий день переговоров всем стало ясно, что представители Хасбулатова и Руцкого на переговорах просто обманывали Его Святейшество, выигрывая время.
Едва выехав из Свято-Данилова монастыря, где Воронин цинично лгал Патриарху, он дал интервью Российскому телевидению:
"Я хотел бы передать всем ту радость, которую сегодня и москвичи, и российский народ видят. Тот строй, который последние годы агонизировал, он пал".
Радость Воронина объяснялась тем, что к этому времени над мэрией уже развевался красный флаг. Это было воспринято как символ, символ возвращения в Россию коммунизма.
К счастью, Воронин желаемое выдавал за действительное. Более сведущий в военных делах В. Баранников, узнав о начале штурма мэрии и о первой крови, воскликнул: "Это катастрофа!"
Это действительно была катастрофа.
Кончилась война слов. Начиналась просто война.
В Кремле тем не менее, похоже, не вполне улавливали предельной опасности момента. В Белом доме шло формирование нового правительства. 2 октября Руцкой подписал указ об освобождении от должности премьер-министра В. С. Черномырдина и членов президиума Совета министров. В состав нового кабинета министров прочили: Ю. Скокова - на пост премьера; далее на должности вице-премьеров - С. Глазьева, А. Владиславлева, М. Лапшина, В. Щербакова, Е. Сабурова; министрами - Ю. Квицинского (иностранных дел), Н. Михалкова (культура), В. Липицкого (печать и информация). Как ни странно, но в списках возможных участников нового кабинета, подготовленных для "президента" Руцкого, фигурировал и Григорий Явлинский...
В час ночи, то есть уже 22 сентября, А. Руцкой провозгласил себя президентом России и принял присягу. Все это было похоже на комедию в пустом театре. Ни Россия, ни мир не приняли этого спектакля всерьез. Мы продолжали работать в Кремле как обычно.
В середине дня М. Н. Полторанин и я провели встречу с большой группой российских и иностранных журналистов в Доме прессы на Пушкинской улице. У нас было две цели. Во-первых, рассказать журналистам о том, что импичмент Ельцину является незаконным и президент твердо держит власть в руках. И во-вторых, - воспользоваться очередной ошибкой Верховного Совета, который в этот же день принял закон, предусматривающий смертную казнь за действия, направленные на насильственное свержение конституционного строя. Этот закон, подписанный А. Руцким, был рассчитан на то, чтобы запугать сторонников Ельцина, и прежде всего военных. Закон, получивший с легкой руки журналистов название "расстрельный", был с негодованием встречен в обществе и еще больше подорвал и без того шаткий авторитет Руцкого.
"Подобное законотворчество обнажает истинную сущность руководства Верховного Совета. Оно фактически подтвердило свою готовность развязать в России политический террор. Можно предвидеть, к каким кровавым последствиям мог бы привести приход к власти кучки изолированных от народа деятелей, пытающихся низложить законно избранного президента", - говорилось в заявлении пресс-секретаря, выпущенном в этот же день.
Два главных лидера октябрьского мятежа - Руцкой и Хасбулатов действительно оказались в политической изоляции.
Важно было дополнить ее и изоляцией информационной.
Оппозиционеры, конечно же, понимали важность доступа к средствам массовой информации и предпринимали все меры, в том числе и самые отчаянные, чтобы овладеть ими. Они, видимо, хорошо помнили, что именно захват большевиками в октябре 1917 года почты, телеграфа и телефона в Петрограде в значительной мере обеспечил им победу.
В этот же день, 22 сентября, председатель парламентского Комитета по средствам массовой информации Владимир Лисин сделал попытку прорваться в "Останкино" и реализовать Постановление Верховного Совета о смещении с должности председателя телерадиовещательной кампании Вячеслава Брагина, На его место они хотели посадить Валентина Лазуткина. Я не знаю, были ли у них основания рассчитывать на сотрудничество этого человека, вели ли они с ним предварительные консультации. Но В. Лисина на телестудию не пустили.
Борьба за обладание эфиром и линиями связи в эти дни была одной из главных. В период с 22 сентября по 4 октября Руцкой и Хасбулатов подписали более тридцати указов и постановлений, в том числе и кадровых. Ими назначались и смещались силовые министры, подписывались обращения и приказы к командующим сухопутными войсками, Военно-Воздушными Силами, Военно-Морским Флотом. 22 сентября, уверенные в своей победе, Руцкой и Хасбулатов отдают приказы командующим родами войск, военных округов, командирам соединений и частей. "Вам надлежит незамедлительно предпринять исчерпывающие меры в связи с антиконституционным указом Б. Н. Ельцина. Об исполнении телеграфируйте". Они уже говорили как хозяева России. Только за два дня, 22 и 23 сентября, в войска поступило около сорока директивных документов за подписью Руцкого, Ачалова, Терехова, Уражцева. Кстати, непонятно, каким образом эти приказы поступали в войска, если армейские линии связи контролировались людьми Грачева. Часть этих приказов касалась направления в Москву войск для защиты Белого дома. К счастью, они не исполнялись. Но каково было командирам, получавшим такие приказы!
Не трудно себе представить, какое впечатление все эти приказы и документы произвели бы на население, если бы представителям Хасбулатова и Руцкого удалось выйти в эфир. Меня до сих пор удивляет беспечность (беспечность ли?) силовых структур, которые не приняли сколько-нибудь серьезных мер по защите телевидения. Ведь штурм телерадиокомпании "Останкино" сторонниками Хасбулатова-Руцкого чуть было не увенчался успехом. Да и Российская телекомпания, возглавлявшаяся тогда Олегом Попцовым, оказалась в очень трудном положении. Даже попытка вооруженного захвата боевиками оппозиции узла связи Министерства обороны на Ленинградском проспекте не насторожила "силовиков" и ничему их не научила. Важнейшие информационные объекты страны - ТАСС, АПН, телевизионные и радиостанции, по существу, не были защищены.
Огромную роль в борьбе Ельцина в октябре 1993 года сыграли журналисты и руководители большинства СМИ. Они решительно отказались сотрудничать с Верховным Советом и самопровозглашенным президентом Руцким. Важное психологическое значение имело Заявление Генеральной дирекции Российской телевизионной и радиовещательной компании (ВГТРК) в поддержку Указа Б. Н. Ельцина "О поэтапной конституционной реформе".
Руководство Верховного Совета остро чувствовало опасность информационной блокады. Через два дня после начала противостояния, 23 сентября, на ночном заседании 10-го (чрезвычайного) Съезда народных депутатов один из самых рьяных тогдашних противников президента, депутат от Кемеровской области Аман Тулеев заявляя с трибуны: "Промедление смерти подобно... Я вот не понимаю, неужели ни один полк нас не поддерживает?.. Мы блокированы! Вы же видите: средства массовой информации вновь оболванивают россиян. Средств массовой информации, действующих в нашу пользу, нет!.."
Это было начало паники.
Отказ средств массовой информации сотрудничать с Верховным Советом и съездом выявили главное: неприятие населением самой идеи возвращения назад - в "светлое царство социализма". Таяла на глазах иллюзия лидеров оппозиции, что стоит начать драку в Москве - и огромные массы трудящихся поднимутся по всей России на защиту Советов.
Это сказалось и на настроении депутатов. Они быстро трезвели. Депутат Б. В. Тарасов из Самарской области в своем выступлении с трибуны съезда говорил:
"Я скажу тем, кто нас убеждал все время в наличии громадных марширующих колонн, только ждущих сигнала, что их ожидания оказались напрасными, построенными на песке. Да, огромное недовольство народа пока выражается в демонстрации здесь относительно героически настроенной, но небольшой части народа". (За героев, похоже, депутаты принимали себя.)
В этих условиях была предпринята отчаянная попытка прибегнуть к привычному коммунистическому обману - бросить населению приманку, сбить этим с толку, а потом, как всегда, обмануть. Тот же А. Тулеев предложил немедленно принять решение о снижении цен на хлеб, молоко, мясо, лекарства, детское питание. Но даже и об этой приманке они уже не могли прокричать в народ. В стенах Белого дома бушевала буря слов, но на улицу вытекали жидкие ручейки. Огромная политическая машина Верховного Совета и съезда работала вхолостую.
Изоляция депутатов усугублялась и тем, что Министерство связи, возглавляемое В. Б. Булгаком, отключило в Белом доме телефонную и телеграфную связь, прекратило вывоз и доставку почты. После снятия блокады Белого дома там было найдено 50 мешков неотправленной почтовой корреспонденции. Что касается междугородней связи, то она была отключена уже через 40 минут после выхода Указа Б. Н. Ельцина. Депутаты оказались отрезанными от регионов, на которые была их основная надежда. У них не было представления даже о том, кто поддерживает Советы, а кто Ельцина.
Стенограмма десятого Съезда зафиксировала "крик души" одного из депутатов у микрофона (не назвал себя): "Мы делаем хорошую мину при плохой игре... Мы должны получить окончательный ответ - совершенный переворот поддерживается только в Москве или на всей территории России. Если за нами Россия, давайте что-то делать!"
* * *
Основываясь на докладной записке Отдела писем Администрации президента, пресс-служба передала в СМИ информацию о том, что в ответ на Обращение президента от населения поступает большое число откликов (писем и телеграмм) в соотношении 5:1 в пользу Ельцина. Это имело огромное политическое значение, поскольку даже явные противники Б. Н. Ельцина в регионах, прикидывая "за" и "против", получив такую информацию, предпочитали занять выжидательную позицию.
25 сентября, через четыре дня после подписания Указа Ельцина "О поэтапной конституционной реформе", подразделения дивизии внутренних войск им. Дзержинского заняли позиции вокруг здания Дома Советов. Появление бойцов дивизии им. Дзержинского имело важное психологическое воздействие. Эта дивизия в глазах населения олицетворяла силу власти. Логика была проста: раз силы безопасности подчиняются В. Ерину, а следовательно Б. Ельцину, значит, назначенный Верховным Советом министр внутренних дел Дунаев - пустое место.
Особо хотелось бы отметить роль журналистов в эти дни. Профессионально они старались работать объективно. Они были как в Кремле, взаимодействуя с пресс-службой президента, так и в Белом доме, передавая информацию из окружения Хасбулатова. Но даже полученная из рук Хасбулатова информация работала против него.
Устроенная им 25 сентября пресс-конференция обернулась крупным информационным проигрышем. Он не смог ответить на вопрос о том, какие воинские части и соединения поддерживают Верховный Совет. А его заявление о том, что к Белому дому "идут подкрепления и уже прибыли 12 курсантов военного училища", только подтвердили тот факт, что армия не собирается выступать на стороне Советов.
Собственные информационные возможности оппозиции были минимальными. В здании Белого дома работало несколько передатчиков армейского образца. Но они выходили на радиолюбителей и не воспроизводились широковещательными радиостанциями. Сторонники Руцкого разбрасывали листовки за его подписью с призывом к бессрочной политической забастовке по всей территории России.
В эти дни я неоднократно говорил Борису Николаевичу, что одних его телевизионных обращений и телеинтервью недостаточно, что населению важно видеть президента не за кремлевскими стенами, и тем более не в окружении военных, а в обыденной обстановке. С большим трудом, не без поддержки Коржакова нам удалось убедить Бориса Николаевича "пройтись по Москве". В один из дней мы выехали в центр столицы, на площадь Пушкина - одно из самых людных мест города.
Никто не знал о предполагаемом выходе президента, и даже Служба безопасности не выезжала на место заблаговременно. С собой взяли лишь несколько охранников. Не было никакого оцепления. Естественно, вокруг президента тотчас же собралась толпа. С точки зрения безопасности, это было, конечно, рискованно. Разумеется, было очень важно, чтобы кадры о встрече с москвичами попали на телевидение, а высказывания президента - в сводки телеграфных агентств. В течение нескольких часов мне пришлось держать в резерве небольшую группу журналистов, до последнего момента не говоря им точного места встречи. Борис Николаевич был несколько удивлен, увидев в толпе телекамеры, фотоаппараты, магнитофоны.
- Я же хотел поговорить с москвичами, а не с журналистами. Откуда они взялись? Кто предупредил?
И с наигранной свирепостью он посмотрел на меня. Я развел руками: такова, дескать, воля Божья...
Впрочем, президент тотчас же, и с явным удовлетворением, начал отвечать на вопросы журналистов.
Для самого президента эта встреча оказалась очень полезной еще и с психологической точки зрения. Да, журналисты вовремя оказались на месте по подсказке пресс-секретаря. Но окружившие президента люди никем не организовывались. И по репликам, по вопросам, по лицам нетрудно было понять, что они доброжелательно настроены к Ельцину. Президенту важно было почувствовать это. Он вернулся в Кремль приободрившийся и явно довольный.
Через несколько дней президент еще раз "вышел в народ" по случаю концерта Мстислава Ростроповича, который специально прилетел в Москву, чтобы в очередной раз поддержать Ельцина. Концерт проходил под открытым небом, на Красной площади, широко показывался по телевидению и был воспринят как демонстрация поддержки президенту со стороны интеллигенции. На концерт пришла московская культурная элита. Ее симпатии были явно на стороне Ельцина. Когда была предпринята попытка создать Общественный штаб деятелей культуры при А. Руцком, организаторы столкнулись с явным нежеланием московской интеллигенции участвовать в нем. Штаб, в который должны были войти Ю. Власов, А. Шилов, Ю. Бондарев, С. Куняев, Т. Доронина, С. Говорухин, так и не был создан.
30 сентября в Кремле состоялась встреча Б. Н. Ельцина с Патриархом Алексием II. С самого начала конфликта между двумя ветвями власти Церковь и Патриарх старательно держались нейтралитета, обращаясь и к той, и к другой стороне с призывами к умиротворению и сохраняя возможность миротворчества. Помню, как тронули за душу слова Патриарха: "Слезно умоляю: не совершайте кровопролития, не пытайтесь решить политические проблемы силой". Это была, безусловно, взвешенная и разумная позиция, давшая возможность Патриарху в наиболее напряженный момент предложить свое посредничество. Фактически впервые за семьдесят с лишним лет, прошедших со времен коммунистического переворота, русская церковь выступила с политической инициативой. Создан был важный и полезный прецедент.
Но за кулисами этой посреднической миссии шла невидимая борьба за церковь и Патриарха. И Руцкой, и Хасбулатов всеми средствами пытались залучить Алексия II в Белый дом. Патриарх мудро уклонялся. Это была разумная осторожность, ибо сторонники Хасбулатова и Руцкого уже воспользовались гуманитарной позицией Патриарха. Когда по просьбе Его Святейшества президентская сторона согласилась возобновить подачу в Белый дом тепла и электроэнергии, это было воспринято как слабость Ельцина и как победа депутатов. По этому случаю в Белом доме воцарилось настоящее ликование.
У президента и Патриарха со временем сложились своеобразные отношения. Их нельзя назвать дружескими. Для дружбы они слишком разные люди. Патриарх спокоен, глубок, предрасположен к молитве и созерцанию. В нем есть идеальная пропорция мягкости и твердости. Ельцин резок, импульсивен, непоседлив. Очевидно, что монаха из него никогда бы не получилось. У Алексия II черты святости - свойство, видимо, приобретаемое долгими молитвами, погружением в свой внутренний мир. Лишенный всякого ханжества, Ельцин иногда совершает поступки, которые даже трудно объяснить. Разве что порывистостью. Ему может взбрести в голову искупаться в ледяной воде, несмотря на запрет врачей. Мне вспоминается случай, который я не могу объяснить иначе как каким-то молодечеством. Во время посещения Красноярского края была предусмотрена поездка на пароходе по Енисею. Она оказалась довольно длительной, и президент, явно томясь вынужденным бездельем, пошел прогуляться на палубу. Две или три официантки, которые обслуживали обед, стояли возле борта и смотрели, как мимо плывут живописные берега. Официанток, вероятно, отбирали особо - все они были статные, высокие, с румянцем на щеках. Ни дать ни взять - русские красавицы. И одеты были по-русски, чуть ли не в кокошниках. Борис Николаевич, естественно, обратил на это внимание. Стал шутливо разговаривать, делая всякие комплименты и особо упирая на дородность. На комплименты он большой мастер. Девушки смущенно молчали.
- Ну, что же вы молчите и молчите. Разве я такой страшный? Я же ваш президент!
Неожиданно он как-то очень ловко подхватил одну из них за талию и сочно, со смаком поцеловал. После этого глянул на нас, махнул рукой, как бы желая сказать: "Ну вот, такой уж я есть, так получилось..." - и пошел к себе в каюту.
Вообще же следует заметить, что президент, ощущая себя сильным мужчиной, всегда подчеркнуто демонстрирует уважение к женщине. Нужно видеть его на кремлевских приемах или на каких-то женских мероприятиях (по случаю 8 марта, например), когда он - сама предупредительность и даже церемонность.
Иными словами, президент и Патриарх казались с первого взгляда людьми несовместимыми. И тем не менее их связывали какие-то особые, не демонстрируемые, по-своему глубокие отношения. Президент видел и ценил в Алексии II моральную высоту, то, что можно назвать святостью. Всякая встреча с Патриархом была для него прикосновением к иному миру, который был ему совершенно неподвластен и во многом непонятен. Человек властный, а в последние годы с гипертрофированным представлением о собственной значимости, он очень высоко ценит и почитает Патриарха. В этом сказывается и уважительное понимание того, что за Алексием II стоит вся великая русская история, история государей и самого государства.
Обычно президент встречался с Патриархом в утренние часы, когда душа еще не перегружена мирскими делами. Разговор у них всегда шел неспешный, размеренный. В расписании Президента, когда ему предстояло говорить с Алексием II, предусматривался "воздух", чтобы следующее по распорядку дня мероприятие не подпирало. Случалось, что на другие встречи, даже с визитерами весьма и весьма высокого ранга, Ельцин мог позволить себе выйти и после хорошей рюмки водки, что называется, "навеселе". С Патриархом это не допускалось никогда. Скажу более. В один из моментов, когда в силу крайней политической усталости Борис Николаевич слишком уж стал прибегать к народному средству успокоения, у нас в группе помощников даже возникла идея просить Патриарха воздействовать своим словом на Бориса Николаевича. Действовать тут нужно было крайне осторожно и осмотрительно, чтобы никак не унизить президента, не обидеть его неловким вмешательством. Помню, как мы говорили об этом с Филатовым, который был в очень хороших и тесных отношениях с Алексием II. Не знаю, беседовал ли Сергей Александрович с Патриархом на эту тему, но при встречах с президентом Патриарх с особым упором желал ему здоровья, многозначительно просил "беречь себя".
Что же все-таки сближало этих людей, помимо общей ответственности за судьбу России? Думаю, некое тайное родство душ, которое обнаруживалось, в частности, в удивительной схожести глаз. У обоих глаза небольшие, серые, но взгляд на редкость интенсивный, пронизывающий. Я, конечно, недостаточно знаю Его Святейшество, чтобы судить о его характере, но судя по глазам это человек сильной воли и большой убежденности. И оба они, и Ельцин, и Патриарх, умеют расположить к себе человека.
Неудивительно, что в дни, предшествовавшие трагическим событиям октября 1993 года, эти два человека должны, обязаны были встретиться. Не знаю точно, кто был инициатором. Думаю, что президентская сторона. Преимущества такой личной встречи для Ельцина были очевидны. Это было бы косвенное выражение поддержки. Беседа проходила без свидетелей, с глазу на глаз. Но я помню, с какой осторожностью вместе с митрополитами Кириллом и Ювеналием мы после встречи доводили до кондиции сообщение для печати. У владыки Кирилла, как у представителя Патриарха, были свои задачи, а у меня, как у пресс-секретаря президента - свои. Сложность моей миссии состояла в том, чтобы, не посягая на желание Церкви полностью сохранить нейтралитет, тем не менее все-таки обозначить поддержку Патриархом позиции президента в этом конфликте. У представителей Патриарха была иная задача - выявить и подчеркнуть роль Патриарха и не допустить дисбаланса оценок.
Исходный текст был подготовлен пресс-службой президента, в нем имелась фраза о возможности посредничества Патриарха в переговорах с Верховным Советом и съездом. Однако упоминание об этом в коммюнике не понравилось Ельцину. Он готов был принять посредничество, но не хотел, чтобы о нем говорилось открыто. Видимо, опасался, что противники воспримут согласие на посредничество как проявление слабости. Ведь, помимо прочего, шла война нервов. Со своей стороны, сопровождавшие Патриарха митрополиты Ювеналий и Кирилл не хотели, чтобы в коммюнике было упоминание о конституционной реформе, - это как бы вовлекало Церковь в односторонние политические оценки. Особое возражение вызвала фраза, которую мне очень хотелось оставить, - о том, что "президент полностью контролирует ситуацию в стране".
- Если президент все контролирует, то зачем ему миротворческие усилия Патриарха, - резонно и не без доли иронии заметили представители Патриарха. Это было логично, и я вынужден был согласиться. Меня вполне удовлетворила фраза, которую предложил вставить митрополит Кирилл: "Президент Б. Ельцин поблагодарил Алексия II за его готовность принять участие в миротворческих усилиях..." Здесь была и необходимая мера вежливости и признательности в отношении Патриарха, и вместе с тем выявлялась политическая инициатива президента.
Работая над этой главой, я просмотрел фотографии, связанные с этой встречей. Меня поразила одна деталь, на которую ранее я не обратил внимания: удивительная умиротворенность и спокойствие лиц Патриарха и президента. И я подумал о том, что в день встречи 30 сентября 1993 года ни Его Святейшество, ни президент не могли представить, в какой бедственный круг вовлекут их события самых ближайших дней грядущего октября.
Их лица еще жили надеждой.
Потом были изнурительные для Патриарха три дня бесплодных переговоров между представителями президента и Верховного Совета в Свято-Даниловом монастыре. Лукавые дни, полные лжи, обманов, разочарований.
Политические повороты переговоров достаточно известны. Но за остротой взаимных обвинений, видимо, мало кто уловил одну из основных целей, которую преследовали представители Хасбулатова и Руцкого на этих переговорах. Это была еще одна отчаянная и последняя попытка прорвать информационную блокаду. Апеллируя к авторитету Патриарха, непримиримая оппозиция искала выхода в прямой эфир. Лидеры Верховного Совета, видимо, все еще полагали, что они проигрывают не в политике, а в информационной войне, что, стоит прорвать блокаду слова, и массы бросятся на защиту Советов.
Ю. Воронин:
- Ваше Святейшество, я очень прошу все-таки в протоколе официально записать: "Дать выступить в прямом эфире нашей делегации". Очень просил бы. Это мнение не мое, это мнение и тех, кто находится сегодня в Белом доме.
Алексий II:
- Может быть, совместную пресс-конференцию провести, чтобы каждая сторона высказалась. Но без разжигания страстей...
К этому времени Патриарх, похоже, уже начал догадываться об истинных целях, с которыми люди Хасбулатова согласились на посредничество Русской Православной Церкви - выиграть время, создать впечатление силы, добиться снятия информационной блокады. Пока первый заместитель Хасбулатова Юрий Воронин, человек, прошедший горнило коммунистического атеизма и ни разу в жизни не перекрестивший лба, ханжески юродствовал в присутствии Патриарха "Бог помоги нашему народу!", Руцкой и Хасбулатов обращались к толпе и боевикам с призывом идти на штурм московской мэрии.
Руцкой:
- Молодежь! Боеспособные мужчины! Вот здесь в левой части строиться, формировать отряды, и надо сегодня штурмом взять мэрию и "Останкино".
Хасбулатов:
- Я призываю наших доблестных воинов привести сюда... и танки для того, чтобы штурмом взять Кремль с узурпатором, бывшим преступником Ельциным!..
Это были прямые призывы к кровопролитию, против которого слезно молился Патриарх.
Лишь на третий день переговоров всем стало ясно, что представители Хасбулатова и Руцкого на переговорах просто обманывали Его Святейшество, выигрывая время.
Едва выехав из Свято-Данилова монастыря, где Воронин цинично лгал Патриарху, он дал интервью Российскому телевидению:
"Я хотел бы передать всем ту радость, которую сегодня и москвичи, и российский народ видят. Тот строй, который последние годы агонизировал, он пал".
Радость Воронина объяснялась тем, что к этому времени над мэрией уже развевался красный флаг. Это было воспринято как символ, символ возвращения в Россию коммунизма.
К счастью, Воронин желаемое выдавал за действительное. Более сведущий в военных делах В. Баранников, узнав о начале штурма мэрии и о первой крови, воскликнул: "Это катастрофа!"
Это действительно была катастрофа.
Кончилась война слов. Начиналась просто война.
В Кремле тем не менее, похоже, не вполне улавливали предельной опасности момента. В Белом доме шло формирование нового правительства. 2 октября Руцкой подписал указ об освобождении от должности премьер-министра В. С. Черномырдина и членов президиума Совета министров. В состав нового кабинета министров прочили: Ю. Скокова - на пост премьера; далее на должности вице-премьеров - С. Глазьева, А. Владиславлева, М. Лапшина, В. Щербакова, Е. Сабурова; министрами - Ю. Квицинского (иностранных дел), Н. Михалкова (культура), В. Липицкого (печать и информация). Как ни странно, но в списках возможных участников нового кабинета, подготовленных для "президента" Руцкого, фигурировал и Григорий Явлинский...