Костиков Вячеслав. Роман с президентом

   Лето и осень 1993 года, закончившиеся "расстрелом" здания Верховного Совета, были особенно богаты вариациями на тему здоровья Ельцина. Была и определенная закономерность, свидетельствовавшая о том, что эти кампании были спланированы. Как правило, новая волна начиналась за границей (в Италии или Германии), а затем переливалась в российскую антипрезидентскую прессу. Мне иногда казалось, что стартовые площадки для запуска антиельцинских кампаний тоже не случайны: они инициировались в странах, где особенно сильна была "горбимания".
   Летом 1993 года, когда противостояние властей влекло Россию к октябрьскому кровопролитию, в двух немецких газетах "Зюддойче Цайтунг" и "Франкфуртер альгемайне" с небольшим разрывом во времени появились публикации по поводу "серьезного заболевания" Ельцина.
   "Правда ли, что Борис Ельцин настолько тяжело болен, что не может больше исполнять свои президентские обязанности? Официальный представитель российского президента Вячеслав Костиков опроверг эти слухи, заявив, что Ельцин абсолютно здоров. Но почему же тогда возникли эти слухи?"
   Московская корреспондентка "Франкфуртер альгемайне" свидетельствовала, что признаков, указывающих на тяжелое заболевание Ельцина, становится все больше и что состояние президента настолько ухудшилось, что он уже не владеет ситуацией. В качестве источников указывались многочисленные слухи.
   Подхватывая тему болезни президента, корреспондент радиостанции "Немецкая волна" задавался вопросом о том, почему Ельцин не обратился к народу по телевидению в связи с решением Центробанка об изъятии старых купюр. Я не исключаю, что канцлер ФРГ Гельмут Коль по такому поводу действительно обратился бы к населению. Но это не значит, что то же самое должен делать Ельцин. Я хорошо помню, что вопрос об обращении Ельцина к населению по этому поводу даже не обсуждался в Службе помощников. Мы полагали, что в данном случае с населением должно объясниться правительство. Разумеется, мы исходили из "охранительной" логики. Это было время резкого нарастания противостояния, и мы считали, что авторитет президента не следует подвергать дополнительному испытанию.
   Нередко размышления о болезни Ельцина основывались на таком сомнительном материале, что мне приходилось вступать в переписку с главными редакторами и обращать их внимание на некорректность такого рода публикаций. Немецкая "Зюддойче Цайтунг", например, не задумываясь о последствиях, опубликовала письмо читателя, который делал ряд предположений по поводу чрезмерного пристрастия российского президента к алкоголю. Газета "Советская Россия" немедленно перевела немецкий текст и опубликовала его в виде статьи под названием "Последний симптом алкоголизма Ельцина". В своем ответе на мое протестующее письмо главный редактор немецкой газеты Дитер Шредер сокрушался, что "форма презентации текста в газете "Советская Россия" является грубой манипуляцией.
   Заведующий Московским бюро "Зюддойче Цайтунг" Томас Урбан, высказывая сожаление по поводу этой публикации, писал мне: "Я хотел бы от имени главного редактора подчеркнуть, что у нас положительное отношение к г-ну Ельцину. Он является для нас гарантом демократизации и введения социальной рыночной экономики. И это было отмечено мною во многих статьях, репортажах и других публикациях из Москвы".
   Я, разумеется, принял извинения (а. что оставалось делать?), но публикация из "Советской России" перекочевала в ряд провинциальных газет, и престижу президента был нанесен ущерб. Всякие гадости в адрес президента с удовольствием перепечатывала и "Российская газета", находившаяся тогда под полным контролем Верховного Совета и лично Р. Хасбулатова.
   Но чаще всего мы просто не реагировали на такого рода публикации, ибо опыт показал, что опровержения лишь подогревают слухи. По вопросу о том, реагировать или не реагировать на особо деликатные публикации, я, как правило, советовался с В. В. Илюшиным, иногда с А. В. Коржаковым. Их мнения часто расходились. Коржаков считал, что всякий раз, когда затрагивается "честь мундира", нужно бить наотмашь. Виктор Васильевич обычно поддерживал меня, полагая, что лишний шум только повредит. Совершенно бесполезно было отвечать на явно инспирированные публикации, поскольку их авторы только и ждали, чтобы мы отозвались на них.
   Эта тема то утихала, то возникала снова и позже. Помню, какая волна публикаций по поводу здоровья Б. Н. Ельцина прокатилась по европейской прессе в преддверии визита в Москву американского президента Клинтона в январе 1994 года. Думаю, что и она была не случайна, а связана с усердно насаждаемым имиджем Клинтона как самого молодого и самого энергичного политика мира. Окружению американского президента, видимо, казалось выгодным представить своего лидера на фоне "увядающего" Ельцина. 10 января в ежедневной газете "Экспресс", издаваемой в Кельне, появилась совершенно жуткая публикация, утверждающая (со ссылкой на безымянного врача Кремлевской больницы), что "Ельцин, пьющий водку, страдает, возможно, болезнью печени, которая уже не в состоянии перерабатывать кровь". И что "президента часто доставляют в больницу с острыми приступами и делают переливание крови". В публикации утверждалось, что личный лимузин Ельцина представляет собой скрытый санитарный автомобиль с оборудованием для оказания срочной помощи.
   Я хорошо знал и автомашины, и личных шоферов Бориса Николаевича и готов, что называется, на Библии поклясться, что эти утверждения чистейшей воды вымысел. Даже в Кремле около кабинета Ельцина в мою бытность пресс-секретарем не было никакого специального помещения для экстренных случаев, что, на мой взгляд, не правильно. Однажды я обошел все эти помещения и ничего, кроме самой простенькой санитарной комнаты, не обнаружил. В этой комнате, находившейся метрах в десяти от кабинета Ельцина, имелся лишь медицинский топчан, на котором при необходимости можно было делать массаж. Борису Николаевичу, действительно, время от времени делали массаж ног. Личный врач президента иногда проводил эту процедуру в самолете. Но никаких излишеств в медицинском обслуживании Ельцина не было. Он вообще не любит врачей. Утверждения о том, что в поездках Ельцина сопровождала целая команда докторов и специально оборудованный автомобиль для реанимации - одна из легенд, выдуманных зарубежными журналистами. Даже в дальние поездки по стране президент брал всего двух докторов: общего терапевта и специалиста-кардиолога.
   В поездках президента, действительно, обслуживают два автомобиля ЗИЛ, оборудованные закрытой правительственной связью. Но один из лимузинов является резервным. На моем "веку" его действительно несколько раз приходилось задействовать: один раз из-за прокола шины, а другой - из-за перегрева двигателя основной машины в поездке по одной из республик Средней Азии. Два автомобиля отправляют на самолетах и в заграничные поездки.
   В поездки личный врач президента Анатолий Григорьев (ныне уже бывший) брал обычный маленький чемоданчик с набором основных лекарств - от головной боли, от сердца, от сосудов. Мне неоднократно приходилось прибегать к услугам этого чемоданчика, особенно после того, как просидишь ночь, готовясь к пресс-конференции или оказывая посильную помощь группе спичрайтеров.
   Что касается нас, работавших с Борисом Николаевичем, то, конечно же, здоровье президента волновало нас не меньше, чем главного редактора "Советской России" или депутатов непримиримой оппозиции. И когда волна публикаций по поводу его здоровья стала напоминать "девятый вал", у нас состоялся довольно откровенный разговор с лечащим врачом президента Анатолием Григорьевым, который старался, как мог, успокоить нас. Меня, в частности, успокаивало то, что я неоднократно видел президента и на теннисном корте, и купающимся в холодном море или в ледяной воде Енисея, и на небольшом футбольном поле, в воротах. Спортивности фигуры Ельцина - с учетом, разумеется, возраста - могли бы позавидовать и более молодые люди. Еще несколько лет назад его физические проблемы не выходили за пределы обычных для людей его возраста недомоганий. Я знаю, что у Ельцина частенько побаливали "разбитые" ступни ног, поскольку в молодости он очень увлекался волейболом. По этой причине обувь он носит размера на два больше, чем надо. Давали о себе знать и проблемы кровообращения, следствием чего была известная одутловатость лица. Сказывалась и травма позвоночника, которую он получил в Испании.
   Но ничто, пожалуй, так не изнашивает человека, как власть и борьба за нее. И это проблема не только Ельцина. Касается она практически всех российских политиков. Вспомните лица Горбачева, Руцкого, Хасбулатова, Станкевича, Собчака, Шумейко - какими они были "добрыми молодцами", когда только входили во власть, и как подизносились при "хождении по власти". Утраты здесь неизбежны. Я наблюдаю их и на лицах своих друзей из команды президента. Сказываются колоссальные нервные нагрузки, нарушающийся, как правило, сон. Безусловно, отрицательно сказывается и дефицит позитивных эмоций - следствие работы в условиях кризиса и нестабильности.
   Мне однажды пришлось разговаривать с Борисом Николаевичем на тему о здоровье, что называется, с глазу на глаз. Разговор был предельно откровенный и для меня очень значительный с точки зрения работы с президентом. Мне важно было понять, насколько моя служба, с учетом и без того большой психологической нагрузки президента, могла посягать на его время.
   Видимо, в моих словах прозвучал упрек, что он недооценивает важности "отношений с общественностью" (помнится, я применил фразу: "надо стараться, Борис Николаевич"). Президент посмотрел на меня с укоризной.
   - Если бы вы знали, Вячеслав Васильевич, как я устал. Десять лет непрерывной борьбы...
   В другой раз мне, действительно, стало стыдно за мою настойчивость, хотя исходил я из лучших побуждений. Дело было уже после октября 1993 года. В одном из разговоров я напомнил Борису Николаевичу о той поддержке, которую ему оказала столичная интеллигенция, в особенности писатели, в трудные октябрьские дни. "Готовьте встречу. Надо поговорить... Поблагодарить..." - сказал он.
   Я занялся рутинной подготовкой. В. В. Илюшин нашел в президентском расписании необходимую нишу. Был назначен день. Оповещены участники, подготовлен зал. Написаны тезисы к выступлению. Словом, сработал весь механизм политической и протокольной подготовки.
   В день встречи во время утренней "тусовки" у дверей президентского кабинета, куда собирались все или почти все помощники, Илюшин, выйдя от президента, сказал мне, что встреча переносится. Он и сам был огорчен этим обстоятельством, а я, готовивший встречу, был раздосадован вдвойне. Президент, на плечах которого лежит тяжкое бремя власти, просто не имеет возможности вникать во все нюансы ведущейся вокруг него и для него работы. Он отменяет встречу, часто не задумываясь о том, какое это произведет впечатление. Хотя при этом нередко задевается гордость людей, которые знают себе цену и болезненно воспринимают ущемление достоинства. В данном случае на встречу были приглашены такие люди, как А. Адамович, Б. Окуджава, Ф. Искандер, Б. Васильев, Д. Гранин, Б. Ахмадулина, Ю. Нагибин, М. Дудин, Р. Рождественский, академик Д. С. Лихачев и другие.
   - Попробуй переговорить с шефом сам. Я попытался настаивать, но не получилось, - сказал мне В. Илюшин.
   В тот день с утра было назначено заседание Совета Безопасности. И когда время подходило к концу, я спустился этажом ниже и стал терпеливо поджидать выхода президента. Обычно он уходил в сопровождении А. В. Коржакова или кого-то из "прикрепленных" через заднюю комнату. Так называемые "прикрепленные", люди из самой ближней охраны президента, сопровождающие его домой и остающиеся в качестве дежурных адъютантов на ночь, хорошо чувствуют настроение президента Бориса Николаевича. При случае переговорив с ними (тут тоже нужно поддерживать товарищеские отношения), можно уточнить "диспозицию". В этот раз "диспозиция" была самая неблагоприятная. "Не советую подходить, Василич", - сказал мне "прикрепленный".
   Но выбор у меня был таков: либо уговорить президента провести встречу, либо обзванивать участников и извиняться, придумывая какой-то благовидный предлог.
   В нормальном настроении президент всегда подает руку или останавливается, чтобы сказать несколько слов для передачи журналистам. Откликается он и на шутку, с удовольствием выслушает какую-нибудь байку из последних газет. Коридоры в Кремле длинные и, пока президент идет своим неспешным шагом, с ним можно многое обговорить. Иногда он любит остановиться у окна и, как кремлевский узник, посмотреть "на волю".
   В этот раз он прошел мимо, едва кивнув головой. Я пристроился сбоку, "со стороны левого уха", и стал что-то говорить о важности встречи с писателями. Президент молча шел по коридору. Было заметно, как он чуть приволакивает ногу. Он шел, точно не замечая меня.
   - Ну давайте сократим время встречи. Поблагодарите за поддержку и послушаете, что будут говорить...
   - Безжалостный вы человек, Вячеслав Васильевич... Не жалеете президента...
   Президент остановился. Мне показалось, что он шутит. И я стал приводить все новые и новые аргументы в пользу встречи. Коржаков стоял рядом, никак не реагируя на происходящее. Он никогда не вмешивался в разговоры президента с помощниками.
   - В конце концов, можно было бы отказаться от вашего выступления. Писатели и сами все понимают. Им важнее высказаться самим. Просто посидите с ними... - тянул я свое.
   - Неужели вы не понимаете? - В голосе Бориса Николаевича появился металл. - Мне сегодня даже сидеть трудно.
   Мне сделалось стыдно.
   После этого эпизода без крайней необходимости я старался не проявлять настойчивости.
   Кстати, в этот день президенту, несмотря на боль, пришлось провести встречу с приехавшим в Москву из США Карриганом и премьер-министром Турции Чиллер.
   Были опасения, что недомогание президента связано с травмой, перенесенной во время авиакатастрофы в Испании. Решено было обратиться за консультацией к испанским хирургам, которые делали Борису Николаевичу операцию. За хирургами послали самолет. Всем этим руководил давний и очень доверенный помощник президента Лев Суханов. Мы понимали, что, как бы мы ни старались сохранить конфиденциальность, все равно возможны утечки, а следовательно, и новые домыслы. Хотя президент очень не любил, чтобы проблемы его здоровья обсуждались публично, его все-таки удалось убедить в необходимости небольшого коммюнике. Проконсультировавшись с лечащим врачом, я составил небольшой текст. Борис Николаевич сам внес в него небольшую правку в сторону сокращения.
   "В последние дни у Президента РФ Б. Н. Ельцина появились боли в области поясницы с переходом в ногу. Как известно, в 1990 году во время пребывания в Испании Б. Н. Ельцин после травмы перенес острый приступ пояснично-крестцового радикулита и ему на месте была сделана операция. С учетом этих обстоятельств принято решение пригласить в Москву для консультаций испанского хирурга, проводившего операцию".
   Насколько помню, это было чуть ли не первое коммюнике о состоянии здоровья президента. Был создан своего рода прецедент.
   Консультации проходили в Барвихе с участием русских врачей из Правительственного медицинского центра. И по результатам было опубликовано небольшое сообщение: "Результаты обследования подтвердили диагноз радикулита и не имеют прямой связи с ранее перенесенной операцией".
   Хорошо помню свою поездку в Барвиху с небольшой съемочной группой из "Останкино". Важно было показать президента в добром здравии, в неформальной обстановке. Он вышел к нам в спортивном костюме, в домашних тапочках и после нескольких дней отдыха на свежем воздухе выглядел здоровым и бодрым. Для съемок я пригласил одного из ведущих канала "Останкино" Сергея Медведева. В отличие от других корреспондентов, он никогда не задавал президенту неприятных или неожиданных вопросов. Несколько раз я привлекал его для интервью с Ельциным в рубрике "Один вопрос президенту". Со временем президент привык к Сергею Медведеву, узнавал его на пресс-конференциях. Когда Борису Николаевичу потребовался новый пресс-секретарь и мы вместе с В. В. Илюшиным составляли вначале "длинный", потом "короткий" список, по мере того как по ряду причин отпадали или брали "самоотвод" другие кандидатуры, С. Медведев вышел "в финал". Но последнюю точку в кадровом выборе нового пресс-секретаря ставил ни я, ни В. В. Илюшин, а А. В. Коржаков, ставший к тому времени чуть ли не главным кадровиком президента и оттеснивший с этой роли и В. В. Илюшина, и С. А. Филатова.
   Всякий раз, когда мне приходилось проявлять настойчивость в отношении контактов президента с журналистами, я, конечно, действовал (особенно на первых порах), исходя из идеальных представлений о том, как должны строиться отношения президента с прессой и общественностью. В первый год своей работы пресс-секретарем я вообще старался максимально "нагружать" Бориса Николаевича встречами с прессой. Я хорошо помнил наш первый разговор при вступлении в должность в мае 1992 года. Ельцин явно имел намерение активно взаимодействовать со СМИ.
   Однако спустя некоторое время энтузиазм президента стал постепенно растворяться в рутине дел и усталости. Все чаще приходилось рыть долгие "апроши", чтобы убедить Бориса Николаевича дать интервью или выступить по телевидению. Моя настойчивость (иногда чрезмерная) раздражала, иногда даже злила его. Однажды в ходе поездки в Красноярский край, я, видимо, проявил излишнюю настойчивость и, что называется, "достал" президента. Ситуация тогда разрешилась весьма неприятным и для меня, и для президента эпизодом, о подробностях которого мне не хотелось бы вспоминать.
   Одной из своих неудач в работе пресс-секретарем я считаю, что мне так и не удалось наладить регулярные выступления Ельцина по радио с разъяснениями основных вопросов и проблем, стоящих перед страной, для простых людей, не политиков. И это при том, что, в принципе, Борис Николаевич соглашался с моими доводами. Я получал десятки писем от россиян - из маленьких городков, из деревень, из глухой провинции с просьбой, чтобы "сам президент объяснил, что у нас и как". Но ни одной встречи президента с радиослушателями в эфире мне организовать так и не удалось. Это было тем более огорчительно, что я знал, насколько эффективно пользуются радио политические лидеры Запада. Специалисты считают, что в целом ряде случаев радиообращения более эффективны, чем телевизионные.
   Тема "усталости президента" занимала и занимает не только профессиональных критиков и ненавистников Ельцина из непримиримой оппозиции. С ходом времени она, может быть даже в большей степени, стала волновать демократическую прессу. Связано это было с тем, что в условиях шаткой, незащищенной демократии президент, с его решительным характером и ставкой на реформы, воспринимался как главный заслон коммунистическому реваншу.
   Анализируя тему "усталости президента", демократическая пресса, конечно же, отдавала себе отчет в том, что речь идет отнюдь не о возрасте. Возраст "за шестьдесят" для генетически мощной натуры Ельцина не столь уж тяжелый груз. Дело в другом - в той повседневной нервной нагрузке, которая падала на его плечи. Концентрация власти и полномочий стала такой, что тяжесть временами становилась непосильной. Этот груз буквально деформировал президента. При этом нужно понимать, что, скажем, Сталину, Брежневу, а позднее Горбачеву править было значительно легче. В их распоряжении был огромный и натренированный аппарат чиновников КПСС. Четко и жестко действовала машина устрашения, а при необходимости и подавления - мощная пропаганда, КГБ.
   Ельцину приходится работать в иных условиях. Демократический "монарх", как и ранее Генеральный секретарь ЦК КПСС, отвечает за все. Но машина старой государственной власти и контроля в ходе реформ была полностью демонтирована, а новой еще не было.
   Трудности Ельцина в сравнении с периодом Горбачева просто несопоставимы. По мере того как реформа разоряла значительные слои населения, время работало против Ельцина. Народ готов был простить и прощал Ельцину все помарки в поведении, почти все крупные ошибки. Но растянутые во времени тяготы жизни, часто непомерные, подточили его популярность. В условиях равнодушия или непопулярности Ельцин работать не умеет. Может быть, именно это более всего и подтачивало его душу.
   Не дать пессимизму овладеть душой президента было одной из задач группы помощников. Немалую роль здесь играл Лев Суханов. Будучи самым давним по времени помощником президента, он никогда не претендовал на особую роль. Но в силу давности и доверительности отношений он умел оказывать успокаивающее воздействие на Бориса Николаевича. Его средства были на редкость просты, но достаточно эффективны. Он знал, когда и кого привести к президенту из "старой демократической гвардии", умел вовремя передать подарок "с мест", вовремя принести письмо "от старого свердловского знакомого" или, наконец, вовремя вытащить гитару и спеть незатейливый романс или что-то народное. Нужно сказать, что он никогда не злоупотреблял этим своим даром.
   Президент очень нуждался в этих маленьких проявлениях привязанности, в небольших чудачествах, которые дают возможность хотя бы ненадолго отвлечься от бесконечной череды дел. Ему тоже хочется услышать анекдот, посудачить о пустяках. В почте пресс-секретаря иногда попадались смешные, наивные письма и я, по мере возможности, старался показывать их Борису Николаевичу.
   Как-то мне позвонил по телефону человек, назвавшийся "почетным гвардейцем Сергеем Вербиным", и начал читать стихи, посвященные Ельцину. Мне поначалу показалось, что он крепко "под мухой". Оказалось, что нет. У нас завязалась странная и смешная телефонная "переписка". Он звонил мне (откуда-то узнал прямой телефон) всякий раз, когда в стране наступало очередное обострение ситуации. Старался успокоить, ободрить. У меня сохранилось одно из его фольклорных "стихотворений", посвященное президенту.
   "Ельцин Борис,
   Ты смелее борись,
   За тобою ведь труд непосильный.
   Ты назад обернись
   И врагам скажи: брысь!
   Урожай тебя ждет,
   И обильный... "
   Я не стал тогда показывать Борису Николаевичу этот образец народного творчества: слишком уж он не укладывался в поэтические каноны. А теперь жалею. Наверное, Борис Николаевич посмеялся бы.
   А вообще такого рода писем, часто очень простодушных, но всегда искренних, приходило много. Интересная особенность: смысл большинства из них сводился к просьбе передать Борису Николаевичу, "чтобы был пожестче с врагами". Прямо так и советовали, используя знаменитую формулу Максима Горького: "Если враг не сдается, его уничтожают". Семидесятилетняя школа коммунизма с ее приматом жестокости и насилия сказывалась на всех...
   В августе 1993 года из парламентских кругов поступили сведения, что в Верховном Совете прорабатывается вопрос о создании Государственной комиссии по обследованию состояния здоровья высших должностных лиц.
   Таким образом, предположения о том, что слухи о "тяжелой болезни президента" имеют не этическую, а самую банальную политическую подоплеку, подтвердились. К сожалению, Борис Николаевич не смог воспользоваться огромным политическим авансом, который дал ему референдум. Энергии референдума хватило лишь на небольшую отсрочку, давшую возможность работать над подготовкой новой Конституции. Но "конституционный процесс", предложенный советниками президента, оказался настолько вялым и рыхлым, что опять позволил непримиримой оппозиции оправиться и перейти в наступление.
   На моем фланге опасность состояла в том, что команда Хасбулатова перешла к прямому захвату электронных средств массовой информации и уже добилась некоторых успехов. Реакция Ельцина и тут была вялой. Похоже, он недооценивал эту опасность.
   Важными сторонами личности президента были в тот период его решительность, способность к мощному неожиданному удару. Постепенно эти необходимые в политике качества стали ослабевать. Отсюда и беспрецедентная наглость действий непримиримой оппозиции.
   В одной из своих записок президенту этого времени, суть которой состояла в предложении более активно действовать в защиту демократии и собственных позиций, я писал:
   "...важно восстановить эффект сильного, решительного лидера. В практическом плане нужно мощное выступление президента по телевидению или перед большой аудиторией. Принять быстрые меры к восстановлению единства Правительства. Четко обозначить политическую солидарность президента, премьер-министра и правительства в целом. Сделать по этому вопросу соответствующее совместное публичное заявление.
   Нужно твердо дать понять, что президент не допустит установления контроля со стороны Верховного Совета над телевидением.
   Политические действия:
   По завершении такого рода "артподготовки" приступить к главному - к политическому демонтажу Верховного Совета легальными средствами.
   В этой связи имеются следующие предложения: