Страница:
Я присутствовал на этой встрече и имею возможность воспроизвести основные элементы ее хода.
Ватанабэ:
- Есть решимость сделать так, чтобы визит блестяще завершился, в отличие от приезда Горбачева.
Ельцин:
- В то время вы не считали визит Горбачева неудачным.
Ватанабэ:
- Горбачев не смог полностью отмежеваться от коммунизма.
Ельцин:
- Не будем обсуждать кандидатуру Горбачева. Нет времени.
Ватанабэ:
- Мы знаем Вас как человека реальных действий. Японский народ возлагает надежды на реализацию ваших решений.
Ельцин, угрюмо и молча смотрит на министра. Ватанабэ:
- Помню нашу последнюю встречу. Вы говорили, что Япония мало помогает России. Я изучал этот вопрос. Действительно, помощь задерживается.
Ельцин:
- Я подтверждаю, что Япония находится на последнем месте из стран "семерки" по помощи. А Япония все спорит, дать или не дать сто миллионов. Мы не торгуемся и не спорим о ста миллионах.
Ватанабэ:
- Есть причины задержки. Главная причина - во внутренней системе получения помощи в самой России.
Ельцин:
- Другим это почему-то не мешает. Япония пока не выходит на реальный масштаб экономических отношений с Россией.
Ватанабэ:
- Несмотря на отсутствие нормализации в государственных отношениях, Япония делает все возможное для оказания помощи вашей стране.
Ельцин молчит, однако на его лице смешанное выражение удивления и раздражения.
Ватанабэ:
- Мы хотели бы, чтобы вы с премьер-министром Миядзавой построили новые отношения между нашими странами. Если раньше мы требовали четыре острова немедленно, то сейчас мы идем навстречу. Если Россия признает суверенитет Японии над этими островами, то мы будем очень гибкими в отношении сроков и условий передачи. Мы передали господину Козыреву наши гибкие предложения. Но реакции пока нет. Нет комментариев. Я прошу дать ваши контрпредложения. Мы знаем вашу идею пятиэтапного урегулирования. Есть ли альтернатива этому плану? Хочу попросить признать действенность совместной декларации 1956 года и ее 9-й статьи. Этого не сделал Горбачев. Мы просим по островам Итуруп и Кунашир принять политическое решение. Обозначить направление для переговоров по поводу принадлежности, исходя из истории.
Ельцин:
- Ваша позиция не неожиданна для нас и не нова. Я не допускаю никаких предварительных условий в отношении России. Мы готовы вести переговоры. Но я не имею возможности изложить свою точку зрения. Она будет изложена в Токио.
Ватанабэ:
- Я понял, что Президент скажет свою точку зрения в Токио? Но Япония нуждается во времени, чтобы принять решение. Я боюсь, что если вы раскроетесь только в Токио, то у Миядзавы будут трудности осмыслить ваши идеи.
Ельцин:
- Я уважаю вас, господин министр, и ваш профессионализм. Но позиция Японии в течение этого года по "северным территориям" усложнила решение вопроса и накалила обстановку как в России, так и в Японии. Я пока не вижу стремления Японии конструктивно двигаться вперед. Чем больше будет нажим, тем труднее будет решать этот вопрос.
Б. Ельцин был крайне раздражен и недоволен этой встречей. Ему, очевидно, даже было трудно это скрыть. Он сухо попрощался и быстро вышел своей тяжелой походкой. Мне думается, что именно эта встреча окончательно убедила президента не ехать в Японию. Однако внешние проявления того, что визит катастрофически рушится, стали заметны лишь через неделю после встречи с министром иностранных дел.
На 9 сентября была намечена большая пресс-конференция Б. Н. Ельцина, посвященная предстоящему визиту. С учетом ее масштаба мы приготовили просторный зал в четырнадцатом корпусе Кремля, который к моменту начала пресс-конференции был забит до отказа. Была представлена вся мировая пресса. Первые ряды заблаговременно заняли предусмотрительные японцы. Ничто еще не предвещало скандала. О жестком разговоре Ельцина и Ватанабэ, из которого можно было бы сделать определенные выводы, знал лишь ограниченный круг лиц.
В этот день (9 сентября) проходило совещание Совета Безопасности. Вопрос о визите в Японию не стоял в его повестке дня. Очевидно, решение об отмене визита президент принял самостоятельно.
Примерно за час до начала пресс-конференции (в перерыве заседания Совета Безопасности) Борис Николаевич вызвал меня к себе и сказал, что визита в Японию не будет.
- Объявлять об этом пока не нужно, это будет сделано по дипломатическим каналам. Но пресс-конференцию отмените. Скажите, что заседание Совета Безопасности идет сложно и необходимо мое присутствие. Извинитесь перед журналистами от моего имени.
Я так и сделал.
В зале было впечатление шока. Мне казалось, что вся масса журналистов вместе с камерами, объективами, микрофонами обрушилась на меня. Видно было, как находившиеся в задних рядах журналисты ринулись вперед, роняя стулья и расталкивая друг друга. Из зала доносилось: "А визит? Отменяется ли визит?"
Что я мог сказать? Воспользовавшись дверью, которая была у меня за спиной, я быстро вышел из зала. Ринувшихся вслед за мной журналистов остановила охрана.
В этот же день несколькими часами позже пресс-служба президента выпустила подготовленное Министерством иностранных дел сообщение о переносе визита на более поздний срок.
Глава 5
МУКИ БЕЗВЛАСТИЯ
К осени 1992 года завершилась политическая эволюция Руслана Имрановича Хасбулатова, этого, безусловно, талантливого, но по-восточному коварного политика. Известно, что толчок его политической карьере дал сам Б. Н. Ельцин, предложив вместо себя на пост спикера Верховного Совета. Сделал он это, кстати, по совету Сергея Красавченко. Никто не мог предположить, что этот человек, занимавший на первых порах своей деятельности реформистские позиции, окажется в конце концов в жесточайшей конфронтации с президентом, сторонником консервации "власти советов".
Надо сказать, что Борису Николаевичу в отношении соратников не везло. По сути дела, два ближайших к нему человека, в которых он вложил огромный политический капитал, предали его: Хасбулатов и Руцкой. Для меня это до сих пор остается загадкой, поскольку Ельцин - человек проницательный и осторожный. Думаю, что здесь сказалась специфика дней, когда формировалась команда "первопроходцев". В условиях ранней, романтической демократии совершенно невозможно было черпать из старого номенклатурного котла. Приходилось полагаться на новобранцев, чьи политические и моральные качества были мало кому известны. Лишь позднее стало очевидно, что в лице Хасбулатова президентская команда обрела хитрого и коварного противника. Опасность, однако, заключалась не в самом Хасбулатове, а в том, что в силу обстоятельств он получил в союзники прокоммунистические Верховный Совет и Съезд народных депутатов. Это был союз огромной разрушительной силы.
Я не был близко знаком с Р. Хасбулатовым. Наши встречи носили случайный характер. Время от времени я имел возможность наблюдать его, когда он приезжал в правительственный аэропорт Внуково-2 на проводы президента при заграничных поездках. Внешне он представлял собой удивительный контраст с А. Руцким. Руцкой всегда был прекрасно одет - в дорогие пальто и костюмы, с тщательно подобранным галстуком. Его усы, прическа, вальяжные манеры, которые он очень быстро усвоил, выдавали в нем склонность к барству. Хасбулатов на его фоне смотрелся более чем скромно. На первых порах это вызывало сочувствие. Казалось неким признаком профессорского демократизма. Вечно изжеванный плащ, сбившийся набок галстук унылого цвета, растрепанная шевелюра. Походочка - что-то среднее между шкиперской и кавалерийской. Но более всего удивляли ботинки. Грязно-желтого цвета, нечищеные. Да и лицо было под стать одежде - какое-то помятое, сероватого цвета.
Появлялся он всегда в последнюю минуту и стоял в стороне, поджидая приезда президента. Я не помню, чтобы он с кем-то разговаривал. Видно было, что он чувствует себя в президентском окружении чужим. По мере того как в его руках все более концентрировалась власть над Верховным Советом и он, очевидно, уже предвкушал победу, Хасбулатов становился все более и более агрессивным. Помню, во время проводов президента в Китай во Внуковском аэропорту Руслан Имранович, проходя мимо меня, проговорил зловеще (это было после очередного заявления пресс-секретаря): "Я тебя уничтожу". Сказано это было в окружении целой группы людей и без всякой опаски. До такой степени Хасбулатов того времени чувствовал себя безнаказанным. Помнится, я рассказал Борису Николаевичу об этом эпизоде уже в Китае. Его оценка была краткой, но ясной: "Все-таки он дурак". Интересно то, что впоследствии большинство из тех, кто слышал эту угрозу, сделали вид, что ничего не знают. Нужно отдать должное Александру Шохину - он не спрятался в кусты, а подтвердил достоверность эпизода.
Примерно в это время я познакомился с конфиденциальной запиской, подготовленной для президента, где говорилось о "феномене Хасбулатова".
Речь в ней шла о том, что Хасбулатов сумел создать редкое, может быть, уникальное в мировой практике явление - парламентскую диктатуру, при которой ценности парламентаризма громко провозглашались на словах, а на деле это было полное его отрицание и уничтожение. В основе парламентаризма по-хасбулатовски лежало полное забвение не только политической, но и вообще всякой морали. Сочетая тактику кнута и пряника, восточное коварство и флорентийскую хитрость, Хасбулатов сумел полностью монополизировать власть в законодательном органе, довел почти до совершенства механизмы манипулирования депутатами. Несмотря на все разнообразие оппозиционных президенту фракций в парламенте, он сумел стать несомненным лидером оппозиции в целом. Жажда власти привела его к тому, что из признанного демократического деятеля он стал одним из центров прокоммунистической оппозиции. Стратегия Хасбулатова состояла в том, чтобы после фактического захвата Верховного Совета шаг за шагом подмять под себя другие структуры власти. Известны его нескончаемые попытки взять под контроль "четвертую власть" - прессу и телевидение. Но здесь он потерпел неудачу. А его резкие выступления в адрес журналистов восстановили почти всю прессу против него
Неудачная попытка установить контроль над прессой и телевидением не обескуражила Хасбулатова Его отступление было временным. Следующей жертвой должно было стать правительство. И из упомянутой выше записки следовало, что "люди Хасбулатова" уже подготовили для этого базу в правительстве. В президентских структурах "троянским конем" Хасбулатова был, несомненно, вице-президент Руцкой. И не случайно в октябрьские дни 1993 года он оказался в Белом доме.
Как политический игрок, Хасбулатов, несомненно, на голову выше Руцкого. Но сила Хасбулатова была не в его способностях, а в том, что он очень ловко сумел воспользоваться ситуацией перехода от тоталитаризма к демократии.
В его руки попали и Верховный Совет, и Съезд народных депутатов, которые продолжали оставаться мощными, а главное - хорошо организованными структурами. Президент только начинал задумываться о создании института своих представителей и структур президентской власти на местах (все это находится в зародыше и поныне), а в руки Хасбулатова попала фактически недемонтированная структура КПСС в регионах, в городах, на селе.
Сложность борьбы с Хасбулатовым состояла в том, что президент стремился в отношениях с Верховным Советом играть по правилам демократии. А раз он действовал по правилам, то его действия были предсказуемы и заранее просчитывались противником. Хасбулатов же, как и Джохар Дудаев в Чеченском конфликте, действовал "партизанскими" методами, не связывая себя никакими правилами и приличиями. В результате президентская команда постоянно попадала в засады и ловушки, вынуждена была импровизировать в условиях цейтнота.
Политическая борьба велась в очень узком, главным образом московском, кругу политиков. Политика была крайне персонифицирована. Борьба воспринималась как схватка людей Хасбулатова и людей президента. Причем ставки в этой борьбе были чрезвычайно высоки: ведь, по сути дела, от победы Ельцина или Хасбулатова в условиях растущей пассивности народа зависела судьба самой политической системы. Хасбулатов понимал, что время работает против Верховного Совета и против него. Прямые трансляции заседаний парламента и Съездов народных депутатов дискредитировали их в глазах населения. Поэтому он постоянно шел на обострение игры.
Но и для Ельцина ситуация была трудной. В условиях экономического кризиса доверие к правительству менее чем за год упало вдвое. Понятие "демократия" в глазах населения становилось почти ругательством. Этим умело пользовались коммунисты. В целом ряде крупных московских институтов, в том числе в Московском университете, стали фактически в открытую воссоздаваться ячейки коммунистической партии.
В одной из записок той поры президенту я писал: "Хотелось бы привлечь Ваше внимание к возможным политическим последствиям коррозии демократического потенциала столицы. Одна из опасностей состоит в том, что Москва является центром информационной жизни России. Импульсы недовольства москвичей, постоянно отражаясь в средствах массовой информации, растекаются по всей стране..."
Оппозиция не замедлила воспользоваться этим ростом недовольства.
1 октября оргкомитет Фронта национального спасения выступил с "Обращением к гражданам России", в котором потребовал немедленной отставки президента и создания правительства Национального спасения.
От Обращения веяло духом большевистского переворота осени 1917 года.
"Соотечественники! Наша Родина подвергается невиданному разгрому и поруганию. Великий и трудолюбивый народ ограблен. Большинство населения доведено до нищеты и полуголодного существования... Предательство нельзя "скорректировать", за него надо отвечать по всей строгости закона. Президент Ельцин и его правительство должны немедленно уйти в отставку... Пришло время действовать... "
Это был откровенный призыв к захвату власти и свертыванию реформ. Среди подписавших Обращение преобладали народные депутаты, крупные должностные лица Верховного Совета, лидеры ряда фракций. Среди подписавших был и нынешний руководитель российской компартии Г. А. Зюганов.
Настораживало то, что в опубликованном Обращении давались контактные телефоны Фронта национального спасения, которые при проверке оказались телефонами Верховного Совета. Было очевидным, что ФНС свободно действовал под крылом и защитой Р. Хасбулатова. Возникла взрывоопасная "смычка" между легальной законодательной властью и самозваным Фронтом. Иными словами, государственный переворот, если бы он удался, мог бы быть незамедлительно легализирован Верховным Советом.
У меня не было сомнения, что речь шла о проработанном сценарии. Видит ли это президент?
Я позвонил первому помощнику президента В. В. Илюшину и с удивлением узнал, что ему ничего не ведомо даже о самом Обращении. Даже когда я рассказал о своем видении опасности, он, как мне показалось, не придал значения этой информации. Возможно, тут сказалась некоторая привычка к неприятностям: ведь разного рода антиправительственные заявления, оскорбления президента, призывы к гражданскому неповиновению появлялись в оппозиционной прессе чуть ли не каждый день. Происходила "банализация" антиправительственных заявлений и акций. К ним стали привыкать, как к застарелой боли.
Я счел необходимым проинформировать Бориса Николаевича.
Дело было уже к вечеру. Президент уехал в Барвиху. Звонить туда я не стал, так как по опыту уже знал, что вне своего кремлевского рабочего кабинета президент сам не подходил к телефону. Разговаривать с "прикрепленным" было бессмысленно.
Пришлось писать записку и срочно отсылать ее с фельдъегерской связью. Ответа от президента я не ждал, моя задача была проинформировать его. Отправив конверт, поехал домой. Улицы Москвы были по-осеннему темны и пустынны. И это увеличивало чувство тревоги. Приехав домой, я наскоро поужинал и лег спать.
С начала моей работы в Кремле прошло уже пять месяцев, а я все никак не мог привыкнуть к нагрузке. Часам к пяти начинала сильно болеть переносица, а до конца рабочего дня оставалось еще часа три-четыре. Единственным лекарством был сон. Но и с ним начались проблемы. Все чаще приходилось принимать снотворное.
Где-то уже за полночь разбудил телефон. Из приемной Ельцина звонил дежурный Валентин Мамакин. Сказал, что со мной хочет переговорить президент.
Однако разговор не состоялся.
У меня на квартире (что оказалось неожиданным для дежурных) не было спецсвязи, а по открытой линии Борис Николаевич по деликатному вопросу разговаривать не стал. Трубку взял "прикрепленный" и со слов президента сказал мне, что Борис Николаевич мою записку прочитал и сразу же после этого говорил с министром безопасности В. Баранниковым. Велел мне поддерживать с ним связь. Я с удивлением понял, что, кроме меня, об Обращении Фронта национального спасения президента никто не проинформировал.
На следующий день с утра я "поймал" Баранникова в машине и, сославшись на указание Бориса Николаевича, расспросил его о "принятых мерах". Меры, как всегда, были вялыми: министр уклончиво говорил о том, что готовится заключение юристов по правовой оценке Обращения, вместе с Генеральным прокурором будет рассмотрена возможность возбуждения уголовного дела, готовится письмо за подписью А. Руцкого в Верховный Совет с просьбой "разобраться в фактах" и "занять позицию".
Пока В. Баранников и Генеральный прокурор "готовили заключение" и "изучали возможность", непримиримая оппозиция готовила свой конгресс. Он открылся при огромном стечении прессы в Парламентском центре Верховного Совета на Цветном бульваре 24 октября. Прошел почти месяц со дня Обращения, а власть ничего не сделала, чтобы защитить себя от волны политического экстремизма. Газеты открыто писали о "муках безвластия".
* * *
За три года, что я провел в Кремле, у меня возникало немало трудных вопросов, на которые я не находил ответа. Даже при широком доступе помощников президента к конфиденциальной информации вне поля их зрения оставались сугубо секретные сведения, которые ложились на стол президента в единственном экземпляре. Какую-то часть информации от спецслужб президент получал в ходе личных устных докладов руководителей соответствующих ведомств - в то время Баранникова, Грачева, Ерина, Примакова.
Тем более мне казалось поразительным: президент часто будто "не видел" того, что видел самый простой человек на улице. В Москве пышным цветом расцвела открытая антиправительственная и антипрезидентская пропаганда. Почти возле каждой станции метро, в центре столицы, рядом с Красной площадью молодые люди и "тетки-энтузиастки" со значками Сталина или Ленина на груди распространяли откровенно профашистские газеты и листовки с призывами свергнуть власть "иуды Ельцина". Все это происходило в двух шагах от Лубянки, от Министерства безопасности. Баранников обязан был знать об этом по долгу службы. Был обязан, но далеко не всегда знал... или не хотел знать. Мне не раз приходилось разговаривать с ним по телефону после какой-нибудь очередной антипрезидентской провокации в Москве, и выяснялось, что он был "не в курсе", обещал навести справки.
Странно и то, что президент неоднократно давал указания прекратить крайности, закрыть откровенно фашистские издания. Но после его указаний ничего не менялось. Когда я спрашивал об этом Баранникова, он отвечал, что нет необходимой юридической базы. Нужно, наверное, быть совершенно наивным человеком, чтобы не понимать, что у любого государства, кроме "юридической базы", должны быть и имеются иные методы для того, чтобы защитить граждан, Конституцию, демократию. Мне много лет пришлось прожить во Франции, и я своими глазами видел, как жестко и мгновенно действуют французская полиция и спецслужбы, когда речь вдет об интересах Франции или защите конституционного порядка. И меня просто поражало бездействие органов МВД и МБ. Понимал ли Борис Николаевич, что все его грозные окрики зависали в воздухе, что все "межведомственные комиссии" по борьбе с преступностью и Совет безопасности реально ничего не сделали, чтобы прекратить разгул и политического, и чисто воровского экстремизма?
Думаю, даже уверен, что понимал. Но сделать ничего не мог. Его строгие поручения силовым министрам или заявления от имени президента, которые делал пресс-секретарь, только сотрясали воздух. Так было и в случае налета на редакцию "Московского комсомольца", когда боевики общества "Память" учинили в газете погром, а приехавшая через сорок минут милиция "ничего серьезного в инциденте не усмотрела".
Это была самая тяжелая пора безвластия, усугублявшаяся каким-то упорным параличом, а может быть, даже саботажем правоохранительных органов. Похоже, что "на всякий случай", возможно, с приглядом на скорую смену власти, их руководство попросту ничего не делало. Органы правопорядка были дезориентированы. Кому служить? Ельцину, который "еще" находится в Кремле, или членам ГКЧП, которые при политической поддержке Верховного Совета, не исключено, скоро выйдут из тюрьмы "Матросская тишина" и займут кремлевские кабинеты?
В этот период, видимо, в связи с тем, что мне нередко приходилось выступать по телевидению и по радио, я получал большую почту. Писали простые люди, пенсионеры, женщины, военные в отставке, которые у нас по советской традиции (в которой нет ничего дурного) всегда политически наиболее активны. Большинство писем еще были доброжелательными, хотя все чаще попадались и крайне злые письма ненавистников Ельцина с прямыми угрозами - "вот мы придем, тогда посмотрите... "
Часто в письмах звучал и прямой упрек мне: почему, дескать, не говорите президенту правду? У простых людей, как и во времена Сталина, было стойкое убеждение, что "президента обманывают", что помощники не говорят ему правды, что "если бы наш Борис-то Николаевич узнал всю правду", то уж он навел бы порядок. Это было наивно, но трогательно.
Буквально за два дня до открытия в Москве конгресса Фронта национального спасения я получил одно из таких писем. Писала М. И. Колоскова, жительница Москвы.
"... И все же многие считают, что Вы не все, что творится, даже у нас в столице, сообщаете президенту или президент на Вашу информацию не обращает внимания. А между тем очень стыдно и больно смотреть на то, что творится вокруг нас, - то, что у нас в столице настоящий фашизм уже в действии. Если Вы настоящий помощник, то дайте ему почитать газеты. Хотела бы я посмотреть в лицо президенту, что бы он ответил. Посмотрите, на Тверском бульваре, в переходах метро - эти страшные лица молодчиков во всем черном, в сапогах. Настоящий СС - дайте автомат и начнется бойня. Почему не принимаются меры? Вы тот человек, который должен сказать Борису Николаевичу всю правду. А как оскорбляют президента? Стыд и позор! Вы же прекрасно знаете, откуда все эти идеи, и не привлекаете к суду этих подонков. Почему? Впечатление, что Вы сами их боитесь. А ведь если это начнется, Вы будете прятаться за стенами Кремля и за охрану. Такое положение просто заставляет уезжать порядочных и честных людей. Вам лично не мешало бы пройти по улицам, пойти на митинг фашистов, и Вы сами-то что-то увидели бы и сообщили президенту. Странно, чего Вы ждете? Когда начнут убивать, будет поздно. Я русская женщина, и мне больно на все это смотреть. Жалко, что уезжают евреи, особенно ученые, врачи, учителя. Пока государство не примет зам кон о запрете всех газет типа "День", "Пульс Тушина", "Черносотенная" и др. , до тех пор у нас будет произвол. Принимайте срочные меры. У стадиона "Динамо", остановка автобуса 105, напротив стоит большой серый дом и там метровыми буквами всякие гадости краской написаны. Гадости о Б. Н. Ельцине. Народ стоит, ждет автобуса, и эти лозунги написаны на доме. Сто раз стыдно. Надо заставить МВД, МБ, Министерство юстиции заняться этими очень насущными вопросами, а то мы все время опаздываем. Как бы опять не опоздать - и навсегда. Прошу Вас, если Вы смелый человек, покажите мое письмо Борису Николаевичу. Я его уважаю. Пусть знает правду. Будьте здоровы и говорите Президенту только правду, если она даже горькая.
Колоскова".
Непримиримая оппозиция тем временем писала президенту свои "открытые письма". 21 октября "Правда" опубликовала письмо группы народных депутатов президенту: "Если Вам дорога Россия - уйдите в отставку". Это была часть пропагандистской подготовки к Конгрессу Фронта национального спасения. Борис Николаевич слал "поручения" Баранникову с требованием "навести порядок", а тень "нового порядка" все тяжелее нависала над Москвой. Министр обороны Грачев заверял президента, что армия полностью под контролем и поддерживает президента, а в зале и холлах Парламентского центра, где собрался Конгресс, не скрывая своей принадлежности к армии, в военной форме спокойно расхаживали старшие и младшие офицеры. Значительная часть офицерства, присутствовавшего на Конгрессе, была в штатском. Видимо, участие офицеров МО и МБ в Конгрессе было таким же сюрпризом для Баранникова и Грачева, как и создание Фронта национального спасения. По сути дела, тревогу по-настоящему била только демократическая пресса.
Ватанабэ:
- Есть решимость сделать так, чтобы визит блестяще завершился, в отличие от приезда Горбачева.
Ельцин:
- В то время вы не считали визит Горбачева неудачным.
Ватанабэ:
- Горбачев не смог полностью отмежеваться от коммунизма.
Ельцин:
- Не будем обсуждать кандидатуру Горбачева. Нет времени.
Ватанабэ:
- Мы знаем Вас как человека реальных действий. Японский народ возлагает надежды на реализацию ваших решений.
Ельцин, угрюмо и молча смотрит на министра. Ватанабэ:
- Помню нашу последнюю встречу. Вы говорили, что Япония мало помогает России. Я изучал этот вопрос. Действительно, помощь задерживается.
Ельцин:
- Я подтверждаю, что Япония находится на последнем месте из стран "семерки" по помощи. А Япония все спорит, дать или не дать сто миллионов. Мы не торгуемся и не спорим о ста миллионах.
Ватанабэ:
- Есть причины задержки. Главная причина - во внутренней системе получения помощи в самой России.
Ельцин:
- Другим это почему-то не мешает. Япония пока не выходит на реальный масштаб экономических отношений с Россией.
Ватанабэ:
- Несмотря на отсутствие нормализации в государственных отношениях, Япония делает все возможное для оказания помощи вашей стране.
Ельцин молчит, однако на его лице смешанное выражение удивления и раздражения.
Ватанабэ:
- Мы хотели бы, чтобы вы с премьер-министром Миядзавой построили новые отношения между нашими странами. Если раньше мы требовали четыре острова немедленно, то сейчас мы идем навстречу. Если Россия признает суверенитет Японии над этими островами, то мы будем очень гибкими в отношении сроков и условий передачи. Мы передали господину Козыреву наши гибкие предложения. Но реакции пока нет. Нет комментариев. Я прошу дать ваши контрпредложения. Мы знаем вашу идею пятиэтапного урегулирования. Есть ли альтернатива этому плану? Хочу попросить признать действенность совместной декларации 1956 года и ее 9-й статьи. Этого не сделал Горбачев. Мы просим по островам Итуруп и Кунашир принять политическое решение. Обозначить направление для переговоров по поводу принадлежности, исходя из истории.
Ельцин:
- Ваша позиция не неожиданна для нас и не нова. Я не допускаю никаких предварительных условий в отношении России. Мы готовы вести переговоры. Но я не имею возможности изложить свою точку зрения. Она будет изложена в Токио.
Ватанабэ:
- Я понял, что Президент скажет свою точку зрения в Токио? Но Япония нуждается во времени, чтобы принять решение. Я боюсь, что если вы раскроетесь только в Токио, то у Миядзавы будут трудности осмыслить ваши идеи.
Ельцин:
- Я уважаю вас, господин министр, и ваш профессионализм. Но позиция Японии в течение этого года по "северным территориям" усложнила решение вопроса и накалила обстановку как в России, так и в Японии. Я пока не вижу стремления Японии конструктивно двигаться вперед. Чем больше будет нажим, тем труднее будет решать этот вопрос.
Б. Ельцин был крайне раздражен и недоволен этой встречей. Ему, очевидно, даже было трудно это скрыть. Он сухо попрощался и быстро вышел своей тяжелой походкой. Мне думается, что именно эта встреча окончательно убедила президента не ехать в Японию. Однако внешние проявления того, что визит катастрофически рушится, стали заметны лишь через неделю после встречи с министром иностранных дел.
На 9 сентября была намечена большая пресс-конференция Б. Н. Ельцина, посвященная предстоящему визиту. С учетом ее масштаба мы приготовили просторный зал в четырнадцатом корпусе Кремля, который к моменту начала пресс-конференции был забит до отказа. Была представлена вся мировая пресса. Первые ряды заблаговременно заняли предусмотрительные японцы. Ничто еще не предвещало скандала. О жестком разговоре Ельцина и Ватанабэ, из которого можно было бы сделать определенные выводы, знал лишь ограниченный круг лиц.
В этот день (9 сентября) проходило совещание Совета Безопасности. Вопрос о визите в Японию не стоял в его повестке дня. Очевидно, решение об отмене визита президент принял самостоятельно.
Примерно за час до начала пресс-конференции (в перерыве заседания Совета Безопасности) Борис Николаевич вызвал меня к себе и сказал, что визита в Японию не будет.
- Объявлять об этом пока не нужно, это будет сделано по дипломатическим каналам. Но пресс-конференцию отмените. Скажите, что заседание Совета Безопасности идет сложно и необходимо мое присутствие. Извинитесь перед журналистами от моего имени.
Я так и сделал.
В зале было впечатление шока. Мне казалось, что вся масса журналистов вместе с камерами, объективами, микрофонами обрушилась на меня. Видно было, как находившиеся в задних рядах журналисты ринулись вперед, роняя стулья и расталкивая друг друга. Из зала доносилось: "А визит? Отменяется ли визит?"
Что я мог сказать? Воспользовавшись дверью, которая была у меня за спиной, я быстро вышел из зала. Ринувшихся вслед за мной журналистов остановила охрана.
В этот же день несколькими часами позже пресс-служба президента выпустила подготовленное Министерством иностранных дел сообщение о переносе визита на более поздний срок.
Глава 5
МУКИ БЕЗВЛАСТИЯ
К осени 1992 года завершилась политическая эволюция Руслана Имрановича Хасбулатова, этого, безусловно, талантливого, но по-восточному коварного политика. Известно, что толчок его политической карьере дал сам Б. Н. Ельцин, предложив вместо себя на пост спикера Верховного Совета. Сделал он это, кстати, по совету Сергея Красавченко. Никто не мог предположить, что этот человек, занимавший на первых порах своей деятельности реформистские позиции, окажется в конце концов в жесточайшей конфронтации с президентом, сторонником консервации "власти советов".
Надо сказать, что Борису Николаевичу в отношении соратников не везло. По сути дела, два ближайших к нему человека, в которых он вложил огромный политический капитал, предали его: Хасбулатов и Руцкой. Для меня это до сих пор остается загадкой, поскольку Ельцин - человек проницательный и осторожный. Думаю, что здесь сказалась специфика дней, когда формировалась команда "первопроходцев". В условиях ранней, романтической демократии совершенно невозможно было черпать из старого номенклатурного котла. Приходилось полагаться на новобранцев, чьи политические и моральные качества были мало кому известны. Лишь позднее стало очевидно, что в лице Хасбулатова президентская команда обрела хитрого и коварного противника. Опасность, однако, заключалась не в самом Хасбулатове, а в том, что в силу обстоятельств он получил в союзники прокоммунистические Верховный Совет и Съезд народных депутатов. Это был союз огромной разрушительной силы.
Я не был близко знаком с Р. Хасбулатовым. Наши встречи носили случайный характер. Время от времени я имел возможность наблюдать его, когда он приезжал в правительственный аэропорт Внуково-2 на проводы президента при заграничных поездках. Внешне он представлял собой удивительный контраст с А. Руцким. Руцкой всегда был прекрасно одет - в дорогие пальто и костюмы, с тщательно подобранным галстуком. Его усы, прическа, вальяжные манеры, которые он очень быстро усвоил, выдавали в нем склонность к барству. Хасбулатов на его фоне смотрелся более чем скромно. На первых порах это вызывало сочувствие. Казалось неким признаком профессорского демократизма. Вечно изжеванный плащ, сбившийся набок галстук унылого цвета, растрепанная шевелюра. Походочка - что-то среднее между шкиперской и кавалерийской. Но более всего удивляли ботинки. Грязно-желтого цвета, нечищеные. Да и лицо было под стать одежде - какое-то помятое, сероватого цвета.
Появлялся он всегда в последнюю минуту и стоял в стороне, поджидая приезда президента. Я не помню, чтобы он с кем-то разговаривал. Видно было, что он чувствует себя в президентском окружении чужим. По мере того как в его руках все более концентрировалась власть над Верховным Советом и он, очевидно, уже предвкушал победу, Хасбулатов становился все более и более агрессивным. Помню, во время проводов президента в Китай во Внуковском аэропорту Руслан Имранович, проходя мимо меня, проговорил зловеще (это было после очередного заявления пресс-секретаря): "Я тебя уничтожу". Сказано это было в окружении целой группы людей и без всякой опаски. До такой степени Хасбулатов того времени чувствовал себя безнаказанным. Помнится, я рассказал Борису Николаевичу об этом эпизоде уже в Китае. Его оценка была краткой, но ясной: "Все-таки он дурак". Интересно то, что впоследствии большинство из тех, кто слышал эту угрозу, сделали вид, что ничего не знают. Нужно отдать должное Александру Шохину - он не спрятался в кусты, а подтвердил достоверность эпизода.
Примерно в это время я познакомился с конфиденциальной запиской, подготовленной для президента, где говорилось о "феномене Хасбулатова".
Речь в ней шла о том, что Хасбулатов сумел создать редкое, может быть, уникальное в мировой практике явление - парламентскую диктатуру, при которой ценности парламентаризма громко провозглашались на словах, а на деле это было полное его отрицание и уничтожение. В основе парламентаризма по-хасбулатовски лежало полное забвение не только политической, но и вообще всякой морали. Сочетая тактику кнута и пряника, восточное коварство и флорентийскую хитрость, Хасбулатов сумел полностью монополизировать власть в законодательном органе, довел почти до совершенства механизмы манипулирования депутатами. Несмотря на все разнообразие оппозиционных президенту фракций в парламенте, он сумел стать несомненным лидером оппозиции в целом. Жажда власти привела его к тому, что из признанного демократического деятеля он стал одним из центров прокоммунистической оппозиции. Стратегия Хасбулатова состояла в том, чтобы после фактического захвата Верховного Совета шаг за шагом подмять под себя другие структуры власти. Известны его нескончаемые попытки взять под контроль "четвертую власть" - прессу и телевидение. Но здесь он потерпел неудачу. А его резкие выступления в адрес журналистов восстановили почти всю прессу против него
Неудачная попытка установить контроль над прессой и телевидением не обескуражила Хасбулатова Его отступление было временным. Следующей жертвой должно было стать правительство. И из упомянутой выше записки следовало, что "люди Хасбулатова" уже подготовили для этого базу в правительстве. В президентских структурах "троянским конем" Хасбулатова был, несомненно, вице-президент Руцкой. И не случайно в октябрьские дни 1993 года он оказался в Белом доме.
Как политический игрок, Хасбулатов, несомненно, на голову выше Руцкого. Но сила Хасбулатова была не в его способностях, а в том, что он очень ловко сумел воспользоваться ситуацией перехода от тоталитаризма к демократии.
В его руки попали и Верховный Совет, и Съезд народных депутатов, которые продолжали оставаться мощными, а главное - хорошо организованными структурами. Президент только начинал задумываться о создании института своих представителей и структур президентской власти на местах (все это находится в зародыше и поныне), а в руки Хасбулатова попала фактически недемонтированная структура КПСС в регионах, в городах, на селе.
Сложность борьбы с Хасбулатовым состояла в том, что президент стремился в отношениях с Верховным Советом играть по правилам демократии. А раз он действовал по правилам, то его действия были предсказуемы и заранее просчитывались противником. Хасбулатов же, как и Джохар Дудаев в Чеченском конфликте, действовал "партизанскими" методами, не связывая себя никакими правилами и приличиями. В результате президентская команда постоянно попадала в засады и ловушки, вынуждена была импровизировать в условиях цейтнота.
Политическая борьба велась в очень узком, главным образом московском, кругу политиков. Политика была крайне персонифицирована. Борьба воспринималась как схватка людей Хасбулатова и людей президента. Причем ставки в этой борьбе были чрезвычайно высоки: ведь, по сути дела, от победы Ельцина или Хасбулатова в условиях растущей пассивности народа зависела судьба самой политической системы. Хасбулатов понимал, что время работает против Верховного Совета и против него. Прямые трансляции заседаний парламента и Съездов народных депутатов дискредитировали их в глазах населения. Поэтому он постоянно шел на обострение игры.
Но и для Ельцина ситуация была трудной. В условиях экономического кризиса доверие к правительству менее чем за год упало вдвое. Понятие "демократия" в глазах населения становилось почти ругательством. Этим умело пользовались коммунисты. В целом ряде крупных московских институтов, в том числе в Московском университете, стали фактически в открытую воссоздаваться ячейки коммунистической партии.
В одной из записок той поры президенту я писал: "Хотелось бы привлечь Ваше внимание к возможным политическим последствиям коррозии демократического потенциала столицы. Одна из опасностей состоит в том, что Москва является центром информационной жизни России. Импульсы недовольства москвичей, постоянно отражаясь в средствах массовой информации, растекаются по всей стране..."
Оппозиция не замедлила воспользоваться этим ростом недовольства.
1 октября оргкомитет Фронта национального спасения выступил с "Обращением к гражданам России", в котором потребовал немедленной отставки президента и создания правительства Национального спасения.
От Обращения веяло духом большевистского переворота осени 1917 года.
"Соотечественники! Наша Родина подвергается невиданному разгрому и поруганию. Великий и трудолюбивый народ ограблен. Большинство населения доведено до нищеты и полуголодного существования... Предательство нельзя "скорректировать", за него надо отвечать по всей строгости закона. Президент Ельцин и его правительство должны немедленно уйти в отставку... Пришло время действовать... "
Это был откровенный призыв к захвату власти и свертыванию реформ. Среди подписавших Обращение преобладали народные депутаты, крупные должностные лица Верховного Совета, лидеры ряда фракций. Среди подписавших был и нынешний руководитель российской компартии Г. А. Зюганов.
Настораживало то, что в опубликованном Обращении давались контактные телефоны Фронта национального спасения, которые при проверке оказались телефонами Верховного Совета. Было очевидным, что ФНС свободно действовал под крылом и защитой Р. Хасбулатова. Возникла взрывоопасная "смычка" между легальной законодательной властью и самозваным Фронтом. Иными словами, государственный переворот, если бы он удался, мог бы быть незамедлительно легализирован Верховным Советом.
У меня не было сомнения, что речь шла о проработанном сценарии. Видит ли это президент?
Я позвонил первому помощнику президента В. В. Илюшину и с удивлением узнал, что ему ничего не ведомо даже о самом Обращении. Даже когда я рассказал о своем видении опасности, он, как мне показалось, не придал значения этой информации. Возможно, тут сказалась некоторая привычка к неприятностям: ведь разного рода антиправительственные заявления, оскорбления президента, призывы к гражданскому неповиновению появлялись в оппозиционной прессе чуть ли не каждый день. Происходила "банализация" антиправительственных заявлений и акций. К ним стали привыкать, как к застарелой боли.
Я счел необходимым проинформировать Бориса Николаевича.
Дело было уже к вечеру. Президент уехал в Барвиху. Звонить туда я не стал, так как по опыту уже знал, что вне своего кремлевского рабочего кабинета президент сам не подходил к телефону. Разговаривать с "прикрепленным" было бессмысленно.
Пришлось писать записку и срочно отсылать ее с фельдъегерской связью. Ответа от президента я не ждал, моя задача была проинформировать его. Отправив конверт, поехал домой. Улицы Москвы были по-осеннему темны и пустынны. И это увеличивало чувство тревоги. Приехав домой, я наскоро поужинал и лег спать.
С начала моей работы в Кремле прошло уже пять месяцев, а я все никак не мог привыкнуть к нагрузке. Часам к пяти начинала сильно болеть переносица, а до конца рабочего дня оставалось еще часа три-четыре. Единственным лекарством был сон. Но и с ним начались проблемы. Все чаще приходилось принимать снотворное.
Где-то уже за полночь разбудил телефон. Из приемной Ельцина звонил дежурный Валентин Мамакин. Сказал, что со мной хочет переговорить президент.
Однако разговор не состоялся.
У меня на квартире (что оказалось неожиданным для дежурных) не было спецсвязи, а по открытой линии Борис Николаевич по деликатному вопросу разговаривать не стал. Трубку взял "прикрепленный" и со слов президента сказал мне, что Борис Николаевич мою записку прочитал и сразу же после этого говорил с министром безопасности В. Баранниковым. Велел мне поддерживать с ним связь. Я с удивлением понял, что, кроме меня, об Обращении Фронта национального спасения президента никто не проинформировал.
На следующий день с утра я "поймал" Баранникова в машине и, сославшись на указание Бориса Николаевича, расспросил его о "принятых мерах". Меры, как всегда, были вялыми: министр уклончиво говорил о том, что готовится заключение юристов по правовой оценке Обращения, вместе с Генеральным прокурором будет рассмотрена возможность возбуждения уголовного дела, готовится письмо за подписью А. Руцкого в Верховный Совет с просьбой "разобраться в фактах" и "занять позицию".
Пока В. Баранников и Генеральный прокурор "готовили заключение" и "изучали возможность", непримиримая оппозиция готовила свой конгресс. Он открылся при огромном стечении прессы в Парламентском центре Верховного Совета на Цветном бульваре 24 октября. Прошел почти месяц со дня Обращения, а власть ничего не сделала, чтобы защитить себя от волны политического экстремизма. Газеты открыто писали о "муках безвластия".
* * *
За три года, что я провел в Кремле, у меня возникало немало трудных вопросов, на которые я не находил ответа. Даже при широком доступе помощников президента к конфиденциальной информации вне поля их зрения оставались сугубо секретные сведения, которые ложились на стол президента в единственном экземпляре. Какую-то часть информации от спецслужб президент получал в ходе личных устных докладов руководителей соответствующих ведомств - в то время Баранникова, Грачева, Ерина, Примакова.
Тем более мне казалось поразительным: президент часто будто "не видел" того, что видел самый простой человек на улице. В Москве пышным цветом расцвела открытая антиправительственная и антипрезидентская пропаганда. Почти возле каждой станции метро, в центре столицы, рядом с Красной площадью молодые люди и "тетки-энтузиастки" со значками Сталина или Ленина на груди распространяли откровенно профашистские газеты и листовки с призывами свергнуть власть "иуды Ельцина". Все это происходило в двух шагах от Лубянки, от Министерства безопасности. Баранников обязан был знать об этом по долгу службы. Был обязан, но далеко не всегда знал... или не хотел знать. Мне не раз приходилось разговаривать с ним по телефону после какой-нибудь очередной антипрезидентской провокации в Москве, и выяснялось, что он был "не в курсе", обещал навести справки.
Странно и то, что президент неоднократно давал указания прекратить крайности, закрыть откровенно фашистские издания. Но после его указаний ничего не менялось. Когда я спрашивал об этом Баранникова, он отвечал, что нет необходимой юридической базы. Нужно, наверное, быть совершенно наивным человеком, чтобы не понимать, что у любого государства, кроме "юридической базы", должны быть и имеются иные методы для того, чтобы защитить граждан, Конституцию, демократию. Мне много лет пришлось прожить во Франции, и я своими глазами видел, как жестко и мгновенно действуют французская полиция и спецслужбы, когда речь вдет об интересах Франции или защите конституционного порядка. И меня просто поражало бездействие органов МВД и МБ. Понимал ли Борис Николаевич, что все его грозные окрики зависали в воздухе, что все "межведомственные комиссии" по борьбе с преступностью и Совет безопасности реально ничего не сделали, чтобы прекратить разгул и политического, и чисто воровского экстремизма?
Думаю, даже уверен, что понимал. Но сделать ничего не мог. Его строгие поручения силовым министрам или заявления от имени президента, которые делал пресс-секретарь, только сотрясали воздух. Так было и в случае налета на редакцию "Московского комсомольца", когда боевики общества "Память" учинили в газете погром, а приехавшая через сорок минут милиция "ничего серьезного в инциденте не усмотрела".
Это была самая тяжелая пора безвластия, усугублявшаяся каким-то упорным параличом, а может быть, даже саботажем правоохранительных органов. Похоже, что "на всякий случай", возможно, с приглядом на скорую смену власти, их руководство попросту ничего не делало. Органы правопорядка были дезориентированы. Кому служить? Ельцину, который "еще" находится в Кремле, или членам ГКЧП, которые при политической поддержке Верховного Совета, не исключено, скоро выйдут из тюрьмы "Матросская тишина" и займут кремлевские кабинеты?
В этот период, видимо, в связи с тем, что мне нередко приходилось выступать по телевидению и по радио, я получал большую почту. Писали простые люди, пенсионеры, женщины, военные в отставке, которые у нас по советской традиции (в которой нет ничего дурного) всегда политически наиболее активны. Большинство писем еще были доброжелательными, хотя все чаще попадались и крайне злые письма ненавистников Ельцина с прямыми угрозами - "вот мы придем, тогда посмотрите... "
Часто в письмах звучал и прямой упрек мне: почему, дескать, не говорите президенту правду? У простых людей, как и во времена Сталина, было стойкое убеждение, что "президента обманывают", что помощники не говорят ему правды, что "если бы наш Борис-то Николаевич узнал всю правду", то уж он навел бы порядок. Это было наивно, но трогательно.
Буквально за два дня до открытия в Москве конгресса Фронта национального спасения я получил одно из таких писем. Писала М. И. Колоскова, жительница Москвы.
"... И все же многие считают, что Вы не все, что творится, даже у нас в столице, сообщаете президенту или президент на Вашу информацию не обращает внимания. А между тем очень стыдно и больно смотреть на то, что творится вокруг нас, - то, что у нас в столице настоящий фашизм уже в действии. Если Вы настоящий помощник, то дайте ему почитать газеты. Хотела бы я посмотреть в лицо президенту, что бы он ответил. Посмотрите, на Тверском бульваре, в переходах метро - эти страшные лица молодчиков во всем черном, в сапогах. Настоящий СС - дайте автомат и начнется бойня. Почему не принимаются меры? Вы тот человек, который должен сказать Борису Николаевичу всю правду. А как оскорбляют президента? Стыд и позор! Вы же прекрасно знаете, откуда все эти идеи, и не привлекаете к суду этих подонков. Почему? Впечатление, что Вы сами их боитесь. А ведь если это начнется, Вы будете прятаться за стенами Кремля и за охрану. Такое положение просто заставляет уезжать порядочных и честных людей. Вам лично не мешало бы пройти по улицам, пойти на митинг фашистов, и Вы сами-то что-то увидели бы и сообщили президенту. Странно, чего Вы ждете? Когда начнут убивать, будет поздно. Я русская женщина, и мне больно на все это смотреть. Жалко, что уезжают евреи, особенно ученые, врачи, учителя. Пока государство не примет зам кон о запрете всех газет типа "День", "Пульс Тушина", "Черносотенная" и др. , до тех пор у нас будет произвол. Принимайте срочные меры. У стадиона "Динамо", остановка автобуса 105, напротив стоит большой серый дом и там метровыми буквами всякие гадости краской написаны. Гадости о Б. Н. Ельцине. Народ стоит, ждет автобуса, и эти лозунги написаны на доме. Сто раз стыдно. Надо заставить МВД, МБ, Министерство юстиции заняться этими очень насущными вопросами, а то мы все время опаздываем. Как бы опять не опоздать - и навсегда. Прошу Вас, если Вы смелый человек, покажите мое письмо Борису Николаевичу. Я его уважаю. Пусть знает правду. Будьте здоровы и говорите Президенту только правду, если она даже горькая.
Колоскова".
Непримиримая оппозиция тем временем писала президенту свои "открытые письма". 21 октября "Правда" опубликовала письмо группы народных депутатов президенту: "Если Вам дорога Россия - уйдите в отставку". Это была часть пропагандистской подготовки к Конгрессу Фронта национального спасения. Борис Николаевич слал "поручения" Баранникову с требованием "навести порядок", а тень "нового порядка" все тяжелее нависала над Москвой. Министр обороны Грачев заверял президента, что армия полностью под контролем и поддерживает президента, а в зале и холлах Парламентского центра, где собрался Конгресс, не скрывая своей принадлежности к армии, в военной форме спокойно расхаживали старшие и младшие офицеры. Значительная часть офицерства, присутствовавшего на Конгрессе, была в штатском. Видимо, участие офицеров МО и МБ в Конгрессе было таким же сюрпризом для Баранникова и Грачева, как и создание Фронта национального спасения. По сути дела, тревогу по-настоящему била только демократическая пресса.