Костин Сергей. Подразделение 000

   Все прошло, как и задумывалось. Правда, налогоплательщик чуть не промазал ниже сантиметров на двадцать, перерезая веревку. Но я вовремя подсказал, куда лезвие вонзать. А чтобы в следующий раз не мазал, ущипнул его в бок. Не сильно. Он даже не рассмеялся.
   Приняв в крепкие спасательские объятия практически чуть прохладное тело, я с величайшей осторожностью выбрал наиболее ровное место и свалил тело. Тело, чуть постанывая от немногочисленных ушибов, которые, как говорят в народе, возможно, заживут к концу года, поползло по полу, волоча за собой огрызок веревки.
   Куда пополз честный, но впечатлительный налогоплательщик, меня не интересовало. Наше спасательское дело спасать, а не выслеживать ползающих. Вот если он доползет до связь-аппарата и наберет номер диспетчерской Службы подразделения 000, тогда пожалуйста. Тут же верну его на место в целостности и сохранности.
   — Мм, — робкий сигнал от третьего номера оторвал меня от раздумий. — Мм?
   — Уже иду, Гера. Уже иду. Как там Объект? Да ты не части. Доложи четко и ясно. Кричит? Сильно кричит? А что кричит? Не разобрать? Бессвязная речь? Герасим, ты умный человек. Постарайся объяснить ребенку, что его поступки противоречат всем принципам сотрудничества.
   — Мм.
   — Да я тебя тоже иногда не понимаю. Вот что, Гера. Спой ребенку песню. Предложи конфету. Покажи козу. Но близко, близко, повторяю, не подходи. А я уже бегу.
   Ходу до третьего номера минут пятнадцать. Все больше по кладовкам, забитым барахлом и не сданными на пункты вторсырья компьютерами, и смежным комнатам. Несколько раз пришлось останавливаться и пропускать проползающего поперек движения налогоплательщика с веревкой. Очевидно, товарищ знал короткие тропы и беззастенчиво этим пользовался. На все мои просьбы показать короткий путь, он невнятно хрипел и тыкал рукой в горло, показывая, как все мы его достали.
   В комнатке, где стояла кроватка с кричащим ребенком, царил полумрак. Третий номер демонстративно отлынивал от работы. Рассевшись у экрана домашнего кинотеатра, Герасим просматривал моно цветной художественный фильм из домашней библиотеки. На экране какой-то бесчувственный скотина волок к водоему мохнатое животное с хвостом, бобра наверно, и пытался его утопить. В кульминационных местах третий номер громко хлопал в ладоши, выражая тем самым протест против отвратительной работы режиссера.
   — Мм, — оторванный от экрана Герасим заметно погрустнел, и глаза его налились сонной поволокой. — Мм!
   — Я тебе этот фильм на день аквалангистов подарю, — пообещал я, понимая, что без этого нормальную работу третьему номеру не обеспечить. — Как обстановка?
   — Мм. — Герасим театральным жестом выкинул руку в сторону не умолкающего Объекта и долго и нудно объяснял, какие шаги лично он предпринял для того, что бы прекратить этот режущий, переворачивающий, нестерпимый для любого нормального человека звук.
   — Хорошо, Гера. Да успокойся ты! Чего вы все сегодня как с цепи сорвались? Боб кричит. Ты кричишь. Дорогу все время разные там переползают. Работать надо, тогда и волноваться некогда будет. Вызывай американца сюда. Может, втроем с этим крикуном и совладаем.
   Герасим, поправив связь-капюшон, вызвал по срочному американца. Боб появился через двадцать минут, мокрый от пота и слегка взволнованный.
   — А где честная налогоплательщица, — сурово поинтересовался я, заботясь о здоровье всех находящихся в квартире людей.
   — По дороге на нас напал ползающий человек, — испуганно озираясь, доложил второй номер. — Неожиданно выполз из игрового зала. Пришлось оставить женщину-мать там. Вы же меня по срочному вызвали.
   — Мм, — успокоил Боба Герасим. — Мм.
   — Потом с ними разберемся, — я был в корне не согласен с третьим номером, но командирский гонор показывать не стал. Если бы на меня из темного чулана неожиданно напал ползающий человек, я, наверно, тоже бы оставил там не только налогоплательщицу, но и коробку из-под сосок. А Боб молодец, притащил. Жизнью, можно сказать, рисковал, но принес. — Хватит языками трепать. Обстановка, доложу вам, наисложнейшая. Помощи ждать неоткуда. Работать будем одни. По первой категории. Вопросы, жалобы, пожелания имеются?
   Второй и третий номера не первый день работали в подразделении 000, поэтому вопросов, жалоб и предложений прозвучало немного и все больше по существу дела.
   Герасим с ходу предложил, воспользовавшись полномочиями, предоставленными подразделению 000, пригласить для успокоения разбушевавшегося ребенка концертную группу корейских циркачей, выступавших в эти дни в столице. Укротителей, клоунов и воздушных гимнастов.
   — Воздушных гимнастов, Гера, у них вовек не было. Глаза узкие, вот и промахиваются постоянно. Предложение хорошее, но запоздалое. Пока укротители слонов в клетки запихают, пока приедут, все нормативы выйдут. А нормативы для спасателя это что?
   — Премия и отгулы. — Боб прекратил озираться по сторонам и теперь обдумывал свое предложение.
   — Правильно, второй номер, — не похвалить Боба, значит проявить интернациональную несознательность. — А что предложите вы? Как в Америке поступают в данном случае?
   — Стреляют, — коротко бросил янкель, нахмурившись. И это была чистая правда. Чуть вякнул, срок. Крикнул в полголоса, электрический стул. Даже без предупредительного разряда.
   — Нет, свое новое поколение мы будем воспитывать иначе, — я поправил связь-стробоскоп, который так и не отдал черепу-медику, и объявил приказ: — Время …цать-цать. Выдвигаемся в район непосредственной близости к Объекту. Всем соблюдать предельную осторожность и внимание. Не кашлять, не чихать, при ребенке не выражаться. В колонну за Герасимом по одному марш! Я замыкающий.
   Третий номер, как спасатель, изучивший эти места лучше, чем кто-либо из нас, полупригнувшись, двинулся в сторону максимального воспроизводства шума. К кроватке. По дороге осторожный Герасим несколько раз прятался за выступающими частями мебели, так что нам с Бобом приходилось силой вытаскивать его из щелей и напоминать, кто из нас самый спасатель.
   Залегли мы опасно близко к кричащему ребенку. Метров пять не меньше. Нервы накалены до предела. Виски ломит от скачущего децибельного уровня. У второго номера даже кровь из носа пошла. Сдержать команду в таких условиях не представлялось возможным.
   — Милашка! Милашка! — дул я в микрофон, пытаясь докричаться до спецмашины. Но ответа не было. Крик ребенка, временами переходящий в визг, забивал все частоты. А это значило, что теперь даже спецмашина подразделения 000 не сможет нам помочь.
   — Мм? — зажимая уши руками, спросил Герасим, который по одному выражению лица мог опознать критическую ситуацию.
   — Да уж хуже некуда, — ответил я знаками. — Теперь понимаешь, почему у остальных жильцов квартиры неадекватная реакция? В таких условиях у кого угодно верхний уровень слетит.
   Лежали мы, лучшие спасатели страны, за перевернутым набок столом и впервые в практике не знали, что делать дальше. Все варианты, которые приходили на ум, казались глупыми и никуда не годными. Даже третий номер, который по штату был обязан найти одно-единственное верное решение, печально разводил руками, которые, впрочем, тут же возвращал в исходное положение к ушам.
   — Командир! — перекрывая визг, прокричал Боб. — К нам гости! Гости к нам!
   От входных дверей, удерживая связь-безкозырку зубами за ленточки, таща за собой деревянный ящик, полз Директор собственной персоной.
   — Что? А? Не слышу! — заорал он, присоединившись к нашей грустной компании за перевернутым столом. Можно подумать, кто-то, что-то говорил. — Доложите ситуацию, майор Сергеев.
   Я выставил большой палец правой руки вниз. Что на неграмотном устном обозначало, ситуация очень и очень никудышная. Директор опустил брови на уровень переносицы. Что означало, неужели? Я пожал плечами. Сами, что ль не видите? Директор усмехнулся. Так и знал, что без него сынки не справятся.
   — Значит так, майор. — Директор пригладил пышные усы и по-отечески улыбнулся. — Вспомни, майор, как тебя в детстве успокаивали?
   — Как, как? Разным местом об косяк, — тоскливо пошутил я, понимая, что Директор приполз сюда не оказывать действенную помощь, а наставлять подчиненных на свершение новых трудовых подвигов.
   — Вы, все еще майор Сергеев, зря так, — ласково пожурил меня Директор. — Какой пример остальной команде подаете. Когда я был маленьким, а это, заметьте майор Сергеев, было очень давно, то процесс успокоения протекал в два этапа. Вы, майор Сергеев, с третьим номером изображаете лошадок, прыгающих через естественные барьеры. Что, значит, не хотите? А в отпуск хотите? Тогда выполняйте. А я пока проинструктирую американца.
   Выполнять приказы всегда легче, чем их придумывать. Ответственность возложена на плечи вышестоящего начальства. Значит, в случае провала ему и отвечать.
   Посовещавшись с Герасимом, мы пришли к выводу, что план Директора не так уж и плох. Естественных барьеров, ровно, как и площади для скачек, предостаточно. Ржать мы с Герой пока что не разучились. И хоть скакать с зажатыми ладонями ушами не так удобно, но мы попробовали.
   Через пять минут нам даже понравилось, и мы устроили настоящие скачки с тотализатором. Тот, кто первым пройдет полных три круга вокруг орущего ребенка и ни разу не споткнется, получает один день отгула.
   Пока мы с третьим номером, кося глаза на не умолкающего ребенка, протаптывали круги, Директор, тщательно изучив содержимое коробки американца, нашел применение как самому содержимому, так и второму номеру.
   Пор приказу опять таки Директора, несчастный янкель, морщась от режущего ухо визга, подтащил свою бесценную ношу поближе к кроватке и, изображая клоуна принялся поглощать то, что вытащил из холодильной камеры.
   Проходя галопом мимо Боба, мы с Герой завистливо посматривали на потихоньку добревшего Боба, который с усилием заталкивал в себя гастрономию, выпечку и наши язвительные советы побольше кушать.
   Директор Службы наблюдал за происходящим из укрытия. Но, насколько я понимал, должного эффекта не получалось. Крик из кроватки превратился в непрекращающийся визг, от которого у нас с Герасимом постоянно сбивался галоп. Видя, что наши забеги не приносят результата, Директор решил прекратить использовать нас в качестве скакунов и выпустил из-за стола две красных ракеты.
   Внезапный красный свет, озаривший комнату алым жутковатым заревом, вызвал в американской душе Боба дремавшие до поры до времени инстинкты. Как известно, все американцы не любят красный цвет, звезды и валенки с ортопедическими калошами. Они вызывают у них стойкую аллергию и конвульсивные спазмы мышечной системы.
   Второй номер, не избавившийся до сих пор от древнего зова предков, сделал то, что никогда в жизни не делал.
   Американец Роберт Клинроуз поперхнулся вишневой косточкой.
   Показывая на горло, Боб заметался от импровизированного ипподрома до укрытия Директора. По ходу дела он хватался за наши шеи, призывая сделать с ним хоть что-нибудь. Решив, что придушить Боба мы всегда успеем, мы решили оставить его в живых. Пока второй номер окончательно не задохнулся, мы всеобщим голосованием, исключая, конечно, Боба, как заинтересованное лицо, приняли решение спасать сначала американца. Все-таки мы его больше знаем, чем визгливого ребенка.
   Герасим, как самый отважный, обхватил янкеля сзади, а мы с Директором по переменке стали обрабатывать живот поперхнувшегося. Согласно последним исследованиям ученых, именно такой способ в настоящее время самый эффективный.
   Вишневая косточка оказалась весьма упертой, и нам с Директором пришлось изрядно попотеть.
   За спасением своего собственного товарища, мы как-то позабыли об Объекте. Как только Боб, он же временно пострадавший, задышал более спокойно, Директор обратил внимание на странный звук.
   — Майор, — обратился он ко мне, подозрительно прищуриваясь. — Не кажется и тебе, майор Сергеев, что вокруг нас создалась некая зловещая тишина?
   Директор был прав. За интересной работой мы как-то и не заметили, что к квартире стихли визгливые звуки, и наступила подозрительно спокойная тишина.
   — Это то, о чем я думаю? — Директор, настроив карманный звуковой анализатор, тщетно пытался уловить хоть какие-то звуки. — Неужели вы справились? Точно, справились. Объект молчит? Герасим, друг. Ну, молодцы! Ну, спасатели! Всех к орденам. Всех к медалям……………

Эпизод 15.

   — Первая машина прямо! Остальные на пра-во! По спецмашинно! С песней! Шага-ам! Иаш!
   Директор любит парады. Говорят, что в ранней молодости он служил в строительных батальонах. Именно с тех далеких времен в нем и осталась эта негаснущая любовь к парадам, командам, песням.
   — Песню запе-вай!
   С песнями в тринадцатом экипаже всегда был порядок. Как только в команде появился американец, он сразу же, по единодушному решению, был назначен запевалой. Разработанный на американской ферме голос, как никто другой подходил для этой миссии.
   Парады — давняя традиция подразделения 000. Раз в год, на день Спасателя, Директор проверяет на главной площади строевую выправку подчиненных. Отличившимся полагается дополнительная премия, день отгулов и вечная любовь самого Директора. В этот день, по личной просьбе Директора, синоптики отменяют двенадцатичасовой дождь. Милицейские танки перекрывают движение. А все честные налогоплательщики столицы приходят полюбоваться выправкой и звонкими голосами своих любимцев.
   Впереди вышагиваю я. Задираю коленки практически до подбородка. Подбородок касается неба, руки засунуты глубоко в карманы парадного комбинезона. В зубах положенная строгим уставом сигарета. Пепел все время сваливается на пластик главной площади столицы.
   За мной, соприкасаясь плечами, следуют второй и третий номера. Лихо сдвинутые на ухо связь-пилотки, подпрыгивают при каждом шаге. Позвякивают многочисленные медали и ордена.
   Милашка плетется следом. Спецмашины подразделения 000 не любят двигаться на самых малых скоростях. Им милее безудержный рев топок, вой сирен и яркий свет опознавательных сигналов. Но ради простой человеческой благодарности, да пары новых радиолокационных станций можно и придержать горячие нейтринные протоки.
   Не доходя до блиндажа, на котором расположился Директор, Боб набрал полную грудь столичного воздуха и запел высоким, чуть подрагивающим от маршировки, голосом командную строевую:
   — Мы парни бравые, бравые, бравые…
   Вступаем мы с Герасимом:
   — И чтоб не сглазили нас девушки кудрявые…
   Милашка врубает на полную мощность наружные динамики:
   — Мы перед выездом еще их поцелуем горячо…
   Снова один американец:
   — И трижды плюнем…
   Я и Герасим:
   — Через левое…,
   Милашка:
   — Плечо…
   Из центральной башни Милашки высовывается пингвин, радостно вертит головой, и делает в сторону Директора, с которым мы как раз поравнялись, вот так:
   — Тьфу, тьфу.
   Немузыкальный голос Директорского любимца нарушает стройность песни, сбивает с ритма. Я пытаюсь обернуться, чтобы указать пингвину недостойность его поведения, спотыкаюсь. Герасим бросается ко мне на помощь. Боб опережает его и бросается под ноги Герасиму. Спецмашина визжит всеми гусеницами, вспахивает покрытие главной площади столицы и, совершая невозможное, сворачивает в сторону. В стороне находиться лишь одно препятствие, которое способно задержать скользящую юзом многотонную массу Милашки. Это Директор, который, распахнув руки, старается защитить государственное строение.
   Спецмашина подразделения 000 наезжает всей массой на стойкого Директора, расплющивает его о блиндаж, и все скрывается в густом облаке пластиковой пыли. Всем известно, что блиндаж используется для хранения пластикового цемента.
   Я просовываю голову под мышку американца и с тоской наблюдаю за облаком. Рядом протискивает Герасим.
   — Мм, — умничает он, щуря глаза.
   — На гауптвахте, может, и отоспимся, — соглашаюсь я. — Главное, чтоб у Милашки бампер не поцарапался. Американец его только сегодня утром отполировал.
   Янкель под нами вежливо покашливает, и мы, наконец, решаем с него слезть. Боб, прикрываясь от пыли рукой интересуется, на сколько медалей мы сегодня наворотили строений. Я тут же бросаю на пластик площаи связь-каску, куда и прошу личный состав сложить все имеющиеся награды, включая почетные грамоты за долгую и безупречную службу.
   Наша спецмашина долго крутится на месте, пытаясь сориентироваться. Наконец, поймав сигнал со спутника, съезжает с блиндажа задним ходом.
   К нам уже бегут команды спецмашин за номерами один и два, и прочие честные налогоплательщики, оказавшиеся свидетелями наезда. Близко к облаку пыли никто не подходит, предпочитая ругаться издалека. Каждый школьник в стране знает, из чего изготавливается пластиковый цемент, поэтому вонять в течение трех месяцев никто не желает.
   В один момент стихают все сирены, завывания, нравоучения, пожелания смыться подальше, и над главной площадью столицы проносится удивленный гул.
   Из густого облака пластиковой пыли, заложив руки за спину, появляется Директор. На мундире ни пятнышка, на погонах ни крошки. Выправка строгая, но не гневная.
   — Ну, вот что, сынки…
   Директор с почти отеческой улыбкой делает шаг навстречу, и я понимаю, что никакая гауптвахта нам не грозит. Директор сегодня в прекрасном настроении, и небольшая мелочь в виде разрушенного блиндажа его не смущает.
   Но в это время дурная птица пингвин, от страха подпрыгивает высоко в воздух, и совершает невозможное. Взлетает с центральной башни Милашки и на бреющем полете пролетает над Директором.
   Не знаю, чем кормили на завтрак глупую птицу, но на безукоризненно чистую связь-фуражку Директора падает то, из чего, собственно, и делают пластиковую пыль. Утренний завтрак пингвина.
   Директор снимает связь-фуражку, не моргнув глазом, смахивает то, что упало. Лицо чуть заметно передергивается, но отеческое выражение глаз все еще просматривается.
   — Ну, вот что, сынки…
   Сделавший крутой разворот пингвин, нервно работая крыльями, возвращается, и перед тем, как благополучно приземлиться обратно на башне у Милашки, во второй раз бомбит Директора. Надо признаться, довольно удачно. Два из двух.
   Директор Службы, даже не вздрогнув, задирает глаза вверх и чутко поводит носом. То, из чего делают пластиковый цемент, стекает по вискам Директора и капает на отутюженные штаны.
   Очевидно, именно этот факт особенно расстраивает Директора, потому, что он выхватывает из кобуры пистолет и открывает беспорядочную, не в пример глупой птице, стрельбу по той же самой глупой птице. Пингвин, не дурак, ныряет с разбега в люк центральной башни. Пули дробно стучат по обшивке Милашки. Спецмашина начинает резко прыгать из стороны в сторону, стараясь сохранить праздничный свежевыкрашенный вид.
   Директор недобро усмехается и переводит взгляд, а вместе с ним и дуло пистолета, в нашу сторону.
   Герасим, отважная душа, прикрывает меня своим телом. Но опаздывает всего на секунду. Боб бросается вперед. Но спотыкается, и мы втроем валимся на искореженный Милашкиными гусеницами пластик главной площади столицы.
   Пули свистят над нашими головами, и я вновь вспоминаю о теплой, благоустроенной, с пляжами и трехразовым питанием, на берегу моря, а главное безопасной гауптвахте.
   Директор недовольно задирает верхнюю губу, обнажая ровные белые зубы, и целится с учетом нашего нового положения.
   Герасим закрывает ладонью глаза бедного американца, не успевшего в полной мере вкусить все прелести жизни на новой родине.
   Директор давит на курок.
   Зря снимали с себя награды.
   В связь-фуражке Директора звучит зуммер вызова. Годами выработанная привычка заставляет Директора на время отложить стрельбу по неподвижным мишеням.
   — Директор слушает. Да, дорогая! Да, дорогая! Да, дорогая!
   Он пристально смотрит мне в глаза. Я чувствую, как струйка холодного пота стекает со лба Герасима и капает ко мне за воротник. Глаза Боба все еще закрыты. Но мы все еще живы. И если командирская интуиция меня в очередной раз не подводит, то сейчас Директор общается со своей дражайшей половиной.
   — Не надо волноваться, дорогая! Я сделаю все, что смогу. Немедленно? Но у меня парад! У меня смотр художественного строя. А… Но…
   Лицо Директора Службы становиться грустным. Мне отчего-то его жалко. Нелегкая семейная жизнь, тяжелые семейные будни, заштопанные одноразовые носки.
   — Хорошо, дорогая. Я вышлю самых лучших. Кого? Этих? Они больше у нас не работают. Похороны завтра. Нет, еще теплые. Что ты говоришь? Вместе с ними?! Ну, хорошо, дорогая. Я постараюсь. Возможно. Обязательно. Всенепременно. Майор Сергеев! Ко мне!
   Строевым шагом обхожу тучу пластиковой пыли и приближаюсь к рассерженному начальству с подветренной стороны.
   — Майор Сергеев по вашему приказу …
   — Молчать! — гавкает Директор, запихивая пистолет в кобуру. Значит, похороны завтра отменяются. — Слушайте внимательно, Сергеев! Наказание получите позднее. А сейчас важный вызов. Требуется группа смертников. Пойдете вы и ваша команда. Дело чести, дело мундира, дело жизни. Вашей. Все подробности перекидываются в спецмашину. Кру-гом! Отставить!
   А я только хотел ножкой топнуть.
   Директор посмотрел пристально так, потом резко качнулся вперед и обнял меня крепко-крепко:
   — Прощайте, майор Сергеев. Надеюсь, я вас больше никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах.
   Видя, что я собираюсь открыть рот и поинтересоваться ближайшей перспективой в наших отношениях, Директор полез за пистолетом.
   Достал он его, или нет, не видел. Я уже бежал к Милашке. Следом торопливо дышали в спину второй и третий номера.
   Перепрыгивая через ступени парадного эскалатора, я заскочил в кабину, и тут же дал команду спецмашине немедленно покинуть опасный район. Милашке, не глушившей ядерные топки, оставалось только крутануться на месте и, дождавшись полной усадки экипажа, сорваться с места.
   — Как таких людей допускают до руководящих постов? — в своем правом кресле второго номера американец был безудержно храбр и отважен. — Командир, разве это порядок? Куда смотрит ваша русская общественность? Где, в конце концов, наш профсоюз? Мы же могли безвременно и окончательно!
   — Послушай Боб, — я повернулся в сторону американца. — Послушай и запомни. Россия, не Америка. Здесь за тебя, кроме тебя самого, никто заступаться не станет. Ни профсоюзы, ни общественность. Ни даже женсоветы, которые мы разогнали лет пятьсот назад. Директор прав. Мы во всем виноваты. Сами. Почему посторонние в спецмашине?
   Боб изобразил на лице недоумение.
   — Впервые в жизни, командир.
   — Герасим, твоя работа?
   Третий номер тактично промолчал. В последнее время он не часто баловал нас своими нужными разговорами. Все больше гулял по отсекам спецмашины. Может быть даже с пингвином, которого пригрел на Милашке по просьбе Директора. И, может быть, слишком много разговаривал с глупой птицей. Вот она и сошла с ума.
   — Второй номер! — я натянул на макушку подаренную друзьями связь-тюбитейку и настроился на общую волну. Одно дело отдавать приказы лично, совсем другое через Милашку. Уж она-то старательно проверит, выполнен тот или иной приказ. — Командир в кабине! Приказываю! Немедленно очистить спецмашину подразделения 000 от нежелательных посторонних объектов. Третьему номеру оказать всяческое содействие.
   Боб и Герасим, слыша в моем голосе желание покомандовать, бросились исполнять приказ. На шестом в первом ряду мониторе показалась обиженная спина пингвина, которого спихнули с эскалатора. Глупая птица, бросив в лицо второму и третьему номеру грязные упреки, развернув коротенькие крылья, засеменила к все еще размахивающему руками Директору. Пусть теперь друг с другом разбираются, да конечностями машут.
   — Выполнено, командир, — американец демонстративно обтер руки о заднюю часть парадного комбинезона, что являлось грубейшим святотатством над формой спасателя. Но наказать, словом или делом янкеля не поднялась рука. В чем-то Боб, несомненно, прав. Если всякий, кому не лень, будет стрелять в спасателей подразделения 000, то к концу столетия нас вообще может не остаться.
   — Боб. Герасим. У меня не очень хорошие новости, — я дождался, пока второй и третий номер рассядутся на свои места, и включил центральный экран. — Похоже, что Директору, понадобились мальчики для битья.
   — А что такое «мальчики для битья»? — поднял руку американец.
   — Герасим, объясни, — попросил я, видя, что третий номер готовится уйти в глубокую дрему.
   — Мм, — коротко определил значение словосочетания умный Герасим.
   — Ясно, — кивнул Боб. — Что-то вроде русских индейцев.
   — Вроде того, — согласился я. — Только с большим кругом полномочий. Посмотрите сюда. Видите в углу экрана букву «ны»? Это значит, что дело пахнет керосином.
   — А что такое «пахнет керосином»? — непонятливость Боба слегка раздражала, но я, помня, в каких условиях воспитывался американец, не стал злиться.
   — Герасим!
   — Мм, — встрепенулся Герасим.
   — Ясно, — улыбнулся янкель. — Разбавленное виски.
   — И если мы не выполним это задание, то нам вкрутят гайки по первое число.