Страница:
Сергей КОСТИН
ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ 000
(Три нуля)
Эпизод 1.
— Диспетчер вызывает тринадцатую машину! Срочно! Тринадцатую машину! Тринадцатая, ответьте диспетчеру!
Боб торопливо затолкал в рот оставшуюся половинку бутерброда с красной икрой, прикрыл жирными пальцами микрофон и спросил:
— М-м-ммм м-м-м?
— Прожуй сначала.
Боб согласно кивнул и со страшной скоростью заработал челюстями.
Меня слегка передернуло. С детства не люблю скрежет.
Боб? Боб мой напарник. Уже четыре года. Это не настоящее его имя. Там, в Америке, его звали Робертом. Неплохое имя для американца. Роберт Клинроуз. Смешная фамилия. Говорит, что в честь какого-то левого папаши из капиталистической верхушки. Бросил его с несчастной мамашей без копейки и умотал с моделью в теплые края. Я сказал “копейки”? Ошибся. К тому времени, когда бросали крошку Боба, даже в Штатах копейки изъяли из оборота. Брюлики. Конечно, брюлики. Со Спасской башней и рубиновыми звездами. Все, как у людей.
Всю сознательную жизнь Боб занимался разведением рождественских индюшек. Говорит, прибыльное было дельце. Не знаю. Врет, наверное. У нас этих индюшек только в зоопарках держат. Мясо жестковато, да и морды у них неприятные.
— Прожевал?
Боб отрицательно замотал головой и показал два пальца. Двадцать секунд не срок. Диспетчерская может и подождать.
Что еще сказать о напарнике?
Во время Восьмой Великой Депрессии Боб решил, что в Штатах ему делать больше нечего и перебрался к нам. Он был одним из тысяч и тысяч бедолаг, которые считают, что в России кисельные берега и молочные реки. Он был песчинкой среди тех, кто искал лучшей доли, и одним из немногих, кому, действительно, повезло.
До сих пор не пойму, чем он приглянулся Директору. Может тем, что носил галстук, пестрый в бабочках. Может, Боб был достаточно заметен своей пышностью и упитанностью на фоне изголодавшихся худых американцев? А может и своим политическим прошлым. Впрочем, последнее — вряд ли. Если верить Бобу, то он только и делал, что ходил перед Белым Домом с транспарантом и требовал гласности, хлеба и зрелищ. Врет.
Так или иначе, но Боб оказался единственным счастливчиком, получившим работу в нашей Службе за все время Двадцатилетней Миграции. Настоящая удача, нечего сказать. Прямо с вокзала в лучшую команду спасателей страны. А ведь тысячи и тысячи его соотечественников до сих пор бродят по бескрайним просторам России в поисках даже самой черной работы.
Не знаю, не знаю. Но когда Директор вручал мне этого парня, то сказал:
— Покажи бедному янкелю, что наша страна всегда рада пригреть на своей обширной груди заблудших американских пролетариев. Позаботься о нем, и Америка, когда-нибудь, запоет о тебе в своих коренных индейских песнях. Где, где! В прериях и в вигвамах. Вот где.
Я клятвенно пообещал Директору не спускать глаз с американца, хотя до сих пор сомневаюсь, что услышу когда-нибудь эти хорошие песни.
Боб — парень неплохой, почти без недостатков. Есть, правда, небольшая особенность, которая меня раздражает. Кажется, я уже вскользь ее отметил. В любое время суток, независимо от положения тела, он жует. Даже не так. Не жует. А методично перемалывает пищу. И скрипит зубами. Наверно, у них там, в Америке, плохо с зубными врачами. Так вот… И ничто на свете не может заставить его прервать хоть на секунду это увлекательное, по его мнению, занятие.
Но сегодня особенный день. День его рождения. И ради такого случая можно потерпеть.
Боб дожевал бутерброд на три секунды раньше обещанного срока и взялся за дело. Давно пора. Диспетчерская скоро заискрится от натуги.
— Йа фринацатей. Фринацатей, коворью, на связьи.
Диспетчерская резко замолчала. Подумала. Ответила.
— Диспетчерская не поняла. Это кто?
В ответ Боб произнес единственную фразу, которую он произносил абсолютно без американского акцента, и, которой, в свое время и на свою голову, его научил я.
— Чукча в кожаном пальто.
За что получил небольшой, дружеский подзатыльник. Конечно, было бы лучше вообще отстранить его от общения, но сегодня на это у меня рука не поднимется. Человек, даже если он бедный американский эмигрант, в свой день рождения должен делать все, что ему заблагорассудиться.
Подзатыльник немного подействовал, и Боб, слегка напрягшись, стал говорить на вполне разбираемом русском.
— Тринадцатая машина на связи. Находимся в районе Северного моста у Нового района.
Динамик издал неприятное хрюканье и выплюнул очередную порцию мерзости.
— Почему не отзывались последние полчаса?
— А кого это собственно…
— Директора Службы, собственно! Вы что, мерзавцы, не узнаете мой голос? И это лучшая команда Службы?! И на этих негодяев я потратил лучшие годы? И эти не помнящие добра…
Боб прикрыл микрофон.
— Чего это он?
Я пожал плечами. В настоящий момент мне совершенно неинтересно, что происходит с Директором. Существовали более неотложные дела. Например, сравнительно-качественная характеристика девочек с восемнадцатой и двадцатой страницы мужского подпольного ежемесячника “ Я сам”.
— И это он меня так в день рождения? — Боб откровенно загрустил, шаря глазами по заднему сиденью в поисках еды.
— Двадцатая, — решил я и, аккуратно закрыв журнал, запихнул его под кресло.
— Что? — не понял Боб. И не поймет. Напарник никогда не интересовался девчонками. Только еда. В этом есть и свои плюсы, конечно. Никто не перейдет дорогу в самый неподходящий момент.
— Да так, — объяснять Бобу суть дела не хотелось. — Что там шеф?
Боб прибавил звук. И сделал это вовремя. Директор как раз заканчивал и переходил непосредственно к делу.
— …закромами Родины? И чем же таким вы занимались последние полчаса? Я спросил! Если ответа не последует через две секунды, считайте себя уволенными из Службы.
— А мы это… — Боб вопросительно взглянул на меня, но в ответ увидел лишь ослепительную улыбку. По традиции отвечает тот, кто начинал разговор. Старое и незыблемое правило работников Службы “000”. Боб напрягся и выдал: — Мы тут старушку переводили через трассу “Е-95”.
Врать Боб не умел. В этом деле требуется особый полет фантазии. Воодушевление сердца. А у американца ее хватало только на то, чтобы придумать новый скоростной способ поглощения пищи.
Я постучал пальцем по лбу, показывая, что Боб не совсем точно изложил ситуацию. Даже самый последний из Директоров, не выходящий месяцами из кабинета, знает, что старушки на современных трассах так просто не валяются. И тем более не переходят дорогу, где попало.
Наш Любимый Директор был полностью с этим согласен, и высказал Бобу все, что думал. И про старушек, и про мозги, и про пустоту.
— А теперь главное! — Директор не любил размусоливать. Он считал, что десяти минут на воспитание подчиненных вполне достаточно. — Пора за работу, мальчики. Нам на пульт поступило срочное сообщение. В третьем секторе Нового Города из окна выпал человек. Предположительно женщина. Предположительно еще жива. И предположительно надеется остаться таковой.
— Подробности? — можно подумать, что эти самые подробности прибавят Бобу настроение.
— Вроде, мыла окна. А может, решила просто подышать. Адрес у вас на мониторе. Сообщение поступило шестнадцать минут назад. Так что торопитесь.
— А почему мы?
Директор был замечательным человеком. И человеком Директор был тоже замечательным.
— Вы лучшие — раз. Вы ближе всех — два. И это ваша работа, мерзавцы! Три! Еще?
“Еще” больше слушать не хотелось. Работа, значит работа.
— Высота-то, какая? — я решил нарушить свое радиомолчание, за что моментально и поплатился. Директор всегда любил меня больше всех.
— А!!! Сергеев!!! Проснулся, голубчик? Смотри, дождешься! Опять журнальчики рассматриваешь? Уволю бездельников! Заборы красить пошлю! Коноплю выращивать! Кстати, Сергеев, — голос Директора подобрел. — Если есть что новенькое, зайди после работы.
— Высота, какая? — просьбу шефа я оставил без внимания. Он до сих пор не отдал мне апрельский номер. — Время-то идет.
— А ты, Сергеев, не умничай. Успеете. Объект свалился с шестого уровня, горизонталь “Ж”. Еще вопросы? Тогда отключаюсь.
Динамики заключительно хрюкнули и выпустили из себя популярные аккорды хита “До встречи, мой мальчик, на Красной площади”.
— Боб, у нас работа!
Напарник грустно замотал головой, показывая, что все слышал, все понял и готов действовать, как того предписывает устав Службы “000”.
— Герасима будить?
— Пусть отдыхает. Успеет наволноваться.
Герасим — третий член нашей команды. В настоящее время спокойно спит в спальном секторе, и будить его не имеет никакого смысла. Герасим специалист узкого профиля. Всякие там чрезвычайные штучки, вроде выпавшей тетки, не для него. В команде более восьми лет. Общее образование, аналитический университет, служба в оранжевых комбинезонах, коробка медалей и орденов, почетное звание магистра Аналитики и Размышления.
— Ну что, за работу? — я повернул ключ зажигания ровно на тридцать два с половиной оборота, согласно правилам эксплуатации спецмашины Службы “000”.
Внутренние микрофоны ожившей спецмашины противным старушечьим голосом запросили:
— Хто там балуется?
— “Милашка”! С тобой не балуется, а говорит командир команды спецмашины подразделения 000 пока что майор Сергеев. Служебный номер — ля-ля три брюля. Сама расшифруешь, или напомнить? Направление задано и известно. Скорость максимальная. Без выпендронов и заносов. Сигнальные и опознавательные знаки по полной программе. Поехали. И смени голос, “Милашка”!
— Как скажешь, командор, — льстить груда металлолома умела и любила. Особенно, если делала это приятным девичьим голоском.
Наш сарайчик на колесах вздрогнул и, прокрутив по пластику дороги всеми десятью гусеницами и шестнадцатью колесами, весело рванул в сторону предполагаемого падения Объекта.
Про сарайчик — это я зря. Спецмашина подразделения 000 вполне сносное сооружение. Приличная скорость и начинка. Да и характер неплохой. Особенно, если ее называть “Милашкой”. Что там внутри, за полуметровой броней, я не разобрался даже за четырнадцать лет работы в Службе. Но знающие люди поговаривали, что если в судный день вам потребуется лавровый венок на могилу, то в “Милашке” можно найти и его. Ничего удивительного, принимая во внимание размеры “Милашки”. Пятнадцать метров в ширину, сорок в длину. В ее внутренностях спрятано столько, что список оборудования и инвентаря занимал два толстых тома. Которые я, впрочем, выбросил в первый же день работы. Незачем занимать пространство.
И нет ничего прекраснее, чем мчащаяся по улицам города спецмашина подразделения 000. Сирена — невыносимый вопль, закладывающий уши. Особенно тем, кто не внутри Милашки. Все мигает, моргает, переливается. Синее и красное. Красное и синее. Ядерная топка на форсаже. Красота. А если еще и в мегафончик пару фраз тем, кто не успел с дороги свернуть… Песня.
Пока я занимался “Милашкой”, Боб нашел на заднем сиденье приготовленный для него подарок. Я не успел остановить янкеля. Хотел сделать приятное вечерком, после Службы. Но не учел, что Боб способен чувствовать запах пищи на расстоянии до километра. И отнимать пакет уже поздно. То, что попадало в руки американца, принадлежало ему со всеми потрохами. А попытаться отобрать, значить получить по морде. Даже за подарок.
— Это мне? —Боб вынул голову из пакета и удивленно радостно устремил на меня голубые от счастья глаза. — Это все мне? Майор Сергеев… Да зачем так… Да я… прямо… Товаришч!
Сейчас он начнет обниматься, или заплачет. Почему я так уверен? Четвертый год одно тоже. А так как мне не льстило ни то, ни другое, я попытался отвлечь внимание Боба.
— Поймай что-нибудь по приемнику.
Боб кивнул, полностью передавая этим кивком ту огромную благодарность, которую он испытывал ко мне, и принялся шарить по волнам эфира.
— Вот это то, что нужно, — остановил я напарника, когда кабина наполнилась старой доброй классикой. Приятная и спокойная мелодия. “Парам, парам, парам, пара! Уау”! Особенно последнее. Вот этот момент — “уау!”. Ребята умели писать музыку. Настоящую музыку. Не то, что сейчас. Симфонии для деформированных мальчиков из общеобразовательных школ с уклоном на плавательное многоборье.
Боб тоже любил старые напевы. Выудив из подаренного пакета блины с икрой, он принялся раскачиваться на кресле в такт музыке. Естественно, не забывая про еду.
Перегородка, разделяющая кабину от всех остальных внутренностей спецмашины, раздвинулась, и показалась заспанная… извините, заспанное лицо Герасима.
— Мм?
— Ничего особенного, — я кивнул на четвертый монитор. — Ситуация второй категории сложности.
— Мм!
— Не думаю. Но если что, будь готов.
— Мм.
— Ага.
Перед тем, как отправиться обратно, на спальное место, Герасим попробовал увести из пакета Боба кусок ветчины, но, получив по рукам, передумал. Он прав. Тысячу раз прав. Сначала шлепок, а потом по лицу.
Моя обязанность, как командира спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать, пресекать межэтнические конфликты. Лучший способ сделать это, задать вопрос янкелю о его исторической родине.
— Боб, расскажи об Америке?
На вопросы американец отвечать любил.
— В далеком, далеком прошлом, когда еще космические челноки не бороздили просторы космического океана, на нашей Земле бушевали человеческие войны!
Боб облизал пальцы. Дурная привычка. Нет, чтобы как все люди, о штаны вытереть.
— В те далекие времена Америка… да, да, командир, именно Америка… не была еще слаборазвитой страной. Это было воинствующее государство, сильное и могущественное, которым правил последний всенародно избранный президент Арнольд. Древние летописи описывают его, как кровожадного правителя, отлично владеющего всеми видами древнего боя, включая подручные средства. По современным понятиям Арнольд Последний был скорее варваром, разрушителем. Но людская молва нарекла его последним Героем. Он нещадно боролся против тирании зеленых человечков, против различного толка колдунов и разного рода экстремистов.
Во, заливает! Но останавливать, а тем более уличать американца во лжи нельзя. Обидится, драться полезет.
— Ну, ну, — закивал я, сдерживая мудрую командирскую улыбку.
Роберт Клинроуз засиял, словно прошлогодняя елка, с которой забыли снять украшения. Еще бы, в кои времена разрешили рассказать об исторической Родине.
— Загадка истории заключается в том, — продолжал янкель, выискивая в пакете еду, — …В том, что Арнольд Последний бесследно исчез в трущобах городских, оставив лишь непонятную для историков записку со словами, что он еще, может быть, вернется. Но не вернулся. Власть в древней Америке захватили звездно-полосатые кхмеры. Что из этого получилось, мы видим, рассматривая сегодняшнюю Америку. Майор Сергеев! А что вы знаете об Америке сегодняшней?
Посмотрев на потолок, я вспомнил то немногое, что знал о бывшей родине Роберта.
— Америку открыли в каком-то там веке американцы, поэтому и назвали континент в честь себя. Население состоит из белых, черных, индейцев и из женщин. Белые разводят индюшек. Черные играют в баскетбол. Индейцы собирают перья и делают из них головные уборы по пять брюликов за штуку. Женщины заседают в правительстве. Америку погубили эмансипейшен, шестая поправка и неплановое ведение американского хозяйства. На сегодняшний день расплодившиеся бизоны практически вытоптали весь юг этой страны. Родина мутантов-крыс, известных биологам под именем крыса-микки. Чемпионы последних Олимпийских игр по гольфу. Отвратительная жвачка и некачественная сборка машин из запчастей русского производства. Достаточно для начала?
Боб недовольно поджал губы. Наверно, он думал, что я вспомню об производимых в Америке и известных на весь мир самораскладывающихся вешалках для верхней одежды.
Теперь моя очередь.
— Боб. А что тебе известно о древней России? — до места падения Объекта еще два квартала. Продержаться бы.
Вопрос на засыпку. О прошлом нашей страны так мало сведений, что сформулировать точный и правильный ответ под силу только третьему номеру команды, Герасиму. Он единственный, кто посещал Большую столичную библиотеку целых два раза.
— Россия? — замялся американец, которого по результатам прошлого опроса лишили всех отгулов. — Россия большая страна с большими традициями.
— Так! — кивнул я. Пока что янкель говорил правильные вещи.
— Широкая страна во всех смыслах этого слова. — Боб посмотрел на карту, висевшую на лобовом стекле. — В России много лесов, полей и рек. И скажу от всего сердца, командир, я другой такой страны не знаю, где так вольно бы жилось простому американскому эмигранту.
— Великолепно. А теперь заканчивай, Боб, подъезжаем.
Милашка затормозила всеми конечностями, слегка швырнув нас на лобовое стекло. Сзади послышалось недовольные крики Герасима.
Боб мгновенно сгреб все съестное в пакет и запихал последний в сейф. Естественно, что шифр он набирал, заслонив стальную дверь своим телом. Дружба, дружбой, но голодные годы дают знать.
Когда дело касается работы, то здесь Бобу нет равных. Именно в такие минуты он забывает про свой основной инстинкт, и полностью погружался в дебри выполнения поставленной задачи. Пока я разминал ноги, пиная скаты Милашки, Боб вытащил из спецмашины инструменты первой очереди. Титановую треногу, с приваренной к ней вспомогательной аппаратурой.
— Второй номер! — во время работы никаких панибратств. — Доложите обстановку.
Боб прильнул к окулярам, покрутил колесики, пощелкал клавишами микрокомпьютера, сверил данные с бортовым процессором и перепроверил все это карандашом на бумаге.
— Приземлится через двадцать восемь минут, одиннадцать секунд. Плюс — минус три секунды поправки на содержимое карманов и желудка.
Я задрал голову вверх. Где-то там, среди бескрайней высоты небоскребов, пластика и стекла, падает вниз человек. Может быть, он читает молитву. Может быть плачет. Но он уверен, на все сто процентов уверен, что хорошие парни из подразделения 000 помогут ему. Ведь не зря же он платит налоги? И он прав. Это вам не нищая Америка, где на каждом углу подстерегает опасность, и никто, ни от чего не застрахован.
Я зевнул и потянулся. День выдался на редкость суетливым, и тело успело устать. Четыре вызова за рабочую смену это не шутка.
— Думаешь, успеем? — спросил я, наблюдая, как напарник старательно проверяет расчеты, чертя графики и формулы прямо на пластике дороги. На этот счет у него бзик.
— Если бы Директор поменьше болтал, то наверняка. — Боб закончил проверку и теперь аккуратно затирал рисунки носком ботинка. — А так… Черт его знает.
Если Боб говорит “черт его знает”, то так оно и есть. Вполне могло статься, что Объект зря всю жизнь сознательно платил налоги. И лучше бы он жил в прогнившей от мелкой буржуазии Америке. Остался б в живых.
— Если поторопимся. — Боб поковырялся пальцем в зубах, — то, можно попробовать. Пиво хочешь?
Я кивнул. Перед ответственным делом никогда не помешает выпить пива. Тем более перед срочным делом.
Пока напарник ходил к холодильнику, я предавался размышлениям о важности нашей профессии.
Впервые Служба 000 была организована в столице в начале тысячелетия. Совмещение обязанностей спасателей, пожарников, врачей и милиции. Четыре в одном. Один за четырех. Конечно, параллельно “Трем нулям” существовали и непосредственно вышеперечисленные Службы. Но это так. Для галочки и для бюджета. Ничего не соображающие и неподготовленные ребята. Прибывают на место в последнюю минуту и, как обычно, все портят. А мы… Мы делаем работу. Спасаем, тушим, лечим. За это нам и платят такие бешеные деньги. Покажите мне хоть одного министра, который зарабатывает в год пятьсот тысяч брюликов наличными? То-то же. О левых я ничего не говорил.
Всего в столице три команды. Мы — тринадцатые. Почему тринадцатые, если всего три? Это у Директора спрашивайте. Ну, нравится ему это число. И, вообще, мы — лучшие. По крайней мере, так говорится во всех сводках.
— Держи. — Боб протянул литровую банку.
Минут пять мы, торопливо, тянули пиво, не забывая внимательно посматривать по сторонам и отвешивать плоские шуточки редким прохожим. Преимущественно женского пола. И преимущественно с моей стороны. Боб гордо молчал. Скорее всего, парня затуркали еще в Штатах, где в конце второго тысячелетия мужиков перестали вконец уважать. А к третьему тысячелетию, полностью обнаглевшие бабы, вообще, установили полный эмансипейшен. Что и привело к полному разврату и развалу экономики и личности. Бедная Америка!
Пиво имеет свойство быстро кончаться. Бежать за добавкой напарник отказался, мотивируя это тем, что вес объекта в любой момент может измениться в силу объективных причин, и тогда нам точно придется все переделывать.
— А это премия и отгулы, — заключил он, и я не мог с ним не согласится.
— Тогда за дело, — вздохнул я, направляясь к задним воротам нашей Милашки. — Делай разметку.
Задние створки долго не хотели открываться, так что пришлось слегка полаяться с Милашкой относительно соблюдения исправного состояния вверенной ей техники. В заключении она посоветовала мне не лезть не в свои дела и попробовать открыть ворота с помощью лома. Совет оказался верен. Ворота минуту подумали и распахнулись.
Проклиная тех, кому спокойно не сидится в прохладных помещениях, тех, кто самостоятельно занимается мытьем окон, я, то и дело, спотыкаясь о расставленные повсюду железяки, пролез к экскаватору.
— Ржавчине доложить о готовности.
— Горючее в норме. Техническое состояние в порядке. Рабочие нормативы проверялись согласно штатному расписанию. Не желаете узнать последние компрессионные данные? А сводку погоды на Караибских островах? Хозяин, мне бы маслице в правой верхней втулке сменить, а?…
Подсобные механизмы иногда бывают такими нудными.
— Ты, ржавчина, не умничай. Заведись и трогайся. Да не гони, как в прошлый раз. А о маслице подумаем на выходных.
Съехав на мостовую по услужливо подставленному Милашкой помосту, я направил довольно порыкивающий экскаватор в сторону расчетной точки.
Боб уже закончил разметку и теперь соединял флажки синей лентой, на которой красовалась надпись “ …Вход запрещен. Работает служба “000”. Штраф — три минимальных оклада. Служба 000… Вход запрещен. Работает служба “000”. Штраф…”
Я поправил сползший на подбородок связь-микрофон и спросил:
— Разметка?
— Обижаешь, командир. Как в аптеке.
— Глубина?
Боб взглянул в записную книжку, пикнул раза два кнопками.
— Два метра плюс десять сантиметров на основание. Дно чистое. Без примесей. Два процента вероятности залежей.
Могло быть и хуже. Иной раз попадаются старые мостовые, под которыми сплошная грязь и археологические древности. Тогда без санкции ООН и сантиметра не выкопать. Пока согласуешь все бумажки, семь потов сойдет. Но сегодня счастливый день.
Нутро ржавчины заурчало, и ковш, выплевывая взрывные снаряды, легко вгрызся в сверхплотный пластик всеми пятью стволами.
Выкопать яму площадью в двадцать пять квадратных метров и глубиной в два, задача плевая. Отработку по сторонам. Еще пригодится тем, кто придет за нами разбирать конструкцию.
Те самые два процента залежей, о которых упоминал Боб, в виде объемистого ржавого сундука с желтыми кругляками, тоже в сторону. Копаться в древностях не наша задача. Это потом явятся из департамента и станут ахать над этим хламом, недобрым словом вспоминая Службу за пренебрежительное отношение к предметам старины. Либералы, что б их.
Теперь слегка утрамбовать землю и свериться с приборами. Точно и надежно. Помнят еще руки!
Выехав из аккуратного котлованчика, я заглушил экскаватор.
— Хорошая работа, командир! — Боб, на правах второго номера, стоял наготове с раскуренной сигаретой.
— Хорошая работа, напарник, — привычно ответил я, принимая сигарету. Мои любимые. “Космос с запахом деревни”. — Как со временем?
Боб вскинул бинокль, и некоторое время что-то внимательно рассматривал среди разноцветных небоскребов.
— Да вроде… Но гарантировать ничего нельзя. Слишком мало времени у нас.
Докурили мы уже молча. В такие минуты, когда жизнь честного налогоплательщика весит на волоске и зависит, может быть, всего от нескольких секунд, ничего говорить нельзя. Не тот момент.
— Сгоняй пока в кафе. Мне пару бутербродов с семгой.
— А попить? — Боб любил бегать по магазинам. — Пепси?
— Не. От нее живот пучит. Лучше кваску. Да и тебе советую. Ты прекращай всю эту заморскую гадость пить. Там же витаминов с гулькин нос. Вот квас, ну или там пиво, другое дело. Знаешь, почему в Африке постоянно сокращается поголовье обезьян?
— Почему?
— Потому, что пива не пьют. Так ты как, идешь?
Боб вытащил из Милашки спинной рюкзак и рванул в ближайший супермаркет.
Пока он мотался за едой, я еще раз проверил состояние котлована. В нашем деле не должно быть никаких неточностей и недоработок. Потом загнал ржавчину в нутро Милашки, а вместо нее выкатил автономную бетономешалку и полный комплект для работы на местности. Ну, там, знаете, несколько кубов упакованного бетона, пластиковый цемент и прочую ерунду, без которой не обойтись в нашем, спасательском деле. Не забыл даже ветошь. Это такая штука в одноразовых пакетах, из чистого хлопка. Изготавливается в Иваново специально для подразделения 000.
Боб торопливо затолкал в рот оставшуюся половинку бутерброда с красной икрой, прикрыл жирными пальцами микрофон и спросил:
— М-м-ммм м-м-м?
— Прожуй сначала.
Боб согласно кивнул и со страшной скоростью заработал челюстями.
Меня слегка передернуло. С детства не люблю скрежет.
Боб? Боб мой напарник. Уже четыре года. Это не настоящее его имя. Там, в Америке, его звали Робертом. Неплохое имя для американца. Роберт Клинроуз. Смешная фамилия. Говорит, что в честь какого-то левого папаши из капиталистической верхушки. Бросил его с несчастной мамашей без копейки и умотал с моделью в теплые края. Я сказал “копейки”? Ошибся. К тому времени, когда бросали крошку Боба, даже в Штатах копейки изъяли из оборота. Брюлики. Конечно, брюлики. Со Спасской башней и рубиновыми звездами. Все, как у людей.
Всю сознательную жизнь Боб занимался разведением рождественских индюшек. Говорит, прибыльное было дельце. Не знаю. Врет, наверное. У нас этих индюшек только в зоопарках держат. Мясо жестковато, да и морды у них неприятные.
— Прожевал?
Боб отрицательно замотал головой и показал два пальца. Двадцать секунд не срок. Диспетчерская может и подождать.
Что еще сказать о напарнике?
Во время Восьмой Великой Депрессии Боб решил, что в Штатах ему делать больше нечего и перебрался к нам. Он был одним из тысяч и тысяч бедолаг, которые считают, что в России кисельные берега и молочные реки. Он был песчинкой среди тех, кто искал лучшей доли, и одним из немногих, кому, действительно, повезло.
До сих пор не пойму, чем он приглянулся Директору. Может тем, что носил галстук, пестрый в бабочках. Может, Боб был достаточно заметен своей пышностью и упитанностью на фоне изголодавшихся худых американцев? А может и своим политическим прошлым. Впрочем, последнее — вряд ли. Если верить Бобу, то он только и делал, что ходил перед Белым Домом с транспарантом и требовал гласности, хлеба и зрелищ. Врет.
Так или иначе, но Боб оказался единственным счастливчиком, получившим работу в нашей Службе за все время Двадцатилетней Миграции. Настоящая удача, нечего сказать. Прямо с вокзала в лучшую команду спасателей страны. А ведь тысячи и тысячи его соотечественников до сих пор бродят по бескрайним просторам России в поисках даже самой черной работы.
Не знаю, не знаю. Но когда Директор вручал мне этого парня, то сказал:
— Покажи бедному янкелю, что наша страна всегда рада пригреть на своей обширной груди заблудших американских пролетариев. Позаботься о нем, и Америка, когда-нибудь, запоет о тебе в своих коренных индейских песнях. Где, где! В прериях и в вигвамах. Вот где.
Я клятвенно пообещал Директору не спускать глаз с американца, хотя до сих пор сомневаюсь, что услышу когда-нибудь эти хорошие песни.
Боб — парень неплохой, почти без недостатков. Есть, правда, небольшая особенность, которая меня раздражает. Кажется, я уже вскользь ее отметил. В любое время суток, независимо от положения тела, он жует. Даже не так. Не жует. А методично перемалывает пищу. И скрипит зубами. Наверно, у них там, в Америке, плохо с зубными врачами. Так вот… И ничто на свете не может заставить его прервать хоть на секунду это увлекательное, по его мнению, занятие.
Но сегодня особенный день. День его рождения. И ради такого случая можно потерпеть.
Боб дожевал бутерброд на три секунды раньше обещанного срока и взялся за дело. Давно пора. Диспетчерская скоро заискрится от натуги.
— Йа фринацатей. Фринацатей, коворью, на связьи.
Диспетчерская резко замолчала. Подумала. Ответила.
— Диспетчерская не поняла. Это кто?
В ответ Боб произнес единственную фразу, которую он произносил абсолютно без американского акцента, и, которой, в свое время и на свою голову, его научил я.
— Чукча в кожаном пальто.
За что получил небольшой, дружеский подзатыльник. Конечно, было бы лучше вообще отстранить его от общения, но сегодня на это у меня рука не поднимется. Человек, даже если он бедный американский эмигрант, в свой день рождения должен делать все, что ему заблагорассудиться.
Подзатыльник немного подействовал, и Боб, слегка напрягшись, стал говорить на вполне разбираемом русском.
— Тринадцатая машина на связи. Находимся в районе Северного моста у Нового района.
Динамик издал неприятное хрюканье и выплюнул очередную порцию мерзости.
— Почему не отзывались последние полчаса?
— А кого это собственно…
— Директора Службы, собственно! Вы что, мерзавцы, не узнаете мой голос? И это лучшая команда Службы?! И на этих негодяев я потратил лучшие годы? И эти не помнящие добра…
Боб прикрыл микрофон.
— Чего это он?
Я пожал плечами. В настоящий момент мне совершенно неинтересно, что происходит с Директором. Существовали более неотложные дела. Например, сравнительно-качественная характеристика девочек с восемнадцатой и двадцатой страницы мужского подпольного ежемесячника “ Я сам”.
— И это он меня так в день рождения? — Боб откровенно загрустил, шаря глазами по заднему сиденью в поисках еды.
— Двадцатая, — решил я и, аккуратно закрыв журнал, запихнул его под кресло.
— Что? — не понял Боб. И не поймет. Напарник никогда не интересовался девчонками. Только еда. В этом есть и свои плюсы, конечно. Никто не перейдет дорогу в самый неподходящий момент.
— Да так, — объяснять Бобу суть дела не хотелось. — Что там шеф?
Боб прибавил звук. И сделал это вовремя. Директор как раз заканчивал и переходил непосредственно к делу.
— …закромами Родины? И чем же таким вы занимались последние полчаса? Я спросил! Если ответа не последует через две секунды, считайте себя уволенными из Службы.
— А мы это… — Боб вопросительно взглянул на меня, но в ответ увидел лишь ослепительную улыбку. По традиции отвечает тот, кто начинал разговор. Старое и незыблемое правило работников Службы “000”. Боб напрягся и выдал: — Мы тут старушку переводили через трассу “Е-95”.
Врать Боб не умел. В этом деле требуется особый полет фантазии. Воодушевление сердца. А у американца ее хватало только на то, чтобы придумать новый скоростной способ поглощения пищи.
Я постучал пальцем по лбу, показывая, что Боб не совсем точно изложил ситуацию. Даже самый последний из Директоров, не выходящий месяцами из кабинета, знает, что старушки на современных трассах так просто не валяются. И тем более не переходят дорогу, где попало.
Наш Любимый Директор был полностью с этим согласен, и высказал Бобу все, что думал. И про старушек, и про мозги, и про пустоту.
— А теперь главное! — Директор не любил размусоливать. Он считал, что десяти минут на воспитание подчиненных вполне достаточно. — Пора за работу, мальчики. Нам на пульт поступило срочное сообщение. В третьем секторе Нового Города из окна выпал человек. Предположительно женщина. Предположительно еще жива. И предположительно надеется остаться таковой.
— Подробности? — можно подумать, что эти самые подробности прибавят Бобу настроение.
— Вроде, мыла окна. А может, решила просто подышать. Адрес у вас на мониторе. Сообщение поступило шестнадцать минут назад. Так что торопитесь.
— А почему мы?
Директор был замечательным человеком. И человеком Директор был тоже замечательным.
— Вы лучшие — раз. Вы ближе всех — два. И это ваша работа, мерзавцы! Три! Еще?
“Еще” больше слушать не хотелось. Работа, значит работа.
— Высота-то, какая? — я решил нарушить свое радиомолчание, за что моментально и поплатился. Директор всегда любил меня больше всех.
— А!!! Сергеев!!! Проснулся, голубчик? Смотри, дождешься! Опять журнальчики рассматриваешь? Уволю бездельников! Заборы красить пошлю! Коноплю выращивать! Кстати, Сергеев, — голос Директора подобрел. — Если есть что новенькое, зайди после работы.
— Высота, какая? — просьбу шефа я оставил без внимания. Он до сих пор не отдал мне апрельский номер. — Время-то идет.
— А ты, Сергеев, не умничай. Успеете. Объект свалился с шестого уровня, горизонталь “Ж”. Еще вопросы? Тогда отключаюсь.
Динамики заключительно хрюкнули и выпустили из себя популярные аккорды хита “До встречи, мой мальчик, на Красной площади”.
— Боб, у нас работа!
Напарник грустно замотал головой, показывая, что все слышал, все понял и готов действовать, как того предписывает устав Службы “000”.
— Герасима будить?
— Пусть отдыхает. Успеет наволноваться.
Герасим — третий член нашей команды. В настоящее время спокойно спит в спальном секторе, и будить его не имеет никакого смысла. Герасим специалист узкого профиля. Всякие там чрезвычайные штучки, вроде выпавшей тетки, не для него. В команде более восьми лет. Общее образование, аналитический университет, служба в оранжевых комбинезонах, коробка медалей и орденов, почетное звание магистра Аналитики и Размышления.
— Ну что, за работу? — я повернул ключ зажигания ровно на тридцать два с половиной оборота, согласно правилам эксплуатации спецмашины Службы “000”.
Внутренние микрофоны ожившей спецмашины противным старушечьим голосом запросили:
— Хто там балуется?
— “Милашка”! С тобой не балуется, а говорит командир команды спецмашины подразделения 000 пока что майор Сергеев. Служебный номер — ля-ля три брюля. Сама расшифруешь, или напомнить? Направление задано и известно. Скорость максимальная. Без выпендронов и заносов. Сигнальные и опознавательные знаки по полной программе. Поехали. И смени голос, “Милашка”!
— Как скажешь, командор, — льстить груда металлолома умела и любила. Особенно, если делала это приятным девичьим голоском.
Наш сарайчик на колесах вздрогнул и, прокрутив по пластику дороги всеми десятью гусеницами и шестнадцатью колесами, весело рванул в сторону предполагаемого падения Объекта.
Про сарайчик — это я зря. Спецмашина подразделения 000 вполне сносное сооружение. Приличная скорость и начинка. Да и характер неплохой. Особенно, если ее называть “Милашкой”. Что там внутри, за полуметровой броней, я не разобрался даже за четырнадцать лет работы в Службе. Но знающие люди поговаривали, что если в судный день вам потребуется лавровый венок на могилу, то в “Милашке” можно найти и его. Ничего удивительного, принимая во внимание размеры “Милашки”. Пятнадцать метров в ширину, сорок в длину. В ее внутренностях спрятано столько, что список оборудования и инвентаря занимал два толстых тома. Которые я, впрочем, выбросил в первый же день работы. Незачем занимать пространство.
И нет ничего прекраснее, чем мчащаяся по улицам города спецмашина подразделения 000. Сирена — невыносимый вопль, закладывающий уши. Особенно тем, кто не внутри Милашки. Все мигает, моргает, переливается. Синее и красное. Красное и синее. Ядерная топка на форсаже. Красота. А если еще и в мегафончик пару фраз тем, кто не успел с дороги свернуть… Песня.
Пока я занимался “Милашкой”, Боб нашел на заднем сиденье приготовленный для него подарок. Я не успел остановить янкеля. Хотел сделать приятное вечерком, после Службы. Но не учел, что Боб способен чувствовать запах пищи на расстоянии до километра. И отнимать пакет уже поздно. То, что попадало в руки американца, принадлежало ему со всеми потрохами. А попытаться отобрать, значить получить по морде. Даже за подарок.
— Это мне? —Боб вынул голову из пакета и удивленно радостно устремил на меня голубые от счастья глаза. — Это все мне? Майор Сергеев… Да зачем так… Да я… прямо… Товаришч!
Сейчас он начнет обниматься, или заплачет. Почему я так уверен? Четвертый год одно тоже. А так как мне не льстило ни то, ни другое, я попытался отвлечь внимание Боба.
— Поймай что-нибудь по приемнику.
Боб кивнул, полностью передавая этим кивком ту огромную благодарность, которую он испытывал ко мне, и принялся шарить по волнам эфира.
— Вот это то, что нужно, — остановил я напарника, когда кабина наполнилась старой доброй классикой. Приятная и спокойная мелодия. “Парам, парам, парам, пара! Уау”! Особенно последнее. Вот этот момент — “уау!”. Ребята умели писать музыку. Настоящую музыку. Не то, что сейчас. Симфонии для деформированных мальчиков из общеобразовательных школ с уклоном на плавательное многоборье.
Боб тоже любил старые напевы. Выудив из подаренного пакета блины с икрой, он принялся раскачиваться на кресле в такт музыке. Естественно, не забывая про еду.
Перегородка, разделяющая кабину от всех остальных внутренностей спецмашины, раздвинулась, и показалась заспанная… извините, заспанное лицо Герасима.
— Мм?
— Ничего особенного, — я кивнул на четвертый монитор. — Ситуация второй категории сложности.
— Мм!
— Не думаю. Но если что, будь готов.
— Мм.
— Ага.
Перед тем, как отправиться обратно, на спальное место, Герасим попробовал увести из пакета Боба кусок ветчины, но, получив по рукам, передумал. Он прав. Тысячу раз прав. Сначала шлепок, а потом по лицу.
Моя обязанность, как командира спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать, пресекать межэтнические конфликты. Лучший способ сделать это, задать вопрос янкелю о его исторической родине.
— Боб, расскажи об Америке?
На вопросы американец отвечать любил.
— В далеком, далеком прошлом, когда еще космические челноки не бороздили просторы космического океана, на нашей Земле бушевали человеческие войны!
Боб облизал пальцы. Дурная привычка. Нет, чтобы как все люди, о штаны вытереть.
— В те далекие времена Америка… да, да, командир, именно Америка… не была еще слаборазвитой страной. Это было воинствующее государство, сильное и могущественное, которым правил последний всенародно избранный президент Арнольд. Древние летописи описывают его, как кровожадного правителя, отлично владеющего всеми видами древнего боя, включая подручные средства. По современным понятиям Арнольд Последний был скорее варваром, разрушителем. Но людская молва нарекла его последним Героем. Он нещадно боролся против тирании зеленых человечков, против различного толка колдунов и разного рода экстремистов.
Во, заливает! Но останавливать, а тем более уличать американца во лжи нельзя. Обидится, драться полезет.
— Ну, ну, — закивал я, сдерживая мудрую командирскую улыбку.
Роберт Клинроуз засиял, словно прошлогодняя елка, с которой забыли снять украшения. Еще бы, в кои времена разрешили рассказать об исторической Родине.
— Загадка истории заключается в том, — продолжал янкель, выискивая в пакете еду, — …В том, что Арнольд Последний бесследно исчез в трущобах городских, оставив лишь непонятную для историков записку со словами, что он еще, может быть, вернется. Но не вернулся. Власть в древней Америке захватили звездно-полосатые кхмеры. Что из этого получилось, мы видим, рассматривая сегодняшнюю Америку. Майор Сергеев! А что вы знаете об Америке сегодняшней?
Посмотрев на потолок, я вспомнил то немногое, что знал о бывшей родине Роберта.
— Америку открыли в каком-то там веке американцы, поэтому и назвали континент в честь себя. Население состоит из белых, черных, индейцев и из женщин. Белые разводят индюшек. Черные играют в баскетбол. Индейцы собирают перья и делают из них головные уборы по пять брюликов за штуку. Женщины заседают в правительстве. Америку погубили эмансипейшен, шестая поправка и неплановое ведение американского хозяйства. На сегодняшний день расплодившиеся бизоны практически вытоптали весь юг этой страны. Родина мутантов-крыс, известных биологам под именем крыса-микки. Чемпионы последних Олимпийских игр по гольфу. Отвратительная жвачка и некачественная сборка машин из запчастей русского производства. Достаточно для начала?
Боб недовольно поджал губы. Наверно, он думал, что я вспомню об производимых в Америке и известных на весь мир самораскладывающихся вешалках для верхней одежды.
Теперь моя очередь.
— Боб. А что тебе известно о древней России? — до места падения Объекта еще два квартала. Продержаться бы.
Вопрос на засыпку. О прошлом нашей страны так мало сведений, что сформулировать точный и правильный ответ под силу только третьему номеру команды, Герасиму. Он единственный, кто посещал Большую столичную библиотеку целых два раза.
— Россия? — замялся американец, которого по результатам прошлого опроса лишили всех отгулов. — Россия большая страна с большими традициями.
— Так! — кивнул я. Пока что янкель говорил правильные вещи.
— Широкая страна во всех смыслах этого слова. — Боб посмотрел на карту, висевшую на лобовом стекле. — В России много лесов, полей и рек. И скажу от всего сердца, командир, я другой такой страны не знаю, где так вольно бы жилось простому американскому эмигранту.
— Великолепно. А теперь заканчивай, Боб, подъезжаем.
Милашка затормозила всеми конечностями, слегка швырнув нас на лобовое стекло. Сзади послышалось недовольные крики Герасима.
Боб мгновенно сгреб все съестное в пакет и запихал последний в сейф. Естественно, что шифр он набирал, заслонив стальную дверь своим телом. Дружба, дружбой, но голодные годы дают знать.
Когда дело касается работы, то здесь Бобу нет равных. Именно в такие минуты он забывает про свой основной инстинкт, и полностью погружался в дебри выполнения поставленной задачи. Пока я разминал ноги, пиная скаты Милашки, Боб вытащил из спецмашины инструменты первой очереди. Титановую треногу, с приваренной к ней вспомогательной аппаратурой.
— Второй номер! — во время работы никаких панибратств. — Доложите обстановку.
Боб прильнул к окулярам, покрутил колесики, пощелкал клавишами микрокомпьютера, сверил данные с бортовым процессором и перепроверил все это карандашом на бумаге.
— Приземлится через двадцать восемь минут, одиннадцать секунд. Плюс — минус три секунды поправки на содержимое карманов и желудка.
Я задрал голову вверх. Где-то там, среди бескрайней высоты небоскребов, пластика и стекла, падает вниз человек. Может быть, он читает молитву. Может быть плачет. Но он уверен, на все сто процентов уверен, что хорошие парни из подразделения 000 помогут ему. Ведь не зря же он платит налоги? И он прав. Это вам не нищая Америка, где на каждом углу подстерегает опасность, и никто, ни от чего не застрахован.
Я зевнул и потянулся. День выдался на редкость суетливым, и тело успело устать. Четыре вызова за рабочую смену это не шутка.
— Думаешь, успеем? — спросил я, наблюдая, как напарник старательно проверяет расчеты, чертя графики и формулы прямо на пластике дороги. На этот счет у него бзик.
— Если бы Директор поменьше болтал, то наверняка. — Боб закончил проверку и теперь аккуратно затирал рисунки носком ботинка. — А так… Черт его знает.
Если Боб говорит “черт его знает”, то так оно и есть. Вполне могло статься, что Объект зря всю жизнь сознательно платил налоги. И лучше бы он жил в прогнившей от мелкой буржуазии Америке. Остался б в живых.
— Если поторопимся. — Боб поковырялся пальцем в зубах, — то, можно попробовать. Пиво хочешь?
Я кивнул. Перед ответственным делом никогда не помешает выпить пива. Тем более перед срочным делом.
Пока напарник ходил к холодильнику, я предавался размышлениям о важности нашей профессии.
Впервые Служба 000 была организована в столице в начале тысячелетия. Совмещение обязанностей спасателей, пожарников, врачей и милиции. Четыре в одном. Один за четырех. Конечно, параллельно “Трем нулям” существовали и непосредственно вышеперечисленные Службы. Но это так. Для галочки и для бюджета. Ничего не соображающие и неподготовленные ребята. Прибывают на место в последнюю минуту и, как обычно, все портят. А мы… Мы делаем работу. Спасаем, тушим, лечим. За это нам и платят такие бешеные деньги. Покажите мне хоть одного министра, который зарабатывает в год пятьсот тысяч брюликов наличными? То-то же. О левых я ничего не говорил.
Всего в столице три команды. Мы — тринадцатые. Почему тринадцатые, если всего три? Это у Директора спрашивайте. Ну, нравится ему это число. И, вообще, мы — лучшие. По крайней мере, так говорится во всех сводках.
— Держи. — Боб протянул литровую банку.
Минут пять мы, торопливо, тянули пиво, не забывая внимательно посматривать по сторонам и отвешивать плоские шуточки редким прохожим. Преимущественно женского пола. И преимущественно с моей стороны. Боб гордо молчал. Скорее всего, парня затуркали еще в Штатах, где в конце второго тысячелетия мужиков перестали вконец уважать. А к третьему тысячелетию, полностью обнаглевшие бабы, вообще, установили полный эмансипейшен. Что и привело к полному разврату и развалу экономики и личности. Бедная Америка!
Пиво имеет свойство быстро кончаться. Бежать за добавкой напарник отказался, мотивируя это тем, что вес объекта в любой момент может измениться в силу объективных причин, и тогда нам точно придется все переделывать.
— А это премия и отгулы, — заключил он, и я не мог с ним не согласится.
— Тогда за дело, — вздохнул я, направляясь к задним воротам нашей Милашки. — Делай разметку.
Задние створки долго не хотели открываться, так что пришлось слегка полаяться с Милашкой относительно соблюдения исправного состояния вверенной ей техники. В заключении она посоветовала мне не лезть не в свои дела и попробовать открыть ворота с помощью лома. Совет оказался верен. Ворота минуту подумали и распахнулись.
Проклиная тех, кому спокойно не сидится в прохладных помещениях, тех, кто самостоятельно занимается мытьем окон, я, то и дело, спотыкаясь о расставленные повсюду железяки, пролез к экскаватору.
— Ржавчине доложить о готовности.
— Горючее в норме. Техническое состояние в порядке. Рабочие нормативы проверялись согласно штатному расписанию. Не желаете узнать последние компрессионные данные? А сводку погоды на Караибских островах? Хозяин, мне бы маслице в правой верхней втулке сменить, а?…
Подсобные механизмы иногда бывают такими нудными.
— Ты, ржавчина, не умничай. Заведись и трогайся. Да не гони, как в прошлый раз. А о маслице подумаем на выходных.
Съехав на мостовую по услужливо подставленному Милашкой помосту, я направил довольно порыкивающий экскаватор в сторону расчетной точки.
Боб уже закончил разметку и теперь соединял флажки синей лентой, на которой красовалась надпись “ …Вход запрещен. Работает служба “000”. Штраф — три минимальных оклада. Служба 000… Вход запрещен. Работает служба “000”. Штраф…”
Я поправил сползший на подбородок связь-микрофон и спросил:
— Разметка?
— Обижаешь, командир. Как в аптеке.
— Глубина?
Боб взглянул в записную книжку, пикнул раза два кнопками.
— Два метра плюс десять сантиметров на основание. Дно чистое. Без примесей. Два процента вероятности залежей.
Могло быть и хуже. Иной раз попадаются старые мостовые, под которыми сплошная грязь и археологические древности. Тогда без санкции ООН и сантиметра не выкопать. Пока согласуешь все бумажки, семь потов сойдет. Но сегодня счастливый день.
Нутро ржавчины заурчало, и ковш, выплевывая взрывные снаряды, легко вгрызся в сверхплотный пластик всеми пятью стволами.
Выкопать яму площадью в двадцать пять квадратных метров и глубиной в два, задача плевая. Отработку по сторонам. Еще пригодится тем, кто придет за нами разбирать конструкцию.
Те самые два процента залежей, о которых упоминал Боб, в виде объемистого ржавого сундука с желтыми кругляками, тоже в сторону. Копаться в древностях не наша задача. Это потом явятся из департамента и станут ахать над этим хламом, недобрым словом вспоминая Службу за пренебрежительное отношение к предметам старины. Либералы, что б их.
Теперь слегка утрамбовать землю и свериться с приборами. Точно и надежно. Помнят еще руки!
Выехав из аккуратного котлованчика, я заглушил экскаватор.
— Хорошая работа, командир! — Боб, на правах второго номера, стоял наготове с раскуренной сигаретой.
— Хорошая работа, напарник, — привычно ответил я, принимая сигарету. Мои любимые. “Космос с запахом деревни”. — Как со временем?
Боб вскинул бинокль, и некоторое время что-то внимательно рассматривал среди разноцветных небоскребов.
— Да вроде… Но гарантировать ничего нельзя. Слишком мало времени у нас.
Докурили мы уже молча. В такие минуты, когда жизнь честного налогоплательщика весит на волоске и зависит, может быть, всего от нескольких секунд, ничего говорить нельзя. Не тот момент.
— Сгоняй пока в кафе. Мне пару бутербродов с семгой.
— А попить? — Боб любил бегать по магазинам. — Пепси?
— Не. От нее живот пучит. Лучше кваску. Да и тебе советую. Ты прекращай всю эту заморскую гадость пить. Там же витаминов с гулькин нос. Вот квас, ну или там пиво, другое дело. Знаешь, почему в Африке постоянно сокращается поголовье обезьян?
— Почему?
— Потому, что пива не пьют. Так ты как, идешь?
Боб вытащил из Милашки спинной рюкзак и рванул в ближайший супермаркет.
Пока он мотался за едой, я еще раз проверил состояние котлована. В нашем деле не должно быть никаких неточностей и недоработок. Потом загнал ржавчину в нутро Милашки, а вместо нее выкатил автономную бетономешалку и полный комплект для работы на местности. Ну, там, знаете, несколько кубов упакованного бетона, пластиковый цемент и прочую ерунду, без которой не обойтись в нашем, спасательском деле. Не забыл даже ветошь. Это такая штука в одноразовых пакетах, из чистого хлопка. Изготавливается в Иваново специально для подразделения 000.