Костин Сергей. Подразделение 000

   Вопросов не последовало. Это хорошо. Чем меньше ребята будут болтаться под ногами, тем спокойнее все можно решить.
   — Боб!
   — На связи, командир.
   — Снимки получил?
   — Только что, командир.
   — Значит, видишь, чем пахнет. Соображения имеются?
   Соображений у второго номера не возникло. И не могло возникнуть. Прежде чем приступить к работе в подразделение 000, каждый проходит специальную подготовку. Которая, помимо прочего, включает в себя тщательное изучение и разбор всех происшествий и вызовов. Так вот. За последние сто лет ничего подобного в столице не происходило. Дело пахло ядерными отходами, и как из него выбираться, знал только бог.
   И, может быть, еще и я.
   — Второй номер. Слушай мою команду. Проверить все аналогичные случаи за все время существования Службы. Вести расширенный поиск. Все, что может помочь нам в разрешении этой ситуации, сгодится. Сделать запрос по другим городам. Может, у них что-то есть. Если нет, то запросить Европейский Союз.
   — Объединенные нации, — подсказал Боб. Умница.
   — Это обязательно. Свяжись с президентами всех государств. Пусть слегка погоняют своих бюрократов. И с Америкой своей тоже.
   — С Америкой связи нет.
   Ах, Америка. Довели страну до ручки. Демократы — эмансипаторы.
   — А вот это, уже твои проблемы, второй номер, — повысил я голос. — Хоть голубиную почту посылай.
   — А может аэрофлотчиков попросить, — предложил Боб. — Хотя, туда вряд ли кто согласится лететь.
   — Пообещай премии, отгулы, домики в деревне. А лучше всего, поговори с Космическим центром. Ребята никогда не отказывали. Что им стоит, туда-сюда челнок сгонять.
   — Это все? — поинтересовался Боб.
   — А как ты думаешь? — молодежь, как была суетливой, такой и осталась. — Позвони Главкому, пусть поднимает вооруженные наши силы по тревоге. По боевой тревоге. Нам нужна полная гарантия спокойствия и безопасности. Таможня пусть перекроет все морские и сухопутные границы. Теперь точно все.
   Подбежал запыхавшийся Главный милиционер. По его виду я догадался, что в четком плане операции по спасению Объекта вкралась неприятная недоработка. Не добегая до меня шагов десять, генерал перешел на строевой, чеканный шаг.
   — У нас проблемы. Пресса. На вертолете.
   Я посмотрел в сторону огороженного двумя рядами колючей проволоки дерева. Над его верхушкой парил аппарат местной телевизионной станции. Из открытых дверей торчал человек и камерой в руках.
   — Милашка! Командир на волне.
   — Вся во внимании, командор.
   — Видишь, вертолет. Желтый, с синей полосой, с цифрой восемь на борту. Убери его.
   Такое деликатное дело, как общение с телевизионщиками можно поручить исключительно Милашке. Специальные курсы, работа на тренажерах, трехступенчатые экзамены.
   Спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать выдвинула из своего нутра четыре громкоговорителя и, включив звук на полную катушку, суровым мужским голосом, от которого кровь застывала в жилах, стала вести переговоры с нарушителями спокойствия.
   — Летательный аппарат за номером “восемь” ядовито желтого цвета. Немедленно покиньте запретную территорию. В случае неповиновения применяем силу.
   То ли вертолетчик был глуховат, то ли на Милашкины запросы плевать хотели, но летательный аппарат продолжал стрекотать над деревом и, соответственно, над охраняемым Законом Объектом.
   Милашка, видя столь явное неуважение к себе, разозлилась. Машинка еще та, с характером. Она выставила из верхней башни крупнокалиберный, четырех ствольный пулемет системы “Град 9 на 12”, и, без всякого зазрения совести, выпустила длинную очередь по вертолету. Я даже рта не успел открыть.
   Но то ли Милашка не до конца потеряла совесть, то ли прицел сбился. Вертолет только задымил обоими двигателями и, странно так заваливаясь на один бок, стал спасаться бегством. Ему бы удалось скрыться за ближайшей высоткой, но Милашка решила выпендрится и продублировала очередь. Иногда она бывает излишне старательной.
   Я не стал смотреть, что стало с вертолетом. На это есть другие Службы. По крайней мере, я уверен, что за телевидение больше беспокоиться не стоит.
   — Хорошая работа, маршал-майор. — Пожарный Генерал смотрел на меня завистливым взглядом. Такого ему не в жизнь не сделать. Пожарники.
   — Генерал, — вернулся я к основной работе. — У вас есть костюм высокой защиты? Мне один комплект.
   Естественно, что костюма не оказалось. Нашел, у кого спрашивать. В последние годы пожарники только и занимались, что выезжали по частным вызовам населения на поливку лужаек. Современные здания имеют достаточную степень защиты от огня. Даже огонь спички вызывает срабатывание сигнализации и немедленное включение систем пожаротушения. Остается только содержать технику в порядке.
   Так или иначе, современные пожарные силы представляли сборище технарей, которые ходят по офисам и квартирам с датчиками и отвертками. Всю основную, черную, по мнению самих пожарных, работу, выполняет подразделение 000.
   Костюм высокой защиты, в простонародье «скафандр», удалось одолжить, как ни странно, у Милашки. Оказывается, она прятала его на черный день. И сегодня этот день наступил.
   Когда я облачался в скафандр, вокруг меня собрались генералы служб, которые явно не понимали, что я собираюсь делать. На их вопрос о моих дальнейших действиях, я ответил просто, хоть и нелегко мне было это сделать:
   — Надо посмотреть все поближе. Личное присутствие на месте вызова, моя первостепенная задача. Хочу определиться.
   Генералы отговаривали меня, как могли. Главный пожарный побежал докладывать о моем безрассудном поступке мэру. Но я был неумолим. Мы, сотрудники подразделения 000 обязаны рисковать собственной жизнью, ради жизни других. Пусть даже это попавшее в беду животное неизвестной национальности.
   Пока отключали электричество с ограждения, пока раздвигали пластиковые заграждения и расчищали проход, я стоял молча, отрешившись от всего мира. Человек должен иногда побыть наедине с собой. Оценить прожитую жизнь, мысленно попросить прощения у всех незаслуженно обиженных, продиктовать в личный “черный ящик” завещание.
   И когда я, с трудом переставляя ноги, приближался к дереву, там позади, за ограждением раздались робкие хлопки генералов. Были они слабыми и редкими. Но с каждым шагом, становились все громче и громче. Люди смотрели мне в след и присоединялись к этому величественному действу. Некоторые плакали…
   На подходе, когда до Объекта оставалось не более десяти метров, в ушах раздался голос Боба.
   — Командир! Здесь у меня кое-что есть.
   — Говори. И поскорей. У меня через десять секунд контакт.
   — Не суетись, командир, — я даже присвистнул в скафандре. Раньше Боб никогда не позволял себе орать на непосредственное начальство. — Прошу пару секунд. Есть! Есть, командир!
   — Да говори уже, — простонал я, обходя Объект по кругу. Приближаться ближе нельзя. По крайней мере, пока не получены дополнительные сведения.
   — Сообщение от Британского биологического общества. Мы переслали им короткометражный фильм об Объекте. Ребята утверждают, что наш Объект может откликаться на слова «кис-кис-кис».
   — Ты ничего не напутал? Точно три раза?
   — Перепроверяю.
   Пока Боб перепроверял полученную от Британского биологического общества информацию, я постарался подойти поближе к дереву. Один бог знает, каких усилий мне это стоило. В нашем деле один неверный шаг может стоить жизни. Я не говорю о себе. Я не в счет. Общество, вот кто нуждается в нашей защите. И каждый из этого общества.
   — Это снова я. — Боб работал быстро. — Голоса разделились практически пополам. Есть, правда, небольшой перевес в один голос. Мы с Милашкой смоделировали ситуацию и пришли к вводу, что стоит попробовать первый вариант. Три раза. Желательно с минимальными перерывами.
   — Понял. Конец связи.
   Что ж. Есть какие-то зацепки. Три раза. Не густо, но ничего другого у нас пока нет.
   Я включил внутренний магнитофон, который должен записать все, что я делаю и говорю. Обязательное условие при работе в одиночку.
   — Раз, два. Проба. Проба. Время… — я взглянул на вмонтированные в рукав часы. — Время такое-то. Дело номер такое-то. Объект находится в неподвижном положении. Состояние стабильное. Враждебных действий не наблюдаю. Визуальное наблюдение в допустимых пределах. Провожу голосовой контакт.
   Внешние микрофоны выведены на проектную мощность.
   — Кис. Кис. Кис.
   Из окон нижних этажей соседних высоток с грохотом вылетели все бронированные стекла. Где-то в соседнем районе сработала сейсмологическая сирена. Пришлось сделать громкость тише.
   — Кис. Кис. Кис.
   Объект взирал на меня широко раскрытыми глазами и совершенно не желал общаться.
   — Боб! У меня критическая ситуация!
   Боб находился на месте и откликнулся практически сразу.
   — Секунду, шеф. Сейчас за продукты рассчитаюсь.
   Надо с янкелем потом серьезно поговорить. Нельзя во время работы мотаться по ближайшим магазинам. Мог бы и у меня спросить, что я хочу на ужин.
   — Командир!?
   — Слышу. Повторяю. У меня критическая ситуация. Поднимай Герасима. Я так думаю, что без его гигантского опыта нам тут делать нечего.
   — Может, дождемся вестей из Америки? — робко поинтересовался Боб.
   — Согласились космолетчики?
   Боб слегка покряхтел. Значит, с космонавтами договорится не смог.
   — Голубей только что отослал.
   — Герасима буди!
   Злиться на Боба нельзя. Американский парень не до конца влился в нашу прекрасную жизнь. Это у них там, в эмансипированной Америке все не спеша, с оглядкой, с оговоркой. А у нас, у русских, сегодня не сделаешь, завтра можно и не начинать.
   — Сделано, командир.
   — Изображение!
   На внутренней стороне шлемофона возник небольшой экран с изображением помятого от долгого сна лица Герасима. Он долго щурился, посматривая на солнце и выслушивая краткое введение в дело второго номера. На изучение документации у Герасима ушло еще меньше времени. Часть из секретных документов он изучил в развернутой неподалеку походной уборной, где их и уничтожил согласно инструкции. Остальной частью он обтер лицо, после того как на скорую руку побрился у специально вызванной для этого бригады скорой парикмахерской помощи.
   Видеоматериалы Герасим просмотрел в ускоренном режиме за скромным ужином из центрального ресторана.
   — Гера, что скажешь? — я терпеливо топтался под деревом. Никуда не уходил, понимая, что только мое личное присутствие поддерживает Объект в эту, несомненно, в трудную минуту.
   — Мм! — Герасим задумчиво погладил плохо выбритую, в двенадцати местах порезанную щеку.
   — Нет! — твердо ответил я. — Никаких иностранных специалистов. Не хватало, чтобы нас прославили на весь свет. А кого предлагаешь?
   — Мм! — Герасим вопросительно посмотрел на меня сквозь расстояние.
   — Тибетские монахи жадные, много запросят. Хочешь, чтобы из нашей зарплаты до конца дней высчитывали. Думай.
   Герасим приподнял густые брови и брякнулся в вовремя подставленное сзади кресло с приваренным к нему зонтиком.
   — Всем командам полная тишина! — заорал я, осознавая, что именно сейчас в мозгах Герасима создается история.
   Смолкли все звуки, затихли голоса. Над районом бедствия нависло безмолвие. Только Милашка, зная внутренний мир Герасима, негромко, тихонечко, проигрывала через наружные усилители любимую песню Герасима с непонятными никому словами — «Пропала собака, живущая в нашем дворе». Почему-то именно эта инструментальная обработка в исполнении объединенного земного оркестра особенно нравилась Герасиму. Не спрашивайте, почему? Не знаю.
   Через полчаса непрерывного размышления Герасим странно дернулся, вскочил на ноги и уставился на мир воспаленными глазами:
   — Мм!!!
   Вот. Вот она истина жизни. Что б все так работали.
   — Боб! Срочно отыщи и доставь сюда так называемого котолога. А я почем знаю кто это? Герасим утверждает, что без помощи этого, как там, котолога, нам ничего не светит. И поскорей, Боб. Я уже на пределе.
   Пока второй номер, по одному ему известным каналам разыскивал котолога, я попытался на свой страх и риск приблизиться к Объекту на более близкое расстояние. Для того чтобы потом меня не обвинили в трусости, я приказал Главному Пожарнику в срочном порядке вывесить на близлежащих зданиях экран и транслировать все мои передвижения. Совершенно необходимое мероприятие. Главное доказательство при получении очередной медали. Или, чем черт не шутит, ордена.
   Казалось, ничего не предвещает беды. Первые два шага к дереву дались, конечно, с трудом, но пока все шло нормально. Но едва я занес ногу для третьего шага, как Объект вышел из стабильного состояния, распахнул здоровую пасть и издал звук, который впоследствии Милашка квалифицировала как «враждебный шумовой эффект агрессивной направленности».
   Не дожидаясь последствий, я со всего маху брякнулся на пластик тротуара, краем вмонтированных наружных микрофонов уловив испуганный вздох тех, кто наблюдал за моими действиями по большому экрану. Стоят столбами, рты раззявили!
   — Всем в укрытие! — заорал я, понимая, что теперь только от моих решительных действий зависит жизнь участников спасательной операции.
   Седые генералы, лысые прапор-лейтенанты, коротко стриженые рядовые, все, без разбору, повалились на дорогу, прикрывая голову тем, что попалось под руку. Один только Герасим продолжал рассеянно мотать головой по сторонам, проявляя чудеса идиотского героизма. Зачем, Герасим, зачем?
   Можете называть меня безумцем, можете считать меня глупцом, не ценящим собственной жизни, но я, позабыв о нависшей надо мной угрозе, вскочил на ноги и бросился к Герасиму.
   — Гера-а-асим! — кричал я, быстро переставляя ноги в свинцовых сапогах высокой защиты. — Ложи-и-ись, твою…
   Последние аккорды крика заглушила сработавшаяся сигнализация всеобщей эвакуации. Над городом на короткое мгновение повисло напряженное внимание и, но уже через секунду из высоток стали выстреливать и стремительно улетать в сторону безопасного периметра спасательные капсулы жильцов.
   А я уже гигантскими прыжками достиг Герасима, прыгнул на него, повалил на пластик и накрыл третий номер собственным телом. Иначе я поступить не мог.
   Когда вернулся Боб, ездивший на Милашке за котологом, мы все еще лежали в безопасных положениях. Тихо и не шевелясь. Герасим, правда, все норовил выскользнуть из-под меня, но я заботливо удерживал его, прижимая к дороге собственным весом и весом трехтонного скафандра высокой защиты. После нескольких неудачных попыток поменяться местами, Герасим прекратил дергаться, и затих, с благодарностью принимая помощь, оказанную ему лично командором.
   Боб, волоча за собой тощего очкарика в разодранном белом халате и с оцарапанной в шести местах щекой, замер у Милашки и долго-долго смотрел на территорию происшествия.
   — Эй! — робко подал он голос. — Есть кто живой?
   Живых, к безмерному моему удивлению, оказалось довольно много. Практически весь состав генералов и прапор-лейтенантов. Процентов восемьдесят рядовых и гражданского любопытствующего населения. Остальных, получивших небольшие и очень небольшие повреждения костномозговой системы, быстренько погрузили на трейлеры «скорой помощи» и отправили в лучшие больницы города поправлять здоровье.
   Слава богу, летальных исходов не случилось. Иначе не видать нам медалей, как Милашке собственных локаторов.
   Боб помог подняться, отряхнуться и привести меня в нормальный вид. И только после этого подтолкнул ко мне очкарика в разодранном белом халате.
   — Котолог? — вспомнил я мудреное название профессии очкарика.
   Очкарик, прижимая к груди белый халат, усиленно закивал головой.
   — Боб, а почему он в рванье? Твоя работа? — Боб при выполнении задания может не сдержать эмоций. Именно так записано в его личной психоаналитической карточке, которую я четыре года назад стянул со стола Директора.
   — Не, — улыбнулся Боб. — Это я его из бани изъял.
   Все встало на свои места. Несмотря на богатство и процветание страны в целом, в отдельных его ячейках до сих пор продолжали всучивать простодушным налогоплательщикам рваные простынки. И здесь даже подразделение 000 не поможет.
   — Немедленно выдать товарищу одноразовое белье из личных запасов, — сурово приказал я. И пока Боб, жуя на ходу ливерную колбасу тройного перегона, мотался за одеждой, я занялся расспросами очкариками с редкой для нашего времени профессией котолога.
   Однако все мои усилия оказались напрасными. Котолог на все вопросы отвечал совершенно невнятным языком, постоянно цокал и мотал реденькими волосами, а также тыкал меня в грудь тощим пальцем, повторяя при этом странное, совершенно неморфологическое слово. Точно смысл его не передам, не запомнил, но заканчивалось слово на «…злы». Или что-то в этом роде. Но «…злы» присутствовало точно.
   — Ты кого приволок? — вежливо заорал я на Боба, вернувшегося с охапкой одежды, которую мы обычно использовали для протирки ядерного реактора Милашки.
   — Как кого? Этого… — Боб задумчиво осмотрел очкарика. — Котолога. Что-то не так?
   Не так было многое. Операция из-за разгильдяйства второго номера разваливалась прямо на глазах. Люди устали. Начальства не было видно, но и оно, наверняка, тоже устало. Не говоря уже обо мне и о самом Объекте.
   — Да что, в самом деле, командир! — заволновался Боб, когда я прикрыл глаза ладонью. — Ты приказал, я исполнил. Думаешь, легко было этого чудака из Непала вызвонить. Мы с Милашкой, можно сказать, национальный рекорд установили. За нами, смешно сказать, милиция трех стран гналась за превышение скорости, а тебе все не так.
   Все ясно. Единственный котолог на Земле, и тот не бельмеса по-русски. Интересно, а как теперь списывать топливо?
   Уничтожив янкеля испепеляющим взором, я приказал удалить с глаз моих недоучившегося русскому языку котолога. Столько времени Объекту под хвост. Все нормы перевыполнили.
   — Милашка! Командир на связи!
   — Прием отличный, командор, — ответила спецмашина подразделения 000 за номером тринадцать.
   — Где Герасим? Почему не на штатном месте? Срочно найти. Надо заканчивать всю эту объектовасию.
   Милашка включила сенсорные поисковые программы и быстренько, не прошло и пяти минут, отыскала Герасима.
   — Заданный объект валяется под моими гусеницами с признаками насильственного удушения по всей области тела.
   — Кто посмел? — заорал я. Теперь уже без всякой вежливости. Даже генералы служб, до этого выбивающие на ветру мундиры, замерли по стойке смирно. Чувствуют, наверно, что именно в такие минуты и падают звезды, которые кому-то уже не нужны. — Под трибунал мерзавца! Лично, собственными руками уши оборву. Боб! У всех присутствующих снять отпечатки пальцев. Герасима похоронить с почестями и салютом из бортовых орудий Милашки.
   — Он дышит… — не совсем уверенно сообщила Милашка, у которой на борту были самые чувствительные в мире сенсоры. — Дышит, командор! Вот те задний мост дышит.
   Пока взмокшие генералы лично стаскивали с ожившего Герасима сваленный на него скафандр высокой защиты, оставленный каким-то негодяем, я потирал грудь в том месте, где находилось сердце.
   Чертова работа. Так можно на пенсию раньше времени уйти. Да, смерть, коварная и злодейская, поджидает нас, спасателей подразделения 000 на каждом шагу. Обманчивая эта штука, жизнь.
   — Не время умирать, друг, — я первым прижал чудом спасшегося Герасима к груди. — Дел полно впереди. Давай, Гера. Подумай. Хорошенько подумай. На тебя вся надежда. А я уж и не знаю что делать. Руки опускаются. Выручай. Спасем Объект, а уж потом и умирай. А, Гер?
   Герасим понимающе кивнул враз отросшей от близкой погибели щетиной.
   — Мм.
   — Как скажешь, Гера, — я уже был на все согласен. — Ты только скажи, что тебе надо?
   Герасим выдал список не задумываясь. Вот что значит специалист.
   — Мм, — выставил первый палец Герасим.
   — Записал.
   — Мм, — второй палец присоединился к первому.
   — Найти трудно, но постараемся, — пообещал я.
   — Мм, — третьего пальца у Герасима не было. Говорят, что оторвало в далеком детстве. Какие-то составы под откос пускал. Баловался, таким образом. Поэтому Герасим разогнул сразу четвертый палец.
   — Ясно, Гера, ясно, — я захлопнул карманный ноутбук и повернулся в сторону ожидавших очередные приказы и повышения генералов. — Полномочиями, предоставленными мне правительством, приказываю очистить территорию. Оцепление снять. Походные кухни затушить. Переносные сортиры оставить на месте. Уходим, товарищи.
   Приказы сотрудников подразделения 000 не обсуждаются. Это известно и служивому и гражданскому населению. Сказано, уходить, значит — уходить.
   Под завывания сирен народ, участвующий в спасении Объекта торопливо покидал опасную территорию. Я провожал всех внимательным взглядом, следя за тем, чтобы не было паники и мародерства. А то помню несколько лет назад, при обстоятельствах, о которых сегодня еще нельзя говорить, при точно таком же отступлении, кто-то прихватил по ходу дела гусеницы с Милашки. Потом два дня перед Директором потели.
   Последними уходили генералы. Отдавали мне честь, жали руку и спрашивали, не надо ли что передать семье и близким. Мало ли что… Главный Пожарник, дождавшись, когда остальные генералы исчезни за углом небоскреба, заглянул в мои глаза и с неподдельной тревогой поинтересовался:
   — Что будет то, товарищ маршал-майор?
   — Все будет хорошо, — пообещал я, наблюдая, как Герасим, изменив собственному правилу не работать руками, выкатывает из Милашки завернутый в черную фольгу аппарат. Который, как мне показалось, не значился в штатном расписании. — Пора и нам с вами, генерал, уматывать. То есть отходить.
   Боб уже торопливо разворачивал спецмашину в сторону проспекта и выбирал наиболее короткий маршрут через детские песочницы и качели. Надо бы с ним потом проработать этот вопрос. Негоже ломать последние ребячьи радости. Можно ведь и по газонам прокатиться.
   Герасим, поглаживая щетину, дожидался, пока я спроважу любопытного пожарника. Разворачивать странную установку при посторонних он не спешил.
   — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — я переминался с ноги на ногу, понимая, что, оставляя в эту трудную минуту Герасима одного, я взваливаю на свои плечи непосильную тяжесть. Если что-то случится, если что-то пойдет не так, то первую стружку снимут с меня.
   — Мм. — Герасим улыбнулся. Он всегда улыбается. Таким я его и запомню.
   — Пора и нам.
   Перед тем, как забраться в Милашку, я, следуя давней традиции подразделения 000, сфотографировал Герасима на память. В полный рост. Сидя на пластике дороги. Лежа в клумбах. С приставленной ко лбу ладонью. На шпагате. С козьими рожками. В обнимку с Бобом. У борта Милашки. С развевающимися на ветру волосами. В задумчивости. В горе. В радости. Печали.
   Боб в это время снял короткометражный документальный фильм о жизни и деятельности третьего члена нашей команды, и нарисовал Геру в полный рост в окружении рождественских индюшек. Зря это он индюшек влепил. Герасим и так хорошо смотрелся в парадном кителе с одинокой медалью на груди.
   Милашка втянув в себя эскалатор, жалобно проскрежетала движком и медленно, где-то даже траурно, потарахтела прочь от одиноко стоящего на прежарком летнем ветру Герасима.
   А он стоял, простой русский спасатель, один, без команды, и махал нам вслед рукой.
   — Он мне еще десять брюликов должен. — Боб грустно наблюдал за Герасимом в шестой монитор. — Как думаешь, командир, если живой останется, отдаст?
   — Если останется, отдаст.
   Верил ли я сам в эти слова? Не знаю. Но в одном я был уверен на все сто процентов. Что бы там не задумал Герасим, он, наша последняя надежда.
   На дальних периметрах мы быстренько соорудили с Бобом небольшой блиндаж, откуда можно было с полной безопасностью наблюдать за действиями третьего номера. Дальняя связь и пятидесятимильный перископ, который Милашка приобрела у американских подводников за три бутылки водки, позволяли наблюдать ювелирную работу Герасима во всех мелочах.
   Я не знал, что собирается сделать Герасим. Да, пожалуй, никто во всем мире не знал этого. Гигантский аналитический ум Геры, проанализировав и смоделировав все ситуации, нашел одно единственное решение, которое позволяло выйти из создавшейся тупиковой ситуации с наименьшими потерями. Я, как командир подразделения 000 полностью доверял своей команде.
   Убрав помехи и лишние шумы в виде любопытных генералов, желающих бесплатно поглазеть на работу спасателя, мы с Бобом прильнули к окулярам перископа. Ни одно движение Герасима не ускользало от нашего пытливого взора.
   Герасим разминается. Гладит щетину по росту движения. Против движения. Делает ногтевой массаж живота. Потом неторопливой походкой приближается к странному аппарату. Также не торопясь, сплевывая густую пластиковую пыль, разворачивает черную экранирующую фольгу.
   — Фазе, мазе, лав ю бразе! — срывается с губ Боба американское ругательство. — Командир, ты только посмотри!
   Под черной простынею фольги скрывалась восьмиствольная ракетная установка «Шарик». Контрабандное оружие, запрещенное всеми правительствами, как негуманное. На этот счет даже ООН в свое время выпустило специальный бюллетень, в котором требовало от всего человечества клеймения позором разработчиков, производителей и оптовых распространителей установки.