Коултер Кэтрин. Сердце колдуньи

   Меррим прекрасно представляла, как они выглядят. Одежда еще не просохла, ее платье помялось и разорвано, волосы уныло повисли.
   Покосившись на Бишопа, она увидела, что тот улыбается.
   — Хорошо снова вернуться к тому, что знаешь и понимаешь. К совершенно нормальной жизни, — шепнул он. — Меррим, этот сгорбленный человечек — шут Круки, а другой — Горкел Безобразный, человек с самой омерзительной физиономией во всем христианском мире. А это Элдвин, комендант гарнизона Дьенуолда. Вот и он, задыхается от чересчур быстрого бега вниз по лестнице. Бедняга весь день торчал на стенах. Дьенуолд, Филиппа, это дева из Пенуита, которая успела побывать замужем четыре раза. Меррим де Гай, это лорд Дьенуолд де Фортенберри, граф Сент-Эрт. А это Филиппа, его жена и помощница. Любимая дочь короля.
   Меррим впервые была в Сент-Эрте, хотя много слышала о Биче Корнуолла. Но тот вовсе не выглядел коварным и подлым. А Филиппа, побочная дочь короля, оказалась настоящей красавицей. И волосы у нее были на диво: густые, кудрявые, перевитые светло-желтыми лентами.
   Дьенуолд засмеялся и, подхватив Меррим, снял с седла.
   — Вы немного отсырели. Почему бы это? Солнце на редкость жаркое. Может, ты забавлялся с ней, Бишоп, и вы оба упали в реку или пруд?
   — О, Дьенуолд, какие там забавы? — отмахнулся Бишоп и, спешившись, вручил поводья Бесстрашного Горкелу, который расплылся в улыбке. — Видишь ли, на землях Пенуита идет сильный дождь.
   — Но не здесь? Как же это возможно? — удивился Дьенуолд.
   Бишоп невольно пожал плечами:
   — Полагаю, это немного необычно. И объяснить все это я не могу.
   — Бишоп вызвал дождь, — пояснила Меррим. Последовала мгновенная и полная тишина.
   — Нет, — спокойно и равнодушно обронил Бишоп. — Она шутит.
   Дьенуолд как-то странно взглянул на него и отступил, когда его жена поспешила вмешаться:
   — Все объяснения позже. Входите, входите! Сначала нужно высушить одежду. Хорошо, что у нас достаточно овец, чтобы соткать сукно на одежду для всего замка! Меррим, ты почти моего роста, так что мои платья должны тебе подойти.
   — Ха! — фыркнул Дьенуолд. — Ты гигант! Майское древо! А эта тонкая веточка Филиппа сунула стебелек розмарина мужу в рот. Дьенуолд мигом его выплюнул, хмыкнул и объявил:
   — Идем, Бишоп. Горкел позаботится о Бесстрашном. Честно говоря, он единственный, кто способен справиться с этим чудовищем, поскольку он единственный, которого Бесстрашный ни разу не попытался укусить.
   — Боится, что Горкел его укусит, — пояснил Бишоп. Вскоре Меррим уже поднималась вместе с Филиппой де Фортенберри, графиней Сент-Эрт, по широким ступеням, ведущим в парадный зал.
   Тут стоял ужасный гвалт. Все говорили разом, все куда-то спешили, почти не обращая внимания на Бишопа и Меррим. Повсюду бегали смеющиеся, дерущиеся, спорящие дети.
   — В Пенуите всегда тихо, — заметила девушка. Филиппа подняла брови.
   — В каждом замке, который я посещала, даже во внутреннем дворе Виндзора, стоит такой шум, что уши лопаются.
   — В Пенуите одни старики, — вздохнула Меррим. — Они обычно говорят тихо. Спасибо вам за одежду.
   — Ее подарила мне Кассия де Мортон несколько лет назад. Она прекрасно на тебе сидит. Что ты хотела сказать, когда упомянула о стариках?
   Они как раз добрались до парадного зала.
   — О нет! — охнула Филиппа, закатив глаза.
   На одном из раскладных столов плясал шут Круки. Плясал и пел во все горло:

 
Вот он, Бишоп, прямиком от короля!
В шахматы ему играть нельзя!
А вот она, его девица!
На ней ему велят жениться!
Затащить ее в постель
И, конечно же, молиться,
Чтоб внезапно не скончаться
От ужасного проклятья!
Да здравствует Бишоп — пятый муж!
 

   Меррим удивленно уставилась на Филиппу.
   — Да это вроде стихов, и даже кое-как рифмуется! Но то, что он сказал, — бесстыдная ложь! Что это он плетет? Бишоп приехал в Пенуит не для того, чтобы жениться на мне! Ему велено снять проклятие с Пенуита!
   Дьенуолд, злобно зарычав, вскочил на стол и отвесил шуту такую оплеуху, что тот слетел на пол и колесом прошелся по тростнику, после чего улегся на спину и во весь рот заулыбался хозяину.
   — Господин, пощади меня! Я исправлюсь! И еще до того, как вечер прибудет на ногах ночи, я сочиню целую балладу, в которой каждая строчка будет рифмоваться со следующей, а может, и найду рифму к слову «муж». Еще одна строфа? Обязательно! Ну, что вы об этом думаете, благородный господин?
   — Довольно, безмозглый ты осел! — оборвал Дьенуолд. — Бишоп не собирается ни на ком жениться.
   — Но как же! Я сам слышал.
   Круки бешено завращал глазами и принялся картинно себя душить.
   — О Господи, о Иисусе, о моя святая матушка! Меня поразит громом, потому что дурная голова пошла кругом!
   — Так оно и есть! — отрезал Дьенуолд. — Держи рот на замке!
   Он глянул на Бишопа, который стоял неподвижно, держа в руке кубок с элем и уставясь на Меррим. Неужели дурак только что подписал ему смертный приговор? Меррим смущенно откашлялась.
   — Шут, почему ты называешь его Бишопом Пятым? Почему считаешь, что он явился в Пенуит, чтобы на мне жениться? Немедленно говори!
   — Нет! — панически завопил Бишоп. — Я скорее отрежу себе пальцы, чем женюсь на тебе. Этот дурак все перепутал.
   Он имел в виду какого-то епископа! В Англии полно епископов! Он кудахчет о ком-то другом! Не обо мне!
   — Это чистая правда, мистрис!
   Круки перестал душить себя и покатился по полу, пока не остановился перед Меррим. И только тогда поднялся. Оказалось, что он едва достигает ее плеча.
   Пощупав рукав ее чудесного бледно-зеленого платья, он объявил:
   — Я помню, когда прекрасная принцесса Кассия, такая изящная и грациозная, привезла это платье. Моя госпожа ужасно разозлилась, скрипела зубами, клялась, что сбросит его со стены, но потом…
   Дьенуолд угрожающе шагнул к Круки, и тот поспешно закатился под раскладной стол.
   — Он дурак, — пояснил Дьенуолд. — Но ничего не поделать, ведь он мой дурак! Пойдем, Меррим, попробуешь восхитительный хлеб моей девушки и запьешь элем. Что же до платья, подаренного ей красавицей Кассией… такой милой и доброй… оно выглядит на тебе куда лучше, чем на моей девушке. Эй, девушка, ты когда-нибудь его надевала? Или оно слишком мало для столь обильных прелестей?
   Филиппа шутливо стукнула мужа по плечу. Тот рассмеялся и, откинув голову, позвал:
   — Где мои детки?
   Вперед выступила Марго, державшая под мышками малышей. За ее юбку цеплялась девочка, застенчиво сосавшая пальчик.
   Дьенуолд, искоса взглянув на Меррим, воскликнул:
   — Видишь моих деток, Бишоп? За несколько дней твоего отсутствия они успели вырасти! Разве не так?
   — Они станут настоящими великанами, Дьенуолд, — заверил Бишоп.
   — Да, и если ты когда-нибудь женишься, что, как я знаю, случится только через много лет, тем более что Меррим из Пенуита ты вести к алтарю не собираешься, наверняка захочешь иметь своих детей. Брось мне Эдуарда, Марго!
   К счастью, Марго, не настолько сильная, чтобы бросаться детьми, подошла и, нежно воркуя, вручила ребенка отцу.
   — Присмотритесь к Эдуарду, Меррим и Бишоп! Не правда ли, само совершенство? И так похож на своего брата Николаса. Эй, Марго, я ведь держу Эдуарда?
   — Да, господин.
   Николас натужно завопил. Элеонора вынула пальцы изо рта и стала ему вторить.
   — Когда у тебя лет через десяток будут дети, Меррим де Гай… правда, сначала придется выйти замуж и, конечно, не за Бишопа, так вот, потом ты захочешь таких же прелестных детишек, как мои. Заметь, крошка Элеонора вопит громче своих братьев. Вся в матушку!
   Неизвестно каким образом он ухитрился схватить в охапку всех троих. Филиппа держалась за бока от смеха и тоже краем глаза поглядывала на Меррим, гадая, что та подумала об опрометчивых речах Круки.
   Но похоже, Меррим вообще не обратила на них внимания. Потому что жадно осматривала парадный зал, весело болтающих людей, десятки людей, большинство совсем молодых. Здесь почти нет морщинистых лиц. И дети, так много детей. Ползают, прыгают, играют. Поразительно! Она в жизни не видела ничего подобного. А ребятишки Филиппы! Как отец их любит!
   Она очнулась от раздумий, когда Бишоп взял ее за руку, усадил на скамью у раскладного стола и подал ломоть хлеба с куском сыра.
   — Наверное, он не так хорош, как в Пенуите, но довольно вкусный.
   — Спасибо, — пробормотала Меррим и принялась есть, по-прежнему любуясь суматохой в парадном зале Сент-Эрта.
   Поев, она встала, подбоченилась и громко произнесла:
   — Благодарю вас, господин и госпожа Сент-Эрта! Мне следовало понять, что этот человек, Бишоп Лит…
   — Сэр Бишоп Лит. Я сам произвел его в рыцари.
   — …подлый лгун. Значит, таков был ваш план, сэр Бишоп? Притвориться, что явились в Пенуит только с целью снять проклятие? А сами задумали жениться на наследнице? С этими словами она подняла руку и ткнула в него пальцем.
   — Ты поверила песням дурака? — удивилась Филиппа. — Но ведь ему полагается сочинять всякую чушь!
   — Он сказал правду, — отрезала Меррим, — хотя стихи отвратительны!
   В парадном зале стало тихо как в могиле. Даже дети замолчали, таращась на Меррим и ее протянутую руку.
   — …она хочет его убить.
   — …молнией на конце пальцев…
   Бишоп прекрасно расслышал испуганный шепот за своей спиной и, медленно встав, шагнул к девушке. Она не отступила. Он грубо схватил ее за руку и дернул вниз.
   Грудь Меррим негодующе вздымалась. Дышала она быстро и часто.
   — Отпусти меня, ублюдок!
   — О нет. Выслушай меня, Меррим! Это проклятие… я еще не знаю, что оно означает, но обязательно узнаю и избавлюсь от него. И только потом женюсь на тебе.
   — Ублюдок! — взвизгнула она так пронзительно, что у него едва не лопнули уши. Не успел он оглянуться, как она вырвала руку, размахнулась и ударила его в челюсть. Бишоп отшатнулся и схватился за край стола. Глаза застлала багровая ярость. В этот момент поле его зрения сузилось до дерзкой негодяйки.
   Она ударила его! Посмела его ударить!
   Он боялся шевельнуться, зная, что, если коснется ее в гневе, непременно убьет. Черт бы побрал девчонку, он не хотел ее смерти!
   Поэтому он выпрямился и громко объявил:
   — Слушайте все! Я увез деву из Пенуита подальше оттого места, где действует проклятие. И женюсь на ней прямо сейчас. А отец Крамдл обвенчает нас, не обращая внимания на вопли, визг и грязные ругательства, слетающие с языка моей невесты.
   — Ты не можешь заставить меня выйти за тебя! — прошипела Меррим и, встав на цыпочки, отчетливо выговорила: — Ты не нужен мне, жалкий лгун! Ты хуже всех моих мужей! По крайней мере они были честны в своей алчности!
   Бишоп схватил ее, повернул спиной к себе и, держа за руки, прошептал:
   — Король отдал тебя мне. Этого вполне достаточно.
   — Неужели не понимаешь, болван? — ответила она без малейших колебаний и с полной убежденностью. — Пока проклятие существует, ты умрешь, если женишься на мне.
   Черт возьми, он сразу ей поверил!
   — Так и быть, — согласился он. — Я не стану принуждать тебя.
   — Вот и хорошо. Отпусти меня, а то лягну так, что взвоешь.
   — Попробуй, и я задеру твою юбку и выдеру по голой заднице. Прямо здесь. Перед всеми.
   Он помолчал. Задумчивое молчание, которому она не доверяла.
   — Говорю же, отпусти меня.
   — Ни за что. Знаешь, Меррим, я сделаю с тобой кое-что другое.
   Он ослабил хватку, и она повернулась к нему. По лицу было видно, что ее так и подмывает его ударить. Но она сдержалась.
   — Очень много случилось с той минуты, как ты появился в Пенуите. Скажи, что понимаешь меня. Если женишься на мне, умрешь. Я не могу позволить, чтобы это случилось. И поэтому не выйду за тебя.
   — Понимаю, — кивнул он. — Как уже было сказано, я подумываю кое о чем еще.

Глава 13

   Бишоп увел Меррим в угол зала, где находились только трое слуг и два щенка, дерущихся за старый кожаный ремень. Знаком велев слугам уйти, он прошептал:
   — Я все понимаю, Меррим, но что поделать, если король отдал тебя мне? Тут нет ни лжи, ни алчности, ни нечестности, только мое желание остаться живым, пока не избавлюсь от чертова проклятия.
   Она ткнула его в живот. Он согнулся от боли. Проходивший мимо лакей охнул от ужаса. Но Меррим как ни в чем не бывало процедила, потрясая кулаком у него под носом:
   — Ты всего лишь мужчина, как все они! Неужели король так ненавидит тебя, что послал на смерть?
   — Нет, — пробормотал он, едва отдышавшись. — Он просто желает, чтобы все уладилось. Чтобы ты благополучно вышла замуж, а о проклятии все забыли.
   — Повторяю, женившись на мне, ты умрешь.
   Он смотрел на склоненную рыжеволосую головку. Ничего не скажешь, сильна! Живот до сих пор ноет. Это чертово проклятие… до чего же он ненавидит то, что не может рассмотреть, пощупать, понять. Иногда, вдруг подумал он, невозможно вынести знания волшебника, дара волшебника, обязательств волшебника.
   Бишоп часто заморгал. Тряхнул головой. Перед глазами все поплыло. Он слегка пошатнулся, но сумел взять себя в руки.
   Откуда взялись эти безумные мысли? Должно быть, действие проклятия, которому не терпится свести его в могилу! Неужели из носа хлынет кровь, а изо рта — белая пена?!
   — Я устал от твоих уловок и твоих тайн, — сказал он. — Мне нужна правда. Проклятие все-таки действует через тебя, так ведь? И ты умеешь им управлять?
   И снова в парадном зале воцарилась неестественная тишина. Интересно, как могли расслышать его слова в этом углу под чавканье щенят?
   Значит, расслышали. И замолчали, навострив уши.
   Но тут один из близнецов громко завопил.
   — Все хорошо, милый, — утешила Филиппа. — Иди к маме. Если Бишоп не сможет ничего сделать, тогда твой папа наверняка справится.
   — Верно, у меня рыжие волосы и зеленые глаза, — выдохнула Меррим. — И верно также, что в каждом поколении была рыжеволосая зеленоглазая девушка. Но проклятие было впервые произнесено сотни лет назад. Как оно может быть связано со мной, Меррим де Гай?
   — В таком случае почему четверо твоих мужей мертвы?
   —Я не носитель проклятия, — уверила его девушка, — и не отравительница. Я и в зельях-то не разбираюсь.
   Бишоп сжал ее плечи и подался вперед.
   — Когда ты перестанешь лгать?! — рявкнул он и едва успел перехватить ее запястье, прежде чем кулак снова врезался ему в живот.
   — Я не лгу, — поклялась она. — И у меня нет от тебя секретов.
   Но он отчетливо видел, что это неправда, и злился еще больше. На скулах заиграли желваки.
   — Ладно. Я верю, что, если женюсь на тебе даже здесь, вдали от Пенуита, все равно умру.
   — Значит, ты вернешь меня домой?
   — Нет. — Он улыбнулся ей, и эту улыбку никак нельзя было назвать приятной. — Я уже сказал, у меня другие планы.
   Меррим подняла голову, пристально всмотрелась в его лицо, пытаясь сообразить, что у него на уме.
   — Слишком много всего случилось с тех пор, как ты появился в Пенуите, — повторила она.
   — Тут ты права. Всего лишь два дня назад я окликнул старика на стенах Пенуита и велел меня впустить. Подумать только, всего два проклятых дня! — Его глаза потемнели, став почти неотличимыми от окружавших их теней. — Если бы ты хотела выйти за меня, если бы тебя не пришлось уговаривать, я остался бы жив.
   Она подалась вперед и прижала руки к сердцу.
   — Послушай, Бишоп, я уверена, что, если бы даже вышла на стены Пенуита и крикнула на весь мир, что хочу тебя в мужья, ты все равно бы плохо кончил.
   — Откуда ты знаешь, что проклятие подействует, если я женюсь с твоего согласия?
   — Не знаю, но не хочу рисковать.
   — Как! Ты не желаешь, чтобы я сошел в могилу раньше срока?
   Она долго-долго смотрела на него, пока щенок не задел ее по ноге кожаным поводком. Подняла руку, чтобы коснуться Бишопа, но тут же снова уронила.
   — Не хочу.
   — Значит, оберегаешь меня?! — улыбнулся он.
   Девушка пожала плечами.
   Он знал, что все в зале по-прежнему прислушиваются, но все же ни секунды не колебался.
   — Прекрасно, тогда я не женюсь на тебе.
   Круки немедленно прыгнул на стол. Выпятил грудь, почесал под мышкой и запел:

 
Дева победила,
Но совсем не рада.
Одиночество и скорбь —
Вот ее награда!
Дева победила
И в стране далекой
Так и умрет невинной,
Несчастной, одинокой.
 

   На этот раз стишки вышли совсем недурные, но каждое слово было неправдой! Что-то должно измениться! Что-то непременно изменится! Она не останется одинокой!
   Меррим вспомнила обо всех стариках Пенуита, которых знала с малолетства, как и отец до нее. Неужели они когда-то были молоды? Рано или поздно они умрут, потому что никто не может жить вечно, и тогда не останется ни единой души, которая могла бы состариться вместе с ней. Господи, неужели дурень прав и она умрет в одиночестве? В одиночестве и скорби? Как ужасно, если шут окажется пророком.
   — Нет, — во всеуслышание объявил Бишоп, — невинной она не умрет.
   — Я больше тревожилась, что умру одинокой, — призналась она. — О невинности как-то не подумала.
   Его гнев, кипевший всего две минут назад, сейчас унялся. Он не хотел улыбаться, но губы сами собой изгибались.
   Круки показал на Горкела Безобразного, жующего побег розмарина, и ехидно завопил:
   — Старая Агнес наплела ему, будто розмарин так освежит его дыхание, что все девушки будут бегать за ним, добиваясь поцелуя. Скажи-ка, чудище, что ты думаешь об этом ненуитском колдовстве? Давай, выпусти слова из своего сладкого ротика!
   Горкел, морщась, проглотил остаток стебелька и громогласно объявил:
   — Девице не пристало спорить с будущим хозяином Пенуита, вот что я скажу.
   — Но какое отношение это имеет к колдовству, чудище?
   — Нет никакого, колдовства, — отмахнулся Горкел. — Девица должна изо всех сил стараться, чтобы сделать любовное копье мужа сильным и твердым. Пусть лучше берет пример с нашей милой госпожи! Уж она-то умеет привести господина в боевую готовность!
   Филиппа погрозила Горкелу кулаком, на что он гулко рассмеялся, произведя неизгладимое впечатление на присутствующих, особенно детей.
   Круки, зажав нос, упал со стола в тростниковые подстилки, полежал немного и объявил:
   — Дражайшая госпожа, подарите чудищу сладкий поцелуй, ибо его дыхание так благовонно, что сбило меня со стола и я отшиб весь зад.
   Меррим, не выдержав, прыснула. Ей дружно вторил весь зал.
   Однако Бишоп неожиданно ощутил что-то неладное. Но что именно?
   Кто-то или что-то совсем близко, он это чувствует: видит тень, отмечает перемены в воздухе, и в затылок словно впились десятки крошечных шипов.
   Он развернулся.
   Никого, если не считать одного из волкодавов Дьенуолда, скребущего когтями по каменному полу.
   Во имя всех святых, что это с ним?
   Бишоп подождал, пока Филиппа, взяв под мышки малышей, привстала на цыпочки и позволила детям гладить лицо Горкела и дергать его за волосы. Горкел наклонился, и Филиппа поцеловала его в лоб.
   — У тебя в самом деле приятное дыхание, — заметила она, и лицо гиганта расплылось в широкой уродливой улыбке.
   — Эй, Круки, слышишь? Розмарин и вправду творит чудеса. Сама госпожа так сказала!
   — Эй, красавицы, целуйте чудище! — взвизгнул шут. Но красавицы почему-то не спешили.
   — Давай поцелую, — прокудахтала старая Агнес, показывая в ухмылке два оставшихся зуба.
   Горкел охнул и отскочил, прикрывая рот обеими руками.
   — Филиппа, не одолжишь Меррим еще какую-нибудь одежду? — попросил Бишоп. — Через час мы уезжаем.
   — Конечно! — заверил за нее Дьенуолд. — Я дам тебе свою. И еды тоже. Эддвин! Займись этим!
   — Ты везешь меня домой? — с надеждой спросила Меррим.
   Бишоп покачал головой.
   — Куда же мы едем?
   Но он снова покачал головой.
   — Скажу тебе одно, — громко повторил он, — невинной ты не умрешь.
   — Сразу стало легче на душе, — хмыкнула Меррим, и парадный зал мгновенно наполнился смехом, приветственными криками и советами, как лучше сделать из девушки женщину,
   — Полагаю, Бишоп, — вздохнул Дьенуолд, — ты знаешь, что делаешь.
   Бишоп проводил взглядом Меррим, несущую малышей. Рядом шагала Филиппа с Элеонорой на руках.
   — Надеюсь, Дьенуолд. Очень надеюсь.
   — Куда же ты собрался?
   — Два дня пути. К северо-востоку.
   — Значит, ты действительно знаешь, что делаешь?
   — Как ни странно, да.
   — У меня есть друг, Ролан де Турни, который живет в тех краях. Если понадобится помощь, поезжай в Читтерли. Он все сделает.
   — Спасибо, — кивнул Бишоп, расчесывая волосы пальцами. — Все идет совсем не так, как я ожидал. И вот теперь я скитаюсь по всей округе и не пойму, что будет дальше. Все потеряло всякий смысл. — И тут он сам не понял, как с языка сорвался невероятный вопрос: — Дьенуолд, ты считаешь меня способным на волшебство?
   Дьенуолд почему-то не рассмеялся. Оглядел парадный зал. Увидел Марго, скребущую один из раскладных столов. Увидел, как Горкел выбирает стебельки розмарина из тростниковых подстилок, посвистывает сквозь промежуток в больших передних зубах и бросает побеги в рот.
   Дьенуолд терпеть не мог беседы, от которых так и разило непознанным и магией, способной легко прикончить простого смертного. Вздохнув, он положил руку на плечо Бишопа.
   — Да. Верю, но мне это не нравится.
   Бишоп на мгновение закрыл глаза. Неясные образы, окутанные красной дымкой, мелькали в воображении. Почему красной?
   — Почему ты в это веришь? — спросил он.
   — Когда ты спас Филиппу, — медленно пояснил Дьенуолд, по-прежнему оглядывая парадный зал, — она клялась, будто ты никоим образом не мог знать, что предводитель разбойников держит нож у ее горла. Никоим образом. И все же пронюхал об этом.
   Бишоп совершенно забыл, что иногда такое с ним бывает. Иногда он просто знал, видел происходящее внутренним взором. Но что в этом необычного? Всего лишь воинские навыки, основанные на том, что ему известно о других людях, и том, как они умеют драться.
   — Может, все было немного не так? — выдавил он. — Может, я просто сообразил, что нужно действовать крайне осмотрительно? Что, если я в первую же минуту не перережу предводителю горло, он спохватится, и тогда…
   Бишоп пожал плечами:
   — Но ты ведь чувствовал, что происходит нечто ужасное, верно, Бишоп?
   — Да.
   — И это случалось с тобой и раньше? У тебя возникает некое ощущение… сознание грозящей беды?
   — Тут нет ничего таинственного. Сам, должно быть, помнишь, как это бывает в битве. Просто откуда-то приходит знание, вот и все. И не приписывай мне мистические свойства. Я разыгрываю волшебника исключительно в Пенуите, и только. Мне просто необходимо запугать всех, кто попытается меня убить. И я всего лишь человек, ничем не хуже и не лучше других людей.
   — Да… иногда это так и есть, — протянул Дьенуолд и, внезапно схватив Бишопа за руки, принялся трясти. — Выслушай меня. Это трижды чертово проклятие. Там действуют силы… силы, которых ни мне ни тебе не дано понять. Буду честен с тобой. Я твердо верил, что в Пенуите завелся отравитель, возможно, сам лорд Веллан, злобный старый стервятник. Поэтому и посчитал, что роль волшебника самая для тебя подходящая. Что же до лорда Веллана… клянусь, ты не поверишь, что он проделывал все эти годы. Не то чтобы я сам стал тому свидетелем — слишком был молод, но истории все еще ходят по Корнуоллу. Он был, есть и будет безжалостным и бесчеловечным негодяем. Говорят, что единственная, кто мог держать его в узде, — это теща. Неизвестно почему, но так оно и есть. Действительно ли он отравил всех мужей девчонки? Понятия не имею… Послушай меня, Бишоп, что бы ты ни намеревался сделать с девушкой, только не вздумай довериться ей.
   — Ты прав, — кивнул Бишоп. — Дело не в яде. Это нечто совершенно иное. И это иное подталкивает меня уехать… и сделать… Но что? Не представляю. Но я должен взять ее с собой. Нет, я, конечно, не доверяю Меррим. Не такой я осел. На свете есть не больше трех женщин, которым я могу доверять.
   — Я боюсь спрашивать, как их зовут.
   — Вот и хорошо, но знай, что Филиппа — одна из трех. Сердце у нее из чистого золота. А сама она — воплощение радости и счастья.
   — Уж это точно, — засмеялся Дьенуолд. — Ничего не скажешь, моя девушка.
   Час спустя, сытые, чистые и переодетые в одежду хозяев, Бишоп и Меррим сели на Бесстрашного. Вечерело, в воздухе повеяло прохладой и ароматами цветов.
   — Я решила, что Бесстрашный — великолепный конь, — объявила Меррим, — и поэтому позволю ему покрыть Локли.
   — Он, несомненно, будет счастлив.
   — Куда мы едем, Бишоп?
   Ничего не ответив, он принялся насвистывать.
   — Уже поздно. Почему ты не захотел остаться в Сент-Эрте?
   Он засвистел еще громче.
   Меррим устало обмякла, прекратив расспросы. На деревьях пели птички. Ласточки чертили круги в голубом небе. Меррим увидела огромный камень, торчавший посреди поля.
   — И сколько времени уйдет на то, чтобы добраться до места?
   — Два дня, может, и больше, поскольку у нас всего один конь.
   — Что ты собираешься со мной сделать?
   — Повернись ко мне лицом.
   Она послушалась.
   — Я рад, что ты расчесала волосы, — неожиданно сказал он. — Ты была похожа на ведьму.
   — Интересно, это хорошо или плохо?
   Она снова отвернулась, глядя на усеянную ухабами и рытвинами дорогу, и тоже принялась насвистывать. Бишоп рассмеялся.
   — Нет, — прошептал он, приблизив губы к ее уху, — девственницей ты не умрешь.
   — Именно так ты собираешься поступить со мной? Изнасиловать?