Страница:
Спецназовцы в указанное время были у дворца и даже сделали несколько выстрелов по его окнам, однако не все из них попали в цель. Отстрелявшись, разведчики отошли в пункт сбора. К дворцу из всей колонны удалось прорваться только одному танку. Экипаж, обалдевший от мясорубки, из которой ему удалось вырваться, спецназовцы забрали с собой и вывели за пределы Чечни.
Военному и политическому руководству страны этого урока оказалось недостаточно. Когда органы государственной безопасности, вместо того, чтобы перессорить между собой чеченские тейпы и привести к власти в Чечне силами оппозиции нужного человека, попытались решить проблему силовым путем. Поэтому спустя пару месяцев началась чеченская кампания, не имеющая в новейшей советской и российской истории аналогов по бездарности ее начала, а также по продажности на всем ее протяжении от начала до конца.
В. Недобежкин
Генерал Рохлин
Запоздалый свет
Ночной бой
Танк на МТФ
Новогодняя ночь
Работаю спасателем
В. Дмитриев
Или рождественские «каникулы»
Военному и политическому руководству страны этого урока оказалось недостаточно. Когда органы государственной безопасности, вместо того, чтобы перессорить между собой чеченские тейпы и привести к власти в Чечне силами оппозиции нужного человека, попытались решить проблему силовым путем. Поэтому спустя пару месяцев началась чеченская кампания, не имеющая в новейшей советской и российской истории аналогов по бездарности ее начала, а также по продажности на всем ее протяжении от начала до конца.
В. Недобежкин
Война или игра в солдатики?
Генерал Рохлин
В расположение 8-го гвардейского корпуса в Толстой-Юрт мы прибыли 20 декабря. По численности этот корпус равнялся полку, его полки — батальонам. Командовал соединением генерал Лев Рохлин. Первой задачей он поставил нам ведение разведки вокруг корпуса. Кроме того, он, видимо, предполагал, что придется лезть в город, поэтому приказал разведать не менее трех маршрутов выдвижения. Выполняя приказ, мы облазили Северный и Ханкалу.
Рохлину надо отдать должное. Из всех командиров своего ранга он, пожалуй, был самым здравомыслящим, огромное внимание уделял разведке. Сказался, наверное, афганский опыт.
Одно то, как он вошел в Чечню, говорит о многом, 8-й шел через Дагестан, где его тормознули и блокировали. Рохлин отступил и исчез на сутки, соблюдая полное радиомолчание, ушел на север и через пустынные районы вышел в Толстой-Юрт.
Разведку Рохлин буквально лелеял. Мне очень нравилось, как он в отличие от других пехотных военачальников ставил задачу. Сначала определял, что надо сделать, а потом предлагал подумать, как мне удобнее ее выполнить, реально это или нет, и выслушивал предложения. Что в спецназе особенно ценят — он не душил инициативу. Благодаря такому отношению результативность нашей деятельности была очень высокой. Три маршрута мы разведали, буквально исползав все на пузе. Последняя группа вернулась 31 декабря в 5.00, а в 6.00 уже началось движение. Маршруты были «пробиты» вплоть до того, где сможет пройти только уазик, а где тяжелая колесная техника.
Рохлину надо отдать должное. Из всех командиров своего ранга он, пожалуй, был самым здравомыслящим, огромное внимание уделял разведке. Сказался, наверное, афганский опыт.
Одно то, как он вошел в Чечню, говорит о многом, 8-й шел через Дагестан, где его тормознули и блокировали. Рохлин отступил и исчез на сутки, соблюдая полное радиомолчание, ушел на север и через пустынные районы вышел в Толстой-Юрт.
Разведку Рохлин буквально лелеял. Мне очень нравилось, как он в отличие от других пехотных военачальников ставил задачу. Сначала определял, что надо сделать, а потом предлагал подумать, как мне удобнее ее выполнить, реально это или нет, и выслушивал предложения. Что в спецназе особенно ценят — он не душил инициативу. Благодаря такому отношению результативность нашей деятельности была очень высокой. Три маршрута мы разведали, буквально исползав все на пузе. Последняя группа вернулась 31 декабря в 5.00, а в 6.00 уже началось движение. Маршруты были «пробиты» вплоть до того, где сможет пройти только уазик, а где тяжелая колесная техника.
Запоздалый свет
Нас перевели в Ханкалу с задачей вскрыть группировку противника. Говорили, что у дудаевцев там стоит усиленный батальон, техника закопана, танки. Работали из расположения «двести семьдесят смешного», как мы его прозвали, мотострелкового полка. Полк этот только-только вошел в Чечню.
Буквально перед ними здесь забили десантников «Градом», который лупил прямой наводкой. Десантура еще не успела раны зализать — а тут пехота, как в мирное время, идет парадной колонной. Комдив десантников определяет им место. Полк выстраивается в девять колонн, машина к машине. Вот он, лесок, из которого десантников били. Охранение ставят: лейтенант и два солдата, остальные спят.
Свежий пример пострадавших их ничему не научил. Но работать-то надо. Мы начали налаживать взаимодействие с артиллеристами. Спрашиваем: привязывались к местности? Нет. А задачи какие-нибудь получали? Нет. А разворачиваться-то хоть будете?! Опять — нет! Пришлось организовывать прикрытие работающей группы на личных контактах. Отловил командира батареи и упросил помочь: мол, так и так, мне ночью работать, давай, согласуем действия. Развернули они две «Гвоздики». Указал я им огни, объяснил, что, когда наши выйдут в район, надо пострелять осветительными, чтобы объекты подсветить (задача группы была чисто разведывательная), а уж когда возвращаться — по путям отхода заградительным, «хвосты отсечь». Группа из двух майоров, старшего лейтенанта и трех срочников вышла в Ханкалу, «пошарила» и обнаружила инженерные сооружения. Батальона там, правда, не было, но «Грады» действительно имелись. Группа вышла на связь, попросила дать подсветку. Я к артиллеристам:
— Ну, ребята, давайте! А они:
— Нам комбат, отходя ко сну, шуметь запретил.
Я к комбату. На входе лейтенант с двумя бойцами меня не пускают:
— Командир сказал его до утра не беспокоить!
Пришлось применить силу. Ребята мои бойцов убрали и сами встали у дверей. Лейтенант добросовестно пытался сопротивляться, получил в ухо и успокоился.
Бужу комбата, спрашиваю:
— Что случилось, мы же с тобой договорились? А он:
— Мне задачу сверху никто не ставил, боевого распоряжения не было, вот я и подумал, что стрелять мы, пожалуй, не будем.
— Кто тебе должен распоряжение отдать?
— Комдив.
— Что же ты молчал? Где комдив?
— В соседней машине.
Короче говоря, подсветили цель минут через сорок. Мои к этому времени уже с духами сцепились. Ребята света не дождались, пошли домой и натолкнулись на парный патруль, охранявший железную дорогу. Задача у группы была — огневого контакта с противником избегать, главное — ведение разведки. Но соблазн оказался слишком велик.
Буквально перед ними здесь забили десантников «Градом», который лупил прямой наводкой. Десантура еще не успела раны зализать — а тут пехота, как в мирное время, идет парадной колонной. Комдив десантников определяет им место. Полк выстраивается в девять колонн, машина к машине. Вот он, лесок, из которого десантников били. Охранение ставят: лейтенант и два солдата, остальные спят.
Свежий пример пострадавших их ничему не научил. Но работать-то надо. Мы начали налаживать взаимодействие с артиллеристами. Спрашиваем: привязывались к местности? Нет. А задачи какие-нибудь получали? Нет. А разворачиваться-то хоть будете?! Опять — нет! Пришлось организовывать прикрытие работающей группы на личных контактах. Отловил командира батареи и упросил помочь: мол, так и так, мне ночью работать, давай, согласуем действия. Развернули они две «Гвоздики». Указал я им огни, объяснил, что, когда наши выйдут в район, надо пострелять осветительными, чтобы объекты подсветить (задача группы была чисто разведывательная), а уж когда возвращаться — по путям отхода заградительным, «хвосты отсечь». Группа из двух майоров, старшего лейтенанта и трех срочников вышла в Ханкалу, «пошарила» и обнаружила инженерные сооружения. Батальона там, правда, не было, но «Грады» действительно имелись. Группа вышла на связь, попросила дать подсветку. Я к артиллеристам:
— Ну, ребята, давайте! А они:
— Нам комбат, отходя ко сну, шуметь запретил.
Я к комбату. На входе лейтенант с двумя бойцами меня не пускают:
— Командир сказал его до утра не беспокоить!
Пришлось применить силу. Ребята мои бойцов убрали и сами встали у дверей. Лейтенант добросовестно пытался сопротивляться, получил в ухо и успокоился.
Бужу комбата, спрашиваю:
— Что случилось, мы же с тобой договорились? А он:
— Мне задачу сверху никто не ставил, боевого распоряжения не было, вот я и подумал, что стрелять мы, пожалуй, не будем.
— Кто тебе должен распоряжение отдать?
— Комдив.
— Что же ты молчал? Где комдив?
— В соседней машине.
Короче говоря, подсветили цель минут через сорок. Мои к этому времени уже с духами сцепились. Ребята света не дождались, пошли домой и натолкнулись на парный патруль, охранявший железную дорогу. Задача у группы была — огневого контакта с противником избегать, главное — ведение разведки. Но соблазн оказался слишком велик.
Ночной бой
Начали бить из «Винтореза». Патруль находился за насыпью, так что, по сути, огонь велся по грудной фигуре. Первая пуля попала в рельс. Искры, звон, а выстрела не слышно. Вторая ударила в насыпь. В патруле шли гранатометчик и пулеметчик. Пулеметчик, наверное, от страха и неопределенности начал поливать все кругом. Тут уже пришлось его убрать, используя все оружие группы.
Закон старый, как мир: группа жизнеспособна до первого выстрела. Началась охота. Группа отошла в сад. С трех сторон в нее начали бить из гранатометов. Надо отдать должное духам: били профессионально, не по низам, а верхом, над садом. При такой стрельбе граната попадает в ветки, разрыв происходит высоко над землей, в результате чего площадь поражения увеличивается.
Ребята стали уходить дальше. Выскочили на проселочную дорогу, а там «Град» на позиции, БТР в охранении, ЗУшка. И снова отмечу профессионализм противника. Ночь, полная тишина, в считанные минуты «Град» сворачивается, и колонна без фар на полной скорости исчезает. Действия четкие, слаженные, ни криков, ни суеты.
Когда группа вернулась, командование высказывало претензии: почему, мол, не уничтожили «Град»? На мой взгляд, все было сделано верно. Если бы группа ввязалась в бой с охраной БМ-21, уже бы не выбралась. Слишком силы неравные, да и на хвосте сидели духи. Я же при всем моем желании реальной помощи оказать не мог. Техника, которую мне тогда выделили, была просто «убитая». Что говорить, если выделенный БТР приходилось таскать по дорогам «Уралом».
К утру группа вышла, правда, на три часа задержалась. Ребята уходили от преследования по глубокому снегу, к тому же, чтобы от противника оторваться, не сразу к своим — так бы их перехватили, а сначала в противоположную сторону. Когда они к нам вышли, вымотались так, что последние 200 метров до машины я их буквально тащил. Но вот спецназовский дух! Отдышались у БТРов, покурили, оклемались, доложили результаты разведки, кстати довольно ценные. Разделись по пояс, растерлись снегом, умылись, поели, оружие смазали и только после этого отсыпаться. У зачуханных пехотинцев, которые в Чечне, по-моему, вообще не умывались, глаза были как полтинники.
Изучив полученные данные, решили мы на той дороге, где «Град» видели, организовать на него засаду. Доложили наверх. Нам дали добро, но приказали согласовать действия с комдивом. Согласование тянулось два дня, и все это время по открытым каналам связи решался вопрос: стоит или не стоит, а если стоит, то как?
В самом начале я попросил комдива, чтобы он мне дал связиста и артиллериста, и мы с ними все согласуем. Нет, комдив собирает служебное совещание и начинает обсуждать задачу. Результат такой «скрытности планирования боевых действий» не заставил себя ждать. Группа вышла к формальной линии соприкосновения и, как положено, стала проводить доразведку. Наблюдают: там — БН, тут — БН, там огонек — курят, здесь кашлянули, там чихнули. В общем, понаблюдали, понаблюдали и вернулись. Позже мы осмотрели эту опушку. Вот они, лежки: патроны россыпью, граната (кто-то, видимо, в темноте обронил). То есть лежали и нас ждали. И это был не единственный случай, когда нас «продавали».
Вернувшись в корпус, доложил все Рохлину, в том числе об «убитых» БТРах, выделенных нам. Рохлин на меня: «Что же ты мне не доложил? Все, что тебе надо, я выделю! Надо будет танковый батальон придать — придам!».
Закон старый, как мир: группа жизнеспособна до первого выстрела. Началась охота. Группа отошла в сад. С трех сторон в нее начали бить из гранатометов. Надо отдать должное духам: били профессионально, не по низам, а верхом, над садом. При такой стрельбе граната попадает в ветки, разрыв происходит высоко над землей, в результате чего площадь поражения увеличивается.
Ребята стали уходить дальше. Выскочили на проселочную дорогу, а там «Град» на позиции, БТР в охранении, ЗУшка. И снова отмечу профессионализм противника. Ночь, полная тишина, в считанные минуты «Град» сворачивается, и колонна без фар на полной скорости исчезает. Действия четкие, слаженные, ни криков, ни суеты.
Когда группа вернулась, командование высказывало претензии: почему, мол, не уничтожили «Град»? На мой взгляд, все было сделано верно. Если бы группа ввязалась в бой с охраной БМ-21, уже бы не выбралась. Слишком силы неравные, да и на хвосте сидели духи. Я же при всем моем желании реальной помощи оказать не мог. Техника, которую мне тогда выделили, была просто «убитая». Что говорить, если выделенный БТР приходилось таскать по дорогам «Уралом».
К утру группа вышла, правда, на три часа задержалась. Ребята уходили от преследования по глубокому снегу, к тому же, чтобы от противника оторваться, не сразу к своим — так бы их перехватили, а сначала в противоположную сторону. Когда они к нам вышли, вымотались так, что последние 200 метров до машины я их буквально тащил. Но вот спецназовский дух! Отдышались у БТРов, покурили, оклемались, доложили результаты разведки, кстати довольно ценные. Разделись по пояс, растерлись снегом, умылись, поели, оружие смазали и только после этого отсыпаться. У зачуханных пехотинцев, которые в Чечне, по-моему, вообще не умывались, глаза были как полтинники.
Изучив полученные данные, решили мы на той дороге, где «Град» видели, организовать на него засаду. Доложили наверх. Нам дали добро, но приказали согласовать действия с комдивом. Согласование тянулось два дня, и все это время по открытым каналам связи решался вопрос: стоит или не стоит, а если стоит, то как?
В самом начале я попросил комдива, чтобы он мне дал связиста и артиллериста, и мы с ними все согласуем. Нет, комдив собирает служебное совещание и начинает обсуждать задачу. Результат такой «скрытности планирования боевых действий» не заставил себя ждать. Группа вышла к формальной линии соприкосновения и, как положено, стала проводить доразведку. Наблюдают: там — БН, тут — БН, там огонек — курят, здесь кашлянули, там чихнули. В общем, понаблюдали, понаблюдали и вернулись. Позже мы осмотрели эту опушку. Вот они, лежки: патроны россыпью, граната (кто-то, видимо, в темноте обронил). То есть лежали и нас ждали. И это был не единственный случай, когда нас «продавали».
Вернувшись в корпус, доложил все Рохлину, в том числе об «убитых» БТРах, выделенных нам. Рохлин на меня: «Что же ты мне не доложил? Все, что тебе надо, я выделю! Надо будет танковый батальон придать — придам!».
Танк на МТФ
И действительно, для решения следующей аналогичной задачи мне выделили исправные бронетранспортеры, а для усиления два танка и «Тунгуску».
Мы работали с базы 104-и ВДД в Бенирт-Юрте, «пробивали» маршрут выдвижения бронегруппы. В принципе всех-то дел — проехать и посмотреть трассу, по которой движутся наши войска, и выяснить, пройдет техника или нет. Проехали. Точно! Танк загнали на МТФ, ствол опущен. От трассы метров двести. Неясно, как его до нас никто не обнаружил, тем паче десантники, которые стояли почти напротив.
Запросили комдива:
— Танк в МТФ не ваш?
— Да вы что, у меня вообще одни бээмпешки, а за дорогой — противник.
— Разведку ведете?
— Да, наблюдаем.
Как уж они наблюдали, что в трехстах метрах от своего КП танк не обнаружили, не знаю.
Пока шло согласование, стало вечереть. Мы хотели начать работу перед рассветом, но комдив настоял на вечере. В состав отряда Рохлин попросил включить четырех офицеров корпусного разведбата чтобы они поучились нашей тактике. В лагере потренировались, что называется «пешие по-машинному». Отработали вход в помещение: сначала граната, потом взрыв (если надо, то еще), потом очередь из автомата по углам, а уж потом входим.
Подошли к МТФ тремя подгруппами нападения без огневого воздействия. Я со своими двинулся к боксу, где стоял танк, а подгруппа, в которую входил замкомандира разведбата, — к двери. Но вместо того чтобы бросить гранату, он просто вошел и тут же получил очередь. Пули вошли в сердце и в шею. Ребята его оттащили. Подгруппа обеспечения стала долбить по двери. Выдвинулся наш танк, ударил духовскому под башню и начал из пулемета поливать. Тем временем ребята раненого за броню уже вынесли. Но до медиков мы его живым не довезли. С тех пор зарекся чужих с собой брать.
Первая потеря, конечно, сильно на бойцов повлияла, но хорошо, офицеры опытные были, Афган прошли: не дали им раскиснуть. Солдат всегда смотрит на то, как в сложной обстановке себя офицер ведет. Если он нормально работает, то и боец всегда сработает.
К утру решили мы все же задачу завершить. МТФ была обнесена забором, который закрывал обзор танку, да и мне не видно было, что там творится. Но ведь у меня есть «Тунгуска»!
Запрашиваю экипаж установки:
— Забор видите? Видим.
— Он мне мешает.
— Понятно.
«Тунгуска» не стреляет — плюется огнем. Шар-р-рах! Пыль осела — забора нет.
Начали наши танки бить. Мы тоже подключились. Огневой налет закончился, подошли подгруппы захвата. Танк в боксе уничтожили, пошли чуть дальше за МТФ — обнаружили гаубицу на огневой позиции. Закопана полностью, маскировка изумительная — с дороги не видно вообще. Разведчики на нее чуть ли не свалились. Боекомплект на грунт выложен, гаубица готова к бою. Сектор обстрела не больше 10 градусов, но в секторе изгиб дороги. То есть гаубица накрывает голову колонны на пристрелянном повороте, в это время танк начинает долбить саму колонну. Гаубица переносит огонь и не даст подойти к подбитым машинам, расчистить пути движения.
Прошли чуть дальше — на позиции миномет. Боеприпасы также готовы к бою. Вот вам и разведка у пехоты. Неделю уже по этой дороге наши войска ездили — и хоть бы кто почесался.
Вернулись мы нормально, без эксцессов. Танкистам наш выход очень понравился. Они убедились, что духов можно и нужно бить.
Мы работали с базы 104-и ВДД в Бенирт-Юрте, «пробивали» маршрут выдвижения бронегруппы. В принципе всех-то дел — проехать и посмотреть трассу, по которой движутся наши войска, и выяснить, пройдет техника или нет. Проехали. Точно! Танк загнали на МТФ, ствол опущен. От трассы метров двести. Неясно, как его до нас никто не обнаружил, тем паче десантники, которые стояли почти напротив.
Запросили комдива:
— Танк в МТФ не ваш?
— Да вы что, у меня вообще одни бээмпешки, а за дорогой — противник.
— Разведку ведете?
— Да, наблюдаем.
Как уж они наблюдали, что в трехстах метрах от своего КП танк не обнаружили, не знаю.
Пока шло согласование, стало вечереть. Мы хотели начать работу перед рассветом, но комдив настоял на вечере. В состав отряда Рохлин попросил включить четырех офицеров корпусного разведбата чтобы они поучились нашей тактике. В лагере потренировались, что называется «пешие по-машинному». Отработали вход в помещение: сначала граната, потом взрыв (если надо, то еще), потом очередь из автомата по углам, а уж потом входим.
Подошли к МТФ тремя подгруппами нападения без огневого воздействия. Я со своими двинулся к боксу, где стоял танк, а подгруппа, в которую входил замкомандира разведбата, — к двери. Но вместо того чтобы бросить гранату, он просто вошел и тут же получил очередь. Пули вошли в сердце и в шею. Ребята его оттащили. Подгруппа обеспечения стала долбить по двери. Выдвинулся наш танк, ударил духовскому под башню и начал из пулемета поливать. Тем временем ребята раненого за броню уже вынесли. Но до медиков мы его живым не довезли. С тех пор зарекся чужих с собой брать.
Первая потеря, конечно, сильно на бойцов повлияла, но хорошо, офицеры опытные были, Афган прошли: не дали им раскиснуть. Солдат всегда смотрит на то, как в сложной обстановке себя офицер ведет. Если он нормально работает, то и боец всегда сработает.
К утру решили мы все же задачу завершить. МТФ была обнесена забором, который закрывал обзор танку, да и мне не видно было, что там творится. Но ведь у меня есть «Тунгуска»!
Запрашиваю экипаж установки:
— Забор видите? Видим.
— Он мне мешает.
— Понятно.
«Тунгуска» не стреляет — плюется огнем. Шар-р-рах! Пыль осела — забора нет.
Начали наши танки бить. Мы тоже подключились. Огневой налет закончился, подошли подгруппы захвата. Танк в боксе уничтожили, пошли чуть дальше за МТФ — обнаружили гаубицу на огневой позиции. Закопана полностью, маскировка изумительная — с дороги не видно вообще. Разведчики на нее чуть ли не свалились. Боекомплект на грунт выложен, гаубица готова к бою. Сектор обстрела не больше 10 градусов, но в секторе изгиб дороги. То есть гаубица накрывает голову колонны на пристрелянном повороте, в это время танк начинает долбить саму колонну. Гаубица переносит огонь и не даст подойти к подбитым машинам, расчистить пути движения.
Прошли чуть дальше — на позиции миномет. Боеприпасы также готовы к бою. Вот вам и разведка у пехоты. Неделю уже по этой дороге наши войска ездили — и хоть бы кто почесался.
Вернулись мы нормально, без эксцессов. Танкистам наш выход очень понравился. Они убедились, что духов можно и нужно бить.
Новогодняя ночь
Проведя разведку маршрутов выдвижения в интересах 8-го корпуса, мы свою задачу, по сути, выполнили и 31 декабря должны были возвращаться в Моздок. Связываюсь с командованием, а мне сообщают: действие боевого распоряжения продлено до 10 января, но в город не входить. В 5 утра я прибыл к Рохлину с докладом. Он мне сразу:
«Пойдете в Грозный в составе первой штурмовой группы». Объясняю, что мне руководство вход в город запретило. Спокойно, без крика и эмоций Рохлин снял трубку, тут же все переиграл, и нам уже приказано — идти в Грозный.
Единственное, что я спросил:
— На чем? На «Уралах»?
Мне подтвердили:
— Да, на «Уралах».
Вот так: штурмовая группа на «Уралах». Правда, пригнали нам потом БТРы, но какой же командир отдаст хорошую машину — «На тебе, Боже, что нам негоже!».
Определили нас, к счастью, не в штурмовую группу, а в бронегруппу, как-никак люди только из разведки вернулись.
К этому времени и пехоту, и десантников уже били хорошо, первые потери появились и в корпусе. На фоне этого поражало отношение армии к войне: ее никак не воспринимали всерьез. Что еще хуже, верхние штабы тоже ничего не хотели видеть.
Ближайшей задачей был консервный завод, последующей — 2-й больничный комплекс. Консервный завод мы проскочили быстро. Я сам на «Урале» ехал, впереди мои парни на двух БТРах. По дороге к больничному комплексу по радио приказ: пропустить броню, колесные в сторону. А как ее пропустить — улочки-то узкие. Связался со своими, говорю: «До перекрестка дойдете, там ждите». В колонне бардак, где тылы, где что, непонятно. Машины с боеприпасами друг другу в задницу стоят — одна рванет, и всем привет.
Ночка новогодняя! Договорились мы со своими в 24.00 хоть по пять капель, но за Новый год выпить. Суета, то да се, но кое-как собрались.
Я говорю:
— Ну, давайте, за праздник!
А мне:
— Командир, да ты что? Время уже 5 утра!
Оказывается, у меня часы остановились, и шел я до этого перекрестка с 10 вечера до 5 утра.
Одно хорошо: нужда — лучший учитель. За эту ночь научились мои парни слышать мины. Раздался хлопок на огневых, шелеста нет, они мигом сигают за укрытие. Пехотные офицеры только диву давались.
Маршруты выдвижения командирам частей спускали сверху, как на маневрах. Рохлин и тут действовал по-своему. Когда рано утром 1 января корпус вышел ко 2-му больничному комплексу, согласно приказу дальше следовало идти по Первомайской улице. Мы проверили ее: застройка девять этажей и выше. Тогда Рохлин повел корпус по параллельной, Лермонтовской. Нельзя сказать, что нам не противодействовали. Били! И били очень хорошо, но пока духи сообразили, что корпус идет не там, где ему приказано и где они его ждут, основные штурмовые группы уже прошли.
Особо толково было то, что на каждый пройденный перекресток Рохлин ставил свой блокпост. Таким образом, он взял под контроль все районы, по которым двигался, в то время как остальные бестолково мотались по Грозному, и их вдруг начинали бить в местах, которые они только что прошли.
«Пойдете в Грозный в составе первой штурмовой группы». Объясняю, что мне руководство вход в город запретило. Спокойно, без крика и эмоций Рохлин снял трубку, тут же все переиграл, и нам уже приказано — идти в Грозный.
Единственное, что я спросил:
— На чем? На «Уралах»?
Мне подтвердили:
— Да, на «Уралах».
Вот так: штурмовая группа на «Уралах». Правда, пригнали нам потом БТРы, но какой же командир отдаст хорошую машину — «На тебе, Боже, что нам негоже!».
Определили нас, к счастью, не в штурмовую группу, а в бронегруппу, как-никак люди только из разведки вернулись.
К этому времени и пехоту, и десантников уже били хорошо, первые потери появились и в корпусе. На фоне этого поражало отношение армии к войне: ее никак не воспринимали всерьез. Что еще хуже, верхние штабы тоже ничего не хотели видеть.
Ближайшей задачей был консервный завод, последующей — 2-й больничный комплекс. Консервный завод мы проскочили быстро. Я сам на «Урале» ехал, впереди мои парни на двух БТРах. По дороге к больничному комплексу по радио приказ: пропустить броню, колесные в сторону. А как ее пропустить — улочки-то узкие. Связался со своими, говорю: «До перекрестка дойдете, там ждите». В колонне бардак, где тылы, где что, непонятно. Машины с боеприпасами друг другу в задницу стоят — одна рванет, и всем привет.
Ночка новогодняя! Договорились мы со своими в 24.00 хоть по пять капель, но за Новый год выпить. Суета, то да се, но кое-как собрались.
Я говорю:
— Ну, давайте, за праздник!
А мне:
— Командир, да ты что? Время уже 5 утра!
Оказывается, у меня часы остановились, и шел я до этого перекрестка с 10 вечера до 5 утра.
Одно хорошо: нужда — лучший учитель. За эту ночь научились мои парни слышать мины. Раздался хлопок на огневых, шелеста нет, они мигом сигают за укрытие. Пехотные офицеры только диву давались.
Маршруты выдвижения командирам частей спускали сверху, как на маневрах. Рохлин и тут действовал по-своему. Когда рано утром 1 января корпус вышел ко 2-му больничному комплексу, согласно приказу дальше следовало идти по Первомайской улице. Мы проверили ее: застройка девять этажей и выше. Тогда Рохлин повел корпус по параллельной, Лермонтовской. Нельзя сказать, что нам не противодействовали. Били! И били очень хорошо, но пока духи сообразили, что корпус идет не там, где ему приказано и где они его ждут, основные штурмовые группы уже прошли.
Особо толково было то, что на каждый пройденный перекресток Рохлин ставил свой блокпост. Таким образом, он взял под контроль все районы, по которым двигался, в то время как остальные бестолково мотались по Грозному, и их вдруг начинали бить в местах, которые они только что прошли.
Работаю спасателем
К утру меня с ребятами передали в распоряжение командира 20-й дивизии, а тот задачу конкретизировал — охрана командного пункта дивизии. Очень он сожалел, что нас всего 22 человека. Я было возразил, что охрана не входит в задачи, решаемые спецназом. Тут он буквально взмолился: «У тебя хоть офицеры опытные, бойцы обученные!». Стали организовывать им охрану и оборону 2-го больничного комплекса. Штаб дивизии разместили в подвальных помещениях, а в верхние этажи посадили наблюдателей.
В первые дни я приказал мирных жителей к расположению дивизии вообще не подпускать. Предупредительными выстрелами отгоняли. И спокойно было. Никаких обстрелов. Но приехали «политрабочие» из корпуса и начали бухтеть: «Да что же вы делаете? Это же мирные! Их надо пропускать». Ну и понеслось. Проходит бабулька или старичок — через 15 минут минометный обстрел. А технику поставили, как на учениях, ровненько и кучно. В результате обстрела у техники колеса пробиты, машины повреждены.
Проходит бабушка с мальчиком. Через 15 минут — обстрел позиций минометной батареи. Минометчики не менее грамотные, чем все остальные, поэтому зажали свои минометы между машинами с боеприпасами. Накрыли их четко. Один снаряд попал в машину с минами. Машина горит. Отважные минометчики во главе с командиром бросили все и всех — технику, убитых, раненых — и разбежались. Пришлось нам растаскивать их технику, выносить убитых и раненых. Правда, минометы мы их подавили.
Пошел к комдиву, а у него все офицеры собрались, как цыплята вокруг наседки. Штабные, командиры до комроты включительно. Техника и люди брошены. Батальон БМП-1 пригнали в Грозный механики. У них даже операторов нет.
Я говорю:
— Надо закапываться, готовить оборону.
А мне в ответ:
— А зачем? Всего ведь на одну ночь! Я им:
— Ну ладно, вам плевать на технику, на личный состав, но о себе-то подумайте. Их сметут, потом вас, как крыс из подвала, выкуривать будут.
Вроде зашевелились. Тут опять обстрел начался. Смотрю — два майора бегут. Спрашиваю:
— Куда? Отвечают:
— Боеприпасы кончились.
Отстегнул я у одного магазин от автомата, а он полный. Ни единого выстрела не сделано. У меня в отряде был сержант, сам по себе мужик здоровый, да и выглядел солидно. Так он их буквально пинками на позиции загнал. В спецназе на войне знаков различия не носят. Кончился обстрел, подходят эти двое к нему:
— Разрешите обратиться?
Он на меня недоуменно смотрит. Я ему говорю:
— Командуй, командуй!
Майоры спрашивают:
— Разрешите людей кормить?
Он им важно:
— Кормите!
Потом уже, когда уезжали, увидели они его в общем строю. Ко мне подошли:
— Кто это у вас?
— Это, — говорю, — сержант войск специального назначения.
Видели бы вы их рожи.
Война приняла позиционный характер, а пехота за десять дней так ничему и не научилась. Сидят бойцы вокруг костра, жуют кашу. Начинается минометный обстрел: сидят, как сидели. В центр падает мина. Из двенадцати девять убитых и раненых. Остальные встали, тела вытащили и опять сидят, как ни в чем не бывало. Они даже не бегали под обстрелом. Вели себя как бараны на заклание, убьют так убьют.
Мой отряд уже двадцать дней выполнял задачу без отдыха, но менять нас или отзывать и не думали. Пришлось применить хитрость. Сообщил я, что у меня эпидемия дизентерии. Отозвали сначала на консервный завод, где попытались опять заслать куда-то, но я воспротивился. Так и вернулись в Моздок, на базу. А там один из генералов мне и говорит:
— Плохо отработали! Спрашиваю:
— Почему? А он отвечает:
— Потерь нет. Вот 255-й полк воюет, столько-то убитых, столько-то раненых. Сразу видно, воюют хорошо!
* * *
Можно удивляться цинизму последней фразы, но остается фактом то, что критерием результативности для наших генералов является наличие потерь. Видимо, этим и объясняется то, как умудрились за два года положить столько наших парней.
В первые дни я приказал мирных жителей к расположению дивизии вообще не подпускать. Предупредительными выстрелами отгоняли. И спокойно было. Никаких обстрелов. Но приехали «политрабочие» из корпуса и начали бухтеть: «Да что же вы делаете? Это же мирные! Их надо пропускать». Ну и понеслось. Проходит бабулька или старичок — через 15 минут минометный обстрел. А технику поставили, как на учениях, ровненько и кучно. В результате обстрела у техники колеса пробиты, машины повреждены.
Проходит бабушка с мальчиком. Через 15 минут — обстрел позиций минометной батареи. Минометчики не менее грамотные, чем все остальные, поэтому зажали свои минометы между машинами с боеприпасами. Накрыли их четко. Один снаряд попал в машину с минами. Машина горит. Отважные минометчики во главе с командиром бросили все и всех — технику, убитых, раненых — и разбежались. Пришлось нам растаскивать их технику, выносить убитых и раненых. Правда, минометы мы их подавили.
Пошел к комдиву, а у него все офицеры собрались, как цыплята вокруг наседки. Штабные, командиры до комроты включительно. Техника и люди брошены. Батальон БМП-1 пригнали в Грозный механики. У них даже операторов нет.
Я говорю:
— Надо закапываться, готовить оборону.
А мне в ответ:
— А зачем? Всего ведь на одну ночь! Я им:
— Ну ладно, вам плевать на технику, на личный состав, но о себе-то подумайте. Их сметут, потом вас, как крыс из подвала, выкуривать будут.
Вроде зашевелились. Тут опять обстрел начался. Смотрю — два майора бегут. Спрашиваю:
— Куда? Отвечают:
— Боеприпасы кончились.
Отстегнул я у одного магазин от автомата, а он полный. Ни единого выстрела не сделано. У меня в отряде был сержант, сам по себе мужик здоровый, да и выглядел солидно. Так он их буквально пинками на позиции загнал. В спецназе на войне знаков различия не носят. Кончился обстрел, подходят эти двое к нему:
— Разрешите обратиться?
Он на меня недоуменно смотрит. Я ему говорю:
— Командуй, командуй!
Майоры спрашивают:
— Разрешите людей кормить?
Он им важно:
— Кормите!
Потом уже, когда уезжали, увидели они его в общем строю. Ко мне подошли:
— Кто это у вас?
— Это, — говорю, — сержант войск специального назначения.
Видели бы вы их рожи.
Война приняла позиционный характер, а пехота за десять дней так ничему и не научилась. Сидят бойцы вокруг костра, жуют кашу. Начинается минометный обстрел: сидят, как сидели. В центр падает мина. Из двенадцати девять убитых и раненых. Остальные встали, тела вытащили и опять сидят, как ни в чем не бывало. Они даже не бегали под обстрелом. Вели себя как бараны на заклание, убьют так убьют.
Мой отряд уже двадцать дней выполнял задачу без отдыха, но менять нас или отзывать и не думали. Пришлось применить хитрость. Сообщил я, что у меня эпидемия дизентерии. Отозвали сначала на консервный завод, где попытались опять заслать куда-то, но я воспротивился. Так и вернулись в Моздок, на базу. А там один из генералов мне и говорит:
— Плохо отработали! Спрашиваю:
— Почему? А он отвечает:
— Потерь нет. Вот 255-й полк воюет, столько-то убитых, столько-то раненых. Сразу видно, воюют хорошо!
* * *
Можно удивляться цинизму последней фразы, но остается фактом то, что критерием результативности для наших генералов является наличие потерь. Видимо, этим и объясняется то, как умудрились за два года положить столько наших парней.
В. Дмитриев
Кавказские пленники
Или рождественские «каникулы»
В январе 1995 года весь мир с замиранием сердца следил за трагедией, разыгравшейся в Чеченской республике. Уже горели танки на улицах Грозного, усыпанного трупами солдат и офицеров Российской армии. Сама армия по всем правилам военной науки по сантиметру вгрызалась в российский город на российской, но не подконтрольной нашему правительству территории. Россия вползала в Чеченскую войну. Телевизионные программы новостей всего мира начинались репортажами о тех грозных событиях. Но кроме этой огромной трагедии, затмившей собой все остальные, была еще одна, менее заметная на фоне грозненских событий, но от этого не менее трагичная и ломающая людские судьбы. Для специалистов в военной области она говорила очень многое. Информационные программы, лишь мельком, не заостряя внимания, передали, что в горах, на юге Чечни, боевикам удалось взять в плен около полусотни российских десантников.
Только все, кто имеет хоть какое-то отношение к военной разведке знали, что это были не десантники. Это был армейский спецназ. Его еще называют спецназом Главного Разведывательного Управления Генерального Штаба.
Что могут полсотни спецназовцев? Их, конечно, мало, чтобы взять штурмом, даже взводный опорный пункт, но в определенных условиях и при хорошем руководстве они могут совершить переворот в какой-нибудь банановой республике или борющейся за право называться ею, как, например, Чечня. Тогда почему они ничего не смогли сделать в горах, выполняя задачу по своему прямому назначению? Наверное, пришло время рассказать о тех событиях правду.
Думаю не раскрою военной тайны, назвав настоящие фамилии некоторых участников тех событий, поскольку не стоит скрывать от товарищей по оружию то, что давно известно врагу. Лишь фамилии некоторых участников, продолжающих службу в военной разведке, я привожу с изменениями.
31 декабря 1994 года посадочным способом в горах недалеко от села Комсомольское была высажена группа 22-ой бригады Специального Назначения под командованием майора Холодова с задачей вести разведку путей подхода боевиков из горных районов к Грозному, проведения диверсий (подрыва ЛЭП), постановки засад и минирования дорог.
Неприятности начались сразу же при десантировании с вертолета посадочным способом, потому что во-первых: вертолетчики не пытались ввести в заблуждение чеченцев, скрывая ложными посадками точное место десантирования группы; во-вторых: вертолеты сели совсем не там, где планировалось, из-за чего у группы ушло некоторое время на то, чтобы сориентироваться на местности и определить свою точку стояния; и третье, самое неприятное: группа сразу же была замечена местными жителями, которые не замедлили сообщить в ближайший отдел Департамента Государственной Безопасности Чечни о высадке диверсионной группы федеральных войск.
За неделю до нового года в горах выпал снег, и следы группы, куда бы она ни направилась, не заметить мог разве что слепой. Днем слегка подтаивало, а ночью мороз схватывал железной хваткой все в округе. Снег покрылся ледяной коркой, и продвижение группы стало очень медленным, поэтому нет ничего удивительного, что в скором времени на хвост группе сели сотрудники ДГБ. Теперь уже ни о каком выполнении задания не могло быть и речи. Начались гонки.
Изматывающими личный состав переходами пытались оторваться от преследования, но это было невозможно сделать по нескольким причинам. Нагруженные боеприпасами и взрывчаткой под завязку, не считая теплых вещей и валенок и ватных спальных мешков, люди едва передвигали ноги, а, упав в снег, не могли встать без посторонней помощи. Преследовавшие их чеченцы были у себя дома и шли налегке, отчего имели большую скорость передвижения при меньшей затрате сил. Но больше всего делала невозможным уйти от преследования «бизонья тропа», остававшаяся за группой. Оторвись они хоть на сутки пути, их все равно бы настигли.
На каждом привале командир группы майор Холодов слал в центр радиограммы следующего содержания:
— Ухожу от преследования, выполнение задания невозможно, требую срочной эвакуации!
В первый день ответа на радиограммы не последовало. Затем пришла обескураживающая шифровка:
— Продолжайте выполнение задания, поздравляем старшего лейтенанта Исаакова с присвоением очередного звания капитан досрочно.
Все последующее время переговоры напоминали разговор слепого с глухим.
Группа:
— Требуем эвакуации!
Ответ:
— Продолжайте выполнение задания.
По прошествии нескольких лет после тех событий, с нынешним опытом, я понимаю, что будь майор Холодов похитрее и дай радиограмму об успешном выполнении задания, да еще о дополнительно проведенной засаде, его бы незамедлительно эвакуировали, встречая на большой земле как героя. Никто бы даже разбираться не стал, правда это или нет. Армии нужны были герои, а перед Москвой нужно было прогнуться, поскорее доложив о своих успехах.
Майор Холодов, этого-то как раз и не понимал, а сообщить ему об этом напрямую никто не решался.
В Моздоке заместитель командира по воспитательной работе по кличке Хрюша даже провел по этому поводу собрание, обвинив майора Холодова в пассивности, чуть ли не в трусости.
Когда стало ясно, что от Холодова нужных радиограмм не дождешься, в срочном порядке подготовили еще один отряд из двух групп, в состав которого вошли командир батальона майор Иванов и почти все управление батальона.
Нагрузив боеприпасами еще больше, чем группу Холодова, через двое суток после Нового Года этот отряд также на вертолетах забросили в горы для соединения с группой Холодова и выполнения совместных разведывательных задач.
Во главе отряда теперь был опытнейший майор Иванов, отвоевавший в свое время два срока в Афганистане и очень неплохо. За Афган он имел три ордена Красной Звезды.
Кроме него в управление отряда вошли майор Хопров, тоже имевший опыт Афганистана, и майор Дмитриченков. Дмитриченков был заместителем командира батальона по воздушно-десантной подготовке. Его присутствие в отряде было совершенно ни к чему, он поехал туда потому, что рядовой Попов был ранен на занятиях, проводимых именно этим майором. Естественно, этого командир бригады Дмитриченкову не простил и попрекал при каждом удобном случае. Последнему хотелось как-то загладить свой проступок и он попросился в этот отряд. Командир батальона относился к нему с уважением и не отказал.
Только все, кто имеет хоть какое-то отношение к военной разведке знали, что это были не десантники. Это был армейский спецназ. Его еще называют спецназом Главного Разведывательного Управления Генерального Штаба.
Что могут полсотни спецназовцев? Их, конечно, мало, чтобы взять штурмом, даже взводный опорный пункт, но в определенных условиях и при хорошем руководстве они могут совершить переворот в какой-нибудь банановой республике или борющейся за право называться ею, как, например, Чечня. Тогда почему они ничего не смогли сделать в горах, выполняя задачу по своему прямому назначению? Наверное, пришло время рассказать о тех событиях правду.
Думаю не раскрою военной тайны, назвав настоящие фамилии некоторых участников тех событий, поскольку не стоит скрывать от товарищей по оружию то, что давно известно врагу. Лишь фамилии некоторых участников, продолжающих службу в военной разведке, я привожу с изменениями.
31 декабря 1994 года посадочным способом в горах недалеко от села Комсомольское была высажена группа 22-ой бригады Специального Назначения под командованием майора Холодова с задачей вести разведку путей подхода боевиков из горных районов к Грозному, проведения диверсий (подрыва ЛЭП), постановки засад и минирования дорог.
Неприятности начались сразу же при десантировании с вертолета посадочным способом, потому что во-первых: вертолетчики не пытались ввести в заблуждение чеченцев, скрывая ложными посадками точное место десантирования группы; во-вторых: вертолеты сели совсем не там, где планировалось, из-за чего у группы ушло некоторое время на то, чтобы сориентироваться на местности и определить свою точку стояния; и третье, самое неприятное: группа сразу же была замечена местными жителями, которые не замедлили сообщить в ближайший отдел Департамента Государственной Безопасности Чечни о высадке диверсионной группы федеральных войск.
За неделю до нового года в горах выпал снег, и следы группы, куда бы она ни направилась, не заметить мог разве что слепой. Днем слегка подтаивало, а ночью мороз схватывал железной хваткой все в округе. Снег покрылся ледяной коркой, и продвижение группы стало очень медленным, поэтому нет ничего удивительного, что в скором времени на хвост группе сели сотрудники ДГБ. Теперь уже ни о каком выполнении задания не могло быть и речи. Начались гонки.
Изматывающими личный состав переходами пытались оторваться от преследования, но это было невозможно сделать по нескольким причинам. Нагруженные боеприпасами и взрывчаткой под завязку, не считая теплых вещей и валенок и ватных спальных мешков, люди едва передвигали ноги, а, упав в снег, не могли встать без посторонней помощи. Преследовавшие их чеченцы были у себя дома и шли налегке, отчего имели большую скорость передвижения при меньшей затрате сил. Но больше всего делала невозможным уйти от преследования «бизонья тропа», остававшаяся за группой. Оторвись они хоть на сутки пути, их все равно бы настигли.
На каждом привале командир группы майор Холодов слал в центр радиограммы следующего содержания:
— Ухожу от преследования, выполнение задания невозможно, требую срочной эвакуации!
В первый день ответа на радиограммы не последовало. Затем пришла обескураживающая шифровка:
— Продолжайте выполнение задания, поздравляем старшего лейтенанта Исаакова с присвоением очередного звания капитан досрочно.
Все последующее время переговоры напоминали разговор слепого с глухим.
Группа:
— Требуем эвакуации!
Ответ:
— Продолжайте выполнение задания.
По прошествии нескольких лет после тех событий, с нынешним опытом, я понимаю, что будь майор Холодов похитрее и дай радиограмму об успешном выполнении задания, да еще о дополнительно проведенной засаде, его бы незамедлительно эвакуировали, встречая на большой земле как героя. Никто бы даже разбираться не стал, правда это или нет. Армии нужны были герои, а перед Москвой нужно было прогнуться, поскорее доложив о своих успехах.
Майор Холодов, этого-то как раз и не понимал, а сообщить ему об этом напрямую никто не решался.
В Моздоке заместитель командира по воспитательной работе по кличке Хрюша даже провел по этому поводу собрание, обвинив майора Холодова в пассивности, чуть ли не в трусости.
Когда стало ясно, что от Холодова нужных радиограмм не дождешься, в срочном порядке подготовили еще один отряд из двух групп, в состав которого вошли командир батальона майор Иванов и почти все управление батальона.
Нагрузив боеприпасами еще больше, чем группу Холодова, через двое суток после Нового Года этот отряд также на вертолетах забросили в горы для соединения с группой Холодова и выполнения совместных разведывательных задач.
Во главе отряда теперь был опытнейший майор Иванов, отвоевавший в свое время два срока в Афганистане и очень неплохо. За Афган он имел три ордена Красной Звезды.
Кроме него в управление отряда вошли майор Хопров, тоже имевший опыт Афганистана, и майор Дмитриченков. Дмитриченков был заместителем командира батальона по воздушно-десантной подготовке. Его присутствие в отряде было совершенно ни к чему, он поехал туда потому, что рядовой Попов был ранен на занятиях, проводимых именно этим майором. Естественно, этого командир бригады Дмитриченкову не простил и попрекал при каждом удобном случае. Последнему хотелось как-то загладить свой проступок и он попросился в этот отряд. Командир батальона относился к нему с уважением и не отказал.